Горя бояться - счастья не видать. 2

Дочь моя младшая заболела. Непонятно от чего стала подниматься температура. Слабость. Обследования длились несколько недель, но диагноза никто из специалистов так и не смог поставить.

И вот после очередного такого обследования, её бой-френд, не придумав ничего лучшего или послушав свою разумную  маму, решил с Марго расстаться, и пока она находилась в клинике, перевёз её вещи к нам.
 
Дочь, вернувшись из больницы, долгое время молча, неподвижно, лежала на кровати, свернувшись калачиком. Я сидела рядом и держала её за руку.

Видеть её, ещё недавно смешливую и подвижную, красивую, а сегодня словно раздавленную свалившейся  бедой, с потускневшими взглядом, застывшую в своём несчастье, было невыносимо тяжело.

В комнате темно и как-то очень тихо. Мне показалось, что дочь уснула, и я старалась не потревожить её.
И вдруг она вскрикивает да с отчаянием:
- Мама! Мама! Мамочка! Почему так больно?! Зачем нужна жизнь, если так больно?!

Душа моя от этого крика заметалась от горя, боли,  невозможности помочь, но впервые не знала, что сказать, как  утешить.
Все слова оказались пустыми и никчемными. И я просто сидела рядом, держа её за руку, и беззвучно плакала.
 
Потом, словно очнувшись, говорю  искусственно бодрым, пионерским голосом:
- А давай зажжём свечи. Иерусалимские. Все разом! Единым пучком!
Дочь встрепенулась, приподнялась с постели... 
Потом опять опустилась:
- Не верю, не верю, что поможет. Мы ведь уже зажигали их раньше - не помогало.
- Но мы  зажигали по одной свече, а теперь сожжём сразу все!
Она не отвечала.

Я вышла из комнаты, и, подобрав стакан с высокими стенками, вернулась к дочери.
Свечи вспыхнули тут же, разом все, загорелись восхитительным, мистическим факелом. Пламя было столь мощным и так яростно вырвалось из сосуда, что в какой-то миг мне стало страшно, что пламя разорвёт путы и освободится.
 
Но свечи  потухли, и вместе с ними погас радостный огонёк в глазах дочери.
Она опять легла набок, свернувшись в комочек, прижала колени к груди, сказала, что устала, хочет спать...

Поправив на дочери одеяло, поникшая, вышла из комнаты, и ровно через мгновение, услышала её счастливый голос:
- Мама! Он написал. Написал, что ему одиноко и пусто. Невыносимо одиноко и пусто без меня!