Друзья, эта книжка содержит большое количество иллюстраций. Полноценное произведение Вы можете скачать, прочитать или просто посмотреть картинки здесь:
https://disk.yandex.ru/d/Tf4XPJ6hZQjk2Q
Геннадий Михеев
ПОНАТВОРИЛИ,
или всеобщая история искусств в забавном изложении
Книжка для взрослых, сохраняющих способность получать искреннее удовольствие от самого процесса чтения. Она представляет собой первую часть трилогии «Довольно любопытный вид».
Всякий знает рассказ о том,
как кто-то мастерски верещал и хрюкал,
а соперника его, который спрятал настоящую свинью,
безжалостно освистали.
Слушатели были правы — они тонко и прекрасно
разбирались в искусстве.
Обыкновенную свинью они могли услышать и в свинарнике.
Они пришли за другим.
Они явились узнать, как воздействует голос свиньи
на бессмертный дух человека:
как посмеивается человек над свиньей,
что именно считает сутью,
достойной преувеличения.
Словом, они хотели услышать тот визг,
который выразил бы мнение человека о свинье,
а не тот, несравненно низший,
который выражает мнение свиньи о человеке.
Гилберт Кит Честертон
ОБУЗДЫВАЯ СТРАСТИ
Однажды мир облетела отвратительная видеозапись: в Германии, в торговом центре беженец с Ближнего Востока домогается манекена. Если что — в дамском обличье (я имею в виду — чучело, а не мигрант). Вы наверняка заметили, что гадости распространяются по нашей бренной планете живенько и с завидной регулярностью, а прекрснодобровечное приходится культивировать и внедрять, зачастую — при сопровождении хорошо вооруженной охраны. Цивилизованные люди конечно же возмутились: "Какое варварство!"
Между тем гость из далекой униженной страны третьего мира был очень даже нежен к предмету своего вожделения; он ласкал манекен так, как даже в кинематографических картинах не делают, и говорил искусственной партнерше какие–то слова, полагаю, неоскорбительные.
Германия славится своими фильмами для взрослых и бодрыми старушками, покоряющими просторы видимой и сокрытой Вселенной в поисках плотских удовольствий. И еще в Европе есть специализированные салоны, в которых можно приобрести недетские игрушки — в том числе и манекены. Но европейцы "делают это" не на людях, ведь надо же оставаться в рамках приличий. Потому–то человек другой культуры и был смешон. Парень, возможно, впервые увидел в публичном месте женское тело — пусть и в виде суррогата, — отчего несколько помутился рассудком.
Наше бытие вообще характерно тем, что традиции конфликтуют, вот и получается культурный шок. Как будто бы в цивилизованных мирах нет извращенцев и прочих лиц с отклонениями и слабостями. Разве хорошо, когда у обнаженных статуй отбивают причинные места либо стыдливо скрывают таковые фиговыми листочками? Было время, в Европе именно это и творили. Это делалось в эпоху, когда там же сжигали людей, заподозренных в сношениях не с теми товарищами. Но все меняется — вероятно и мусульмане будут терпимее относиться к изображениям людей. В этом мире возможно всё – не знаю уж, к сожалению или напротив.
Я бы искусство услаждения плоти назвал первейшим и древнейшим. Это животные совокупляются исключительно ради похоти и воспроизводства — у человечества все несколько сложнее. Мы имеем обыкновение увивать наши отношения розами и лилиями, хотя порой — колючей проволокой.
Можно по-разному относиться к представительницам (не будем ханжами: и представителям — тоже) первой древнейшей профессии. Но ведь не зря их порой именуют не только неприличными словами, но и "жрицами любви". А жрец, напомню — представитель особой касты, который, если следовать огрехам этимологии, пожирал то, что обычные люди приносили в жертву.
Издаются еще и книжки на эту тему, чаще всего под названием "Искусство любви" (хотя иногда: "Техника секса"). В такого рода литературе немало внимания уделяется ласкам, иначе говоря, нежности. То есть, специфические книжки (точнее, их авторы) учат обуздывать страсть и дарить близким людям радостные минуты.
Есть знаменитый литературный памятник, созданный старшим современником Иисуса Христа Публием Овидием Назоном, называется он: "Ars Amatoria". Здесь мы вынужденно упираемся в проблему контекста. Античность — иной, отличный от нашего мир, и латинское слово "ars" можно перевести на современный русский как "искусство", "ремесло", "наука", "система правил", "неестественность", "уловка", "изысканность". Да и "amatoria" — скорее не "любовь", а "любовная поэзия". Тем не менее, данное произведение переиздается уже два тысячелетия кряду и остается вполне себе актуальным. На волне популярности своего текста Овидий создал продолжение "Хитросплетений любви", назвав его: "Remedia Amoris" (что–то вроде: "Лекарство от любви"). Если в первом произведении поэт учил женщин и мужчин обольщать друг дружку и возжигать в партнере огнь страсти, вторая посвящена теме избавления от любовного влечения, пробуждении в себе чувства отвращения к партнеру.
И давайте тут уж без "Кама сутры" с ее шестидесяти четырьмя "искусствами", являющимися по сути гимнастическими упражнениями. Характерно, что искусство плотской любви существовало задолго до изобретения человечеством книжек. Да и ремесло — тоже. Кстати, книгопечатание привело в том числе к появлению "науки страсти нежной", а наука, как мы знаем, дело скучное, основанное на устойчивой повторяемости результатов.
Всякая культура задает условные ограничения и табу. Например, мы уверены, что интимными делами нужно заниматься в специально отведенных для этого местах, а свои хотелки следует усмирять. Люди, предпочитающие иные варианты, несомненно больны, и никто еще не придумал более эффективного средства, нежели оскопление. А еще есть религиозные заповеди, часть которых касается вышеозначенной темы. Но человечество характерно тем, что постоянно нарушает границы – и от этого родился феномен художественной литературы.
Теперь — внимание: некультурный человек ласкал модель женщины. Некий человек, видимо, считающий себя культурным, заснял все это безобразие и выложил во Всемирную Паутину для всеобщего доступа. Гражданина (или гражданку), произведшего съемку непотребства и опубликовавшего таковую вполне можно причислить к лику представителей второй древнейшей профессии. И ведь миллионы простых людей просмотрели пакостное видео! Да, они при этом произнесли: "Какое варварство!", но желтая пресса и другие низкопробные медиаресурсы для того и существуют, чтобы мы в очередной раз заявили: "Экая мерзость!"
Вместе с тем — какой бы контент не публиковался — речь идет об искусстве подачи материала. Искусстве! Пусть и затрагиваются наши низменные чувства. Если же говорить об искусстве плотской любви, здесь–то как раз все (почти) возвышенно. Это солдафон произнесет: "кувыркаться в койке", мы же знаем, что речь идет о высшей гармонии. Хотя некоторым более по нраву партнеры, у которых по крайней мере в голове поменьше тараканов.
Повторю чужой пассаж: два процента человечества — думают, три процента — думают, что они думают, а остальные девяносто пять лучше умрут, чем станут думать. Отсюда и проистекает искусство, ведь у всякого искусства число мастеров должно значительно преобладать над количеством потребителей продукта.
Это же касается и сферы услуг. Хотя, говоря о большой и чистой любви, мы вспоминаем не только сеновал, но еще и пары, имеющие всемирно–историческое значение: Рустам и Зухра, Тристан и Изольда, Каренина и Вронский, Ромео и Джульетта, Мастер и Маргарита... список можно продолжить, но все равно речь идет об уникальных случаях. Адам с Евою почему–то на ум не приходят.
Заметьте: любовь большая и чистая отсылает нас к вымышленным персонажам. А маленькая и грязная любовь реальна. И о чем же нам мечтать? Вот здесь–то и укореняются искусства: фантазия, воображение, тяга к недостижимому! Стремление к экспериментам, наконец.
И тайна, конечно же. В том числе и тайна плотской любви, которая так интригует на заре жизни. Вынужден прибегнуть к банальности: первый человек, сравнивший женщину с цветком, был гений; второй — пошляк. Третий — и так прокатит, в конце концов в мире так много банальностей, мемов и общих вещей.
Книжки (про секс и вообще) дают лишь общее представление, нюансы же мы постигаем чрез практику. А в пособиях содержится нехорошее зерно, ибо там рисуется идеальный образ, под который очень непросто подстроить реального человека. Тем более что отношения (не только межполовые) тяготеют к естеству, а учебники есть порождения искусства. Как это коварно не звучит, опытные и чуткие партнеры значительно выигрывают в искусстве любви — я имею в виду, плотской. По счастью, мы еще подвержены эмоциональному влиянию и близость понимаем широко. От чего мыслим и страдаем. Хотя в преданности проигрываем собакам, в чувстве свободы — касаткам, в трудолюбии — кротам, в умиротворении — коровам, а в последовательности — крокодилам. К слову: названия многих животных в человеческом языке являются оскорблениями.
Снова обращусь к вожделенному манекену. А вдруг эта штука была изготовлена столь искусно, что шансов удержаться не было? Спасибо, как говорится, Мастеру (как его, то бишь — папа Карло?). Маловероятно? Это точно.
Огюст Роден. «Амур и Психея». 1905 год. «Эрмитаж», Санкт-Петербург.
Венера завидовала красоте Психеи. Она заставила девушку спуститься в подземные миры за сосудом красоты, на который нельзя было смотреть. Психея не удержалась и посмотрела на сосуд, после чего забылась в волшебном сне. Только поцелуй Амура смог спасти его возлюбленную.
ЧТО ЕСТЬ КРАСОТА?
Иногда считается, что де искусство апеллирует к красоте. Но последняя неуловима и подвержена влиянию столь капризной дамы как мода. Библия рассказывает о подвиге Иезавели, жены царя израильского Ехава, которая, чтобы встретить злодея Ииуя, «нарумянила лицо свое и разукрасила голову свою», за что была выброшена из окна и растоптана конями, а затем псы съели ее тело. В очередной раз доказано было, что красота – страшная сила.
Правда, сила не слишком понятная – в том смысле, что каждый (не то, что народ, а даже отдельный индивидуум) имеет свою мерку прекрасного. Забавно, что, в отличие от красоты, мнение о страшном и безобразном у всех наций и культур приблизительно едино.
Почти во всех обнаруженных при раскопках жилищах ледникового периода были найдены титанические запасы косметических средств. Прежде всего это разнообразные красители. Хранили их в разрисованных орнаментами костяных и шиферных сосудах, а размешивались краски на изящных палитрах. Люди ледникового периода снабжали гримом даже мертвых, чтобы они отправились в потусторонний мир в надлежащем виде и, видимо, никого там не испугали. Ученые доказали, что тогда использовалось 17 видов различных красок, среди которых преобладали белая, черная и целая гамма оттенков охры. Из глубины веков пришла к нам и губная помада. Палочки этого косметического средства красного цвета найдены во многих доисторических пещерах.
Римские богатенькие красавицы, в частности и публичные женщины, ежедневно, после приема ванны из молока ослиц, натирали тело и лицо кремом из ядовитых свинцовых белил, которые привозились с Востока, замазывали щеки красной краской и подводили веки и брови черной сурьмой. Ногти закрашивались таинственным веществом «кровь дракона», а голубой краситель служил для подкрашивания кровеносных сосудов.
Искушенные в деле восприятия человеческой красоты римские сенаторы однажды были шокированы юным императором Элагабалом, который был посажен на трон в результате сложной интриги. Он воспитывался в Сирии, а потому предпочитал имидж «а ля Восток того времени». Элагабал прибыл в Рим в 218 году н.э. в женской одежде, на богато украшенной коляске. Вокруг нее приплясывали полуголые евнухи и прочие рабы, тем самым стремящиеся выказать переполняющие их чувства. На новом императоре, помимо шелкового платья, надеты были высокая шляпа с длинными лентами и громадные серьги, прикрывающие щеки. Глаза были обведены концентрическими кругами голубого и золотого цвета, губы обведены синей краской, а ноги накрашены хной. На руках и сандалиях сияли драгоценные камни. Сенаторы решили, что пришел конец Римской империи, но по счастью, правление экстравагантного юноши было недолгим.
В 840 году н.э. багдадский певец и музыкант по кличке Черная Птица открыл в Испании первый в мире Институт красоты, где учили делать прически, накладывать косметику, удалять волосы и неприятные запахи. Во времена инквизиции вопрос с такими заведениями был решен в пользу строгого запрета. А вот средневековые рыцари вообще не признавали никакого «греховного» внимание к своему телу, даже не мылись месяцами, но считалось неприличным, если хоть одна часть рыцарских доспехов не натерта пастой гойя до зеркального блеска.
Современность принесла нам универсальный идеал красоты, который формируется далеко головном мозгу, а в экранах телевизора и на рекламных щитах. По счастью, этим слащавым штампом завоеван не весь мир; и ныне в некоторых местностях стараются придерживаться не пропорций кукол Барби и Кена, безнадежно втиснутых в головы обывателей, а своих, идущих из пошлого традиций. Где-то полосуют лица шрамами, где-то вытягивают на полметра шеи, где-то подвешивают небольшие бусы перед лицом младенца, чтобы он вырос косоглазым (чем они косее, тем краше). Раньше очень любили деформировать голову; так, в древней Америке считался прекрасным плоский лоб; для этого ребенка после рождения привязывали к колыбели так, чтобы его головка зажималась между двумя дощечками, которые не снимали до возраста 4 лет.
Больше всего в смысле достижения идеала, даже в относительное недавнее время, «везло» китаянкам. Признаком изящества женщины в Поднебесной считались маленькие ножки и плоская грудь. Еще во II тысячелетии до н.э. сформировался стереотип красоты, согласно которому дама должна иметь миниатюрные дугообразные ножки, напоминающие форму молодого месяца или лилии. По преданию, императору Тай Ли Хоу-Чжи очень нравилась наложница по имени Яо Нян. Император заказал своим ювелирам изготовить золотой лотос высотой в несколько метров. Внутри цветок был выложен нефритом и Тай Ли приказал любимой наложнице туго забинтовать ноги, придав им форму молодого месяца и в таком виде танцевать внутри цветка. Говорят Яо Нян была столь грациозна что, казалось, скользила по лепесткам золотого лотоса.
Девушке, не обладавшей месяцевидными нижними конечностями, весьма трудно было выйти замуж. Чтобы нога приобрела надлежащую форму, девочкам в 6-летнем возрасте подгибали все пальцы, кроме большого, к подошве и накрепко перевязывали их бинтами. Каждую неделю бинты затягивались все туже и туже, и это продолжалось до тех пор, пока подошва не принимала дугообразную форму. Эта процедура, конечно, была очень болезненной, ноги сильно немели, но девочкам, едва они начинали что-то понимать, накрепко внушалась мысль о том, что только таким способом они смогут потом стать «настоящими женщинами». Отсюда родилась популярная среди китайцев поговорка: «пара забинтованных ног стоит ванны слез».
Женский бюст должен был отличаться «гармонией прямых линий». Это означало, что с 10 лет девочкам стягивали грудь холщовым бинтом, специальным лифом, да еще и особым жилетом поверху. Подвижность грудной клетки резко ограничивалась, питание организма кислородом уменьшалось, да и вообще недоразвитие грудных желез приводило к многочисленным патологиям, но следование «гармонии прямых линий» считалось святым.
Девочки не спали ночами, бредили от боли, и ждали рассвета, который, вопреки надежде, не приносил облегчения. Испытывая страдания, будущая «красавица» вынуждена была выполнять всю домашнюю работу: готовить пищу, шить, ткать. Иногда ноги уродовались настолько, что они совсем не могли выполнять свою непосредственную функцию. О таких женщинах говорили: «они подобны тростнику, дрожащему на ветру».
Изящных красавиц возили на тележках, носили в паланкинах или служанки таскали на плечах. Один европейский путешественник, побывавший в Китае сотню лет назад, вспоминал: «В Нанкине я наблюдал однажды, как одна дама была вынута из паланкина и отнесена во внутренние покои таким же способом, как носят детей. В Цзинцзяне я также много раз видел, как служанки переносили своих разряженных хозяек через улицу, в гости к соседям. Дама обхватывала свою служанку за шею, а служанка подхватывала свою госпожу сзади под ляжки. «Золотые лилии» высовывались из-под платья и беспомощно болтались по обе стороны спины служанки».
В общем, не стоит резко критиковать кому-то и приевшиеся идеалы куклы Барби, хотя бы, потому, что он достигается не путем уродования тела, а всего лишь при помощи диеты и тренажеров. А тот факт, что искусство требует жертв, роднит данный вид деятельности с религией.
НЕКУЛЬТУРНОЕ ИСКУССТВО И ИСКУССТВЕННАЯ КУЛЬТУРА
Легче всего говорить о доисторических временах, ибо легко интерпретировать и трактовать, иначе говоря, сочинять. Ведь от наших далеких предков не осталось источников, мы располагаем лишь археологическими данными и дольменами. Артефакт, известный под названием "палеолитическая Венера", можно рассматривать и как предмет культа, и в качестве, извиняйте, порнушки темных времен.
Образ мышления человека каменного века нам совершенно непонятен, но попробуйте вытесать из камня хотя бы примитивную бабу — первобытного мастера только зауважаете! Оно конечно, допотопные земляне вида homo sapiens sapiens может жили и хорошо, ибо находили общий язык с природой, но мало — в среднем двадцать пять лет. Зато они уже знали толк в различных искусствах, коие приравнивались к ремеслам и промыслам, а тако же наукам и религиям. Отмечу один аспект: тогда практиковались ритуальные убийства себе подобных. Человеческие и прочие жертвоприношения являлись частью культуры, и тогдашние убийцы не считали, что их времена совсем уж прям темные. Людей приносили в жертву, обставляя действо как высокое искусство, хотя я лишь осмеливаюсь фантазировать. Есть гипотеза, что де сами жертвы испытывали глубокое моральное удовлетворение, идя на заклание, но сие еще требует доказательств.
В сатирическом американском мультсериале "Южный парк" есть эпизод, в котором до самоубийства доводят ныне почти забытую поп–диву Бритни Спирс. Мальчики пытаются ее спасти, но их отлавливают взрослые и терпеливо разъясняют: жертвоприношение необходимо ради хорошего урожая кукурузы, но, поскольку культура теперь стала более утонченной, умертвить непосредственно жертву запрещено. Ее сначала возвеличивают, делают из нее суперзвезду, осыпают всеми благами, а потом аккуратно доводят до самоубийства, преследуя таковую всюду с целью заснять (в смысле, сфотографировать для публикации в Сети). Такова традиция именно поэтому поп-идолы типа Мерлин Монро и Элвиса Пресли являются объектами культов – даже после их физической гибели. Я и сам горжусь тем фактом, что однажды мне удалось заснять Майкла Джексона.
Всякая культура обладает коварным свойством: вредоносное мы впитываем быстро и легко (простите, что повторяюсь), а полезное искренне отвергаем. Поэтому в культуре немалое значение имеет фактор воспитания. Противоположность культуре — дикость, а искусству противостоит натуральное естество. Так вот: когда человеческие жертвоприношения были естественным и (по мнению большинства) полезным делом, их облекали в форму искусства. Теперь очень даже искусно бомбят высокоточным оружием непокорные племена, при этом мирные жертвы позиционируя как "неизбежные потери". Достаточно одного выпуска теленовостей, чтобы понять, как красив удар ракеты.
В конце XIX века британский этнограф Эдуард Бернетт Тайлор написал книгу "Первобытная культура", которая ныне считается классикой культурологии. Труд Тайлора, содержащий громадное количество фактического материала, прежде всего посвящен возникновению религий. Если говорить точнее, речь идет об анимизме, вере в существование душ. Согласно теории Тайлора, культура или цивилизация складывается из знаний, верований, искусств, нравственности, законов, обычаев и привычек. Исследователь полагает, что, изучив духовность современных отсталых племен, мы вполне можем представить себе образ мышления людей каменного века. Впрочем, профессор Кембриджа оговаривается: "Если бы вздумали сравнивать папуасов Новой Каледонии со скопищами европейских нищих и воров, то мы должны были бы с грустью признать, что в нашей собственной среде встречается состояние, которое хуже дикарского". И кстати: если в доме туземцев что–то пропадает, они так и говорят: "Ну, это христиане у здесь побывали..." А об искусстве воровства мы еще поговорим.
К слову, про уже упомянутого мною Овидия. Тайлор напоминает: будучи сосланным на берега Черного моря, римлянин наблюдал упадок греческой колонии Тома, жители которой, будучи под давлением агрессивных сарматов, утратили многие элементы культуры — в том числе и искусства. Греки даже стали носить одежду из звериных шкур, ибо похерили искусство ткачества. То есть Тайлор пытается доказать, что человечество способно не только на прогресс, но и на регресс. Да чего и доказывать–то: просто британец не дожил до фашистской Германии и "дегенеративного искусства", которое нам еще предстоит внимательно разглядеть.
Из всех искусств Тайлор выделяет прежде всего "волшебное", основанное на толковании разнообразных знаков по принципу ассоциации идей. Отсюда вытекает магия, в которую мы конечно же верим, например, скрывая младенца от чужих людей, как говорится, от дурного глаза. Зачем мы и ныне в доме умершего завешиваем зеркала? Список суеверий бесконечен... напомню аргумент Нильса Бора, которого упрекнули в том, что он повесил подкову на дверь своей лаборатории, тем самым раскрыв свое суеверие: "Мне сказали, что это помогает вне зависимости от того, веришь ты в эту чушь или не очень..."
Волшебные искусства — не только продукты поэтического воззрения на природу. Таковые трансформируются в мнимые науки, в разные периоды развития человечества оказывающие значительно влияние на умы. Одна из таковых — снотолкование — нашла отражение в целом ряде эпизодов Ветхого Завета.
Исходя из того, что искусства оказывают значительное влияние на человеческую психику, следует все же поосторожнее относиться к гадалкам, экстрасенсам и мистикам. Мы же не верим в чудеса, полагая, что во Вселенной есть только одно чудо: сама жизнь. Зачем нам молитвы, святые мощи, обереги... разве только мы отдаем дань традициям, на самом же деле верить следует лишь в светлый разум. Я что–то не то ляпнул?
Есть теория, согласно которой искусства помогают укрепить связи внутри социальной группы. Эмоциональное воздействие якобы усиливает согласованность действий во имя интересов сообщества. В этом аспекте нынешние группы в социальных сетях существуют по архаичным законам, согласно которых свои — хорошие, чужие — вредные. Отсюда и такая агрессия групп ко всему непонятному.
Коллекция «Палеолитических Венер».
БЕСПЛАТНО НЕ ТОЛЬКО ПТИЧКИ ПОЮТ
Давайте уточним: из обитателей нашей планеты на искусства горазды не только люди. Оставим сами творения матушки–природы, к которым относимся и мы: все–таки до конца неясно, почему мы пленяемся красотой тех же закатов или горных ландшафтов. Возможно, наши эстетические чувства подстроены под некоторые параметры безмятежного существования. Впрочем, покой нам только снится.
Почему применительно к некоторым животным речь идет именно о культуре: домашние канарейки поют не просто так — их надо обучать, вынуждая прослушивать записи лучших представителей вида. Я и сам это делал, держа дома кенара. Правда, однажды раскрылась досадная правда: кенар оказался канарейкой, позже, после организованной встречи с самцом принесшей и выкормившей птенцов. Надо сказать, Кеша (так ее звали) все же пыталась петь. Речь идет о культуре пения, которая деградировала бы без участия человека. Без культуры деградирует любое искусство.
Отмечу один факт: художники доисторической эпохи не рисовали скабрезных картинок, они оставались культурными людьми. Хотя сцены насилия на стенах пещер все же присутствуют.
По большому счету, искусство — все, что радует и удивляет, помогает отвлечься от рутины дней. Античные греки наслаждались пением лягушек, это было в традиции. Но земноводные вовсе не страдают муками творчества — таково ихнее брачное поведение. А вот некоторые птицы действительно искусны — как в пении, так и строительстве гнезд.
Взять африканских ткачей: у каждой птицы своя техника витья, и они на собственном опыте и путем наблюдения за соперниками совершенствуют свое искусство. Иные орнитологи даже утверждают, что у ткачей присутствует интеллект. Впрочем, таковой есть даже у калькулятора, и, как последний умеет только считать, ткач отличается от менее искусных пород птиц исключительно умением вить гнезда. Разум тут в общем-то необязателен.
Или шалашник: на строительства своего архитектурного шедевра эта гвинейская птичка тратит до полугода, а так же собирает сокровища в виде цветов, ягод, жуков и всяких ярких предметов, красиво раскладывая таковые у входа в свое убежище. Не знаю уж, хорошо это или скверно, однако все шалашниковое великообразие творится исключительно для привлечения самки. Избранница, что характерно, откладывает яйца вовсе не в дворце, а рядом, в самом заурядном, зато уютном гнездышке. Может, и у людей такая же шалашка?
Другое дело — кенар! И не беда, что очень скоро ты начинаешь воспринимать его рулады как белый шум… нам по натуре нашей все приедается. Владельцы попугаев наоборот не рады вокальным способностям своих питомцев, зато всегда стараются обучить таковых произносить что–то членораздельное, и зачастую малоцензурное. Но одно дело заявить, что царь – дурак, а другое – выводы делать. Здесь волей-неволей цензуру введешь.
Люди так же научают всяким выкрутасам обезьян, дельфинов, слонов и лошадей – даже творить живописную мазню. Неспециалист вряд ли отличит каракули некогда знаменитого шимпанзе по имени Конго от полотен вполне себе человека Василия Васильевича Кандинского. Поклонниками Конго были Пикассо и Миро, работы обезьянки до сих пор стоят бешеных денег. Кстати, Конго настолько пристрастился к живописи, что устраивал истерики, когда у него отбирали холст и краски. Истерил ли Василий Васильевич, когда его лишали творческих причиндалов, мы не знаем. Как минимум, в ряде живых существ мы наблюдаем стремление сделать что–то лучше, чем другие. Например, многие искусно тырят предметы, разоряют чужие убежища, а то и убивают. Сие относится и к людям тоже.
Жоан Миро-и-Ферра. «Капля росы, падающая с крыла птицы, будит Розали, спящую в тени паутины». 1938 год. Музей искусств Айовского университета, Айова-Сити.
УБИТЬ КРАСИВО
Изготовление тех же каменных орудий — несомненное искусство. Но оно, так сказать, малохудожественное, да и ценителей теперь немного. Исследователи полагают, искусство в современном понимании родилось в тот момент, когда наши предки стали украшать свои орудия изображениями. То есть, свои умение и фантазию мастера начали применять не всегда в утилитарных целях (хотя, возможно, знаки и узоры имели магическую функцию).
Это случилось в эпоху кроманьонского человека, приблизительно пятьдесят тысяч лет назад. Учитывая миллионолетнюю историю развития человечества, не так и давно. Вероятно, кроманьонские люди устраивали ритуальные пляски, играли словами и вязали лыко — это тоже во многих смыслах искусство. А еще матери пели своим чадам колыбельные песни, а отцы, скорчив страшные рожи, сыпали проклятиями в адрес врагов. Но, как я уже говорил, документальных тому подтверждений нет. А вот картинки, иначе говоря, визуальная информация до нас дошла.
Итак, кроманьонцы принялись украшать свои копьеметалки фигурами и орнаментами. Так же на стенах пещер безвестные художники стали запечатлевать животных и людей в образах животных. К примеру, в пещере "Три брата" (Франция) найдена вырезанная на каменном своде и окрашенная черной краской фигура, составленная из ног, тела и полового члена человека, хвоста лошади, лап медведя, бороды серны, клюва совы, глаз волка, рогов и ушей оленя. Открыватели сразу нашли ассоциацию с античным богом Паном, но это лишь одна из версий. Возможно, так когда–то одевались жрецы, шаманы, колдуны — или уж не знаю, как их там обзывали. Специалисты отметили: имеет место главный акт искусства: мысленные манипуляции с феноменальным миром, получение из старых элементов нового продукта. А это уже очень–очень сложный творческий процесс.
Нельзя не уточнить: абсолютное большинство произведений первобытного изобразительного искусства создавалось в своеобразных галереях каменного века: труднодоступных местах пещер, куда не проникает свет Божий (то есть, конечно, я подразумевают обычный дневной свет, но, кажется, тогдашние художники прятали свое творчество не только от людских глаз). Вероятно, имело место таинство, которое позже переродилось в мистерии, но, опять же скажу, мы применительно к каменному веку обязаны все время как мантру повторять: может быть.
Рисунки того времени отличаются потрясающей экспрессивностью. Специалисты считают, что кроманьонские художники не только умели мыслить образно, но и обладали способностью воспроизводить увиденное по памяти. А вы хотя бы ради опыта попытайтесь нарисовать воображаемую лошадь с реалистичными фазами движения! В рисунках на стенах пещер Ласко, Альтамира и других читаются даже эмоции создателей, а ведь они художественных академий не кончали.
Мастерство художников каменного века не дает покоя некоторым нашим современникам, желающим славы. В 1990 году в северной части Испании некий Руис открыл пещеру Субиалде, в которой ученые насчитали аж 102 наскальных изображения. Счастливец был удостоен денежной премии от баскских властей, изображения планировалось скопировать и открыть для туристического осмотра. Однако некоторые специалисты усомнились в подлинности галереи: из напрягло отсутствие кальцитового натека на изображениях, нетрадиционный набор образов, а также манера исполнения. Среди 22 изображений животных были фигуры шерстистого носорога и мамонта, которые крайне редко встречались в ледниковый период в этой части Испании. Окончательный вердикт: фейк, подделка. И все же талантливый молодой жулик попал в историю! И вот вам крамольная мысль: не являются ли другие памятники пещерного искусства продуктами творчества таких же мерзавцев...
Однако давайте все же о хорошем. Примечательны считающиеся подлинными фрески каменного века в ущелье Гасулья, что в той же Испании. Одна из картин рассказывает о том, как одна группа воинов, вооруженная луками и стрелами, теснит другую в жестоком сражении. Фигуры нападающих прописаны необычайно выразительно: в стремительном движении — и никакая сила не способна их остановить. Противник готов обратиться в бегство, раненые корчатся от боли, группа из четырех воинов отчаянно сдерживает напирающую массу... в общем, отличное батальное полотно, созданное талантливым художником. Из него мы как минимум узнаем, что и в те времена люди жили недружно. А еще — переживаем военную драму многотысячелетней давности и сочувствуем пострадавшим.
В наскальной живописи мы можем даже увидеть истоки первобытной анимации: усложняя картинку, древние художники пытались передать движение. К примеру, композиция, известная под именем "Лошадь из Пенаскоса" имеет три головы. Это не психоделический монстр: если в темноте перед ней поводить факелом, то картина оживает – лошадь приветливо кивает головой.
Приблизительно в тоже время, что и живопись, зародилось искусство создания нательных побрякушек, позже выродившееся в ювелирное дело. Обладание блестяшками подчеркивало статус носителя, да, впрочем, и теперь положение в обществе определяется в том числе и коллекцией драгоценностей. Например, одуревшие в своем климаксе шишки вдруг начинают стяжать дорогущие часы.
Вы наверняка заметили: с приходом старости человек утрачивает вкус и напяливает крупные ненужности, тем самым выглядя пошло и смешно. Но такова наша человеческая слабость. В частности, в найденном под Москвой в захоронении 23–тысячелетней давности останки человека богато украшены жемчугом, браслетами, на голову надет обруч, вырезанный из бивня мамонта. Мы не знаем, были ли украшения предметами повседневного ношения, либо так наши предки экипировали покойников, но факт, что соседние захоронения не столь богаты.
Искусство и обладание всегда идут рука об руку — и еще неизвестно, что более порочно. Как минимум, даже священники падки на недешевые предметы, правда не все выпячивают свой порок. Я знавал одного митрополита (его звали Питирим), который скупал дорогущие фотоаппараты "Лейка". Неизвестно, что стало с коллекцией после того как иерарх отошел ко Господу, да и одному Богу известно, как там, в иных эмпиреях оценили слабость церковнослужителя.
Стоит отметить: в одном и том же обществе искусства могли процветать либо приходить в упадок. Либерально мыслящие ученые полагают, что сие зависит от жесткости режима, но на самом деле при разных методах управления общества некоторые творческие активности могут испытывать небывалый взлет одновременно с деградацией других искусств. При сталинском тоталитарном режиме в СССР, к примеру, у нас процветали архитектура, балет и кинематограф.
Полагаю, успехи и неудачи творцов в данном временном отрезке зависят от множества обстоятельств, а похожих веков не бывает. В эпоху Возрождения, к примеру, лютовали религиозные фанатики, а в Новом Свете уничтожались индейцы, которых и за людей–то не считали. И, кстати, при взлете живописи в Ренессансе не особо отличились музыканты.
Возьмем один из древнейших городов человечества Чатал–Гуюк (подлинного имени поселения мы не знаем; так называется археологический памятник на юго–востоке современной Турции, который основательно раскопан и изучен). Речь идет о культуре, процветавшей около 10 тысяч лет назад. Как считают ученые, Чатал–Гуюк был центром меновой торговли, поэтому мы по найденным артефактам скорее всего может судить об уровне развития искусств во всей Передней Азии тогдашнего периода.
В первую очередь люди того времени развили искусство изготовления вещей из обсидиана. Месторождения этого стекловидного минерала есть в горах Кавказа, но где жили мастера по его обработке, неизвестно. В Чатал–Гуюке из обсидиана делали посуду, ножи и даже зеркала. Так же археологи нашли много косметических принадлежностей, остатки циновок, корзин, тканей. По большому счету, речь идет скорее не о произведениях искусства, а об утилитарных вещах. В частности, керамика из Чатал–Гуюка ничем не украшена, даже архаичными узорами: это простейшие сосуды. Когда ближе к концу этой книжки мы с вами будем говорить о художественной школе Баухаус, вы удивитесь, насколько много общего у этого авангардного учреждения с древним Чатал–Гуюком.
О религии древних горожан ученые ничего не знают. В Чатал–Гуюке раскопано множество фигурок, предположительно изображений божеств. Так же найдены статуэтки кабанов и быков, причем, старательно разбитые. Воображаю варваров того времени, считающих, что изображение живого существа — страшный грех; они захватили город и принялись уничтожать все неправильное. Что–то подобное, кажется, творится и в наше время.
Историки особо выделяют т.н. эпоху неолита — именно в этот период были изобретены керамика и ткачество, стали использоваться полудрагоценные камни дирит, нефрит и яшма. Развилась и техника "отжимной ретуши", поднявшаяся до уровня подлинного искусства. В иных уголках планеты расцвет неолита приходился на разное время, но факт, что ни одна из культур не миновала столь плодотворного периода — за исключением ряда племен, оставшихся из–за своей изолированности и по ряду иных причин в первобытном состоянии.
Не премину подчеркнуть, что остановившиеся в своем развитии в неолите народы необычайно развивали искусства стрельбы из лука и метания копий и дротиков. Европейцы, покорявшие просторы Северной Америки, были потрясены тем, как метко и далеко индейцы умели поражать своих жертв из своих "примитивных" орудий. Попробуйте попасть в глаз белки из ружья с расстояния в 100 метров! Индейцы делали это с той же дистанции стрелой, выпущенной из лука. А из боевого лука аборигены Америки убивали с расстояния в 400 метров. Вот это искусство!
Стоит отметить еще и искусство жить в согласии с природой, основанное на пристальном наблюдении. Таковым обладают представители всех "отсталых" племен, и оно утрачивается с развитием цивилизации. Далее — читайте "Царь–рыбу" Виктора Петровича Астафьева и мотайте на ус.
Наука мало знает и о культуре бадарийцев, народа, жившего восемь тысяч лет назад в долине Нила, то есть, еще до эпохи фараонов. Эти люди каменного века отличались именно развитием искусства. Название "бадарийцы" дали им археологи — по имени современного города, в окрестностях которого раскопаны их поселения — как они себя именовали сами и на каком языке говорили, мы не знаем. Бадарийцы искусно изготавливали топоры, луки, стрелы, выделывали глиняные сосуды. Особенно трогателен найденный в бадарийском захоронении деревянный бумеранг, заботливо украшенный орнаментом из ямок. Прекрасны бадарийские ложки, вырезанные из слоновой кости: их ручки делались в виде скульптурных головок, и, видимо, древние обитатели долины Нила гордо носили их на поясах. Еще они умели делать изящные кубки, напоминающие раскрытую чашечку тюльпана: сосуды так же покрывались узорами. По сути речь идет о том, что на суровом языке эстетов именуется прикладным искусством. Но все ведь зависит от того, как ты приложишься.
Бадарийцы — как женщины, так и мужчины — любили украшать себя ожерельями, которые вешались не только на шею, но еще на руки, ноги и талию. Особенно ценились раковины моллюсков, добывавшиеся скорее всего вдали от Нила, в Красном море. Почти в каждой бадарийской могиле найдена женская статуэтка, живо и точно передающая формы тела.
Вдобавок люди той культуры носили кольца и браслеты из слоновой кости. Они применяли затычки–втулки у себя в носу и ушах (как представители некоторых современных африканских племен), а так же обводили глаза ярко–зеленой краской, которую они делали, перетирая малахит. Значительное внимание уделялось прическе, причем длинные волосы, заплетая их в косы, носили и мужчины. Одна характерная особенность: в бадарийских захоронениях нет выделяющихся особенным богатством, из чего ученые заключили: жители Северной Африки тогдашней эпохи носили украшения не для статуса, а для красоты, так сказать, искусства ради.
Пещера Ласко, Франция. Этому рисунку около 18 000 лет.
Считается, что на фреске изображен эпизод некоего мифа, смысл которого утерян. Как минимум, мы можем с достоверностью судить, что в пещере Ласко содержатся подлинники, в то время как в ряде других «галерей каменного века» есть очевидные подделки.
ГЛИНЯНЫЕ ЛЮДИ
Более–менее внятно и без вопиющих фантазий можно говорить о шумерской культуре, начавшей оформляться около 8 тысяч лет назад. В междуречье Тигра и Евфрата изначально образовались двенадцать городов–государств, весьма тесно связанных между собой. Шумеры, пожалуй, первыми научились творить архитектурные шедевры. В центре одного из крупнейших городов того времени Урука возвышался зиккурат, для возведения только нижней части которого (как подсчитали специалисты) полторы тысячи человек должны были непрерывно трудиться пять лет. При шумерских ''небоскребах'' трудились бригады ремесленников, и, надо сказать, мастера создавали произведения, которые и мы можем считать шедеврами. В верхней, недоступной для несвященников башне зиккурата горел неугасимый огонь, а оберегала его, само собою, девственница.
В том числе при зиккуратах возникли коллективы писцов, ведь к тому времени изобрели письменность. Считается, что шумерская грамота старше египетской и последняя многое заимствовала из первой. Так же из шумерской клинописи родились вавилонская и ассирийская письменности. Для нашей темы это не имеет принципиального значения: важнее, когда появились литературные произведения, и об этом мы будем говорить позже. Жаль только, свои строения обитатели Междуречья возводили из глины, материала недолговечного — включая и зиккурат Урука. Глиняными были и носители текстов, но их–то как раз до нашего времени, поскольку многие из документов занесло песком, сохранилось немало, так что источников историкам хватает.
В Шумере родились астрономия и астрология. Глиняные таблички сохранили даже имя основателя этих наук: Саабеи–бен–Аареса. Шумером приписывается изобретение музыкальных инструментов: свирели, флейты, бубна и арфы. Честь играть на таковых предоставлялась жрецам — как и право исследовать звезды. Шумеры изобрели колесо. Еще они придумали ирригацию, тем самым превратив кишащие москитами болота в прекрасную площадку для земледелия. Шумеры разработали социальную систему, включающую рабовладение. Об этом ученые узнали все из тех же глиняных табличек. Сначала шумеры порабощали только женщин и детей, ибо брать в плен мужчин было опасно, но вскоре они научились сбивать спесь и с представителей сильной половины покоренных племен. Раба называли "иги–ну–ду" – "не поднимающий глаз".
Именно шумеры создали (и записали!) миф о Великом Потопе, и только потом таковой заимствовали евреи для своего Пятикнижия. Свою историю шумеры делили на "до потопа" и "после". Об этом рассказывает глиняная табличка, найденная в Ниппуре. В ней не хватает верхней части, в которой, видимо, указана причина бедствия, зато из нижний мы узнаем, что некое божество все же пыталось спасти человечество от полного вымирания и это ему удалось.
Шумеры создали искусство гравировки металла, чеканки и черни, причем, своих месторождений у них не было, посему металлы шумеры выменивали в иных краях на ткани, зерно и финики. Особый вид шумерского искусства — глиптика, резьба на печатях, которые в то время была наподобие наших паспортов.
Междуречье (по-гречески, Месопотамия, или, как говорят ученые, Двуречье) отличалось политической нестабильностью. Шумер сменяли государства Аккад и Ур, которые пытались доминировать с разной степенью успеха. Сохранению памятников шумерской литературы способствовала храмовая библиотека в городе Ниппур. В большинстве своем это религиозные мифы и легенды, которые в частности повествуют о возникновении цивилизации и земледелия.
Вот шумерский миф о сотворении Мира: "…когда не было ни богов, ни неба, во Вселенной царили лишь Бездна да Праматерь Тиамат. И зародились в недрах хаоса первые боги, они были от Бездны и Тиамат, а звали их Лааму и Лахму, и от них родились круг неба и круг земли, и они же породили великого бога неба Ана..." Поэтично, конечно, хотя перевод весьма приблизительный.
Мифотворцы Шумера создали и сказания о "золотом веке". Но и это не все: шумерские поэты изобрели лирику, а писатели — философскую прозу. А что уж тут говорить про сказание о Гильгамеше, которую считают первым эпическим произведением в истории мировой литературы!
Шумерская статуэтка быка из Эль-Обейда. Медь. Около 2600 г. до н. э.
Филадельфия, Городской музей.
ПОЛЗУЩИЕ К БЕССМЕРТИЮ
О вероятных предтечах египтян эпохи фараонов, людей бадарийской культуры мы уже вспоминали. Это весомый камень в огород тех, кто свято убежден в волшебной природе происхождения самой загадочной из древних цивилизаций. Прежде всего египтяне продвинулись в искусствах архитектуры и мумификации. Еще один аспект: египтяне создаваемые их умельцами изображения не рассматривали, а читали, поэтому мы не вполне осознаем, как понимали искусство жители долины Нила несколько тысячелетий назад. По крайней мере, "примитивность" древнеегипетских визуальных искусств обуславливалась тем, что информация должна была восприниматься целиком и без двусмысленностей.
Мы знаем, как египтяне именовали свою страну: Кеме (Черная — по цвету плодородной земли). На самом деле история Египта полна взлетов и падений, а деление таковой на Додинастический период, Раннее, Древнее, Среднее, Новое и позднее царства весьма условно. Но так удобнее нам. В Раннем царстве египтяне, как и шумеры, строили из кирпича–сырца, поэтому сооружения того периода сохранились плохо. Зато — примерно шесть тысяч лет назад — египтяне освоили искусства приготовления стекла и папируса. Но все же наиболее отличились нильские жители своим монументальным зодчеством — и далеко не только гробницами своих полубогов.
Не берусь судить, являются ли пирамиды несомненными архитектурными шедеврами. Возможно, они впечатляют лишь физическим объемом и массой загадок. Как минимум, комплекс пирамид в Гизе наиболее "раскручен", да к тому же это сборище колоссов — единственное из дошедших до нас легендарных чудес античного мира. Участвовать в строительстве считалось у египтян престижной работой, да к тому же люди думали, что таким образом смогут прикоснуться к величайшему благу: бессмертию. Они на их счастье еще не знали, что никакое это на благо.
По замыслу создателей, внешние стороны пирамид отделывались белоснежным известняком и отполировывались так, что в свете солнца сооружение как будто светилось. Но время этот сомнительный эффект не пощадило. Точнее, после завоевания Каира арабами облицовку сняли для строительства сооружений нового мира.
С древнеегипетской религией сложнее всего; пожалуй, во всех этих хитросплетениях с трудом ориентировались даже жрецы, которые проявляли отменные поэтические качества, оставляя на стенах пирамид заклинания и сказания о плавании фараона в солнечной ладье к Большому Богу. Согласно египетскому верованию, у человека несколько душ, одна из которых — его имя. Начертанное имя — уже в каком–то смысле бессмертие, но для надежности, считали египтяне, неплохо бы еще и забальзамировать тело.
Пожалуй, первыми творцами планеты Земля, имена которых попали в анналы истории, были зодчие. Надпись, которая высечена по приказу архитектора по имени Инени на одном из храмов XVII века до н.э., гласит: "То, что мне суждено было сотворить, велико. Я искал для потомков и это было мастерством моего сердца. Я буду хвалим за мое знание в грядущие годы теми, которые будут следовать тому, что я совершил". Конечно, здесь дана лишь приблизительная трактовка иероглифического текста.
Монументальное изваяние сфинкса перед пирамидой Хефрена — еще одно древнеегипетское знаковое произведение искусства. Выражение могучего спокойствия уже четыре тысячи лет поражает воображение путешественников. Скульпторы той поры действительно были близки к божественности, чего, к слову, не в силах достичь современные ваятели.
Есть предания о том, что верховные сановники Древнего царства создавали прекрасные сочинения о житейской мудрости, но эти тексты до нас не дошли. Обильные надписи того времени на стенах архитектурных объектов содержат преимущественно восхваления начальства и рассказы о славных военных победах. Впрочем и они обладают поэтическими достоинствами. Так же по–своему величественна "Книга Мертвых", подробное наставление к бессмертию. Но это все же не литература в нашем понимании, а нечто иное.
Живописец в древнем Египте занимал далеко не низкую позицию. Это мы говорим: "художник", а на языке обитателей долины Нила профессия читалась как "творящий жизнь". И творцам долины Нила действительно удалось обрести бессмертие — по крайней мере, в своих творениях. Многое еще можно сказать об искусстве древнего Египта, но здесь я процитирую стихотворение русского поэта Николая Глазкова:
Смешались краски государств,
Все были армии разбиты...
От древних, Средних, Новых царств
Одни остались пирамиды.
Былую мощь не утвердить...
Но знатокам архитектуры
Никак не надоест твердить:
То памятник былой культуры...
Мы, египтянские рабы,
Не разбираемся в культуре;
Но говорим без похвальбы:
; То памятники только дури!
Статуя фараона Джосера из Саккара. Фрагмент. Начало 3 тыс. до н. э. Каир. Музей.
НА САМОМ КРАЮ ЗЕМНОГО ДИСКА
Индию можно было бы считать самой таинственной и волшебной страной, если бы не Болливуд с его кинопродукцией. Есть и любители, возможно, по достоинству оценивающие всяких Зит и Гит, но в общем и целом индийская культура довольно самозамкнута и слишком консервативна. С другой стороны, древние египетская и шумерская культуры уже мертвы, а индийская — нет.
В древности на территории нынешний Индии проживали совершенно разные народы с непохожими культурами. Большинство из племен пребывали в диком состоянии, но в поймах рек с плодородной землей появлялись зачатки цивилизации. Что за государство существовало в долине Инда пять тысяч лет назад и почему оно погибло, мы не знаем. Археологи раскопали и изучили два крупных города, которые условно назвали ''Хараппой'' и ''Мохенджо–Даро''. Это были поселения земледельцев. В городах имелись системы канализации и водоотведения, а в уютных дворах росли финиковые пальмы. Мастера "протоиндийской культуры" делали прекрасные вещи из бронзы, свинца, золота и серебра, создавали отличную керамику, фигурки людей и животных. Существовала и письменность, которая пока не расшифрована.
Предполагается, что древнее государство пало под натиском арийских племен, но города разрушены не были. Впрочем, селения все равно пришли в упадок и на несколько тысячелетий забыты. Факт, что здесь, в отличие от северо–западной Африки и Ближнего Востока, не произошла полная смена языков и культур.
В частности, в Индии не забыли санскрит, который считается языком племени арьев. На нем написаны веды: собрание гимнов "Ригведа", коллекция мелодий "Самаведа", присловия при жертвоприношениях "Яджурведа" и заклинания "Атхарваведа".
Священными текстами занимались представители высшей касты, брахманов. Эти люди еще в древности написали "Упанишады" ("Потаенное Учение"), которые суть есть толкования Вед. В этом титаническом тексте много высокой поэзии. Наше русское "ведать" неслучайно: мы тоже имеем арийские корни. Безвестный автор "Ригведы" пишет о сотворении Мира:
Кто воистину ведает? Кто возгласит?
Откуда рождение, откуда творенье?
Потом появились боги, но кто ж знает, откуда...
Зрящий на нас в Высшем Небе —
Только они знают. Или не знают?
Печать из Мохенджо-Даро. 3 тысячелетие до н.э. Протоиндийская письменность до сих пор не дешифрована.
ЗОЛОТЫЕ СНЫ
Ученые доказали, что миф про Адама с Евою не так и лжет, ибо, согласно данным ДНК–анализа у всех нас одна общая праматерь — и это реально жившая женщина. Мифология — не просто фольклор и красивые фантазии, но еще и мировоззрение, причем, пронзающее эпохи и культуры. Еще миф — проверенное тысячелетиями средство управления обществом, правда, не столь эффективное как террор.
Мы чаще всего воспринимаем мифы как произведения искусства — особенно когда они чужие. Для христианина сказания Библии есть священные письмена, хотя по большому счету речь идет о собрании разного рода текстов, включая переработанные и адаптированные мифы. Для буддиста, пантеиста или атеиста та же Библия — сборник литературных, исторических и фольклорных произведений, интересных с точки зрения познания древности.
Культуры, включая и нашу, сплошь основаны на мифологиях и это не вуалируется. Через мифы мы понимаем себя и природу. Или, что ли, стараемся представить окружающую действительность прекраснее, чем она есть на самом деле. Отсюда наша любовь к сказкам — всяким "Играм престолов", "Звездным войнам" или "Нарниям". Впрочем, в фентези мы как раз уходим в иные реальности, дабы отдохнуть от неиных.
Основателей Рима Ромула и Рема вскормила женщина по имени Лупа, что переводится как "волчица". Но ведь как поэтично, когда от волчицы отрезаются кавычки! Мифотворчество — искусство изысканно врать, при этом держа в фокусе высшую правду. Вот взять миф о "золотом веке" человечества: в разных формах он существовал во всех культурах, но рефреном звучит: человек брал от природы только то, что ему действительно надо, потому и царил на Земле мир. А потом наши предки запутались в своих потребностях, возжелав всё — и сразу. Не говоря уже о наших потребительских аппетитах. Если коротко: мы все равны пред Господом, но некоторые — ровнее.
Самое главное, что мы приобрели, выйдя из "золотого века": страх. Первобытные люди стояли лицом к лицу с непонятным миром, в котором Солнце ежевечерне куда–то исчезает, с небес бьют молнии, болезни могут очистить от людей целую местность, и все в этом роде. Но особенно непостижимо ночное небо с его звездами, Млечным путем и странной Луною. Только человек из всех живых существ обратил взор свой к небесам. Людей когда–то было мало, а до бесконечности простирались неведомые земли. Тайна под ногами, загадки над головой, вопросы внутри тебя... и параллельно наши предки искали красоту. Не измеряли ее, а чувствовали.
Но еще народы снимались с обжитых мест и двигались дальше, при этом встречая другие племена, а то и города. Это сделали и приснославные арьи. Легче было кочевникам, но и они знали свои пределы и помнили о происхождении. Даже если шла война, происходил культурный обмен, хотя при этом многие этносы теряли свою самость, но некоторые — укрепляли. Так строились мифологии.
Мифотворчество по большому счету не искусство вовсе, а сумма попыток понять и выжить. Смысл: вот, что дарит нам миф, и мифы действительно прекрасны — даже ужасные. Полагаю, их создавали гении, имена которых нам неизвестны. Так же и пещерную живопись творили единицы талантливых изобразителей. Если окинуть мысленным взором все живописное наследие каменного века, на поверку его ничтожно мало.
Для того, чтобы миф жил веками или тысячелетиями, нужны носители, а не интерпретаторы. Сотни поколений передавали сказания из уст в уста, и горе тому, кто попытается исковеркать смысл! Но его, этот чертов смысл, кто–то когда–то ведь создавал. Рабиндранат Тагор некогда высказался так: человек, обладающий богатым и неискушенным воображением, почувствовал на заре цивилизации бесконечную тайну жизни.
Конечно же, это высокое предназначение — задуматься о том, кто ты, откуда и куда тебя несет. Люди, надо отдать им должное, стали делать это очень–очень давно. Правда, далеко не все, причем соотношение задумчивых и не очень, кажется, не меняется. Похоже, таков главный принцип разума: поиск предназначения.
Мифы вживлены в наш язык. Если мы говорим: "Чур не я!" — обращаемся к давно забытому божеству первобытных славян, а то и арьев. Мы с детства впитываем в себя мифологию через сказку, и относительно недавний киноблокбастер "Последний богатырь" построен на архетипичных образах, имеющих тысячелетние корни. Светозар, Кощей, Чудо–Юдо, само собою, Яга — персонажи нам даже слишком знакомые. Белогорье — не просто страна мифическая, но вожделенная для многих поколений богоискателей. И надо сказать, у любого вполне успешного продукта жанра фентези имеется внушительный, как говорят телевизионные деятели, "бекграунд" — в виде наследия из киносказок и умной развлекательной литературы. Даже сказочка о глупом Колобке есть вариация мифа о сотворении и гибели Мира. Таковой, например, разыгрывался в древнеиндийском театре, о котором мы вскорости поговорим.
Мауриц Корнелис Эшер. «Мозаика II. Метаморфозы», 1954 год. Считается, что Эшер — художник, соединивший математику, мифологию и искусство.
ДА ЧТО ЖЕ ЭТО ТАКОЕ?!
Абсолютное большинство художников, сочинителей, музыкальных деятелей и артистов на выходят за границы своей национальной либо религиозной культуры и не становятся общечеловеческими явлениями. Порой даже обидно, что их не знают в иных обществах. А современность добавила много дегтя в виде субкультур, которые не то что недружественны, а просто не замечают друг друга.
Еще более коварный факт заявляет о том, что даже всемирно известный автор знаком широким массам только частью своих творений, причем, далеко не все из них имеют характер бессмертных и общечеловеческих. Таков, к примеру трактат Толстого "Что такое искусство?", о существовании которого не подозревают даже соотечественники Льва Николаевича (за редким исключением).
Проблема вовсе не в том, что плохо написано (хотя на создание этого текста писатель потратил пятнадцать лет). Широкие массы интересуют иные глобальные вопросы: дозволено ли изменять супругу... реально ли соблазнить монаха... что делать барину, который развратил и бросил чистое, но бедное создание? То есть, наши обычные половые и имущественные проблемы для нас актуальны, а что за зверь какое–то там искусство... да щас всё — искусство, даже гениталии, пришпиленные к брусчатке публичного места. Мы все знаем: подлинное искусство — это магия. То же самое полагали и люди каменного века, правда они еще не знали, что в основе хорошего искусства лежит еще и "химия". Вот и Лев Толстой так не думал.
Свою работу по дискредитации современного искусства (для него, конечно, современного, год публикации — 1897–й) граф начинает с иронического описания своего посещения репетиции модного шоу (он его называет "новейшей оперой"), тем самым демонстрируя свою очевидную предвзятость. На самом деле творческую кухню выставлять напоказ не стоит: начальники обращаются с исполнителями как со скотом, последние подыгрывают, что обычное дело закулисья. Бывает и хуже, хотя и с бунтами. Театр вообще невозможен без диктатуры режиссера, а Льву Николаевичу насилие претит, он, видишь ли, не приемлет ложь и условность.
Стоит отметить: в ту пору в моду вошел т.н. декаданс, набирали силу символисты, а в живописи творились всякие "измы". Интересное было время, породившее, кстати, множество гениев. Богатыри, как говорится, не мы. Лев Николаевич констатирует: современное искусство стало индустрией, в которой заняты тысячи и тысячи людей, которые хотят не только кушать. Что же касается бомонда — ему подавай роскошь. Мало им грантов от меценатов и прочих дураков: творцам надобно правительственных вливаний, а деньги эти между тем могли бы пойти на нужды простого народа, которому недостает ни хлеба, ни круассанов. То есть, Толстой демонстрирует свою вопиющую наивность.
Для общества же, согласно убеждению Льва Николаевича, важен следующий вопрос: все ли из того, что выдается за искусство, является Искусством подлинным? При этом граф рисует образ некоего "добросовестного художника", который желает быть уверенным в том, что его искусство имеет общечеловеческий смысл, а не "лабается" в угоду узкой группе заинтересованных в морже лиц. Простите, что я искажаю слова Толстого в сторону сарказма. Если б всю эту "пургу" нес старый маразматик — это одно. Но речь идет о великом писателе, уже при своей жизни слывшем пророком и праведником. Это у нас на Руси про Толстого сочиняли анекдоты типа: "Вставайте, граф — пахать подано!" А за кордоном не сочиняли.
Лев наш Николаевич задается еще одним вопросом: что же такое — красота? Мы ранее уже прошлись по данной материи, Толстой же полагает, что подлинное искусство не может существовать без идеала. В ту пору еще не родился Николай Заболоцкий, высказавшийся кратко и в поэтической форме: сосуд не надо путать с огнем, в нем пылающем. Толстой обозревает различные теории эстетики, созданные европейскими "Сальери", в основном — дотошными немцами, после чего заключает: "...каждый день являются новые писатели об эстетике, и в их суждениях та же странная заколдованная неясность и противоречивость".
То же самое в сущности и с определением искусства: его нет, а понятие красоты, которое мы не вполне обоснованно связываем с понятием искусства — довольно натянутая условность. Впрочем, яснополянский мыслитель дает более–менее внятное определение: художник способен посредством своего произведения вызвать у зрителя, читателя, слушателя те же чувства, что он испытывал сам. В том числе, видимо, и отвращения. А художества — лишь частные случаи искусства.
Далее Толстой обрушивается на Бетховена (не на собаку, если что, а на композитора), создававшего, как писатель полагает, художественный бред. Критики восхваляли Бетховена зря, ибо за Людвигом последовали его нелепые апологеты: Вагнер, Брамс, Штраус. Якобы, по Вагнеру, музыка — выражение не чувств, а воли. Так музыкальное искусство из–за культивирования априори мертвой ветви было извращено. Это согласно мнению Толстого.
На самом деле Льву Николаевичу сильно не повезло. В его времена музыкальные опусы исполняли дамы высших сословий, не являвшиеся, мягко выражаясь, выдающимися музыкантами. Светские вечера устраивались чаще всего лишь для того, чтобы скоротать время и создать фон для флирта. Мы же, даже не посещая филармоний, можем он-лайн прослушать самые замечательные записи. Только ценим ли мы наши возможности...
По прошествии столетия всех обруганных Толстым композиторов не забыли, а Лев Николаевич, кажется, показал свою неосведомленность в области музыкальной эстетики. Впрочем, здоровое зерно есть в следующем пассаже: "профессиональность художников, критика и школы искусства довели человечество до того, что люди нашего времени совершенно не понимают даже того, что такое искусство, и принимают за чистую монету суррогаты искусства". И по поводу магии: таковая, считает Толстой выражена в высказывании Брюллова, который, поправляя этюд ученика, в нескольких местах чуток мазнул: "Вот, чуть–чуть тронули — и все ожило!" Искусство там, где "чуть–чуть", легкое дуновение.
И все же писателю — даже гениальному — вряд ли пристало категорично судить о музыке и всем остальном. Но мне очень нравится вскользь оброненное Толстым: "Искусство — духовный орган человеческой жизни". Ударение в слове "орган" можно поставить как угодно.
Вы кстати, знаете хотя бы одно юмористическое или хотя бы ироничное произведение Льва Толстого? Вас это не напрягает? Оппонент Толстого Федор Достоевский не гнушался юмора с сатирою (взять хотя бы "Село Степанчиково"), а Лев Николаевич несмотря на свое офицерское прошлое смешного избегал. Вот и получилась прямолинейная солдатская эстетическая муштра.
И дозвольте мне "выдать" свое определение (не тварь же я дрожащая): искусство — это всё, что делает нашу жизнь насыщенней. Всё! Пусть оно нам не нравится и порою вызывает чувство неприятия. Духовность в искусстве может быть, либо – наоборот. В нем, гаде таком, есть место безвкусице и даже отвратительному, оно может принципиально дистанцироваться от культур. Искусство — поле деятельности, в котором вообще нет правил и ограничений, другое дело — обращаем ли мы на то или иное произведение свое драгоценное внимание.
«Лаоокоон и сыновья». I век до н. э. Ватикан, музей Пия-Климента. Про эту археологическую находку Готхольд Эфраим Лессинг в 1766 году сочинил целую книгу: «Лаокоон, или о границах живописи и поэзии».
ПОНАПИСАЛИ
Первое, что хотелось бы сказать по поводу генезиса мировой литературы: в слове "писать" следует правильно ставить ударение. Таков огрех русского языка. Второе и последующее: литература немыслима без письменности. Все жанры фольклора, связанные со складыванием слов, являются устными, то есть, передающимися из уст в уста. Да: в сказках, анекдотах и песнях больше мудрости, нежели во всех произведениях мировой литературы. Но поди ее извлеки!
До того как науку фольклористику в 1846 году изобрел англичанин Уильям Томс, представители высших сословий смотрели на творчество смердов с глубоким презрением. Впрочем, к тому времени наш Пушкин уже успел переработать русские сказки, услышанные из уст своей няни Арины Родионовны.
Мое убеждение: у фольклорных произведений есть авторы! Абстрактный "народ" сочинять неспособен — у бытования творений фольклора такое неписаное правило: сочинитель есть, но он отступает в тень, помирая с глубоким осознанием того, что жить он будет в устах потомков.
Эпосы разных народов тоже созданы конкретными людьми, и даже более того: таковые продолжают твориться и будоражить наше воображения — взять те же дурацкие повторяющиеся сюжеты про зомби, вампиров и оборотней. Многим не дает покоя слава Гомера, который скорее всего — выдумка. Однако согласитесь: всякие фундаментальные повествования весьма далеки от фольклора (хотя их создатели именно что пасутся на фольклорных мотивах). Хочется даже сказать: литература человечества начинала с эпоса и заканчивается таковым, о чем мы позже еще поговорим в несколько ином ракурсе.
Культуры, не знавшие письменности, имели богатое фольклорное наследие. Взять цивилизации обеих Америк, Австралии, Новой Зеландии и прочих отдаленных территорий: что–то фольклористы успели записать, но там, где носителей успели истребить, так и попытавшись их понять, все бессовестно утрачено, а мифологию канувших в небытие народов мы восстанавливаем по случайно сохранившимся артефактам, тем самым заново выдумывая чужой эпос.
Мы толком не знаем, о чем думали этруски, скифы, хунну — потому что у них не было письменности. А что уж тогда говорить про неандертальцев... Кстати, о скифах. Древнегреческий историк Геродот рассказывает о намерении царя Дария пойти походом в Причерноморье, славившееся в те времена хлебородными землями. Посланец скифов принес правителю персов изображения птицы, мыши, лягушки и пяти стрел. Дарий рассудил: скифы хотят сообщить о том, что с радостью передают персам свои земли, воды и небеса, а свое оружие пред могущественным противником складывают. Скифы здорово накостыляли персидскому авангарду ибо послание гласило: "Если вы не упорхаете вон как птица, не ушмыгнёте прочь как мышь и не упрыгаете как лягушка, вас поразят наши острые стрелы". Все это было бы смешно, если бы не факт: мы имеем единственное, хотя и косвенное свидетельство наличия некоего подобия письменности у скифов. Разве только донские казаки заимствовали скифский герб: оленя, пронзенного стрелой.
Но умение кодировать слова, переводя их в знаки, в текст — еще не исчерпывающее условие для рождения литературы. Необходима культура бытования произведения, включающая авторов, читателей, а так же средства хранения и распространения текстов. Я умышленно не говорю: "книг", ибо данные носители — лишь одна из форм жизни текстов.
Кстати: по традиции искусство и литературу разделяют. Потому что не вся литература — искусство. Слишком часть она становится обыкновенной, банальной макулатурой.
Начало художественной литературы я вижу в Месопотамии. Читая перевод одного текста на глиняной табличке мы восстанавливаем в своем воображении эротическую сценку: парень уговаривает девушку сами понимаете, на что, та вырывается, ибо страшится гнева матери, молодой же человек призывает партнершу обмануть родителей — и они будут вдвоем под Луной вкушать радости жизни:
Я научу тебя, дозволь научить тебя,
О, Инанна хитрейшая, я тебя научу:
"Подруга моя увлекла меня гулять,
Погулять, да под бубен поплясать.
Ах, как песни ее хороши, она распевала их для меня,
Я так веселилась от души, что до рассвета плясала!"
Родимой мамке своей так ты скажи, чего тебе стоит — солги.
Мы же с тобой в лунном сияньи
Будем ласкать–обнимать друг дружку вволю.
Я приготовлю тебе светлое ложе, роскошное ложе, царское ложе,
И будет у нас сладкое время, ах, придет веселье–радость!
Исследователи полагают, что это песня. Примерно то же самое поют и нынешние попсовые исполнители, правда ихнее "Ты скажи, ты скажи, чё те надо, чё те надо" недотягивает до шемерского уровня.
Эпос о шумерском герое Гильгамеше так же сохранившийся на глиняных табличках, полон замечательных поэтических фрагментов. Хотя это еще и мифология, из которой мы узнаем о миропонимании древних обитателей нынешнего Ирака. Они представляли Землю островом, плавающем в Мировом Океане, а есть еще Остров Блаженных, которые мы именуем Раем. За далекими горами — медные ворота, которые охраняют люди–скорпионы, и через них проходит Бог–Солнце Шамаш. Туда–то и отправляется Гильгамеш, дабы постичь Великую Тайну. Он действительно открывает невообразимое, но к чему мне здесь пересказывать прекрасный литературный текст, из которого, кстати, многое заимствовали авторы Ветхого Завета.
Библия неравномерна в плане художественной ценности. Конечно же, подлинные литературные шедевры — "Песнь Песней", "Книга Екклесиаста", "Книга Иова" и другие. Даже если оставить в стороне священный характер Библии, очевидно, что тексты писались гениальными людьми. Я бы сказал, нам повезло, что собрание литературных шедевров еврейского народа оказало столь значительное влияние на культуры, исповедующие христианство. Пускай авторство текстов Библии, приписываемое еврейским царям, сомнительно; речь все равно идет о художественной литературе, лучших образцах поэзии, повествовательной прозы и эссеистики.
Совсем в ином ключе развивалась литература древнего Китая. Речь идет о "поэзии лесов и гор, садов и полей", которая жила вместе с пейзажной живописью. "Голос сердца" — вот что такое литература для древнего китайца. Сосредоточие сокровенного —безмолвное Ничто, но в нем обитает Великий Путь (Дао), источник всего сущего. Очень близко китайцы были от современного представления о Вселенной, которая, вероятно, есть всевеликая голограмма. Из пустоты возникают картины природы и наши чувства. Я — часть сущего, так же на миг возникшая из пустоты... для чего? Вот, например, из Ду Фу — стихи о снегопаде:
Стенают в битвах сонмы отлетевших душ.
Их отпевают только плакальщики–старцы.
Над полосой заката сплотились толпы туч.
Неудержимый снег кружит в метельном танце.
В углу горлянка–тыква. Нет зелена вина.
В печурке тлеют угли... да греет ли она?
Давно вдали от мира, и нет вестей совсем,
Тоскую за письмом... кому пишу? Зачем?
С другой стороны, пейзажная лирика в Китае оставалась приблизительно типовой на протяжении тысячелетий. Раз в месяц заглядывать в сборник поэтов Поднебесной — еще куда ни шло. А возьмешься читать подряд — тоскуешь уже на четвертой странице.
И здесь я впервые в этой книжке касаюсь личности автора. Ду Фу — один из самых светлых поэтов Китая, но при этом его судьба глубоко трагична. Воспитанный в духе конфуцианства, подающий большие надежды, он так и не смог осуществить идеал "благородного мужа", потерпев крах на почве государственной службы. Ему пришлось много скитаться по стране, он потерял всех близких, обнищал, и в конце жизни у поэта даже не было дома: он вынужден был жить в лодке, впроголодь и всеми забытым. Согласитесь: узнав детали биографии автора, иначе уже воспринимаешь его творчество. Этот закон взаимоотношения жизни создателя и восприятия его творчества век от века будет действовать все железнее.
Шумерская глиняная табличка со сказанием о Гильгамеше.
XVIII—XVII века до н. э. Британский музей.
ГОВОРЯЩИЕ ЗНАКИ
В древнем Египте писцы (не путать с песцами!) относились к особой жреческой касте и само письмо почиталось за искусство. Писцы владели тайнами передачи знаний; прежде чем войти в группу избранных, претендент годами изучал геометрию, космогонию, черчение, географию, а потом выдерживал строгие экзамены. Эээ
Писцы участвовали в торжественных шествиях, неся свитки, линейки и палочки для письма. Эти мероприятия носили религиозный характер. Самим говорящим знакам (греки таковые назвали иероглифами) приписывали магическую силу (вспомним простонародное определение искусства!); они, согласно верованиям египтян, оказывали влияние на людей и ход событий.
Сам носитель письмен, папирус имел ритуальное значение, египтяне его называли "тростником правителей". Это растение росло только в пойме Нила, а река сама по себе считалась божеством. Папирусное убранство имела богиня Хатор, которую изображали в виде священной коровы. Из папируса делали паруса, одежды, веревки, а так же специальную обувь для жрецов (обувь в Египте носили только фараоны, чиновники и жрецы — все остальных ходили босиком). Молодой папирус ели, из него делали сладкий сок. Но главное: папирус помогал хранить передавать информацию.
Технику обработки папируса описал еще Плиний: середину стебля расщепляли специальными иглами на полоски, долго вымачивали, время от времени отбивая молотком, потом внахлест выкладывали на мокрый стол и сдавливали прессом. Просушив на Солнце, листы проклеивали, шлифовали специальными инструментами из слоновой кости, опять отбивали молотком и покрывали специальным раствором, защищающим от растекания чернил. Получался надежный, долговечный материал. Папирусные свитки и ныне откапывают в Египетских пустынях, и таковые передают нам немало удивительных фактов.
Письменность разделилась на иероглифическую (торжественные надписи и молитвы) и иеротическую (скоропись — для делопроизводства). Потом еще появилось и беглое демотическое (в переводе с греческого — народное) письмо. К периоду Среднего царства относятся первые папирусные свитки, несущие знания по математике, медицине, магии. Ученые склонны полагать, что это были учебники.
В одной из гробниц Рамессеума найдена целая библиотека эпохи Среднего Царства. Кроме священных текстов, научных трактатов и учебников там есть, например, свитки "История Синухета" и "Красноречивый поселянин". Это настоящая художественная литература, занимательные рассказы.
"Историю Синухета" иногда называют первым романом в истории человечества. Там рассказывается о некоем придворном, который бежит из воинского стана, опасаясь смуты при первом известии о смерти Аменемхета I. Герой попадает в Сирию, где благодаря своим врожденному уму и природной сметливости (ведь Синухет — славный сын Нила!) добивается высокого положения и богатства. Синухет возвращается в Египет, где его радостно приветствует сын отправившегося в Вечность Аменемхета I, новый фараон Сенусерт I. Как сказали бы теперь, "классическое моралтэ".
В "Истории Синухета" много замечательных поэтических фрагментов. Так автор передает воспоминания своего героя об участии в поединке: "Я метко пальнул в этого гада, стрела моя застряла в шее его. Заорал он и пал ниц. Я добил его своим острым топором и издал радостный клич победы, сидя на спине этого негодяя. И вознес я хвалу Монту!" Приблизительно так в те времена делали карьеру, а Монту — бог войны.
По древнеегипетским текстам неясно, что — проза, а что — поэзия. По всей видимости, в те времена их еще не разделяли и все читали нараспев, ритмично. Мы и теперь любим "музыку слова" — в особенности когда поем далекие от поэзии частушки, отбиваем близкий к поэзии рэп или травим анекдоты.
"Красноречивый поселянин" — поучительный рассказ о крестьянине, который из далекого оазиса отправляется в столицу, чтобы выменять добытые им шкуры животных на хлеб. В дороге его грабят прихвостни одного вредного чиновника. Крестьянин добирается до горе–начальника и принимается стенать, но чиновник не проявляет великодушия. Однако начальнику нравится, как крестьянин умеет складывать слова, строить аргументы и уважительно просить (чуть позже мы узнаем, что искусство риторики породили именно просители) — и он отправляет жалобщика к правителю. Тот, выслушав крестьянина, награждает простолюдина и приказывает наказать грабителя. Как говорится, повесть о добром царе и злых боярах.
Или взять "Поучение Ахтоя сыну своему": там внушается отвращение ко всем видам труда кроме миссии писца. Вообще поучений в то время сочинялось много, что говорит о популярности дидактической литературы. Стоит отметить: почти все письменно наследство Древнего царства утрачено — в том числе и потому, что тогда еще не научились создавать надежных носителей. Зато эти замечательные произведения сохранились в поздних списках.
Привилегированное положение было и у египетских художников — особенно в период XI-XII династий. Поскольку тогда в моде была красочная роспись гробниц и храмов, ради добычи ярких минералов устраивались даже полувоенные экспедиции в иные земли. Если раньше художники только раскрашивали рельефные изображения, теперь им предоставили творческую свободу. Один живописец оставил на стене такую запись: "Знаю я походку мужского изображения, и поступь женского, положение птицы и скота, осанку победившего единоборца, как глядит око на око, как наполняются страхом лица пленных врагов, как поднимается рука поражающего бегемота, поступь бегущего".
Сфинкс в Гизе. ок. 2575—2465 гг. до н. э. Большой Сфинкс Гизы считается старейшей и крупнейшей монументальной скульптурой в человеческой истории.
В гробницах монархов Среднего царства близ нынешних Бени–Хасана и Дейр–Эль–Бахри проникнувший туда счастливец может наблюдать подлинные шедевры живописи, в которых есть пространство, объем, изящество и воздух.
В архитектуре Среднего царства нет гигантизма эпохи пирамид. Жаль, тогда отказались от камня и строили в основном из кирпича–сырца, отчего строения того времени до нас почти не дошли. По сообщениям современников, они были гениально просты. Фараоны того времени поощряли эксперименты. Удивителен т.н. Лабиринт, гробница Аменемхета III: в его постройке было применено много новаций, вызывающих почтительное восхищение даже у сегодняшних зодчих авангардного толка.
Совершенства достигли египетские скульпторы: они научились передавать черты лица и характеры. В скульптурных портретах Сенусерта III и Аменемхета III мы видим реальных людей, с их физическими недостатками и ярко выраженным настроением. В Египте долгое время процветали и другие, ныне забытые искусства. Все египтяне мужского пола по традиции брили голову, но покрывали таковую париками. Их делали умельцы, используя растительные волокна, которые изощренно завивали. Низшие слои общества довольствовались шапочкой из грубого волокна. Чем длиннее парик — тем выше твое положение в обществе. Женщины тоже носили парики, причем короткие — только представительницы знати.
Еще – благодаря мастерам по выделке папирусов и писцам – до нас дошли тексты древнеегипетских сказок. Замечателен цикл "О Хеопсе и чародеях". Конечно же, сказке как фольклорному жанру много тысяч лет, но здесь мы имеем запись, которая является документом. Итак, князки того времени рассказывают могущественному фараону предания о деяниях чародеев, живших до Хеопса. Один де перевернул озеро, чтобы достать побрякушку, оброненную красавицей, другой — коварно покарал неверную своему мужу женщину, а в придачу и ее любовника. Кстати, интересны обстоятельства потери драгоценности: вельможи, забавляясь, заставили своих жен раздеться и в первозданном виде грести в лодке. Цикл заканчивается неожиданно: Хеопс требует, чтобы к нему привели чародея по имени Джеди — и тот предсказывает, что через несколько поколений власть в Египте перейдет к новой династии. Как говорится, на стоит заигрывать с темными силами.
Удивительно эссе периода Среднего царства "Беседа разочарованного со своею душой". Это диалог разуверившегося в злом и бездушном мире человека по сути с самим же собой — только светлым. Душа побеждает, и диссидент того времени снова хочет жить. Мораль: не надо ждать возмещения потерь в загробном мире, все лучшее есть здесь, сейчас. Правда, автор текста учит еще достигать компромисса, ведь наш мир лучше все равно не станет.
Наивысшего расцвета искусства в древнем Египте достигли в период Нового царства. Именно тогда скульптор Тутмос создал статую Нефертити. Поскольку процветали альтернативные культуры — кроме Месопотамии, это Ассирия, Митанни, Хеттское царство — египтяне и конкурировали с ними, и заимствовали у агрессивных соседей все лучшее и прекрасное. Даже простые египтяне стали стремиться к изысканности; в людях Нила развился художественный вкус.
Прежде всего это отразилось на одежде: появились яркие цветные ткани; портные экспериментировали в покрое, разнообразились и парики. Конечно, за модой тянулись прежде всего зажиточные слои общества, но старались не отставать и простолюдины; они тоже стали носить украшения, особенно уделяя внимание бисеру. Искусные ювелиры, радуясь расширению потенциальных потребителей, освоили много новых техник и материалов.
Впрочем, Новое царство проигрывало Среднему в плане литературы. Писцы в основном занимались тем, что тиражировали сочинения Среднего царства, по–видимому, считавшиеся классикой. Из нового появлялись разве что победные оды о взятии очередной вражеской крепости и сдаче в плен коварного противника. Славословия были высокохудожественными, но несколько однообразными. На самом деле речь идет о декадансе: ценились роскошь, внешний лоск, эффект, а внутреннее содержание отошло на задний план.
Но египтяне этого не знали, тем более что новые военные успехи способствовали расширению территории — и все вместе шли к светлому будущему. Кстати, привилегию быть забальзамированным и отправится в Вечность получали все более широкие слои общественности, а посему идеология приближения к богам перешла в фазу стагнации. Известно, что уже в те годы богатые гробницы подвергались ограблениям.
От Нового царства, точнее, от времени XIX династии достался нам первый в истории человечества образец литературной критики. Некий учитель в язвительном тоне пишет послание незадачливому сочинителю, проявляющему очевидную неопытность на избранном поприще.
Прекрасная архитектура Нового царства имеет авторство. Храм царицы Хатшепсут строил Сененмут. Великолепный Луксорский храм создавали Гор и Сути. Зодчий Аменхетеп, сын Хапи был после смерти даже обожествлен. В общем и целом на примере Египта подтверждается закономерность: культура не может существовать бесконечно, а на смену даже великой цивилизации приходят варвары, которые вначале колошматят наследие побежденных, а после тоже пытаются что–то такое наворотить.
Тутмос. «Нефертити». Середина XIV в. до н. э. Новый музей, Берлин.
«Нефертити» означает: «Прекрасная пришла». Она пришла в этот мир и принесла в него свою невероятную красоту. И мы через три тысячи лет все так же склоняем головы перед ее царственной красотой.
ВАВИЛОНСКОЕ СТОЛПОТВОРЕНИЕ
В Месопотамию после славных шумеров пришла иная цивилизация, много заимствовавшая у своих предтеч. Царство Шумера и Аккада пало под натиском кочевников амореев; с юга страну разодрали на клочки дикие эламиты. В Междуречье сошлись многие племена. Образовались мелкие княжества, но около четырех тысяч лет назад стал набирать силу тогда еще невеликий город Вавилон.
Первый же сильный правитель построил в своем царстве канал имени себя, который носил название: "Хаммурапи дарует изобилие". Так же Хаммурапи начал реализовывать мудрую политику привлечения на свою сторону соседних княжеств, иначе говоря, выстраивать империю. Становление могущественного царства завершилось после того как Хаммурапи напал на своего самого сильного из союзников, царство Мари, и полностью разорил его, сравняв с землей его столицу. Следом пала и некогда дружественная Ассирия.
И да: "Вавилон" — греческое наименование Бабилима, что означает: Врата Господа. Мощь Вавилона длилась полторы тысячи лет, пока он не был захвачен воинственными и диковатыми персами. Вавилоняне заимствовали письменность у шумер, разве что адаптировав их под аккадский язык, а посему преемственность культур не прервалась.
Чтение глиняных "книг" в Вавилоне не было делом интимным: грамотей–декламатор ритмично выкрикивал певучие звуки в кругу собравшихся. Чаще всего — на площадях или в садах богатеях, читалось "Сказание о Гильгамеше", эпос про великого героя Междуречья. Мы уже отмечали несомненные художественные удачи этого текста. Археологи откопали три варианта "Сказания", и каждый имеет свои отличительные черты. Самым ярким считается версия, названная "О все видавшем"; известен даже ее автор — урукский заклинатель Синликеуннинни. Предполагается, что Гильгамеш (шумерский вариант имени: Бильга Мес — Предок Героя) был реальной исторической личностью, пятым правителем первой династии Урука.
В Вавилоне были популярны драматические поэмы, как правило, изображающие страдания простых людей. Из лирики вавилонян найден пока только один образец, глиняная табличка, передающая нам диалог любовников. Он сообщает, что охладел к ней, она же утверждает, что не в обиде — жизнь так переменчива. Воодушевленный кротостью и великодушием партнерши, он к ней возвращается и чувства возгораются вновь. Отметим: речь идет о совершенно светской литературе, в которой есть вера, но нет религии.
Питер Брейгель Старший. «Вавилонская башня». 1563 год. Музей истории искусств, Вена.
ЛЮДИ МОРЯ
Цивилизация бассейна Эгейского моря сначала была, если так можно выразиться, робкой. Греки, заимствовавшие свой алфавит у соседей финикийцев, развили культуру, равной которой нет и теперь. С точки зрения египтян и шумер, островное населения далекого западного мира жило в очевидной отсталости. Племена рыбаков и козопасов не проявляли особенных признаков цивилизации, да и земля у них была скудной и неплодородной, да к тому же эти дикари умудрялись воевать между собой даже на пространствах небольших островов.
На острове Крит около 3700 лет назад племена пришли к союзу. Здесь начали развиваться ремесла и зодчество. Не на последнем месте было и кораблестроение. Если раньше человеческие популяции стремились владеть речными долинами, новые люди овладевали целым морем. Осваивались не только острова, но и побережья разных земель — вплоть до мрачного Черного моря, которое греки именовали понтом Эвксинским, а так же до Геркулесовых столбов, таинственным выходом в Атлантику. Освоенный мир греки называли Ойкуменой. Греки любили путешествовать и познавать, но при этом не гнушались военных набегов. Себя греки называли эллинами, а язык их долго не был единым: говорили они на ионийском, эолийском, дарийском и других менее распространенных диалектах. Литературным языком Эллады стал аттический диалект, на котором говорили племена Малой Азии и Аттики.
Греки мужественно переносили природные катастрофы, вновь отстраивая разрушенные хижины и дворцы. Несмотря на разногласия и притязания, оформилось большое содружество Эллады — с единой культурой. Греки с радостью открывали новые земли, налаживали связи с другими народами, торговали керамикой, оружием, ювелирными изделиями — все это они умели прекрасно делать.
Правление на греческих территориях традиционно не концентрировалось в одних руках; были слабые и сильные цари. Самым могущественным был правитель Крита. Ежегодно разные области посылали на Крит дань в виде прекрасных юношей и девушек; к примеру, Афины отправляли семь пар. Родилась легенда о том, что жертвы отдаются на съедение чудовищу Минотавру, обитающему в лабиринте, хотя, скорее всего, юноши и девушки служили при дворце либо являлись меновыми единицами при работорговле. По крайней мере, об этом сообщают Аристотель и Плутарх.
Огромный, таинственный, исполненный ловушек мир Ойкумены породил не менее обширный эпос. Мифы древней Греции впоследствии оказали значительное влияние на всю европейскую цивилизацию, по сути явившись основным источником для фантазии художников. Что касается "Илиады": даже античные авторы утверждают, что в этом эпическом произведении описана реальная война, ведшаяся царем Агамнемомном с троянцами. По крайней мере, Троя — вернее, развалины города — и была обнаружена благодаря тексту "Илиады".
Агамнемон был царем Микен, крупного города эна полуострове Пелопоннес. О его походах слагалось немало песен — ойм — а исполняли таковые специально подготовленные люди, которых именовали аэдами. Они весьма свободно трактовали исторические события, привнося что–то свежее, более впечатляющее. Конечно же, речь идет о фольклоре, но эллины пошли дальше, преобразив сказание в текст, который, собственно, до нас и дошел. Около трех с половиной тысяч лет назад Крит был завоеван греческим племенем ахейцев, после чего критская культура приходит в упадок. К тому времени в Элладе уже сформировано множество иных культурных центров.
У греков почитались музы — богини искусств и наук; они были дочерями верховного бога Зевса. Гесиод всех их именует "богинями танцев": хореография в Ойкумене было важнейшим из искусств. Эвтерпа — муза лирической поэзии; Талия покровительствует комедии; Мельпомена — начальница трагедии; Терпсихора управляет танцами; Эрато вдохновляет творцов любовной поэзии; Полигимния шефствует над создателями гимнов; Калиопа рулит эпосом. Греки строили дома для муз: эти храмы назывались мусейонами.
Одна из фресок Кносского дворца на Крите. 1700—1450 гг. до н. э.
Первый дворец-храм в Кноссе был построен около 2000 года до н. э., в «раннедворцовый период», на остатках находившегося здесь ранее неолитического поселения. Этот дворец был разрушен землетрясением около 1700 года до н. э.
ПРЕДСТАВЛЕНИЯ ПРОТИВ НАСТАВЛЕНИЙ
Легко рассуждать на темы, в которых ты мало разумеешь. Да — глуповато, зато ты имеешь шанс посмотреть на предмет свежо и непредвзято. Я совершенно не разбираюсь в искусстве театра, но кто мне запретит разобраться? Не будем же мы уподобляться графу Льву Толстому и громить постановочное искусство за лживость! В конце концов, речь идет об одном из древнейших творческих занятий.
Пожалуй, театральное искусство — лишь часть всеобщей культуры представлений. Неплохо бы различить лицедейство, спектакли и мистерии. Первое — игра, возможная в любом месте, именно про нее Шекспир говорил, что де весь мир — театр, а мы как бы актеры. Второе — массовое зрелище, предназначенное для зрителей. Как теперь мы говорим: шоу. Третье — таинство, предназначенное для высшего существа.
Шаман, надевший маску и танцующий в неистовстве, с одной стороны является актером, с другой — связующим звеном между мирами земным и горним (ну, или бездной). Для устрашения служитель культа еще и обкуривается какой-нибудь дурью. Современные театральные деятели ставят всякие смелые эксперименты, то смешивая зрителей с артистами, то вводя элемент таинства, то адаптируя старые пьесы под актуальную фактуру. То есть, ищут новые формы, и порою так и хочется спросить: что он курил?! Между тем содержание постановки остается то же: наша жизнь с ее страстями и греховными побуждениями.
Самая часто исполняемая пьеса — Литургия. Для нехристиан она ничего на значит, зато нехристиане могут оценить красоту действительно замечательно организованного действа. Есть еще один вид пьесы, в которой много лицедейства: свадьба. В каждой культуре свой сценарий соединения мужчины и женщины в брачный союз, и в нем допускается и даже одобряется импровизация.
Вернусь к первоистокам. Считается, что культура представлений появилась, когда человек пожелал приблизиться к богам. Ну, не наоборот же! Люди верили, что небожители искренне заинтересованы в происходящем на Земле, а посему их надо задобрить. Походили на театральное действа даже отвратительные обряды жертвоприношения.
Заклинания, песни и танцы: вот чем сопровождались представления наших далеких предков. Это сплачивало группу, помогало верить в общее дело. Согласно Аристотелю, слово "трагедия" происходит от двух слов: "песнопение" и "козел". Исполнителям (в знак благодарности, а не гнева!) по традиции дарили козла, ведь он являлся символом Диониса, бога жизни, энтузиазма и вечного обновления.
Вероятно, эта традиция была заимствована у египтян: их жрецы задолго до греков устраивали тайные представления в храмах, которые неслучайно делались столь просторными. В египетских трагедиях вспоминали Осириса, растерзанного собственным братом, Исиду, отыскивающую останки своего супруга, дабы собрать оные и вернуть им жизнь. Раз в год в храм пускали египетский народ — и египтяне наблюдали священнодействие с подобострастием. Только недавно ученые, прочитав тексты из папирусов, установили, что у египтян была пьеса в трех действиях, в которой рассказывалось о боге Горе, отыскивающем и побеждающем убийц своего отца. Там так же танцевали в перерывах, как и в Греции. Это было за тысячу лет до рождения искусства греческой трагедии. Кстати, само слово "театр" переводится с греческого как "зритель".
Театральное представление для греков тоже являлось великим событием. К месту действия стекались со всех концов Ойкумены, а перед началом представления дружно плясали и пели у алтаря Диониса. В более поздний период греческой истории обязанности песен с плясками взял на себя хор, что несколько отдалило зрителей от действа. Греки придумали слово "катарсис" — очищение страданием. Через трагедию они понимали силу Рока. Но еще у них разыгрывались драмы (где боги и люди находили компромиссные решения) и комедии (в которых жизнь показывалась как азартная игра).
Сцена (по–гречески слово звучит: скена) означает "палатка". По всей видимости, до начала постройки своих театров греки давали представления на передвижных подмостках; примерно в таких же палатках давались представления во время празднеств в честь бога Вакха. В больших театрах имелись помещения, в которых размещались разнообразные машины — устройства для быстрой смены декораций и хитрых эффектов (внезапного появления персонажей, полетов, исчезновения и пр.). Отсюда пошло выражение "бог из машины". Кроме театров, греки строили и одеоны — круглые помещения для состязаний певцов.
Греческие спектакли начинались на восходе солнца, а заканчивались на закате. Полагалось шумно переживать происходящее, ведь участником действа мог считать себя каждый. Актер, переодеваясь, играл несколько ролей, меняя манеру поведения и интонации.
Перенесемся в другую часть, как говаривал старик Хоттабыч, земного диска, — в Индию. Там тоже существовала культура массовых действ, и весьма древняя. Там даже строили театры, причем, положение для таковых определяли по тем же правилам, что и для храмов, ориентируясь по звездам, Солнцу и Луне. Жрец, а по совместительству архитектор озарял новое здание священным огнем, и с этого момента театр подчинялся Царю Вселенной, являясь моделью мироздания.
Каждое представление начиналось с религиозного ритуала Пурваранга, состоящего из двух частей. Первую зрители не видели, ибо она творилась, будучи сокрыта занавесью. По сути, это было сакральное жертвоприношение, благодаря которому исполнители становились инструментами в руках высших сил. Вторая часть — освящение сцены, которая уже была видимой. Кстати, музыканты в индийском театре — так же как и в европейском — были сокрыты от глаз, они как бы олицетворяли божественную волю. И в современном театре музыкантов прячут в яму, правда теперь не совсем ясно, что за сила издает звуки из преисподней.
Ритм задавали барабаны, а продолжалась церемония всеобщим песнопением во славу богов. Но это еще не все: жрец разыгрывал уничтожение Древа Жизни, борьбу Вишны–хранителя и Шивы–разрушителя. Барабанный грохот достигал апогея и внезапно стихал. Наступала пустота. Начинался новый космический цикл, в силу вступало Брарати Вритти — Божественное Слово.
В индийском театре (его называли Домом Дхармы — почувствуйте созвучие с драмой) на равных жили жест, слово и музыка. Как говорили мудрецы, ''в самом сердце каждого звука есть маленькая дверца, за которой живет божество, хранящее чудо и закон своего звука''. Искусство в том и состоит, чтобы вынудить божество раскрыть дверцу и явить себя.
Через театральное представление в каждое зрительское сердце закладывалось зерно божественного. Другое дело — прорастет ли оно. Люди каждый раз выходили из Дома Дхармы иными.
Осирис и Исида. Начало II тысячелетия до н. э. Настенная роспись в одной из древнеегипетских гробниц.
Осирис был богом, который некогда правил Египтом в те времена, когда смерть еще не являлась в мир. Люди ничего не знали о грехах; не было ни насилия, ни жадности, ни зависти, ни ненависти, ни прочих раздоров между людьми. Люди говорили между собой на сладком языке поэзии; они всегда были честны и кротки. Осирис любил людей и учил их искусствам земледелия и ирригации, мудрости и законам богов.
НИЧЕГО НЕ ИСЧЕЗАЕТ В НИЧТО
Коли цивилизация не создает предметов искусства либо нечто напоминающее таковое, она пропадает в безвестности. Полагаю, на нашей планете было немало человеческих культур более высокодуховных и нравственных, чем наша. Либо культуртрегеры не заботились созданием артефактов, либо делали их из недолговечных материалов. Они были самодостаточны и, возможно, застали Золотой Век, в котором нет места зависти и корысти. Но мы этого не знаем и скорее всего не узнаем. Хотя — не факт. Есть вероятность, что таки существует глобальное информационное пространство, где все наши ходы записываются, а потому нам однажды предъявят счет.
Археологи любят копаться на древних кладбищах и свалках. Изредка они откапывают нечто невообразимое, но в основном дело касается рутины, способной навести разве что скуку. Чаще всего это черепки вперемешку с остатками еды, или кости. По счастью нам, обывателям, дарована выгодная позиция: мы наблюдаем обработанные результаты исследований, за нас тонны руды отсеяли специально подготовленные люди.
И давайте поблагодарим археологов за то, что они открыли нам, что в истории человечества были искусства, которых теперь не существует. Взять искусство дольменов, которые и откапывать–то не надо. По сути, мы наблюдаем зодчество, помноженное на астрономию, возведенное в степень магии и с подлинными чудесами инженерии. Поражают искусность и трудолюбие людей каменного века, умеющих двигать многотонные камни.
Или взять искусство погребальных урн. Эти гончарные изделия, предназначенные для вечного хранения пепла, создавались обитателями Европы эпохи бронзы. Сейчас конечно тоже делают урны, но мы никогда и не задумывались о том, что и они тоже могут стать произведениями искусства.
Есть сведения, что даже наши славянские предки создавали хранилища для праха очень даже интересных форм; их, кстати, не закапывали, а ставили при дорогах на столбах. Осталось и архаичное название: "домина". Такого типа сооружения есть на северных кладбищах (столбы с крышей), разве только назначение таковых несколько изменилось.
Особенно впечатляют древние урны, сделанные в форме именно домов. Во–первых, по ним мы можем представить, как выглядели жилища людей Бронзового века. Во–вторых, поражает разнообразие: каждая урна — уникальное произведение. Известны еще "лицевидные" урны: на них мы видим выпуклые изображения странных существ — и мы не знаем, боги ли это, демоны, портреты ушедших, инопланетяне или что–то иное. Интересно, что примерно такие же урны нашел Генрих Шлиман при раскопках легендарной Трои. На этих раритетах нет рта, зато имеются уши, брови, нос, а крышка сделана в форме шапки.
Шумеры (еще их называли халдеями) и ассирийцы культивировали особое искусство завивания бород и шевелюр. Жители Месопотамии вообще были помешаны на прическах. Конечно, об этом мы можем судить только по каменным изваяниям, которые не вполне репрезентуют мир Междуречья древних времен. Но и наши картинки в тех же комиксах тоже не вполне адекватно отражают реалии нашего времени. В конце концов, мы знаем, что бороды тех же фараонов и фараонш — накладные. А чем хуже халдеи?
Совершенно удивительно жуткое по нынешним временам — искусство украшения черепов. Естественно, человеческих. Как и в случае погребальных урн, речь идет о культе мертвых. Если черепа выставить, к примеру, в музее современного искусства, получится концептуальненько. Разве только нынешние "актуальные" художники горазды на большие извращения, но ведь теперь не палеолит, чтобы уничтожать фантазеров.
Наши предки мыслили несколько иначе, чем мы, точнее, совсем не так. Ими руководила вера не в силу мертвых, а в то, что существуют духи умерших. Нами зачастую руководят желания прославиться и разбогатеть. То есть, наши предшественники на этой планете более поэтически смотрели на такое естественное явление как смерть.
От настоящих голов многие народы перешли к изготовлению масок, и это искусство было развито во всех частях Старого и Нового Света. Сначала маски делались для того, чтобы покрывать лица высокопоставленных умерших (особенно в этом деле поднаторела микенская культура древних греков), но после, видимо, решив, что умершие необязательны, эти изделия перекочевали на лики еще не умерших. Маски знаменовали что угодно, а во многих национальных театрах артисты и сейчас играют в масках. Конечно, приходится отказываться от такого актерского инструмента как мимика, но ведь и мы тоже часто отказываемся от того же, хотя в театре не играем.
Маски — самое массовое из древних изобразительных искусств; нет культуры, обошедшей этот пласт стороною. Даже знаменитый Венецианский карнавал немыслим без масок, которые, все же какие–то депрессивные. Впрочем, искусство карнавальных масок (в том числе и для Хэллоуина) живо, театральных (особенно — в Юго–Восточной Азии) — тоже. А вот ритуальные и погребальные маски цивилизованные общества не практикуют, заменив таковые на макияж.
Еще одно древнее искусство — миниатюризм. Античные писатели сообщают о необыкновенных изделиях мастеров "микротехники": кораблях величиной с пчелу или гомеровских стихах, выведенных золотыми буквами на кунжутном семени. Золотые филигранные серьги, найденные в кургане на окраине Феодосии, считаются шедевром античной миниатюристики; разглядеть на них детали можно лишь в лупу. Вооруженному глазу открывается монументальная композиция: четверка скачущих коней, везущих колесницу, которой правит богиня победы Ника. Лучшие современные ювелиры оказались бессильны воспроизвести эти серьги, и дело не только в «сноровке», которую еще Платон считал недостаточной для создания подлинного произведения искусства. Фантазия, проявленная художником в орнаменте серег и во всей их композиции, передача быстрого движения в крохотных фигурках коней ясно говорят о том, что это творение создавал вдохновенный гений.
Ника Самофракийская (II в. до н. э.) — древнегреческая мраморная скульптура богини Ники, найденная на острове Самотраки на территории святилища кабиров в 1863 году. Лувр.
ИГРА КАК ИСКУССТВО, ИСКУССТВО КАК ИГРА
Игра присуща и некоторым представителям животного мира, причем, не только цыплятам, зверятам или еще каким–нибудь детенышам. Но только человек превратил игровую, иначе говоря, имитирующую что–то деятельность в культурный феномен. С другой стороны, игровая индустрия весьма далека от искусства. Однако напомню: играют музыканты и актеры, а то и военные (но не всегда). Есть хорошие игроки и остальные, а так же маэстро и виртуозы. Все — как в любом ином искусстве.
Игры вообще пробуждают положительные эмоции — в особенности когда ты выигрываешь. Есть, правда, такие особи, которые столь заигрываются, что их надо лечить. Ну, это если дело касается азартных игр. А еще у игры есть своя эстетика. Мы действительно получаем искреннее удовольствие, наблюдая телодвижения атлетов или граций (в зависимости от предпочтений), и дело явно не только в переживании за своих. Античные греки оставили нам много изваяний мужчин, занимающихся спортом. Статуи греческих женщин занимаются чем угодно — только не спортом. Эллины вообще старались женщин на спортивные состязания не допускать, видимо, полагая, что не бабское это дело. Да к тому же атлеты выступали нагими, что на самом деле очень даже эстетично.
Характерная особенность всякой игры: это свободная деятельность. Когда по принуждению или обязанности — это уже не игра. Впрочем, у игры есть правила, установленные по согласованию участвующих лиц. Человек, который правила по ходу дела пытается менять, из игры изгоняется.
Древние греки разделяли "агон" и "паидию": первое — состязание, второе — детская забава. Они обожали состязаться буквально во всем, их культуру ученые даже назвали "агональной". На симпозиях (пьянках) они соревновались в пении, в загадывании загадок, конечно, в том, кто больше нахлебается (причем вино даже не смешивали с водой) и позже всех заснет. Александр Македонский смерть индийского философа Калана отметил гимнастическим и мусическим агоном, в результате чего тридцать пять участников померли в процессе, а шестеро — чуть позже, включая и победителя.
Римская культура наоборот была антиагонистической. Гладиаторы не играли, а убивали друг дружку или зверей по–настоящему. То же самое — и с корридой в Испании: там не до смеха.
Почему мы любим эллинскую культуру: она жизнерадостная и без комплексов. Хотя порой и бесстыдна. Олимпийские игры — лишь один из эпизодов богатой праздничной повестки жителей Ойкумены. На Панафинейских играх в честь богини Афины (ну и, соответственно, в городе, названном в честь нее) устраивались гонки на колесницах, конные скачки, гимнастические состязания. Перикл ввел в Панафинеи соревнования по игре на кифаре и кларнете, которые устраивались в специально для этого построенном одеоне. На другой день в театре состязались и хоры. Еще через день устраивался забег с факелами, а победившие в отдельных номинациях юноши, мужчины и старики получали в награду по амфоре с маслом. Еще через день — гонки на лодках в Пирее. Ну, а церемония закрытия игр — несение изящного покрова (пеплоса) панафинейской процессией. Пеплос шили самые умелые женщины, а украшали им статую Афины в Парфеноне. За реликвией шли воины в боевом облачении, потом — старцы в белом, следом — сотня специально для этого отобранных самых прекрасных афинских девушек, несущих на головах корзины с жертвоприношениями.
Наиболее прославились игры в честь Зевса в городке Олимпия, в роще под названием Альтис. Собственно, про Олимпиаду мы знаем немало — отмечу только, что в Олимпии состязались в том числе ораторы, поэты, философы и музыканты. А еще в античной Греции, в Дельфах проводились Пифийские игры (в честь Аполлона), которые изначально были исключительно музыкальными, а потом к ним добавили все олимпийские дисциплины. Для Посейдона при Коринфе устраивались Истмийские игры, а для все того же Зевса, в Немейской долине — Немейские игры.
Греки повсеместно строили ипподромы — для конных состязаний, и стадии — для соревнований в физической силе. Для тренировок возводились палестры и гимнасии. Но здесь речь идет скорее о культуре, чем о искусстве. Это потом искусство с культурою разошлись и пошли своими путями, дойдя в некоторых проявлениях до пошлости (например, в сфере культуризма). Но это уже совсем другая трагикомедия.
И что касается внешней стороны спорта. Есть субъективные виды — такие как танцы в воде, на льду или ковре. Конечно, специалисты судят дотошно и пляски, но, как минимум даже далекий человек способен в той же художественной гимнастике разглядеть прекрасное. А есть такая игра как шахматы, в которой красоту поймет лишь шахматист. Она есть, причем придумана формула: красота — в неожиданном и одновременно простом ходе, который вдруг наклоняет чашу весов в иную сторону. Это же самое касается искусств дипломатии, войны и судебных разбирательств. И все это — придуманные античными греками агонистические дела, к коим вполне закономерно причислить и современные рэп–баттлы. Что наша жизнь?
Иероним Босх. «Корабль дураков». 1495-1500 г.г. Фрагмент.
Лувр.
НУЖНЫ ЛИ ВЕНЕРЕ РУКИ
Помните из старого фильма: "Кто бабе руки оторвал?" Товарищ не понимал, что принцип абстрагирования позволяет оставлять за скобками отломленные от статуй некоторые части тела. Если последнее совершенно, можно насладиться и фрагментами. Но древние греки этого еще не понимали. Взять знаменитую "Венеру Милосскую": конечно же, эллины не стали бы отрубать у человека члены, мы же, наученные горькими опытами современного искусства — стали бы.
По счастью мы знаем имя гения, сознавшего этот шедевр: Агесандр, сын Менида из Антиохии на Месандре. Оно начертано на произведении, случайно откопанном в 1820 году на острове Милос. В творении эпохи Поздней Античности нет как будто ничего особенно оригинального, но одновременно в изваянии все так стройно и гармонично! Стоит напомнить: изображена богиня любви, образ которой так чист и светел.
Венера с Милоса, подлинная гордость парижского Лувра, вероятно, не была уникальна, но ей повезло: статую "раскрутили" в эпоху становления искусства модернизма. Ей посвящали стихи, вот, к примеру, за авторством Афанасия Фета:
И целомудренно и смело,
До чресл сияя наготой,
Цветет божественное тело
Неувядающей красой.
Под этой сенью прихотливой
Слегка приподнятых волос
Как много неги горделивой
В небесном лике разлилось!
Так, вся дыша пафосской страстью,
Вся млея пеною морской
И всепобедной вея властью,
Ты смотришь в вечность пред собой.
"Венера Милосская" сделалась в XIX столетии общей любимицей именно благодаря своей очевидной инвалидности. Левая ее нога теперь стоит на возвышении; она восполнена из гипса. Нижняя часть изваяния прикрыта драпировкой, которая, без сомнения, спустилась бы вниз, если бы не удерживала ее правая рука богини. Много было сделано попыток реставрировать эту чудную фигуру, и посвященные ей сочинения составили бы многотомную библиотеку. Есть предположение, будто подле нее стоял Марс (или Купидон).
Еще не решен вопрос о том, принадлежали ли этой статуе найденные поблизости от нее обломки левой руки так же, как и кисть руки с яблоком в ней. Относительно подлинности кисти совершенно справедливо существует сомнение ввиду слабости ее исполнения. Наиболее обоснованной считается домысел Фуртвенглера, по мнению которого левая рука, державшая яблоко, опиралась на подставку, а правая придерживала драпировку. Дело не в этом: мы, глядя на Афродиту, фантазируем, домысливаем — а значит, вступаем в сотворчество. Гениальные греки так делать не умели, они понимали только завершенные, совершенные произведения.
Считается, "Венера Милосская" создана под влиянием творений гениального Праксителя, который пренебрегал традиционной для его времени бронзой и создал свои величайшие произведения в мраморе. Про Агесандра, сына Менида, мы не знаем ничего, а о Праксителе — знаем. В частности, известно, что Пракситель был богат и пользовался громкой славой, в свое время затмившей даже славу Фидия. Он любил гетеру Фрину, обвиненную в кощунстве и оправданную афинскими судьями, восхищенными ее красотой, признанной ими достойной всенародного поклонения. Фрина служила Праксителю моделью для статуй Афродиты. О создании этих изваяний и об их культе пишет Плиний:
«... Выше всех произведений не только Праксителя, но вообще существующих во вселенной, является Венера его работы. Чтобы ее увидеть, многие плавали на Книд. Пракситель одновременно изготовил и продавал две статуи Венеры, но одна была покрыта одеждой — ее предпочли жители Коса, которым принадлежало право выбора. Пракситель за обе статуи назначил одинаковую плату. Но жители Коса эту статую признали серьезной и скромной; отвергнутую ими купили книдяне. И ее слава была неизмеримо выше. У книдян хотел впоследствии купить ее царь Никомед, обещая за нее простить государству книдян все огромные числящиеся за ними долги. Но книдяне предпочли все перенести, чем расстаться со статуей. И не напрасно. Ведь Пракситель этой статуей создал славу Книду. Здание, где находится эта статуя, все открыто, так что ее можно со всех сторон осматривать. Причем верят, будто статуя была сооружена при благосклонном участии самой богини. И ни с одной стороны вызываемый ею восторг не меньше...»
Лев Любимов в своей прекрасной книге "Искусство Древнего Мира'' пишет: "Давно прошло время, когда женщину не изображали обнаженной, но на этот раз Пракситель обнажил в мраморе не просто женщину, а богиню, и это сначала вызвало удивленное порицание. Необычность такого изображения Афродиты (еще одно имя богини любви: Киприда) сквозит в стихах неизвестного поэта:
Видя Киприду на Книде,
Киприда стыдливо сказала:
Горе мне, где же нагой
Видел Пракситель меня?"
…Когда в 1506 году, то есть в эпоху Возрождения откопали скульптурную группу Лаокоона, ценители искусств были глубоко потрясены ее трагической выразительностью. Сложная композиция представляет мифологический образ: троянский жрец Лаокоон уговаривал своих соотечественников не принимать дарованного им деревянного коня, в котором на самом деле спрятались коварные данайцы. Боги, увидев, что их планы разрушения Трои несколько расстраиваются, послали двух гигантских морских змей, которые, обвившись кольцами вокруг жреца и его несчастных сыновей, задушили их. Напрягшаяся в муках, в отчаянных усилиях мускулатура торса и рукстрадальчески искаженное лицо жреца, скорчившиеся тела обреченных детей, наконец, умелое свертывание всех бурных противотоков в спаянную, устойчивую группу — все это с давних пор и по праву вызывало восхищение.
Лев Любимов считает, что искусство ваятелей "Лаокоона" обращено к публике, находившей усладу в ужасающих зрелищах гладиаторских боев. Дело в том, что в искусство уже утратило былые связи с магией и религией. Художники целиком предались совершенствованию своего мастерства, и как раз сюжеты драматической схватки, преисполненные внешнего движения и эмоционального напряжения, были наилучшим испытанием изощренности художника. Боги, может, и есть, но человек посредством искусства уже почти к ним приблизился.
Агесандр. «Венера Милосская». Около 130—100 до н. э. Лувр, Париж.
ОРАЛЬНЫЙ СПЕЦ
Первую половину жизни мы учимся говорить, вторую — помалкивать. И то, и другое выходит туго, хотя и не у всех. Надо сказать, искусства выражаться и не выражаться в равной степени трудны — и все же именно ораторское искусство считается одним из самых высоких.
Не забывайте: риторика — не искусство, а наука, изучающая искусство и свойства красноречия. А наукам в искусствах по большому счету лучше не ковыряться. Например, по всем правилам можно изучить технику катания на коньках, но на коньки с научными методами лучше не становиться — лед не прощает дураков.
Как и в любом искусстве, в болтовне нужны дар убеждения и харизма. Вы же знаете пустбрехов, которым прощают их треп просто за то, что они... да ни за что: один говорун, как говаривал еще Кир Булычев, стоит целого зоопарка. Первым ученым, создавшим теорию ораторского искусства, стал Аристотель. Но античный гений вовсе не славился как оратор, хотя, воспитывая юного Сашу Македонского, настропылял мальчика так, что будущий завоеватель уже на двенадцатом году своей, как оказалось впоследствии, короткой и беспорядочной жизни за пояс затыкал послов и царей в плане болтологии. Аристотель выдели три элемента ораторского искусства: этос, пафос и логос — иначе говоря, нравственную позицию, идею и форму выражения.
Кстати, "оратор" — латинское слово, означающее: проситель. У латинян слово "оратор" несло в том числе негативное значение; так назывались предводители охламонов, толпы. Греки именовали умельцев плести словеса риторами. Мы, русские — краснобаями.
Молчание — золото, а слово — не чижик–пыжик. Не всегда отличишь демагогию от красноречия, а, впрочем, одно не противоречит другому. Про пафос мы не забываем, а вот этос и логос — рудименты. Убедить можно во всем, даже в том, что на пенсию надо выходить по достижению возраста в сто лет. И трубят наши записные спикеры о том, что де нам хлеба не надо — работу давай. Кстати, в нацистской Германии ораторским искусством отменно владел Йозеф Геббельс, который к тому же превратил в высокое искусство треклятую пропаганду. Из всех литераторов доктор философии Геббельс более всего уважал нашего Достоевского. Он писал: "Благословен тот народ, который был способен породить Федора Михайловича!" Но прошло совсем немного времени — и книги Достоевского по приказу Геббельса полетели в огонь. Родители Йозефа мечтали, чтобы их сынок стал христианским проповедником. Он и стал — только не совсем христианским.
Я это к тому говорю, что ораторское искусство — коварное оружие. А о Геббельсе нам еще предстоит поговорить — в несколько ином ключе. Ораторы должны состязаться только между собой — точно так же как это делают мастера боевых искусств. Искусство говорить противопоставляется не только практике молчания, но и умению слышать и слушать. Мы же всегда подразумеваем умение убеждать — хотя уже все знают о технологиях психолингвистического программирования. А это уже технология, которой в частности, хорошо владеют цыгане, применяющие таковые далеко не в светлых целях (хотя, это с какой позиции посмотреть).
Сейчас популярны телевизионные ток–шоу с бесконечной говорильней. Обычно подобной практикой занимаются патентованные болтуны, но вся беда в том, что никто никого (пока) не вынуждает включать устройство, называемое порой "зомбоящиком". В передачах как бы спорят, иногда переходя от орального общения к мануальному. Мы ждем таких моментов и искренне радуемся, когда кто–то кому–то смачно двигает прямо в орало.
На самом деле мы — весьма тонкие ценители ораторского искусства, хотя зачастую путаем таковое с актерской игрою. У нас есть свои критерии оценок, одна из которых, например: во, заливает! А порою хочется воскликнуть: да когда же ты заткнешь этот свой фонтан! И за базар надо, между прочим, отвечать.
У искусства говорить есть еще одно направление: лаконизм. Правда, умение четко и метко выражаться обычно иллюстрируется анекдотическими примерами. Лаконизмом владели уроженцы античной Спарты, не отличавшиеся иными искусствами кроме ратных. Как–то перед сражением под Фермопилами персы отправили спартанскому военачальнику Диенекису красноречивое послание, согласно которому у персов так много лучников, что их стрелы затмят Солнце. "Хорошо, – ответил Диенекис, – мы сможем сражаться в тени". Персы тогда здорово побили спартанцев, как и в большинстве подобных же случаев. Просто их действительно было больше. Но что мы знаем теперь о персах кроме персиков?
Фреска из Помпей. Предположительно изображена поэтесса Сафо.
I век. Национальный археологический музей, Неаполь.
ТВОРЦЫ И .....ЦЫ
Как вы думаете, к какому полу принадлежали первые художники? А почему? Ведь убедительных свидетельств вроде бы нет. Естественно: на милых дам возлагались все обязанности по ведению хозяйства, мужчины же после удачной (ну, кто же признается в неудаче) охоты плевали в потолок пещер. Доказано, что именно плевали, а точнее напыляли краситель посредством выдувания через трубочки.
Говорят, тщеславие — двигательная сила прогресса. Плох тот творец, который не мечтает остаться жить в веках — да так, чтобы о тебе во всех учебниках писали. Но вот, в чем беда: нас ночью разбуди — мы без запинки припомним имена всех маньяков, диктаторов и телеведущих. А попроси назвать имена хотя бы трех космологов, зодчих или фотохудожников, обнажатся культурные пробелы.
Греки, называющие себя эллинами, были пытливы по натуре и старались расширить Ойкумену, то есть, саму видимую действительность. Для этого они не только поселялись чёрт знамо где, но и дерзали в области мысли и духа. Но греки породили еще и Герострата. Теперь бы его деяние назвали интересным арт-проектом — и даже нашлись бы те, кто отметит смелость художника, обратившего внимание на проблему сохранения культурного наследия. Тогда же несколько лет кряду специально обученные глашатаи разъезжали по Элладе и всюду орали: "Не смейте помнить безумного Герострата! Забудьте имя мерзавца Герострата!" Ну, и все в этом роде, причем специальным постановлением Герострата должно было именовать безумцем. "Кого–кого нам надобно забыть?" – переспрашивали греки. Мы не знаем, будут ли помнить нынешних актуальных художников хотя бы завтра. А имя первого в истории акциониста Герострата мы все еще не забыли.
Теперь вопрос: а что, собственно, спалил мерзавец Герострат? Ну, конечно же прекрасный храм Артемиды в городе Эфес — что же еще. Эфес был одним из славнейших городов Турции, то есть, конечно, Турции тогда не было, но она все же подразумевалась. Просто турки однажды уничтожили православный храм, воздвигнутый на месте снесенного языческого храма Артемиды. Теперь там руины посреди болота. Но это сделал уже не Герострат.
Он слыл одним из чудес Света. Я не про безумца, а о храме Артемиды. Вопрос следующий: а кто воздвиг сие творение? Ну, конечно же, известный кносский зодчий Харсефрон, а финансировал работы лидийский царь Крёз. Стройка затянулась, после смерти Херсифрона шедевр достраивал его сын Метаген, а после — мастера Пений и Деметрий. Мы же этого не забыли! Храм был сделан из отличного мрамора. Но разве мрамор... горит? Нет, конечно. Чудом творение прослыло потому что внутри хранилась величественная статуя богини — из слоновой кости, украшенная золотом и драгоценными камнями. Ну и еще тысяча фигур амазонок, которые по преданию основали Эфес. Видимо, сгорело богатое убранство святилища.
Пикантная деталь: в ночь сожжения Артемида была занята рождением еще одного безумца — Александра Македонского, поэтому не смогла препятствовать злодейству.
Кто был Герострат? Мы этого не знаем, хотя прекрасно осведомлены о т.н. комплексе Герострата, психическом заболевании, проявляющимся в том, что человек маниакально стремится прославиться. Дальше — еще более непростые вопросы. Античный историк Феопомп утверждает, что Герострат признался в содеянном под пытками. Сочинение Феопомпа частично утрачено, Герострат в сохранившейся части упомянут единожды, но есть ведь такой фактор как фантазия.
Однажды римский сочинитель, современник Иисуса Христа Валерий Максим раздул скромное свидетельство до беллетристической истории, которая и разошлась по миру притчей во языцех. Кстати, Максим работал профессиональным ритором и учителем красноречия, а историческихе анекдоты придумывал для словесных упражнений. Фантазия о Герострате называется "О желании славы". История показалась публике занятной, тем более что и в Древнем Риме, кажется, доставало своих придурков. И начались компиляции, да, так, собственно, и пишется история.
Кто бывал в Греции (не антхичной, а нашей, современной), знает: там почти все разрушено, практически камня на камне не осталось. Все потому что Элладе сильно "везло" на деструктивные элементы. Особенно, кстати, постарались турки, заполонившие не только Ойкумену, но и многие другие места.
Не отстали в этом деле и подданные Британской Короны. Особенно на данном поприще отличился "просвещеннейший" ценитель искусства лорд Эльджин, занимавший пост английского посланника в Константинополе. Он подкупал турецкие власти и, пользуясь их попустительством на греческой земле, не останавливался перед порчей или даже разрушением знаменитых памятников зодчества — лишь бы завладеть особенно ценными скульптурными украшениями.
Непоправимый урон причинил Эльджин Акрополю: снял с Парфенона почти все уцелевшие фронтонные изваяния и выломал из его стен часть знаменитого фриза. Фронтон при этом обрушился и разбился. Боясь народного возмущения, лорд вывез ночью всю свою добычу в Англию. Многие англичане (в частности, Байрон в своей знаменитой поэме ''Чарльз Гарольд'') сурово осудили его за варварское обращение с великими памятниками искусства и за неблаговидные методы приобретения художественных ценностей. Тем не менее английское правительство приобрело уникальную коллекцию своего дипломатического представителя — и скульптуры Парфенона ныне являются главной гордостью Британского музея в Лондоне. Обобрав величайший памятник искусства, лорд Эльджин обогатил искусствоведческий лексикон новым термином: подобный вандализм именуют ''эльджинизмом''.
Артемида Эфесская. 2-я половина II в. н. э. Голова, руки и стопы воссозданы Валадье в бронзе. Неаполь, Национальный археологический музей.
О ТЕХ, КТО БЕЖИТ ВПЕРЕДИ ПАРОВОЗА
Всему свое время и плоды должны созреть. Раньше эта банальность считалась мудростью, но не всякий ей следовал. В искусстве всегда есть ревнители традиций и остальные. Только одному человеку в древнем Египте удалось пошатнуть крепкие основы замершего в веках стиля. Это был фараон XVIII династии Нового царства Аменхотеп IV. С одной стороны, данный правитель был революционером, с другой — еретиком. Данный аспект отлично описал Эрнст Гомбрих в своей блистательной книге "История искусства".
Аменхотеп порвал с обычаями, освященными традицией. Отказавшись от поклонения сонму странновидных богов своего народа, он ввел культ высшего божества, Атона, который изображался в виде солнечного диска, распространяющего лучи с ладонями на концах. Оно конечно, в нынешних религиях единобожие — аксиома, но с позиции тогдашних древних египтян все было перевернуто с ног на голову. Себя Аменхотеп переименовал в Эхнатона, по имени почитаемого бога, и перебрался со своим двором подальше от жрецов прежних культов — в место, которое теперь называется Телль эль-Амарна.
Несложно предположить, что новые произведения искусства и предметы культа, выполненные по указаниям самодура, потрясали тогдашних египтян своей непривычностью. В них не было ничего от торжественности и сурового достоинства, присущих портретам прежних фараонов, зато мы видим, как Эхнатон и его жена Нефертити ласкают детей под благословляющими лучами солнца. Это был великолепный культурный прорыв, гениальное озарение!
В ряде портретов Эхнатон представлен уродливым человеком — возможно, он требовал от художников запечатлевать его в ''гиперреалистической'' манере. Не менее вероятно и то, что, будучи убежденным в своей пророческой исключительности, он настаивал на точном сходстве. Его наследником стал Тутанхамон — тот самый прекрасный юноша, чья нетронутая грабителями гробница с сокровищами была открыта в 1922 году.
После смерти Эхнатона все те же ревнители традиций старались отовсюду удалить изображения ненавистного реформатора. Зато мы имеем голову Нефертити — это очень немало с точки зрения даже Вечности. Эхнатон и сам виноват: именно по его приказу по всему Египту уничтожались изображения Амона–Ра, а так же само имя бога, даже если оно было частью картушей фараонов. Последние исследования показали: Эхнатон был предельно жесток, он расправлялся с противниками без всякой пощады. Но именно во времена правления этого самодура в искусства вдохнулось новое содержание.
Эхнатон (Аменхотеп IV). Египетский музей в Каире.
ЧТО ЗА УМ БЫТЬ ДУРАКОМ
Каждый артист знает: гения может сыграть любой дурак, а вот идиота или злодея способен представить только очень хороший актер. Поговорим о шутовстве. Это искусство — несомненно, одно из самых непростых — вызывает наибольшее беспокойство у власть имущих и дарит радость всем остальным. А еще это — лицедейство, коие церковные иерархи считают тяжким грехом. Прах театра мы уже беспокоили. По крайней мере, у данного искусства есть муза — даже две. А вот искусство дурачится греки музою обделили, хотя и уважали такие жанры как комедия и пародия.
Можно предположить, что первые в истории шуты пародировали действия шаманов либо каких других ответственных за связь с высшими силами лиц. Поделом: любые посредники — даже броско одетые и умеющие камлать — лишнее звено, вносящее в наше общение с божественной сущностью некоторые помехи. С другой стороны, священники упорядочивают бытие и шефствуют над мертвыми либо еще не родившимися.
А человек — что... он любит вкусно покушать, почесать там, где зудит, не любит работать и думать. Так по крайней мере утверждают шуты. Причем, чем индивид выше по статусу, тем у него лучше развиваются отрицательные черты, и хуже — черты праведника.
Вот кто такие сатиры? В смысле у древних греков. Это козлоногие волосатые уродцы, как некоторые считают, плод нехороших отношений тех же греков с козами. Сатиры сопровождали Диониса, являясь антиподами этого бога. После этих отвратительных существ нам досталась сатира, которая суть есть высмеивание нашей жизни.
Известно, что религиозные мистерии у греков затягивались надолго. Чтобы участники не одурели, существовала фигура мима, который внезапно выскакивал и принимался дурачиться. Так зарождалось искусство клоунады. Этому персонажу разрешается ругаться, говорить колкости, мерзости, творить пакости. Он же дурак, чего с него взять. Главное — чтобы было смешно.
Власть предержащие терпят этих артистов вплоть до того момента, когда шуты набирают излишнюю популярность. Одно дело — пар выпускать, другое — тот же пар направлять в нужную сторону. Мы прекрасно знаем: клоуны мудры и тонки, когда они в образе — умеют балансировать на грани иронии и сарказма, находить золотую середину между чистотой помыслов и грехом. А в жизни клоуны — меланхолики, часто впадающие в депрессии. И не приведи Господь дать шуту политическую власть, что показал опыт комика Владимира Зеленского. Юмористы, оказываются, умеют кровушку пускать. И это не смешно, а реально страшно.
Слова "клоун", "шут", "паяц" у нас носят отрицательный оттенок. Замечу: если в том или ином искусстве нет места легкости, шутке, иронии — это очень трудное искусство. Художник, не обладающий чувством юмора, не дарит нам ощущения радости. А какое же искусство без удовольствия...
Питер Пауль Рубенс, «Два сатира». Фрагмент. 1618 г. Старая пинакотека Мюнхен
СТРАШНАЯ СИЛА
Вновь обратимся к вопросу красоты человека. Однажды я коротко подстригся и ребенок спросил: "Для чего?" Я честно ответил: "Для красоты". Малыш резюмировал: "Какая–то страшная твоя красота". А по мне — так нормально. Череп хорошо проветривается. Но у каждого свой набор лекал.
Приукрашение человеческого тела — самое древнее из искусств, да и наиболее распространенное. Естественную красоту мы ценим: Афродиту трудно представить намалеванной яко ночная бабочка. Косметика придумана прежде всего для того, чтобы скрыть некоторые недостатки, а последних у большинства нас хватает, особенно хорошо это видно на пляже.
Древнейшее косметическое средство из обнаруженных археологами — губная помада. Своеобразные "огрызки карандашей" либо баночки с остатками вещества розового цвета обнаружены в жилищах каменного века. Впрочем, в те темные времена люди имели обычай раскрашивать всё тело, возможно, тем самым скрывая грязь или отпугивая паразитов. Мы по традиции говорим: "красна девица". Этот архаизм имеет смысл: когда–то люди покрывали себя охрой либо другим похожим красителем и становились похожими на индейцев.
Сокровищницы косметических средств — могилы древних египтян. С собой в вечность они брали множество шкатулочек, баночек, пузырьков с благовониями, мазями и порошками. Жители долины Нила ради красоты использовали все: жир черных змей, кровь быков, ослиные копыта, свинец, глину, сажу и прочее. Этого добра в Египте в те времена было в достатке.
Греки оказались более избирательны и на алтарь красоты клали не все свои козыри, хотя именно они придумали слово "косметика", что означало "искусство приукрашения", а так же профессию ''космет''. Римляне все это у греков переняли, но извратили, ибо больше внимания уделяли кулинарным излишествам и купанию в теплых водах.
По счастью пришло темное Средневековье и украшение тела стало караться смертною казнью. Впрочем, богатые люди поливали свои тела дорогими духами дабы отбить запах немытого тела. Все остальные средневековые люди по понятной причине назывались смердами. Средневековые женщины натирали свои лица солями свинца, дабы скрыть считавшийся противным здоровый румянец и приобрести аристократическую бледность. Они болели, умирали, но упорствовали в своем стремлении быть похожими на всех.
Что касается узоров на лице и теле — так это для устрашения противника, плюс — своеобразный дресс–код племени. Отсюда и пошло знаменитое: красота — страшная сила. Даже великий Цезарь трепетал при виде ярко–синей раскраски воинственных бриттов.
Не менее древним является искусство тату, причем, довольно часто наши предки не озабочивались введением под кожу красителей, а просто создавали выразительные шрамы. Этот обычай существует и ныне, правда теперь еще под кожу вгоняют инородные тела, в результате чего отважные пациенты приобретают пугающий облик. Процедура мучительная, но красота всегда требует жертв.
Искусство современной татуировки вдохновлено пытливыми опытами японцев: это они первыми стали изображать на телах почитаемых богов, любимых и уважаемых людей, цитаты из классиков, сцены из спектаклей и прочую чепуху. Нахватавшись у японцев и маори идей, европейцы создали целую индустрию боди–арта, с ее подразделением — искусством тюремных наколок.
А еще культура приукрашения тела породила новый вид людей, называемых фриками. Последние представляют собой ходячие произведения искусства, на которые все обращают внимание. Если кто еще недопетрил, именно внимание является основным капиталом нашего времени. И в качестве поучения: вы знаете хотя бы одного гения, славившегося еще и татуировками или, не приведи Всевышний, пирсингом?
Джузеппе Арчимбольдо. «Флора».1591 год. Частное собрание.
ЧАЙ — НЕ ВОДКА МНОГО НЕ НАХЛЕБАЕШЬСЯ
Пока несут сакэ, мы, как поет наш рокер с вызывающем именем БГ, будем пить то, что есть. Поговорим об особом искусстве Страны Восходящего Солнца. И это не харакири и тем более не школа камикадзе, а чайная церемония, которая в Японии именуется ся–до (Путь Чая).
На японских островах чай появился довольно поздно, всего около тысячи лет назад. На внедрение доброй традиции ушло приблизительно пять столетий. Прежде всего искусство чайной церемонии культивировалось в среде монахов и самураев — все потому что в это дело примешивалась духовная практика Чань, более известная нам под именем Дзен. Именно в чайной церемонии оформилось самое емкое определение японской эстетики, ваби, которое можно перевести как "глубокое и проникающее в душу". Чайный мастер Сэн–но Рикю значит для японского (чуть не сказал: городового) ревнителя культурных традиций то же самое что для нас — Пушкин.
Именно Рикю вдохнул в чаепитие ваби, сделав употребление напитка одним из путей постижения Истины. Теперь задумайтесь: а что вдохнул в русскую литературу наш Александр Сергеевич — и почему он сукин сын? Как там у Пушкина: "Ты жива еще, моя старушка..." Тьфу ты, японскую двою душумать! Конечно же, я о другом: "Выпьем с горя — где же кружка..." Ну, понятно, что Солнце нашей поэзии столь лирично высказался вовсе не о чае.
Впрочем, меня занесло и я, кажется, скатился на сарказм. Чайная комната у японцев стала мистическим пространством, в котором царствуют четыре благородные истины Пути чая: Ва (гармония), Кей (уважение), Сей (чистота) и Дзяку (спокойствие). Каждое движение в чаепитии имеет глубокий сакральный смысл, который нам не понять.
Стоит все–таки отметить: чайная церемония любопытна и красива, но для того, чтобы постичь смысл, надо как минимум жить внутри данной культуры. Так же как японец чувствует себя русской бане как пассатижи, так и нам в чайной комнате вряд ли будет уютно.
Путь Чая появился в Японии в эпоху жесточайшей гражданской войны, в которой пострадали и чайные мастера. Великий Сэн–но Рикю вынужден был расстаться с жизнью путем харакири. Многие ученики Сэн–но — из тех, кого не казнили — сделали то же самое.
Чаепитие стало прекрасным средством тренировки концентрации для воинов. Сидели и потягивали чай непосредственно перед началом боевых действий. Это где–то в иных краях напивались отвара мухоморов или еще какой–нибудь соблазнительной гадости. Японские военнослужащие употребляли даже не чифир — а просто заваренный с толком и расстановкой бодрящий напиток.
Чаепитие у японцев теперь уже не духовная практика либо психологический прием, а искусство, ибо сам процесс есть модель идеального бытия совершенного человека. Именно поэтому чай нужно пить в прекрасном саду, среди цветов. Чайный домик растворяется в элементах природы, и в нем не должно быть ничего лишнего. Он прост как черный квадрат Малевича. Ваби и есть стремление к простоте, за которой сокрыты вершины. Так думают японцы (хотя теперь и не все).
Приблизительно в то же время стало развиваться так любимое нами искусство собирания цветочных букетов: ими украшали чайные комнаты. Первым в этом деле был Икэнобо Сэнкэй. Цель школы Икэнобо — не производить эффект тонкой красоты, а выразить чистоту и простоту в усилии проникнуть в бездну природы.
Искусство Ка-до (Путь цветка) я бы назвал самым точным и понятным выражением того, что в современном искусстве называется композицией. Можно ловко скомпоновать букет и сунуть его в какую–нибудь блестящую упаковку — он будет красив и пышен. Но получится у нас всего лишь пучок растений. Искусство икебаны — способ вдохнуть в произведение жизнь, причем, используя минимальные средства. Это и есть композиция — вдыхание жизни в материал. Сие относится ко всякому искусству.
Японский сад тоже скромен и строг. Кроме растений, в организации пространства там участвуют вода, камни и земля. Самым необязательным элементом как раз считается растение. Садовой культуре в Японии минимум на полторы тысячи лет больше, нежели искусству чаепития. Начиналось все там с синтоизма, языческой религии, обожествлявшей камни. Главным было су–тенси, искусство расстановки камней. Многое изменил пришедший в Страну Восходящего Солнца буддизм. Сады стали представлять собой водоемы с островами. Но появились и сухие сады, воду в которых символизировали песок или галька, "причесанные" граблями.
С введением в культурный обиход чайной церемонии сады вновь преобразились: основное их назначение теперь — способствовать сосредоточению собирающегося попить чайку. Появилось и разнообразие: к садам воды и камней добавился сад мхов, а фигура садовника стала подобна свободному художнику, от которого требуется соблюдение только двух условий: ничего не должно повторяться и никакого намека на симметрию!
Душа японца — в саду. Наша — даже не в бане, в дебрях. Пока несут рисовую водку, ищем истину в том, что есть. И сколько не неси — все одно гонца посылать еще придется. И да: хрен вы получите Курилы! Сгнием, но ни пяди имперской земли не уступим. Пусть даже и с камнями.
1
2 Кацусика Хокусай. «Хорошо сидим и вкусно едим». 1840 год. Новый музей Хокусая в Токио.
ДОЛГИЙ ПУТЬ ОТ ТАМ–ТАМА К ТАМ–ТАМУ
Музыка, как и поэзия зиждется на ритме. Последний устанавливает в толпе некое подобие порядка — и так может продолжаться веками. Для того, чтобы ощутить, что значила музыка для человека доисторической эпохи, достаточно лишь прийти в любое отсталое племя или просто включить познавательный канал и дождаться очередной передачи о тропическом либо арктическом народе. Впрочем, можно просто настроиться на любую развлекательную радиостанцию.
Какой инструмент носит шаман? Правильно: бубен. Но самый древний из обнаруженных археологами инструментов для извлечения звука (горло не в счет) — флейта. Ей сорок тысяч лет, она сотворена из кости, и кстати, ее родина — Германия, точнее, территория, которую занимает нынешняя страна, народ которой породил наибольшее число музыкальных гениев.
Во всех культурах музыка играла первейшую роль — особенно на церемониях и при отправлении религиозных обрядов. Но только греки впервые открыли связь, которую музыка имеет со всею Вселенной. Суть не в ритме — в мелодии. Гармонию небесных сфер изучал Пифагор, нашедший божественное числовое соотношение 6:8:9:12. Движение планет греки понимали как небесную музыку — это как звуки лиры, только в мировом масштабе. То есть, музыка выражается математическими законами и наоборот. Много позже, уже в наше время ученые установили, что все обстоит гораздо круче. Математика — язык Мироздания. Музыка — выражение божественных формул. То есть, чрез музыку мы постигаем сущее.
В деталях сидят и ангелы, и бесы. Культивируемая два тысячелетия теория о том, что де планеты издают звуки, не выдержала критики. Правда, для этого некоторое число критиканов пришлось поджарить на костре. Хотя сама идея вполне себе ничего — я имею в виду не сжигание носителей пытливых умов, а музыкальные соотношения. Даже физики теперь выдумали теорию струн, согласно которой каждая частичка как бы вибрирует, мы из этих мириадов звуков в сущности и состоим, а вкупе — и наши чувства, чаяния и мысли. Как там у Пушкина: из наслаждений жизни одной любви музыка уступает, но и любовь — мелодия.
Русский мыслитель Алексей Лосев, глубоко проникший в пифагорейское учение, определил музыку как жизнь Числа во Времени. Даже если шансонетка что–то там томно вякает о тужурах и бонжурах, мы, внимая, как бы приобщаемся к тайне бытия. Я, собственно, не пошлые словечки подразумеваю, а мелодику, которая, как известно, и лечит, и лаже повышает урожайность некоторых культур.
Вершина соединения музыки и математики — "Хорошо темперированный клавир" Иоганна Себастьяна Баха. Светлый германский гений сочинил мелодии для каждого из звуков октавы в мажорной и минорной тональностях. Эта музыка проста, исполнители даже понять не могут, что за тайна кроется в этом дидактическом по назначению произведении ("Клавир" создавался для обучения клевесинистов, клавокордистов и органистов). "Хорошо темперированный клавир" описывается математическими формулами. Но в музыке есть такой фактор как исполнение, подразумевающий интерпретации, что и вселяет в нас надежду на лучшее.
На древних изображениях рядом с музыкантами всегда есть танцующие. То есть, спервоначалу музыка и танец были единым искусством. И о–о–очень немало времени прошло, пока люди научились просто сидеть, стоять или лежать невдалеке от исполнителей и просто слушать.
На христианской церкви немало грехов — особенно по отношению к науке — но именно священники создали основу, на которую, хотя и с притирками, легла музыкальная культура Нового Времени. И особенно дело касалось записи и сохранения музыкальных произведений, короче говоря, нотной грамоты. Около тысячи лет назад итальянский монах Гвидо Д'Ареццо разработал четырехлинейную систему записи нот, допускающую даже полутона. Сначала несчастного Гвидо подвергли гонениям (так бывает со всеми революционерами — и не только в религиозной сфере), но потом сказали: "Живи пока". За время этого "пока" Гвидо успел разработать принципы музыкальной полифонии, которую он описывал так: "Один певец ведет основную мелодию, другой искусно бродит по иным звукам". Это новшество Д'Ареццо назвал "органумом". Монахи в те времена, которые мы именуем темным Средневековьем, пели а капелла, то есть, без музыкального сопровождения, все же остальные творили музыку как Бог на душу положит.
Невоцерковленные музыканты — менестрели — тогда приравнивались к акробатам, жонглерам и шпильманам. Как там в блистательном мультике "Бременские музыканты": "Мы свое призванье не забудем: смех и радость мы приносим людям!" Гонимые властями и любимые простонародьем, они странствовали по миру, то и дело натыкаясь на неприятности. Эти люди принадлежали к карнавальной культуре, которая являлась антиподом Церкви. То же самое было и с нашими русскими скоморохами, что прекрасно передано фильме Андрея Тарковского "Страсти по Андрею", образ же смелого сатирика из народа блестяще воплощен Роланом Быковым.
Около восьми веков назад во Франции зародилась интеллигентская музыкальная прослойка трубадуров, своеобразная творческая элита того времени. Эти аристократы положения и духа, пользуясь нотной грамотой состязались в как в сочинении, так и исполнении опусов, тем самым создав прекрасную почву для развития музыкальной мысли. Трубадуры так же послужили развитию поэзии, а для пущего эффекта они нанимали и менестрелей. К трубадурам присоединились и труверы, городские обыватели, тоже неравнодушные к изящной музыке. Движение распространилось на всю Западную Европу, в частности, в Германии породив миннезингеров — музыкантов, служивших при дворах. Развились национальные школы полифонии, которые в эпоху Ренессанса взорвались прекрасными авторами. Ранее я утверждал, что Возрождение не породило гениальных музыкантов. Так и есть, зато скромные сыновья гармонии того времени умели дерзать не хуже, пардон за тавтологию, художников.
Среди титанов Возрождения не теряется фигура Джованни Пьерлуиджи Палестрина, ревнителя контрапункта и основателя Римской музыкальной школы. Италия на пять веков становится законодательницей музыкальных мод, и даже нынешние музыканты используют язык Апеннин в качестве международного. Жаль, что композиторы Ренессанса ныне известны узкому кругу лиц. Проблема в том, что музыканты поздних времен затмили своим искусством музыку своих предшественников.
Поучительна творческая судьба Антонио Вивальди. Будучи знаменит при жизни, Вивальди был после смерти забыт на два столетия, и только в наше время его произведения по–настоящему зазвучали. Специалисты говорят: загадка Вивальди в том, что его опусы имеют характер "попсовости" — поверхностная музыка, рассчитанная на неподготовленного обывателя. А вы, господа музыковеды, сами попробуйте сочинить хотя бы один хит.
Музыкальное искусство имеет одну характерную особенность: подвизающиеся на этом поприще достигают высокого уровня в совсем юном возрасте. Палестрина стал капельмейстером в возрасте 19 лет. Вивальди прослыл скрипачом–виртуозом в возрасте 15 лет. Георг Фридрих Гендель удивлял герцога Саксонского блистательной игрой на органе в возрасте 7 лет — и это при том, что отец Генделя, придворный лекарь, всячески противился музыкальной карьере своего чада. О феномене Моцарта мы еще поговорим, но несколько позже.
Похоже, на рубеже XVII и XVIII веков музы освободились из–под спуда религиозных табу и проникали в душу каждого желающего. Главное, чтоб некому было душить прекрасные порывы. Тогда же жил Иоганн Себастьян Бах. О нем — совсем коротко и по сути: маэстро довольствовался должностью регента хоровой капеллы при небольшой церкви. Когда Бах умер, могилу его потеряли, проложив через кладбище дорогу.
Композиторов и исполнителей у человечества хватает. Одни — мировые знаменитости, другие популярны только в своей стране, третьи широко известны только в узких кругах тусовки. Никто уже и не помнит теперь, что музыка — язык Вселенной. А может оно и к лучшему.
Через джаз, рок–н–ролл, панк, диско, рэп и не знаю что там еще музыка вернулась к своей первооснове: пульсации ударных инструментов. Это не хорошо и не плохо, тем более что развиваются и направления электронной музыки, в которых есть и мелодии без ритма, и даже просто таинственные звуки без мелодий. Это же здорово, что в современной нам музыке расцветает тысяча цветов! Попса? Ребята, то, что мы считаем теперь классикой, когда–то тоже считалось пошлыми поделками, потакающими низким вкусам. Гениальный Вивальди сочинял бессмертную попсу. Так же как и музыканты группы ''Битлз''. Мир меняется. А мы, кажется, — нет.
Рукопись Иоганна Севастьяна Баха. 1740 год. Британская национальная библиотека, Лондон.
ПЕРВЫЙ РИМ
Пока эллины бодались с карфагенянами за владычество над Средиземноморьем, промеж ними взросла молодая, пышущая здоровьем культура. Она ничего своего не придумала, зато умела заимствовать лучшее у чужих и отрицать худшее все у тех же. В частности, римляне (а их звали именно так) презирали культ страшного карфагенского божества Молоха, пожирающего детей, но при этом уважали все греческие искусства. И даже более того: абсолютное большинство эллинских творений мы знаем только благодаря римским репликатам.
В полисе Сиракузы, что на Сицилии, несколько эллинских тиранов кряду приглашали к себе знаменитых в то время ученых, поэтов, драматургов и художников, что значительно повысило уровень культуры в вышеозначенной местности. Римляне присмотрелись к доброй традиции и тоже взяли ее на вооружение.
А еще латиняне переработали религии греков и своих соседей этрусков, в результате получилась стройная система, которая, строго говоря, все равно оставалась язычеством. Стоит отметить: для римлянина гораздо более чем для грека или карфагенянина искусство являлась средством разумной организации жизни. Латиняне вообще отличались не только умом и сообразительностью, но и дисциплинированностью, что сказалось на военных успехах римлян. А из искусств в античной Италии наиболее почитались зодчество, инженерия, исторический рельеф и скульптурный портрет.
Римлянам досаждали северные соседи кельты, у которых тоже была своя культура, правда, консервативная. В Испании обитали иберийские племена, на восточном побережье Адриатики — иллирийцы, на Балтике — германцы. А были еще фракийцы, киммерийцы, скифы, галлы, сарматы и меоты. Эти многочисленные племена имели разный уровень развития, а общее для всех было одно: для римлян они были варварами, цель которых — набежать и ограбить. Впрочем, грабили в те времена все, не гнушались и латиняне.
Пока становилась Римская республика, по Азии таскалось могущественное войско эллина Александра Македонского, прозванного Великим. Близилось к крушению могущественное Персидское царство. Все были воинственны, каждому хотелось победить. О каком уж тут искусстве может идти речь кроме ратного.
Художники того времени истово изображали эпизоды славных побед Александра. Перестройка культуры на военные рельсы и казарменная перекличка муз никогда еще на способствовала прогрессу. Крах империи Александра римлянам пришелся очень кстати.
Даже находясь на вершине пирамиды, римляне сохранили природную восприимчивость. Культурный латинянин знал греческий язык, греческую литературу, греческую философию и греческий эпос. В Риме открылись школы риторики. Лукреций в своей поэме "О природе вещей" развивал материалистическое учение грека Эпикура. Из Эллады привозятся греческие статуи, которыми украшаются улицы Рима, причем, когда их снимали с постаментов, разрешения у греков не спрашивали.
Искусство во времена античности было общедоступным; даже раб имел счастье насладиться прекрасными творениями гениев. Но, кажется, люди тогда не понимали своего великолепного положения. Смена политического строя с республиканского на имперский привела к тому, что стремление впитывать было несколько вымещено желанием навязывать. Стоит напомнить: поскольку в зените славы (своей) Рим уже явил признаки упадка, записи в анналы империи заносили не слишком совестливые люди. Ту историю Римской империи, которую мы знаем, в основном сочинили злопыхатели.
В Риме и провинциях развилась культура зрелищ. Греки устраивали свои игрища в основном в ритуальных целях — чтобы богов порадовать. У римлян все было несколько иначе. Взять времена Октавиана Августа: при этом императоре только в Риме в течение года давались четыре зрелища от Августа и еще двадцать три — от других магистратов. Театральные представления устраивались во всех кварталах, для чего строили специальные подмостки. Гладиаторские бои организовывались те только на Форуме или в амфитеатре, но в цирке и септах (правда, часто ограничивались лишь травлею дикими зверьми). На Марсовом поле проходили состязания атлетов, на специально выкопанном пруду — корабельный бой. Для того, чтобы на обезлюдевших во время представлений улицах не распоясались грабители, их патрулировали вооруженные отряды.
Устраивалась и Троянская игра с участием юношей и мальчиков: на представлениях демонстрировались невиданные животные: носороги, громадные змеи, крокодилы. На все эти чудеса дозволялось смотреть женщинам и даже девственным весталкам, правда, при этом последним отводились особые места.
Одновременно при Августе случился "золотой век" римской литературы. Один из ближайших друзей императора Гай Цильний Меценат оказывал всестороннюю поддержку римским поэтам, писателям и художникам. В кругу Мецената, положившего начало такому замечательному культурному явлению как меценатство, пребывали гении: Квинт Гораций Флакк, Публий Вергилий Марон, Альбий Тибулл и Секст Проперций. За покровительство требовалось кой–чем расплачиваться: расхваливать Августа и его политику.
В принципе, с поставленной задачей товарищи–литераторы справились: имидж подчистили, эпоху поэтизировали. Но кому от этого легче, если последователи времен поздней античности даже на своего предка Августа наложили некрасивую тень?
Рождение Афродиты. начало 5 в. до н. э. музей Терм в Риме.
КОНСЕРВЫ
Одно дело — исторические документы, другое — подлинная реальность, которая вопреки мнению некоторых солипсистов все же встречается. Злой Рок подарил нам прекрасную возможность увидеть, каковы были искусства античной Италии периода ее расцвета. Засыпанные пеплом Помпеи и Геркуланум — своеобразные "культурные консервы", вкушая которые мы отчетливо видим ушедшую красоту, не оскверненную вандалами, грабителями и религиозными фанатиками.
Ужасающая гроза сопровождала извержение до поры спящего Везувия, потоки дождя увлекли раскаленный пепел, который, высыхая, образовал массу толщиной в десять метров. Она покрыла останки людей, застигнутых в бегстве либо в оказавшихся бесполезными убежищах, и она же законсервировала жилища со статуями, росписями, мозаикой и предметами домашнего обихода. Многие из творений не вынесли испытания пеплом, но, не случись такого несчастья — и само беспощадное время расправилось бы куда решительнее с этими цветущими курортными городами на берегу Неаполитанского залива, куда приезжали отдыхать зажиточные римляне. П.П. Муратов в своей книге "Образы Италии" пишет:
''Чувство камня, одно из важнейших чувств античного существования, можно испытать на улицах Помпеи с необычайной силой. И жар солнца также нигде не ощущается острее, чем на этих каменных улицах. Нынешняя Помпеи (так писали в то время) почти лишена прохлады, но заботу о тени выдаёт каждая руина помпейского дома, помпейского двора. Под этим безоблачным небом тень была неизменной спутницей дней античного человека, первым чудом мира, открывавшимся глазам античного ребёнка. Она провела по своей полосе длинные прямые улицы, очертила овалы театров и квадраты перистилей, легла в каннелюрах колонн, нарисовала все подробности их антаблементов. Ее скользящая жизнь одна не отлетела и ныне от стен и уличных плит Помпеи.
Из всех искусств тут более всего привлекает воображение искусство жизни. С возрастающим изумлением мы угадываем здесь в одно и то же время бедность и изысканность жизненного обихода, суровость и нежность нравов. Умение жить деятельно в строгой архитектуре улиц и площадей согласуется с умением отдыхать созерцательно среди цветов и маленьких деревьев своего перистиля. Глубокая домашняя набожность, любовь к предкам и детям сочетаются с бесстыдством эротических картин... Не двойственным существом был вместивший все это античный человек. Двойным в сравнении с нашим был только его объём природных сил, и, может быть, в смутном чаянии столь щедрого дара стекаются иностранцы к воротам нынешней Помпеи. Точно в самом её солнце и воздухе ещё остались искры древней живительной силы".
По большому счету вся живопись и мозаика Помпей — всего лишь ''декоративная отделка стен'', приятное для глаз убранство покоев. Как бы ни были иногда удачны, гармоничны и виртуозны эти росписи, они по большому не отвечают понятию Большого искусства. И все же: именно в Помпеях был открыт такой шедевр, как мозаика, изображающая битву Александра Великого с персами.
В ''Вилле мистерий'' в Помпеях, где изображены таинства культа бога Диониса, некоторые фигуры — подлинные шедевры, в частности обнаженная танцовщица, равно как и ''Девушка, переливающая духи'', по изяществу контура напоминающая лучшие образцы греческой вазописи. Удивителен портрет молодой женщины, возможно, поэтессы — с дощечками для письма, вдохновенным лицом и огромными, как бы из самой души светящимися глазами; незабываема фигура богини Геры, пленяющая воздушностью и музыкальностью пластически совершенного образа.
Знатоки считают, что все это — копии с утраченных греческих оригиналов. Но все же перед нами живая культура античного Рима, о которой прекрасно написал Лев Любимов:
"Сражаться, устанавливать римский порядок (что значило также грабить) и строить - такова была миссия легионов. В том, что касается строительства, эта миссия была выполнена в грандиозных масштабах, отвечающих величию империи. Новыми городами с великолепными храмами, театрами, аренами, арками и акведуками украсились покоренная Галлия, Британия, Центральная Европа. Весь варварский мир, где прогремела железная поступь легионов, испытал влияние римской культуры. И эта же культура переродила древний Восток, дала ему новое сознание своей силы, обратившейся против Рима. Через Пальмиру, выстроенную в небольшом оазисе сирийской пустыни, шли торговые караваны, устанавливая постоянную связь Средиземноморья с Ираном и Индией. ''Северной Пальмирой'' прозвали некогда город, основанный Петром на пустынных берегах Невы, потому что античная Пальмира (что значит ''город пальм'') славилась во всем тогдашнем мире величием и красотой своих дворцов, арок и колоннад, от которых ныне остались развалины, и служила как бы средоточием мощи империи на самом её краю, рядом с соперничающим с Римом грозным Парфянским царством".
В поздний период римляне стали переступать черту искусства, что потом здорово отозвалось. В частности, приговоренного к смерти преступника они вынуждали играть роль Зевса, который сам сжигает себя на костре. Или украшенного перьями злодея над ареной подвешивали на веревке, которую перерезали: то была сценка гибели дерзкого Икара...
...Читатель меня спросит: "А почему ты, умник, не задеваешь столь яркого явления античности как нероновщина?" Во-первых, задеваю. А во–вторых, мы имеем лишь красивое поэтическое предание о сошедшем с ума диктаторе, который для собственного вдохновения поджег Рим. Ни одного документального свидетельства Неронова деяния нет. Нерон действительно уничтожал трущобы столичного города ради того, чтобы на их месте воздвигнуть современные (для того времени) жилища. То якобы была реновация, обновление городской среды. Как бы то ни было, мы не знаем выдающихся поэтических произведений за авторством Нерона.
При Нероне преследовали христиан, причем, жестоко. И среди последних нашелся талантливый сочинитель, который уж сочинил — как отлил. И так всегда: неважно, что ты натворишь, главное — чтобы... да просто не лезь во власть, ежели решил жизнь свою положить на алтарь искусства. Вова Зеленский знает.
Помпеи и Геркуланум показывают нам, что жизнь античных римлян (по крайней мере, зажиточных слоев) была прекрасной и гармоничной. Были и спорные моменты, но в целом неплохо у них было. Но потом ряд поколений творцов создали несколько иной образ латинян эпохи Нерона. Отсюда вывод: не создавай поводов к извращению.
Дионис и Везувий. Змея — символ плодородия. Римская фреска из дома Сентенари в Помпеях, I в. н.э. Неаполь, Национальный археологический музей.
НИЧТОЖЕСТВО СТРАНЫ ЧУДЕС
Слухи о сказочных богатствах Индии возбуждали алчные желания у многих агрессоров. Во многих смыслах великолепие таинственной страны действительно соответствовало образу, но в общем и целом в вожделенном краю царили слабость и нищета.
Индия, как вы наверняка заметили, и ныне самодостаточна. Кстати, именно в этой стране Александр Македонский расстался с мечтой о мировом господстве. Особенно его поразила встреча с индийскими философами–дигамбрами, которых греки назвали гимнософистами (обнаженными мудрецами).
Дигамбры исповедовали религию джайнизм; одного из них, Калана, Александр взял с собой. Особенно поразило молодого полководца самоубийство Калана. Старец повелел сложить костер, и с торжественными песнопениями его подручные сожгли своего учителя. Калан сгорал молча, неподвижно, с выражением абсолютного спокойствия на лице. Последними словами, обращенными Каланом к Александру, были: "Мы встретимся в Вавилоне". Никто не понял, на что намекает голый философ, но позже выяснилось: то было пророчество.
Многие столетия Индия управлялась методом восточной деспотии. При этом религии, которые культивировались этой стране, во главу угла ставили принцип ненасилия. Но что значит — страна... На полуострове Индостан обитали множество племен, некоторые из которых даже не были подвержены влиянию пришельцев–арьев. Такие народы как андхры, калиннги и кхаравклы долгое время отстаивали свою независимость, да и вообще Индия никогда не была едина в культурном отношении. Но со стороны — из Европы и Китая — наблюдали разве дворцы правителей, отсюда и легенды о несметных сокровищах, которые все же были.
В основе общественного устройства Индии лежит джати, более известное нам в португальском переводе: "каста". В кастовых средах творились и произведения искусства. Собственно, об этом можно говорить и в настоящем времени. Например, сонар — каста ювелиров. Золотых дел мастера зачастую причисляют себя к брахманам и у них действительно высокий статус. Кумхар — каста гончаров, по положению весьма низкая. Ну, и так далее — каст на Индостане хватает.
Самый первый из известных нам индийских деятелей искусств был драматургом: Калидаса, живший две с половиной тысячи лет назад, сочинял пьесы для придворных театров. Интересно, что боги, цари и знать в драмах Калидасы говорят на санскрите, лица же более низкого происхождения вынуждены лепетать на различных ''пракритах''.
Индия подарила нам искусство йоги, которая строго говоря не искусство, а практика, при по помощи которой достигается освобождение ("мокша"). Но еще йога — культурное явление общепланетного значения. Индусы придумал красивую легенду происхождения йоги. Жил рыбак по имени Шри Матсиендра (рыбаки, кстати — каста низкая), и его проглотила огромная рыба, живущая в океане возле того места, где бог Шива намеревался раскрыть сокровенные тайны йогического учения своей жене Правати. По–видимому Шива не обладал даром красноречия и его во время монолога супруга задремала. Когда Шива переспросил, слышит ли его возлюбленная, из нутра проплывавшей рыбы донеслось: "Ом–м–м...", что по–нашему означает... да в принципе, ничего не означает: то звук божественной силы.
Матсиендра прожил в рыбьем брюхе двенадцать лет и вышел оттуда, само собою, просветленным. Рыбак стал распространять таинства Шивы жаждущим. Делал он это пятьсот лет, а потом растворил свое тело в Ясном Свете, тем самым достигнув нирваны, то есть, божественной пустоты. Конечно йога наиболее близка к религии: практика молитвы, помноженная на пост, тоже приводит к просветлению, которое еще называется благодатью. Но все это на любителя.
У нас в России йоге наиболее близки два занятия: употребление алкогольной продукции внутрь и "тихая охота", иначе говоря, собирание грибов. Последнее — наиболее полезное для души занятие, но грибы в наших лесах, к сожалению, растут далеко не круглый год.
Роспись пещерного храма Аджанты. Около 200 г. н. э.
ГЕРОИ ЯВНЫХ И ТАЙНЫХ ВОЙН
Война — это не плохо, а ужасно плохо, но людям свойственно воевать, хотя бы в виртуальном пространстве. И давайте не будем ханжами: если где–то происходят конфликты — значит это кому–нибудь нужно, да к тому же мировое искусство без темы войн и последствий таковых значительно бы обеднело.
Мужчина — прежде всего воин, а потом уже все остальное. Собственно, это прописано в конституциях большинства государств. Да и когда конституций и прочих законодательных актов еще не изобрели, тоже воевали, о чем свидетельствуют батальные росписи на стенах пещер. Они очень интересны, ибо проникнуты не только духом воинственности, но еще и состраданием к поверженному противнику.
Война, конечно же, искусством не является, а воюют не по искусству, а по науке. Но кто–то ведь выдумал военное искусство и даже написал по этой дисциплине учебники! Вот взять капитальный труд Ганса Дельбрюка "История военного искусства". Немец свое исследование начинает с Персидских войн, обосновывая свой выбор тем, что от той эпохи осталось достаточно много красноречивых и достоверных источников, в то время как от более ранних вооруженных конфликтов — только поэтические аллюзии наподобие "Илиады".
Мы же знаем, что историю пишут победители, которые как правило несколько преувеличивают свое величие и преуменьшают силу противника. А здесь получилось так что документы оставили как раз те, кому крепко дали по зубам и остальным частям тела.
Самое сложное в искусстве войны по Дельбрюку — простое передвижение войск. Управлять армадой в 100 000 человек и более практически невозможно, поскольку в добавление к непосредственным войскам существует еще и обоз. Далее нужно уметь учитывать боеспособные единицы, которые строго будут исполнять приказы. Что касается античных греков, то они собирали ополчение, в то время как персидская армия состояла из профессиональных воинов. Наемники воюют совсем иначе, но и них есть минусы.
На Марафонскую битву персов вели опытные полководцы Датис и Артафен, здорово поднаторевшие в искусстве войны. Верховное командование у греков было доверено Мильтиаду, человеку из богатого рода эвпатридов, который, будучи афинским гражданином, владел княжеством вне своей родины, в стране варваров, во фракийском Херсонесе. Мильтиад знал нравы персов, в этом был, пожалуй, его единственный плюс. Кстати, любое искусство требует, чтобы исполнитель использовал плюсы и преодолевал минусы.
Грекам повезло, что долина была узкой и лесистой: Мильиад приказал валить деревья и таким образом получились засеки, препятствующие продвижению главного персидского козыря — конницы. Дальше произошло то, что описывается во всех учебниках по истории Древнего Мира. То есть, марафонский бег и все в этом роде. В принципе, грекам помогли рельеф местности и чувство родного очага, но талант военачальника — несомненен.
Дельбрюк пишет: "На заре мировой военной истории фигура полководца Мильтиада представляется поистине величественной. Совершеннейшая и редчайшая форма ведения боя, какая только создана военным искусством вплоть до наших дней — оборонительно-наступательная тактика — встает здесь перед нами в четких линиях классического произведения искусства при первом же крупном военном событии, с которым нам пришлось столкнуться".
Для военачальника война — это театр. В прямом смысле, они так и говорят: "на театре военных действий". Такая большая шахматная доска с тысячами фигурок. Разве только, побеждает в этой игре тот, кто сознательно нарушает правила. Но так в любом искусстве.
Есть еще одно искусство, в котором даже я кое–что понимаю. Имеется в виду дипломатия, которую еще иногда именуют "искусством возможного". Дипломаты как правило улаживают конфликты, переводя ситуацию как минимум в ситуацию "ни мира — ни войны". Каждая ошибка приводит к боевым действиям с неизбежными потерями.
Дипломаты — это специально подготовленные для ведения деликатных переговоров люди. Таковых отбирают из интеллектуалов и природно вежливых индивидуумов, а потом долгие годы и средства тратят на профессиональные тренинги. Обычно дипломатическое искусство применяется там, где накосячили неподготовленные люди, склонные к агрессии.
Всегда возникают непредвиденные ситуации. Например, один правитель намеренно оскорбляет другого, в результате чего другой строит всякие козни, а чубы трещат как всегда у хлопцев. Здесь и вступают в дело дипломаты. Логичный вопрос: а почему в национальные лидеры выдвигаются неадекватные упыри, толкающие народ к пропасти? Вопрос поставлен неверно: это мы их выдвигаем, так нам, по–видимому, удобно.
С искусством дипломатии соседствует искусство шпионажа. Знать, какими силами с средствами обладает противоположная сторона и каким образом она их собирается использовать, невредно. По крайней мере знание лучше невежества, хотя со мной не согласился бы восточный мудрец Екклесиаст.
Военачальники, дипломаты и шпионы как правило работают в связке. Причем дипломаты могут быть разведчиками либо наоборот, а разведывательные подразделения являются структурными единицами военных ведомств. Характерно, что дипломаты и шпионы порой так заигрываются, что становятся двойными, тройными и даже пятерными агентами. Это потому что они зачастую стараются ради чистого искусства, а уж на кого ты работаешь — не так и важно. Есть, правда, отличие: полководцы и дипломаты пишут скучные книги, а шпионы — очень даже занимательные. Хотя и лживые.
Питер Брейгель Старший. «Самоубийство Саула». Фрагмент. 1562 год. Музей истории искусств, Вена.
НАКОЛОТЬ ДЛЯ РАДОСТИ И УСТРАШЕНИЯ
Искусство татуировки, хотя оно и культивируется в ставших теперь привычными салонах тату, лучше всего развито у народов, которые принято называть «недоразвитыми». Маори, живущие в Новой Зеландии и чьи потрясающие «спирали» могут считаться одним из шедевров человечества, при помощи сложной технологии препарируют и сохраняют головы мертвых и благоговейно почитают их как высшее достижение своей культуры.
Причудливыми орнаментами маори украшают даже тела Иисуса и Мадонны, скульптуры которых устанавливались в христианских храмах. Каждый маори гордится своей татуировкой, которая неповторима и к тому же несет информацию о племенной принадлежности, ранге, и даже сообщает зрителям детали биографии носителя татуировки. Однажды белый художник нарисовал вождя одного из племен маори, и, надо сказать, сделал это весьма точно и профессионально. Подаренный портрет модель презрительно отложила в сторону. Старик взял чистый лист бумаги и изобразил на нем... узор своей татуировки, украшавшей его лицо: «Вот это точно я. А то, что ты нарисовал - это полная... (он грязно выразился на своей маорском языке)».
Как-то британский моряк О'Коннел на острове Понапе взял в жены дочь вождя, и в знак своей принадлежности к знатному семейству его стали принуждать подвергнуться мучительной процедуре татуировки всего тела. Конечно, он долго отнекивался, а в некоторые моменты и отбрыкивался, но все-таки островитяне его убедили в том, что всякий ближний родственник вождя должен нести на себе историю племени с именами всех известных его представителей и с перечнем знаменательных событий. Сам процесс татуировки продолжался неделю, в течение которой две лучших мастерицы вгоняли в предварительный набросок на коже шипы татуировальных дощечек, а затем обрабатывали раны маслом и древесным углем.
С островов я начал неслучайно, поскольку само слово «тату» — тихоокеанского происхождения, но искусство украшения (или уродования — в зависимости от точки зрения) не имеет границ и, пожалуй, в любой приличной и не очень стране найдутся люди, могущие похвалится определенными успехами в искусстве расписывания туловищ "под хохлому".
Конечно прекрасно, что современные мастера выдумали технику «временного тату», которое держится пару-троечку лет, ведь в большинстве случаев молодежь украшает свои телеса из-за прихоти и даже от глупости, о чем потом многие жалеют. Все дело в том, что нынешнее тату — дань моде, а вот у «развивающихся» народов татуировка по сей день несет ритуальное значение.
В наколотый или вырезанный узор не всегда, кстати, добавляется красящее вещество. Есть вид татуировки «рубцами», который частенько употребляется на Африканском континенте. Члены одного из родов в Убанги — банда — украшают себе грудь, тело, спину и руки симметрично расположенными кожными рубцами. Желаемый узор прорисовывают сажей, а затем просто прорезают его ножом, после чего раны натираются жженой смолой; таким образом тело «украшается» рубцами. Туземцы из Хартума татуируют знаки своего племени на щеках совсем еще маленьких детей. Для этого они втирают в резаные раны жуткую смесь из селитры, золы и трав. Через несколько дней эти места распухают, а через месяц рисунок остается в виде широких рубцов, которые служат характерным признаком суданских негров.
Корни татуировки неизвестны. В 1991 году в альпийском леднике был обнаружен т.н. «замороженный человек», погибший примерно 5300 лет назад. На неплохо сохранившейся коже исследователи нашли прекрасно сохранившуюся татуировку, представляющую собой три набора линий: на спине, на правой лодыжке и на левом колене. Для получений этих меток (голубого цвета), по всей видимости, использовался порошок древесного угля, который наносился иглами. При раскопках на территории Египта случайно были обнаружены мумии женщин с татуированными лицами, живших примерно 4000 лет назад. Археологи предполагают, что эти татуировки имели какое-то эротическое значение, поскольку женщины (это тоже предположение) были наложницами или проститутками.
3000 лет назад танцоры и музыканты Египта уже вовсю щеголяли татуировками на бедрах, изображавшими их покровителя, бога Бэса. Все татуировки на мумиях позднейшего периода имеют темно-синий цвет, поэтому археологи утверждают, что они делались по единой технологии: введением краски в кожу с помощью приспособления из кости с деревянной ручкой.
В 1948 году на границе России и Китая раскопали Пазыркский курган, где ученые обнаружила удивительное захоронение. Мужчина, предположительно, вождь, был захоронен 2000 лет назад. Вскоре после этого мародеры разграбили могилу, после чего помещение под курганом случайно заполнилось льдом и это чудесным образом сохранило его содержимое. Уцелевшая кожа вождя украшена замысловатой татуировкой с изображениями чудовищ, осла, горного барана, оленя, птиц, козы и рыбы. Подтвердилось свидетельство античного историка Геродота о том, что татуировка в его времена считалась (у некоторых народов, в частности, фракийцев и скифов) признаком благородного происхождения, а ее отсутствие — низкого.
Римские легионеры, когда они завоевывали Британские острова, были несказанно удивлены видом аборигенов. В древней Англии татуировка была распространена повсеместно. Юлий Цезарь в своих записках отмечал, что «все бритты раскрашивают тела в голубой цвет и придают им дикий вид в битве». Геродот, кстати, свидетельствовал, что татуировка бриттов «изображала все виды животных».
Римские воины, пребывавшие в Туманном Альбионе, переняли у варваров искусство татуировки и распространили его по всей империи. Оно процветало вплоть до эпохи правления первого христианского императора Константина. Кстати, тату делали себе и первые христиане: в виде креста на лице или руке. Константин запретил татуировку (в 360-х г.г. от Р.Х.) из-за того, что она «уродовала творение Бога»; подразумевался человек.
В 787 году церковный Собор в Северной Англии категорически запретил наносить любую татуировку и с тех пор она в Европе стала редкостью. Однако, члены королевской семьи придерживались традиции предков еще долгое время. После победы Вильгельма Завоевателя в битве при Гастингсе в 1066 г. тело павшего английского короля Гарольда было опознано по татуировке: под сердцем героя хранилось имя его любовницы: Эдит.
Пауза, как уже говорилась выше, продолжалась до XVIII века, когда европейцы вновь открыли для себя противоречивое, но исполненное прелестью искусство тату.
ВКУСНЕЕ, ЕЩЕ ВКУСНЕЕ!
Если ты кого–то не любишь — значит ты не научился его правильно готовить. Эта черная шутка, кажется, пришла из древних времен. Если кто–то подумал, что здесь будет рассказ о таком отвратительном явлении как каннибализм, забыл, что моя книжка посвящена истории искусств. И сейчас мы коснемся одного из самых наших любимых занятий: еды.
Дело касается не только технологии приготовления пищи и сервировки блюд: искусством может стать и употребление продуктов, о чем мы уже говорили в главке о чайной церемонии. И заведения общественного питания, и столовые в казенных домах, и великокняжеские пиры, и домашние междусобойчики — все это суть грани великой культуры.
Считается, что человек — это животное, научившееся готовить. Здесь действуют два начала: плотский вкус и красота. Простите, забыл третье: обояние. То есть, конечно — обоняние. На самом деле человек хотя и животное, он не только прожорлив, но и любопытен, страстен, азартен, пуглив, влюбчив, склонен к привыканию... собственно, из этих то ли достоинств, то ли пороков и складываются искусства.
В 1825 году известный в то время гурман Жан Антельм Брийя-Саварен опубликовал трактат ''Физиология вкуса, или Трансцендентная кулинария, теоретическая, историческая и тематическая работа, посвященная кулинарии Парижа профессором, членом нескольких литературных и ученых сообществ''. Кто знает толк в искусстве приготовления более французов! Но — почему, собственно? Скажу: по кочану. Брийя-Саварен рассмотрел гастрономические вопросы с самой серьезной научной точки зрения, хотя и не без французского изящества. Приготовление пищи он возвел в ранг высокого искусства, причем древнейшего, так как ''Адам наверняка родился голодным, а крики младенцев может успокоить только материнское молоко''. Из всех искусств, утверждал Брийя-Саварен, именно готовка сослужила большую службу обществу, чем любое другое: ''нужды кухни научили нас использовать огонь, благодаря чему человек покорил природу''.
Мы всеядны: из этого следует, что нам доступны многие прелести (и печальки) гастрономии. И да: нас занесло на вершину пищевой пирамиды, хотя еще не факт, что навсегда. Ну, это я просто так — на всякий случай напоминаю.
Ученые утверждают, что что именно пища, подвергнутая тепловой обработке, сыграла решающую роль в эволюции человека, в особенности поедание запеченных на огне корнеплодов, поскольку полисахариды в крахмалосодержащей пище усваиваются в основном только в приготовленном виде. Это изменило систему усвоения питательных веществ, значительно повысило количество получаемой из еды энергии, что повлекло биологические и физиологические изменения, а самое главное — ускоренное развитие мозга, и где-то 1,8 миллиона лет назад сделало человека венцом эволюции. Вот вам, сыроеды, убийственный аргумент!
Сторонники гастрономической теории эволюции человека дают интересное объяснение культа "палеолитических Венер". Миниатюрные статуэтки с пышными формами находят по всей Евразии от Франции до озера Байкал. Изготавливали такие фигурки из костей, бивней мамонтов, камня, встречаются и артефакты из обожженной глины — это первый в истории пример ее использования. По мнению гастрономов, "Венера" — кормилица всего сущего, Мать Огня. То есть, палеолитическая женщина хранила очаг и мир.
Еда была главной ценностью в то время, чудом и таинством, ее приготовление само по себе являлось магическим обрядом. Добытая или сохраненная с величайшим трудом, но испорченная в процессе приготовления пища становилась несчастьем для семьи. Женщина, занимавшаяся стряпней, нуждалась в «поддержке» богов и духов не меньше, чем мужчины, занимавшиеся охотой. Подчеркну: речь идет лишь о гипотезе, хотя и убедительной.
Самой неотразимой силою, управляющей всем живым, является голод. Пожалуй, пиршество — тот случай, когда мы действуем от противного, утоляя неприятное чувство и добиваясь другого отвратительно ощущения: пресыщения.
Большинство культур в обряд поклонения покойникам включает трапезу. Еда как бы соединяет миры мертвых и живых. Древний обряд тризны — это по сути пир в честь умершего. Еда успокаивает — это факт. Женщины прекрасно знают, чрез какой орган пролегает путь к сердцу мужчины.
Существенный момент: знаменитые повара в подавляющем большинстве являются мужчинами. Оно конечно, на женщин возлагается обязанность ежедневной рутинной готовки, здесь не до фантазий. Хотя, подоплека здесь, кажется, гораздо глубже. Представители сильной половины человечества действительно лучше готовят! По крайней мере — шашлык.
Особая ветвь культуры — окологастрономическая литература (имеются в виду не поваренные книги, а сочинения, восхваляющие чревоугодие). Афиней Навкратийский (грек, живший в Египте 1700 лет назад) в ''Пире мудрецов'' приводит пример такого рода пира: "И будут кроме этого перед тобой поставлены: тунец рубленый и поросятина, кишки козлят, кабанья печень, бараньи яички, кишки бычачьи, ягнячьи головы, желудок заячий, колбаса, да кишка козлиная, сосиски, кишка и легкие". По сути, описывается эллинский симпозиум, пьянка с философскими спорами. Впрочем, рассуждений в труде Афинея немного — перетягивают смачные картины обжорства.
Искусный повар у Афинея подает к столу особое блюдо, которым очень гордится: "И ведь никто из вас не сможет указать, где сделан разрез и как желудок был наполнен всякой всячиной. А ведь в нем есть и дрозды, и другие пичужки, и куски свиного подбрюшья, и матки, и яичные желтки, и еще птичьи желудки… и мелко нарубленное мясо под перцем: ведь слово ''фарш'' стыжусь назвать…" Даже боюсь напомнить, что собою по сути представляла Тайная Вечеря...
Кулинарные культуры как правило имеют национальный характер. Порою даже думается: род дается не по рождению, а по вкусовым предпочтениям. То есть, ты есть то, что (или кого) и как ты ешь. Любишь мацу — ... ну, сам понимаешь.
Кулинарные изыски пришли с Востока. Потом искусство Персии и Вавилонии переняли греки, которые все же привнесли чувство меры. Римляне несколько столетий кряду за кашеваров держали исключительно греков, но меры не блюли. Кстати, жители Спарты в свое время изгоняли поваров, готовящих слишком изысканно. Ну и где теперь эта Спарта? Остальные греки любили вносить разнообразие в свои пиры выступлениями певцов, музыкантов и танцоров. В общем и целом культурная программа была важнее, а стол греков не отличался кулинарными излишествами. Греки даже имели прозвище: микротрапекс, что означает: "имеющие бедный стол".
Известно, что долгие века главной добычей путешественников и завоевателей являлись пряности. Караваны со специями бороздили планету, и параллельно человечество расширяло свое представление о Вселенной. Еще бы: тот же черный перец ценился на вес золота. Кстати, священное миро — это мазь из тридцати пряностей.
Основателем кулинарного искусства многие считают римлянина Марка Габия Апиция. Он создал книгу о приготовлении прекрасных блюд, которая переиздается по сию пору, а так же создал школу поваров. Сенека сообщает, что Апиций растратил на гастрономические диковинки все свое состояние, а, когда денег не стало, он принял яд.
В Средние века на всю Европу славились сицилийские кулинары. Потом пальму первенства перехватили французы. И все же, положа руку на сердце: вы знаете хотя бы одного гения, прославившегося на почве приготовления пищи? Я подскажу: это ваша мама.
И не забывайте, пожалуйста: любовь приходит и уходит, а... жаренное все равно вкусней.
Якоб ван Хюльсдонк. «Натюрморт с артишоками, редисом, спаржей, сливами и персиками в корзине». 1608 г. Музей Гетти.
ПИТЬ БУДЕШЬ?..
Как говаривал наш Пушкин, как мысли черные к тебе придут, откупори шампанского бутылку иль перечти "Женитьбу Фигаро". Если судить строже говорил это вымышленный Вольфганг Амадей Моцарт, обращаясь к воображаемому Антонио Сальери, а наш Александр Сергеич все это присочинил. Суть не в этом: хороший алкогольный напиток в понимании "нашего всего" приравнивается к веселой комедии. Если только вычесть абстинентный синдром.
Виноделие — ремесло. Приготовление же напитка, атрибутика и заливание внутрь организма — искусства. Так же как во всяких изящных делах, здесь надобна норма. Мы ее знаем, но хочется испытать свое существо, это же так естественно. Даже кошки, слоны и медведи спиваются — мы–то чем хуже.
Самый древний винный подвал найден в стране, где употребление алкоголя внутрь считается тяжким преступлением: Иране. Впрочем, о персах мы вскоре поговорим подробнее... Финикийцы в искусствах особо не отличились, растворившись в других народах, но именно они распространили винную культуру по всему Средиземноморью. Дошло до того, что употребление вина стало частью христианской религиозной церемонии. Но особенно на почве виноделия преуспели греки, которые считали варварами всех, кто не выпивает. В определенном смысле употребление алкоголя приближало к богам, а Дионис был самым радостным из таковых.
Римляне придумали знаменитое выражение "In vino veritas". На самом деле все это вранье, три слова вырваны из контекста ради оправдания пьянства. Полный вариант: "In vino veritas, in aqua sanitas", что означает, ''истина в вине, здоровье — в воде''. Эту поговорку, как и культуру вина и прочие искусства римляне заимствовали у греков.
Жаль, что виноделие — искусство одноразовое. Великие мастера создают прекрасные и порою баснословно дорогие вина, которые охочие до всего разнообразящего жизнь аристократы уничтожают влёт. Впрочем, теперь у нас все искусства носят одноразовый характер. Да и мы с вами — одноразовые существа. Поэтому, как говорят в народе, пить будем, гулять будем, а...
Аннибале Карраччи. «Триумф Вакха и Ариадны». 1597 г. Потолочная роспись Палаццо Фарнезе, Рим.
ИСКРОМЕТНОСТЬ
Особенный вид искусства — краткие изречения. В афористике отличились еще шумеры, оставившие нам свои перлы, записанные на глиняных табличках, которые ученые откопали совсем недавно. Шумерским пословицам и поговоркам более пяти тысяч лет, но наверняка таковые возникли раньше и передавались устно из поколения в поколение. Они созданы народом, который отличался от нас буквально всем: у него был иной язык, иная географическая среда, иные обычаи, иная религия, иные политические и экономические принципы. И тем не менее пословицы древнего Шумера в основе своей удивительно близки к нашим.
Взять людей, вечно ищущих оправдания своим поступкам, хотя все свидетельствует против них. О таких шумеры говорили:
Не переспав, не забеременеешь,
Не поев, не разжиреешь!
В адрес беспомощных неудачников шумеры выражались так:
Брось тебя в воду — вода протухнет,
Пусти тебя в сад — все плоды сгниют.
Шумеров терзали сомнения: как лучше распорядиться своими состоянием и жизнью? Это нашло отражение в следующем парадоксальном изречении:
Все равно умрем — давай все растратим!
А жить-то еще долго — давай копить!
Другая шумерская поговорка напоминает стих из Екклесиаста ''Сладок сон работающего'', и в еще большей мере — изречение из Талмуда о том, что умножающий свое достояние умножает свои заботы. Звучит она так:
Тот, у кого много серебра, может быть и счастлив,
Тот, у кого много ячменя, может быть и счастлив,
Но тот, у кого нет совсем ничего, спит спокойно.
Не грех предположить, что евреи, мягко говоря, заимствовали чужое. Вот другая шумерская пословица:
Он еще не поймал лисицу,
А уж делает для нее колодку.
Она соответствует нашей поговорке "продает шкуру неубитого медведя". Или еще:
Увернулся от дикого быка, —
Натолкнулся на дикую корову.
Здесь — прямая аналогия с поговоркой "из огня да в полымя". Писцы древнего Шумера включали в свои многочисленные сборники не только всяческие изречения, пословицы, поговорки и афоризмы, но и кое-что иное. Греки и римляне считали родоначальником жанра басен о животных старца Эзопа, жившего в Малой Азии в VI столетии до н. э. Однако сегодня мы знаем, что по крайней мере часть басен, приписываемых Эзопу, была известна людям задолго до него. Вот текст с одной глиняной таблички (нижеследующие тексты взяты из прекрасной книги Семуэла Н. Крамера "История начинается в Шумере"):
''Лис сказал своей жене: ''Идем со мной! Давай изгрызем город Урук, словно это лук-порей у нас под зубами! Мы будем попирать город Куллаб, словно это башмак у нас под ногами!'' Но не успели они подойти и на 600 гаров к городу (примерно три километра — Г.М.), как собаки зарычали на них: ''Геме-Туммаль! Геме-Туммаль! (По-видимому, так звали жену лиса). Иди домой! Ступай прочь!'' — так угрожающе рычали они из города''.
А вот басня про хищника и жертву:
''Лев схватил беззащитную козу. ''Отпусти меня, я дам тебе овцу, одну из моих подружек!'' — ''Я отпущу тебя, но скажи мне твое имя!'' Коза ответила льву: ''Разве ты не знаешь моего имени? Меня зовут ''Ты мудрец''! Когда лев дошел до овчарни, он прорычал: ''Вот я пришел к овчарне и отпускаю тебя!'' Коза ответила, ему: ''Да, ты меня отпустил! Но разве ты мудрец? Я не только не дам тебе овцу, но и сама не останусь с тобой!''
Теперь — басня, в которой громадный слон выводится хвастливым животным, а его ''ставит на место'' самая маленькая из пичужек — крапивник: ''Слон хвастался, говоря о себе так: ''Нет подобного мне в мире! Не…!'' (здесь текст разрушен до конца строки, но можно предположить, что фраза была примерно такая: ''Не пробуй равняться со мной!'') И в ответ ему крапивник сказал: ''Но ведь и я, как я ни мал, был создан точно так же, как и ты!''
Вернемся к кратким изречениям. Слово "афоризм" раньше толковалось иначе, с греческого оно переводится: "определение", "разграничение". Гиппократ свой научный труд "Афоризмы", посвященный симптомам и диагнозам заболеваний, а тако же искусству борьбы с таковыми начинает со слов: "Жизнь коротка, искусство долговечно". Грекам лаконичность изречения понравилась и они стали поощрять подобное у других авторов, пишущих на темы борьбы с болезнями.
Афоризмы стали неотъемлемой частью медицинских книг, и даже Данте употреблял слово "афоризм" исключительно во врачебном смысле. Только в конце XVI века, точнее, в 1591 году испанец Антонио Перес назвал афоризмами свои изречение на тему политики. Окончательно утвердил этот литературный жанр Бальтазар Грасиан, выпустивший в 1647 году сборник из трехсот афоризмов о житейской мудрости под названием "Карманный оракул".
Все не так, доказывали знатоки: афоризмы существовали задолго до Гиппократа. Оппоненты настаивали: раньше были изречения, которые отличаются от афоризма отсутствием тонкой иронии и парадоксов. И только потом, когда расшифровали глиняные таблички, поняли: много люди сначала делают, а потом придумывают этому красивые ярлыки.
Поклонником метких выражений был Эразм Роттердамский, который еще в XV веке собрал и издал сборник изречений, крылатых слов и пословиц "Adagia" ("Пословицы"). А на Руси безвестный автор еще в XIII веке составил собрание кратких изречений под заголовком "Пчела". Помимо афоризма человечество выдумало грегерию, максиму, гному, апофигему и флорилегий. Но как выражение не назови — крылья вырастут только у талантливого сочиненного.
Питер Брейгель Старший, «Нидерландские пословицы» (фрагмент). 1559 год. Берлинская картинная галерея.
ДАО БЫКА
Говоря об искусствах в древнем Китае, нельзя не отметить то, что у китайцев мозги устроены иначе, нежели у итальянца или какого–нибудь абиссинца. Вот взять такое понятие как "дао". Это не только путь, но еще закон или предназначение. Более двух тысяч лет назад философ Чжуан Цзы записал такую притчу. Правитель царства Вэй узнал об умении одного мясника разрубать быка тремя ударами, причем топор даже не тупился. Все другие мясники делали это пятью ударами, и топор после этого надо было точить. Искусника привели ко двору и мясник раскрыл свой секрет: "Я всю свою жизнь постигал Дао быка. Для этого надо просто стараться, чтобы топор не затупился".
Это и есть суть искусства в китайском понимании: постигать сложное через простое и отрабатывать движения. Из искусств в Поднебесной ярче всего блистала поэзия. Как я уже раньше отмечал, творчество китайских поэтов неразрывно было связано с их, как правило, трагичной судьбой. Так, когда первый и один из величайших гениев, ровесник Александра Македонского Цюй Юань, узнал, что потерпела поражение армия его страны Чу, он бросился в омут. А перед этим великого поэта изгнали из столицы и предали опале за то, что Цюй Юань выступал против войны и предлагал заключить мирный союз с царством Цинь. Ну, в Поднебесной традиция такая была: обижать и изгонять поэтов. Мы ее переняли и удачно применяли на наших русских просторах, о чем мы в дальнейшем вспомним.
Китайская поэзия одновременно являлась живописью, каллиграфией и медитацией — слиянием с подлинной сущностью вещей и явлений. Поэзия соединялась с рисунком, иероглифы не только передавали слова, но еще несли образы.
В знаменитой древней книге "Картины гор и морей", отрывками дошедшей до нас, реалистичные рисунки соседствуют с туманными образами, данными в иероглифах. Например: "На горе Змеи–шаманки стоит человек, держащий кубок. Он обращен лицом к Востоку. Там гора — зовется Черепашьей. Си–ванму сидит, опираясь на столик для жертвоприношений, а в ее волосах украшение шэн. К Югу от нее три синие птицы, что приносят ей пищу. К северу от нее есть человек по имени Тхайханбо, он держит в руках копье..." Как говорится, пиши непонятно — сойдешь за умного. Изображения из "Картин гор и морей" утрачены, до нас дошел только текст. Зато какой простор для разгула воображения!
Поэтична и китайская философия, которая была таким же упражнением, как гимнастика цигун. Из книги "Чжуан Цзы":
"В целом мире нет ничего больше кончика осенней паутинки, а великая гора Тайшань мала. Никто не прожил больше умершего младенца, а Пэн Цзу умер в юном возрасте. Небо и земля живут вместе со мной, вся тьма вещей составляет со мной одно".
В западной культуре это называется парадоксальным мышлением. Другая сторона медали — и это закономерно — боевые искусства. Китайцы перенимали таковые у насекомых, рептилий, птиц и зверей, считая, что те обладают природными бойцовскими качествами.
Боевые искусства культивировались в монастырях. Один из них мы отлично знаем, хотя большинство из нас там не бывали: Шаолинь. По преданию индийский проповедник Шадили, бывший принц одного из небольших индусских племен, принадлежащий к буддистской школе Махаяны, был приглашен императором У–Ди для проповеди модного в то время учения. В Китае Шадили получил имя Да Мо. Императору гость не понравился и он индуса со двора изгнал.
Отставной принц, очутившись в зачуханном монастыре на краю Поднебесной, был удручен слабостью и болезненностью подвизающихся на ниве служения Будде братьев. На девять лет Да Мо удалился в затвор, где написал две книги: "Об изменении мышц и сухожилий" и "О промывании костного и головного мозга". Монахи прониклись теорией и приступили к тренировкам. Речь шла в сущности об элементарной физкультуре, но очень скоро приставка "физ" была утрачена и оформилось подлинное искусство, в основе которого — стремление к совершенству.
В Индии боевые искусства развиты не были — просто индусы по природе своей нежны и не воинственны. С китайцами, корейцами и японцами несколько сложнее. Все эти дальневосточные народы по понятным причинам оспаривают право первенства в генезисе боевых искусств. Главное не в этом: мастера единоборств особо не проявляли себя на полях сражений. Мы знаем гораздо больше о подвигах камикадзе, чем о славных деяниях мастеров ушу, каратэ или тхэквондо.
Многие восточные боевые искусства со стороны напоминают наш балет. Теперь труппы шаолиньских монахов гастролируют по нашей планете, давая красочные хореографические представления на радость восторженной публики. Говорят, это не монахи вовсе, а специально подготовленные военнослужащие Народной армии Китая. Я же убежден: это искусные мастера, помнящие заветы Учителя Да Мо и уроки Культурной Революции Учителя Мао. То есть, они явно не Иваны, не помнящие родства, как некоторые тут у нас.
Чень Чонггуанг. «Путешествующие». 1870 год. Частное собрание.
И ЭТО ВСЁ О НИХ
Задену самый щекотливый вопрос истории искусств: почему на почве различных видов художественного творчества подвизается так много гомиков... шутка — мы сейчас обсудим тему евреев. Оно конечно, по всяким видам и жанрам распределены они неравномерно. В музыке и поэзии их хватает. Например, у одного еврея не получилось на ниве музыки — он стал гениальным поэтом (я подразумеваю Бориса Пастернака). А среди краснодеревщиков и таксидермистов евреев немного, хотя и есть. Специалисты находят у евреев "склонность к тоническим искусствам" и неразвитость в плане пластических искусств, что не вполне верно — как же тогда быть с изваяниями Эрнста Неизвестного и живописью Марка Шагала?
Другой вопрос: а кого, собственно, считать евреем? Не смейтесь, всё непросто. Вот русским мы считаем всех, кто говорит по–русски и думает так же. Поэтому Пушкин и Лермонтов — русские. Однако большинство евреев мира не знают ни идиша, ни иврита, что не мешает им глубоко переживать свои корни.
Может быть, проблема — в вероисповедании. Ну, здрасьте: все христиане почитают еврейское Пятикнижие, да и вообще... Среди евреев опять же немало и атеистов, и христиан, и даже буддистов. Возможно, влияет подсознательная гордость тем фактом, что ты — представитель богоизбранного народа с непростой судьбой.
Многие склонны полагать, что все дело всего лишь в традиционном еврейском прилежании и уважении к наставникам. Плюс — семейные традиции, не самые плохие — перечитайте Шолома Алейхема. И кстати: про плохие народы анекдотов не сочиняют.
Когда ты еврей и над тобою издеваются, волей–неволей захочется выделиться и показать всем какую–нибудь кузькину мать. Предлагаю мысленный эксперимент: представьте себе, что вы — еврей. Вот я сейчас закрыл глаза и вообразил Моисея, который уводит мой народ из Египта, плачущую женщину на развалинах второго Иерусалимского храма, потерянный Ковчег Завета, Баруха Спинозу, полирующего стеклышко, Льва Троцкого, увидевшего занесенный над ним ледоруб, Альберта Эйнштейна, показывающего человечеству язык... Волей–неволей я начинаю уважать свой "бекграунд". Если они — смогли, почему я хуже? Пойду–ка и натворю. Ах, да... я же не еврей. Да какая к лешему разница!
Лично я очень люблю живопись Исаака Левитана, которого считаю самым русским среди художников. Я рос на прозе Аркадия и Бориса Натановичей Стругацких, "Улитку на склоне" знаю чуть не наизусть. Впрочем, мама Стругацких Александра Ивановна была русской, кстати — учительницей русского языка и литературы.
Евреи всегда стоят пред лицом агрессивного вызова, что прекрасно отражено в частности в пьесе Стругацких "Жиды города Питера". В любую ночь к тебе могут прийти с погромом — это заставляет держать себя в тонусе. До начала преследования евреев (а началось это безобразие при христианах) никаких особенных творческих способностей представители этого небольшого народа не выказывали. Это теперь выясняется, что среди Нобелевских лауреатов и чемпионов мира по шахматам чуть не половина — они, родные. А когда–то фигуры двигали лишь короли.
Марк Шагал. «Белое распятие». Фрагмент. 1938 год. Институт искусств, Чикаго.
Шагал был потрясен сообщениями о «Хрустальной ночи» — массовом еврейском погроме в Германии. Под впечатлением от этого события художник пишет картину, на которой он использует образ Иисуса как символ страдания всего еврейского народа.
РАСХОДИМСЯ, НАС НА......И
Как там у классика: "Ах, обмануть меня так просто — я сам обманываться рад". Искусство по большому счету и есть обман, правда, разного уровня сложности. Есть фокусники, есть жулики и еще существуют авантюристы. Первые обманывают нас при соглашении сторон о том, что все несерьезно и последствий не будет. Вторые создают условия, при которых мы думаем, что нам подфартило (для этого используются такие наши качества как жадность, алчность и корысть). Третьи свято верят в свою непогрешимость и полагаются на Фортуну, а, если в них присутствует харизма, мы сами тащимся за ними к бесславному концу. Кстати, время от времени конец получается славным.
В любом случае мы имеем дело с искусством обмана. Искусства принято делить на изящные и прочие. Несомненно, мошенничать и обманывать тоже надо изящно, о чем еще говорил Остап Бендер. Люди, во–первых, верят в чудеса, а во–вторых любят неожиданности (приятные, конечно). Вот взять Благодатный Огонь: одни верят в его божественное происхождение, другие проявляют материалистические взгляды, но сам посыл каков: если он не загорится — нам всем кирдык. Пусть уж горит.
Отличными мастерами были древнеегипетские фокусники. Они устраивали так, что из–под земли вылезали боги, протягивали руки к народонаселению и даже пускали слезу. Народу нравилось, да и особенных развлечений в Северной Африке в те времена не было. Как, впрочем, нет и сейчас — за исключением разве диктатур и революций.
Эллинистический мир фокусов не любил. Там играли по–крупному: с Дельфийским Оракулом, например, или греческим огнем. Дело в том, что обитатели Средиземноморья в античный период хорошо отладили индустрию развлечений, а в чудеса они особо не верили, ибо знали: сама жизнь — это и есть чудо из чудес. А потом пришли новые религии, ревнители которых искренне старались всех магов, факиров, заклинателей, гадалок, чревовещателей и колдунов лечить от бесовщины при помощи огня. В Германии как–то был такой случай: маленькая девочка научилась фокусу: разрывала платок, а потом, сделав несколько ловких движений, превращала обрывки снова в целый кусок ткани. Соседей трюк заинтересовал, а девочку, обвинив в связи с сатаной, сожгли на костре.
Но вскоре на смену Средневековью пришла новая, несколько более либеральная эпоха. Триста лет назад доверчивых граждан удивлял волшебник и маг Охес Бохес, взявший себе псевдоним "Фокус–Покус". Для отвлечения внимания талантливый артист произносил заклинание: "Фокус–Покус, тонус толнус, ваде цэлелитер юбэо!" Кстати, это была пародия на текст католической мессы, но Бохеса за это не сожгли. В те времена прославились и такие яркие личности как Джованни Казанова и Алессандро Калиостро (Джузеппе Бальсамо).
Всевозможного рода мастеров обмана и ныне делят на мошенников, политических интриганов, аферистов, основателей лжеучений, мистификаторов, жуликов, шарлатанов и фокусников. Чаще всего они явят свои таланты сразу в нескольких областях. Про обманщиков сочиняют книги и снимают кинофильмы, а, согласитесь, неяркую личность героем не сделаешь. Их заслуга прежде всего в том, что они делают нескучной нашу жизнь. Вот взять Сергея Мавроди: кто помнит, что он был одним из величайших знатоков и коллекционеров бабочек? Но этот человек вошел в историю в несколько ином образе.
И кстати: вы помните, кого совсем недавно называли "Великим Обманщиком"? Я напомню — не кого, а что: кинематограф. Фабрики грез дарят нам злотые сны, при это подкармливая еще и печеной кукурузой. И нам же это надо!
Иероним Босх. «Шарлатан». 1475 год. Муниципальный музей Сен-Жермен-ан-Ле.
НОВЫЙ РИМ
У Старого Рима была не слишком хорошая репутация, но жители Византийской империи все равно предпочитали именоваться "римлянами" (по–гречески: ромеи) и называть свою столицу Константинополь "Новым Римом".
Византия была христианской державой со средневековым строем. Титульная нация многонационального государства: греки. От Тавриды до Египта, от Аравии до Далмации в течение девятисот лет сохранялась более–менее однородная культура, хотя и с местными особенностями. Византийские золотые солиды имели статус мировой валюты, а ромейские купцы доходили до Китая, откуда, кстати, привезли в Средиземноморье шелковичного червя, которого местные умельцы научились использовать не хуже китайцев.
Со времен василевса (императора) Константина Первого в Византии культивировались идеи православной ойкумены, и державы–покровительницы всех правоверных народов. С другой стороны, в этом котле наций взаимооогощались традиции эллинов, армян, латинян, славян, евреев и множества иных народов. В Византии бурлили религиозно–философские течения, проповедники которых пытались соединить языческие корни с новой (для того времени) идеологией христианства. Идея Божественной Троицы, в частности, выросла из догматов неоплатонизма.
Православные священники настоятельно требовали, чтобы ромеи шли на литургию, а не в цирк. Последние более склонялись в пользу развлечений, ведь в цирке было нескучно, к тому же там сколачивались первые в истории политические партии. В образовательных учреждениях все еще изучали семь античных свободных искусств, но классический театр уже угасал, уступая место мимам, жонглерам, танцовщикам, гимнастам и укротителям диких зверей. Из всех искусств ромеи более всего уважали музыку, которая звучала в цирках, на улицах, в домах и, конечно же, в храмах. Именно музыка сливала в единое целое национальные особенности народов Византии.
В империи ромеев одно время сильна была ересь иконоборцев, которые были принципиально против изображений Иисуса Христа, Богородицы и святых. В иконопочитании они видели проявление фетишизма, попытку возрождения языческих культов. В догмате иконоборцев во главе угла стояла идея Святой Троицы, которая непостижима и не изображаема. Иконоборцы уничтожили великое множество произведений искусства, заменяя таковые немудреными крестами. Вместе с тем иконоборцы не запрещали изображения простых людей, и в правления императоров, поддерживающих эту ересь, искусства расцветали.
Лев III Исавр, с целью препятствовать наиболее грубым проявлениям иконопочитания, в 726 году повелел вешать церковные образа повыше, а в 728 году совершенно запретил им поклоняться; Константин V в 754 году приказал замазать известкой также церковные мозаики и фрески, и, хотя императрица Ирина в 788 году восстановила почитание икон, большинство императоров первой половины IX века были такими же иконоборцами, как и ее предшественник Лев IV. Только со смертью императора Феофила (842 год) иконоборство прекратилось, а вдова этого государя, императрица Феодора, возвратила церквам их прежние святыни. В итоге многолетней борьбы победила партия иконопочитателей, но мир все же стал иным, о чем свидетельствуют великолепные памятники византийского искусства, таки дожившие до наших дней.
Говоря о прекрасной византийской поэзии не могу пройти мимо удивительной поэтессы Касии, женщины с непростой судьбой. Она была во многих смыслах прекрасна, к тому же воспитана и образована в высокородной семье. Когда вышеозначенный император Феофил выбирал себе невесту, у него была встреча и с Касией, закончившаяся плохо: девушка, будучи превосходное других претенденток на звание василиссы, показалась властителю чересчур умной. Полагаю, Касия в определенном смысле проявила глупость, ибо продемонстрировала независимость и трезвость суждений. А кому понравится жена, которая умнее тебя... В итоге была выбрана Феодора, как видно, умевшая притвориться не шибко умной (что было на самом деле не так).
Касия, от природы гордая и честолюбивая, удалилась в монастырь и со всею страстью предалась литературным опытам. Стихи угасающей красавицы были ядовиты, например:
Как страшно выносить глупца сужденья,
До крайности ужасно, коль в почете он...
Когда невежда умствует — о, боже мой,
Куда глядеть? Куда бежать? Как вынести?
Гораздо лучше с умными делить нужду,
Чем разделять богатство с дураками...
Империя ромеев последовательно теряла Иерусалим, Александрию, Дамаск, Каир, Пальмиру, Карфаген — эти великие города отымали у Византии воинственные арабы. Жару поддавали и западные соседи, то и дело во имя отвоевания у мусульман Гроба Господня затевающие Крестовые походы, в ходе которых под горячую руку попадался и Новый Рим, который вдобавок стал центром еще одного ныне утраченного искусства: фальсификации христианских святынь. Данное несомненно культурное, хотя и пакостное явление имело место и в других городах, причем, не только византийских. Повторюсь: жулики — тоже своего рода художники. Просто перечитайте роман великого знатока Средневековья Умберто Эко "Баудолино".
Наряду со знаменитой византийской монументальной мозаикой со времен Константина Великого все большее и большее значение приобретала живопись миниатюр. Длинные книжные свитки древних египтян, греков и римлян лишь изредка встречаются в христианском книжном искусстве, а перелистывающиеся книги, несомненно более удобные для пользования и хранения, вскоре стали единственно употребляемыми. Самые роскошные из них написаны золотыми или серебряными буквами на пурпурном пергаменте. Художники, разрисовывавшие книги, назывались миниторами, от миния (сурика или самородной киновари), который они любили использовать; отсюда и рисунки получили позже название миниатюр. Наряду с немногими рукописями светского содержания до нас дошло значительное количество христианских иллюстрированных рукописей, но полная Библия, украшенная миниатюрами, не найдена.
Что касается духовной живописи. Наша знаменитая русская икона Владимирской Богоматери — творение безвестного византийского художника XII века. Богородица написана в позе "элеус" (умиление) и отражает главное достижение византийской иконописи: отражение внутренней жизни человека через канонические образы.
Мы должны гордиться тем, что эту почти двухтысячелетнюю традицию продолжают наши иконописцы. Так же на Руси сохраняются и другие элементы культуры ромеев, например, мозаика, глиптика (резьба по драгоценным камням), золотное шитье, резьба по кости, глазурь, стеклодувное дело. Возможно, утверждение о том, что Москва — Третий Рим, несколько натянуто, искусственно. Но Россия несомненно — продолжение Византии. Последняя протянула почти тысячу лет. Мы уже побили этот рекорд.
Диптих Барберини. V—VI вв. Фрагмент. Слоновая кость. Париж, Лувр.
ВИНО И КРАСАВИЦЫ
Искусства, которые жестко регламентируются религиями, тоже по–своему интересны. По крайней мере, они глубоко религиозны. Если говорить об эпохе Средневековья, все было именно так. Впрочем, есть религии, которые не только запрещают, но и, как минимум, закрывают глаза на вольности. То есть, конечно, священники — у религий глаз нет. Глаза и уши имеются у стукачей. Но и внутри теократий порою расцветают прекрасные сады.
Поговорим о таджикско–персидской поэзии. Удивительно уже то, что блистательные поэты творили в рамках исламской парадигмы, которая и ныне весьма консервативна. Когда эллины сильно били персов, это не означало, что последние были изничтожены. Как раз кирдык случился с Александром Великим, а персидская, айзербайджанская, туркменская, узбекская и другие культуры вполне себе жили. Люди Средней Азии говорили на разных языках иранской группы: бактрийском, согдийском, хорезмийском, мидийском, хатано–сакском, парфянском. Завоевывали позиции диалекты тюрского языка Но потоми ариев и тюрки были очень близки именно в культурном отношении.
К этой традиции относится уроженец Бухары Абу Ади ибн Сина, известный нам под именем Авиценна, оставивший после себя не только медицинские трактаты, но и философские четырехстишия рубаи. В частности, Авиценна чрез поэзию излагает свои пантеистические взгляды, коих придерживаюсь и я. С юности Авиценна был пленен "Метафизикой" Аристотеля, что отражено и в рубайях великого сына Средней Азии. Например:
Мир — это тело мирозданья, душа которого — Господь,
И люди с ангелами вместе даруют чувственную плоть,
Огонь и прах, вода и воздух — из их частиц мир создан сплошь.
Единство в этом, совершенство, все остальное в мире — ложь.
Казалось бы, Александр Македонский — варвар, завоеватель, при котором развивались только воинские искусства, а все остальное деградировало. На самом деле при Искандере Великом (так его называли персы) на Востоке были засеяны семена высокой эллинской культуры, которые взошли прекрасными цветами. Как минимум, в азиатских библиотеках в изобилии наличествовали труды знаменитых греков, которые изучались и интерпретировались.
Омар Хайям из Нишапура тоже был известен современникам как ученый и врач. Мало того, что Хайям многого достиг в математике и астрономии: великий перс увлекался натурфилософией и математическими гипотезами грека Эвклида. Поэзия Хайяма стала широко известна в мире только после перевода ее на английский в 1869 году Эдвардом Фицжеральдом; Викторианскую Британию буквально взорвали жизнелюбивые рубайи с Востока. На Востоке же Хайяма не считали великим поэтом, скорее в понимании земляков он оставался умным безбожником; в Средней Азии до сих пор классиками считают Фирдоуси и Низами, но ни в коей мере не Хайяма.
Еще один гений — дервиш из Шираза Муслих ад–дин Абу Мухаммед Абдаллах ибн Мушрифитдин, известный нам по имени Саади. Обойдя за двадцать пять лет весь Средний и Ближний Восток, попадая в рабство, спасаясь в пустыне в качестве аскета, Саади вернулся в Шираз, где тихо жил в уединении. Славен он не только стихами, но и афоризмами, например: "Не знает тот, кто клевету плетет, что эта клевета его убьет".
Суфийский поэт Джалатдин Руми родился в Афганистане, Амир Хосров Дехлеви — в Индии, Низами Гянджеви — в Азербайджане, Мухаммад ибн Сулейман Физули — в Ираке. Все эти люди славились как ученые и мыслители, но нам они известны в качестве поэтов.
Их было много и они любили состязаться: поэмы об Иосифе Прекрасном и Зулейхе сочинили 117 авторов. О Лейле и Меджнуне вообще написали почти все. То же самое — про Фархада и Ширин. В те благословенные времена (и не только на Востоке) не могли обойтись без мотива чистой и обязательно несчастной любви.
Один персидский поэт прославился в арабском мире в негативном смысле (хотя, это с какой стороны взглянуть...). Его звали Хасан ибн Хани, а прозвище гое был Абу Нувас (что означает: "Отец кудрей"). Запомнился этот человек прежде всего заявлением о том, что он хотел бы стать собакой, которая сидит у ворот Мекки и кусает каждого богомольца. Нувас жил при дворе халифа Харун–ар–Рашида в Багдаде и сочинял скабрезные стихи, а так же пародии на официозную поэзию. Нуваса сделали героем анекдотов и порнографических историй; он попал даже в сказки "Тысячи и одной ночи". По духу ему близок наш поручик Ржевский.
Теперь вопрос: так почему же не протяжении нескольких сотен лет Средневековья на исламизированном Востоке процветали искусства и науки? Ответ очевиден и таковой кроется в искусстве садоводства. Есть садовник — расцветают сонмы цветов. Восточные монархи считали за честь приютить у себя какого–нибудь деятеля, который и математическую формулу разрешит, и пофилософствует, да еще и газельку нацарапает во славу своего покровителя. Начнет вякать — изгоню и других наберу, мудрецов а Востоке хватает. Главное, чтобы соседствующие падишахи знали: у этого гада и в гареме все хорошо, и в обсерватории, и в сокровищнице, и в арсенале. Ну, примерно так мыслят нынешние наши олигархи. Хочется войти в историю не как высокопоставленный разбойник, а в качестве покровителя и ценителя искусств и наук. И как всегда падишах подыхает раньше ишака.
Тысячу сто лет назад халиф Мамун, вдохновленный легендами об Александрийском Музеоне, создает в Багдаде "Дом Науки" — с большой библиотекой. Приглашаются знаменитые ученые, поэты; переводятся на арабский греческие книги. Халиф, говорят, платил за переводы столько золота, сколько весила книга. Когда султан Газневи нанимал Фирдоуси писать "Шахнаме", обещал платить по золотому динару за каждое слово поэмы. Обманул: расплатился серебром. Поэт обиделся — и раздал верблюдов, груженных гонораром, погонщикам. Султан разгневался — и пришлось Фирдоуси бежать... остаток жизни гений прожил в скитаниях и нищете.
Но кто помнит всех этих меценатов... впрочем, бывают и прекрасные исключения, о которых мы еще вспомним.
Мир Афзал Туни. «Красавица, наблюдающая за собакой, лакающей вино». 1640 г., Британский музей, Лондон.
СВЕТЛОЕ СРЕДНЕВЕКОВЬЕ
Почти все ранние христиане сходились в одном пункте: в доме Господа нет места статуям. Изваяния слишком напоминали им языческих истуканов, осуждавшихся Библией. Водрузить на алтаре фигуру Бога или святого представлялось последователям религии Любви абсолютно недопустимым. С другой стороны, Любовь быстро была подменена Страхом Божьим, что и сказалось на всем средневековом искусстве. Впрочем, каждый понимает Любовь в меру своей испорченности.
Христианские подвижники рассуждали: если неразумные язычники, только что обращенные в новую веру, будут лицезреть статуи в церквах, то как же они поймут разницу между прежним идолопоклонством и новым исповеданием? Единодушно отвергая скульптуру, правоверные христиане сильно расходились в своих мнениях о живописных образах. Некоторые находили их полезными — ведь они могли воскресить в памяти вероучение и оживить события священной истории. Эта точка зрения возобладала в западной, латинской части Римской империи. Ее отстаивал папа Григорий Великий, живший в конце VI века. Обращаясь к противникам живописи, он ссылался на то, что многие приобщившиеся к Церкви миряне не владеют грамотой и для их наставления в вере изображения так же необходимы, как картинки в книгах для детей. ''Живопись для неграмотных, — говорил он, — то же самое, что Писание для умеющих читать''.
Оправдание живописи таким крупным авторитетом возымело немаловажные последствия в истории искусства. Его слова цитировали всякий раз, как только возвышались голоса противников церковных образов.
Культурная революция Средневековья началось на Сицилии, где чуть более восьмисот лет назад правил Фридрих Второй, большой покровитель искусств. При нем собирались изгнанные из других уголков Европы поэты и трубадуры. Потом стали крепнуть Болонья и Флоренция, где нашлись и свои меценаты. Сформировался "новый сладостный стиль" поэзии, к которому примкнул флорентиец Данте Алигьери. Сначала он, как и все поэты его круга, занимался любовной лирикой, создав бессмертный образ Беатриче. А потом побывал в Раю, Чистилище и Аду — вымышленных, конечно, но современники верили, что все так и было на самом деле. В Аду Данте аккуратно расселил всех, кого считал достойным — причем, любовно разложил их по полочкам, то есть, кругам. В шестой круг Алигьери поместил и сицилийского правителя Фридриха Второго — за то, что тот покровительствовал не только поэтам, но и арабским ученым, как вы понимаете, далеким от христианства. Если б в Аравийской пустыне родился гений подобный Данте, он бы в своем Аду расселил бы совсем других людей и по иному принципу.
В Равенне, где Данте жил в изгнании, от него шарахались — ведь этот человек побывал в Преисподней! Про Рай никто не вспоминал. Данте смог в своем труде отразить сам дух Средневековья — с его таинственным символизмом, страхом, кошмаром и ужасом. В последние круги своего ада Данте помещает насильников, обманщиков, содомитов, преступников против естества, сводников, обольстителей, лицемеров, воров, фальшивомонетчиков и тиранов. Там страдает даже Александр Македонский, терзающийся в кипящем потоке. На самом дне — предатели Родины и друзей: они ближе всех к Люциферу, огромному волосатому чудовищу с тремя головами — Иудой, Брутом и Кассием (двое последних предали Цезаря). Данте еще не знал, что дно — неплохая позиция для старта, но и оно пробиваемо.
В античном понимании все пьесы, которые хорошо кончаются — комедии. "Божественная комедия" чрез Чистилище восходит к Раю: это не самый скверный конец, зато самый мистический из всего, что было написано за тысячу лет до Данте и полтысячи зим после него. Дантов Рай по нынешним меркам забавен, он ведь основан на Птолемеевой системе, где в центре мироздания — планета Земля. Но девятью Дантовыми сферами ослепляет взор невещественная, неизмеримая Точка, откуда исходит все сущее. Это и есть свет Средневековья. Он радостен, лучезарен, там обитают ангелы и блаженные души. Но тот мир нематериален и невообразим.
Ангелы — бесчисленные искры от Эмпирея (пламенного неба), как пишет Данте, "...и все те искры мчались в общем рое, и множились несметней их огни, чем шахматное поле, множась вдвое..." Здесь — аллюзия притчи о персидском шахе и изобретателе шахмат, который запросил в качестве награды два в шестьдесят четвертой степени пшеничных зерна, а это — 18 446 744 073 709 551 615 штук. Современная наука показывает, что идея Божественной точки очень даже продуктивна. Вот тебе и комедия.
Данте был приговорен жителями его родной Флоренции к сожжению, но он вовремя успел сбежать. Вместе с собой поэт прихватил ростки грядущего Ренессанса.
Адольф Вильям Бугро. «Данте и Вергилий в аду». Фрагмент. 1850 год. Музей Орсе, Париж.
НАДО ЛИ БОЯТЬСЯ ПАРФЮМЕРОВ
Пожалуй, парфюмеры не так страшны, как их образ, нарисованный литераторами. Но страшиться парфюмеров следует — ведь они эксплуатируют очень древнее и бескомпромиссное чувство. Запахи — а, если судить вернее, химия — управляют подсознанием человека. На вкус и цвет товарищей нет, а на запахи — есть.
Как и все относящееся к культуре, парфюмерию изобрели шумеры, хотя это искусство тогда называлось иначе. И кстати: в одном из захоронений неандертальцев найдено большое количество лепестков роз, которые наверняка и в доисторические времена благоухали. Так что и жители Месопотамии, вероятно, тоже у кого–то кой–чему научились.
Мы знаем имя одного из первых парфюмеров, оно начертано на глиняной табличке пятитысячелетней давности: Тапути. Неизвестно, мужчина это или женщина, но Тапути умел(а) готовить благовония.
Стоит отметить: ароматы издревле включались в религиозные церемонии. Запахи настраивают на определенный лад, причем, далеко не только в обрядовых целях. С латыни "per fumum" переводится как "через дым".
Одно из ценнейших сокровищ гробницы Тутанхамона — три тысячи сосудов с парфюмерной продукции: спустя три тысячи лет благовония все еще источают ароматы. Даже представить страшно, что их нюхали фараоны!
Античность почти вся была в ароматах. Христиане таковые запретили (за исключением ладана и мирры), зато искусство благовоний прекрасно развили арабы и персы. Они изобрели такие технологии как возгонка и дистилляция, применимые в том числе и для производства пьянящих жидкостей. Великий Авиценна разработал процесс получения эфирных масел, а такой арабский продукт как розовое масло и ныне ценится на вес золота.
Культуры Индии и Дальнего Востока признавали ароматизированные палочки. И ныне Восток буквально пропитан ароматами, хотя не во всех местах. Охота за мускусом, амброй, ладаном, миррой стала одной из причин великих географических открытий в эпоху Позднего Средневековья. Отважные путешественники пускались в смелые авантюры, и многие даже приплывали к вожделенным местам. Правда, однажды они привезли в Старый Свет особую траву под названием табак, которую ради удовольствия и курили, и нюхали, не зная, что это не совсем полезно.
Столицей парфюмерии сначала была Венеция, но пальму первенства у нее перехватил французский Грасс, который таковой считается и поныне. Создание жидких духов, или "ароматических вод" — одно из достижений эпохи Возрождения. Позже стала культивироваться легенда о том, что первые духи исцелили королеву Венгрии Елизавету, о чем есть запись от 1380 года, оставленная самой правительницей: "Я, донна Изабелла, находясь в возрасте 72 лет, будучи совершенно больной и разбитой подагрой, целый год использовала рецепт, полученный мной от одного алхимика. После лечения я почувствовала себя так хорошо, как в годы моей молодости, совершенно выздоровела и обрела силы". Стоит отметить, что основой "Воды королевы Венгрии" был розмарин, а употребляли данное средство внутрь. Ради истины: Елизавета (Изабелла) скончалась вскоре после оставления вышеприведенной записи.
Несколько веков кряду парфюмеры были одновременно и мастерами по изготовлению перчаток, ибо было принято этот предмет одежды пропитывать ароматными водами. Только после Великой Французской революции гильдия перчаточников отделилась от гильдии парфюмеров и, как говорят у нас на Руси, раздухарились.
В 1709 году Джованни Паоло Феминис изобретает "кельнскую воду", которую позже назвали одеколоном. Итальянец удачно развел в спирту розмарин, баргамот и лаванду, добавил туда масла цитрусовых и кедра. Феминис писал: "Мой аромат напоминает весеннее утро в Италии после дождя, апельсины, лимоны, грейпфрут, баргамот, цедрат, цветы и травы моей родины". Изобретение расходилось плохо, но однажды Кельн захватили французские войска, и солдаты стали скупать одеколон для того, чтобы отбить запах пота. Особенно любил "кельнскую воду" Наполеон Бонапарт, употреблявший два пузырька в день (не внутрь, а снаружи). По мнению гениального полководца, одеколон способствует просветлению мозгов. Для разнообразия Наполеон так же полоскал одеколоном свое горло и капал его на сахар. Как известно, Бонапарт умер в страшных муках.
Не все люди одинаково чувствительны к парфюмерной продукции. Например, ароматы любят почти все женщины и далеко не все мужчины. Но запахи однозначно управляют нашим поведением, и не всегда в пользительном ключе.
Когда Коко Шанель, считавшая, что лучший в мире запах принадлежит простому, но чистому женскому телу, заказала парфюмеру Эрнесту Бо рецепт идеальных духов, и выбор ее пал на пробу №5, которая "пахла женщиной". Аромат пятого номера, кстати, складывается из восьмидесяти ингредиентов. Дальше началась хитрая маркетинговая кампания, основанная на слабостях высшего общества, в результате чего относительно дешевый продукт на формальдегидах начал триумфальное шествие по миру. Характерно, что мадам Шанель люди помнят, а мастера Бо — нет.
Парфюмерия несмотря на свою древность — самое развивающееся из всех искусств. Постоянно синтезируются новые вещества, в том числе и афродизиаки, которые действуют эффективнее натуральных продуктов. Еще раз повторю: парфюмерное искусство ближе не к поэзии, а к химии. Но сочетание веществ — работа талантливых виртуозов с тонким обонянием. Только как бы они не досочетались.
Бернардо Строцци «Старуха перед зеркалом». 1615 г.
ГМИИ им. А.С.Пушкина, Москва.
НЕБО СТАНОВИТСЯ БЛИЖЕ
Дабы приблизиться к пониманию духа Европейского Возрождения, давайте подзависнем в Сицилии XIII века. В те времена там правил Фридрих Второй Гогенштауфен, тот самый, которого Данте гнобил в своем Аду. Фридрих, будучи императором Священной Римской империи, привлекал к своему двору философов, медиков, астрономов, поэтов и архитекторов, причем, невзирая на цвет лица или вероисповедание. На Сицилии в симфонии взаимообогощались культуры греческая, арабская, персидская, еврейская и норманская. Здесь процветало искусство провансальских трубадуров, а в университетах Палермо и Солерно кипела научная жизнь; Фридрих основал и Неаполитанский университет. Формировались живописные школы, освобождавшиеся из–под влияния византийской иконописной традиции.
Фридрих и сам отличился в сочинительстве, написав замечательную книгу "Искусство охотиться с ловчими птицами". Он считал соколиную охоту настолько высоким искусством, что хороших сокольничих, по его мнению, следует назначать на самые высокие государственные посты, ибо идеальным соколиным охотником делает только совокупность лучших качеств характера.
Действуя в соответствии со своими принципами (видимо, он был хорошим сокольничим), во время очередного Крестового похода Фридрих мирным путем вернул Святую Землю, после чего возложил себе на голову корону короля Иерусалимского. Дипломатический талант ему удалось проявить вполне, пообещав Каирскому султану помощь в борьбе с султаном из Дамаска в обмен на Иерусалим. Правда, в результате этого разразилась кровавая гражданская война.
Несмотря на то что за свою жизнь Фридрих был трижды торжественно отлучен от Церкви, при жизни он имел прозвище "Stupor Mundi" (Чудо Мира) — несмотря на старательную пропаганду со стороны Папской духовной власти, провозглашавшей Фридриха "зверем Апокалипсиса".
Именно при Фридрихе была рождена итальянская поэзия. На Сицилии появилась "сицилийская школа", причем стишки пописывали и сам Фридрих, и его сыновья. Данте Алигьери воздавал должное этому человеку: "Те, чьи сердца были благородны и преисполнены поэтического дара, старались приблизиться к величию этого владыки".
Скромностью Фридрих не страдал: при нем на Сицилии чеканились монеты, на которых был изображен он сам в образе древнеримского кесаря, в лавровом венце; назывались они "августолами" — в честь императора Августа, которому Фридрих подражал.
Двор Фридриха назвали "собирательным и зажигательным стеклом культуры". Но были и чудачества. Именно Фридрих — тот знаменитый самодур, который, дабы выяснить, на каком языке говорили Адам и Ева, приказал нянькам ни в коем случае не заводить разговоры со специально отобранной группой младенцев, чтобы те не знали человеческой речи и не засыпали под колыбельные. Все дети умерли. Но еще Фридрих впервые в Европе ввел гигиену, заставив подданных мыть руки перед едой.
Фридриху приписывают авторство еретического трактата "О трех самозванцах", в котором доказывается, что Моисей, Иисус и Мухаммед — фиктивные персонажи. Это тоже продукт папской пропаганды. При Фридрихе не запрещались религии, а все официальные документы составлялись на латыни, греческом и арабском языках. Впрочем, именно Фридрих первым вынудил евреев носить желтую нашивку на одежде.
Меж тем уже вся Италия была увлечена двумя занятиями: поисками старинных рукописей и откапыванием скульптур: этот вид деятельности назывался "воскрешением мертвых". Страсть собирать утерянное передалась и следующим поколениям. Один из первых гуманистов Франческо Петрарка, отец которого был так же изгнан из Флоренции, как и Данте, всякий раз трепетал при виде монастыря, ибо полагал, что в здешнем скриптории хранится какая–нибудь работа античного автора, не искаженная средневековым переписчиком.
Суть Возрождения выразил Пико делла Мирандола: "О, дивное и возвышенное назначение человека, которому дано достигнуть того, к чему он стремиться и быть тем, чем он хочет!"
Поскольку итальянцы считали племена готов виновными в падении Римской империи, искусство ''среднего периода'' они прозвали готическим, то есть варварским; слову ''готика'' тогда придавался примерно тот же смысл, что сейчас означает ''вандализм''. Итальянцы были убеждены, что северные варвары растоптали науки и искусства, процветавшие в античности, а их собственная миссия состоит в том, чтобы восстановить славное прошлое и тем самым начать новую эру. И у них, что характерно, все получилось.
Джотто ди Бондоне. «Отчаяние». Фреска. 1305 год. Капелла Скровеньи (Капелла дель Арена) в Падуе, Италия.
ВТОРОЙ ВАВИЛОН, ТРЕТИЙ РИМ
Когда в XV веке к Константинополю стали подтягиваться воинственные турки, из Нового Рима потихонечку принялись утекать ромеи. И вовсе не холодная Московия прельщала беглецов, а славный город Флоренция, где в местном университете преподавали греческий язык. Флорентийский властитель Казимо Медичи был страстным почитателем философии Платона, и под его покровительством трудилась бригада специалистов, переводившая на латынь труды древних греков.
Могущественный банкир Медичи на своей вилле в Кареджи затеял кружок любителей философии, который по–эллински обзывался "Академией". Философы–любители полагали, что истину следует искать не в Святых Писаниях, а в трудах античных авторов, себя же они именовали ''гуманистами''. Священникам не нравилось, что приспешники богатея ставят лампады перед изваяниями Платона, но до времени помалкивали, ибо клан Медичей являлся в том числе и покровителем Церкви.
Вокруг Казимо собирались не только философы, но еще художники и архитекторы, причем, гениальные. Филиппе Бренеллески совершил невозможное, построив купол над храмом Санта Мария дель Фьёре. Правда, для этого зодчий несколько лет жил среди руин древнего Рима, тщась разгадать тайны античных строителей. Самое величественное сооружение Европы в то время именовали "новой Вавилонской башней".
Донателло воскресил искусство античной скульптуры, Филиппо Липпи создан новую живопись, исполненную пространства и света. Донателло всю свою жизнь ходил в рваном рубище, презирая всяческие материальные блага этого мира. Липпи был монахом, а искусство заменяло ему молитву. Однажды Липпи влюбился в юную послушницу и выкрал ее из монастыря... но сам Папа Римский простил ему грех — исключительно из–за таланта живописца.
Флорентиец Паоло Учелло был страстно увлечен познанием нового художественного приема: перспективы. Новые изобразительные возможности, космические глубины пространства буквально пьянили художника, он неделями, месяцами не выходил из мастерской, и, когда коллеги пытались его отвлечь, тот отвечал: "Ах, оставьте меня ради всего святого, для меня ничего нет сладостней перспективы!"
К концу жизни Козимо во Флоренции появились целые художественные цеха, в которых обучались одаренные мальчики, специально отобранные в Тоскане. В мастерской Андреа Вероккио отрабатывалась новая по тем временам технология письма масляными красками. Учениками Вероккио были Сандро Ботичелли и Леонардо да Винчи.
Здесь впервые покусились на самое святое из того, что есть в христианском мире: канцлер Флорентийской республики, кстати, за пятьсот лет до Великой Французской республики освободившей крестьян о крепостной зависимости, Калуччо Салутати заявил, что Святое Писание есть ни что иное как поэзия, правда, местами хорошая.
Внук Козимо Лоренцо имел прозвище "Великолепный". Именно ему принадлежит знаменитая поговорка: "Бойся быка спереди, мула сзади, а монаха — спереди и сзади". При этом противоречивом человеке, любившем роскошь и карнавалы в древнеримском стиле, стал знаменит аббат Джиролама Савонарола, проповедующий против богатства и разврата Нового Вавилона. Лоренцо аббат называл "тираном, который губит и свою душу, и душу народа". Савонароле довелось стать хозяином Флоренции и он начал построение "Града Божьего" с того, что приказывал сжигать книги (даже неважно, какие) и картины с изображениями обнаженных Венер. Впрочем, через четыре года и самого проповедника благодарные флорентинцы повесили над костром.
Сандро Боттичелли. «История Настаджо дельи Онести I».
1483 г. Прадо, Мадрид.
Сюжет Ботичелли взял из «Декамерона» Боккаччо: юноша натолкнулся в лесу на ужасающее зрелище: два пса преследовали и кусали обнаженную девушку, а за нею гнался всадник со шпагой, который поведал любовную историю, приведшую его к самоубийству. Попав после смерти в ад, строптивая девушка, жестоко отвергавшая влюбленного, обречена вечно бежать от него, а он — вновь и вновь убивать свою жертву и бросать ее холодное сердце на съедение собакам.
ВЗРЫВ
"Титаны Возрождения" — самое, возможно, значимое явление в культурной истории человечества. Оно было относительно кратковременным, но продуктивным. Прежде всего итальянские таланты отличались многогранностью — и хорошо у них получалось все, за что бы они ни брались. Жаль только, лишь малая часть наследия "титанов" дожила до наших дней.
Лоренцо Великолепный отдавал предпочтение Сандро Ботичелли, искусство же Леонардо ставил не слишком высоко, в чем отчасти виноват и сам да Винчи, имевший репутацию "великого тормоза", редко доводившего свои проекты до конца. Зато Медичи любил, как Леонардо играет на лире, а делал это маэстро весьма виртуозно. Вполне обоснованно да Винчи переметнулся в Милан, где властвовал другой олигарх–самодур, Людовико Моро. Прежде всего миланцам пригодились знания Леонардо в области военного искусства, ведь они в то время были в конфликте с венецианцами. Если говорить точнее, да Винчи был нужен в качестве инженера, умеющего построить боевые орудия.
Именно Леонардо дает нам понять, почему в его эпоху "кватроченто" живопись была царицей искусств: "Живописец является властелином всякого рода людей и вещей". И еще: "Если живописец пожелает выдумать дьяволов в аду, его изобретательность может показаться неисчерпаемой". Напомню простое обывательское определение искусства: магия. Никто после "титанов Возрождения" так и не смог создать живописные полотна столь божественные и одновременно демонические.
Во Флоренции до сих пор в ходу такой анекдот. Горожане попросили объяснить Леонардо трудное место из Дантовой "Комедии" (Алигьери для итальянцев был как Гомер для греков). Как раз мимо проходил Микеланджело Буанаротти, и да Винчи отослал земляков к своему вечному творческому сопернику: "Спросите у этого ваятеля, он в делах Страшного Суда понимает больше". — "И это говорит человек, – не полез за словом в карман Буанаротти, – который ничего никогда не доделывает". Леонардо промолчал и поплелся прочь, язвительный же Микеланджело вдогонку бросил: "Поделом, что на его сказки повелись тупоголовые миланцы". В Милане у Леонардо действительно ничего хорошего не вышло.
Да Винчи служил многим правителям, это не так и плохо, что государи любили художников, инженеров и фантазеров — в хорошем смысле. Любовь всегда выше ненависти и страха. Того же Людовико Моро маэстро однажды порадовал механическим представлением "Рай", в ходе которого по кругу вращались божества планет, при этом воспевавшие то, что положено. А для французского короля он изготовил льва, который чудесным образом двигался в сторону монарха, при этом грудь его внезапно раскрывалась — и к ногам самодержца сыпались лилии, которые есть символ правителя Франции. Механические безделушки в те времена тоже были искусством.
Микеланджело Буанаротти отдал искусству всего себя, без остатка, за что, видимо и был одарен продолжительной жизнью. Впрочем, долголетию способствовали отсутствие вредных привычек и воздержание. Расписывая Сикстинскую капеллу более четырех лет, Микеланджело так приучил свои глаза смотреть на свод, что потом, когда труд был закончен и он опять учился держать голову прямо, ничего не удавалось видеть. Для того, чтобы прочитать книгу или письмо, он вынужден был поднимать предмет над головой. Одержимость? Несмотря на тяжелый неуживчивый характер он говорил: "Не родился еще такой человек, который как я был бы так склонен любить людей". Конечно это мегаломания, но основание считать себя величайшим гением у Буанаротти все же имелось.
Уже будучи стариком, Микеланджело пишет для алтаря Сикстинской капеллы картину Страшного суда. То было время угасания Ренессанса, которое совпало с эпохой протестантского движения, сопровождавшегося жестокой реакцией со стороны католической Церкви. Папский церемонмейстер Бьяджо де Чезена критиковал фреску, утверждая, что изображать в священном месте столько голых людей — совершенное бесстыдство. В отместку Буанаротти изобразил церемонмейстера в виде Миноса, обвитого змеей и теряющегося в толпе демонов. Де Чезена уговаривал Папу заставить Микеланджело затереть образ, но тот был против: "Пусть останется для памяти". Злопыхатели обвинили Буанаротти в лютеранстве, что в те времена приравнивалось к вероотступничеству.
Сменился Папа, и новый понтифик рекомендовал Микеланджело срамные места на фресках все же задрапировать, на что художник колко ответил: "Это дело маленькое, труда не составило бы. Но пусть Папа сам Мир приведет в пристойный вид". Так и было сделано: другой художник старательно "прикрыл" все причинные места, и остался в истории под прозвищем "Исподнишник".
Рафаэль Санти — первый вундеркинд эпохи Возрождения. То есть, немецкое слово "вундеркинд" в Италии в ходу не было, но искусством юноши из Урбино искренне восхищались современники, правда язвительный Микеланджело утверждал: "Все, что он имел в искусстве, получил от меня". С уважением следует относиться к смелости тогдашнего Папы Юлия II: ватиканская фреска Рафаэля "Афинская школа" изображает язычников — философов, который гений Данте поместил в ад.
Как–то, столкнувшись в Риме с Рафаэлем, окруженным учениками и поклонниками, Буанаротти воскликнул:
– Ты прям как полководец со свитой!
– Зато ты одинок как палач. – Ответил Санти.
Джорджоне. «Гроза». 1508 год. Галерея Академии, Венеция.
ТЕМНОЕ ВОЗРОЖДЕНИЕ
Когда Леонардо да Винчи был совсем юн, отец принес ему старый щит. Приятель отца попросил по старой дружбе украсить вещь по своему вкусу ради какого–нибудь незабываемого удовольствия. Леонардо выправил щит, отполировал и загрунтовал. Затем натаскал в свою комнату хамелеонов, ящериц, сверчков, богомолов, змей, кузнечиков, бабочек, омаров и летучих мышей. Вдохновляясь видом тварей, юноша создал собирательный образ чудовища, которое выползало из темной расщелины скалы, причем из пасти монстра изливался яд, из ноздрей чадило вонью, а из глаз блистал огонь.
Воняло и в комнате Леонардо, ибо, будучи увлеченным работой, молодой человек не заметил, что пойманные твари стали разлагаться. Когда заказчик, почтенный нотариус увидел работу, он, конечно, отшатнулся в ужасе, на что Леонардо ответствовал: "Вы хотели незабываемого удовольствия. Вещь соответствует своему назначению". Впоследствии демонический щит за немалые деньги выкупил Миланский герцог. Ныне этот раритет утрачен.
Уже на закате жизни Леонардо сгонопопил себе домашнего зверька: приделал ящерице крылья, сделанные из кожи других ящериц, и при посредстве ртути создал механизм, от которого при движении рептилии крылья трепетали. Маэстро приладил несчастному животному блистающие глаза, рога и бороду, и это свое творение держал в коробке. Люди, увидев сие жуткое существо, в ужасе разбегались, что доставляло престарелому да Винчи особенное наслаждение.
Мы склонны полагать, что эпоха Ренессанса во всех смыслах прекрасна. На самом деле великим творческим свершениям сопутствовали войны, религиозный фанатизм, репрессии, эпидемии болезней и тлетворных учений. А, что самое главное, людей Возрождения одолевали демоны.
Странное совпадение по срокам ожесточенной демономании и Ренессанса иногда связывают с тем, что церковники таким образом мстили гуманистам, отрицавшим мистику и святость. Но ведь под горячую руку инквизиции попадали вовсе не художники и поэты.
Охота на ведьм — всего лишь разновидность охоты. Люди были искренне убеждены, что со всех сторон подступают бесовские силы, а мирно почивать в такой ситуации как минимум неразумно. Представьте себе мир, о котором вы ничего толком не знаете, снизу якобы кипят адские котлы, в каждом углу таятся демоны, а фанатики на площадях орут, что всё пропало. Собственно, таков наш мир и есть, в особенности ежели ты посматриваешь телевизор или просто пролистываешь новостную ленту, но пятьсот лет назад из–за недостатка информации у людей еще включалось и воображение.
Казалось бы: какая связь у демономании с искусством? В эпоху Возрождения создавались любопытные тексты, имеющие черты художественности. Тогдашние авторы смогли детально описать всю иерархию демонических легионов, а так же составить красочные картины шабаша и черной мессы. И это при том, что сочинители в абсолютном большинстве являлись христианскими священниками. Подобными литературными фантазиями не брезговали даже монархи — например, английский король Яков I написал труд "Демолоногия", за что получил от современников прозвище "просвещенный глупец".
С другой стороны, верующий в Бога не может не уверовать в альтернативу. К тому следует добавить ведовство, которое являлось средством лечения болезней еще до изобретения медицины. Лечить людей и животных пытались представители разных направлений, что такое вирусы и как с ними бороться, еще не ведали, зато конкурентов убирали всякими недобрыми методами. Логика проста: ежели индивидуум побеждает болезнь не при помощи молитвы, значит он в сговоре с дьяволом.
Знаменитый "Молот ведьм" был издан деканом Кельнского университета Яковом Шпренгером и преором Генрихом Крамером в 1486 году. За сотню лет до этого в Парижском университете было объявлено, что пакт с дьяволом есть не просто магический акт, но настоящая религиозная ересь. Жанну д‘Арк сожгли по обвинению в ереси и ведовстве. Но настоящая, глобальная охота на ведьм наступила именно в эпоху Ренессанса. Полагаю, если "Молот ведьм" переиздается до сих пор, это произведение вряд ли назовешь неудачной книгой.
Еще ранее, в 1441 году свет увидела работа инквизитора Иоанна Нидера "Муравейник". В нем давался ответ на деликатный вопрос: может ли родиться ребенок от сношения дьявола с человеком? Чаще всего, по мнению Нидера — нет, обычно подобная беременность заканчивается "ветром". Хитрость нечистой силы в том, что дьявол заносит свое семя в тело женщины посредством "муравьиных яиц", при этом несчастная может оставаться девственной. Нидер вспоминает случай: когда он был еще студентом Кельнского университета, одна девушка случайно проглотила муху — и с тех пор стала одержимой.
В 1453 году вышло сочинения инквизитора Николая Жакье "Бич", которое было посвящено реальности колдовского могущества. Жакье доказывал, что в колдовских сектах могут состоять даже монахи. Инквизитор подробно и красочно описывал богохульные собрания и все сопутствующие этому отвратительные обряды. Осведомленность француза не могла настораживать: читатели действительно стали внимательнее приглядываться к поведению своих соседей.
Есть и менее известные трактаты. Аббат Иоанн Триттемий оставил после себя пятьдесят рукописей разных направлений — от истории Германии до оккультных наук. Нам он интересен по труду "О дурных людях и о колдунах", где аббат особое внимание уделяет некромантам (людям, которые сносятся с демонами). Читая книгу Иоанна, невольно проникаешься сочувствием к ведьмам и колдунам, которые столь изощрены в своих способах связи с потусторонним миром. Через творение аббата Иоанна, ровесника Микеланджело и да Винчи, мы постигаем изнутри мир черной магии. Примерно так же сейчас из книг о вреде наркотиков мы узнаем, что на свете существуют эти самые наркотики. Иоанн столь убедительно описывает дьявола и демонов, что читатель уже не может не верить в их существование.
Автор "Диалога о ведьмах и колдовстве" Дж. Гиффорд — выпускник Оксфорда, один из лидеров английских нонконформистов, известный в свое время христианский проповедник. Полное название произведения: "Диалог о ведьмах и колдовстве, в котором открыто показано, как Дьявол обманным путем вводит в заблуждение не только ведьм, но и многих других людей, ввергая их дурным образом во многие великие греховные деяния".
В продолжительной беседе неких Сэма, Дэна, жены Сэма, школьного учителя М.Б. и доброй женщины Р. убедительно показывается, что нечистая сила — неотъемлемая часть нашего бытия и с искушениями надо бороться на протяжении всей твоей жизни. Книга радует тонким английским юмором, а завершается словами доброй женщины Р.: "Что вы говорите мне о слове Божьем? Разве не слово Божье говорит о том, что существуют ведьмы? А может вы думаете, что Бог будет терпеть дурных людей? Вы что, ренегат? Прощайте, мне больше не о чем с вами разговаривать".
Пятьсот лет назад в Европе считали, что бесов на Земле не менее семи с половиной миллионов. Во главе этого воинства стоят 79 князей, подчиняющихся самому Люциферу. Богословы буквально были одержимы дьяволом, ибо число сочинений по демонологии только множилось. Страх управлял людьми. Боялись загробного существования, голода, эпидемий, войн. Отсюда было только два выхода: карнавал для плебса и искусство для аристократии.
Питер Брейгель Старший. «Избиение младенцев». Фрагмент. 1566 год.
Королевская коллекция, Хемптон-корт, Лондон.
БЫЧИЙ БЕГ
В 1567 году римский Папа Пий V официально проклял корриду и запретил ее проведение под страхом смерти. В своей булле папа утверждал, что те, кто, тщетно хвастаясь силой и смелостью, сражаются с быками (что обычно приводит к смертям несчастных животных либо самонадеянных людишек), подвергают опасности свои души. А потому любой участник корриды должен быть немедля отлучен от церкви.
Вскоре вердикт Папы был отменен. Почему?
А дело в том, что без корриды в Испании в те времена не обходился любой более-менее приличный праздник. Но так было не всегда. Пиренеи долгое время находились во власти арабов, которые старались придерживаться иных традиций.
Название боев с быками corrida de toros буквально означает бег быков. Пробеги и процессии с быками почти во все времена являлись чуть не главными составляющими бычьих действ, причем, далеко не только в Испании. Везде, где бык считался священным животным, с ним тем или иным образом забавлялись, ибо энергии у древних было не занимать, а других развлечений в старину не хватало.
Например, на острове Крит обрядовые игры с быками носили несколько... ну, скажем так, специфический характер, так как главная роль в них отводилась девицам, жрицам любви к скоту, которых звали пасафиями. Название это образовалось от имени греческой богини Пасафаи, которой в наказание за ослушание Афродита внушила противоестественную связь к быку и плодом этой связи явился человекобык Минотавр (простите, но античная мифология, которую мы проходили в школе, несколько не соответствует мифам, которые на самом деле бытовали в древней Греции).
В античных Афинах процветал специфический вид спорта: таврокатапсия. Не бойтесь, речь идет не о половом извращении; имеется в виду вполне пристойное единоборство с быком, в процессе которого горячие парни выбегали на арену, дразнили быка, затем хватали его за рога и боролись с ним, стараясь победить его физически и морально. Состязание приурочивалось к религиозным праздникам. Как правило, парни выступали обнаженными, но ведь и Олимпийские игры, как известно, также исключали использование спортсменами одежды. Мы, конечно, не можем представить, как это происходило на самом деле, воображение же без сомнения рисует достойные картины.
Обрядовые бои с быками были распространены во многих уголках Европы, Азии и Африки, причем в некоторые случаях быков по окончании праздника убивали, а в некоторых — оставляли в живых. Чаще все же убивали. Использовать красную тряпку для раздражения быка, кстати, стали древние римляне.
Первые свидетельства об испанской корриде относятся ко II тысячелетию до н. э. С самого начала испанские быки, в отличие от критских или римских были обречены на смерть в бою. Коррида в Испании разная, причем, самая «мягкая» коррида — в стране басков, так как там бычьи рога для страховки обматываются войлоком. Есть и такая разновидность соперничества с быком: навстречу мчащемуся на всех парах животному выскакивает юноша и падает перед ним на колени. Бык, чтобы не споткнуться, широко расставляет ноги и… взлетает вверх. Или: специально натренированный акробат бесстрашно ожидает животное, и в момент, когда бык наклоняет голову, чтобы поддеть человека, тот ловко хватается за рога и перелетает черед парнокопытное. Полагаю, по пластике действа это ближе всего к происходившему в древности на Крите. Но чаще всего испанская коррида – бескомпромиссный поединок. Хемингуэй писал: «Бой быков —// это не спорт. И никогда не задумывался как спорт. Это трагедия. Большая трагедия. Трагедией является смерть быка. Или тореро...»
Итак, во времена владычества арабов Испания не знала корриды. Точнее, бои быков проводились скрытно, в сельской местности. Первым человеком, который впервые после полутысячелетней паузы торжественно, при громадном стечении народа заколол быка, стал великий идальго Родриго Диас де Вивар, герой, возглавивший реконкисту, войну с маврами за освобождение Испании.
Коррида с тех пор надолго стала рыцарским занятием. Тореро в те времена сражались на коне и в полном боевом облачении, а сами корриды приурочивались к знаменательным событиям наподобие монарших свадеб или восшествий на престол. К XV веку ни один даже средний праздник не обходился без боя с быками. В Мадриде корриды устраивались на главной площади Пласа де Майор; ко всему прочему сражение с быками проводились и в дни аутодафе то, есть публичного сожжения людей, обвиненных инквизицией в сговоре с дьяволом.
После папской буллы 1567 года коррида была запрещена. Но в 1575 году к власти пришел новый Папа, Григорий XIII, который вынужден был смягчить приговор, в частности, под давлением испанского короля Филиппа II, полагавшего, что коррида закаляет мужество\\ главную добродетель истинного идальго. Отныне в корридах не дозволено было участвовать только духовным лицам. За времена остракизма праздники и бои с быками, как и во времена мавров, вновь переместились в сельскую местность, и священники поняли, что традиция непобедима. Был и положительный момент: постепенно в Испании оформилась новая группа людей: профессиональные тореро. Рыцари всегда сражались задарма, ради чести, а тореадоры – за деньги, и, если первые лишь демонстрировали свою удаль, вторые показывали истинное искусство.
В 1700 году в Испанию пришла править династия Бурбонов и первый ее представитель, Филипп V, также запретил корриду, уже под предлогом того, что бой быков ему представлялся бессмысленной жестокостью и язычеством. Наступала эпоха Просвещения, не терпящая дикости, тем не менее, именно эти времена поистине можно считать Золотым веком испанской корриды. К моменту смерти короля-запретителя коррида окончательно оформилась в полноценный культурный феномен со своей специфической эстетикой и даже философией. В бой вступал пеший тореадор и каждое его движение должно было подчиняться строгим канонам. Если тореро отступает от быка на один сантиметр дальше, чем это нужно, он считается трусом, если ближе — он покойник. Коррида превратилось в «божественный балет» с внутренней интригой. Именно такую корриду воспел Хемингуэй:
«...Крепко натянутые узлы мускулов на загривке вздулись, ноги словно вросли в землю, глаза бегали, озираясь, рога были уставлены вперед, черно-белые, острые, как иглы дикобраза. Потом он ринулся вперед, и тут я понял, что такое бой...»
Леонардо да Винчи, «Иоанн Креститель» (фрагмент), 1515 год. Париж, «Лувр».
СФИНКС УШЕЛ, А УЛЫБКА ОСТАЛАСЬ
Говорят, ''Джоконда'' — одна из величайших мистификаций всех времен и народов и кому-то просто выгодно нагнетать вокруг нее ажиотаж. А между тем самой знаменитой улыбке уже более 500 лет. За полтысячелетия споры о ней не умолкали ни разу! Разве может ложная ценность жить столько времени?
Один остроумный человек про загадку этой улыбки сказал следующее: ''Вот, все говорят: тайна, загадка, проклятый вопрос, сакральный код... А может быть, эта Мона Лиза просто была дурой?''
Право на жизнь имеет всякая версия, в том числе и эта, и, кстати, пять веков споров, которые шлейфом тянутся за этой картиной, — вовсе не доказательство высокой истинной ценности предмета. В конце концов, свою историю имеет не только человеческая мудрость, но и обратное свойство, выражающееся, например, в поклонении поп-идолам ил айфонам.
Можно, к примеру, поймать лягушку, которая тоже в некотором роде таинственно лыбится, препарировать ее, тщательно описать внутреннее устройство и потом с высокой степенью достоверности сделать заключение о том, почему она прыгает и так ловко ловит мух, а так же по какой причине ее морда растянута в улыбке. Правда, после этого испытуемая лягушка, скорее всего, не сможет прыгать, ловить мух и улыбаться. Положение усугубляется тем, что ''Джоконда'' на Земле одна, а лягушек миллиарды, а значит, если мы поверим ее гармонию алгеброй, то вряд ли потом сможем наслаждаться ''жизнью'' этой картины, потому что препарированная жизнь — это смерть.
В 1911 году в Лувре было совершено дерзкое ограбление. Один итальянский подданный наглым образом умыкнул самое охраняемое творение парижского музея. У него была цель: привезти шедевр в Италию, и там в одиночестве любоваться им до конца своих дней. Картину нашли, хоть и не сразу, но вот, что мне хотелось бы отметить. Один из исследователей Ренессанса Бернард Бернсон, человек, имевший возможность напрямую общаться с оригиналом, откровенно тогда заявил, что при получении известия о пропаже он наконец-то почувствовал... облегчение. Ему давно хотелось, чтобы этот образ перестал существовать, чтобы этот кошмар (именно кошмар!) навсегда стерся из его памяти. Его просто тошнило от этой женщины с выражением хитрости, самодовольства, надменности на челе! Когда ''Мона Лиза'' была найдена, Париж, в отличие от искушенного искусствоведа Бернсона, ликовал.
Но обратимся к самому началу. Откуда мы можем смело говорить о сроке начала работы над картиной — 1503 годе? Вовсе не от самого маэстро, а из книги другого итальянца Джорджо Вазари ''Жизнеописание знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих''. Сведения из этого объемистого труда несколько веков не подвергались сомнениям, но только в последние годы исследователи вспомнили, что книга писалась в конце 40-х годов XVI века, через 30 лет после смерти маэстро. Как правило, первоисточниками такие документы могут считаться лишь условно.
Итак, согласно книге Вазари, да Винчи уже исполнился 51 год, когда он получил заказ от флорентийского купца Франческо ди Бартоломео деле Джокондо написать портрет его третьей жены моны Лизы ди Антонио Мария ди Нолдо Герардини. Когда женщина стала впервые позировать маэстро, ей было 24 года, а это по тем временам весьма зрелый возраст. Согласно легенде, для того, чтобы развеселить модель, художник во время сеансов приглашал музыкантов и шутов. Леонардо так увлекся писанием этого портрета, что полностью забросил другой, более выгодный заказ — ''Битву при Ангиари'' — выхлопотанный, между прочим, хорошим другом художника Макиавелли. Напомню: Леонардо был великим ''тормозом'' своего времени и большинство из его начинаний так и остались неоконченными; примерно то же случилось с ''Джокондой''. Неудовлетворенный работой, маэстро буквально помешался на портрете и после бегства из Флоренции он таскал тополиную доску с собой всюду, и, если верить Вазари, писал переписывал его четыре года. Исследователи находят на картине по 20, 30, а то и больше лессировок.
Все это — хрестоматийные факты. Но, если отойти от штампов, давайте попробуем узнать, как видели эту улыбку современники да Винчи. Если относительно фактов жизни Леонардо Вазари мог и ошибаться, то уж понимание современниками самой сути Джокондовой улыбки биографом по идее должно быть передано верно: ''...рот с особым разрезом и своими концами, соединенными алостью губ, в сочетании с цветом лица, поистине казался не красками, а живой плотью. А всякий, кто внимательно вглядывался в дужку шеи, видел в ней биение пульса...'' Понимаете, что видели в этом портрете современники? Изощренное мастерство, и не более... Просто маэстро шагнул вперед относительно своей эпохи настолько, что люди XVI века не могли наблюдать ничего кроме имитации жизни. Хотя, это по тем временам было очень и очень значимо.
Много позже установили, что на доске изображена вовсе не супруга флорентинца деле Джокондо, а совсем другая женщина. Некоторые утверждают, что это некая Изабелла Гуаланди. Но так ли для нас значимо имя этой женщины? Прах Лизы, Изабеллы, миллионов других прекрасных и не очень дам, самого маэстро — давно смешался с землей (мощи Леонардо были утеряны и только в XIX веке из кучи человеческих останокв на кладбище выбрали самый крупный череп и несколько костей, которые до сих пор выдают за частички гения). Так вот: сонмы людей появились на свет и их унесло потоком времени, а ''Джоконда'', как и многие другие шедевры, молчаливо взирает на нас.
Леонардо оставил после себя ничтожно мало живописных работ и громадное количество записей и рисунков. Их дотошно изучили, пытаясь найти ответ (или хотя бы какие-либо указания на него) на вопрос о том, зачем так мучился маэстро, четыре года изнурявший женщину музыкантами и шутами (если это было действительно так). От мастера — ни единого слова. Нашли только одну фразу, относящуюся к тому времени и явно принадлежащую руке другого человека. Слова эти обнаружили совершенно случайно, так как они были старательно замараны чернилами:
«О Леонардо, почему вы так много трудитесь?»
...Итак, человечество развивалось и постепенно стало понимать, что в этой улыбке кроме мастерства имитации есть нечто большее. Появилась следующая идея: Леонардо изобразил... себя самого. Это якобы зашифрованное послание человечеству от человека, осмелившегося шагнуть выше и увидевшего там нечто надчеловеческое. Художник как бы перенес частичку своего духа на доску и взирает на нас, будучи уверенным в том, что он-то наверняка достиг обещаемого многими религиями бессмертия.
Но, если так судить, каждый творец на Земле вкладывает в любое свое творение частичку себя и каждый портрет в той или иной мере является автопортретом.
Потом обратили внимание на то, что женщина одета в темные вдовьи одежды — а ведь повода одевать траур ни у Лизы, ни у той же Изабеллы не было. В одном из трактатов XVI века нашли указание на то, что портрет Джоконды ''в котором был замечательно изображен улыбающийся рот, исполнен в виде Весны''. При чем здесь весна? Отсюда появилась версия: подлинная ''Джоконда'' — картина, хранящаяся в петербургском ''Эрмитаже'' — именно на ней (они известна под названием ''Коломбина'') женщина предстает в образе Весны. Версия имела слабую сторону: ''Коломбина'' вовсе не причислена к разряду гениальных, к тому же приписывают ее кисти не маэстро, но его любимого ученика Мельци.
Вскоре стали замечать, что луврская Мона Лиза вовсе не прекрасна, а даже дурна. Добрую сотню лет назад русский эстет Аким Волынский замечал, что Джоконда ''гениально уродлива'', да и вообще она — старуха. Улыбка же женщины — не более чем ''выражение душевного бессилия''. Одновременно оформилось мнение, что есть все же на свете вещи, которые нельзя понять, — но расшифровщиков улыбки было уже невозможно остановить.
Находили в улыбке образ природной женственности (слова писателя П. Корле): ''...нежность и скотство, стыдливость и затаенное сладострастие, великая тайна сердца, обуздывающего себя...'' Обнаружили улыбке и нечто инфернальное, дикое (итальянский искусствовед А. Конти): ''...ее завоевательские, звериные инстинкты, все наследие биологического вида, стремление соблазнить, заманить в ловушку, тонкость обмана, доброта, скрывающая жестокое намерение...''
Не оказался в стороне от навязивой улыбки и отец психоанализа З. Фрейд. Прежде всего он отметил соединение в ней двух противоречащих начал, управляющих жизнью женщины: ''...сдержанности и обольщения, жертвенной нежности и безоглядно-требовательной чувственности, поглощающей мужчину как нечто постороннее''.
Вспомнили ко всему прочему не слишком определенную сексуальную ориентацию маэстро. Некоторые открыто говорили о его ''голубизне'', но тот же Фрейд, к примеру, утверждал, что Леонардо вообще был асексуален; психоаналитик обоснованно сомневался — как в том, обнимал ли Леонардо хоть раз в жизни женщину, так и в том, били ли у маэстро с его любимым учеником Мельци, сопровождавшим его до смерти, еще какие-нибудь отношения с кроме духовной близости.
Тем не менее, улыбку прекрасной флорентийки ( или, если угодно буквоедам, флорентинки) стали считать чуть ли не безнравственной. Соответственно, порочность интерполировалась на все творчество маэстро. Антуан де Сент–Экзюпери однажды сказал: ''Возражение против прогресса всегда сводится к обвинению в безнравственности''. В конце концов, так ли важна личная жизнь творца после того, как от него остались только его творения? Разве думаем мы о мужеложстве, слушая чарующую музыку ''Лебединого озера''... об алкоголе и кокаине, читая ''Двенадцать''... об особенностях жизни шизофреников, созерцая ''Виноградники в Арле''?
Совсем недавно профессор Маргарет Ливингстон из Гарвардского университета представила свою теорию объяснения тайны улыбки Джоконды. По ее мнению, эффект мерцающей улыбки связан с особенностями человеческого зрения. Ливингстон заметила, что улыбка Моны Лизы очевидна только тогда, когда зритель смотрит не прямо на губы Джоконды, а на другие детали ее лица. Исследовательница предполагает, что иллюзия исчезновения улыбки при смене угла зрения связана с тем, как человеческий глаз обрабатывает визуальную информацию.
Особенности зрения человека таковы, что прямое зрение хорошо воспринимает детали, хуже — тени. ''Ускользающий характер улыбки Моны Лизы можно объяснить тем, что она почти вся расположена в низкочастотном диапазоне света и хорошо воспринимается только периферическим зрением'', — заявила профессор Ливингстон.
Физиогномисты нашли, что улыбка у моны Лизы вымученная. Так люди вообще не улыбаются. То, что заложил маэстро в свое творение, осталось (правда, с той поры красочная поверхность покрылась мелкими трещинами), а вот о том освещении, при котором писалась картина, мы можем судить только приблизительно. Если сеансы с живой моделью, музыкантами и шутами скорее всего проводились при дневном свете, то дописывать маэстро мог при каком угодно — от свечей и масляных ламп до той же Луны.
Многими специалистами отмечено еще вот, что. Улыбка владела мыслями маэстро как до, так и после ''Джоконды''. Он несколько раз пытался повторить ее, например, в ''Святой Анне с Марией и Христом'' и в ''Иоанне Крестителе''. ''Иоанн'' — последняя из дошедших до нас работ Леонардо; она было начата через 12 лет после ''Джоконды''. Улыбка Иоанна совсем другая, она явно нехорошая. Возможно еще через 500 лет, ежели человечество еще будет существовать, скажут, что ''Джоконда'' — жупел, ''Иоанн'' — круто, а мы — тупые.
И да: таинственно улыбаются почти все изображения людей и богов, оставленные нам древними египтянами. Но это не значит, что они дураки.
Леонардо да Винчи. «Мона Лиза». Фрагмент. 1505 г. Париж, «Лувр».
ВЕРОНИКА В ОБЪЯТИЯХ СНА
Во времена да Винчи художники и каменщики, кузнецы и скульпторы, механики и ювелиры — относились к одному и тому же цеху: к гильдии искусств. Разницы между искусным живописцем и искусным механиком не существовало, а Леонардо в основном зарабатывал на жизнь именно как инженер. Техника была самой большой страстью для того, кто носил титулы "Ingeniarius et Pictor" при миланском дворе Лодовико Моро, "l'Architecto ed Engegnero generale" при флорентийском дворе Чезаре Борджа, "Peintre et Ing;nieur ordinaire" при дворе Людовика XII.
На самом деле да Винчи не так и часто брался за кисть: до нас дошло не более дюжины его картин, авторство которых не вызывает сомнения. Даже современники Леонардо удивлялись: как столь выдающийся талант может быть таким малопродуктивным в живописи? Леонардо благоговел к математике, к которой, кстати, вовсе не имел склонности. Зато в механике его не мог превзойти никто — особенно если дело касалось задачи, имеющей непосредственный практический выход. Маэстро обожал анатомию, где острота его взгляда и точность рисунка творили чудеса. Он любил создавать машины, которые он мог до бесконечности совершенствовать — от военных укреплений Пьомбино до каналов Романьи, от ломбардских мельниц до ткацких станков, от паровой турбины до чертежа быстрозаряжаемого ружья.
Чтобы лучше понять время Леонардо, надо помнить, что тогда люди умирали внезапно намного чаще, чем теперь. Если ныне "костлявая" поджидает далеко не везде, тогда она пряталась в каждой щели. Плюс к тому — западный мир открывал новые территории, про которые рассказывали совершенные небылицы. Люди уже знали, что Земля вовсе не плоская, но о звездах и других планетах они имели представление, основанное на теориях, построенных на ограниченном массиве информации. По большому счету, и мы знаем о Вселенной совсем немного (поэтому не стоит и нам задирать свои носы), но уж в человеке как феномене мы точно разбираемся не больше чем Леонардо, а то и меньше.
Леонардо постарался и создал образ себя, родного, который скорее всего не вполне соответствует реальному человеку. Несомненно, одним из талантов Леонардо было умение, как бы теперь сказали, пиариться. Если бы да Винчи имел аккаунт в Инстаграме, он скорее всего был бы звездой. На знаменитом автопортрете Леонардо предстает в образе величественного патриарха, эдакого Юпитера. Между тем достоверно известно, что в год, когда да Винчи создавал этот карандашный рисунок, его голова уже полысела.
Леонардо черпал идеи везде: в мастерской, где отливают колокола, у часовщиков или у соседей-стеклодувов; в дневниках путешественников, которые зачастую и сами путали увиденное с фантазиями; в сочинениях средневековых ученых, откуда он узнавал о принципах оптики или о цепной передаче.
Информацию он бережно сохранял в своих записных книжках. Анализ расшифрованных записей Леонардо, по замечанию историка математики Чарльза Трусделла, показывает: маэстро обладал несравненной интуицией, однако же "ему невозможно приписать никакого важного научного открытия". Еще один комментатор его творчества, Филиппо Арреди заявил, что его гений "более очевиден в наблюдении, нежели в синтезе; в интуиции, но не в дедукции".
В технической сфере да Винчи часто удачно эксплуатировал разработки своих предшественников — Такколы или Франческо ди Джорджи — иногда, правда, несколько их улучшая. Его внутренняя культура была далека от идеальной: он недостаточно свободно говорил по-латыни, плохо знал античных философов и слишком поздно взялся за геометрию, чтобы постичь тонкости этой науки. Принимая во внимание все эти обстоятельства, пишет историк Карло Макканьи, он был "человеком средней образованности, то есть находился примерно посередине между эрудитом и невеждой".
Эта главка посвящена вовсе не Леонардо. Здесь мы поговорим о гении Джорджоне да Кастельфранко Венето, после которого не осталось дневников, да и его немногочисленные случайно спасенные живописные произведения до сих пор оставляют сомнения в авторстве. Был момент, когда в одночасье могло погибнуть все наследие Джорджоне, но какая–то его часть была спасена. Представьте себе: сколько гениев канули в пустоту только лишь потому что в деле спасении их архива не поучаствовала капризная Фортуна.
Имя "Zorzon" ("Джорджоне") — прозвище, в переводе с итальянского означающее: "Джорджо большой". Оно могло быть порождено и высоким ростом, и величием духа, и почитанием, которым при жизни он действительно пользовался среди друзей и ценителей искусства. Как и в случае Питера Брейгеля Старшего, разговор о котором нам еще предстоит, мы пользуемся отрывочными, немногочисленными и зачатую противоречивыми сведениями. В обширных архивах венецианской сыскной службы, которая располагала широкой сетью платных осведомителей, знавших всю подноготную любого гражданина, имя Джорджоне также не всплывает, хотя современники утверждали, что он вел далеко не отшельнический образ жизни и славился эпикурейством.
Возникали даже сомнения в подлинности существования художника. Джорджоне не только обходился без помощников, но и, по свидетельству близко знавших его людей, во время работы над картиной не переносил чьего-либо присутствия, видимо, считая искусство таинством (а, может быть, он просто не любил, когда "стоят над душой"). По крайней мере, создавать атмосферу тайны в своих картинах он умел.
Первое письменное упоминание имени Джорджоне, появившееся уже после его смерти в 1510 году, принадлежит перу писателя Бальдассаре Кастильоне, знатоки аристократического мира Италии. В своей книге "Придворный" (1528 год) он смело поставил Джорджоне в один ряд именно с Леонардо, а так же с Микеланджело и Рафаэлем. Более подробно о Джорджоне в своей книге "Отдых" (1584 год) рассказывает флорентийский литератор Раффаеле Боргини. Он повествует об утонченных вкусах завсегдатаев художественных салонов Флоренции и Венеции, в частности, сообщая: "В то время, когда слава Флоренции возрастала благодаря работе Леонардо да Винчи, одновременно в Венеции ярко заблистало имя Джорджоне из Кастельфранко Венето, превзошедшего своих современников, который придал такую живость фигурам, что они и впрямь казались живыми. Но секрет загадочного живописца пока никому не удалось раскрыть". Вот представьте себе, что какой-нибудь современный (нам) писатель рассказывает о личности, например, Сергея Есенина. С какого, простите, бодуна мы должны ему верить… Но от Есенина осталось много достоверных документов, а про "загадочного венецианца" уже во времена Боргини можно было испросить: "А был ли Джорджоне?"
Долгое время основные картины Джорджоне, чье авторство вызывает меньше всего сомнений, находились в частных коллекциях, недоступных широкому зрителю. Распространялись разве гравюры с этих работ, которые пользовались большим спросом, поскольку живопись, как и музыка и поэзия, многое значила для венецианцев независимо от их социального положения. Это факт только усиливал ореол таинственности, а загадки, согласитесь, возбуждают — и не только воображение.
Некоторую ясность внес Джорджо Вазари, появившийся в Венеции лет сорок спустя после смерти Джорджоне. Вазари не застал в живых таких известных бытописателей и хроникеров, как Санудо и Микьель, лично знавших художника. В своих "Жизнеописаниях" Вазари все же постарался определить место Джорджоне в исторической перспективе и дать его критический профиль. Впрочем, сделал он это только во второй версии своего бессмертного труда; в первом издании "Жизнеописаний" Джорджоне не фигурирует.
Вазари пишет, что Джорджоне был выходцем из "смиреннейшего рода" и всю жизнь считался человеком добрых и благородных нравов. Природа не поскупилась, наделив его яркой внешностью и многими талантами. Якобы мальчиком Дрорджоне старался подражать природе, в чем особенно преуспел, и вскоре прославился "как живописец, превзошедший не только Джентиле и Беллини, но и как соперник всех тех, кто работал в Тоскане и был творцом современного стиля".
Вазари повествует о том, как Джорджоне, увидев несколько работ руки Леонардо, в дальнейшем следовал манере да Винчи. Именно от Вазари мы знаем о том о том, что Джорджоне "в дружеской компании часто услаждал слух игрой на лютне с таким удивительным искусством, что его музицирование и пение почитались божественными, а знатные особы нередко пользовались его услугами на музыкальных вечерах, где их друг имел шумный успех, особенно у дам".
Вазари рассказывает об одной особенности Джорджоне–художника: венецианец не прибегал к эскизам на бумаге, а писал прямо с натуры красками, полагая, что это и есть самый естественный и наилучший метод работы. При этом Вазари порицал этот метод, считая его порочным, лишающим живописное изображение рельефности и объема. Да и какого еще мнения можно было ожидать от основателя первой в мире Академии рисунка…
В деле разгадки происхождения Джорджоне глубже всех продвинулся искусствовед Карло Ридольфи, который первым побывал на родине Джорджоне, в городке Кастельфранко Венето. В своем труде "Чудеса искусства, или Жития известных венецианских живописцев" (1648 год) он утверждает, что отец художника был состоятельным и уважаемым человеком. Впрочем, для величественной Венеции даже отпрыск знатного рода из глубинки не значил ровно ничего.
Считается, что Джорджоне вошел в мир венецианских художников слишком поздно. Переростка никуда не брали, ибо по существующим тогда правилам в живописные мастерские принимали на учение мальцов не старше семи-восьми лет. Чтобы выжить в пока еще чужом городе, молодой человек брался за любую поденную работу, и чаще всего гнул спину грузчиком на торговых складах или в порту.
Конечно же в Венеции и ныне царит особый, загадочный дух, многие творческие люди находят этот город идеальным для… а, пожалуй, всего человеческого. И это при том, что гнилостный дух вряд ли приносит живым организмам пользу. Морская республика, гордо носившая имя Serenissima — Светлейшая, в отличие от Флоренции, не смотрела столь глубоко в античное прошлое, поэтому флорентийская живопись, так сказать, более духовно свободна. Новый толчок к развитию венецианской живописи дал сицилиец Антонелло да Мессина, попавший в Венецию в 1475 году. Именно он первым начал писать маслом, заменившим темперу. Секрет изготовления масляных красок Антонелло выведал хитростью у голландца Ван Эйка, который смешивал пигменты с растительным маслом. Новый материал, нанесенный методом полупрозрачной лессировки на хорошо загрунтованную поверхность доски или холста, способен как бы излучать волшебное сияние. Флорентийская школа живописи основывалась главным образом на рисунке и выразительной пластике; для венецианской живописи важны были прежде всего цвет, градация светотеневых переходов, богатство живописных решений и их гармония.
Венеция к тому же была городом интернациональным: там вполне мирно сосуществовали армяне, греки, евреи, албанцы, словенцы и турки. Они жили отдельными общинами со своими традициями и житейским укладом, но их объединяло общее дело: благо Светлейшей республики. Гордостью Венеции были флот, насчитывавший три тысячи кораблей, и порт с удобными причалами, через который шла оживленная торговля со странами Запада и Востока, куда первый путь когда-то проложил знаменитый венецианец Марко Поло, которому удалось тайно вывезти из Китая партию тутового шелкопряда, а также рецепт приготовления вермишели (vermicelli — черви), ставшей вскоре любимым блюдом всех итальянцев — pasta.
Каждое появление торгового судна с заморским грузом встречалось в городе колокольным звоном и орудийным салютом под радостные возгласы венецианцев, собравшихся на набережной. Но вместе с заморскими товарами в город попадала тогда еще никем не открытые зловредные микроорганизмы. Эпидемии уносили, бывало, до трети населения. Специальная карантинная служба (кто не помнит знаменитые венецианские птичьи клювы!) была начеку: огнем выжигали целые кварталы, считавшиеся очагами заражения. Возможно, именно ощущение близости смерти и породило яркие зрелища, карнавалы, красочные феерии на воде, изысканные ткани и расточительные пиры.
Мы не знаем, по каким причинам юноша-переросток был все–таки был принят учеником в мастерскую маэстро Джованни Беллини на Сан Лио. Есть легенда, что уже при первом рассмотрении рисунков, представленных Джорджоне, Беллини поверил в него, почуяв нутром, что из этого деревенского обалдуя все–таки выйдет толк. Но для начала молодому "бычку" пришлось вместе с малышней растирать камни да готовить масляный раствор. Среди подмастерьев был десятилетний Тициан Вечеллио, уроженец горного Кадора, почти земляк Джорджоне; он убежал от прежнего своего учителя Джентиле Беллини (старшего брата Джованни) после того, как тот грубо обругал его за один рисунок, заявив во всеуслышание, что никакого толка из него не выйдет. Младший Беллини, недолюбливавший старшего брата, приютил Тициана только лишь для того, чтобы Джентиле досадить. Тициан и Джорджоне не сказать, чтобы сдружились, но взаимная симпатия — несмотря на разницу в возрасте — промеж ними была.
Когда Джорджоне возмужал, он превратился в статного красавца, его харизма вкупе с дивными пением и игрой на лютне приводили в экстаз светских дам. Молодой человек был желанным гостем во многих домах знатных граждан, где устраивались музыкальные вечера. Джорджоне стал то ли жертвой, то ли благодетелем любвеобильных дам, водивших за нос своих доверчивых супругов. Впрочем, покамест на благосостоянии молодого дарования данная позиция не сказывалась.
Джорджоне входил в "Compagnia degli Amici" ("Сообщество Друзей"), возникшее под влиянием известного литературно-философского кружка бывшей королевы Кипра стареющей Катерины Корнаро, обосновавшейся со своим двором в средневековой крепости Азоло под Тревизо. Среди прочих вопросов, интересующих интеллектуалов, здесь обсуждалась извечная этическая дилемма Virtus — Voluptas (Добродетель — Сладострастие). Дискуссии плавно перетекали в бурные пирушки, на которых блистали элитные проститутки. Богемная жизнь, видимо, влияла на продуктивность (творческую в том числе), а, впрочем, историческая практика показывает, что художники могут быть праведниками или грешниками, а то в обоими одновременно, что только помогает поиску новых тем и форм.
Тициан, наоборот, был тугодумом; его рассудительность и неторопливость стала притчей во языцех. Это были два совершенно разных темперамента, и все же именно Джоржоне лучше всех отозвался о Тициане: "Он был художником уже во чреве матери". Зато Тициан хорошо рассчитал разбег — и прожил очень–очень долгую жизнь.
В Венецию часто наведывался Альбрехт Дюрер, друживший с Беллини. У венецианцев, переиначивших имя германской знаменитости на Дуро (duro — крепкий) из-за твердого несговорчивого характера (как вы знаете, немцы — порядочные сквалыги), большим спросом пользовались его гравюры на религиозные и мифологические темы. В мастерской Беллини висела гравюра на тему Апокалипсиса, подарок Дюрера; она потрясала Джорджоне экспрессией, и ему очень хотелось получить хотя бы парочку советов от северной знаменитости. Он всячески старался обратить на себя внимание немца, но тщетно — тот не замечал никого вокруг, кроме Беллини. Ну ничего, подумал Джорджоне, вы еще будете жалеть о том, что проигнорировали гения…
В мрачной и сырой каморке, которую снимал Джорджоне, работать было невозможно, да и нечем, так как с деньгами на краски и кисти было туговато, а одалживаться у кого-либо не позволяла гордость. И вот однажды подвернулся счастливый случай: молодому художнику удалось выгодно пристроить одну своих из работ заезжему купчишке. Это была небольшая картина маслом на дереве "Поклонение пастухов". Первая удача позволила распрощаться с прежней конурой. В квартале Сан Сильвестро Джорджоне снял просторное светлое помещение в старинном особняке Веньер. Владелец палаццо в счет аренды попросил нового постояльца украсить фресками потемневший, потрескавшийся фасад. Замечу: хозяин не требовал от постояльца диплома об окончании учебного заведения нужного профиля. Тогда не существовало ни художественных академий, ни "корочек"; хватало лишь одной репутации. Как правило, расписные работы поручались простым ремесленникам, малярам, а настоящие художники считали для себя зазорным браться за черную работу. Джорджоне согласился, но с условием: он даст волю фантазии — в смысле, своей.
Джорджоне расписал наружную стену дома множеством ярких мифологических фигур, цветочным орнаментом, львиными головами и всевозможными гербами, прославляющими род владельца дворца. Более всего прохожих привлекали три ярко написанные фигуры: козлоногого, с хвостом лесного божества Пана и двух его спутниц, прелестных обнаженных нимф. Вскоре перед фреской стала собираться толпа любопытных, привлеченных откровенной наготой фигур, и Джорджоне пришлось прикрыть некоторые места пошлыми фиговыми листочками, что, впрочем, не повредило популярности росписи. Вскоре последовали заказы от владельцев других богатых домов. У Вазари имеется упоминание об этих работах — но сами они не сохранились: слишком уж губителен для настенной росписи венецианский климат.
В те годы в Венеции вырос спрос и на камерную живопись, а в ней Джорджоне не знал равных. Его небольшие картины тут же находили покупателя, что давало ему возможность несуетливо обдумывать дальнейшие творческие планы, не заботясь о хлебе насущном. Джорджоне искал новую "формулу" живописи. Он громадное внимание уделял фону своих работ, стараясь через пейзаж создать настроение, а так же передать ощущение глубины световоздушного пространства, постичь перспективу (что в переводе с древнегреческого означает "смотреть сквозь").
У чарующей "Юдифи" была сложная судьба. Как и Леонардо со своей "Джокондой", Джорджоне никак не мог расстаться с картиной, добиваясь большего совершенства, словно желая вдохнуть в свою "Галатею" жизнь. На просьбы богатеев уступить творение он отвечал неопределенно, между тем по Венеции разнеслась слава о шедевре и от желающих взглянуть хоть глазком на новую работу не было отбоя. Когда Джорджоне умер, "Юдифь" чудом не погибла, ведь она оказалась в эпицентре очередной вспышки чумы. Друзья буквально вытащили картину из костра. Когда не стало друзей, "Юдифь" приписали кисти божественного Рафаэля. В конце концов (скорее всего, благодаря книге Вазари) правда восторжествовала.
В 1500 году, когда дела Джордоне шли в гору, в Венецию прибыл Леонардо да Винчи. Одно дело — местный гений, другое — гигант вселенского масштаба. Маэстро приехал по специальному приглашению правительства республики для консультаций по военным вопросам. О нем ходили легенды, люди тянулись к нему, как к чародею, ожидая чудес. Мы уже говорили о том, что да Винчи умел себя позиционировать. Каждое оброненное им слово воспринималось как откровение и передавалось из уст в уста. Мы не знаем, встречался ли Джорджоне с Леонардо, но есть косвенное свидетельство, что да. Об этом — в стихотворной форме — говорит Марко Боскини в своем труде "Навигационная карта плавания по морю живописи" (1660 год):
"Джорджоне новизны был первый вестник,
Открыв в пейзаже глубину и дали.
Чудес немало сотворил кудесник,
О чем другие и не помышляли.
Он Леонардо повстречал когда-то,
Увлекшись поэтичностью манеры,
И принял новый стиль письма на веру
С таинственно пленительным сфумато.
Его не посещало дум смятенье,
Не признавал он никаких законов,
Писал в согласии с воображеньем
И породил немало эпигонов.
Стремясь добиться в красках совершенства,
Он тайной бытия был одержим,
Воздав ее раскрытию главенство —
Осталась тайна нераскрытой с ним".
По крайней мере, именно после 1500 года в работах Джорджоне появляется мягкая дымчатая тональность, чего не наблюдалось в его более ранних картинах. Свет излучают, например, "Три философа"; эту картину так же спасли из разгорающегося костра, как и "Спящую Венеру". Кстати, последние исследования подтвердили, что Джорджоне действительно не прибегал к предварительному рисунку, а сразу писал красками. Только многим позже этот метод взяли на вооружение импрессионисты.
Самым таинственным произведением Джорджоне считается "Гроза". Первое упоминание о картине содержится в записках Микьеля, который видел ее в 1530 году в доме первого владельца полотна Габриэля Вендрамина и дал ее краткое описание, узрев в обнаженной женщине, кормящей грудью младенца… цыганку. Радиографический анализ показал, что вначале Джорджоне написал вместо мужчины с посохом другую обнаженную женщину, сидящую на земле и окунающую ноги в ручей. Пейзаж "Грозы" — и это доказано — представляет собой вид на родной городок Джорджоне, Кастельфранко. Количество версий, объясняющих тайну "Грозы" зашкаливает. Задавать загадки Джорджоне умел.
Габриэль Д’Аннунцио в 1900 году писал: "Дух Джорджоне парит над этим праздником, окутанным таинственным облаком пламени. Он представляется мне какой-то мифической личностью. Судьба его непохожа на судьбу ни одного из поэтов на Земле. Вся жизнь его окутана тайной, и некоторые даже отрицают само его существование. Нет ни одного произведения, подписанного его именем, и многие отказываются приписать ему какой бы то ни было шедевр. Однако все венецианское искусство развилось лишь благодаря его гению, и у него Тициан заимствовал огонь своего творчества. Поистине, все произведения Джорджоне представляют из себя апофеоз огня. Он вполне заслуживает прозвание "носителя огня", подобно Прометею".
После спасения из огня картины Джорджоне восстанавливал Тициан. Он же завершил неоконченные вещи — в благодарность. Дело в том, что, когда Джорджоне был уже знаменит, а Тициан только еще делал первые шаги в живописи, первый отказался от завышенного гонорара за фрески Германского подворья, лишь бы второй не остался внакладе.
Взявшись за изрядно закопченную "Спящую Венеру", Тициан на оборотной стороне холста обнаружил двустишие, начертанное рукою Джорджоне:
"Вероника в объятьях сна на мягком ложе.
Для Дзордзо на земле нет существа дороже".
Мы не знаем, кем она была, но, без сомнения, ей даровано бессмертие.
Джорджоне, «Спящая Венера», 1510 год. Галерея старых мастеров, Дрезден.
ГЕНИЙ И ЗЛОДЕЙСТВО
Подсуропил наш Пушкин, который паинькой явно не был: в уста Антонио Сальери он вложил ставшую крылатой фразу о совместимости гения и злодейства. Напомню, отравитель в той самой "маленькой трагедии" еще любопытствовал: был ли убийцею создатель Ватикана.
Во–первых, оболгали неплохого человека, я имею в виду Сальери — одаренного композитора и выдающегося музыкального педагога. Пушкин и Моцарт (к личности которого мы еще обратимся), людьми были вздорными, если не больше того. Во–вторых... а был ли злодеем Буанаротти? В примечании "наше всё" приводит сплетню о то, что Микеланджело де ради правдивости убил натурщика, чтобы естественней изобразить смерть Спасителя.
Ну, да, кто бы стал отрицать: искусство требует сами знаете, чего. На мой взгляд, гений и злодейство — явления несхожего порядка. Если гений отлично совмещается с безнравственностью или бессовестностью, будет еготнатура отлично коррелироваться и со всем остальным.
Толпе действительно нравится, когда гений на чем–то помешан. Про того же Буанаротти злые языки говорили, что маэстро любил своих натурщиков не только в смысле нарисовать или изваять. Про себя Микеланджело говорил: "Искусство ревниво и требует человека целиком. Я имею супругу, которой принадлежу полностью, и мои дети — это мои произведения".
Что же касается творческих сред, в таковых действительно царят непростые отношения. Одним словом — серпентарий. Хотя, если коллеги собираются на приятельские пирушки, никто никого не кусает. Принято считать, что в творческих коллективах заправляют разные группы, называя при этом евреев, бездарей или гомосексуалистов. На самом деле в искусственные начальники проходят средние по силе таланта личности с харизмой (гений и харизма – тоже вещи вполне себе совместимые) и хорошими организаторскими способностями. Обычно они стараются усреднять, а строят препятствия исключительно для пользы: так закаляется сталь.
Мы должны признать (хотя здесь никто никому не должен): искусства развиваются там, где присутствует конкурентная среда. А конкуренция бывает здоровой и не очень. Художники на самом деле устраивают не творческие состязания (хотя случаются и такие): они сражаются за заказы, ищут расположения лиц, обладающих финансовыми возможностями. Именно поэтому искусства шагают нога в ногу с коммерцией, а в последнем деле как раз много общего со всякими злодействами.
Или взять творческие союзы. Можно найти финансирование, не состоя ни в какой группе (хотя это непросто), но организация защищает твои права и помогает с публикациями и выставками. Есть даже такая профессия: "менеджмент в сфере искусств". Если ты лоялен структуре и системе, все (может быть) будет хорошо, а нонконформистам приходится труднее.
Можно вообще ничего не искать — особенно в нашу эпоху всемирного информационного пространства. Но все равно ты рано или поздно столкнешься с подлостью, завистью и корыстью. Или разбудишь все эти естественные человеческие пороки внутри себя.
Микеланджело Буанаротти. «Сотворение Адама». Фрагмент. 1511 год. Фреска Сикстинской капеллы, Ватикан.
В наше время появилась своеобразная трактовка изображения: Все боги и демоны — продукты работы человеческого головного мозга. По крайней мере, пурпурный покров по форме напоминает профиль верхней части черепа.
СЕВЕРНАЯ БАБОЧКА
Как пишет Карл Вёрман в своей "Истории искусства всех времен и народов", в саду нидерландского искусства XV столетия расцвела одна только станковая живопись, которая независимо от параллельных стремлений ее итальянской красавицы-сестры развилось из куколки в бабочку.
Север Европы подарил Миру и значительный технологический прорыв, повлиявший и на развитие искусств. В середине XV века в Германии появилось изобретение, сыгравшее огромную роль в дальнейшем развитии даже не просто искусства — культуры в целом. Речь идет о технике печати. Печатные картинки появились на несколько десятилетий раньше печатных книг. Листки с изображениями святых и текстами молитв предназначались для паломников, для нужд домашнего благочестия, просто для украшения помещений. Способ изготовления формы был тем же, что позднее стали применять в книгопечатании. С деревянной доски удалялись ножом те участки, которые не должны проявляться в оттиске на бумаге, затем выпуклые места покрывались краской, состоявшей из смеси сажи и масла, после чего печатная форма прижималась к бумажному листу. С одной доски можно печатать оттиски, пока она не износится. Техника получила название гравюры на дереве или ксилографии. Дешевый способ размножения картинок быстро вошел в обиход. Можно было подготовить сразу несколько досок с разными клише и с них печатать целые серии гравюр.
Изобретение Гуттенберга способствовало тому, что искусство шагнуло в массы. Если раньше приобрести произведение могли позволить себе люди с достатком, теперь на ярмарке можно было купить книгу или картинку по вполне демократичной цене.
Реформация здорово ударила по искусствам, ведь протестанты истово запрещали изображения святых. Только в одной стране, Нидерландах, художники нашли выход из предъявленных им жестких ограничений: помимо портрета, они стали разрабатывать и другие жанры, не подпадавшие под запрет протестантской церкви.
Лишившись церковных заказов, нидерландские художники стали искать другое применение своим уникальным способностям и быстро нашли соответствующие сюжеты. Специализация была здесь не в новинку: взять Иеронима Босха, который еще до Реформации сделал своей специальностью темы ада и адских отродий. Когда круг религиозной живописи сжался до точки, продвижение в этом направлении ускорилось. Художники стали развивать традицию, основы которой были заложены в юмористическом искусстве ''дролери'', расцветавшем на полях средневековых рукописей и в сценках реальной жизни, появившихся в XV веке. Стали складываться жанры живописи, а сценки из повседневной жизни позднее стали называть "жанром" (французское слово genre означает ''вид'', ''род'').
В мир Северного Возрождения мы заглянем через личность Питера Брейгеля Старшего (Мужицкого). О жизни этого нидерландского живописца известно совсем немного. Зато мы немало знаем про внутренний мир гения, ибо Брейгель сумел перенести на доски (писал он на мореной древесине) значительную часть своей души. Собственно, гравюрами Брейгель и зарабатывал на жизнь, а живопись, похоже для него являлась отдушиной.
Все известные нам картины Брейгеля созданы в промежутке двенадцати лет; это время, когда в Нидерландах началось жестокое правление герцога Альбы. Оно знаменовалось преследованием протестантов, причем последних нещадно вешали, что считалось позорной смертью в отличие от сожжения или четвертования. Отсюда так много виселиц на картинах Брейгеля.
Становился как художник Брейгель в богатейшем торговом городе Антверпене. Здешняя гильдия художников насчитывала 360 мастеров, по тем временам — число огромное. Известно, что Брейгель совершил путешествие в Италию, побывав в Венеции, Флоренции и Риме. Вернувшись, обосновался в антверпенской гравюрной лавке "Четыре ветра", успешном предприятии предприимчивого Иеронима Кока, чью дочь Брейгель взял в жены. Кок ради коммерческого успеха не брезговал подделками: рисунок Брейгеля "Большие рыбы поедают маленьких" подписан именем Босха, хорошо тогда ''раскрученного''. Впрочем, тогда еще безвестный Брейгель и сам пребывал под влиянием Босхианы.
То было время аллегорий. Мастера Возрождения — будь то на Севере или на Юге — зашифровывали в своих картинах всевозможные знаки и символы... эту особенность удачно используют теперь наши беллетристы и кинодятели, создавая искусные экшн–поделки. Мы до конца не поймем контекст работ Брейгеля, а уж тем более Босха. Вот взять малюсенькую картину Брейгеля "Две обезьяны": мы видим несчастных прикованных животных. Исследователи говорят: во времена Брейгеля в ходу была поговорка: "судиться из–за лесного ореха". Возможно, зверушки, позарившись на фундук, обе в результате попали в западню — об этом говорят ореховые скорлупки. Но что на самом деле думал художник, создавая свою аллегоричную картину, мы можем только предполагать. Радует, кстати, отличный вид Амстердама в окне.
Нидерланды в XVI веке были помешены на пословицах; возможно, то было выражение сопротивляющегося давлению католической Испании национального духа. Пословицы собирал главнейший авторитет того времени Эразм Роттердамский. В книге современника Брейгеля Франсуа Рабле "Гаргантюа и Пантагрюэль" есть целая глава про остров пословиц. В картине Брейгеля "Нидерландские пословицы" иллюстрированы сто пословиц. Тема: глупость, безумие, безнравственность.
Безумная Грета — тоже фольклорный персонаж. Еще ее называли Грета брюзга или Черная Грета — это баба, вечно пилящая муженька. "Безумной Гретой" тогда еще называли громадную осадную пушку. Мы так же только можем гадать, что хотел сказать художник своей "Безумной Гретой". Очевидно разве, что в огне брода нет, а всякий шаг к войне равен падению в адские бездны.
Брейгель, может быть, и не состоялся бы, если бы не у него не было зажиточных поклонников. Свои "Времена года" художник писал по заказу антверпенского купца Николаса Йонгелинка — для украшения загородного дома богатея. Были люди, тайно коллекционировавшие работы гения. Но, вероятно, жили личности, добывавшие доски Брейгеля только лишь для того, чтобы их уничтожить. Бытование искусства всегда связано с противостоянием сил Безумной Греты и всего остального.
Питер Брейгель Старший. «Безумная Грета». Фрагмент. 1562 год. Музей Майер ван дер Берга, Антверпен.
ОБУЗДАНИЕ ЕСТЕСТВА
Крылатое выражение "чем больше познаешь людей, тем больше нравятся собаки" приписывается разным деятелям — в том числе и вредным. Но факт, что псы — первые наши друзья. А когда–то они были врагами. Одно дело — приучать диких зверей, чтобы они приносили хотя бы какую–то пользу. Другое — просто на потеху выводить декоративные породы.
Приведу свою вариацию вышеозначенной поговорки: чем больше познаешь живых существ — тем с большим рвением хочется их изменить. Ну, не себя же. Люди однажды взяли волка — и принялись путем селекции его уродовать, создавая жалкие пародии на свой род.
Считается, что первыми стали выводить породы собак египтяне (хотя мы знаем, что пионерами во всех культурных делах были шумеры). На стене гробницы фараона Среднего царства Ваханка изображены пять его любимых собак. Ученые причитали клички трех из них: Газель, Черный и Поварской котел. Египтяне вывели три породы собак: терьер, борзая и такса. Все они имели охотничье предназначение, поэтому декоративными мы их считать не вправе.
Более собак египтяне любили кошек — и для жизни вечной их даже мумифицировали. А еще они разводили гусей, газелей и обезьян. А вот собак в вечную жизнь не отправляли, видимо, псы и так попадают в рай за свое умение любить людей. Еще египтяне превращали в мумии ибисов, кобр, грифов и бабочек.
Полноценное декоративное собаководство придумано римлянами. Пожалуй, кинология — единственное из искусств, которое латиняне не заимствовали у других культур. Первыми "нерабочими" собаками стали болонки, которых ценили еще и за сообразительность. Справедливости ради следует сказать, что параллельно декоративных псов породы мопс вывели и в Китае. Как мы теперь наблюдаем, число собачьих пород только множится. На выставках устраиваются состязания, а так же оценивается экстерьер. Наиболее отличившихся особей награждают медалями.
Теперь поясню, отчего я переделал высказывание о познании людей. Мы выводим декоративные породы не только гавкающих, но и мяукающих, воркующих, кукарекающих, пищащих, хрюкающих (кто бы мог подумать, что однажды создадут карликовых свиней!) и даже молчащих. Под последними я подразумеваю аквариумных рыбок.
Ежели взять все породы собак и поселить их на диком острове, в результате перекрестного спаривания через какое–то время породы сольются в нивелированный вид. Не факт, что получится исходный образец — волк: скорее всего существо выйдет такого типа, который наиболее приспособлен к условиям данного острова. Ежели там есть другие съедобные существа, псы собьются в стаи и научатся охотиться. Если же там жрать нечего... мы должны помнить, что мы в ответе за тех, кого приручили!
Но в любом случае собаки вернутся к естеству. Искусство же по природе своей искусственно. В искусстве, основанном на культуре, надобны старание и усилие, без которых даже рыбку из пруда не вынешь. Прекрасное не терпит суеты.
А еще мы, люди, выдумали культуризм, который еще именуют бодибилдингом. Строго говоря, это не выведение декоративного человека, а именно строительство тела. Если человек по своей конституции субтилен, он может накачать мышцы своего тела, но его потомство скорее всего будет все таким же субтильным.
Среди культуристов обоих полов устраиваются состязания. Специально отобранное жюри оценивает экстерьер, при этом тестирование спортсменов на интеллект не проводится. Наиболее отличившихся награждают медалями. Есть только одно опасение: как бы ради искусства не стали применять методы генной инженерии. Научные фантасты уже изобразили подобные сценарии, которые явно не внушают светлых чувств. Или мы традиционно боимся прогресса?
Кадр из фильма «Конан-варвар». 1982 год. В роли варвара-кимерийца — Арнольд Шварцнеггер (культурист, семикратный обладатель титула «Мистер Олимпия»).
АРТИСТИЧНОСТИ ИМ НЕ ЗАНИМАТЬ
Цыгане — не только самый таинственный народ нашей планеты, но еще и самый близкий к искусствам. Именно благодаря цыганам возникли такие замечательные явления культуры как фламенко в Испании, танец живота на Ближнем Востоке, цыганочка с выходом в России и гадание на картах везде.
Слово "цыган" для цыгана звучит оскорбительно; себя они именуют "ромале". Подсчитано, что в лексике цыган треть слов имеют санскритские корни. Есть версия, что цыгане — одна из каст древнеиндийского общества, зарабатывающая на жизнь пением, игрой на музыкальных инструментах, ремеслами и гаданием. Якобы цыгане перекочевали из Индостана после того как туда пришли исламисты. Поскольку у цыган нет традиции летописания, они и сами не помнят, откуда (и главное — зачем) пришли. Интересно, что испанцы и британцы называют цыган "египтянами", французы — "богемцами", венгры — "фараоновым племенем". Прозвище "египтяне" цыгане скорее всего получили в Византии, где они занимались цирковым искусством, как и гастролеры из Египта. Самоназвание "ромы" возникло так же в Византии, граждане которой, напомню, именовали себя "ромеями". В Европу цыган вытеснили турки. Но это только версия.
В Индии до сих пор проживают кастовые группы, этнически близкие к цыганам: наты (акробаты), бади (музыканты), саперы (заклинатели змей) и бихары (уличные артисты). Современные генетические исследования показали, что предки нынешних цыган ушли из Индии около полутора тысяч лет назад группой численностью около тысячи человек, а потом размножились и рассредоточились.
Моя мама долгое время служила в театре "Ромен" знала цыганский язык и очень уважала эту нацию. Но она имела дело с профессиональными артистами, которые утверждали, что цыгане неоднородны: есть племена творческие, а есть попрошайки и конокрады. К слову: слова "тырить", "хавать", "лабать" — цыганские.
А цыганская страсть в искусстве, по мнению знатоков, вот от чего: у цыган не принято прикасаться к чужой женщине, даже в танце. Вот и приходится сублимировать. Что самое главное, ромалы оплодотворяли иные культуры (в духовном, конечно, смысле), даря людям ощущение возможности свободы. Как там у Вертинского: "И легко мне с душою цыганской кочевать никого не любя".
В своей книжке об истории искусств я особо выделяю только две нации: евреев и цыган. Фашисты их тоже выделяли — только в другом смысле. Легко ответить, почему: творчески настроенные евреи и цыгане расширяют наши представления о бытии, открывают нам новые горизонты. То же самое делают все без исключения художники. Такого рода людей немало и у других народов. Тоталитарные режимы "выскочек" обычно стараются ограничить в правах, а то и в жизни. А потом палачи плачутся в жилетки: "Мне приказывали, я всего лишь — несчастная жертва обстоя–я–ятельств!.." Как там один гениальный еврей написал в сказке о Драконе: "Но почему ты, скотина, был лучшим учеником?"
Франц Хальс. «Цыганка». 1628 год. Лувр, Париж.
ПОЭТ И ВИСЕЛЬНИК
Мы уже не раз вспоминали о том, что жизнь художника — тоже своего рода произведение искусства. В русской культуре интересны личности Аввакума Петрова, Михаила Лермонтова, Сергея Есенина, Варлама Шаламова, Владимира Высоцкого, Сергея Довлатова, Бориса Рыжего и других ярких личностей с драматической судьбой. Все они одарены были в разной мере, но единит их подверженность страстям, как говорится, существовали "на полную катушку". Хотя некоторые просто бухали и чудили, как тот же Венедикт Ерофеев, или же Николай Рубцов. Про каждого можно насочинять остросюжетные опусы из серии ЖЗЛ, да, собственно, уже насочиняли.
Такого рода деятели зафиксированы и в иных культурах. Звездою Франции эпохи Возрождения был очень сомнительный человек по имени Франсуа Вийон, имя которого овеяно легендами и тостами. Факт, что сборники его стихов стали издаваться почти сразу же после изобретения печатного станка. У французов до сих пор в ходу поговорка о том, что книгопечатание появилось именно для тиражирования книг Вийона.
Я бы сказал, слава Вийона похожа на похождения нынешних рэперов, своеобразных менестрелей цифровой эпохи. Все та же нехорошая репутация, гопническая и хулиганская тематика да разгульная жизнь. Вот только не знаю, будут ли тексты звезд рэпа интересны потомкам.
Привычный фон существования Франсуа Вийона — грабежи, поножовщина, "ходки" в тюрьмы и смертный приговор. Романтика криминального бытия. После взрыва популярности — долгое забвение: перерыв в печатании стихов Вийона длился с 1542 по 1723 годы. Впрочем, единственное издание XVIII века замечено обароченной публикою не было, а подлинное художественное воскрешение Вийона случилось только в 1832 году.
Вийон — поэт и злодей в одном лице, свою амбивалентность сделавший индивидуальным стилем. Как метко заметил Пушкин, Вийон "воспевал в площадных куплетах кабаки и виселицу, почитаясь первым народным поэтом". Вийон родился то ли в 1431, то ли в 1432 году в Париже, а фамилия его была то ли Монкорбье, то ли Делож. После ранней смерти отца мальчика усыновил каноник церкви Сен–Бенуа–ле–Бетурне Гийом де Вийон. Когда парнишке исполнилось двенадцать лет, каноник определил приемного сына на факультет искусств Парижского университета. Надо сказать, что в то время по античной александрийской традиции искусства не отделялись от наук, и после окончания факультета искусств можно было стать юристом, архитектором или теологом.
Латинский квартал времени Вийона был веселым местом. Студиозусы шалили в меру своих фантазий. Известна тяжба вокруг камня, прозванного в народе "Чёртовым бздёхом"; он лежал возле дома набожной старухи Катрин Брюйер, и с него фанатичка любила наставлять на путь истинный заблудших девиц. Несколько раз школяры увозили этот белый валун к себе в кампус и устраивали вокруг него "ритуальные поклонения", и якобы заводилою в этих шалостях был Вийон.
Может быть, из Вийона и вырос бы достойный гражданин Франции, но однажды в драке он смертельно ранит ножом некоего Филиппа Сармуаза. Известна дата трагедии: 5 июня 1455 года. Несмотря на то, что Сармуаз перед кончиной успевает заявить, что в конфликте виноват он, Вийон вынужден несколько месяцев скрываться от правосудия. За это время он, видимо, вступает в криминальное сообщество и уже в качестве состоявшегося бандита "берет кассу" Наварского колледжа.
Дальше уже вступает в силу закон приумножения легенд. Якобы в том деле Вийон только "стоял на шухере", но ему почему-то достается четверть от награбленных пятисот золотых экю. Он снова в бегах, и, видимо, на дне не отсиживается. Сколько веревочка не вейся — все равно виселица будет ждать новых клиентов. Вийона летом 1461–го "вяжут" в Орлеане и приговаривают к смерти. И тут — удача: по случаю прибытия трехлетней герцогини Марии Орлеанской объявляется амнистия: Вийон с сообщниками оказываются на свободе.
Но недолго: в октябре того же года Вийона арестовывают в городке Мэн–сюр –Луар. Местный епископ держит разбойника в яме и пытает, добиваясь неких признаний. Вийон держится, никого не выдавая. И здесь снова улыбка Фортуны: через Мэн проезжает свита молодого короля Людовика XI, а по обычаю того времени освобождаются все узники, оказывающиеся на пути монарха.
И это они зря: через месяц после освобождения Вийон снова задержан за кражу — теперь уже в Париже. Впрочем, за недостаточностью улик рецидивиста отпускают. Очень скоро в драке тяжело ранен папский нотариус. Среди арестованных — Вийон, которого вновь приговаривают к виселице. Видимо, за него хлопочет приемный отец, ибо смертную казнь заменяют на десятилетнее изгнание из Парижа. С той поры (5 января 1463 года) следы поэта теряются. Возможно, кто–то ему в кабацкой пьяной драке саданул под сердце финский нож.
Теперь — вопрос: а при чем здесь, собственно, искусство? Видимо, вы невнимательно читали. Искусство — сама жизнь Франсуа Вийона, пусть и с отрицательным знаком. И разве вам не захочется ознакомиться с творениями столь экстравагантной личности...
У творчества Вийона те же корни, что и у нашего "русского шансона", иначе говоря "блатняка". Мы можем по–разному относиться к этому культурному пласту, но он — часть, не побоюсь этого словосочетания, духовной культуры нашей страны, граждане которой делятся на тех, кто уже сидел, кто еще не сидел, и тех, кто охраняет. Да, в мире не знают наших Михаила Круга, Аркадия Северного, Александра Новикова и иже с ними. Зато мы знаем Вийона и прекрасно понимаем, о чем он нам говорит. В наше время искренность и прямота многого стоят.
В мире существуют притоны, бордели, "малины". И в них тоже живут люди, пусть и с нездоровыми душами. Они существуют "по понятиям", несколько отличающимся от законов здорового общества. Но, как говаривал булгаковский Воланд, и милосердие, бывает, стучится в их двери.
Жан Фуке. «Дева Мария». Правая створка Меленского диптиха. 1450 год. Королевский музей изящных искусств, Антверпен
ВЫЧУРНЫЙ ВЕК
Противопоставление игре — ритуал, ибо в нем все предсказуемо. Барокко — кажущаяся игра, которая по сути и есть сумма ритуальных действ. Все барокко можно условно назвать глобальным "марлезонским балетом", с сомнительной эстетической нагрузкой и нулевым творческим потенциалом.
Возникновение классического балета так же связано с Барокко, и еще — с Францией, где хореография стала развиваться после того как итальянская аристократка Екатерина Медичи вышла замуж за наследника французского престола Генриха II. Да и само слова "балет" и "спектакль" имеют итальянское происхождение.
На вопросах балетного искусства особо останавливаться не буду: так сложилось, что в мире восторжествовала русская балетная школа, и этим мы должны гордиться. На самом деле у нас не так и много предметов для гордости.
И по поводу разделения эпох на "века": конечно же, это условность, ибо по большому счету не было ни готики, ни Ренессанса, ни Просвещения. Просто нам все яснее становится после развешивания ярлыков, чем и занимаются предназначенные для этого специалисты. Мне симпатичнее иной культурологический подход: совершается открытие — и его потенциал разрабатывают хорошие и разные авторы. Чаще всего даже и не помнят, кто именно изобрел то же сфумато (в живописи) или полифонию (в музыке). У достижений полно отцов, а позор всегда остается сиротой.
Итальянцы эпохи Возрождения обозвали "готикой" стиль, который они считали варварским, принесенным племенами готов — разрушителей Римской империи. В слове же "маньеризм" различим первоначальный смысл манерности, поверхностной подражательности, в чем обвиняли критики XVII века художников предшествующей поры. Слово "барокко", означающее "причудливый", "нелепый", "странноватый", также возникло позднее как язвительная насмешка, как жупел в борьбе со стилем XVII века. Этот ярлык пустили в ход те, кто считал недопустимыми произвольные комбинации классических форм в архитектуре. Словом "барокко" они клеймили своевольные отступления от строгих норм классики, что для них было равнозначно безвкусице.
На самом деле все было не так просто. В России невзирая на борьбу с религией в известное время сохранилось немало архитектурных памятников, относящихся к стилю барокко (чаще всего его у нас называют "нарышкинским барокко"). Они прекрасны, мы гордимся нашими шедеврами.
Время Барокко совпало с политической эпохой Абсолютизма в Европе, когда аристократы ставили себя слишком высоко по отношению к плебсу, если точнее, черни. Мещанин, ремесленник, крестьянин были "креатурами", иначе говоря, "существами с человеческим обликом". Примерно так относятся к простому народу наша сегодняшняя элита, строящая барочные замки на Рублевке.
Пышность, великолепие, величие — а на самом деле пошлость "марлезонского балета". "Король–Солнце" Людовик XIV, тот самый, при ком расцвело балетное искусство, довел Францию до ручки — зато стоял во главе всей этой высокородной звездобратии. Мы любуемся французскихми барочными замками не подозревая, что они были бельмом на глазу у простых людей того времени. Такова особенность: про прошествии лет даже банальные, бесполезные и глупые вещи представляются милыми и забавными.
Ко времени Барокко можно отнести и появление культуры излишества в одеянии. До XVII века одежда могла быть и пышной, но она всегда являлась дополнением человека. Абсолютизм привнес новшество: наряды уже могли жить сами по себе, носитель же — ходячий манекен.
Как это ни странно, первыми законодателями столь глупого явления стали католики–испанцы. Именно они придумали величественные формы одежды, носивший которую казался неприступным. Вычурные наряды к тому же вынуждали держать дистанцию, что помогало в ритуалах. Достойным учеником напыщенных испанцев стал "Король–Солнце", введший кроме того пышные парики. Дамам достался не менее грандиозный головной убор фонтанж, названный в честь мэтрессы Людовика XIV. Головы женщин из высшего общества представляли собой целые театральные сцены, иллюстрирующие все — от пастушков с коровами до дерущихся на дуэли любовников. Юбки превратилась в настоящие чудовища, похожие на движущиеся бочки. И нужно было следить за тенденциями — как собачка ловит каждое движение своего хозяина.
Человек времени барокко, моралист и царедворец Жан де Лабрюйер по этому поводу писал: "Н. богата, у нее отличный сон и прекрасный аппетит. Она мнит себя счастливой и вдруг обнаруживает, что мода на прически вдруг изменилась и она отстала!.."
По счастью глупость буйствовала не во всех странах Старого Света. И все же Барокко — эпоха, подарившая нам непревзойденную музыку, в частности — Иоганна Себастьяна Баха. Когда Баха спрашивали, как он дошел до такого совершенства в искусстве, он обычно отвечал: ''Мне пришлось быть прилежным; кто будет столь же прилежен, достигнет того же''. В сочинениях Баха есть элементы почти всех явлений будущей музыки, вплоть до XX века. Кто-то подсчитал, что для записи всех музыкальных сочинений Баха (без использования скорописи) не хватило бы всей его жизни. Бах был популярен во все эпохи, кроме одной — той, в которую ему довелось жить и работать. Современники и следующее за ними поколение музыкантов попросту не смогли усвоить то количество нового, которое содержится в его музыке.
Никола Пуссен. «Царство Флоры». Фрагмент. 1631 год. Галерея старых мастеров, Дрезден.
ТИХИЕ ГОЛЛАНДЦЫ
В северной части Нидерландов, Голландии смогли сопротивляться буйной агрессии барокко, предпочитая сдержанную трезвость. Голландские художники не могли рассчитывать и на устойчивое поступление заказов. Нужно было вначале написать картину, а затем найти для нее покупателя и такое положение художественных дел сложилось впервые.
У живописца в Голландии было два выхода: или самому отправиться на рыночную площадь, на ярмарку, чтобы продать свой товар, или сбыть его посредникам, торговцам картинами, а они, хотя и избавляли его от хлопот по продаже, назначали самые низкие цены, чтобы самим получить доход. Конкуренция была жестокой, лавки торговцев искусством были переполнены предметами искусств, и художник средней руки мог обеспечить себе прочную репутацию только путем специализации в том или ином жанре. Одни мастера рисовали фрукты, другие — интерьеры, третьи — мясо. И, надо сказать, в своем амплуа они старались делать это блистательно.
Голландцы вслед за гениальным венецианцем Джорджоне открыли миру пейзаж. Вы не злитесь, пожалуйста, на мою привычку эксплуатировать слово "гений": таковым я считаю всякого, кто придумывает что–то новое. "Малые голландцы", всю жизнь варьировавшие одни и те же изобразительные приемы и мотивы, прояснили ту истину, что сюжет в живописи не имеет первостепенного значения, главное — реализация, причем, сразу в нескольких смыслах.
Мы взглянем на голландское изобразительное искусство XVII века сквозь призму творчества Йоханнеса (Яна) Вермеера Делтфского. Родившийся день в день в день и крещеный вместе с будущим изобретателем микроскопа Антоном Леувенхуком, Вермеер использовал в создании своих картин современные (для ег эпохи) оптические технологии — вплоть до камеры обскуры. Правда, после смерти художника в его доме не нашли ни одного оптического прибора.
Своим прародителем Вермеера считают и импрессионисты, и художественные фотографы, и гиперреалисты. Кстати, для своего времени он был очень дорогим художником. Вермеер рос в семье торговца произведениями искусства, как говорится, "варился в художественном бульоне". Унаследовав дело отца, Йоханнес стал авторитетным экспертом, отличавшим оригиналы мастеров (преимущественно итальянских) от копий или подделок. В те времена тоже хватало фальсификаторов. В первые годы самостоятельного бизнеса (еще он владел постоялым двором на рыночной площади Делтфа) Вермеер не бедствовал и мог позволить себе трудиться над каждой своей работой с толком, чувством и тщанием. Всего после него остались 35 картин. Сюжеты у Вермеера преимущественно типовые: портрет в интерьере, но что–то в этих работах притягивает взор, завораживает.
Ничего особенного в его жизни не случилось. Умерший на сорок третьем году жизни, Вермеер оставил свою жену Катарину с одиннадцатью детьми. Вдова жаловалась на свое положение, просив объявить ее банкротом. В доме между тем из произведений художника оставалась только одна его картина: "Искусство живописи". Когда ученый Леувенхук, будучи душеприказчиком ушедшего друга, выразил желание отдать работу за долги, вдова решительно выступила против.
Возможно, Вермеер так и остался бы заурядным "малым голландцем", но однажды критик Теофил Торе–Бюрже, прогуливаясь по залам музея в Гааге, "зацепился глазом" за маленький пейзаж "Вид Делфта", источающий живой голубоватый свет. Особенно живо там было изображено низкое голландское небо. Француз поставил задачу собрать каталог работ безвестного художника, творчеством которого вскоре заинтересовались и другие ценители живописи. С легкой руки Торе–Бюрже Вермеер получил прозвище "делфсткий сфинкс".
Чувство пространства, чувство света, пластическое чувство, чувство гармонии... очевидно, что Вермеер любил своих моделей, любил мир, обожал воздух, который умел передавать красками на холсте. О картинах Вермеера высказался Винсент Ван Гог: "Я не могу написать так же красиво, но меня это захватывает настолько, что я даю себе волю, не думая ни о каких правилах".
Ян Вермеер Делфтский. «У сводни». 1656 год. Дрезденская галерея.
ИЩИТЕ ЖЕНСКОЕ НАЧАЛО
Вы наверняка заметили, что автор тяготеет к искусству мужчин, которые в свою очередь время от времени тяготеют к женщинам. Если взять на вооружение мою интерпретацию всемирной истории искусств, получится, слабой половине человечества остаются разве что ткачество, танец живота, надгробные плачи и умение... как бы это помягче–то выразиться... тешить мужчин. Впрочем, ближе к концу моей книжки мы узнаем, что дамы за пояс заткнули кавалеров и в иных творческих областях.
Есть и у меня и еще один очевидный перекос (причем, не последний): зациклило меня на искусствах Западной Европы. То есть, получается, я оборзе... то есть, обозреваю творческие потуги жителей довольно небольшой территории — ежели охватить масштаб всей планеты.
Поэтому давайте–ка обратимся к Индии, у обитателей которой, как я уже говорил ранее, мозги устроены несколько иначе. В период, совпадающий с Европейским Возрождением, Индостан был раздроблен на множество государств. В этой ситуации значительно окреп потомок Тамерлана Захируддин Мухаммад Бабур, бывший правитель Ферганы, изгнанный из Средней Азии узбеками, пришедшими из Сибири.
Восток — дело вовсе не тонкое, а скорее утонченное. Человеку Востока надобен сильный правитель, в таком случае азиат спокоен и беспрекословен. Бабур — нормальный такой тиран со всеми причитающимися плюсами и минусами. Наняв отважных афганских воинов, Бабур разбил несколько армий и в конечном итоге овладел всей долиной Ганга.
Несмотря на варварское происхождение, Бабур любил искусства и даже сам сочинял стихи. Он правил Индией пять лет, а перед смертью отдал ее в правление старшему сыну Хумаюну, другим же сыновьям дав отдаленные Пенджаб, Кабул и Кандагар. Младшим это не понравилось, и они стали воевать с Хумаюном, в результате последний бежал из Дели в Синд и там женился на четырнадцатилетней дочери местного мусульманского начальника. Братья не ставили родственничка в покое; боясь преследования, старшенький подло бежал из Синда в Иран, бросив даже своего новорожденного сына Акбара, которого взял на воспитание правивший в Кабуле брат Хумаюна Камран.
Сыновья великого Бабура так и не поладили между собою. В результате множества боевых действ на трон возвели Акбара, которому к тому времени исполнилось тринадцать лет. Вскоре, в 1556 году произошла решающая битва на Панипарском поле: сражались моголы (не путать с монголами!) и индусы. Верх уже брали последние, но шальная стрела угодила в глаз индусскому полководцу Хему. Тот упал со своего боевого слона... не видя начальника, отважные наемные воины разбежались. Это тоже часть восточного менталитета. С той минуты началось почти полувековое правление Акбара, который своей столицей сделал Агру на реке Джамна.
Великая Могольская империя объединяла слишком непохожие племена и народы, говорящие на разных языках, поклоняющиеся разным богам, да еще и разделенные на касты. Успешно противостояли моголам только португальцы, владевшие портовыми городами Индии. Но Акбар был искусным политиком, следовавшим главному закону Азии: стремись к завоеванию, иначе завоюют тебя. Еще Акбар основал свою собственную религию, назначив себя же ее пророком. Позднее ученые назвали ее "монотеистическим парсийским индуизмом". По своей идее религия Акбара должна была вобрать в себя все лучшее из ислама и индуизма, и даже с элементами зороастризма и буддизма, но идея в конечном итоге не прижилась, а вылилась в кровавые столкновения мусульман с индуистами, которые, к слову, продолжаются по сию пору.
Как обычно бывает, после смерти тирана наступает смута. Сын и наследник Акбара Джахангир воевал со своими же сыновьями, в итоге победил один из последних — Шах–Джахан. Именно при Шах–Джахане появилось самое прекрасное архитектурное произведение человечества: мавзолей Тадж–Махал (в переводе с персидского: Величайший Дворец). Шах–Джахан очень любил свою супругу, Избранницу Дворца Мумтаз Махал. Она умерла в возрасте тридцати шести лет при родах четырнадцатого ребенка. Великий Могол пригласил для строительства усыпальницы лучших мастеров из Багдада, Стамбула и Самарканда, приказав им в камне выразить всю силу своей любви. Беломраморный комплекс строился двадцать лет. На другом берегу Джамны Шах–Джахан хотел возвести такой же мавзолей для себя, только из черного мрамора. Не получилось — все войны, войны... Да к тому же один из сыновей Шах–Джахана заключил своего престарелого папеньку в крепость Агру. В бойницу старец мог наблюдать памятник своей возлюбленной. Жестокий век, черствые сердца, но отца сынок все же похоронил в Тадж–Махале, возле мамы.
Такова легенда. Факт, что после смерти Шах–Джахана империя Великих Моголов пришла в упадок и все закончилось печально — правда не для мемориального комплекса Тадж–Махал, который по камушкам таки не растащили. А могли бы.
Многие историки сходятся в том, что сын Шах–Джахана посадил своего отца за чрезмерную расточительность: в империи царил голод, люди вымирали, а старик страдал сантиментальностью. Сына звали Аурангзеб; он был аскетом и религиозным фанатиком. Отменив в Империи Моголов установленную предками веротерпимость, Аурангзеб породил ненависть в среде индуистов и буддистов. Кстати, он тоже построил прекрасный мавзолей для своей любимой жены Рабии уд–Дуррани — но настолько скромный, что в народе его прозвали "Тадж–Махалом для бедных".
Тадж-Махал, Индия.
НЕ ЧИТАЛИ, НЕ ПОЧИТАЛИ
А что же, спросите вы, происходило с искусствами в Северной и Южной Америках? Неужто народы, населявшие эти громадные пространства, ничего выдающегося так и не создали — кроме, разве, странных титанических рисунков в долине Наско... Здесь надо отметить факт: американские культуры доколумбовой эпохи плохо взаимодействовали и духовно не взаимообогащались, а, возможно, и вовсе не знали друг о друге. В Евразии же наоборот даже слишком знали, отчего и происходило развитие искусств.
Когда испанцы принялись покорять полуостров Юкатан (названный так потому что индейцы все время твердили пришельцам: "я тебя не понимаю" — и это звучало: "сию ка тан"), они застали высокую цивилизацию, приближающуюся, впрочем, к своему упадку. Многие города майя уже были брошены, хотя в большинстве все же кипела жизнь.
Напомним, что европейцы долго не могли решить, есть ли у индейцев душа, то есть, являются они людьми либо тварями. Францисканский монах Диего де Ланда, развивая Конкисту (завоевание земель), учредил в Америке инквизицию, дабы изгнать из майя языческий дух. В Гватемале и на Юкатане были собраны книги майя, которые сожгли во время торжественного аутодафе в последней столице майя Мани 12 июня 1562 года. После себя Ланда оставил прекрасную хронику "Сообщения о делах в Юкатане", где в частности написано: "Мы у них нашли большое количество книг с этими буквами, и, так как в них не было ничего кроме суеверия и лжи демона, мы их все предали огню". Письменность майя гости со Старого Света, конечно же, не понимали, но на всякий случай все равно обозвали содержимое ересью и потрудились от таковой избавиться.
Испанцы взялись за Юкатан после того как уничтожили почти всех индейцев на Кубе: для работы на приисках нужны были рабы, которые по ряду причин в неволе не выживали. Коренные жители Юкатана наоборот сопротивлялись отчаянно и несколько испанских экспедиций не достигли своей цели. Успех сопутствовал дону Франсиско Монтеха, который предложил системный подход: а именно сей славный идальго ввел обычай кормить собак мясом убитых индейцев. Мерзкое дело продолжил сын, Монтеха Второй, который основал первый европейский город на Юкатане, Мериду — прямо на развалинах индейского города Тихоо. Покорение майя длилось сто пятьдесят лет, и оно сопровождалось уничтожением культурных ценностей индейцев. Последний оплот майя, Тайясаль пал 14 марта 1597 года. В поверженной твердыне испанцы насчитали 14 храмов, один из которых был посвящен Цимин Чаку (Громовому тапиру). Цимин Чак — любимый конь отважного завоевателя Юкатана Эрнандо Коретеса. Проходя Тайясаль в 1525 году, дон Кортес оставил на попечение местных жителей своего раненого коня, которого те сделали божеством. Майя пытались кормить жеребца лучшими яствами, в особенности — мясом, но он исдох. Индейцы создали каменное изваяние лошади и подобострастно ему поклонялись. Тайясаль был стерт испанцами с лица земли — вместе со всеми языческими идолами. Теперь на его месте красуется уютный городок Флорес.
Флорес, Гватемала.
РЫЦАРЬ ЗАБАВНОГО ОБРАЗА
Литераторы эпохи Ренессанса свою эпоху называли "постилиминиумом", что в переводе с латыни означает: "восстановление в правах". Распространено мнение, что писатели Возрождения были гуманистами, то есть, авторами, ставившими человека выше условностей вероисповеданий, гражданства или социального положения. На самом деле мастера слова имели самые разные убеждения.
К примеру, ровесником Рафаэля Санти был немец Корнелиус Агриппа, издавший книгу "Трактат о недостоверности и тщете наук". Искусный врач, друг Эразма Роттердамского доказывал, что нет ничего более опасного и гибельного для человека, его тела и его души, чем искусства и науки. Искусство вообще — область фикций и пороков. Взять музыкантов: по мнению многих они видят в музыкальной гармонии подобие божественного начала. На самом деле музыка полна прелести и очарования. "С музыкой, – пишет Агриппа, – связано искусство танца, сколь благосклонного к любви, столь дорогого юным девам, которые вместе с ним теряют и свою честь. И всюду ложные мнения, ложные суждения..."
Агриппа топчет искусство астрологии, которое тешит нечестивое любопытство, ругает магию и даже еврейскую каббалу: "В ней ничего нет кроме лжи и суеверий". Пирография — искусство войны, живопись и скульптура наполняют дома недостойными образами и ведут к идолопоклонству. Кто теперь помнит Корнелиуса Агриппу Неттесхеймского, который, кстати, умер всеми забытый и в нищете...
В то время в Испании царил культ рыцарства; идальго были суперменами вышеозначенной эпохи, символами чистоты помыслов и благородства. Подогревался культ рыцарскими романами, которые в те времена были популярны не меньше сегодняшних телесериалов.
Однажды сухорукий пленник Севильской тюрьмы Мигель де Сервантес Сааведра принялся сочинять пародию на рыцарский роман. За спиной у писателя были тяжелое ранение в морской битве с турками, африканский плен... на сей раз за решетку он угодил за лихоимство, иначе говоря, за растрату казенных средств.
Получилось, Сервантес создал роман, который, по словам Достоевского, человечество предъявит на Страшном Суде — не в качестве обличающего документа, а как оправдание. Читается роман тяжело — слишком для нашего времени вычурно, велеречиво, да к тому же там немало лишних, не относящихся к основной теме вставок. И все же нелепые похождения сдвинувшегося на чтении второсортной литературы Дон Кихота чем–то трогают представителей разных культур нашей планеты. К слову: бывает, сдвигаются и на чтении литературы высшего сорта, и об этом мы в скором времени поговорим.
Вещь юмористическая: в те времена, если где–то смеялись, со стороны думали, что люди читают "Хитроумного идальго Дон Кихота Ламанчского". Жанр литературной пародии Сервантес вовсе не выдумал: еще до его посадки в тюрьму в ходу были забавные "Роман о Роберте–дьяволе" и "Жизнь Ласарильо из Тормеса". Собственную позицию обозначает сам Сервантес, завершая свой роман словами: "Единственным моим желанием было внушить всем людям отвращение к лживым и нелепым вымыслам рыцарских романов". Кстати: а сегодня никто не хочет талантливо показать глупость и нелепость всех нынешних фэнтези?
История рыцарского романа в Европе богата и полна причуд. Таковые начали сочинять еще до изобретения книгопечатания, причем, наиболее плодовитыми были ныне забытые авторы из Франции, Италии и Португалии. Печатный станок позволил удешевить процесс, и появилось нарицательное выражение "веревочные книги", ибо эту лубочную литературу на ярмарках развешивали на веревках. Самыми популярными в эпоху Сервантеса были серийные поделки про "Амадисов" и "Пальмеринов". Не стоит ругать беллетристику; специалисты узревают в одном из популярных романов, носящем название "Амадис Галльский", ошеломительную фантастику, богатство и красоту утонченной культуры рыцарства. Роман об Амадисе несет лучшие черты Ренессанса, и лишь вина случая в том, что некогда модное стало старомодным. "Дон Кихота" тоже ждал блестящий успех, у Сервантеса даже появился соперник, скрывавшийся под псевдонимом Алонсо Фернандес Авельянеда, который сочинил свое не менее успешное продолжение "Дон Кихота". Но время рассудило по–своему.
Здесь и вижу загадку посложнее Джокондовой улыбки. Попытка воспарить над пошлостью человеческой жизни — лишь один из слоев. Вероятно, чудо "Дон Кихота" в том, что он абсолютно правдив. До счастливой посадки в тюрьму Сервантес пытался сочинять театральные комедии, но успеха не обрел. Написал сентиментальный роман "Галатея", который удалось даже издать. То есть, литературный опыт был — оставалось найти только свою тему.
Всего в своей жизни Сервантес имел три "ходки" в тюрьму: первые две — за финансовые преступления, третья — за соучастие в убийстве. Биографы доказали, что во всех случаях имело место злосчастное стечение обстоятельств. Полагаю, и они исходили из ложного убеждения о том, что де гений и злодейство несовместимы. Испанец за все свои деяния отыгрался игрою пера и воображения. Как часто бывает у гениев, могила Сервантеса утеряна.
Сальвадор Дали. Иллюстрация к «Дон Кихоту». 1946 год.
А НЕ ЗАМАХНУТЬСЯ ЛИ НАМ...
Четыреста лет кряду некоторые деятели упорно доказывают, что Шекспир — фикция, на самом деле гениальные вещи создавал пожелавший остаться скромнягой представитель знатного рода. Тот же мелкий актеришко, сын перчаточника так и сдох бездарностью, унеся в могилу тайну подлинного гиганта мысли.
Есть интересный документ: памфлет теперь уже забытого драматурга Роберта Грина, который, умирая в нищете, излил яд в меру своего дарования. Работа, названная "На грош ума, купленного за миллион раскаяния", обыгрывает фамилию Шекспира, которая на русский переводится как "копьетряс". Грин обзывает своего коллегу и, видимо, соперника всякими выражениями, самые мягкие из которых: "ворона, щеголяющая в наших перьях" и "мастер на все ручки, воображающий себя единственным потрясателем сцены".
На самом деле не сохранилось ни единой строки, писанной рукою Шекспира — кроме подписей под официальными документами, которые столь корявы, что возникает сомнение в том, что Шекспир был адекватен. Точнее, есть предположительно два слова, но об этом чуть позже. Еще в XVIII веке про него писали: "Все, что мы знаем о Шекспире — это то, что он родился в Стретфорде на Эйвоне, женился, родил детей, уехал в Лондон, стал там актером, написал пьесы и поэмы, вернулся в Стретфорд, составил завещание и умер".
Шекспир не изобрел ни одного оригинального сюжета, но в истории литературы так и бывает: главное — не выдумать историю, а достучаться ей до людских сердец. Поскольку театральная культура в Англии глубока и разнообразна, пьесы на те же темы писались и другими, менее удачливыми авторами. В конце XVI века английский народный театр собирал на свои представления огромные толпы народа, впитывавшие все революционные идеи и подражавшие смелым героям, которые в борьбе отстаивали свое человеческое достоинство. Количество театральных трупп неуклонно возрастало, представления из постоялых дворов и городских площадей переместились в специально выстроенные для этого помещения.
В 1576 году в Лондоне был возведен первый театр, который так и назывался: ''Театр''. За ним последовало строительство сразу нескольких театральных зданий: ''Куртина'', ''Блэкфрайерс'', ''Роза'' и ''Лебедь''. Городской совет общин, заботясь о покое благочестивых граждан, своим приказом запретил устраивать театральные представления в самом Лондоне; ставшие модными театры стали размещать на южном берегу Темзы, в районе, который находился за чертой власти совета.
Театры могли вместить до двух тысяч зрителей. Основная масса публики, состоявшая из простого народа, смотрела спектакль стоя, богатые же горожане занимали места в галереях, которые тремя ярусами располагались в круглых стенах театра. Королевский указ приравнивал артистов к бездомным бродягам и предусматривал наказание труппам, которые не имели богатых покровителей. Несмотря на жесткое отношение к театрам со стороны властей, их популярность возрастала год от года и число их увеличивалось.
В 1599 году был выстроен театр ''Глобус'', в котором и работал Шекспир. Труппа, которой Шекспир руководил со своим другом. актером Ричардом Бёрбеджем, именовалась ''Слуги лорда-камергера'' (позже — "Слуги короля"). Она состояла из двенадцати человек, которые должны были исполнять по несколько ролей в одном спектакле. Женские партии играли миловидные юноши, добиваясь пластичностью движений и лиричностью голоса достоверного исполнения.
В Англии в эпоху Шекспира царили разврат и моральное разложение: по крайней мере так считали современники. В английской передовой мысли ведущим направлением стал либертинаж, или свободомыслие, которое во многом повлияло и на театр. Позднее эта манера поведения приняла специфическую форму и стала называться остроумием. Вероятно, на этом Шекспир с партнерами и строили репертуарную политику. Полюс к тому — обильное заимствование из других авторов.
Дотошные специалисты насчитали в пьесах Шекспира 750 прямых цитат из "Опытов" француза Мишеля Монтеня. Однажды в библиотеке Британского музея нашли английский перевод "Опытов", и на полях книги было начертано "mors incerta" (неведомая смерть). Предположили, что буквы вывел Шекспир, что, конечно, маловероятно. Но, поскольку для Англии Шекспир — это "ихнее всё", само собою, раздули сенсацию. Именно в этой книге перевода Джона Флорио и обнаружили прямые цитаты.
Гений компиляции? Здесь что–то другое, гораздо более сложное. Приписываемые Шекспиру несомненно прекрасные сонеты совершенны, глубоки, прекрасны. Они посвящены мужчине, предположительно, лорду Саутгемптону. Еще Шекспир сочинял эротические поэмы, весьма популярные в его время. Если что — они об отношениях мужчин с женщинами. Но еще Шекспир создал главное: тот самый литературный английский язык, на котором создано великое множество гениальных текстов.
Джон Эверетт Милле. «Офелия». 1852 год. Галерея Тейт, Лондон.
Милле принадлежал к движению прерафаэлитизма. Одна из ключевых идей братства прерафаэлитов состояла в том, что природа должна изображаться максимально достоверно, поэтому даже цветы на картине выписаны с ботанической точностью.
БЛУДНЫЙ СЫН
Рембрандт Харменс ван Рейн родился в университетском городе Лейдене, в семье мельника. Некоторое время он обучался в университете, но скоро покинул его, решив стать художником. Его первые опыты заслужили похвалу ученых знатоков, и в двадцать пять лет он перебрался в многолюдный, кипящий торговой деятельностью Амстердам. Здесь Рембрандт сделал быструю карьеру портретиста, женился на девушке из богатой семьи, купил дом, занялся коллекционированием произведений искусства и редкостей, продолжая неустанно работать. Когда в 1642 году умерла его жена, он стал наследником значительного состояния, но интерес публики к его искусству начал падать, он все больше запутывался в долгах. Дошло до того, что кредиторы продали его дом, а коллекцию выставили на аукцион.
Только поддержка второй жены и сына спасла Рембрандта от полного разорения. Они зачислили его служащим своей фирмы по торговле художественными произведениями, что дало ему возможность работать в свое удовольствие. Но верные компаньоны ушли из жизни раньше него, и перед смертью у Рембрандта уже не оставалось ничего кроме изношенных одежд да принадлежностей живописца.
Перед смертью Рембрандт написал "Возвращение блудного сына", картину, глядя на которую через двести лет Эжен Делакруа сказал: "Теперь я понимаю, что правда — самое прекрасное и самое редкое на свете". Шедевр этот находится у нас в России — в "Эрмитаже": работу в свое время приобрела Екатерина Великая, что говорит об отменном художественном чутье обрусевшей немки.
Знаменитый рембрандтовский "Автопортрет с Саскией на коленях" имел авторское название: "Блудный сын в таверне". По характеру Рембрандт был не лучшим представителем рода человеческого: желчен, груб, упрям, расточителен. Характерно, что современники, проявляя христианскую сдержанность, предпочли ничего на рассказывать о Ван Рейне потомкам, ибо тогда принято было говорить о людях или хорошо, или ничего. Собственно, уже по автопортретам Рембрандта понятно, что это был некрасивый, вредный нарцисс.
Саския родила троих детей, которые умерли во младенчестве. Красавица–жена скончалась после рождения четвертого ребенка, которого Рембрадт пережил. В "Автопортрете с Саскией" это не читается.
Тема прощения и раньше волновала Рембрандта. Взять к примеру "Примирение царя Давида с его грешным сыном Авессаломом". Ветхозаветные цари и патриархи Святой земли ассоциировались в сознании Рембрандта с восточными купцами, которых он видел в амстердамском порту. Художника всегда влек блеск золотой парчи, шелка, драгоценностей — в них дрожал и переливался свет. Блестящие фактуры великолепно писали Рубенс и Веласкес, а в живописи Рембрандта почти нет ярких цветов. Его библейские композиции погружены в сумеречную атмосферу коричневатых тонов — но с тем большей силой мерцает в них почти нематериальная ''светоносная материя''.
"Возвращение блудного сына" совсем иное: здесь нет блеска аксессуаров, свет же картины, вопреки рембрандтовскому обычаю, льется не изнутри, а снаружи. Считается, что изображена финальная часть библейской притчи о блудном сыне, но те, кто не краснобайствует, а читает, прекрасно осведомлен: конец там совсем иной.
В очередной раз вынужден констатировать: художник умер в нищете, всеми забытый. Погребен на кладбище для нищих, и никто теперь не знает, где могила гения. Ван Гог сказал о Рембрандте: "Надо умереть несколько раз, чтобы так рисовать. Он проникает в тайны столь глубоко, что вещает о предметах, для которых нет слов ни на каком языке. Вот почему Рембрандта и называют волшебником".
Рембрандт Харменс ван Рей. «Возвращение блудного сына». Фрагмент. 1669 г. Эрмитаж, Санкт-Петербург.
ТЕПЕРЬ Я — МЫСЛЬ, Я — КАК БЫ ВЕЧНА
За барокко следовало игривое рококо. Так считают искусствоведы. На самом деле ничего ни за кем не тащилось, просто продолжалась разнопестрая и противоречивая культурная жизнь человечества. В разных социальных слоях она была своеобразна, ну, а что касается искусств... Только педанты считают нужным утверждать, что де в эпоху Просвещения люди узнавали много нового, то есть, просвещались. А с точки зрения хранителей устоев просто распространялась "французская зараза" — либертарианство. Эпоха Просвещения обратила серьезное внимание на фольклор. Но народную мудрость (так "фольклор" переводится) опять же исследовали ученые, забыв, что Санчо Панса в "Дон Кихоте" — и есть носитель вечной мудрости.
Полагаю, творческая энергия примерно одинакова в разные эпохи, разве только она распределяется на те занятия, которые наиболее созвучны времени. В XVIII веке — да и ранее — отлично развивалась философия, а вкупе и другие науки. Считается даже, наука на какое–то время заняла место религии, и народная молва вполне обоснованно определила ученых в разряд демонистов.
Екатерина Великая имела сношения (в эпистолярном смысле) не с художниками или артистами, а с философом Вольтером. Впрочем, именно по желанию Катрин ее доверенные лица скупали в Европе шедевры живописи, включая того же Рембрандта.
Александр Готлиб Баумгартен в 1735 году выдумал науку эстетику, которая изучает вовсе не искусства, а само по себе прекрасное, которое все же есть немалая абстракция. Впрочем, по Баумгартену эстетика — наука о чувственном познании.
Мы задержимся на идеях человека, которого практически можем считать нашим соотечественником. Профессор из Кенигсберга Эммануил Кант вдохновился новшеством Баумгартена и в 1764 году сочинил работу "Наблюдения над чувством прекрасного и возвышенного", выдержавшую несколько изданий и принесшую Канту славу модного писателя. Дело в том, что у немца получилось легкое эссе о том, что ум женщины прекрасен, а ум мужчины глубок, о полезности знания, которое идет на пользу добру, и все в этом роде. А через двадцать шесть лет Кант пишет совершенно серьезную работу примерно на ту же тему: "Критика способности суждения".
Кант подошел к нашему чувству прекрасного с позиции самой природы, заявив: "Воспринимая произведения прекрасного искусства, следует сознавать, что это искусство, а не природа; однако целесообразность его формы должна представляться столь свободной от всякого принуждения произвольных правил, будто оно и есть продукт природы". Для того времени это было открытием: природа и искусство суть есть одно и то же: произведение рождается так же как и живой организм.
Кант предугадывал: грядущие века будут отдаляться от природы, которая сама есть произведение искусства. С этой позиции культура смотрится как нечто противное природе, а значит человеческое искусство наносит вред самому нашему существованию.
Плохо, когда философ берется судить об искусстве: какие логические цепочки он строить не будет — все одно получится зона строгого режима с запретными участками, ограниченными колючей проволокой законов. Но во времена Канта философия была в почете, поэтому к профессору прислушивались.
По мнению Канта, философию надобно начинать постигать с теории красоты — а через последнюю придешь к добру и истине. Выше всех магистр Кант ставил искусство поэзии, преклоняясь пред гениями Вергилия и Шекспира: поэзия по Канту — игра чувств, упорядоченная рассудком. Пробовал Кант сочинять стихи и сам, правда только в жанре эпитафий по умершим университетским коллегам. Поэта Гёте Кант ставил ниже ныне забытого Галлера; сам же Гёте был в свое время восхищен "Критикой способности суждения" и на основе этого труда создал свое учение "о созерцательной способности суждения".
Мы конечно знаем без всякого Канта: истина прекрасна. Но где ее, сволочь такую, найти или хотя бы разглядеть, ежели ты не способен к свободной игре познавательных способностей...
Еще одно открытие Канта: до него считалось, что красота дается при помощи чувств. Философ показал: эстетическое чувство — способность прежде всего интеллектуальная. В частности, красоту в науке разглядит только специально обученный специалист. Одновременно для понимания красоты математической формулы нужно иметь еще и художественное чутье. А что уж тогда говорить о красоте игры регби (которой при Канте еще не было, в чем я философу сочувствую), ежели ты увидел ее впервые.
"Свободная игра" — вот что такое искусство по Канту. Наслаждение же искусством — соучастие в игре. Искусство в Кантовской интерпретации бывает механическим (исключительно ради познания) и эстетическим (которое делится на приятное и изящное). Здесь Кант показывает умение иронизировать, заявляя, что к приятным относится искусство молоть всякий вздор ради убийства времени и искусство сервировки стола. Изящные же искусства содействуют культуре способностей души.
Любимая Кантом поэзия — игра видимостью, укрепляющая душу. Живопись профессор делит на искусство прекрасного изображения природы и декоративное садоводство. Это кажущийся странным ранжир вполне объяснит нам современное искусство, не приемлющее рамок и замкнутых пространств.
Работа Канта не стала популярной: слишком сложна. Но книга "Критика способности суждения" до сих пор живет. В отличие от многих других, попроще. На самом деле искусства в эпоху Канта пребывали в поре кризиса. Так всегда бывает: если что–то замерло, в упадке или просто не развивается, включаются механизмы осмысления. Там, где торжествует смысл, искусствам тесно и неуютно. Если ты не глуповат — трудно тебе придется на поприще художества.
Каспар Давид Фридрих. «Вид на Малую Штурмхаубе из Вармбрунна».
1810 год. Музей изобразительных искусств имени А. С. Пушкина.
ПРОКЛЯТИЕ ДАРА
Считается, что раннее развитие ребенка к хорошему не приведет, поскольку лишать человека детства — не самое благородное из занятий. Тем более что все малыши прикольные, а, когда они вырастают, становится уже не до приколов. В абсолютном большинстве случаев вундеркинды расплачиваются за свой утренний успех всем хорошим, что есть в их жизни и далеко не каждый из них доживет до вечера. Но один из, наверное, тысячи "молодых да ранних" получает утешительный приз в виде суррогата бессмертия.
Леопольд Моцарт неплохо играл на скрипке, что позволило ему получить место слуги-музыканта, а именно, камердинера в доме председателя соборного капитулаграфа Иоганна Баптиста фон Турн-унд-Таксиса. У Леопольда обнаружились неплохие педагогические способности, так что он заслужил и звание преподавателя по классу скрипки, занявшись частными уроками, приносившими неплохой доход.
В 1747 году Моцарт обручился с Анной Марией Бертель, дочерью клирика, служившего при архиепископском дворе. Паре было суждено произвести на свет Божий семерых детей, из которых выжили только двое: дочь Мария Анна (Марианна) и сынишка, которого вычурно назвали Иоганнесом Хризостомусом Вольфгангом Готлибом. Позднее имя Готлиб заменят на его латинский эквивалент Амадей; в семье же малыша звали по-свойски: Вольферль. Конечно же, дети воспитывались в атмосфере музыки. Да, собственно, Европа того времени вся была пропитана духом гармонии. Если бы в Зальцбурге был популярен мордобой, а музыка считалась чем–то низким… А, впрочем, в наши времена, когда в моде бьюти–блогеры и рэперы, далеко не всякого заставишь пилить на скрипке — тем более что скрипка требует слишком долгого упражнения. И заметьте: скрипачи в подземных переходах побираются, а рэперы с блогерами — нет.
Маленький, пухленький большеголовый Вольферль был веселым пареньком, гурманом и шутником. Он таскал за хвост кошек, заставлял плясать щенка Пимперля, насвистывал канарейкам мелодии собственного изобретения. Считается, что, когда им овладевал священный демон музыки, его охватывал некий странный экстаз: все окружающее, кроме музыки, переставало для него сухществовать.
Время от времени в Вольферле вскипали незаурядные математические способности. Бывали периоды, когда маленький Моцарт, имеющий обыкновение целиком отдаваться тому, что делал в данный момент, сидел, завороженный цифрами, испещряя записью сложных решений не только тетрадки, но и стены комнаты, стулья, столы и даже дверки шкафов.
Моцарт–старший увлеченно сочинял музыку. Да, его титаническое наследие ныне никому неинтересно, но ведь он воспитал Моцарта–младшего! И все же "Школа игры на скрипке", которую Леопольд Моцарт опубликовал в 1756-м (год рождения Вольфганга), была выдающимся произведением. Этот учебник помог становлению нескольких поколений музыкантов.
Леопольд заставлял детей разучивать трудные опусы, постоянно расширяя круг упражнений. Казалось бы — отличный способ навсегда отвратить чадо от музыкального творчества, но Вольфганг до конца своей жизни испытывал благодарность к родному учителю. Просто, отец внушил сыну и дочери, что успех — это прежде всего долготерпение. Не стоит забывать и о наследственной предрасположенности.
Вольферль включился в занятия музыкой, когда ему исполнилось четыре года, но к тому времени он уже много умел, ибо не пропускал ни одного урока сестры и наблюдал игру взрослых музыкантов. И здесь сыграло злую шутку родительское тщеславие. Видя очевидные успехи своих детей, отец захотел удивить вундеркиндами публику. В те времена тоже встречались противники ранних лавров — это называлось: "безнадежно развратить талант". Однако у Леопольда имелся свой довод: еще несколько лет — и талант Вольфганга (он уже сильно выделялся на фоне сестры) уже никого не удивит. Кроме того, Моцарт–старший надеялся, что всеобщее восхищение самородком поможет ему получить при каком-нибудь иностранном дворе более почетную и доходную должность, чем та, какую он занимал в захолустном Зальцбурге.
Прежде всего Леопольд рассчитывал на двор баварского курфюрста. В зависимости от результатов премьеры в Мюнхене семья либо обоснуется там, либо, если уж совсем повезет, явится со своим маленьким чудом пред очи императрицы Марии Терезии. Даже если Вольфганга воспримут как очередную диковинку, этого уже будет достаточно для того, чтобы фамилия "Моцарт" была на слуху.
Гастроль удалась, да к тому же высоко были оценены таланты обоих детей. Чрезвычайная легкость, с которой маленький Моцарт играл предлагавшиеся ему незнакомые партитуры, восхищала прежде всего дам, одаривавших малыша золотыэм монетами. Путь в Вену открыт!
Императрица приняла Моцартов довольно любезно. Вольфганг без тени робости прыгнул высокопоставленной особе на колени и она осыпала его ласками. Императорские дети с любопытством теснились вокруг него, среди них была и Мария Антуанетта. Маленький Моцарт указал пальцем на княжну, которой рок сулил трагическую судьбу королевы Франции, и вдруг объявил: "Когда вырасту, я на ней женюсь". Затем началось представление: на клавесин подкладывали все более и более трудные пьесы, но Вольфганг без смущения с ними справлялся. Остановился только когда императрица намекнула, что это крошечное пухлое чудо нельзя перегружать. И, как у нас говорится, пошла играть губерния!
Любой аристократический дом счел бы для себя позором не предложить своим гостям в качестве украшения званого ужина Моцартов. Дальше — галопом по Европам: Париж, Лондон, Гаага… "Маленькие Моцарты" были довольно успешным коммерческим проектом. Полагаю, Леопольдом двигали добрые намерения — ведь "раскручивая" своих детей, он строил их будущее.
Вольфганг стал сочинять. Скептики утверждали, что это делал за малыша отец, отмечая при этом, насколько их совершенное и уже зрелое изящество превосходит возможности мальчугана. Леопольд повергал скептиков в смущение, предлагая сыну сочинить на их глазах все, что его попросят. Испытания утомляли ребенка, но он всегда выходил из них с честью, так же как и при исполнении традиционного фортеля — игре на клавире с накрытой тканью клавиатурой.
Сторонние на маленького Моцарта в основном смотрели как на циркового артиста, выдающего трюки со скрипкой и клавиром. Но в те времена даже искусство Паганини оценивали именно по цирковым меркам — но и не только, о чем мы еще поговорим. Прибывая во дворцы, Моцарты, бывало, часами просиживали со слугами в передней, ожидая своей очереди играть. И при этом нужно было оставаться любезными и улыбаться, даже когда слушатели по–хамски болтали, комментируя зрелище. После концертов были приемы, продолжавшиеся до позднего часа, во время которых бестактные люди позволяли себе, поддразнивать "маленькое чудо", толпясь вокруг него как около неведомой зверушки, а он должен был благодарить, отвечать на приветственные выкрики, целовать руки, спешить к инструменту по первому требованию мецената — и играть, играть, играть...
Кончилось нервным и физическим истощением детей, причем Вольфганг слег всерьез — с болезнью, которую тогда называли "злокачественной малярией". Последние оставшиеся силы мальчик направил на… сочинительство музыки. У него отнимали перо и бумагу, отчего ребенок впадал в отчаяние. Приходилось письменные приборы возвращать, при этом родители осознавали, что музыка убивает ребенка. Но кризис миновал, Моцарты даже дали несколько концертов — сначала во дворце, потом в театрах.
Мишель Бартелломи Оливер, «Выступление маленького Моцарта на салоне князя Дю Конти во дворце Дю Тампль». 1766 год. Версаль.
Первый приезд в Париж был триумфальным, а второй — нет. Публика не обратила ни малейшего внимания на возвращение "маленького чуда". Прошел эффект свежести — умы уже занимали другие "самородки". Впрочем, Леопольд не вешал нос, говоря: "Моему Вольфгангу нужно еще многому научиться".
Когда вернулись домой, Моцарт–старший решил заменить собою всех учителей и стал сам преподавать сыну все необходимые дисциплины: грамматику, литературу, естественные науки, математику и языки. Мальчик с немалым усердием принялся за учебу, но Леопольд вспомнил, что еще не покорен музыкальный Олимп, коим тогда считалась Италия. Что же… снова па–а–а–анеслась! Опять Вольфганг исполнял все, что его просили — и свою собственную музыку, и произведения итальянских композиторов, в особенности же импровизировал на темы, которые предлагали слушатели.
Жители "сапога", люди суеверные, уверовали в некую сверхъестественность этой виртуозности: не доходя до того, чтобы подозревать в этом руку дьявола. Нашлись ученые придурки, которые утверждали, что де волшебство спрятано в… перстне на левой руке маленького Моцарта. Слух этот распространился столь широко, что однажды вечером в Неаполе, где он должен был играть в консерватории Пьета, организаторы концерта попросили его снять перстень, прежде чем он сядет за инструмент.
В итоге Вольфганг был удостоен самых лестных отличий: папа Климент XIV наградил его орденом Золотой шпоры, добавив к нему рыцарский титул. Еще более почетным был титул — compositore; таковой ему присвоила Филармоническая академия Болоньи. По уставу Академии ее членом не мог быть музыкант моложе двадцати лет, но, учитывая талант Моцарта–младшего и его репутацию, ему разрешили пройти крайне трудное испытание, которому болонские академики подвергали тех своих собратьев, кто просил оказать им честь быть принятым. Соискателю давали антифон из григорианского антифонария, который он должен положить на четыре голоса. На это давалось три часа, Вольфганг справился вшестеро быстрее.
Моцарт–сын взрослел, он уже не был "крохотным пухленьким чудом", как бы теперь сказали, уже не казался "прикольным". Гастрольные поездки продолжались, между тем в родном Зальцбурге стал проявлять недовольство архиепископ. Он решительно не желал терпеть дальше столь долгое отсутствие своих слуг. Леопольд вновь попытался устроиться при Венском дворе. Недавняя покровительница Моцартов Мария Терезия после смерти мужа все больше и больше погружалась в траур, оставив обязанности управления империей сыну. Поскольку капельмейстер двора умер, Вольфганг был готов к исполнению этой должности, но ему предпочли 63–летнего Йозефа Бонно. В Вене было так много крупных музыкантов, или по крайней мере считавшихся крупными согласно понятиям того времени. Моцарт буквально тонул среди почтенных Сальери, Гассманов и Галуппи, деливших аплодисменты с Хассе и Глюком. И в этом мире оказался юноша, росший под жесткой опекой отца, беззаботный, не знающий цену деньгам, не думающий завтрашнем дне.
Моцарт пытался закрепиться в Париже, причем, теперь уже под опекой матери. Анна Мария Моцарт заболела и сын стал… избегать ее. Вольфганг совершенно иначе относился к своей жене. Проблема была разве в том, что Констанца была не той супругой, которая пошла бы музыканту. Констанца нравилась Моцарту тем, что было когда–то в нем самом: очевидной избаловханностью. Плюс к тому — совершенная неспособность вести домашнее хозяйство. Удивительно, но в своем втором браке Констанца полностью преобразится: советник Ниссен, за которого она выйдет замуж после смерти Моцарта, сделает из нее образцовую хозяйку, умеющую считать деньги и отлично содержащую дом.
Несмотря на довольно прочное положение, занятое в музыкальном мире Вены, Вольфганг не был в числе признанных мэтров. Горожане восхищались его виртуозностью, ценители музыки отмечали в произведениях Моцарта ее игривость и легкость — но не более того. Император как–то обмолвился о том, что у парня "решительный талант", и мы не помним, как звали того монарха, "парень" же все–таки обрел ту самую иллюзию бессмертия.
Некоторые биографы, поэты и кинематографисты придумали заговор против Моцарта, инициатором которого якобы выступил Сальери, задавшийся целью преградить дорогу зальцбургскому выскочке. На самом деле масла на этот уголек накапал сам Моцарт: во время своей последней болезни он обвинил своего соперника в том, что тот его отравил. И кстати: гений вполне совместим как со злодейством, так и с глупостью.
Когда Сальери пришел слушать ''Волшебную флейту'', Моцарт очень гордился искренним восторгом, который выказал ему итальянец, и поспешил написать об этом Констанце, которая привычно прохлаждалась на водах в Баден–Бадене: "Начиная с увертюры и до финального хора Сальери слушал оперу с величайшим вниманием, постоянно разражаясь громовыми Bravo или Bellо".
Так что же случилось на самом деле? Звучит неприятно, но Моцарт завидовал удачливому коллеге, ведь покровительство императора, которым пользовался Сальери, значительно мешало успеху Моцарта. Имел место и творческий спор. Сальери сочинял правильные вещи, слушая которые ценители говорили: "Вот это верно — все как по полочкам расставлено, настоящий итальянский шедевр!" Моцарт же не делал ничего, чтобы подлаживаться под вкусы общества, задававшего тон и создававшего или разрушавшего репутации артистов.
Позже Вена будет так же игнорировать Шумана и Бетховена. Все просто: массовый зритель, читатель и слушатель терпит только умеренную новизну, что–то из ряда вон выходящие воспринимается толпой как сумбур. И еще: художнику надо уметь продавать себя, или, как минимум подавать. Это прекрасно понимают современные нам деятели искусств — в смысле, успешные. Кстати, многие занимаются исключительно пиаром, муки творчества заменив ''типа творчеством''. Пипл хавает и не такое. Но обычно недолго.
На психику Вольфганга сильно повлияла и смерть отца. В одном из писем Моцарт признался: "Смерть при ближайшем рассмотрении представляется нам истинной целью жизни; и я за несколько последних лет сжился с этой прекрасной и верной подругой настолько, что ее образ меня не только не путает, но, напротив, ободряет и утешает". Плюс к тому — перманентные беременности Констанцы, связанные с ними болезни, смерти рождавшихся детей. Выжили только двое: Вольфганг Франц и Карл Томас.
После смерти Глюка в 1787 году император согласился предоставить Моцарту должность композитора Королевской и имперской палаты. На деле от Вольфганга не требовалось ничего другого, кроме как писать музыку для официальных балов за минимальное содержание (австрийцы вообще люди прижимистые). Ну, а дальше… Собственно, пришла пора настоящих невзгод. Успех иногда приходил (благодаря операм, которые много позже признали гениальными), но редко. Когда домовладелец слишком настойчиво требовал арендной платы, заплатить было нечем и Моцарту приходилось подыскивать новую квартиру.
Преследуемый кредиторами, почти лишенный возможности давать концерты и растерявший почти всех учеников и учениц (последнюю он потерял, заняв деньги у ее мужа), Моцарт оказался лишенным средств как раз тогда, когда врач опять назначил Констанце пребывание на водах в Баден-Бадене, что требовало значительных расходов. Ростовщики требовали громадные проценты, а Моцарт понимал в денежных делах не больше, чем Констанца, и был легкой добычей для жуликов и нелегальных ростовщиков, которые со всей мыслимой изобретательностью вовлекали его в роковые сделки.
Да к тому же молодой император взялся за реформирование театра; он уволил директора Оперы Сальери и главного управляющего имперскими театрами Розенберга. Моцарта не лишили его не особенно завидной должности, обязывавшей поставлять "танцевальную музыку" для балов при дворе, но монарх просто игнорировал Вольфганга Амадея. Его держали в стороне от празднеств при дворе, не приглашали на концерты, которые давались в честь приезжих монархов — и это при том, что из опалы был возвращен Сальери, которому было разрешено дирижировать новой Оперой.
Есть версия, что император проявлял подчеркнутую враждебность к Моцарту из-за того, что Вольфганг увлекся… масонством. Мечтая о роли "просвещенного деспота", самодержец, считая себя человеком либеральных взглядов и благородных чувств, допускал, что реформы необходимы, но они должны исходить не из тайных организаций. В те времена дворяне и даже члены королевских семей охотно примыкали к масонским ложам, считая, что действуют во благо человечества. Ложи эти не были ни бунтарскими, ни революционными; имена самых богатых аристократов значились там наряду с именами известных талантливых людей, а также буржуа. Моцарт вступил ложу "Коронованная надежда", и даже задумал основать новую ложу под названием "Грот", устав которой он написал сам. И вопрос: если Вольфганг стал винтиком во всемирном масонском заговоре, почему его толстосумы–соратники позволили семье Моцартов свалиться в яму нужды?
Между тем уже почти вся мебель Моцартов переехала к ростовщикам в виде залога; столовое серебро растаяло одновременно с надеждами и иллюзиями. В пустом доме на Раухенштайнгассе, где Вольфганг обосновался после бесконечных переездов, он сам вел хозяйство, готовил себе еду и коротал дни в обществе певчей канарейки и белого щенка, заменившего Пимперля, лучшего из друзей детства. Возможно, это и хорошо, ведь согласно одной из теорий, художнику полезно жить впроголодь; сытый творец — вовсе не молодец.
Есть вопросы по поводу "морального облика" гражданина Моцарта и нездорового образа жизни Вольфганга Амадея. Всяк знает, как непросто жить с гением. Проблема разве в том, что мы не в силах угадать, является ли наш подающий надежды современник носителем искры Божьей, либо он — рапиаренная и расписанная фальшкраской серость. В принципе, толком никто не понимал, что за зверь такой — Моцарт — при его жизни.
На своем закате Моцарт без конца говорил о близкой смерти, о "Реквиеме", который уже должен быть готов, и о Сальери, которого обвинял в злодействе. Несмотря на ревность, которую Сальери испытывал к более великому и менее удачливому, чем он сам, сопернику, итальянец явно не был способен на такое преступление, так что Моцарт скорее всего злословил.
"Волшебная флейта" имела шумный успех и не сходила со сцены. Запрещенное императором франкмасонство работало только во славу произведения. Из Голландии и Венгрии поступили предложения о концертах. Новых опер Моцарта ждала Англия. Большинство музыкальных столиц Европы оспаривали между собой приоритет и честь поставить новые произведения маэстро… но он уже не мог их писать, полностью отдав последние творческие силы "Реквиему". Он слег 20 ноября 1791 года, и встать с постели ему уже было не суждено. Собравшиеся на консилиум врачи признали его состояние безнадежным. У него потовая лихорадка, говорили они, лекарств против которой не существует.
В ночь с 4 на 5 декабря он окликнул сидевшую с ним Софию Хайбль и сказал ей, что чувствует "вкус смерти во рту". По его просьбе послали за священником. Моцарт потребовал партитуру "Реквиема" и, разложив ее на кровати, попытался петь. Внезапно София увидела, что он надул щеки, как если бы дул в воображаемую трубу… Потом он перевернулся на спину и уснул. Утром он не проснулся.
При погребении никто не присутствовал, так что позже никто не мог вспомнить, где находится могила гения.
И ЗДЕСЬ НЕ ТОТ ТОВАРИЩ ПРАВИТ БАЛ
Самая популярная тема в искусстве — грани взаимоотношений мужчины и женщины. Реже — мужчин с мужчинами (преимущественно в военных и гражданских конфликтах, впрочем, порой не военных и не конфликтах) и совсем редко — женщин с женщинами. В любом случае речь идет о человеческих взаимоотношениях.
Но с завидным постоянство муссируется в искусстве и тема отношений человека с дьяволом. На самом деле архитепичных мотивов человечество эксплуатирует не так и много, по пальцам пересчитать — я имею в виду, рук и ног. Архетип или первообраз — лишь один из аспектов мира художественных произведений. Казалось бы, архетипичные элементы ниспускают наше подсознание к безднам древности, но есть, к примеру, такой архетип как "мать и младенец", полюбившийся христианству. Или архетипы дома, дороги, пещеры. И все же мы больше внимания уделяем нашим страхам.
В русской культуре тема сношений с нечистой силой наиболее полно раскрыта Михаилом Булгаковым в "Мастере и Маргарите", но есть и другие удачные интерпретации, например, есенинский "Черный Человек" или "Дьявол среди людей" братьев Стругацких.
Что касаемо Западной Европы, там популярен сюжет об ученом, который ради шкурного интереса продал свою душу сами знаете, кому. Характерно, что Иоганн Фауст был реальной исторической личностью, ровесником Рафаэля Санти (который вроде бы никому ничего не продавал — хотя не факт). По–видимому сей научный деятель неплохо пошалил; в муниципальной книге города Нюрнберга твердой рукой бургомистра записано: "Доктору Фаусту, известному содомиту и знатоку черной магии в охранной грамоте отказать". Еще одна запись, в уголовном деле о захвате сектантами города Мюнстера: "Философ Фауст попал в точку, ибо у нас и впрямь выдался плохой год".
В народной молве доктор Фауст оброс шлейфом всевозможных фантастических эпизодов. Постарался еще одни ровесник Фауста — Мартин Лютер, открыто выступавший с заявлениями о том, что де сей чернокнижник является пособником темных сил. Характерно, что других алхимиков и адептов черной магии Лютер почему–то злыми словами не поминал. Кстати, имя "Фауст" переводится со старогерманского как "Первый".
Впервые книжка о Фаусте была напечатала в Германии в 1587 году — и тут же переведена на английский. История настолько захватила публику, что различные авторы принялись строчить своих "Фаустов",
Иоганн Фольфганг Гёте до конца своих долгих дней был уверен, что в историю он войдет как открыватель "цветового круга Гёте". Для тех, кто не в курсе: это такая шкала, которая раскрывает природу цвета. Но широкой публике Гёте известен в качестве автора произведений о самоубийце и человеке, продавшем душу дьяволу. По счастью с именем германского гения не связывают "эффект Вертера" — волны суицидов после публикации художественного произведения, в котором главный герой совершает над собой насилие с летальным исходом.
С историей Фауста Гёте познакомился еще в детстве: на ярмарках кукольные театрики с завидным постоянством давали смешные представления о придурковатом ученом, раздираемым между ангелом и бесом. Позже, уже став взрослым, Гёте писал:
"Прославленная кукольная комедия звучала и звенела во мне. Я тоже странствовал по всем областям знания и уразумел всю тщету его. Я пускался во всевозможные жизненные опыты; они изумили меня и оставляли еще большую неудовлетворенность. Теперь я вынашивал все эти темы, так же как и многое другое..."
Фауст покорил улицу, стал дитем карнавальной культуры, частью европейского праздника. Властитель тогдашних дум германской интеллигенции философ Готхольд Эфраим Лессинг в своих статьях утверждал, что де "вся Германия влюблена в своего Фауста" и обещал написать свою пьесу, в которой доктор будет не дураком, а пытливым искателем истины. На площадях продавались лубочные книжки с таким названием: "История о докторе Иоганне Фаусте, знаменитом чародее и чернокнижнике, как на некий срок подписал он договор с дьяволом, какие чудеса он в ту пору наблюдал, сам учинил и творил, пока, наконец, не постигло его заслуженное воздаяние. Большею частию извлечено из собственных его посмертных сочинений и напечатано дабы быть устрашающим примером и искренним предупреждением всем безбожным и дерзким людям".
В каком–то смысле оформился культ своеобразного народного героя. Своего "Фауста" Гёте сочинял шестьдесят лет, "по капле" его из себя "выдавливая". Получилась у немца трагедия — тяжелая, но с просветами, ибо в конечном итоге ангелы отбирают душу Фауста у Мефистофеля и доставляют таковую в рай. То есть, Данте Гётевский опус назвал бы комедией.
Позже, с легкой руки Иосифа Сталина появился мем: "Эта вещь, пожалуй, посильнее "Фауста" Гёте". Но фаустомании уже не наблюдается. Впрочем, мода имеет обычай меняться. Булгаков, которого столь странно любил Сталин, своего "Мастера и Маргариту" начинает с эпиграфа из Гётевского "Фауста": "...так кто же ты, наконец? — Я – часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо".
Эжен Делакруа. Иллюстрация к «Фаусту». 1828 год.
ИЗМЫ
Драматургу Бернарду Шоу принадлежит афоризм: "Девятнадцатый век был эпохой поклонения искусству. Посмотрите, чем всё это кончилось". С моей сугубо индивидуальной точки зрения если уж и говорить о "девятнадцатом веке", следует выскочить за рамки традиционного летосчисления.
Период метаний и поисков в искусствах длился с момента начала диктатуры Наполеона и до начала диктатуры Гитлера. Оно конечно, творческие муки по большому счету человечество испытывает на всем протяжении своего существования, но вышеуказанный период выделяется жирным пятном, ибо... да без всяких "ибо": чеховское "нужны новые формы", характеризующее весь этот модернизм, стало идефикс. Я бы назвал эти полтора столетия "веком измов".
Все началось с окончания эпохи Просвещения и появления сентиментализма, романтизма и классицизма, а завершающим аккордом, к сожалению, стал фашизм. На этом скорбном пути не обошлось без марксизма и троцкизма, сионизма и антисемитизма, релятивизма и волюнтаризма. Строго говоря, к искусствам все эти политические мании имеют весьма опосредствованное отношения, но на творчество художников, писателей и композиторов влияние оказывали весьма внушительное. Впрочем, совсем скоро мы узнаем, какое новое искусство создали нацисты.
Если судить строже, с измами покончил Пикассо, создав свою "Гернику", которая суть есть плакат, отражающий финальную стадию человеческого безумия. Ужасы войны показывал ранее и соотечественник Пикассо Франциско Гойя, но кто пригляделся к офортам гения? Оно конечно, измы культивировались и после Второй Мировой войны, но они были совсем другие — например, итальянский неореализм в кинематографе.
Пушкин жил в период, когда в Европе царила мода на романтизм — и что с того? Мы же знаем, что Александр Сергеевич выше тенденций, он жил сразу во всех эпохах — и, как говорится, на полную катушку. Из "солнца нашей поэзии" выросла вся русская литература, и главное достижение русской культуры — русский психологический роман — есть цветы, взращенные из семян, бережно уложенных Пушкиным в нашу почву.
Достоевский, которого в отличие от Пушкина знает весь мир, утверждал, что у нашей литературы есть удивительное качество: всечеловечность. И это — при столь извращенном патриотизме Достоевского, помноженным на православный монархизм! Цитирую Федора Михайловича:
"Знаете ли, до каких слез и сжатий сердца мучают и волнуют нас судьбы этой дорогой и родной нам страны, как пугают нас эти мрачные тучи, все более и более заволакивающие ее небосклон? Русскому Европа так же драгоценна как Россия. О, Боже! Нельзя более любить Россию, чем люблю ее я, но никогда не упрекал себя за то, что Венеция, Рим, Париж, сокровища их наук, вся история их — мне милей, чем Россия. О, русским дороги эти старые чужие камни, эти чудеса старого Божьего мира, эти осколки святых чудес; и даже это им дороже, чем им самим!"
Иностранного читателя волнует, что "Преступление и наказание" сочинил дворянин, за вольнодумство приговоренный к смерти, потом отмотавший срок на каторге, бывший солдатом, страстным игроком, религиозным фанатиком, антисемитом, ненавидевшим поляков, хот сам носил польскую фамилию. Характер!
У нас русскую классическую литературу отнесли к "критическому реализму" — но это не так. Гоголь, Достоевский, Толстой, Лесков, Гончаров, Чехов и Бунин постигали человеческие бездны без оглядки на моду. Мы уж им показали Кузькину мать, да и не только ее. Впрочем, вернемся к измам.
Под каждым новомодным течением строилась теоретическая база, хотя, возможно, все было ровно наоборот. Фрейдизм дружил с сюрреализмом; кубизм обосновывал Николай Бердяев, доказывавший, что это направление есть самая полная и радикальная художественная революция со времен Ренессанса.
Есть легенда о зарождении кубизма. Матисс показал Пикассо черную африканскую статуэтку и Пабло крутил ее в руках весь вечер. Наутро весь пол мастерской Пикассо был усеян бумажными листами, изображающими негритянскую деревянную женщину в различных ракурсах. Очень скоро появилось полотно "Авиньонские девицы", возбудившее в публике восхищение и возмущение. Оказалось, одного и того же человека на одном портрете можно показать со всех сторон и даже изнутри. А можно вообще рассказать о чем–то и о ком–то, даже не пытаясь передать внешнюю фактуру — достаточно просто попытаться хоть как-то зафиксировать свои ощущения, что в принципе и делают дети дошкольного возраста в своих наивных изобразительных опытах. Кстати, о малышне: детвора абсолютно отрицает такое направление как примитивизм (наивное искусство), искренне полагая, что это пошалили их ровесники.
Художники в какой-то момент стали состязаться не в мастерстве, а в умении видеть не так как все. Многие специально обученные специалисты тогда писали, что это путь к дикарству, падение в варварство, а то и культ безумия. А, может быть, имеет место умное использование стремления публики увидеть что–то новое — в коммерческих целях, так сказать, заговор художников с галеристами. К тому времени уже был пройден и символизм — попытка переосмыслить искусство Древнего Египта, присовокупив еще идеи рыцарства с культом Прекрасной Дамы. С другого бока напирали футуристы, поклонявшиеся урбанизму. Дальше следовали дадаисты с формулой "мысль формируется во рту". За ними — экспрессионисты, сумевшие понатворить не только в живописи, но еще в литературе и музыке.
К экспрессионистам позже отнесли Франца Кафку с его бредовым абсурдом. Характерно, что Кафка преклонялся перед творчеством нашего Достоевского, а Федор Михайлович в свою очередь многое из грядущих измов предвосхитил — хотя бы в своих "Записках из подполья". Кафка даже предположить не мог, что в литературе он станет величиной не меньшей, чем Достоевский.
Если картину художника можно "раскрутить" выше ее собственного значения, в искусстве художественного слова вряд ли убедишь читать пустышку: в этом преимущество литературы, и в особенности — поэзии. Сюрреализм, или сверхреализм связывают с именем Сальвадора Дали, но придумали это направление поэты. Из Андре Бретона:
Бабочка философская
присела на розовой звезде.
И так возникло окно в ад.
Само собою, сюр — вариант бреда, или, если угодно, несанкционированный полет освобожденного подсознания. Бретон в Первом манифесте сюрреализма заявлял:
"Мысль диктуется при отсутствии хоть какого–либо контроля со стороны разума, вне какой бы то ни было эстетической или моральной озабоченности".
Ну, хотя бы — мысль. Из всех измов сюрреализм — самый долгоживущее направление. Даже Пикассо к нему был причастен, а на вопрос: "Сюрреалист ли вы?", отвечал: "Еще бы — ведь я женился на русской женщине, а она — из сюрреалистической страны". Кстати, долго в браке с балериной (заурядной, к слову) Ольгой Хохловой Пикассо не прожил: для него она была слишком приземленной и реалистичной. Изначально Пикассо видел в Ольге "Настасью Филипповну" Достоевского, но на поверку оказалось, что она — Хохлова.
Родоначальником, идеологом и практиком абстракционизма стал наш Кандинский. Основной принцип Василий Васильевич заимствовал у Оскара Уайлда: "Искусство начинается там, где кончается природа". Поскольку предметы убиты своими знаками, живопись должна стать такой же беспредметной, как музыка. Вершину абстракционизма постиг тоже наш человек, Казимир Малевич (себя он, впрочем, считал супрематистом). Тогда еще не знали, что в "Черном квадрате" запрятано послание: "Битва негров в темной пещере". То есть, художник смеялся над теми будущими умниками, которые сочинили монографии, объясняющие, почему "Черный квадрат" — несомненный шедевр. Кстати, до открытия, сделанного при помощи современный технологий картина висела, оказывается, вверх тормашками.
Очень простой вопрос: назовите еще хотя бы две работы Малевича кроме "Квадрата". Знаток ответит: «Легко. "Красный квадрат" и "Черный круг"!» Давайте теперь посмеемся над фактом: в 2008 году абстрактная "Супрематистская композиция" Казимира Севериновича продана за 60 002 000 американских долларов.
Поль Сезанн. «Большие купальщицы». 1906 г. Музей Филадельфии.
ВПЕЧАТЛИТЕЛЬНЫЕ
Одна из самых прекрасных сказок всеобщей истории искусств — импрессионисты (не путать с сионистами!). Бедные художники всецело отдавшие себя живописи, ради идеи пожертвовавшие всем сущим... а сценой для трогательной мелодрамы стал Париж, над которым даже фанера летает высокохудожественно и со свистом, что прекрасно показал своим творчеством Марк Шагал. Если бы все происходило в каком–нибудь захолустном Витебске... а, впрочем, там тоже нечто подобное произошло — только не в таком масштабе. Тем более что одно дело из Витебска бежать в Париж, другое дело — наоборот.
Традиционно принято считать, что Эдуард Мане и его последователи совершили настоящую революцию в понимании цвета, сопоставимую с революцией в области передачи форм, осуществленной греками, и перспективу, открытую мастерами Возрождения. Молодые авангардисты середины XIX века открыли, что, когда мы узреваем природу на открытом воздухе, не видим отдельных предметов, обладающих своим собственным цветом: скорее, мы видим некую смесь из точек, сливающихся в нашем глазу или, вернее, в нашем сознании. В природе действительно нет линий и форм, которые есть выдумка человеческого искусства, а есть нечто, о чем витийствовал Валерий Брюсов: ''Из жизни бледной и случайной я создал трепет без конца…''
У нового взгляда на изобразительное искусство была предыстория, отсылающая нас к Вермееру Делфтскому и Рембрандту ван Рейну, но должен был родиться человек, который смог бы пожертвовать своей карьерой ради обретения иного видения. Уже первые картины Мане, в которых он отказался от традиционного метода мягкой светотени в пользу сильных и резких контрастов, вызвали очевидную реакцию у художников, придерживающихся устоявшихся традиций. В 1863 году академики отказались принять работы Мане на официальную выставку ''Салон''. Отказ вызвал волну возмущения со стороны либеральной молодежи, и это вынудило власти показать все забракованные жюри работы на специальной экспозиции, получившей название ''Салон отверженных''.
Публика ходила туда в основном чтобы вдоволь потешиться над заблудшими баранчиками, подумавшими, что форма превалирует над содержанием. Этот эпизод знаменовал лишь первый этап художественной битвы, растянувшейся на тридцать лет. Нам, ныне живущим непросто понять внутреннюю суть неистых споров между лагерями, ведь сегодня картины Мане поражают нас своим внутренним родством с великими живописными творениями более раннего времени; кстати, и сам Мане горячо отрицал желание быть революционером.
Европа в то время открыла для себя искусство Дальнего Востока — и особенно творческую интеллигенцию восхищали лаконичные японские гравюры, которые сами японцы ценили невысоко и даже использовали в качестве оберточной бумаги. На становление новых течений живописи несомненно повлиял факт изобретения фотографии, которую лично я к искусствам отношу с большой натяжкой. Светопись, на мой взгляд, — всего лишь технология, а уж как ее используют творчески настроенные люди — это их дело. Фотография как минимум обесценила мастерство художника, в свое время даже говорили о смерти живописи. Но никто после открытий Дагера и Ньепса и предположить не мог, насколько художники могут быть изворотливы.
Очевидная незаконченность, небрежная приблизительность работ художников нового толка: вот, что приводило критиков в ярость. "Да это же халтура!" – восклицали академисты. Среди других работ критиков привлекла работа Клода Моне, обозначенная в каталоге как "Впечатление. Восход солнца". По-французски "впечатление"— impression. Один из экспертов нашел это название чрезвычайно забавным, перенеся его на всю группу художников — ''импрессионисты''. Тем самым он хотел подчеркнуть, что эти художники не обладают глубокими знаниями и полагают, что фиксации моментального впечатления достаточно, чтобы продукт был назван картиной. Прозвище прижилось. В 1876 году автор одного из юмористических журналов писал:
"Улица Лепелетье поистине улица бед. Сначала на ней сгорает Опера, а сейчас в этой части города произошла новая катастрофа. На днях у Дюран-Рюэля открылась выставка. Говорят — это "художественная выставка". Флаги и вымпелы на фасаде здания заманивают ничего не подозревающих прохожих, но, едва переступив порог, они отступают, объятые ужасом, перед страшным зрелищем, встречающим их. Пять или шесть душевнобольных, среди которых даже одна женщина, объединились, чтобы выставить свои работы. Многие лопаются от смеха перед этими картинами. У меня же сжимается сердце. Эти так называемые художники именуют себя "импрессионистами". Они хватают холст, краски и кисти, делают несколько случайных мазков и ставят внизу свое имя. Они напоминают мне умалишенных, которые собирают на дороге камни, воображая, что это бриллианты".
Теперь–то мы понимаем, что имел место отличный пиар: тебя заметили — значит наступила пора удач. Эрнст Гомбрих в своей умной, но не вполне соразмерной книге (ибо там упор делается на изобразительное искусство и архитектуру и совсем не говорится о музыке и театре) "История искусства" пишет:
"Понадобилось некоторое время, прежде чем публика поняла: чтобы оценить живопись импрессионистов, надо отступить на несколько шагов назад и насладиться чудом того, как сбивавшие с толку пятна цвета неправильной формы внезапно встают на место и оживают перед нашими глазами. Добиться этого чуда и передать человеку, смотрящему на картину, реальный зрительный опыт художника и было истинной задачей импрессионистов. Ощущение новой свободы и новой силы, которыми обладали эти художники, должно было быть поистине опьяняющим; оно должно было вознаградить их за те враждебность и насмешки, с которыми они сталкивались. Неожиданно целый мир предложил кисти художника готовые сюжеты".
Юмористы, прежде осмеивавшие художников, поняли, как они сели не в тот поезд. Если бы они приобретали эти "бессмысленные" работы, вместо того чтобы потешаться над ними, то теперь бы разбогатели. Художественная критика страдала и от потери престижа, который уже никогда не смогла вернуть. Борьба импрессионистов превратилась в легенду, хранимую как сокровище: с ее помощью они всегда могли указать на явную неспособность публики признать новые методы.
С другой стороны, можно заподозрить арт–дилеров в заговоре. Прекрасная легенда о бедных художниках, пожелавших перевернуть мир, несколько не соответствует действительному порядку вещей. Импрессионизм вполне вписывается в общую картину измов, которую прервала бомбардировка фашистами баскской Герники. Но посмотрите ситуацию с иного ракурса: импрессионизм — самая светлая глава истории мирового искусства. Человечеству был подарен, простите за пошлость, пир духа.
Пьер Огюст Ренуар. «Мадам Ренуар с собакой». 1880 год. Собрание Дюран-Рюэля.
УХО ВАН ГОГА
Если в одном зале выставить несколько картин Винсента Ван Гога, а в другом – его отрезанное ухо, неизвестно еще, куда будет очередь многолюднее. Но очередь несомненно соберется, некоторые фанаты ночь простоят и ухом не поведут.
Знатоки утверждают: никакого уха Ван Гог себе не отрезал, отмахнул лишь мочку, да и вообще неизвестно, что там у него стряслось с Полем Гогеном — с них, гениев, станется. Кстати, о критериях сортировки: отделить гения от безумца во все времена было непростой задачей. На этой почве в истории искусств было немало спекуляций. Взять того же Ван Гога: творцом мифа о гении стал немецкий галерист Юлиус Мейер-Грефе. В Германии, где Мейер-Грефе стал внедрять легенду, о Ван Гоге поначалу никто ничего не знал, и специалист по раскрутке придумал легенду о безумном гении-одиночке, причем, без участия лабутенов. ''Гвоздем'' мифа стала та самая история об отрезанном ухе.
С тех пор историки искусства, реставраторы, архивисты и даже врачи шаг за шагом исследовали подлинные жизнь и творчество художника. И в конце концов стало очевидным, что настоящий Винсент Ван Гог имел мало общего с ''Винсентом'' Мейер-Грефе. Оказалось, реальный Ван Гог был довольно таки трезвым и прагматичным человеком; по поводу истории с ухом существует много версий, равно как и насчет сущности недугов художника. Но в те времена Мейер-Грефе, создав легенду, превратился в главного знатока ''безумного голландца'' и стал не только торговать картинами Ван Гога, но и за большие деньги выдавать сертификаты о подлинности произведений, появлявшихся под именем Ван Гога на арт-рынке. Сумасшедший художник продавался гораздо лучше нормального.
Ван Гог родился в семье пастора. Глубоко религиозный человек, он был сначала проповедником в Англии, а затем продолжил свою миссию среди бельгийских шахтеров. Под впечатлением искусства Милле и его социальных идей Ван Гог решил стать художником. Его младший брат Тео, работавший в антикварном магазине, ввел его в круг импрессионистов.
Тео Ван Гог был замечательным человеком. Будучи сам небогат, он всегда щедро помогал старшему брату и даже снабдил его средствами для поездки в Арль. Винсент рассчитывал спокойно работать в Южной Франции в течение нескольких лет, а затем продать картины и вернуть деньги своему великодушному брату. Пребывая в добровольном одиночестве, Винсент доверял все свои замыслы и надежды письмам к Тео, и эти эпистолы — один из самых трогательных и волнующих памятников мировой культуры.
Когда Ван Гог покончил с собой, ему было 37 лет, как Рафаэлю, а его художественная жизнь длилась не более десяти лет; все произведения, принесшие ему славу, были написаны в течение трех лет, прерываемых кризисами и приступами отчаяния. Нам знакомы подсолнухи, пустой стул, кипарисы и звезды: эти картины стали популярны благодаря растиражированным репродукциям, которые можно встретить чуть не в туалете. Это как раз то, к чему стремился сам Ван Гог. Он мечтал о том, чтобы его картины воздействовали так же непосредственно и сильно, как японские пейзажи, которыми он так восхищался. Он стремился к простому искусству, которое привлекало бы не только богатых знатоков, но давало радость и успокоение каждому человеческому существу. На самом деле Ван Гог глубоко переосмысливал мировое художественное и литературное наследие. Из письма Винсента брату Тео, 19 июня 1889 года:
''Так же как при чтении некоторых современных романистов, меня больше всего волнует то, что шекспировские герои, чьи голоса доходят к нам сквозь толщу многих столетий, не кажутся нам чуждыми. Они настолько жизненны, что нам чудится, будто мы видим и слышим их. Есть только один или почти единственный художник, о котором можно сказать то же самое, — это Рембрандт. У Шекспира не раз встречаешь ту же тоскливую нежность человеческого взгляда, отличающую «Учеников в Эммаусе», «Еврейскую невесту» и изумительного ангела на картине, которую тебе посчастливилось увидеть, эту слегка приоткрытую дверь в сверхчеловеческую бесконечность, кажущуюся тем не менее такой естественной. Особенно полны такой нежности портреты Рембрандта — и суровые, и веселые, как, например, «Сикс», «Путник» или «Саския»…''
Поль Гоген. «Откуда мы пришли? Кто мы? Куда мы идём?». Фрагмент. 1898 год. Музей изящных искусств, Бостон.
В силу ряда обстоятельств мы знаем творчество Ван Гога слишком хорошо, а не менее гениального Гогена — плохо.
ДОБРЫЙ ВРЕДНЫЙ СТАРИКАШКА
Миф об импрессионистах действительно трогает. Как там в песне: "Жил был художник один, домик имел и холсты..." Впрочем, текст Андрея Вознесенского — о примитивисте Нико Пиросманишвили, влюбившемся в шансонетку Маргариту де Севр и продавшем все, чтоб утопить ее в цветах.
Я поведаю о другом живописце, который тоже любил шансонеток — но в ином смысле. В самом начале ХХ века по улочкам Парижа бродил юркий старик в широкополой шляпе. Он всегда куда–то торопился и ускользал, встреченный случайными знакомыми. Смешной человек презирал славу, деньги и связи. Меж тем этот острый на язык мизантроп был самым дорогим из тогда живущих импрессионистов: одна из его работ продана была за баснословные полмиллиона франков, что являлось рекордом для художников, оцененных еще при жизни.
Имя его — Эдгар Дега — уже стало легендой: "певец кафе–шантанов, скачек, балетов и будуаров". Он не считал себя импрессионистом и действительно таковым не был, ибо превыше всего ставил линию. "Все, что я сделал, – утверждал Дега, – есть результат обдумывания и изучения старых мастеров; о вдохновении, непосредственности и темпераменте я ничего не знаю''.
Дега никогда не был беден. Родившись в семье удачливого банкира, он увлекся изобразительным искусством, а начинал с того, что в Лувре копировал работы Пуссена, Гольбейна и Локюуренса. Его учителем стал Энгр, которого Дега боготворил до самой своей смерти. Еще один его кумир — Рембрандт. К группе "Независимых", позже получивших прозвище "импрессионисты" Дега примкнул из любопытства, заинтересовавшись личностью самоотверженного Мане. Правда, всегда старался дистанцироваться от своих тогдашних творческих собратьев, ища свой индивидуальный путь. Дега изучал не природу с игрою света, а человеческую среду — в том числе и в увеселительных заведениях. Дега постигал мир в его движениях, он самый пластичный из художников. И, конечно же, к этому визуальному исследованию добавлялась чисто французская ирония. Формула Дега: "Все ищут жизнь естественную, а я — мнимую".
Дега был болезненным человеком, к тому же с возрастом он стал слепнуть. Он писал: "По мере того, как ухудшается мое зрение, мой закат становится все более одиноким и печальным. Только любовь к искусству и стремление к новым достижениям поддерживает меня". Его брат, занимающийся бизнесом, разорился, и Дега, дабы спасти родного человека, растратился и сам. Тем не менее, Дега не зависел ни от заказов, ни от успеха у широкой публики — он исключительно, как и такой же самодостаточный Поль Сезанн, мог заниматься тем, что ему нравилось. Дега говорил:
"Мне думается, что в наше время тот, кто хочет заниматься серьезно искусством и отвоевать в нем хоть маленькое, но свое место или по крайней мере сохранить свою индивидуальность, должен стремиться к уединению. Можно подумать, что картины делаются, как биржевые цены, в сутолоке стремления к наживе и что художники нуждаются в чужом уме и идеях соседа, чтобы что–нибудь создать, точно так же как дельцы нуждаются в чужих капиталах, чтобы заработать деньги. Вся эта суета горячит ум и искажает верность суждения".
Эдгар Дега. «Голубые танцовщицы». 1897 г. ГМИИ им. Пушкина, Москва.
В СВОЕМ СОКУ
''Богема'' в переводе с французского означает: ''цыганщина''. Термин стал популярен после издания в 1849 году романа Анри Мюрже ''Сцены из жизни богемы''. Самого Мюрже данная темы вывела из нищеты на достойный уровень буржуа, и, кстати, по этому произведению Пуччини и Леонкавалло сочинили блистательные оперы под одним названием ''Богема'', а Кальман — оперетту ''Фиалка Монмартра''.
''Богема, - писал Мюрже в своем романе, - есть этап в жизни художника, прелюдия к академическому креслу, больничной койке и савану''. В реальной жизни члены богемы называли себя ''клубом распивателей воды'' (the water drinkers), потому что другие напитки в монмартрских кафе им были не по карману.
Ныне такое времяпровождение именуют ''тусовской''. Хемингуэй про богему своего времени высказывался так: ''Почти все они бездельники, и ту энергию, которую художник вкладывает в свой творческий труд, они тратят на разговоры о том, что они собираются делать, и на осуждение того, что создали художники, получившие хоть какое-то признание''.
Именно Париж в XIX веке стал настоящей художественной столицей Европы, подобно Флоренции — в XV и Риму — в XVII столетиях. Художники из всех уголков мира стекались в Париж, чтобы учиться у знаменитых мастеров и принять участие в спорах о природе творчества, которые не затихали в питейных заведениях, и в ходе которых мучительно рождалась новая концепция искусства, которая выражалась известными словами: "Мы здесь всё поменяем". Характерно, что меняли — причем кардинально — и делали это "цыганствующие" нищеброды.
До 1870 года сфера влияния богемы ограничивалась Латинским кварталом, затем в нее попал весь Париж. С наступлением ХХ века из явления исключительно французского богема превратилась в феномен мировой культуры. К концу XIX века Парижа, описанного в романе Мюрже, уже не существовало. По плану барона Османа новом городе места для бедных художников, поэтов и артистов не оставалось. Ну, почти не оставалось. По какой-то счастливой случайности территория Монмартрского холма долгое время считалась пригородом, своеобразной деревней. Жизнь там была значительно дешевле, чем в респектабельной столице, а попасть в Париж можно было пешком, всего-навсего спустившись вниз по тихим улочкам.
Здесь жили и "понаехавшие" из провинции продавцы бутиков, и рабочие, и даже крестьяне (на Монмартре до сих пор остались виноградники). В общем, пролетариат, к которому относились и творческая молодежь. Их, с позволения сказать, студии ютились иной раз в жалких сараях или ангарах. К примеру, в пятиэтажном здании бывшей фабрики по производству пианино на все пять этажей приходился один водопроводный кран и один туалет с постоянно хлопающей дверью без защелки. Зимой грелись у печек–буржуек, дрова воровали, а те, у кто этого делать не умел, для экономии зимние дни "тусовался" в кафе. Заказав чашку кофе, здесь можно было провести весь день в тепле.
Творили на Монмартре и Пикассо, и Модильяни. Инвалид Тулуз-Лотрек на Монмартрский холм подняться был не в силах, и он и обосновался у подножья, в борделе. За проживание и за женскую ласку Тулуз-Лотрек расплачивался своими картинами и рекламными плакатами, чем и прославил ''Красную мельницу'' на весь мир. После Первой мировой войны Монмартр потерял свой деревенский вид, начал благоустраиваться, стал не по карману богеме, и вся эта братия перебралась на юг Парижа, в район Монпарнас.
Как вы понимаете, теперь смысл слова ''богема'' трансформировался от ''цыган'' к ''небожителям''. Но, например, изредка возвращается мода на ''богемный стиль'' в одежде, имеющий специфическое название ''бохо''. Последний интегрировался в культуру хиппи, которая ставила во главу угла отказ от культуры потребительства, которая с началом ХХ века стала фундаментом экономики развитых стран.
Считается, что индивидуумы, одевающиеся в бохо, стремятся подчеркнуть свою свободу и нестереотипное мышление, но на самом деле они все же используют дресс–код группы. Да, они за пацифизм, веганство, свободную любовь и все такое. Но со стороны "люди бохо" смотрятся типовой массой идиотски улыбающихся дармоедов. Что же касается художников... они уже не хотят быть богемой и носят бренды. Впрочем — чего это я их под одну гребенку.
Амедео Модильяни. «Обнаженная». 1919 год. Музей современного искусства, Нью-Йорк.
КЛОУН, ПОНЯВШИЙ ВРЕМЯ
А почему бы нам не поговорить о культуре семейных отношений, порой требующей большого искусства. Выстроить семью, основанную на взаимном уважении и внимании к ближнему действительно не так просто — по крайней мере, идеальная семейная группа есть большая редкость. Ах, да: еще Толстой же сказал, что все счастливые семьи похожи как улитки. Искусство же подразумевает неповторимость. Значит... искусство — создание несчастных семей?!
Здесь мы попадаем в ловушку авторитета: каждая семья собачится по–своему, но к искусству это отношения не имеет. На самом деле во всяком семейном союзе содержится набор плюсов, минусов и условностей, в результате чего семья как организм либо живет, либо распадается. Творческие люди редко создают прочную семью, есть даже теория о том, что де художник должен быть обязательно несчастен в личной жизни. Ох, если б еще знать, что это за зверь такой — счастье.
Вот и у Пабло Диего Хосе Франсиско де Паула Уан Непомусено Мария де лос Ремедиус де ла Сантисима Тринидад Мартир Патрисио Руис и Пикассо, более известном нам как Пабло Пикассо с семьями не получалось. То есть, получалось — но ненадолго. А, может быть, слишком даже получалась, ведь богатая сексуальная биография для подлинного мачо — тоже своего рода произведение искусства.
Собственно, дело не в этом, хотя, может быть, как раз и в этом. В конце концом, интимная жизнь художника — его личное дело, нам же интересны произведения, которые он создает. Однажды Пабло привел в дом свою любовницу и дочь от нее — и представил их тогдашней свое жене Ольге Хохловой: "Знакомься, этот ребенок — новое гениальное произведение Пикассо".
Незадолго до смерти Пикассо написал: "Настоящими художниками были Джотто и Рембрандт, я же лишь клоун, который понял свое время". Пикассо едко обрисовал послевоенное поколение мальчиков, которые любят новые марки машин и спорт... зачем таким искусство? Тот, кто сможет кривляться, останется на плаву, ''прочие не будут опознаны как художники''. Письмо наделало много шума: автор — весьма известный художник (правда, отодвинутый несколько в сторону "более свежими" американскими авангардистами — к той поре мода сместилась в Штаты). Известный критик ответил художнику открытым письмом ''Пикассо, вы смеетесь над нами!''.
Наследие Пикассо пугающе огромно, да и за словом в карман художник не лез. Но, чтобы понять суть его творческого метода, достаточно коснуться лишь одного цикла. В музее Пикассо в Барселоне хранятся 58 вариаций на тему ''Менин'' Диего Веласкеса, написанные Пабло в 1957 году. Пикассо в своих опытах использовал технологию ''пластических символов'' — открытых локальных цветов и геометрических фигур.
Художник подошел к исследованию шедевра Веласкеса, так сказать, с концептуальной точки зрения: каждый образ рассмотрен, как минимум, с двух сторон: добра и зла. Собака может быть как черным колючим волком, так и белым невинным существом. Первым персонажем справа является мальчик Николасито, который может олицетворять детство, и непосредственность, и в то же время являться символом агрессии. Фрейлина, подающая стакан — Мария Агустина Сармьенто — вобрала в свой образ детскую наивную трогательность, перерастающую в злобу. Финальным звеном является зеленый треугольник — символ смерти, в который переходит лицо маленькой девочки, перед этим преобразившееся в белую гипсовую маску. Образ гофмаршала двора переходит от ''человека в черном'' до растерзанного Христа. Юная Маргарита изображена в более устойчивом образе — за ней закреплен свет белого и желтого, а в раскинутых руках Пикассо увидел жест распятого Христа.
Это был эксперимент по изучению шедевра через триста лет после создания — сквозь призму измов. С другой стороны, мы имеем коллекцию пародий. Можно представить себе Остапа Бендера с бессмертными словами: "Я художник, я так вижу". Пикассо был отличным рисовальщиком — не хуже Веласкеса. По крайней мере, Пикассо вдоволь попаразитизировал на творении своего земляка. Полагаю, ему было завидно, ведь Диего Родригес де Сильва–и–Веласкес был счастлив в личной жизни, и при этом смог реализовать свой творческий потенциал.
Пикассо не считал, что его искусство сводится к поисковым экспериментам. Однажды он заметил; ''Я не ищу, я нахожу''. Прилежные старания понять его живопись вызывали у мастера лишь усмешку: ''Все хотят понять искусство. Почему бы не попытаться понять пение птицы?''
Диего Веласкес. «Менины». 1656 год. Прадо, Мадрид.
Пабло Пикассо. «Менины по Веласкесу». 1957 год. Музей Пикассо, Барселона.
Сальвадор Дали. «Фрейлины (Менины)». 1960 год. Частная коллекция.
НЕ ПРОДАЕТСЯ ВДОХНОВЕНЬЕ…
Когда-то художники трудились исключительно по заказу, впрочем, в жизни всегда есть место исключению: да Винчи порой умудрялся не ''прогибаться'' под изменчивый мир. Отчего и страдал. Среди злодеев тоже есть профессионалы и любители, то есть, занимающиеся нехорошим делом за вознаграждение либо по велению темной стороны души. Творческие люди в основном стремятся зарабатывать своим творчеством денежку, которая лишней не бывает, а разрушители и уничтожители удовлетворяют свой нездоровый аппетит безвозмездно. Почувствуйте разницу.
Большинство произведений искусства когда–то создавали для храмов и дворцов — продать их можно было лишь со стенами вместе, что порою и делали. Один из Титанов Возрождения Донателло с горечью констатировал, что величие искусства остается в прошлом: частный заказчик ''никогда не сравнится величием души с храмом'', впрочем, маэстро не уточнял, какую сторону пресловутой души он подразумевает. Появление института частных заказчиков означало проникновение в мир искусства рыночных отношений и, как следствие, значительную стандартизацию вкусов. Произведение должно быть таким, чтобы его захотел и другой клиент, и чем больше желающих — тем выше будет рыночная цена.
Показательна судьба Рембрандта, который в молодости удовлетворял вкусы голландских буржуев, а достигнув величия, пошел в "отрицаловку". Арт-рынок голландской живописи XVII века не слишком отличался от нынешнего: бюргеры хотели увидеть себя запечатленными на полотнах — типа того, как раньше это делали монархи. Это можно сравнить с Древнем Египтом, где чести быть увековеченным изначально удостаивались только члены правящей элиты, но однажды этого захотели все.
И голландский бюргер, и современный измученный буржуазной тоской богатей будут раздражены, ежели им скажут, что де искусство, ими культивируемое, есть апофеоз мещанства. Как это: натюрморт с ветчиной — пошлость? А как же Просвещение и свобода взглядов, которые мы пестуем? Характерно, что в общей ровной массе "малых голландцев" великий Рембрандт оказался хоть и "большим", но неформатным. Если, глядя на интерьеры, пейзажи и натюрморты, заурядный бюргер воображал свою жизнь произведением искусства, то, глядя на страсти Ван Рейна, обыватель явственно видел всю свою заурядность. Рембрандт попытался поднять рыночную живопись Голландии на уровень Великого Искусства — и рынок ему отомстил, опустив гения на самое дно общества.
Как бы то ни было, арт-рынок есть часть процесса, и порою важнее продать, чем вложить в свое произведение разумное, доброе и… забыл, что там еще. На первичном рынке произведений главными субъектами являются коллекционеры, художники и арт-дилеры. Функция арт-дилера – продвижение художника и продажа его работ. Сейчас это умеют делать и сами творцы — но не все. Вы наверняка знакомы с людьми, делающими что–то на грош, зато таскающимися со своими пустышками как с писаной торбой и расхваливающими себя, родного, на все лады. Несомненно, они — талантливые предприниматели. Среди них встречаются и одаренные художники. А Рембрандт у нас — один.
Средний класс во все времена хочет ярких символов свободы так же страстно, как некогда голландский бюргер — натюрморта с ветчиной, а французский рантье — пейзажа с пейзанкой. Дайте нам холст с броскими разводами и узнаваемой подписью — мы выставим шедевр в новой квартире и завистники узнают, какие мы прогрессивные люди. Мещанину нужно, чтобы ему говорили, насколько он независим и свободен. Знать, чего стоит свобода или что где-то люди с голоду пухнут, ему не обязательно.
Понятие ''произведение'' ныне заменили ''проектом''. Последнее — сложносоставной продукт объединенных усилия галерей, рекламщиков, куратора, а, собственно, труд художника занимает в нем ничтожно малую часть. Художник Максим Кантор рассказывает:
''Все участники современного художественного рынка повязаны взаимным страхом и круговой порукой: невозможно одного из участников уличить во вранье, чтобы не посыпалась вся сложная система отношений и ценностей. Мои квадратики — неподлинные? Позвольте, а ваши рейтинги что, настоящие? Мои рейтинги ненастоящие? А ваши деньги, простите, какого происхождения? Нельзя сказать, что папы и короли былых времен были честнейшими людьми, но они не были трусами, искусство заказывали от широты душевной — а не пряча краденое. История искусств сохранила для потомков имена великих пап и королей, незаурядных заказчиков великих творений; история искусств помнит отчаянных коллекционеров, собиравших вопреки общему мнению непризнанные шедевры. Однако история искусств практически не помнит владельцев галерей — чтобы быть успешным, галерист должен проявлять такие человеческие качества, которые величию не способствуют ''.
В западноевропейской художественной культуре XVIII века, когда набрала силу парадигма Просвещения, расцвела пышным цветом фигура арт-критика. Лафон де Сент-Йенн, аббат Дюбо считались подлинными маэстро художественной критики, а Дени Дидро возвел это ремесло на уровень высокого искусства. Критика стала соучастником художественного процесса, или если угодно, игроком на ниве арт–индустрии, и сохраняет звоеванную роль по сию пору. Современные (нам) искусствоведы становятся в чем-то главнее художников, ведь они формируют круг авторов, выступают в роли кураторов и маркетинговых технологов.
Арт–проект и бизнес–проект срослись; автор — всего лишь "объект управления", имеющий товарную стоимость. Одна из высших форм успеха — приобретение картины музеем или фондом. Затем следует перемещение ее из менее престижного музея в более престижный. Еще более высокую оценку картина получает, когда она становится предметом искусствоведческого анализа в различных статьях и монографиях об искусстве. Кстати, работа с многочисленными фондами, поддерживающими творцов, тоже требует умения. Появилось даже словечко такое: грантоед. Художник или группа еще должны убедить потенциального инвестора в том, что проект выйдет на уровень прибыли. И еще из Кантора:
'Распространено мнение, будто рынок двигает искусство, помогает выявить лучшее произведение. На деле все обстоит прямо наоборот — рынок всегда способствовал забвению крупных художников, концентрируя внимание на салоне. Салон побеждал всегда. Штучный товар рынку неинтересен: Боттичелли, Эль Греко, Рембрандт были забыты и умерли в нищете. Один из величайших художников человечества Козимо Тура (сегодняшний читатель не знает этого имени, зато знаком с успешным фигурантом рынка Энди Уорхолом) на склоне лет писал жалкое письмо, адресованное синьору Эрколе д’Эсте, в котором просил три (!) дуката. Не получил. Судьбы Ван Гога, Модильяни, Филонова наглядно демонстрируют возможности рынка''.
Об этом в свое время говорил классик социологии Питирим Сорокин. В системе рыночной экономики, утверждал Сорокин, искусство постепенно становится товаром, произведенным в первую очередь для продажи. Оно обслуживает рынок, и потому не может игнорировать его запросы. Как коммерческий товар, искусство все чаще контролируется торговыми дельцами, шкурными интересами и веяниями моды. Если художнику не хочется голодать, он неизбежно становится рабом рыночных отношений. Дельцы, навязывающие свои вкусы публике, влияют тем самым на ход развития самого искусства.
В ситуации рынка, считает Сорокин, современное искусство переходит в иной статус. Из царства абсолютных ценностей оно опускается до уровня производства ценностей товарных. Для того чтобы успешно продаваться на рынке, искусству ничего не остается кроме как поражать публику, быть сенсационным.
Сегодня на нашей планете существуют около 4500 премий для представителей современного искусства; в сумме они составляют приблизительно 100 миллионов долларов в год. По большому счету, сумма невелика, наши олигархи ежегодно богатеют гораздо внушительно. Кандидатов на большинство премий выбирает не публика, а некая ''комиссия'', при этом в качестве судей во многих из них мелькают одни и те же дилеры, коллекционеры, кураторы и другие профессионалы арт-рынка. Само собою, кураторы и коллекционеры часто поддерживают тех художников, произведениями которых владеют. Мы уже должны удивляться, если в музее или галерее не видим под картиной ценник. Арт-критик Бенаму-Юэ пишет:
"Как определяется стоимость произведения искусства? 135 миллионов долларов за полотно Климта и 71,1 миллион за картину Энди Уорхола: сегодня на это влияют факторы, не имеющие никакого отношения к самому произведению. Маркетинговая политика аукционного дома, слава обладателя коллекции или известность маршана — вот что в конечном итоге определяет эти ценовые рекорды".
В мире оборота арт-ценностей, где самое главное — это иллюзия успеха, падение цены будет означать, что художник лишился благосклонности публики, вышел из моды. Если начать снижать цену, спрос может исчезнуть вообще. Это еще называется "принципом храповика".
А кто они — счастливые обладатели? Социологи придумали термин ''демонстративное потребление''. Произведения искусства сами по себе не столь уж важны — их художественная ценность не имеет для потребителя большого значения. Богатею все равно, приобретет он художетвенный раритет, яхту или место в парламенте — главное, чтобы об этом сообщал каждый утюг. Галеристка Фариде Кадо утверждает:
"Владеть произведениями современного искусства — это стало признаком принадлежности к классу великих мира сего, все нувориши к этому стремятся. Профессиональная пресса представляет нам людей, которые, быстро сколотив состояние, покупают произведения искусства в поражающих воображение количествах. Методы у них ошеломляюще простые: покупать все подряд, у всех подряд и по какой угодно цене. А потом избавляться от всего этого, как только появится какая-нибудь новая идея".
В конце ХХ века рекламный магнат Чарльз Саатчи показал, как хайп (hype — навязчивая реклама) функционирует и на рынке искусств. С ее помощью он создал бренд Young British Artists некоей ''группы современных художников'' из Великобритании, титульной фигурой которой стал некий ''Дэмьен Херст''. Имея в распоряжении собственную галерею, Саатчи при помощи профессиональных кураторов с 1992 года стал организовывать выставки на основе своей коллекции, которые широко освещались британской прессой и телевидением. Творчество YBA объявили ''высшим достижением современного искусства'', оно стало символом британского искусства 1990-х и символом Britart во всем мире, хотя ответить на вопрос, что же такого выдающегося было в их работах, никто толком так и не смог. Агрессивная реклама сделала свое дело: экспозиции привлекали заинтригованных хайповой волной посетителей, хотя представленные на них художники «не стеснялись провоцировать возникновение у посетителя отрицательных эмоций вплоть до чувства полного отвращения». Прошло время и теперь уже мало кто вспоминает об этом проекте.
На самом деле рынок произведений искусства ничтожен по сравнению с оборотами гигантов, занимающихся гаджетами и технологиями распространения информации. Индустрия развлечений, кино или музыки тоже круче, причем, там есть место подлинному искусству. Хотим ли мы того или нет – писатель, живописец или еще какой-нибудь творец создает продукт, который считает гениальным. На поверку оказывается, что в ряде случаев это действительно оказывается так. Но, пока пена не осядет, многие успевают ручки погреть. И для общего сведения: пена тоже состоит из вещества.
Питер Брейгель Старший. «Художник и заказчик». 1565 год. Музей графического искусства Альбертина, Вена
ОТ ЦУСИМЫ ДО ХИРОСИМЫ
Пожалуй, лучше всех способен разъяснить нам смысл творчества Бердяев, ведь Николай Александрович сочинил опус, аккурат посвященный нашей теме. Давайте в него заглянем, тем более что трактат "Смысл творчества" есть продукт определенного творческого процесса, хотя, по большому счету, нет ничего глупее искать смысл в этом самом творчестве.
Николай Александрович относил себя к экзистенциальным философам, ибо всегда стремился передавать свой внутренний опыт, полагаясь на интуицию и эмоции. Собственно, то же самое делают хищные звери. Личность, по Бердяеву, "не субстанция, а творческий акт, победа над тяжестью мира, торжество свободы над рабством". Свобода — это "божественная жизнь", поэтому всякое творчество — акт теургический. И, когда вы в сердцах заявляете кому-то: ''Что же ты натворил, такой-сякой!'', знайте, что тем самым возвышаете его в своих глазах.
Уже после того как Бердяев умер, исследователи его учения узрели в бердяевской философии нечто люциферовское. Считая себя христианским мыслителем, Бердяев чувствовал себя стесненным в "клетке учения Христа", ибо высшая свобода в понимании Николая Александровича — свобода духовная. Мы приблизительно знаем, к чему приводят все эти идеи свободы, но ведь действительно — творчества без свободы не бывает. Кто–то возразит: "А как же шарашки, в которых ученые рождали гениальные идеи?" Отвечу: "Вы случайно не про атомную бомбу?" Бердяев, кстати, дожил до Хиросимы. А мыслить он начинал еще во времена Цусимы.
В основе жизни этого мира, по Бердяеву, лежит terror antiquus, древний страх. Из него выросло чувство божественного. К этому пониманию Николай Александрович пришел уже в своей глубокой старости. Боязнь человека перед страданиями успешно используют в том числе и политические режимы. И вот парадокс: более всего от самовластья страдают не самые худшие из людей. Бердяев утверждает, что без мук, боли, возможно, отчаяния — человек опустился бы до уровня животного. Но животные вряд ли боятся смерти. Человек же, даже верящий в загробную жизнь, смерти даже не боится — ужасается.
Труднее страдать одному, но творческий человек творит чаще всего в одиночестве. Зато грехопадение — акт по преимуществу публичный. С иной стороны, грехопадение — испытание свободы. Так считал "поздний" Бердяев, в 1947 году. "Средний" же Бердяев в 1916-м сочинил "Смысл творчества. Опыт оправдания человека". Он пока еще верит в homo creativus, которому в сущности слагает оду.
Творить можно в разных областях. Например, строить компанию, производящую носовые платки. Или вести кампанию по избранию на высшую должность очередного негодяя. Либо воспитывать (в соответствии со своими понятиями о добродетели) ребенка. Высшее же творчество по "среднему" Бердяеву — религиозное, когда человек выстраивает свои душевные качества в соответствии со священными писаниями. Собственно, так и рождаются святые. "Поздний" Бердяев даже иронизировал над ранней бердяевщиной, ибо даже святой может возгордиться своей исключительностью и начать вещать и без него всем известные банальности.
Творчество — создание новых ценностей. Здесь все условно, ибо ценности для одних являются мусором для других. Тем более что (не забудем, что жизнь Николая Александровича совпала с эпохой модернизма) так недолго стать рабом культа новизны.
Полагаю, в своем "Смысле творчества" Бердяев заигрывает со словами, рисуя жесткие схемы: "Творчество — необъяснимо. Творчество — тайна. Тайна творчества есть тайна свободы. Тайна свободы — бездонна и необъяснима, она —бездна". Впрочем, в приведенной сентенции различим ритм, а значит перед нами — поэзия. Из хороших философов не получается талантливых поэтов. А вот поэты, бывает, неплохо пакуют умные мысли в пронзительные, и — что немаловажно — короткие вирши.
Творчество, по Бердяеву, может исходить из разных начал. В творчестве Леонардо да Винчи Николай Александрович находил "демонический яд", который от света гения выгорел и притворился в иное, свободное от "мира" бытие. Да Винчи пробовал себя в различных видах искусств, а живописью по большому счету занимался лишь на досуге. Отмечу, в эпоху Леонардо (кто помнит, как звали его современников — пап и королей…) было очень простое разделение: наука занимается теориями, а любая практика — искусство. Ученый рассчитывает формулу, а творец строит машину, которая, например, сокрушит все, стоящее на его пути.
Бердяев отмечает, что Александр Пушкин и Серафим Саровский были современниками, но они обитали в разных мирах, совершенно не соприкасаясь. Один потакал своим страстям, другой таковые умирял, мы же теперь восхищаемся гением Пушкина и святостью Саровского. Пушкин, говоря словами Бердяева, "страдал религиозной немощью", тем не менее, смог приблизиться к божественному. А жил Александр Сергеевич, между прочим, "чтоб мыслить и страдать".
Бердяев пишет: "Пушкин как бы губил свою душу в своем гениальном творческом исхождении из себя. Серафим спасал свою душу духовным деланием в себе. Путь личного очищения и восхождения может быть враждебен творчеству". Как вы понимаете, Николай Александрович исходит из того, что душа таки существует. Мы же знаем, что касательно души и целесообразности удушения прекрасных порывов существуют разные взгляды.
РОЖДЕННЫЕ БОРДЕЛЕМ
Существует ли искусство развлечений? Конечно всякие сомнительные заведения, в которых эксплуатируется наша склонность к отвлечению от прозы будней — это и культура, и индустрия, и традиция... да просто насущная потребность живого организма. Но когда б вы знали, из какого сора... осмелюсь повторить данное мною еще в начале этой книжки определение искусств: они даны для того, чтобы разнообразить нашу жизнь.
Ряд специалистов утверждают, что все нижеприведенные активности — плод влияния африканских веяний, иначе говоря, возвращение к первобытной дикости. Это верно лишь отчасти: больше следует уповать на буржуазные издержки, развитие среднего класса, формирующего свои "усредненные" вкусы. Право посещать увеселительные заведения с эксклюзивными развлечениями — показатель статуса и достатка.
В эпоху Второй империи во Франции стряслась мода на канкан. Конечно же речь идет о непристойном танце, ведь женщина в порыве разнузданности задирает юбку, демонстрируя общественности исподнее! Среди канканисток выделились свои виртуозы, точнее, конечно, виртуозки. Одна из них, Ригольбош утверждала:
"Для канкана существует только один синоним: бешенство. Ученые утверждают, что канкан изобрели негры. Это неверно: негры жестикулируют, но не танцуют канкана. Канкан по существу французский танец с национальным духом. Он — воплощенная парижская фантазия. Душа танцующего должна быть такой же фантастичной как его ноги. Необходимо изобретать и создавать, причем делать это в одно мгновение. Правая нога не должна знать, что делает левая".
В 1890–е канкан, уже совершивший триумфальное путешествие по миру, переместился на подмостки варьете, то есть, стал признанным искусством, хотя не вполне первосортным. Появились свои звезды, например, сестры Баррисон (квинтет), в исполнении которых критики отмечали элегантность и рафинированность. Родились знаменитые варьете "Мулин руж" и "Мулин ля галетт", которые, как мы знаем, ныне носят характер элитарных заведений. В увеселительных учреждениях культивировались разные активности: завезенный из Испании матчиш, американский кекуок, немецкий шейбетанц, причем последний балансировал на грани порнографии. Параллельно родилось искусство оперетты, а в традиционную оперу стали внедряться элементы балета — и только один Рихард Вагнер восстал против столь пошлого унижения театра.
Еще раньше Париж породил шантаны: учреждения, так сказать, культуры, в которых культивировалась не только искусства, но и прочие маленькие радости жизни. Моду быстро переняла и Германия, где шантаны представляли собой банальные пивнушки, в которых на невысокой эстраде сильно декольтированные игривые дамы распевали двусмысленные частушки. В 1870–е годы уже всякая уважающая себя страна могла поспорить с Францией в плане непристойности своих борделей.
Очень скоро родился стриптиз. Если кто-то не видит в этом мероприятии искусства, как говорится, пусть и не смотрит. Читаем фрагмент романа Эмиля Золя "Нана" (1883 год):
"...Дрожь пробежала по рядам публики: Нана стояла пред ней нагая. Она демонстрировала свою наготу со спокойной смелостью, уверенная во всемогуществе своего тела. Только прозрачная вуаль скрывала ее члены. Ее круглые плечи, ее грудь амазонки, розовые бутоны которой поднимались прямо, как острия копья, ее широкие сладострастно раскачивающиеся бедра — словом, все ее тело было видно сквозь легкий покров во всей его подобной пене белизне. То была Венера, выходящая из моря..."
Или взять искусство фламенко, которое мы уже вскользь упоминали. Фламенко родилось (или родился) в Андалусии и представляет собой уникальное явление, характерное исключительно для Испании. Раньше я говорил, что это цыганщина, но на самом деле в данном искусстве соединяются ритмы и мелодии арабской, цыганской, еврейской и христианской культур.
Более полное название фламенко: канте фламенко. В дословном переводе с испанского cante означает ''пение'', хотя это наименование включает в себя и пение, и танцы, и игру на гитаре и охватывает все частные проявления стиля фламенко, наиболее древним ядром которого является ''канте хондо'', что переводе на русский означает "глубокое пение", и корни его восходят к древнейшим музыкальным системам, видимо, арийских племен.
До 1842 года фламенко культивировалось в основном в цыганских домах, а также за закрытыми дверями постоялых дворов и таверн. Во время пирушек до рассвета оно начинало обретать славу, привлекая на свою сторону все больше почитателей, вместе с тем росло и число кантаоров. Постепенно пение становилось для них способом заработать на жизнь, профессией, и они стремились к совершенству, к чему их также подталкивала все возрастающая конкуренция.
Основная масса испанцев узнала о фламенко лишь с появлением специальных артистических кафе, cafe cantante, в которых выступали кантаоры. Посетители подобных заведений по достоинству оценили ту глубину чувств, с которой исполнялись песни, благодаря чему музыка фламенко протоптала дорогу к сердцам людей.
А как не вспомнить великолепное искусство танго. Считается, что его корни — в Африке, и в переводе с одного из наречий Черного континента "танго" означает: "танец под барабан". Правда, есть и другой вариант этимологии: от португальского слова "tanguere" — "прикасаться". Существуют несколько версий рождения аргентинского танго, и одна из таковых утверждает, что этот танец исполняли сутенеры, демонстрируя клиентам достоинства своих "девочек". По другой теории танго изначально был мужским парным танцем — своеобразным единоборством, в котором кто–то должен перехватить инициативу. На становление эстетики танго повлияло и фламенко, привезенный в Америку испанскими эмигрантами. В любом случае родилось большое искусство, которое мало кого оставит равнодушным.
Роберт Дуано. «Звезда стриптиза Ванда». 1953 год.
РУКИ ЧЕШУТСЯ
Конечно в стороне от искусства не могут остаться и жулики — они же тоже люди, и прекрасное криминалу вовсе не чуждо. Дело не в том, что преступление может быть шедевром само по себе — что прекрасно доказал своим творчеством Квентин Тарантино: злодеев прельщают различные аспекты законных искусств.
Начнем с воровства. Пик краж произведений искусства пришелся на вторую половину ХХ века — именно это время цены на живопись и прочие виды картин взлетели на несколько порядков: так, например, если в 1950–е годы работы импрессионистов можно было приобрести за десятки тысяч долларов (а Пикассо купить и за пять — в смысле, тысяч), всего через десять лет счет пошел на сотни тысяч. К началу 1970–х был преодолен миллионный рубеж, а в мае 2012–го на аукционе одна из четырех версий ''Крика'' норвежского экспрессиониста Эдварда Мунка, выполненная пастелью в 1895 году, была продана за рекордную сумму в 119 900 000 долларов. Естественно, столь безумный ажиотаж не мог не заинтересовать криминал.
В сомнительном бизнесе, связанном с кражами произведений искусства из музеев и частных коллекций, участвуют все: мафия, коррумпированные правоохранители, святые фанатики, арт-дилеры, а также посредники — адвокаты, арт-детективы, музейщики и страховщики. Одиночкам в этом бизнесе не место.
В сфере искусства действует неписанный закон: никогда и ни при каких условиях не придавать огласке суммы, выплачиваемые грабителям за похищенные произведения искусства с целью их возврата. Логичен вопрос: зачем вообще красть полотна Делакруа, Дега или Ван Гога, если их невозможно продать? Ответ прост: чтобы получить выкуп. Так сказать, артнепинг в чистом виде.
10 февраля 2008 года к зданию музейного Фонда Эмиля Бюрле в Цюрихе, где выставлены полотна Рубенса, Ренуара, Пикассо, Брака, Матисса, Гогена, Курбе и Мане, подъехала машина. Из нее выбежали несколько вооруженных человек. Нейтрализовав охрану, они ворвались в залы и, угрожая оружием, положили посетителей лицом вниз. Затем они забрали полотна Ван Гога, Моне, Дега, а в придачу еще три работы Сезанна — и быстро покинули объект. Практически сразу же после исчезновения налетчиков прибыла полиция, которой не оставалось ничего другого, как запротоколировать факт ограбления на 100 000 000 евро.
В Фонде Бюрле отсутствовали камеры видеонаблюдения, а так же не соблюдены были прочие меры безопасности. Один из экспертов аукционного дома ''Кристи'' тут же заявил, что украденные полотна не стоят ни сантима, что они очень известны и их практически невозможно продать на рынке. Спустя восемь дней после дерзкого ограбления две из похищенных картин были обнаружены на скамейке за припаркованным к ней автомобилем, на котором и было совершено преступление. Подброшенные картины – это полотно Моне ''Маковое поле в Ветейе'' и картина Ван Гога ''Цветущие ветки каштана''. Дирекция Фонда Бюрле отказались давать какие-либо разъяснения по поводу счастливой находки.
Еще один вид некогда узаконенного грабежа в сфере искусства — захват произведений в качестве трофеев. Государства–победители издревле считали отнятое законной собственностью. Несколько иной точки зрения придерживаются по этому поводу страны–пораженцы, расценивающие конфискацию как ограбление и требующие реституции. В качестве примера можно взять огромную коллекцию произведений искусства, собранную со всей Европы и первую очередь Италии армией Наполеона для пополнения Лувра и превращения его в главный европейский музей. Большая часть коллекции после разгрома Наполеона была возвращена законным владельцам, что является весьма редким явлением в истории.
К военным трофеям относились произведения искусства, реквизированные нацистами во время Второй Мировой войны по всей Европе для создания Музея Фюрера. Еще один вопиющий случай — оккупация американцами Ирака в 2003–м году, когда из Багдадского музея бесследно исчезли тысячи экспонатов.
К преступлениям я отнес бы иконоборчество. Если фанатики той или иной религии либо адепты атеистических движений считают, что имеют право уничтожать культурные ценности, они все–таки являются злоумышленниками. Хотя порой их главный аргумент защищен законодательством: якобы имеет место оскорбление религиозных чувств. В частности, в период Реформации протестанты, воодушевляемые своими святыми подвижниками, выступали против роскоши католического культа, следствием чего было уничтожение многих уникальных произведений искусства. Уже в наше время свои предпочтения в искусстве продемонстрировали исламские фанатики: в 2001 году афганские талибы расстреляли из пушек Бамианские статуи Будды, считая их идолами.
Самое мерзкое из преступлений в сфере искусства — умышленное повреждение произведений. Уродование картины, которое устроил Мистер Бин в веселой комедии — все–таки действие неумышленное, тем более что ответственные за сохранность шедевров лица всегда должны включать систему защиты от дурака. Обычно психи, покушающиеся на святое, объясняют свой поступок протестом против чего-либо, то есть, их деяние распространяется на область идеологии.
Один из ''классических'' случаев надругательства над искусством связан с картинами Василия Верещагина ''Святое семейство'' и ''Воскресение Христово''. Из-за своей неоднозначности полотна были запрещены к показу в Российской Империи. В 1880 году, экспонируясь в Вене, они вызвали возмущение католиков, в связи с чем один из фанатиков–монахов облил картины кислотой. Хочется отметить: уничтожение — одно из направлений т.н. современного искусства, близкое к акционизму. Цель: породить скандал и вызвать резонанс. Собственно, тему "комплекса Герострата" мы уже разбирали, поэтому здесь на ней не задержимся.
Конечно же особая сфера человеческой деятельности — фальсификации. Это самый распространенный вид "искусственных" преступлений, и в ходу шутка о том, что де в наших музеях уже не осталось ни одного оригинала. В околохудожественных кругах популярен анекдот: Моне написал три тысячи пейзажей, пять тысяч из них находятся в США.
Гениальнейшим фальсификатором "всех времен и народов" считается Ханс ван Меегерен, который свои подделки работ голландских мастеров творил виртуозно, используя старые краски, холсты и тонко копируя технику. Меегерен стал фальсификатором поневоле: сказалась душевная травма после провала его персональной выставки, на которой он представил свои оригинальные творения. Тогда особенно поиздевался над молодым художником искусствовед Абрахам Бредиус страстный поклонник Вермеера Делфтского. Бредиус был уверен, что вскоре найдутся неизвестные шедевры мастера; зная об этом, Меегерен решил изощренно отомстить.
Первая же картина фальсификатора ''под Вермеера'' вызвала у Бредиуса щенячий восторг. Эксперт с мировым именем был польщен тем, что его предсказание сбылось. Картину, изображавшую Христа, за 50 тысяч фунтов стерлингов купил роттердамский Музей Боймана. Всего же Меегерен написал семь картин ''раннего Вермеера'', то есть того периода, который всегда наименее известен в творчестве любого художника и труднее всего поддается экспертной оценке. В общей сложности подделки принесли талантливому имитатору два миллиона тогдашних фунтов.
Разоблачение Меегерена произошло одновременно с падением Третьего рейха. В личном музее шефа люфтваффе Германа Геринга была обнаружена картина Вермеера ''Соблазнение замужней женщины''. Полиция установила, что эту картину Герингу за 160 тысяч фунтов стерлингов продал не кто иной, как Меегерен. Художника немедленно арестовали и стали "намыливать веревку" — в Голландии за сотрудничество с нацистами полагалась смертная казнь через повешение. Зажатый в угол Меегерен раскололся. Он объявил, что, будучи патриотом своей страны подрывал экономическую мощь Германии, всучивая нацистам фальшивки. За это ж надо давать звание национального героя!
Чтобы убедительно разоблачить себя же, родного, Меегерен под надзором полиции написал картину под Вермеера — ''Молодой Христос, проповедующий в храме''. В итоге великому фальсификатору дали всего год тюрьмы за мошенничество. Через полтора месяца Меегерена нашли в камере мертвым с джокондовской улыбкой на устах. По всей видимости, жулик знал, что своими творческими деяниями он таки себя обессмертил.
Фрагмент росписи из пещеры Шове, Франция. Данную репродукцию я помещаю в раздел «фейков» по той причине, что есть большая вероятность, что это фальсификация. Пещера Шове открыта в 1995 году группой энтузиастов. Причина сомнений в подлинности одна: слишком профессионально нарисовано, да к тому же не соблюдены пропорции, а художники каменного века в изображении живых существ были предельно точны.
МУЗЫКА ПРОХОДИТ, ВСЕ ОСТАЛЬНОЕ — НЕТ
Пока не начался джаз, музыкальная культура человечества безмятежно делилась на салонную и простонародную. Композиторы сочиняли высокохудожественные произведения, которые исполняли или профессиональные музыканты, или представители высших классов. Причастным к высокой культуре надо было знать ноты, все остальные же пиликали, дудели и стучали в свое удовольствие.
Опять же, радовали цыгане со своими страстными хорами и евреи, умеющие "Шуберта наверчивать как чистый бриллиант". Композиторы нередко обращались к фольклорному материалу, так сказать, черпая из глубин. Да, собственно, многие маэстро и сами были из народа, как, к примеру, сын трактирщика Джузеппе Верди. Из–за низкого происхождения Верди не хотели брать в консерваторию, но молодой музыкант добился признания, причем его произведение "Хор пленных евреев" из оперы "Навуходоносор" стало не просто народным: оно стало гимном свободы многострадальной Италии.
Немыслима без национальной основы была и наша, русская "Могучая кучка": Балакирев, Мусоргский, Бородин и Римский–Корсаков черпали из кладезя с чистой водой. Надо признать: русская музыка в мире котируется, наша музыкальная культура сильна и уважаема. Но речь, пожалуй, идет только о тех славных временах, когда мы явно не уступали Западу в, простите за грубое слово, "драйве".
Меж тем все тот же Запад на рубеже XIX – XX столетий искал свежие идеи не в России или на Дальнем Востоке, а в Африке. В общем, там, где царит первобытная дикость. Это касалось многих искусств, не исключая музыки. Столь яркое культурное явление как джаз впитало традиции европейской и африканской музыкальных культур, элементы народного творчества, религиозных и светских песен негритянского населения и танцевально-бытовой музыки белых поселенцев Северной Америки. Но самое главное, что подарил миру джаз — это элемент импровизации.
На самом деле импровизаторы удивляли и раньше — вспомните хотя бы пушкинские "Маленькие трагедии" — но само чудо рождения музыки (хотелось сказать: из духа трагедии — но нет) из пустоты способно удивлять и ныне. У джаза были предтечи: театр менестрелей, регтайм, кельтская музыка и спиричуэл. Джаз изначально был частью смеховой культуры: музыканты пародировали негритянский быт, но в джазе скрывались и новые выразительные возможности, которые конечно же переняли и "серьезные" музыканты.
Еще один подарок афроамериканской народной культуры — блюз, возникший во второй половине XIX века. Исследователи отмечают, что этот стиль родился как музыка социального и расового неравенства. Блюзовые эксперименты белых музыкантов, о которых нам еще предстоит поговорить более вдумчиво, привели к появлению рок-н-ролла, за которым в начале 1960-х годов последовала волна так называемого белого ритм-энд-блюза, который послужил основой и хард-рока.
Те, кто думают, что рок – просто музыкальное направление, сильно ошибаются. На самом деле под роком понимается молодежная культура, способ самовыражения молодого поколения, отрицание и пересмотр моральных и материальных ценностей мира (включая свободную любовь и наркотики). Мало кто знает, что первым роковым музыкальным инструментом была вовсе не гитара, а тременвокс, созданный в 1920 году русским инженером по фамилии Тремен. Инструмент действует гениально просто: высота тона изменяется с помощью приближения к антенне или удаления от нее руки исполнителя. По разным причина тременвокс не прижился.
Уже становится историческим этапом и рэп – разновидность танцевальной музыки, которой свойственны такие особенности, как неровный ритм, простые и четкие гармонии, короткие музыкальные фразы, заключенные в непрерывную линию. Вокальное начало в рэпе отсутствует, а его роль исполняет речитатив, положенный на заранее записанные инструментальные трэки.
Впервые рэп заявил о себе в середине 1970-х в нью-йоркских диско-клубах для черных. К подобной музыке обращались в основном диск-жокеи, которые занимались составлением репертуара для танцев, и обслуживающий персонал концертных площадок и залов. Хочу отметить один момент: рэперы — в большой степени поэты. Но их тексты не "живут" без соответствующего антуража, присущего рэп–культуре. Рок тоже был таковым — а именно, одной из форм бытования поэзии. Боб Дилан удостоен "Нобелевки" вовсе не потому, что поет: у него прекрасные тексты, которые читаются даже без ритмов и мелодий.
Альберто Корда. «Че Гевара». 1960 год.
Это без сомнения самая популярная икона человечества — по крайней мере, в последние 60 лет. Музыкальные субкультуры современных направлений так же порождают «иконические образы», в том числе и деструктивного содержания. Но образ человека, который хочет сделать наш мир лучше, прекраснее и справедливее, как минимум, востребованнее, о чем говорит неустанное тиражирование портрета команданте Че.
СУМБУР СТАНОВИТСЯ МУЗЫКОЙ
Наша прекрасная страна не раз отличилась в плане обеспече... то есть, к сожалению, ограничения свободы творчества. Правда есть деятели, доказывающие, что де препоны способствуют мобилизации созидательного потенциала художника — и он резвее творит. То есть, если б Солженицын на зоне срок не отмотал, ему и писать было бы не о чем. Что уж тут говорить о Достоевском. Но все–таки Мандельштама — это они зря.
У молодого и чрезвычайно одаренного композитора Дмитрия Шостаковича перво–наперво все складывалось прекрасно. Да, сначала была работа тапером в синематографе "Светлая лента", тяжелая болезнь, но над юношей берет шефство ректор Ленинградской консерватории Глазунов и спасает таланту жизнь.
Но гения завсегда тянет на эксперименты, а ведь само это слово несколько напрягает. В 1936 году в жизни обласканного славою Шостаковича происходит тревожное событие: в органе руководящей и направляющей силы, газете "Правда" появляется статья "Сумбур вместо музыки", где в грубой форме критикуется опера "Леди Макбет Мценского уезда", до того пользующаяся огромным успехом. Пасквиль был анонимным, но приписывали его некоему Заславскому, который гнобил так же Зощенко и Ахматову. Вот фрагмент:
"Опасность такого направления в советской музыке ясна. Левацкое уродство в опере растет из того де источника, что и левацкое уродство в живописи, в поэзии, в педагогике, в науке. Мелкобуржуазное "новаторство" ведет к отрыву от подлинного искусства, от подлинной науки, от подлинной литературы. Автору "Леди Макбет Мценского уезда" пришлось заимствовать у джаза его нервозную, судорожную, припадочную музыку, чтобы придать "страсть" своим героям. В то время как наша критика — в том числе и музыкальная — клянется именем социалистического реализма, сцена преподносит нам в творении Шостаковича грубейший натурализм..."
Михаил Булгаков описал предысторию разгромной статьи. "Леди Макбет" уже два года шла на различных сценах, в том числе и в Большом театре, но однажды спектакль посетил Сталин. Ответственный в ту пору за культуру Жданов принялся расхваливать новаторское произведение, но Иосиф Виссарионович его (довольно мягко) оборвал:
– Я никому не хочу навязывать своего мнения, но по–моему это сумбур и какофония.
Тут же окружение принялось наперебой ругать оперу, применяя всякие эпитеты. Свое веское слово сказал и Семен Буденный:
– Шашкой надо рубать за такую музыку.
Статья в "Правде" вышла на следующее утро. Ранее, кстати, тот же партийный рупор с восторгом сообщал об успехе премьеры "Леди Макбет" в Нью–Йорке, в Метрополитен–опере.
Композитор, сраженный этим неожиданным ударом, впредь зарекается работать в музыкальных жанрах, связанных со словом, и обращается к симфонической музыке. Впрочем, Дмитрий Дмитриевич старательно собирает в специальный альбом вырезки из различных газет: советская пресса взяла за моду ругать Шостаковича на все лады. После приезда молодого композитора в Киев в том же 1936–м одна из местных газет размещает статью: "Ка нам приехал враг народа Шостакович". С той поры Дмитрий Дмитриевич засыпает только когда рядом с койкой стоит чемоданчик с собранными вещами.
После премьеры Пятой симфонии Сталин остается доволен: "Деловой творческий ответ советского композитора на справедливую критику". Шостаковича назначают профессором Ленинградской консерватории. На самом деле ироничный Сталин впервые поставил эксперимент, определивший величину его власти. Оказалось, абсолютного монарха подданные наделяют и абсолютным музыкальным (художественным) вкусом. Даже в эпоху Абсолютизма тот же Людовик XIV ("Король–Солнце") в делах искусства полагался на знатоков музыки, живописи и поэзии, сознательно отходя на второй план.
И все было бы хорошо в творческой жизни Дмитрия Дмитриевича, но 1948 году появляется известное партийное постановление «Об опере ''Великая дружба'' В. Мурадели», на самом деле касающееся главным образом Шостаковича и заставляющее его отказаться теперь уже от симфонического творчества. Шостаковича лишают звания профессора Московской и Ленинградской консерваторий. Но уже в 1949–м гений получает Сталинскую премию — за кантату "Песнь о лесах".
В самый тяжкий период своей жизни он зарабатывает себе средства к существованию в основном сочинением музыки для кинофильмов, а в свободное время пишет Первый концерт для скрипки с оркестром, по сути являющийся его автобиографией. В 1953 году появляется Десятая симфония Шостаковича, отражающая настроения, владеющие композитором в первые месяцы после смерти Сталина. В принципе, Дмитрий Дмитриевич в музыке сказал все, что хотел. Но его так и не услышали те, кто по идее должен был это сделать.
Евгений Кассин. «Дмитрий Дмитриевич Шостакович». 1970 год.
НЕ СМЕШНО
Есть два отчетливых признака того, что вы — непризнанный гений. Первый: вы — гений. Второй: вы не признаны. И третий аспект: гении умеют рассмешить. Но не все: Лев Толстой, например, отличался совершенным отсутствием чувства юмора, и когда камердинер утром ему говорил: ''Вставайте, граф — пахать подано!'' — тот просто вставал и шел пахать.
У Бернара Вербера есть роман "Смех Циклопа", говорят, самый скучный и занудный из всех его творений. В нем выдвигается гипотеза о том, что анекдоты и шутки сочиняют некие великие посвященные, обитающие в тайном месте. Якобы эта Великая Ложа Смеха мир спасает. От чего? Возможно, от Вербера, ведь у него с чувством юмора тоже не очень.
Анекдоты — фольклорный жанр, но кто–то же их сочиняет. Или авторы стараются уподобиться изобретателю колеса и рады только тому факту, что подарили человечеству нечто положительное. Юмор — самое сложное из всего, что есть в искусстве. Именно поэтому юмористы быстро "выгорают", да и в обычной жизни они мрачны и склонны к депрессиям.
Способность к эмоциональной жизни человек унаследовал от своих животных предков, но в процессе развития мышления и интеллекта эмоциональная сфера человека несколько изменилась. Есть несколько чувств, естественным двигательным и мимическим выражением которых является смех: удовольствие, радость, злорадство, ликование, блаженство, отчаяние. Таковые сопровождаются если не хохотом, то хотя бы усмешкой, улыбкой, ухмылкой, то есть, служат выражением полноты удовольствия, радости, веселья — либо безвыходности ситуации. Возьмите киноблокбастер ''Джокер'': смех главного антигероя выражает все сразу — и это, согласитесь, впечатляет.
Чарльз Дарвин в книге "О выражении эмоций у животных и человека" высказал свои соображения о роли и значении смеха как реакции приспособления организма к окружающей среде, об эволюции смеха в филогенезе. Основатель скандальной теории подробно разбирает анатомию лицевых мускулов, а также анализирует звуки смеха. У большинства представителей животного царства голосовые сигналы используются, чтобы привлечь представителей противоположного пола. Они используются также, чтобы выразить радость при встрече родителей с детенышами, при встрече членов дружественного сообщества (стада, прайда, толпы, клана).
Звуки удовольствия должны ясно отличаться от криков ужаса. Так оно и есть на самом деле: вопли несчастья характеризуются длинным непрерывным выдохом и коротким вдохом, а при смехе — наоборот: вдох непрерывный и достаточно длительный, а выдохи короткие и прерывистые.
Существует целый ряд градаций смеха — от чуть заметной улыбки до гомерического хохота. Улыбка — это первая ступень смеха. Дарвин объясняет ее так: чтобы издать звук удовольствия, необходимо растянуть углы рта. Но если удовольствие недостаточно сильное, то осуществляется только первая часть реакции — растягивание углов рта, а до звуков дело не доходит. Так улыбка превращается в самостоятельное выражение удовольствия — у всех народов во всем мире.
Новорожденный младенец очень рано начинает улыбаться. Его улыбка и смех — показатели чисто физического комфорта, удовлетворения его первичных стремлений и потребностей, прежде всего голода. Улыбка и смех — это естественная реакция на удовлетворения стремления. У очень молодых людей смех служит выражением здоровья, избытка и брожения жизненных сил. Смех без причины, вопреки пословице, — это самый завидный смех.
А вот мнение выдающегося английского врача XVII века Сиденгема: "Прибытие паяца в город значит для здоровья жителей гораздо больше, чем десятки мулов, нагруженных лекарствами". Поскольку смех приятен, то появилась тенденция смешить только ради того, чтоб было смешно. Так появляются юмористы, некоторые из которых делают это за деньги.
Физико–химические процессы, совершающиеся в головном мозге человека, сами по себе могут превращаться в источник радости и удовольствия. Возможно, при этом осуществляется раздражение тех же самых центров приятного, которые возбуждаются, скажем, при утолении голода, но только здесь раздражение не прямое, а опосредованное длинной цепью условных рефлексов.
Юмор — понятие относительное. Вчера рассказал коллегам уморный анекдот, никто даже не улыбнулся. Сегодня этот же анекдот выдал наш начальник — все покатывались со смеху.
По Артуру Шопенгауэру, причина смешного — осознание несовпадения между понятием и реальным объектом, которое возникает так: за одним понятием скрывается несколько объектов, которые хоть и похожи, но все же различны, так как понятие отражает объекты с какой-то одной стороны. Наступает момент, когда человек внезапно осознает несоответствие между объектом, взятым во всей полноте его свойств, и односторонне отражающим его понятием. Осознание этого несоответствия и вызывает смех.
Все смешное Шопенгауэр делит на два вида: остроумное и глупое. Остроумие — это такая форма смешного, при которой мы имеем два различных объекта и умышленно смешиваем их, пользуясь тем, что они могут быть охвачены одним понятием.
Фрейд выводит это различие из представлений об экономии психической энергии. Остроумие экономит психическую энергию за счет того, что уменьшается необходимость тормозить свои побуждения и импульсы. Остроумие — это отдушина для чувства враждебности, которое не может быть удовлетворено другим способом, а также для полового возбуждения.
Комическое — по Фрейду — отличается от остроумия тем, что оно неумышленно. Неловкое движение может быть комично, но неостроумно. Восприятие комического Фрейд сводит к такой последовательности: он поступает так — я поступаю по-другому — он поступает так, как я поступал в детстве. Комизм экономит психическую энергию за счет "экономии мышления". Наконец, чувство юмора, позволяя увидеть смешную сторону неприятного явления, преобразует боль и гнев в улыбку и смех. Это экономия чувств.
Чувство юмора обычно проявляется в умении отыскать смешную черточку в ситуациях, где, казалось бы, нет ничего смешного. Это умение отыскать смешное в несмешном, комическое в серьезном дано не каждому, хотя в жизни смешное и трагическое не только соседствуют, но иногда просто неразрывно слиты и неотделимы. "И смех и горе", — говорит об этом народная пословица.
Значительно труднее проявить чувство юмора, когда несчастье постигло тебя самого, — вот настоящий пробный камень для чувства юмора. Это обстоятельство зорко подметил Джером К. Джером и в одном из эпизодов книги "Трое в одной лодке, не считая собаки":
"Когда я вернулся в лодку, было довольно холодно, и, торопясь надеть рубашку, я нечаянно уронил ее в воду. Это меня ужасно разозлило, особенно потому, что Джордж стал смеяться. Я не находил в этом ничего смешного и сказал это Джорджу, но Джордж только громче захохотал. Я никогда не видел, чтобы кто-нибудь так смеялся. Наконец, я совсем рассердился и высказал Джорджу, какой он сумасшедший болван и безмозглый идиот, но Джордж после этого заржал ещё пуще.
И вдруг, вытаскивая рубашку из воды, я увидел, что это вовсе не моя рубашка, а рубашка Джорджа, которую я принял за свою. Тут комизм положения дошел наконец и до меня, и я тоже начал смеяться. Чем больше я смотрел на мокрую Джорджеву рубашку и на самого Джорджа, который покатывался со смеху, тем больше меня это забавляло, и я до того хохотал, что снова уронил рубашку в воду.
– Ты не собираешься ее вытаскивать? — спросил Джордж, давясь от хохота.
Я ответил ему не сразу, такой меня разбирал смех, но, наконец, между приступами хохота мне удалось выговорить:
– Это не моя рубашка, а твоя.
Я в жизни не видел, чтобы человеческое лицо так быстро из веселого становилось мрачным.
– Что! — взвизгнул Джордж, вскакивая на ноги. — Дурак ты этакий! Почему ты не можешь быть осторожнее? Почему, черт возьми, ты не пошел одеваться на берег? Тебя нельзя пускать в лодку, вот что! Подай багор.
Я попытался объяснить ему, как все это смешно, но он не понял. Джордж иногда плохо чувствует шутку".
В сериале "Южный парк" обыгрывается забавный сюжет. Немцы обижаются на то, что их обвиняют в отсутствии чувства юмора (в номинации самых неюморных наций им проигрывают даже японцы и чукчи) и разрабатывают робота, производящего шутки. Шутки реально плоские, но Смехобот испепеляет всех, кто не смеется над его перлами, всякий раз восклицая: "Ой, косяк!"
Смею предположить, что фашизм потому и расцвел во всем своем уродстве в Германии, что у немцев не все нормально с культурой юмора. И это не смешно. Впрочем, "На Западном фронте без перемен" Эриха Мария Ремарка — смешная книга. Хотя она и о войне.
Кадр из фильма Чарльза Спенсера Чаплина «На плечо!», 1918 год
БЕЗ ПОПКОРНА И ПОРНО
Мы должны признать, что в последние сто лет кино является величайшим из всех искусств — так что дедушка Ленин оказался прав. Фабрики грез пыхтят на разных концах планеты, тщась при посредстве фокус–групп удовлетворить наши духовные и прочие потребности. Всякий уважающий себя писатель мечтает, чтобы его текст был экранизирован. Но не каждый кинодеятель жаждет превращения своей симетографической продукции в книжку. Экранное воплощение находит и театральная драматургия, а вот перенесение кинофильма в спектакль — явление что–то нечастое. В кино находят вторую жизнь оперы, балеты, цирк и даже коррида, не говоря уже о плотской любви. Представьте себе, даже видеоблогеры занимаются тем, что снимают кино, а многие из них строят из себя кинокритиков. Мечта любого уважающего себя идиота — однажды продефилировать по красной дорожке, причем последняя способна вынести даже полных кретинов.
История кинематографа началась еще в Древней Греции и Китае, с так называемых "движущихся теней". Это искусство, кстати, еще существует. Но только много веков спустя, в XIX веке изобретатели и эксцентрики совместными усилиями создали индустрию пластичных картин со всевозможными трюками и спецэффектами. Сначала были придуманы мультипликационные фильмы, но вскоре появились и фотографические технологии. Был рожден Голливуд, следом возникли и Болливуд, а так же киностудии имени Горького и Грузия-фильм.
Известна дата рождения кино: 28 декабря 1895 года. На первый синематографический сеанс было продано всего 35 билетов, однако к концу недели вдоль парижского бульвара Капуцинов уже выстраивались громадные очереди из жаждущих взглянуть на чудеса, демонстрируемые с помощью проекционного аппарата братьев Луи и Огюста Люмьер.
В то время в Париже уже пользовались популярностью схожие развлечения — пришедший из античности театр теней, освещенные (но не освященные) рисунки и прочие оптические аттракционы, имитирующие движение на экране. Но подобной реалистичности изображения публика еще не видела.
Несомненным "гвоздем" синематографического репертуара братьев Люмьер был "Политый поливальщик", где маленький мальчик издевается над садовником, заставив того направить себе в лицо струю из шланга. "Прибытие поезда" тоже впечатляло своей реалистичностью, но людей наезд состава на публику не смешил, а восторженно пугал. В течение следующего года Люмьеры рассылали своих киномехаников по всему свету — не только для демонстрации возможностей своего аппарата, но и для съемок различных достопримечательностей. Сеансы проходили в театрах, на ярмарках, в лекционных залах, на городских площадях. К 1903 году в фильмотеке Люмьеров насчитывалось свыше 2000 лент — от бытовых сценок до хроники последних событий в мире.
Изобретение предприимчивых братьев возникло не на пустом месте. В 1780-е годы шотландец Роберт Баркер придумал оптический аттракцион, названный им "Панорамой". В его основе лежала искусственная подсветка, позволявшая оживлять большие полотна с изображением батальных сцен или обычных городских улиц. Примерно в то же время художник Филипп де Лутербург представил на суд публики свой "Эйдофузикон", театр эффектов, в котором картины благодаря изобретательной подсветке казались объемными.
Замечательным аттракционом, основанным на умелом освещении картин, была "Диорама" изобретателя фотографии Луи Дагера и его партнера Клода-Мари Бутона, продемонстрированная ими в 1822 году. С помощью жалюзи и ставней, регулировавших поток света, который падал на большое полупрозрачное полотно. "Диорама" поражала зрительскую аудиторию калейдоскопическим чередованием образов, сменяя время действия с ночи на день.
И все же хитом XIX века стал "волшебный фонарь". "Фонарщики" гастролировали по Европе и Америке, восхищая и изумляя зрителей разноцветными изображениями, порождаемыми их хитроумными аппаратами. Речь здесь скорее идет о кинетическом искусстве, которое ближе к балаганным развлечениям, но и современное коммерческое кино — тоже своего рода балаган.
Шагнем по шкале времени чуть назад. В середине XVII века священник Атаназиус Кирхер в своей книге "Великое искусство света и теней" описал, каким образом основные компоненты особого помещения, названного им "камерой обскурой", могут быть объединены в единое устройство, способное проецировать изображение с прозрачной пластинки на стену или экран. Идея Кирхера была развита голландским ученым Христианом Гюйгенсом, который в 1659 году добавил к аппарату фокусирующие линзы для достижения максимально возможной четкости изображения. В 1666 году Томас Вальгенштейн впервые продемонстрировал в Дании свой "Волшебный фонарь". Однако изобретателям понадобилось еще двести лет, чтобы приспособить разработку для проецирования движущихся изображений.
К 1880-м годам "фонарщики" устраивали феерические представления с участием целых команд операторов, применявших осветители, каждый из которых имел до трех отдельных линз. Такие шоу продолжали собирать полные залы вплоть до 1920-х годов, когда искусство фотографического кино уже влюбило в себя весь мир.
Среди зрителей, присутствовавших на первом сеансе Люмьеров, был некий Жорж Мельес, иллюзионист, полагавший, что кино можно с успехом использовать и в его жанре. Реалистичность съемки людей и событий произвела большое впечатление на Мельеса, но он рассудил, что фильмы Люмьеров недостаточно развлекательны. Театральные постановки, "волшебные фонари" и иллюминированные пантомимы приучили публику к волнующим переживаниям, поэтому Мельес попытался объединить отдельные эпизоды в несложное, но связное повествование.
Мельес довольно быстро отодвинул Люмьеров на второй план. Одним из наиболее известных его творений стал фильм "Завоевание полюса", который способен впечатлить и нас, искушенных компьютерными спецэффектами детей цифровой эпохи. По крайне мере, видно какие усилия в 1912 году прилагала киногруппа Мельеса для съемки головокружительных трюков и эффектных мизансцен.
Некоторое время фотографический кинематограф оставался ярмарочным аттракционом или программным номером мюзик-холла. В 1905 году американцы Гарри Дейвис и Джон П. Хэррис переделали пустовавшее помещение одного из магазинов в Питтсбурге в кинотеатр, за вход в который они брали пять центов (в США эта монетка называлась: "никель"). Спустя три года таких никельодеонов в Америке было уже пять тысяч.
Никельодеоны со своими деревянными стульями, стоящими вплотную друг к другу, не отличались особой комфортабельностью. Поскольку слушать во время сеанса было нечего, публика обычно громко переговаривалась, свистела и аплодировала по ходу действия. Современный нам кинематограф любит обыгрывать эту ужасно–чарующую атмосферу в исторических фильмах жанра вестерн.
К 1910 году кино стало излюбленным времяпрепровождением низших классов. Еженедельно только в Америке продавалось до 26 миллионов билетов. Что же касается представителей среднего класса и аристократии, то они начали регулярно посещать кинотеатры лишь после появления более длительных фильмов, уравнявших кино с театром.
Всего за три десятка лет кинематографисты из разных стран превратили "живые картинки" из новомодного аттракциона в весьма развитый вид искусства. Однако к 1927 году публика, особенно американская, начала уставать от довольно однообразных стилей и сюжетов средней кинопродукции, а также от титров с диалогами и пояснениями, то и дело прерывавших действие. Воротилы киноиндустрии вынуждены были финансировать исследования, которые могли бы развить технологию звукового кино. Инженеры потрудились на славу.
В 1929 году немое кино достигло своего апогея; оно даже стало международным языком, но еще двумя годами раньше, с выходом на экраны "Певца джаза", нагрянуло кино со звуком. В Европе фильм первоначально был показан в немой версии, а, чтобы его озвучить, была использована система Vitapfone — звук игрался с виниловой пластинки.
Впрочем, благодаря все тем же кинодельцам в кино пришли попкорн и порно. И здесь мое сознание теряется. Звук изничтожил, на мой взгляд, величайшего и до сих пор непревзойденного гения кинематографа, о жизни и творчестве которого мы сейчас поговорим обстоятельно.
Кадр из фильма «Огни большого города». 1931 год. Слепая девушка — Вирджиния Черрилл; бродяга — Чарльз Спенсер Чаплин.
УМОРИТЕЛЬНЫЙ ТРАГИК
Пока еще человечество не придумало ничего страшнее клоуна–маньяка. Правда в последнее время с ним стали конкурировать злодеи–игрушки, причем — мягкие. Но никто из сочинителей триллеров и хорроров еще не покусился на образ Чарли Чаплина. Не сказал бы, что это табу. Скорее, еще не время.
''Мой дед был сапожником, – заявил Чарльз Спенсер Чаплин, будучи уже глубоким старцем, – Он делал башмаки. Очень хорошие башмаки, могу вас заверить. Дед гордился, когда ему удавалось сшить хорошую пару. Сознание того, что он сделал что-то стоящее, вызывало у него чувство удовлетворения. Рабочий, превращенный на заводе Форда в придаток машины, никогда не узнает этого чувства. Пусть мой дед был простым сапожником, но у него было человеческое достоинство''.
Ну, да… у героя "Джокера" оно тоже было. А что: он же не тварь дрожащая, а типа комик. Но есть отличие: Чарльз Спенсер Чаплин проповедовал Любовь, причем, в форме искреннего самопожертвования. До него последним это делал Мигель де Сервантес Сааведра. Благодарные потомки стали любой ценой добиваться славы.
Отец Чарли Чаплина пользовался некоторым успехом в качестве комического певца, баритона-эксцентрика. Мать, урожденная Ханна Хилл, была родом из полуирландской, полуеврейской семьи. Шестнадцати лет она ушла из дому и под именем Лили Харлей поступила танцовщицей в оперетту крупных антрепренеров Гордона и Сюлливена. От первого мужа, букмекера, у нее было трое сыновей. Потом она вышла замуж за Чаплина и стала выступать с ним на подмостках мюзик-холлов в комическом дуэте, совместно подготовленном супругами. Если коротко, Чарльз Чаплин-старший спился и умер, и его вдова осталась с двумя маленькими детьми на руках. Судьба двух старших туманна, они так и остались "скелетами в семейном шкафу".
Постепенно мама сходила с ума. Семья жила в Ист–энде, районе для бедных. Чаплин вспоминал в автобиографии эпизод из детства, когда по их улице гнали на бойню овец. Одна овца вырвалась из стада и начала метаться, спасаясь от людей. Свидетели этой сцены смеялись. Среди них был и Чарли, но, когда овцу поймали и он понял, что ее ожидает, мальчик разрыдался. "Иногда я думаю, — писал Чаплин, — может быть, этот эпизод в какой-то степени предопределил характер моих будущих фильмов, соединявших трагическое с комичным".
Из мюзик–холла маму попросили. Впрочем, хозяин, человек викторианской эпохи, выплачивал семье пенсию. Ее не хватало, Ханна подрабатывала шитьем. "Днем и ночью, – вспоминал Чаплин, – она строчила на швейной машинке. Ее заработка едва хватало на пропитание. Где уж там было платить за квартиру! Не раз мы взваливали на тележку два матраца, три соломенных стула, тощие узлы со своими жалкими пожитками и отправлялись на поиски нового жилья…"
Когда после очередного приступа маму отправляли в психиатрическую больницу, дети бродяжничали, питались отбросами, которые подбирали в канавах возле рынка, и спали под открытым небом на скамейках в парке. Однажды их отправили в Хэнуэллский приют, куда свозили из лондонских предместий беспризорных детей. Сидней в итоге подался на заработки в качестве корабельного юнги, Чарли же оставался в приюте полтора года, пока мать не вышла из больницы. Снова началось полуголодное существование в очередной каморке на мансарде. "Половина моего детства, — вспоминал Чаплин, — прошла среди шлака и мусора этих закопченных пустырей". Нет худа без некоторой пользы. Как признавался Чаплин в уже солидном возрасте, наблюдавшиеся им сценки из реальной жизни пролетариев лондонских трущоб предопределили характер его будущих фильмов.
Мама все же была хорошей актрисой, владевшей редким для женщин искусством пантомимы. "Наблюдая за матерью, - вспоминал Чаплин, - я научился не только выражать чувства при помощи движений рук и мимики лица, но и постигать внутреннюю сущность человека. Ее наблюдательность была исключительной. Умение наблюдать людей— вот самое большое и ценное, чему научила меня мать; я стал жадно подмечать все мелкие смешные черты людей и, имитируя их, заставлял людей смеяться".
Плюс к тому — уникальное культурное явление, называемое "английским юмором". Что это за явление такое, поясню на одном факте. Французский гений Вольтер некоторое время жил в Англии. На одном из великосветских приемов горделивый аристократ поведал гостям иторию о том, как некая девушка повесилась накануне своей свадьбы. "А что же сделал ее молодой человек?" – спросили разказчика. "Он купил веревку", – невозмутимо ответил джентльмен. Вольтер искренне возмущался черствостью англичан, совршенно не поняв, что это был юмористический пассаж.
В бедных районах Лондона выделялись особые мастера на меткое и острое слово — кокни, как говорится, в карман за метким словцом не лазившие. На протяжении веков у кокни сложился свой жаргон, обновляемый и обогащаемый каждым поколением. Что касается "народных" театров, посещавшихся работягами, матросами и солдатами, охотнее всего там ставились простенькие пьески, в которых бабло… то есть, конечно, добро побеждало негодяйских выродков.
И везде, повсюду звучала музыка. Да, нехитрая, уличная, но, думаю, она бела не хуже фонового сопровождения нынешних рэперов. "На Кеннингтон-кросс, – вспоминал Чарльз, – мне открылась бесценная красота, которая с тех пор неотступно следует за мной и придает мне силы. Это произошло однажды вечером… Я был ребенком, и музыка явилась мне как сладостная тайна. Я чувствовал ее, еще не понимая, и она завоевала мое сердце и мою любовь".
По примеру многих других детей ''эконом-класса'' Чарли чуть ли не с четырехлетнего возраста пел у дверей кабачков и пивных под шарманку, комически имитируя популярных певцов и обходя затем публику с шапкой. Для развития природных способностей Чарли очень много сделала его мать, особенно в трудном искусстве имитации. Кто знал, что смешной заморыш, пищащий на грязных тротуарах Ист-энда и корчивший морды за жалкие гроши, станет самым дорогим артистом планеты…
Существуют противоречивые версии того, как девятилетний Чарли оказался в детском ансамбле клокданса "Восемь ланкаширских парней". По крайней мере, это была отличная школа, тем более что "парни" обильно гастролировали. Карьеру попыталась испортить астма, но даже больному Чарли время от времени удавалось получить ангажемент в других маленьких эстрадных труппах. В месяцы творческого простоя Чаплин нанимался продавцом газет, рассыльным, слугой в частном доме, печатником в типографии, подмастерьем, учителем танцев, пильщиком дров и стеклодувом. Согласитесь, это все же был замечательный опыт.
Мать разглядела в младшем сыне склонность еще к одному из искусств. "Впервые я побывал в цирке, – рассказывал Чаплин, – когда мне было восемь лет. Для меня не было ничего прекраснее, чем клоун Лапэн. Признаюсь, мне захотелось быть похожим на него. Как я его любил и восхищался им! Вся программа держалась на нем одном. Он в равной мере был прекрасным жонглером, наездником, акробатом, мимом… У меня не было другого желания, как подражать ему".
В возрасте, когда дети еще только пробуют грызть гранит наук, Чарли уже зарабатывал на жизнь, осваивая все новые и новые эстрадные профессии. Но впереди маячила главнейшая цель: театр. И вот мама добилась того, чтобы ребенка посмотрел директор одной из трупп. Как раз из дальних стран возвратился Сидней. Братьев взяли…
Театральную карьеру Чарли делал в труппе Фреда Карно. Именно там он нашел свою фирменную "утиную" походку, переняв ее от одного старого конюха. Этот прием Чаплин отрабатывал регулярной трехчасовой тренировкой, следя при этом, чтобы носки ботинок непременно смотрели в разные стороны.
Несомненная положительная черта Чарли — мощная харизма. "Зажигал" он не только на сцене, но и на дружеских вечеринках. Согласитесь: без "души" компанию разогреет разве алкоголь, который может привести и к печальным результатам. Вот воспоминание одного из участников труппы Карно, Берта Уильямса: "Кто-то сел за пианино и мы предоставили паркет Чарльзу Чаплину. Он плясал, прыгал, придумывал такие забавные антре и уходы, что мы буквально покатывались со смеху. Даже походка его, так хорошо знакомая нам по сцене, вызывала у нас безудержный хохот… Мы громко кричали: "Еще, еще!" — а он внезапно — эти быстрые смены настроения всегда поражали нас — стал серьезен. Схватив свою скрипку, он начал играть. Под его волшебными пальцами рождалась волнующая, очень простая мелодия, напоминавшая каждому о домашнем очаге, о любимой женщине, о сладостной тайне любви… Он кончил играть лишь на заре".
Уже в старости Чаплин признавался: "По правде говоря, в глубине души я тогда не столько хотел быть комиком, сколько великим трагиком". Но от него ждали иного.
В октябре 1912-го труппа Карно отправилась в турне по американским городам. Там Чарльз внимательно изучил репертуар никельодеонов. Наибольшей популярностью в этих пятицентовых заведениях тогда пользовались одночастные комедии нью-йоркской студии "Байограф", в которой начинал свою карьеру Дэвид Уорк Гриффит, а под его руководством — почти все первые звезды американского экрана и многие режиссеры, включая Мака Сеннета, будущего учителя Чаплина.
Так получилось, что совладелец фирмы "Кистоун" Адам Кессел случайно попал на представление труппы Карно в Нью-Йорке. Шел боевик труппы — пантомима "Вечер в лондонском клубе", в которой Чарльз Чаплин исполнял свою коронную роль — пьяницы. Предприимчивый американец заинтересовался талантливым английским комиком. Он предложил ему сниматься в кистоуновских комедиях, соблазняя выгодными условиями.
Чаплин, будучи уже довольно опытным профи, затянул переговоры на целый год, и согласился только после того как договорные условия показались ему достойными. Вскоре предложение от ''Кистоуна'' было сделано вновь по желанию Мака Сеннета, который тоже познакомился с Чаплином. Он ушел от Карно и подписал с кинофирмой контракт на весь 1914 год. Позже Чаплин вспоминал: "В течение двух недель я не мог найти режиссера, так как никто не хотел взять на себя руководство мною. Все в один голос утверждали, что я разрушаю утвердившиеся в кино законы и что если я не подчинюсь их желаниям и взглядам, то они вынуждены будут заставить меня расторгнуть договор".
Для человека, выросшего в бедном квартале Лондона, далекий от реальной жизни и ее проблем мирок Голливуда мог показаться искусственным, бутафорским. Еще совсем молодая киноиндустрия уже накопила стереотипы и штампы. Действие в короткометражках служило лишь иллюстрацией к титрам, больше напоминая ожившие комиксы, да и публика относилась к кино как к простому балаганному аттракциону. Персонажи на экране без устали дрались, падали, прыгали, бегали, да, впрочем, и нынешний экшен отличатся тем же, разве только со спецэффектами.
Особенное развитие получило у Сеннета искусство обыгрывания комического трюка, гэга, — даже сюжетные построения определялись большей частью задачей максимального его использования. Чарльз попытался несколько расширить жанр. "Комедия-фарс, – говорил много лет спустя Чаплин, – отличается от собственно комедии тем, что первая преподносит юмор без необходимого логического обоснования, а для второй это обоснование необходимо. Кажется, какой-то французский философ сказал, что шутка — это не что иное, как трагедия, выпавшая на долю других людей. Вероятно, это замечание справедливо и для комедии-фарса, потому что сплошной фарс — это ряд мелких трагедий, которые происходят в неподходящий момент в жизни других людей. Конечно, особенно смешно, когда в трагическое положение попадает какая-нибудь несимпатичная нам личность…"
Первый фильм, выпущенный "Кистоуном" с участием Чаплина, назывался "Зарабатывая на жизнь" (режиссер Генри Лерман). Она не умела успеха. Чаплин попытался попытаться подобрать для себя иной облик героя и, уж во всяком случае, изменить навязанную ему чуждую манеру игры. Мак Сеннет поручил тому же режиссеру, Лерману, использовать для комической импровизации детские автомобильные гонки, которые проводились в небольшом калифорнийском курортном городке Венис. Прибыв туда с артистами и двойным комплектом аппаратуры, Лерман положил в основу сюжета непосредственно процесс съемок этих соревнований. Чаплин сменил сюртук на узенький старомодный пиджачок, цилиндр — на маленький котелок, лакированные ботинки — на разбитые башмаки. Облик дополняли щеткообразные усики. Прогуливаясь с независимым видом по улице, на которой происходили состязания, странный человек постоянно норовит заглянуть в объектив киноаппарата, при этом корча немыслимые рожи. Чаплин создавал свою роль в фильме экспромтом; она мало чем отличалась от роли простого коверного в цирке. Но артист старался двигаться не спеша, чтобы выразительно акцентировать отдельные жесты и мимику. Его исполнение заметно контрастировало со стремительными движениями других участников картины. К удивлению руководителей студии, "Детские автогонки в Венисе" были неплохо встречены зрителями.
В четвертой картине с участием Чарли, "Между двумя ливнями" впервые появились тросточка и утиная походка. Так рождался облик будущего чаплиновского героя, которого зрители привыкнут звать ласкательным именем Чарли (во Франции — Шарло, в Испании— Карлито, в Германии — Карлшен).
В первых десяти фильмах Чаплин принимал участие лишь в качестве исполнителя. Одиннадцатую картину Сеннет доверил ставить Чарли, который тут же сочинил сценарий комедии, названной им "Двадцать минут любви". Снята она была за один день. Картина в прокате имела успех и Чаплин стал самым популярным комиком США. Как вы знаете, слава в буржуазном обществе имеет дурной оттенок, ибо избранник судьбы становится излюбленным персонажем желтой прессы. Надо сказать, Чаплин всегда с трудом переносил эту сторону медали. Но, как минимум, слава его не особо испортила.
О своей работе в "Кистоуне" Чаплин вспоминал с иронией: "Я не очень люблю свои первые фильмы, потому что в них мне нелегко было себя сдерживать. Когда летят в физиономию один или два торта с кремом, быть может, это и забавно, но, когда весь комизм строится только на этом, фильм скоро становится однообразным и скучным. Возможно, мне не всегда удается осуществить свои замыслы, но я в тысячу раз больше люблю вызывать смех каким-нибудь остроумным положением, чем грубостью и пошлостью".
Еще на этапе "комедии пощечин" Чаплин мечтал снять реалистическую комедию с условным названием ''Жизнь'', в которой доминировали бы мотивы, подсказанные ему лондонскими трущобами. Он даже начал работу над этим проектом, но хозяева закрыли его, сославшись на малую вероятность окупаемости. От того опыта остались лишь эпизод в ночлежке, который Чаплин вставил в экшен "Полиция" и сборную солянки под названием "Тройное беспокойство".
Зато в 1917-м Чаплин первым из актеров Голливуда построил собственную студию. В ней он проработал тридцать пять лет. После выхода фильма "На плечо!", который своим антивоенным пафосом произвел ошеломляющее впечатление на современников, британские солдаты сочинили песенку о Чарли на популярный мотив "Типпере-ри" — ее можно было услышать на улицах многих городов и с подмостков мюзик-холлов. Когда в 1919 году Лондон праздновал заключение мира, многие мальчишки нарядились в костюм Чарли. Во Франции самым модным изделиям, детским игрушкам и даже мужским воротничкам было присвоено название "Шарло".
На волне славы Чаплин снимает во Франции драму "Парижанка", причем, делает это долго и мучительно. На картину длиной 3 тысячи метров было израсходовано 125 тысяч метров пленки. Чарльз говорил: "Я неустанно искал новые методы постановки кинофильма, которые удовлетворили бы меня и понравились публике. Пора прекратить выпускать картины, в которых представлены стопроцентная добродетель или такое же стопроцентное злодейство. На экране зло и добро должны переплетаться так, как они переплетаются в жизни, иначе не избежать ходульности, которую мы и видим теперь почти что во всех кинодрамах".
Сам Чаплин появляется в "Парижанке" только на миг в роли носильщика. Но, по своему обыкновению, на репетициях он сыграл для каждого актера, для каждого статиста его роль, объясняя все детали и оттенки. "Парижанка" — легкая и глупая драма, суть которой можно выразить всего лишь одним анекдотом. "Мадам, ваш сын давно был в последний раз дома?" – "Мсье, сегодня днем" – "Хорошо. К сожалению, он больше не вернется. Живым. Ребят, заноси". Фильм ждал не то, чтобы провал (все–таки зритель "клевал" на имя), а, скорее, холодный прием.
Зато следующая картина — подлинный шедевр мирового кинематографа: "Золотая лихорадка". Как и все, снятое в последующее десятилетие. Чаплиновская удача послужила поводом для шутливой переписки между ним и Альбертом Эйнштейном. Эйнштейн: "Ваша "Золотая лихорадка" понятна всем в мире, и Вы непременно станете великим человеком". Чаплин: "Я Вами восхищаюсь еще больше. Вашу теорию относительности никто в мире не понимает, а Вы все-таки стали великим человеком".
В последнем своем "неразговорном" фильме, "Новых временах" Чарльз, пожалуй, исчерпал все ресурсы "великого немого" (в его черно–белом варианте). Чаплин долго колебался, прежде чем в 1938 году приступил к своему "продукту № 6" (шестому полнометражному фильму). То он объявлял, что хочет вернуться к старым замыслам, например, к "Гамлету" или к "Жизни Христа" (в частных разговорах он заявлял, что хочет провести идею о том, что Иисуса выдумали апостолы). Хотел он обратиться и к "Бравому солдату Швейку", но в итоге появился звуковой "Великий диктатор". В течение первых двух месяцев демонстрации картина дала сбор, намного превышавший рекорд, установленный тогда за этот же срок блистательными "Унесенными ветром". Картина Чаплина сразу же была запрещена в Германии (как и все его старые фильмы после прихода к власти Гитлера), а также в Италии.
Это был последний успех. Мало кто помнит, как называется последний фильм Чарльза Спенсера Чаплина. А там в главных ролях, между прочим, снимались Софи Лорен и Марлон Брандо. Стоит найти и посмотреть?
Кадр из фильма Чарльза Спенсера Чаплина «Графиня из Гонконга», 1967 год.
ДЕГЕНЕРАТИВНОЕ ИСКУССТВО
Художественные учебные заведения — норма нашего времени. Туда отбирают одаренных людей и специально подготавливают, закладывая в них некие базисные знания и навыки. Одна из самых прославленных в истории художественных школ — Баухаус — была основана в немецком Дессау модернистом Вальтером Гропиусом. Заведение имело отличие от "классических" институтов искусств: здесь раскрепощали сознание, убеждали будущих творцов в том, что искусство надо двигать в сторону свободы. Еще одна особенность: своим проектом Гропиус стремился доказать, что не только нет надобности в разделении искусства и техники, но, напротив, та и другая области выигрывают от союза друг с другом. В принципе, это была разбуженная от летаргического сна парадигма Титанов Возрождения.
Студенты Баухауса занимались архитектурой и дизайном, а преподаватели при посредстве специальных методик стремились развивать их воображение, поощряли смелый поиск, но при этом требовали не упускать из виду функционального назначения проектируемых вещей. В стенах этой школы впервые были созданы стулья из гнутых стальных труб и другие формы мебели, теперь накрепко вросшие в наш быт.
Лучшие создания "функционализма" (который, как мы уже знаем, лишь один из оттенков эпохи измов) красивы прежде всего потому, что дизайнеры обладали вкусом и художественным чутьем, а эти качества достигаются воспитанием. Напомню: это прекрасно знали творцы древнего мира — только тогда еще не умели теоретизировать.
В Баухаусе искусство обрело ранее неведомую ему функцию — служить экспериментальной лабораторией, в которой испытываются новые образцы форм. Педантичные немцы придумали даже не мастерскую, а фабрику, перерабатывающую витающие над болотами туманной Германии смутные идеи в элегантные вещи.
Один из педагогов Баузауса — швейцарский художник Пауль Клее. Он был другом абстракциониста Василия Кандинского, но его воззрения и творческий метод складывались под воздействием кубизма, в котором он увидел не новый способ изображения реальности, а дополнительные возможности для игры с формами. В лекциях, читанных в Баухаусе, Клее рассказывал, как он соединял и сталкивал друг с другом различные линии, цвета, плотности, где-то добавляя штрихи, где-то облегчая массы, неустанно отыскивая ''верные'' соотношения, столь важные для каждого художника. Возникавшие под его рукой формы сами собой складывались в образы, напоминавшие то реальность, то грезы, и, следуя намекам фантазирующих линий и пятен, художник ''находил'' в них свой сюжет, стараясь не нарушить при этом гармонии самих форм.
Клее был убежден, что в таком способе образотворчества гораздо больше ''верности природе'', чем в ее ''рабском'' копировании, поскольку в художнике творит сама природа. Та самая потаенная сила, которая создала изумительные тела доисторических животных, волшебный мир подводной фауны, присутствует в сознании художника, управляя развитием его творений.
Полеты фантазии длились недолго. Пришедшие к власти нацисты Баухаус не то, чтобы закрыли, а вынудили упразднить под предлогом того, что в школе пропагандировали "коммунистический интеллектуализм". Впрочем, персонал не тронули — и художники "разбрелись по миру". Кто–то из них жил долго, иных физическая смерть застала еще до катастрофы Третьего рейха. Но Гитлер как минимум не призывал уничтожать творцов. Он же и сам по молодости лет мечтал стать художником. Сложилось так, что австриец создал самое грандиозное и ужасное из всех произведений человечества.
В злосчастном 1937–м в Мюнхене состоялась выставка авангардных работ, собранных из музеев Германии. Параллельно работала "Большая германская художественная выставка", на которой экспонировалось "настоящее немецкое искусство". Сам проект мюнхенского Дома немецкого искусства получил Гран–при Всемирной выставки в Париже, как, впрочем, и картина нашего Александра Герасимова "Первая конная армия". Манифест правильного искусства был озвучен самим фюрером: "Искусство должно быть понятным, чтобы соответствовать ясности немецкого духа. Залог созвучности художника и зрителя — это и есть нация".
Свое веское слово сказал и Йозеф Геббельс, кстати, отмечавший что произведения художников–нацистов явно не дотягивают до уровня Высокого Искусства: "Национал–социализм видит в политике не просто ремесло, а величайшее и благороднейшее из всех искусств. Как композитор из мертвых звуков творит волшебную мелодию, так политик из аморфной массы создает народ". Йозефу и принадлежала идея организации сопутствующей экспозиции "разложения".
Гитлер по проводу всех измов, собранных на "Дегенеративном искусстве" сказал в том духе, что, если некоторые художники видят не так как все — пусть себе извращаются, но ради спасения нации надо оградить людей от тлетворного влияния элементов культурного разложения. В список дегенератов был занесен и Баухаус — всем скопом.
Для экспозиции модернистских работ был выбран мрачный Музей археологии, а над входом повесили предупреждение: "Беременным и несовершеннолетним вход воспрещен". Надо сказать, публика на выставку ломилась, желая узнать: какое оно — большевистско–жидовское творчество? Все думали, это шутка такая, а оказалось, что хорошо смеется тот, кто делает это в последний раз. "Дегенеративное искусство" совершило путешествие по многим городам Германии и выставку посмотрели три миллиона истинных арийцев — вдвое больше, чем альтернативную "правильную" выставку. К слову: из 112 представленных авторов евреями являлись 6 человек (я имею в виду "дегенератов", а не "настоящих" художников).
Надо сказать, экспозицию готовили талантливые люди. Если даже теперь много современного искусства поместить в замкнутом пространстве, действительно хороших эмоций не дождешься даже от искушенного зрителя. Для полноты картины нацисты подготовили выставку "Дегенеративная музыка", на афише которой красовался негр, играющий на саксофоне, да к тому же на грудь нарисованного афроамериканца была прикреплена желтая звезда Давида: так национал–социалисты высмеивали джаз. Ну, мы знаем, что немецкий юмор специфичен.
После окончания выставки по решению Гитлера часть работ была оставлена для обмена на "шедевры старых мастеров", но основную массу торжественно сожгли. Фашисты любили красивые зрелища, особенно — с участием огня. Свою акцию в защиту классического искусства они повторили и в Париже, уничтожив в саду национальной галереи Же–де–Пом полотна Клее, Миро, Леже, Дали и Кандинского.
Пикассо всю оккупацию прожил в Париже. Фашисты, несмотря на "Гернику", художника особо не беспокоили, правда, время от времени пытались уговорить испанца посетить Германию с дружественным визитом — чтобы он смог увидеть, насколько прекрасны немецкие дороги, мосты и люди. Однажды немецкий офицер показал Пикассо репродукцию "Герники" и спросил: "Это ваша работа?" — "Нет, ваша", — гордо ответил Пабло.
Пауль Клее. «Конец последнего акта драмы». 1920 год.
О, ДИВНЫЙ НОВЫЙ МИР
Львиная доля современной (нам) беллетристики — фэнтези. Иначе говоря, в почете сказки для взрослых. Если посмотреть с иного ракурса, многим из нас нравится думать, что есть параллельные Вселенные, в которых жить, наверное, интереснее и веселее. После очевидного успеха ''Игры престолов'' кинодеятели принялись за создание сериала ''Властелин колец'', обещая сокрушительный суперуспех. Результат мы, надеюсь, увидим, но в любом случае киношникам придется отталкиваться от оригинала.
Многие и теперь не могут понять, каким образом "Властелина Колец" мог сотворить безвестный преподаватель, специалист по среднеанглийскому языку и уэст–мидлендскому диалекту, занимавшийся воспитанием детей и возделыванием сада. Со стороны университетской элиты Кембриджа Джон Рональд Руэл Толкиен в свое время не заслуживал ничего кроме порицания: коллеги–профессора всегда относили его к категории авторов низкой "героической фэнтези", жаждущего одного лишь патетического самовыражения и совершенно не способного на что–то серьезное.
Сказочная литература, рассказывающая о невероятных приключениях в вымышленных мирах, где ловкие, крепкие телом и духом герои, стоящие, естественно, на стороне добра, противоборствуют колдунам, одержимым силами зла, и прочей нечисти, не изобретена Толкиеном. До него были, к примеру, "Конан–Варвар" Эдгара Берроуза, "Война миров" Герберта Уэллса и, конечно же, Кэрролловская Алиса.
Толкиен сотворил целостный мир со своей безукоризненной логикой, идущей из глубины веков и остающейся незыблемой на фоне сюжетных перипетий и приключений героев — Фродо и Гэндальфа, Берена и Лучиэни, Турена и Феанора. Автор посвятил свою жизнь созданию языков, кодов и жестов, а также воображаемого мира, живущего по непостижимым строгим законам. Истории Толкиена прославились во многом благодаря смелым походам, неосмысленным блужданиям и описаниям природы диковинных краев.
Сам Толкиен не был завзятым путешественником, но своих героев он пускал, как говорится, во все тяжкие. Бильбо ввергается в странствие, чтобы отыскать сокровища дракона, Фродо — чтобы раз и навсегда избавиться от проклятого Кольца, а Берен — чтобы снова обрести Сильмариллы, спрятанные в Морготе. Но достичь намеченных целей можно, только пройдя свой путь до конца, причем путь этот приходится описывать подробно и, порой, довольно монотонно. Впрочем, как раз во время своих долгих блужданий Сэм и Фродо начинают мало–помалу постигать своенравную логику истории и причины столь медленного продвижения к цели.
Неспешные передвижения в пространстве, суровая природа, штурмы крепостей — все это важнейшие события, которые в определенное время обретают порядок, наделенный особым смыслом. При этом в необходимости странствий ощущается некая тайная воля. Именно она ввергает в труднейшие испытания героев Толкиена — будь то Берен, Бильбо или Фродо, — выводя каждого из них, если угодно, на свою дорогу в Дамаск.
Потом будут доказывать: все фэнтези рисуют хорошо структурированный мир, основанный на строгой иерархии, тем самым уча людей не рыпаться и помалкивать в тряпочки. Но это не так: скорее, культивируется вера в параллельные реальности, зачинатель же этого литературного жанра — Джеймс Джойс.
Толкиенисты доказывают: Толкиен, будучи ревностным католиком, показал истинный смысл противоборства добра и зла, а ключ к постижению творчества Толкиена кроется в Библии и скандинавской Эдде, пронизанной благородным нордическим духом, рожденным в самом таинственном краю Европы. "Мне так полюбился этот дух, – признавался Толкиен, – что я всегда старался воссоздать его доподлинно". Толкиенутые ничего не доказывают — они просто всем сомневающимся в истинности вымышленных миров двигают в рыло.
Еще в юности Толкиен открыл для себя карело–финский эпос "Калевалу". Он весьма лестно отзывался об "этом странном народе и новоявленных богах его, об этих мятежных героях, не ведавших притворства и морали". Финны, кстати, в Европе считались самыми сильными колдунами. Позднее Толкиен даже изучил финский, чтобы перечитывать "Калевалу" в подлиннике и постигать дух, наиболее близкий к природе (читай: языческий). Для него это было то же, что "проникать в винный погреб и вкушать диковинного, сладостно пьянящего вина".
Толкиен придумывал и язык своих героев — однажды тот проявился в его книгах в виде "квеньи", ''древнего наречия'' эльфов. В то же самое время Толкиен начал изучать валлийский язык, да еще и увлекся скандинавской Эддой, особенно "Прорицаниями вёльвы" — ведуньи, которая рассказывает об истории Вселенной от самого ее рождения и до конца, предрекая ей неотвратимую гибель. Изобретение новых слов отнимало у него не меньше времени, чем написание самих историй.
В Лидсе, почерневшем от угольной копоти городке, так не похожем на сказочные города эльфов, Толкиен вместе со своим коллегой Джорджем Гордоном создал ''Клуб викингов''. На собраниях члены клуба пили пиво, читали вслух саги и распевали удалые песни. Склонность к простоте проявлялась у Толкиена и в манере одеваться, причем подобные вкусы охотно разделял с ним его близкий друг, писатель и литературовед Клайв Стэплз Льюис (автор фэнтезийного семикнижия "Хроники Нарнии"). Однажды в споре с Льюисом Толкиен позволил себе заметить, что "наши мифы хоть и иллюзорны, но ведут к истине, тогда как материалистический "прогресс" влечет человечество в пропасть, осененную железной десницей зла". Это естественно, ведь Толкиен чудом перенес ужасы Первой Мировой войны, потеряв на ней многих своих друзей.
Толкиен нередко впадал в черную меланхолию, что отражалось в том числе на настроении его жены и на дневниковых записях: в глубоком унынии он ощущал собственную никчемность и бренность мира. Но именно в таком расположении духа он чаще всего и брался за перо. Толкиен писал своим издателям: "Произведение вышло у меня из–под контроля, я сотворил чудовище—бесконечную запутанную историю, довольно печальную, даже ужасную и уж совсем не детскую (возможно, непригодную ни для кого вообще)".
Издательство "Аллен и Анвин" рассчитывало продать не более пары тысяч экземпляров книги. Но, несмотря на резкую критику со стороны экспертов, она молниеносно разошлась в Англии, а затем стала культовой в Соединенных Штатах, где с Хоббитанией, Гэндальфом и Фродо стал ассоциироваться дух свободы.
Толкиен согласно своим политическим убеждениям находился в крайне правом ряду: он славил королеву и свою родину и не верил в то, что народ может управлять государством; а демократию он не принимал потому, что не видел в ней никакого проку. Однажды он написал: "Я не демократ, потому что смирение и равенство, эти чисто духовные понятия, извращаются теми, кто стремится их механизировать и формализовать, но не ради всеобщего смирения, а ради возвеличения повальной гордыни, подобно тому, как орк завладевает Кольцом Всевластия, вследствие чего мы оказываемся у него в рабстве".
Постер фильма Питера Джексона «Властелин колец», 2001 год
МУЛЬТИКИ И ВЕЧНОСТЬ
Искусств на свете много, и они поджидают за каждым углом и в каждой розетке. Искусства возникают как биологические виды и эволюционируют. Случаются революции, но нечасто. Есть искусства малозначительные, глобальные и никчемные, а есть и такие творческие активности, которые искусством назовешь с немалой натяжкой. Поговорим об одном из них.
Аниме — это только на первый взгляд анимация. "Мультяшность" аниме многих сбивает с толку, отчего мы смотрим на это аудиовизуальное искусство снисходительно. На самом деле там все построено на глубочайших традициях.
Одним из главных составляющих красоты в японской культуре является понятие ''юген'', то есть искусство намека или подтекста, элемента чарующей недосказанности. Японское понимание эстетически основано на том, что подлинную красоту можно передать только тем произведением, в котором сказано не все. На этом построены и театр Кабуки, и аниме.
Старейшее известное аниме было создано приблизительно в 1907 году. Этот ''протофильм'' состоит из пятидесяти нарисованных на ленте целлулоида кадров. Изображенный на них мальчик рисует иероглифы, переводимые как ''движущиеся фотографии''. Становление в Западном мире кинематографии повлияло и на искусство аниме, хотя художники Страны Восходящего Солнца в основном экранизировали старинные японские сказки.
Ко времени начала Второй Мировой войны японский фольклор уступил место новым сюжетам, часто юмористическим, в западном стиле, а то пропагандистским, призванным поднять боевой дух нации. Анимация вызвала интерес у государственных органов власти, причем фильмы, содержавшие элементы обучения, всячески поддерживались и одобрялись Министерством образования Японии.
Основоположником традиций современного аниме стал Осаму Тэдзука — он заложил основы того, что позднее преобразовалось в современные аниме-сериалы. Тэдзука заимствовал у Диснея и развил манеру прорисовки больших глаз персонажей — и делалось это для передачи эмоций. В своем развитии аниме немного отставало от манги (японских комиксов), которая зародилась на несколько лет раньше и к тому времени уже завоевала популярность. Да, впрочем, оба искусства дружно шагали рука об руку.
Вершиной аниме принято считать работы Хаяо Миядзаки. Его "Унесенные призраками" стали первым и единственным анимационным фильмом, получившим премию Берлинского кинофестиваля — причем, как лучший фильм, а не мультфильм.
Эмоции в аниме могут изображаться подчеркнуто нереалистично, гипертрофированно — персонажи говорят с закрытыми глазами, чтобы передать безапелляционность, или принимают картинно демонический вид, когда проявляют гнев. Все как в традиционном японском театре Кабуки. В комедийных ситуациях, с целью показать несерьезность чувства, применяются пиктограммы, такие, как картинка "капельки пота" или "вздувшихся вен", возникающие поверх головы героя, либо в рамочке над ней.
Все это было бы смешно, если бы это искусство так и осталось достоянием экзотичной японской культуры. Однажды некоторые аниме были отправлены в США и показаны по телевидению. Так победители ценой Хиросимы и Нагасаки впитали в себя сам дух поставленной ими на колени империи.
В 1984–м был снят один из самых известных, классических аниме-фильмов — "Навсикая из долины ветров". На волне его успеха и все возрастающей популярности аниме были выпущено также множество других нестандартных и амбициозных лент, часть из которых даже сегодня не теряют в значимости.
После всплеска популярности к началу 1990-х аниме переживало кризис финансирования. Критики отмечали также падение качества аниме-сериалов и фильмов, связанное с возвратом к проверенным временем сюжетам и конструкциям. Ситуация изменилась с выходом в 1995-м, возможно, не самого безупречного телесериала за всю историю аниме, "Евангелион". В короткие сроки проект стал невероятно известен среди поклонников аниме по всему миру. Рассказанная сумбурно, скомкано, с использованием множества артхаусных приемов история бегущего от реальности мальчика оказалась принята так хорошо, что и ныне объемы продаж сопроводительных товаров — фигурок героев, коллекционных предметов — все еще приличны.
Аниме даже возвращается к своим истокам; работа Исао Такахаты "Сказание о принцессе Кагуя" создана в традиционной манере японской живописи — это ожившие рисунки тушью. Сотни лет в Японии оттачивалось мастерство владения кистью, и в сцене, где главная героиня разочаровывается в столичной жизни и, срывая одежду, убегает назад в деревню, видно, какого уровня достигли современные мастера.
Одно время у аниме время была скверная репутация — после того как 1997 году во время показа серии "Покемонов" в Японии из-за мигающего эффекта, частой смены кадров атаки одного из героев, дети почувствовали недомогание, а с некоторыми случился приступ эпилепсии. Этот эпизод из серии вырезали, а для анимации создали ряд ограничений по частоте смены кадров. Но тема стала так популярна в прессе, что в воображении людей за японской анимацией закрепились бьющиеся в конвульсиях дети и сходящие с ума подростки.
Несмотря на технологические усовершенствования процесса, значительное участие в создании продукта цифровых технологий, огромную часть работы художники до сих пор делают вручную. Аниме все еще большей частью — рисованное, и в этом видят его истинную магию.
Кадр из аниме «Евангелион». 1996 год.
УБИЙЦЫ ВО РЖИ
На самом деле для того, чтобы понять, как литература влияет на реальность и строит будущее, я хотел проанализировать творчество Филипа Килдреда Дика. Это действительно чудо, когда сочинителя, считавшегося заурядным фантастом, люди, годящиеся ему в правнуки, почитают за пророка. Но, поскольку "V.A.L.I.S" до сих пор человечеством не прочтен и никто даже не пытался понять этот текст (да и вообще эта трилогия считается наркотическим бредом), нам еще, кажется, рановато замахиватся на Дика. Обратимся к другому североамериканцу из той же плеяды.
Роман Джерома Дэвида Сэлинджера ''The Cather in the Rye'' ("Ловец во ржи"), который, если следовать жанровым канонам, не тянет даже на повесть, после публикации в 1951 году принес автору быструю известность, от которой тот всю свою долгою жизнь старательно отпихивался. Как правило, после прочтения книги люди либо влюбляются в нее и потом неоднократно перечитывают, либо теряются в догадках: с какого это бодуна вокруг такого простого текста столько ажиотажа.
Много позже после публикации повесть приобрела скандальную популярность из-за убийств, которые были совершены под впечатлением от ее прочтения. Кстати: нашумевший в свое время "Санин" Арцыбашева породил эпидемию суицидов... что — опять автора винить?
Текст Сэлинджера более известен нам под названием "Над пропастью во ржи": во времена "оттепели" его перевела на русский одна советская дама, дав повести заголовок с политическим оттенком: смотрите, мол, как на загнивающем Западе дети зависают над пропастью. Книгу запрещали во многих американских школах: родителей возмущала речь Холдена, полная ругательств и жаргонизмов. А у нас — не запрещали. После убийства Джона Леннона книгу в США и вовсе стали изымать из детских библиотек. Потом вернули, осознав, что маньяки стреляют не по литературным предпочтениям, а по людям, исходя из своей натуры.
Поступок охранника с Гавайев Чепмена, который якобы своим убийством Леннона "спасал", породил всплеск насилия. Через полгода после громкого расстрела "биттла" некий Хинксли совершил покушение на Рейгана. Американский президент был тяжело ранен, но выжил. Во время обыска дома у Хинксли следователи нашли ее, родную: книжку "Ловец во ржи". Как выяснилось на допросе, эта повесть была настольной книгой сумасшедшего. Третьей жертвой "Ловца" стала актриса Шеффер. Убийца, некий Бардо выстрелил ей в грудь и побежал прочь, выбросив на ходу пистолет и забросив на крышу соседнего дома бессмертное творение Сэлинджера. Все убийцы утверждали, что нашли прямое указание убивать именно в "Ловце во ржи". Вот этот фрагмент повести Сэлинджера:
" - Где ты взял эту дурацкую шапку?
- В Нью-Йорке.
- Сколько отдал?
- Доллар.
- Обули тебя. - Он стал чистить свои гнусные ногти концом спички. Вечно он чистил ногти. Странная привычка. Он их чистил, а сам смотрел на мою шапку. - В моих краях на охоту в таких ходят, понятно? В них дичь стреляют.
- Черта с два! - говорю. Потом снимаю шапку, смотрю на нее. Прищурил один глаз, как будто целюсь. - В ней людей стреляют, - говорю, - я в ней людей стреляю".
Холден Колфилд ненавидит почти всех вокруг, но несмотря на максимализм, депрессивность, инфантильность и нонконформизм его мечта – ловить детей над пропастью во ржи:
"Я себе представляю, как маленькие ребятишки играют вечером в огромном поле во ржи. Тысячи малышей, а кругом ни души, ни одного взрослого, кроме меня… И мое дело – ловить ребятишек, чтобы они не сорвались в пропасть".
Самой тяжелой потерей для еще не ставшего знаменитым Сэлинджера была размолвка с девушкой, которую он любил. Когда Сэлинджеру было двадцать с небольшим, он встречался с юной светской тусовщицей Уной О’Нил. Сэлинджер полагал, что они прекрасная пара, но на его пути встал великий Чарли Чаплин, который вскружил Уне голову, и вскоре они поженились, несмотря на тридцать шесть лет разницы в возрасте. Разгневанный Сэлинджер написал Уне злое и ядовитое письмо, где в мерзких подробностях изложил, как он представляет себе ее первую брачную ночь с Чаплином. Тем не менее Уна с Чарли жили долго и счастливо, она родила комику трех сыновей и пятерых дочерей, а Сэлинджер жил несчастливо. Хотя тоже долго. Есть предположение, что все закивоки Сэлинджера, включая его влечение к нимфеткам, — следствие разрыва с Уной.
В 1942 году писатель отправился на войну, участвовал в Нормандской операции, освобождал концентрационные лагеря. Война катастрофически сказалась на нервном состоянии будущего писателя, Сэлинджер в 1945 году оказался в лечебнице для нервнобольных; здесь–то и была написана большая часть "Ловца во ржи".
Сэлинджер возвел в ранг искусства умение создавать себе загадочный образ, удалившись от мира, живя затворником и ни с кем не вступая в контакты. Но он не был одинок в своей жизненной стратегии: точно так же прятались от общества Грета Гарбо и Говард Хьюз. Зато впервые в истории искусств автор (в лице Сэлинджера) сам факт публикации своих произведений обозвал «жутким вторжением в личную жизнь автора».
В годы, последовавшие после публикации "Ловца во ржи", целый ряд литературных величин, таких как Джон Апдайк, Альфред Казин и Лесли Фидпер разносили книгу в пух и прах. Джоан Дидион называла повесть "фальшивкой" и ругала манеру Сэлинджера "льстить заурядности, скрывающейся внутри каждого из читателей, его склонность давать инструкции, как надо жить".
Сэлинджер и сам подливал масла в огонь: имя самого знаменитого затворника в мире всплывало в связи с какими-нибудь неоднозначными поступками. В начале 1970-х он закрутил роман с восемнадцатилетней начинающей писательницей Джойс Мэйнард, а через девять месяцев бесцеремонно вышвырнул ее на улицу. Мэйнард жестоко отомстила Сэлинджеру, продав с аукциона его любовные письма и написав скандальную книгу об их отношениях. В 2000 году дочь Сэлинджера Маргарет тоже написала мемуары, изобразив отца в весьма нелестном виде.
Если верить Маргарет, будучи анахоретом, Сэлинджер увлекался сайентологией, гомеопатией, акупунктурой, дзен–буддизмом и учением секты Церковь Христа. Он оборудовал себе солярий с металлическими отражателями и поджаривался там, пока кожа не становилась темно-коричневой. Когда он перешел на макробиотическую диету, лицо его приобрело устрашающий зеленый оттенок, а изо рта, по словам домочадцев, отвратительно воняло.
На самом деле Маргарет, как и ее отец, написала текст, которому мы можем верить или наоборот. Но факт, что, прочитав ее книжку, никто никого убивать не пошел.
Джеймс Дин в фильме «Бунтарь без причины», 1955 год. На самом деле в 1950-е в США тема нонконформизма и девиантного поведения подростков была предельно актуальна. Сам Дин стал иконой американской молодежи. Интересно, что все три исполнителя главных ролей погибли молодыми при очень странных обстоятельствах: одно убийство и два нелепых несчастных случая.
"КАКУЮ БИОГРАФИЮ СДЕЛАЛИ НАШЕМУ РЫЖЕМУ!"
Давно доказано: для того, чтобы творить, надобно время. Если же говорить о творчестве художественном, к этому следует присовокупить периоды, за которые нужно собраться с духом. То есть, по сути, ничего не делать. Но далеко не во всяком обществе на ищущего себя творца смотрят с подобострастием.
Особенно неприятно наблюдать непризнанных художников, музыкантов, поэтов, посмевших себя позиционировать как творческую элиту. Кто сказал этому дармоеду, что он в свои года должен сметь свое суждение иметь? А ну, марш в строй, гавнюк!
Значительным явлением истории искусств я считаю процесс над Иосифом Бродским, несколько не вписывавшимся рамки представления общества о советском мастере слова, так сказать, инженера человеческих душ. Характерно, что дело Бродского раскручивалось в эпоху "оттепели", когда другие молодые поэты собирали громадные аудитории, а Политехнический музей в Москве превратился в царство свободы для физиков и лириков.
В Ленинграде царил свой мир, с элементами провинциальной затхлости. Характерно, что судили Бродского в административном порядке, так как тот факт, что он официально не работал, не являлся уголовно-наказуемым деянием. И в те времена хватало своих мажоров, которых, впрочем, крышевали статусные папики. Отцом же Бродского был обычный фотограф.
23 октября 1963 года из Смольного от заведующего отделом охраны общественного порядка ЛТК комсомола Г. Иванова командиру оперотряда Добровольной народной дружины № 12 института ''Гипрошахт'' Дзержинского района Лернера поступило письмо с просьбой рассмотреть вопрос о Бродском. Мол, этот, с позволения сказать, человек долгое время нигде не работает, иначе говоря, тунеядствует, а, значит достоин общественного порицания.
Лернер, как и Бродский, был евреем — значит, можно не бояться обвинения в антисемитизме. Бродского вызвали в ДНД для совершения советского обряда "пропесочивания". Тунеядец от собеседования уклонился, а дабы к нему не возникло претензий, предоставил врачебную справку о том, что страдает психопатией и функциональным расстройством нервной системы различных степеней.
29 ноября 1963 года в газете "Вечерний Ленинград" напечатан фельетон "Окололитературный трутень", в котором использовались материалы, полученные из милиции. 8 января 1964 года там же опубликовали подборку писем читателей "Тунеядцам не место в нашем городе". Все, понимаешь, коммунизм строят (в форме хрущевок), а этот... ну, сами понимаете.
К травле быстренько подключился и Ленинградский Союз писателей во главе с А. Прокофьевым. Заступаться за молодого коллегу, успевшего обратить на себя нездоровое внимание "соответствующих органов", корифеям пера было явно невыгодно, а, чтобы вообще умыть руки и не оказаться замешанными в разгоравшемся скандале, члены Союза составили два официальных документа. В первом из таковых, выписке из протокола заседания Секретариата Союза определено:
"В категорической форме согласиться с мнением прокурора о предании общественному суду И. Бродского. Имея в виду антисоветские высказывания Бродского и некоторых его сообщников, просить прокурора возбудить против Бродского и его сообщников уголовное дело".
В справке от 18 февраля 1964 года о самом Иосифе говорилось:
«И. Бродский неизвестен в Союзе писателей, т. к. не является профессионально пишущим и не имеет опубликованных работ. Также не является он и профессиональным литератором, для которого литературная, творческая работа не только потребность, но и средство существования. Таким образом, речь идет не о поэте в обычном и общепринятом смысле этого слова, а о человеке, предпринявшем попытку писать стихи".
17 декабря 1963 года с Бродским беседовали в отделе милиции Дзержинского райисполкома; опросный лист передали инспектору паспортного стола. Тот 28 января 1964 года представил своему начальству "Заключение", в котором указывалось, что гр. Бродский "систематически не занимается общественно полезным трудом, ведет паразитический образ жизни; часто меняет места работы (их насчитывается в его трудовой книжке уже 13!), нигде долго не задерживаясь, за что неоднократно предупреждался сотрудниками милиции по месту жительства". Инспектор Стаськов рекомендовал направить дело Бродского в народный суд для решения о высылке из Ленинграда.
13 февраля поэта арестовали. Иосифу, похоже, было все равно. 23-летний мастер слова мучился двойным предательством — ближайшего друга и любимой девушки, — которое заслонило для него все происходящее. И тут вмешался Лернер, добившийся, чтобы дело поэта попало не в народный, а в товарищеский суд, первое заседание которого состоялось 17 февраля 1964 года. Но слушание дела отложили до 13 марта, поскольку всплыла справка о том, что поэт страдает шизофренией. Однако выяснилось: здоровьем Бродского судьба не обидела: да, молодой человек высокомерен, избалован, но психических расстройств у него нет. На втором заседании было оглашено обвинение, сформулированное начальником Дзержинского отделения милиции и прокурором этого района: "тунеядство".
Характерно, что несколько человек таки выступили в защиту Бродского, называя его самым талантливым мастером слова того времени, гением, стоящим "на уровне Пушкина", тем более что и у Александра Сергеевича характер тоже был не сахар. А то, что он не хочет где–либо работать, свидетели защиты считали личным делом подсудимого. Сторонники Иосифа Александровича также подчеркивали: Бродского начали преследовать по банальной причине: он еврей. Тунеядцем же поэт, по сути, не является, поскольку все время занят литературной работой; финансово его поддерживают родители и хорошие приятели, которые рады помочь небесталанному молодому человеку.
Обвинение подчеркивало, что призывает осудить не поэта, а лодыря, говорящего "с клеветой и презрением о советском народе". В "Вечернем Ленинграде" 14 марта появилась заметка "Суд над тунеядцем Бродским". Вскоре за кордоном поднялась волна в защиту поэта, преследуемого системой. Знаменитый писатель Жан-Поль Сартр заявил по данному поводу правительству СССР официальный протест. Процесс Бродского оброс таким невероятным количеством легенд и слухов, что разобраться в позиции сторон человеку, не присутствовавшему на заседании лично, не представлялось возможным.
Только одних "подлинных стенограмм суда" насчитывалось едва ли не десяток, и каждая из них противоречила другим. Порой складывалось впечатление, что очередная "стенограмма суда" — не более чем попытка состряпать нечто вроде детектива.
Уже в пору перестройки ленинградец Н. Якимчук собрал все документы по "делу Бродского": сфальсифицированные редакцией журнала "Огонек" отчет и стенограмму Ф. Вигдоровой, письма и свидетельства Тороповой, Грудининой, Глушанок, Инова, сфабрикованные кем-то телеграммы "от Шостаковича" и "от Чуковского" и т. п. По ним был создан сценарий "фильма–разоблачения", снятого режиссером С. Балакиревым. Кроме того, Якимчук выпустил книжку "Как судили поэта".
Настоящие документы следствия и процесса в государственных архивах к тому моменту оказались уничтоженными за сроком давности. Однако впоследствии выяснилось, что три объемистые папки с подлинными бумагами по "делу Бродского" хранились у Лернера. Он утверждал, что не писатели добивались досрочного освобождения собрата по перу, а его дружина ДНД. Мол, повозился с неприкаянным поэтом немало, и в гонители Бродского его записали зря. Характерно, что на те деньги, которые Иосиф Александрович периодически зарабатывал, прожить и впрямь было невозможно.
После суда Бродского выслали в деревню Норинскую Архангельской области. Туда же совершенно неожиданно для него нагрянула Марина Басманова — виновница душевных мучений Бродского. Спустя полтора года (вместо назначенных судом пяти) он был досрочно освобожден. Любители творчества Иосифа Александровича пафосно заявляли, что "настойчивые борцы с режимом помешали бюрократии доконать поэта". Однако в этом случае решающую роль как раз сыграло ходатайство Лернера. 12 июня 1965 года он действительно направил прокурору Дзержинского района письмо, в котором называл мастера пера ''морально запутавшимся гражданином'' и утверждал, что в целях воспитательной работы необходимо поставить вопрос о его досрочном возвращении из мест отбытия наказания, после чего определить Бродского на работу в какой-нибудь журнал.
Спустя три месяца Бродский был освобожден, а вскоре у него родился сын. Но Басманова снова ушла от него — уже навсегда. Слишком тяжелыми характерами обладают поэты. Иосиф продолжал сочинять стихи в своем стиле, без советского пафоса, и ему стали настойчиво намекать об отъезде из страны. В июне 1972 года он перебрался на ПМЖ в США. Перед отъездом поэт отправил письмо генсеку Брежневу, в котором были такие строки:
"Я принадлежу русскому языку, а что касается государства, то, с моей точки зрения, мерой патриотизма писателя является то, как он пишет на языке народа, среди которого живет, а не клятвы с трибуны".
Эпизод с судом, едва не искалечивший ему жизнь, поэт считал происками антисемитов и говорил: его судили потому, что он хотел жить "так, как мне это нравится, а не так, как это угодно коммунистам".
Вот фрагмент одной из версий стенограмм суда:
Судья: А кто это признал, что вы поэт? Кто причислил вас к поэтам?
Бродский: Никто. (Без вызова). А кто причислил меня к роду человеческому?
Судья: А вы учились этому?
Бродский: Чему?
Судья: Чтобы быть поэтом? Не пытались кончить Вуз, где готовят... где учат...
Бродский: Я не думал, что это дается образованием.
Судья: А чем же?
Бродский: Я думаю, это... (растерянно)... от Бога...
...Свидетель Денисов!
Денисов (трубоукладчик): Я Бродского лично не знаю. Я знаком с ним по выступлениям нашей печати. Я выступаю, как гражданин и представитель общественности. Я после выступления газеты возмущен работой Бродского. Я захотел познакомиться с его книгами. Пошел в библиотеки — нет его книг. Спрашивал знакомых, знают ли они такого? Нет, не знают. Я рабочий. Я сменил за свою жизнь только две работы. А Бродский? Меня не удовлетворяют показания Бродского, что он знал много специальностей. Ни одну специальность за такой короткий срок не изучить. Говорят, что Бродский представляет собою что-то как поэт. Почему же он не был членом ни одного объединения? Он не согласен с диалектическим материализмом? Ведь Энгельс считает, что труд создал человека. А Бродского эта формулировка не удовлетворяет. Он считает иначе. Может, он очень талантливый, но почему же он не находит дороги в нашей литературе? Почему он не работает? Я хочу подсказать мнение, что меня его трудовая деятельность, как рабочего, не удовлетворяет.
Судья: Свидетель Николаев!
Николаев (пенсионер): Я лично с Бродским не знаком. Я хочу сказать, что знаю о нем три года по тому тлетворному влиянию, которое он оказывает на своих сверстников. Я отец. Я на своем примере убедился, как тяжело иметь такого сына, который не работает. Я у моего сына не однажды видел стихи Бродского. Поэму в 42-х главах и разрозненные стихи. Я знаю Бродского по делу Уманского. Есть пословица: скажи, кто твои друзья. Я Уманского знал лично. Он отъявленный антисоветчик. Слушая Бродского, я узнавал своего сына. Мне мой сын тоже говорил, что считает себя гением. Он, как и Бродский, не хочет работать. Люди, подобные Бродскому и Уманскому, оказывают тлетворное влияние на своих сверстников. Я удивляюсь родителям Бродского. Они, видимо, подпевали ему. Они пели ему в унисон. По форме стиха видно, что Бродский может сочинять стихи. Но нет, кроме вреда, эти стихи ничего не принесли. Бродский не просто тунеядец. Он — воинствующий тунеядец! С людьми, подобными Бродскому, надо действовать без пощады. (Аплодисменты).
Собственно, приведен фрагмент публикации журнале "Огонек" от 1988 года. Что было правдой что — нет, мы не узнаем, ибо и публикаторы, и сам поэт уже пребывают в иных эмпиреях. Каждый творческий человек постарался сочинить свой опус об издевательстве над Поэтом, так сказать, обессмертить свое имя. Но факт остается фактом: поэта судили за то, что он жил не так, как это полагалось в данном обществе. Сейчас в северные деревни едут романтики, ищущие подлинную чистоту. Русский писатель Юрий Казаков именно в период, когда судили Бродского в таких весях черпал вдохновение для своих бессмертных рассказов. Казакова никто туда не ссылал. Я зачитываюсь и Казаковым, и Бродским, при этом думая: вот ведь, сукины сыны, как ладно заливают!
Александр Бродский. «Сын Ося и жена Мария». 1948 год.
На самом деле отец Иосифа Бродского был значимой для Ленинграда фигурой. Александр Иванович основал факультет фотокорреспондентов, который воспитал множество выдающихся мастеров светописи.
А ПОГОВОРИТЬ?
В одной из серий пошловатого, но поучительного мультика "Южный парк" мальчики впервые в жизни попадают на соревнования по реслингу. Они с восторгом наблюдают, как реслеры перед боем выясняют отношения и демонстрируют публике глубокую неприязнь друг к другу. В частности, один боец заявляет другому, что переспал с его девушкой, а публика вместо того чтобы выразить негодование, начинает аплодировать. После слов обиженного бойца, что его лишили работы, аплодисменты переходят в овацию.
Под одобрительный шум толпы начинается бой, в которой вступают и подружки бойцов. Мальчики решают, что реслинг — это круто, и на следующий день они записываются в секцию борьбы. Когда тренер вынуждает их надеть спортивные трико, которые, по их мнению, похожи на нижнее белье геев, дети думают, что его следует надевать под разноцветные костюмы, которые они видели на реслерах. Начинается тренировка… дети осознают, что эта борьба вообще не похожа на красочное и феерическое представление, увиденное ими накануне. В ответ на их возмущение тренер объясняет, что то шоу, на которое они запали — не более чем красочная постановка, позорящая настоящий спорт. После этого мальчики решают создать свой клуб реслеров.
Так начинается профессиональная карьера малышни, начинающая с импровизированного ринга во дворе и заканчивающаяся настоящей ареной с тысячами зрителей. Во время представлений дети развивают все более и более замысловатые и абсурдные сюжеты. Зрители в восторге — не от борьбы, конечно, а от словесных перепалок начинающих звезд.
Ситуация не нравится тренеру по борьбе; между тем директор школы сообщает ему что, что секцию борьбы упраздняют, а причиной увольнения тренера является видео поединка борцов–классиков, которое все приняли за порно для голубых. Тренер в отместку готовит план срыва представления мальчиков. Он пробирается на самую верхнюю трибуну, достает базуку и, нацелившись в ринг, стреляет. Погибает, конечно, Кенни, которого, собственно, убивают во всех сериях раннего "Южно парка". Зал ликует, думая, что это часть спектакля.
Тренер выбегает на ринг и надрывно рассказывает о своей несчастной жизни. Это нравится специально приехавшему посмотреть маленьких артистов главному боссу реслинга — и он восклицает: "У парня настоящий талант!". Так тренер становится звездою реслинга.
Искусство реслинга тянет свои корни к XIX веку, когда в Европе особой популярностью пользовалась "французская борьба". Современный же облик юмористического шоу реслинг приобрел лишь в 1970-е. В России имитация борьбы не прижилась — нам такое подавай шоу, что по морде били непонарошке и мало бы никому не показалось. Мальчики из "Южного парка" — точнее, конечно, авторы сериала Трей Паркер и Метт Стоун — правы лишь по сути, а по факту битва (не словесная, а рукопашная) соперников занимает в шоу немало времени.
Вообще английское слово "wrestling" используется для обозначения любого вида борьбы. Профессиональный реслинг — причудливая культурная форма ''общества зрелищ''. Участники шоу — постоянная труппа, и за каждым из актеров закреплена определенная роль; это персонажи со своими именами, характерами и легендами. В отличие от театральной постановки, в реслинге шоу не завершается с окончанием пьесы и не может быть начато заново. Все бои вплетаются в большие ''истории'', которые развиваются в реальном времени, перетекая из шоу в шоу и длясь годами.
Публика — особо важное действующее лицо. Ее предназначение и роль — бурно выражать свое отношение к происходящему, поддерживать или освистывать положительных героев и злодеев. Ну, представьте себе подобное поведение зрителей в театре... Хотя в античном театре публика именно так себя и вела. Зрители выражают ''глас народа''; их коллективными устами говорит сама Правда. И снова — плагиат: в этом ключе позиционировала себя древнеримская публика на гладиаторских боях. По большому счету реслинг — пародия. Но ведь здорово же, что на арене никого не убивают, все довольны, все смеются и никто не требует добить поверженного противника!
В автогонках "Формула 1" есть интрига: разобьется ли болид в хлам? Это спорт на выживание. Даже на велогонке самое "вкусное" — завал в пелотоне, желательно с кровавым исходом. Уж как телевизионщики смакуют такие моменты в рекламных роликах гранд–туров!
В реслинге царят правила, но их смысл двояк: очарование правил состоит в том, что их всегда нарушают. Они не действуют вне ринга, куда, в царство беззакония, поочередно утаскивают друг друга борцы. А какие характеры! Знаменитый реслер Халк Хоган, поднимаясь на ринг, разрывает на себе майку, показывая свирепость и готовность драться. Гробовщик (сценическое имя такое) в образе байкера выезжает в зал на мотоцикле и ударяет себя в грудь, демонстрируя свою подлинность (я — это я, и со мной Правда Улицы). Бои идут с переменным успехом, но, как и в мыльной опере, бойцы никогда не ставят жирную точку в сюжете: окончание поединка создает новые обстоятельства. В решающих матчах редко случается ''чистая победа''; в схватку вмешиваются ''случайные'' участники, приходя на помощь или мешая кому-то из борцов. Вариантов сюжетных ходов в самом бое немного; однако они должны быть неожиданными. В этом и состоит задача сценариста и режиссера — не давать разрешиться коллизии, постоянно поддерживать напряжение.
Реслинг активно живет и за пределами зрительного зала и телепередачи — в текстах профессиональных комментаторов, в интервью с участниками, на сетевых фанатских ресурсах... Полагаю, зритель этого искусства не посещает балетных спектаклей и не читает прозы Диккенса. Но разве не его право выбирать свой досуг?
Полагаю, я не взялся бы столь пространно рассуждать о таком сомнительном искусстве как реслинг, если бы не такой глупый мудрый мультик как "Южный парк", который, как вы заметили, поминается мною не впервые.
Кадр из мультсериала «Южный парк». Как видите, авторы сознательно воспроизвели облик античного театра, в то время как арены для поединков реслеров выглядят совсем иначе. Здесь мы видим театрон, оргестру, проскениум и скену — все как у древних греков.
ПАРЯЩИЙ СВИНЕЦ
Люблю на досуге переслушивать альбом Лондонского симфонического оркестра, в котором высококлассные музыканты в своем стиле исполняют хиты "Лед Зеппелин". Чарующие, волшебные, глубокие мелодии! Чего уж скрывать: в переложении на классику музыка Пейджа не поганится визгами Планта, из-за которых я не перевариваю оригинальную музыку цеппелинов. А не так давно я выучился исполнять несколько композиций Цеппелинов на гитаре в манере фингерстайл. На досуге дотовляю себе, родному, своею же игрой удовольствие. И ничего, что по большому счету этотуже ретро!
Секс, наркотики, рок–н–ролл… эта триада забылась, остались лишь мелодии, некоторые тексты группы ''Пинк Флойд'' да Нобелевская премия Боба Дилана (опять же за тексты песен!). Новые средства сотрясения воздуха человечество опробовало, как говорится, с оттягом, а рок уже не повторится потому как возможности этого музыкального направления исчерпаны.
Про артистов частенько говорили и говорят, что якобы кто–то из них продал свою душу дьяволу в обмен на свой феноменальный успех и невероятное могущество. По поводу "Лед Зеппелин" так и заявляли: здесь наверняка не обошлось без вмешательства темных сил. На самом деле там не обошлось без воздействия мировой школы блюза. Прежде чем парни отважились выйти на сцену, они месяцами и даже годами вели затворническую жизнь, импровизируя по мотивам произведений старых блюзменов, аранжируя классические американские блюзы Блайнд Лемон Джефферсона, Биг Билла Брунзи, Скип Джеймса Лидбелли и Мадди Уотерса. Позднее, они открыли для себя Элмора Джеймса, Санни Боя Вильямсона и Роберта Джонсона — короля блюзовых певцов, влиятельного и демонического музыканта, соединившего идею фолк-блюза с ним, родным — сатанизмом.
В дельте Миссисипи, где родился Роберт Джонсон ходило поверье, что если восходящая звезда блюза будет ждать на пустынном перекрестке дорог темной безлунной ночью, то сам Сатана явится и будет играть на гитаре музыканта, наложив тем самым печать на душу блюзмена, гарантируя на всю жизнь легкие деньги, женщин и славу. На имя этого музыканта даже был наложен запрет на американском, пропитанном религиозностью Юге, ибо считалось что он на пресловутом перекрестке заключил договор не с тем товарищем.
Джонсон вырос как музыкант не из пустоты: он слушал популярных в его время сельских блюз-менестрелей — Чарли Пэттока, Сан Хауса и Вилли Брауна. Роберт научился извлекать плач и стенания из гитары, ударяя по струнам отбитым бутылочным горлышком. Позже он изобрел звенящий ударный гитарный стиль и создал цикл песен, которые затем стали прообразом ритм-энд-блюза и рок-н-ролла.
Джонсон и сам подливал масло в огонь, утверждая в песне "Me And The Devil Blues": "Я и дьявол шли рядом, я буду избивать свою женщину до полного пресыщения". Или другая песня, "Hellhound On My Trail": "Я должен двигаться, блюз падает как град, я не могу достать денег, Сатана следит за мной". Элвис Пресли и Чак Берри тоже запрещались на родине блюза; там их музыка простецки именовалась ''дьявольщиной''. Баптистские священники собирались при свете факелов для того, чтобы сжечь пластинки этих музыкантов на кострах, как ранее сжигали ведьм.
Собственно, энергичная музыка и раньше давала поводы к выводу о том, что "и тут не тот товарищ правит бал". Карьера Никколо Паганини вполне сравнима с путем "Лед Зеппелин". В эпоху, когда оперные певцы являлись единственными музыкантами, способными достичь прочного успеха и удачи в Европе, Паганини представлял блестящую виртуозную инструментальную композицию. Появляясь на концертах в узких брюках и с чрезмерно длинными волосами, он заставлял женщин визжать и падать в обморок.
Он придумал соединение скрипки с гармоникой, усовершенствовал прижимание пальцев к струнам и оживил древнюю практику "скордатуры" — энергичного перебирания струн. И он стал богатейшим музыкантом своей эпохи. Но всю его музыкальную жизнь Паганини преследовали недвусмысленные слухи: каждая сволочь знала, что Никколо продал свою душу дьяволу.
Пресса напрямую объявляла Паганини сумасшедшим и неизлечимо больным разложенцем, утверждая, что музыкант эгоистичен, жесток, жаден и отвратителен. Находились идиоты, доказывающие, что скрипач являлся организатором шайки бандитов, убивавших мужей благородных дам. Находились очевидцы того, что на концерте сам Сатана управляет пальцами Паганини, и вполне достопочтенные люди свидетельствовали о том, как посланники ада шли куда-то по дороге от концертного зала. Когда Паганини скончался (во Франции), католическая церковь запретила захоронение тела в освященной земле, так как местные крестьяне были очень напуганы. Тело оставалось непогребенным в течение трех лет, пока, наконец, не было доставлено в Италию. Переместимся в Англию середины ХХ века.
Джеймс Патрик Пейдж стал учиться играть на гитаре довольно поздно, в пятнадцать лет. Вдохновлял его модный тогда рок-н-ролл и все те же Элвис с Берри. Он отправился в западную часть Лондона и вступил в кружок молодых гитаристов, коллекционеров пластинок и начинающих блюзменов. Высокий, худой, настороженный и довольно смышленый, он был чемпионом школы по прыжкам в высоту и примерным учеником. Ежедневно учителя забирали у Джимми гитару на время занятий, возвращая ее только после выполнения всех заданий.
Вскоре Джимми играл на танцплощадке, где пробовал заводить публику необычными гитарными ритмами. Случилось так, что его услышал лондонский продюсер Нейл Кристиан, который и предложил Джимми работу соло-гитариста в своей группе Neil Kristian and Crusaders. После того как Джимми сдал все экзамены, родители дали свое согласие. Не будучи систематически музыкально образованным, Джимми самостоятельно изучил нотную грамоту и стал одним из немногим рок–музыкантов, не только умеющим играть по нотам, но и способным переводить в партитуры собственные мелодии.
Crusaders выступали очень интенсивно по всей южной Англии, и спустя несколько месяцев Пейдж просто переутомился. Однажды вечером в Шеффилде, поднимаясь во время прогулки по лестнице, он неожиданно потерял сознание. Он оставил команду и поступил в художественную школу, намереваясь заняться живописью.
Учился Джимми без огонька и мог неожиданно исчезнуть, отправившись в путешествие по миру автостопом. Однажды он даже достиг Индии, но возобновившиеся воспалительные процессы заставили Пейджа вернуться домой. Вскорости, Джимми бросил кисти с палитрой ради гитары.
То было время новой музыки. По всей Англии создавались рок–н–рольные и блюзовые коллективы. Джимми был буквально засыпан предложениями, но покамест довольствовался ролью оригинального исполнителя, используемого продюсерами для добавления неадекватных звуков к игре молодых гитаристов из других групп. Особенно Джимми выделялся в качестве имитатора гитарных стилей Джорджа Харрисона, Чака Берри и Брайана Джонса.
В 1965-м достигли пика своей популярности "Битлз", но самой громкой группой Лондона стала Yardbirds со своим резвым ритм-энд-блюзом и заводным молодым гитаристом Эриком Клэптоном. Именно к этому коллективу и присоединился Джимми Пейдж. Когда Клэптон ушел из Yardbirds, роль соло–гитариста предложили Пейджу. Не имея тех визуальных плюсов, которыми обладала группа Мика Джаггера Rolling Stones, Yardbirds выставляли своего гитариста как визитную карточку на передний план и скоро превратились в экспериментальную лабораторию гитарных шоу.
Для пущего эффекта Пейдж попробовал водить смычком по струнам гитары. Гриф гитары — без изгиба, так что можно играть только на двух струнах, но когда Джимми водил смычком сразу по всем шести, усилитель выдавал нечто свежее для слуха лондонской публики, хотя и диковатое. Это не уникальное изобретение Пейджа: гитарист по имени Эдди Филлипс уже вовсю применял смычок для электрогитары в лондонских клубах. Но помнят не первого, а лучшего.
Очень скоро Yardbirds покорили США: американские тинэйджеры "балдели" от громкой, тягучей, трансовой блюзовой музыки англичан. В 1967-м Микеланджело Антониони снял фильм "Blow Up", куда попал эпизод с участием Yardbirds и Пейджа, ломающего на сцене гитару. В прессе появились материалы с заголовками типа: "Джимми Пейдж из Yardbirds говорит: открой свои мысли". Пейдж превратился в пророка движения хипстеров. В одном из интервью он заявлял: "Я рад видеть людей, разгуливающих в вызывающих вещах. Они сбрасывают оковы, надетые на них обществом. Практически, это все создано декадентской Англией, ну и что из этого. Оно является предсказанием конца общества и мира. Не моя забота, так как лично мне не дожить до Апокалипсиса. Если мы проживем ближайшие пять лет, то быть может и последующие пять. Хотел бы, чтобы новое поколение людей было миролюбивым, но вряд ли это случится, потому что пока только насилие дает ответ на все проблемы. Каждое отдельно взятое общество должно на собственном опыте осознать это. Мы ходим с длинными волосами, выкрикиваем что-то, отвечаем друг другу, а незначительный укол вызывает стычки. Что за вид чувственности!"
Но Yardbirds развалилась, после чего Пейдж собрал новую группу, изначально названную New Yardbirds. Это звучало плохо. Команду хотели обозвать Mad Dogs, Hoopie Cushion, но остановились на Lead Zeppelin ("Свинцовом Дирижабле"). Вскоре одну буковку убрали — ради эпатажа. Даже не дав ни единого концерта в Америке, "Лед Зеппелин" стали кумирами основной голливудской клики группи — GTO ("Объединение Храбрых Девочек"). В отличие от большинства английских звезд, ''Лед Зеппелин'' любили посещать злачные места. Находясь под влиянием философии Ричарда Коула о необходимости пьянствовать и заниматься сексом, цеппелины оказались в эпицентре всевозможных группи, обслуживавших музыкантов.
"Rolling Stone", который Джимми считал лучшим американским музыкальным журналом, очень нелестно отозвался о новом коллективе: "После таких удачных британских блюз-групп, как Cream и John Mayall, смысл всего происходящего заключается в следующем: добавьте к прекрасному гитаристу, который после Yardbirds превратился в маленького божка, компетентную ритм-секцию и, якобы, надрывного смазливого певца — и вот вам очередной продукт шоу-бизнеса. Новейшие британские группы поняли это хуже Джеффа Бека. По этому же пути пошла и ''Лед Зеппелин".
Особенно ярко поп-критика Америки разносила в пух и прах вокал Роберта Планта, склоняя на все лады его ариаподобные блюзовые пассажи и развязные противоестественные позы. По счастью (для Планта) в Америке царила атмосфера разнузданности. Именно поэтому цеппелиновская "Whole Lotta Love" стала гимном поколения некст. Студенты колледжей желали удовольствий в больших масштабах и ''Лед Зеппелин'' стала их командой. Характерно, что во Вьетнаме (для американских солдат, конечно) "Whole Lotta Love" звучала как военный гимн. А, впрочем, если вы смотрели "Апокалипсис сегодня" Френсиса Форда Копполы, то знаете: в аду гимнов хватало.
"Rolling Stone" продолжал шпынять цеппелинов, обвинив группу в присвоении песен королей классического блюза Хоулина Вулфа и Санни Боя Вильямсона, в частности, доказывая, что "Whole Lotta Love" слизана с "You Need Love" Вилли Диксона. Записные критики утверждали, что "тяжелый белый блюз" лучше всего слушать под воздействием наркотической мексиканской водки ромиляра, вьетнамской марихуаны и новокаина.
Британский критик Чарли Жиллетт назвал музыку цеппелинов "инструментом авторитарного контроля". Йон Ландау — ведущий американский рок-критик того времени, наблюдавший один из концертов ''Лед Зеппелин'' в Бостоне, писал: "Громкая, хаотичная, эксгибиционистская музыка — грубая и просто душевнобольная". Журнал "Rolling Stone", следуя однажды выбранной линии утверждал, что фэны "Лед Зеппелин" состоят, в основном, из "разложенцев-наркоманов", что "свинцовые британцы" имеют успех только у тинэйджеров, накачавшихся барбитуратами и амфетаминами, заторчавших от сверхмощного звука. Молодежь понимала критику как отличную рекламу группы.
Цеппелины нервно реагировали на понятие "хэви метал", Пейдж возмущался: "Ублюдочное название не для нас. Не могу связать себя с металлом, так как большинство людей считает, что такая музыка разрушительна, а мы никогда не занимались разрушением. Наша музыка полна динамики, света и тени, драматизма и поэзии".
Между тем Джимми ''запал'' на Алистера Кроули. Пейдж страстно собирал коллекцию книг, манускриптов, достопамятных вещей одиозного черного мага. В 1970-м Джимми приобрел самый уникальный экспонат — дом "Болескин" на берегу озера Лох-Несс в Шотландии — там когда-то жил и творил безобразия его кумир.
Пейдж познакомился с американским кинорежиссером Кеннетом Энгером, который тоже прилежно изучал труды Кроули. Агент Сотбис, представлявший интересы музыканта, перебил у Энгера цену на покупку оригинального манускрипта Кроули "Sсented Garden". Энгер как раз снял фильм под названием "Lucifer Rising", который представлял собой откровенное отображение интересов режиссера к сатанизму, и картине необходимо было музыкальное сопровождение. Кеннет прослушал музыку Джимми и почувствовал духовное родство с патологическими мелодиями и дьявольским смыслом песен типа "Dazed and Confused".
Пейджу нередко задавали вопросы о его отношении к оккультизму. Однажды его спросили: какое историческое лицо он бы хотел повстречать? Он ответил, что хотел бы встретить автора "Государя" Макиавелли. ''Это был гений зла, – уточнил Пейдж, – но, если вы изучаете, как и я, сверхъестественное, то не сможете проигнорировать зло. У меня много книг, посвященных этому вопросу. Я посещал спиритические сеансы и хочу продолжить изучение данного вопроса. Магия очень важна, если люди занимаются ею. Считаю, что Алистер Кроули злободневен и сегодня. Мы еще ищем правду: поиски продолжаются". Тогда же у Джимми спросили о его отношении к женщинам. Его ответ был достаточно откровенен: ''Кроули был невысокого мнения о женщинах. Думаю, что он был прав''.
Уильям С. Берроуз в своей книге "Рок Магия" пишет: "Непременным ингредиентом любой удачливой рок-группы является энергия: возможность выплескивать ее, получать от зрителей и отдавать назад в толпу. Рок концерт — обряд воплощения и передачи энергии. Рок-звезды подобны священникам. Шоу ''Лед Зеппелин'' зависели от мощи, повторения и барабанов. Музыка их имеет черты сходства с трансовыми марокканскими мелодиями — волшебными по происхождению и целям, связанных с перевоплощением и контролем над духовными силами. Музыка Гнаоуа используется для изгнания дьявола. Музыка Джаджоука вызывает Пэна — Бога Хаоса, представляющего истинные силы волшебства, которые сметают искусственность. Нужно помнить, что происхождение всех видов искусства — музыки, живописи и литературы в значительной степени является колдовством и перевоплощением. На концерте ''Лед Зеппелин'' результат достигался выплескиванием энергии в публику. Чтобы достичь такого волшебства, надо вытащить затычку из бочки с колдовской энергией и тогда действие становится опасным".
Цеппелины относилась к Америке не только как к дойной корове, но и как к стране патологического греха. Дома, в Англии они находились в благочестивом уюте, в США позволяли себе делать все, что заблагорассудится. Более всех был не в состоянии выдержать испытания искушениями барабанщик группы Джон Боннем (Бонзо). Пейдж однажды вытащил барабанщика из тихой пустоты и превратил его в звезду и миллионера. Бонзо на концертах энергией своих ударных буквально приводил публику в экстаз — он это умел. Джон оказался в роли ученика колдуна; он взял на себя непосильный груз славы и в итоге сломался.
''Лед Зеппелин'' начала потихоньку разрушаться в 1976-м. В образовавшийся вакуум хлынули имитаторы, в основном, американские группы, копировавшие музыку Пейджа с непременно блондинистыми вокалистами. Цеппелины перешли в разряд "старых пердунов" и стали прирастать не песнями, но мерзкими слухами. Так, родилась сплетня о том, что де Плант обвинил Пейджа в порче и назвал его главным виновником всех ужасов, обрушившихся на семью Роберта (болезни и автокатастрофа). Как раз в это же время от сверхдозы барбитурата умер великий Пресли, что нанесло жестокий удар в том числе и по репутации цеппелинов, которые называли себя "незаконными племянниками дядюшки Элвиса".
Несчастья "Лед Зеппелин" и сыпавшиеся на них удары судьбы вызвали к жизни предположения, что группа расплачивается за связь с темными силами. В последний раз цеппелины собрались в новом доме Джимми в Виндзоре, бывшей мельнице на берегу Темзы, окруженной высокой каменной стеной. Здесь 24 сентября 1980–го и случилась банальная трагедия. Джон Боннем за двенадцать лет работы в "Лед Зеппелин" никогда не пропустил концерт, был всегда аккуратен, вовремя являлся на репетиции, где работал с полной отдачей. Здесь же, в виндзорском доме Джимми, он напился до полного безобразия. На репетиции Бонзо не объявился. Слуга отправился будить барабанщика. Он нашел труп. Патологоанатом доложил, что Джон Боннэм скончался от передозировки алкоголя, выпив 1200 миллилитров водки за 12 часов, а затем захлебнулся собственной рвотой во время сна. Бонэму едва исполнился 31 год.
Лондонская газета "Evening News" напечатала статью "Загадка черной магии Лед Зеппелин". Ссылаясь на неизвестный источник, автор сообщал: "Звучит дико, но Роберт Плант и все окружение группы утверждают, что занятия черной магией Пейджа, привели Бонзо к смерти, а также к другим трагедиям в группе… Пожалуй, трое оставшихся музыкантов побаиваются грядущих событий".
Через два года после распада группы в сферу интересов религиозных фанатиков попала цеппелиновская "Stairway To Heaven", которая все еще оставалась наиболее популярной песней американских радиостанций. Этот факт обеспокоил группу религиозных проповедников юга США. Один известный баптист использовал даже свой радиопередатчик для утверждения, что песня несет действующие на подсознание послания Сатаны. Во время воскресной заутреней он проиграл два варианта "Stairway To Heaven". Первый — обычная версия, звучала с нормальной скоростью, второй — замедленно. Якобы отчетливо слышались слова: "Добро пожаловать к Сатане". В конце песни, тот же загробный голос, казалось, говорил: "Пойдет снег" (вспомните "Зима близко" в "Игре престолов"). Проповедник считал, что он доказал: рок-музыка является инструментом Антихриста.
В том же году Комитет штата Калифорния проиграл "Stairway To Heaven" наоборот прямо на заседании сессии в надежде, что неясный голос Дьявола будет услышан на пленке. Некоторые члены Комитета клялись, что они отчетливо слышали слова: "Я живу для Сатаны". Но мы же знаем, что каждый слышит то, что желает услышать.
Если вам не лениво, посмотрите недавние интервью Пейджа. Вглядитесь в лицо старца и сами решите: что за свет излучают его глаза.
Джимми Пейдж
ХАРЕ РАМА, ХАРЕ ГАЛЕРЕЯ
Однажды холодным январским утром мужчина в помятых джинсах вышел из метро на станции L'Enfant Plaza Вашингтонской подземки и встал у стены, сразу за мусорным баком. Вынув из футляра скрипку, он поставил его у ног, предусмотрительно бросив несколько долларовых бумажек и монет — в качестве "завлекаловочки". Развернув футляр в сторону пешеходов, он начал играть.
Время: 7:51 утра, пятница, разгар утреннего часа пик. За следующие 43 минуты мимо скрипача, исполнившего шесть классических произведений, прошли 1097 человек, почти все они спешили на работу, преимущественно — в госучреждения. Станцию L'Enfant Plaza окружают здания федеральных ведомств США, и эти пешеходы, в массе своей, были обычным офисным планктоном.
Только 6 человек за эти 43 минуты ненадолго остановились и послушали, а еще 20 бросили, не останавливаясь, деньги. За три четверти часа музыкант заработал 32 доллара. Никто из торопившихся по своим делам людей и не догадывался, что скрипач в метро — маэстро Джошуа Белл, один из лучших музыкантов в мире. Исполнял он самые сложные из когда-либо написанных музыкальных произведений, а в руках у него была скрипка работы Страдивари стоимостью в три с половиной миллиона долларов.
Выступление Белла в метро было частью эксперимента одной из американских газет о восприятии искусства. Главными вопросами художественного опыта были такие:
1) В будничной среде, в неподходящий момент ощущаем ли мы красоту?
2) Остановимся ли чтобы оценить ее?
3) Распознаем ли талант в неожиданной обстановке?
Один из выводов может быть следующим: если мы не можем найти время на то, что бы ненадолго остановиться и послушать музыкальные шедевры в исполнении одного из лучших исполнителей планеты; если темп современной жизни настолько неистов, что мы становимся слепы и глухи к таким вещам — тогда что же еще мы упускаем? Вывод ошибочен. Дело в том, что с калашным рылом неуместно соваться в свиной ряд.
В искусстве многое зависит от ожидания. Собственно, эмоции — это и есть наша реакция на разницу между ожиданиями и результатом. Люди идут слушать музыку высшего сорта в специальные люксовые концертные залы. Общение с Большим Искусством — сложный ритуал, здесь нет мелочей, а театр, как известно, начинается даже не с вешалки, а с билетерши.
В метро пиликают, простите, лузеры. Да, уличный музыкант, может, и гений, но где тогда соответствующий антураж? В искусствоведении бытует термин: "искусство без рамы". На самом деле мы уже прошли искусство без тормозов, без мозгов и... впрочем, это еще не финиш.
За три дня до перфоманса в Вашингтонском метро Белл играл в Бостоне, где собрал полный зал, хотя билеты на концерт стоили около ста долларов. Три недели спустя он дал другой концерт, в Стратморе. Аудитория была столь деликатна, что никто не кашлянул до перерыва между частями произведений.
Сам Белл позже признался: его изначально потрясло, что люди в метро его игнорируют: "В концертном зале меня может расстроить кашель кого-то из слушателей или сигнал сотового телефона… Но здесь мне пришлось ловить любые знаки внимания… Я был странно польщен, когда кто-то положил в футляр купюру, а не монеты".
И это говорит человек, который может получить тысячу долларов в минуту… "Когда я играю перед аудиторией в концертном зале, – заявил скрипач, – мне не надо добиваться признания. Но здесь я стал опасаться: "Что, если я им не нравлюсь? Что, если их возмущает мое присутствие?".
Искусствовед Марк Лейтхаузер держал в руках больше великих произведений искусства, чем любой из королей, пап или членов семейства Медичи. Лейтхаузер уверен, что понимает суть произошедшего с Беллом в метро:
"Допустим, я вынул из рамы классический шедевр абстракционизма, скажем, работу Эллсворта Келли. Картина стоит пять миллионов. Я принес ее в ресторан, где собираются трудолюбивые ребята из Коркоран-Скул (единственный в Вашингтоне вуз, ориентированный на искусство и дизайн – Г.М.) и повесил на стену с ценником "150 долларов". Никто не заметит эту картину. В лучшем случае, какой-нибудь куратор скажет: "О, похоже на Эллсворта Келли. Передайте, пожалуйста, салфетку".
Видеозапись выступления Белла многократно анализировалась. Вот первый человек, остановившийся послушать музыку: белый мужчина чуть за тридцать, в полотняных брюках, кожаном пальто, с портфелем. Это некий Мортенсен из министерства энергетики: сначала он прошел мимо, а потом, сверившись с часами в сотовом телефоне, вернулся и посвятил Беллу три минуты. Мортенсен, в жизни не слушавший классической музыки, проходил мимо Белла тогда, когда тот исполнял знаменитую чакону Баха из партиты ре минор для скрипки соло, и застал переход минорной тональности в мажорную… "Я ничего не знаю о тональностях, но от этой музыки на меня снизошел мир", - припомнил менеджер.
Но в общем и целом игнорировали музыканта все категории пешеходов независимо от пола, расы и возраста. Единственное исключение — дети. Все без исключения они пытались остановиться и послушать музыку, и всех до единого за руку уводили родители. Героем январского утра в вашингтонской подземке стал невысокий лысеющий мужчина по фамилии Пикарелло, слушавший Белла целых девять минут.
- Вы никогда не видели музыкантов на станции L'Enfant Plaza? – Спросили у Пикарелло.
- Таких — нет. Это был феноменальный скрипач. Никогда не слышал никого, кто играл бы так профессионально. Технически очень грамотно, с отличной фразировкой. И инструмент у него был замечательный, с роскошным звуком. Я слушал его издалека, чтобы не вторгаться в его пространство.
Поклонник Белла не узнал своего кумира. В юности Пикарелло учился игре на скрипке, но бросил, поняв, что его возможности ограничены. Сейчас он работает в почтовом ведомстве. В футляр Джошуа Белла он положил скромные пять долларов и, смущенный, быстро скрылся…
Сотрудница министерства торговли Фурукава приехала на станцию L'Enfant Plaza под занавес. За три недели до эксперимента она побывала на концерте Джошуа Белла в Библиотеке Конгресса. И вот она увидела его снова — виртуоза с мировым именем, играющего ради жалких грошей. Госпожа Фурукава не поняла в чем дело, но решила, что ни за что не пропустит такое событие. Улыбаясь, она встала в трех метрах от музыканта и не покинула своего места до конца выступления. "Это было самое поразительное зрелище, виденное мною в Вашингтоне: Джошуа Белл играет посреди часа пик, а люди не останавливаются и бегут дальше, не глядя, и некоторые бросают ему четвертаки! Четвертаки! Боже мой, в каком городе я живу, как такое может быть?!". По окончании концерта Стейси Фурукава представилась Беллу и положила двадцать долларов в его футляр…
Тот самый «андеграундный» концерт Белла. Слушательница — Стейси Фурукава.
ПРОСТО СКАЗКА
Коммерческий успех серии книг о воспитаннике школы волшебников Гарри Поттере способен поразить воображение. Проект более чем удачен: создатель долгоиграющей сказки Джоан Роулинг стала первым в истории человечества писателем, заработавшим на своем творчестве миллиард долларов. Заметим: не писательницей, а именно писателем — и достигшим славы при жизни и в достаточно молодом возрасте. Полагаю, Джон Рональд Руэлд Толкин со своими "Кольцами" круче — но не в плане коммерческого успеха.
Книги о приключениях волшебника в Хогвартсе стали самыми продаваемыми в летописи мировой литературы, а фильмы на их основе заняли второе место в истории кассовых сборов. На мой взгляд, экранизации получились скверными — сплошной экшен — но ведь многим–то нравится.
Роулинг удалось на протяжении всех семи частей книги постоянно подогревать интерес читателя непредсказуемым поворотом событий. Специалисты находят секрет в том, что в произведениях о Гарри Поттере привлекает то, что их герои не статичны – они находятся в постоянном развитии – взрослеют, мудреют, по-новому воспринимают мир.
Согласно официальной биографии Роулинг пробовала писать с раннего детства. Поступала в Оксфорд, не прошла, пришлось учиться в менее престижном Эксетерском университете, где она выучилась на филолога с уклоном на французский язык. Переехала в Лондон и устроилась работать секретаршей. Идея написать роман о мальчике, который учится в школе колдунов, пришла к Роулинг незадолго до смерти матери. Тема смерти — вообще главная в серии. Писательница вышла замуж и родила. Брак оказался несчастливым: уже через год с ребенком сбежала от мужа в Шотландию с мрачными мыслями о самоубийстве.
Роулинг считает, что именно поражение, которое она потерпела в жизни, позволило ей сделать то, что она по-настоящему хотела: "Я освободилась, потому что мой самый большой страх реализовался – и я все еще была жива, у меня все еще была дочь, которую я обожала, у меня была старая пишущая машинка и большая идея. И так каменное дно стало прочным фундаментом, на котором я перестроила свою жизнь".
Когда Роулинг закончила рукопись первого романа (на его создание ушли пять лет), она наконец решилась на публикацию. Но еще целый год будущий бестселлер кочевал по редакциям. Рукопись отвергли десять раз, пока конце концов на риск пошел один из издателей. По легенде решающим фактором для публикации стало мнение восьмилетней дочери босса издательства: прочитав первую главу романа, она решительно потребовала продолжения.
Первая книга серии о маленьком волшебнике ''Гарри Поттер и философский камень'' была опубликована тиражом 1000 экземпляров, половина из которого была бесплатно разослана по библиотекам. Последняя, или, скажем так, крайняя книга серии, ставшей франшизой — ''Гарри Поттер и Дары смерти'' — побила все мыслимые рекорды. Только в первые 24 часа было продано 11 миллионов экземпляров; она стала самой быстропродаваемой книгой всех времен и народов.
Снова, скажете вы, тема продаж, не слишком четко связанная с темой искусства. Но ведь книжки–то — неплохие! Они затрагивают совсем недетскую тематику: потеря родителей и близких, социальные проблемы, трудности взросления и самоопределения. Роулинг умеет говорить с детьми на их языке, не снижая интеллектуальный уровень и не глядя на своего читателя свысока. Сказываются высокая культура и хорошее филологическое образование.
Успешному автору хотелось избавиться от ярлыка "мамы Поттера". 2012 году Роулинг опубликовала "взрослый" роман "Случайная вакансия". Книга, по общим меркам, хорошо продавалась (более миллиона экземпляров за первые три недели) и получила неплохие, хоть и сдержанные отзывы критиков. Захотелось поэкспериментировать. Криминальное чтиво "Зов кукушки" было напечатано под псевдонимом Роберт Гэлбрейт. В аннотации автор был представлен как бывший следователь королевской военной полиции. Для "начинающего автора" получилось очень даже неплохо: "Зов кукушки" был назван звездным дебютом и получил хорошие отзывы критиков. Но продажи шли плохо и через три месяца издательство допустило утечку сведений о подлинном авторстве. Вслед за первым криминальным романом Роулинг написала еще два. Сомнительно, что Роулинг удастся в этом жанре переплюнуть Агату Кристи, но некоторых других своих предшественниц она за пояс уже заткнула.
Среди таковых — Мери Стюарт и Диана Уинн Джонс, тоже сочинявшие детские фентези на тему школ волшебников. Но и Шекспир, как мы знаем, тоже, мягко говоря, заимствовал свои сюжеты у других авторов — и кто виноват, что получалось у него гениальнее? Многие пытались судиться с Роулинг на тему плагиата. Проиграли.
Есть мнение, что успех "Поттерианы" обеспечил удачный маркетинг и попадание в тренд: наступила эра инфантилизации, когда все хотят окунуться в детство, отвлечься от будней, нырнув в волшебный мир — все это подогревает интерес к сказкам. Кто-то полагает, что дело в положительных рецензиях, а то и сработало "сарафанное радио": родители, которым понравилась книга, стали передавать эту историю по цепочке, и другим тоже захотелось ее прочитать. Серия действительно нравится взрослым, и когда выходили новые серии, многие стеснялись читать их в людных местах: вроде бы уже дылды, а с детской книжкой в руках! Мало кто понимает, что на самом деле "Поттериана" — адаптированный к нашему времени готический роман, а у этого жанра многовековая история.
В любом случае мы наблюдаем литературный феномен. Да, в серии хватает "картонных" персонажей, но характеры главных героев прописаны очень даже неплохо. И главный аргумент не в пользу критиков успешного искусства, которые суть есть завистники: а ты поди — и создай лучше!
Ровно сто лет назад земляне — маленькие и взрослые — зачитывали до дыр книги о сыщике Шерлоке Холмсе, автора которых Артура Конан Дойла коллеги считали конъюнктурщиком. Что характерно, прошло немало времени, но зачитывать продолжают, а так же перманентно экранизируют. Нашим правнукам достанется завидная доля: они узнают, что станется через столетие с Гарри Поттером.
КОРИЧНЕВЫЙ РЕМБО, ЧЕРНЫЙ ПИКАССО
В Северной Америке любят воплощения "американской мечты", заключающиеся в том, что некто из грязи выбирается на некое подобие Олимпа и там сдыхает от передозировки какого–нибудь вещества. Задумайтесь: какая из женщин мирового искусства наиболее знаменита? Мой вариант ответа: Мерлин Монро. Вполне резонно вы заметите: она же секс–символ, какое уж тут к лешему искусство! Тогда вам придется вычеркнуть Сару Бернар, Мэри Пикфорд, Марлен Дитрих, Элизабет Тейлор и всех прочих — ведь Монро тоже была артисткой.
Американский художник Жан–Мишель Баския сравнивается с французским поэтом Артур Рембо: как минимум оба умерли молодыми, ведя не слишком здоровый образ жизни. Еще Баскию называют "черным Пикассо", а всякого художника сравнение с предшественниками оскорбляет — хочется иметь свое лицо, а не отражать гениального предшественника.
Когда в Лондоне начало греметь имя неуловимого Бэнкси, о нем заговорили как о некоем уникальном явлении. Поклонники Баскии искренне возмутились: Жан–Мишель не был первым прославившимся уличным художником, но он, безусловно, стал знаменит еще до Бэнкси.
Публика была очарована жизнью и карьерой Баскии с того момента, как он в 1980-м ворвался на Нью-Йоркскую сцену как ''очень талантливый парнишка''. Что еще цепляло: близкие отношения с поп–дивой Мадонной, дружба с Дэвидом Боуи, мелькание в популярных телешоу — все это помогло сделать из юного творца культурную сенсацию.
Работы Баскии, которые, казалось бы, может нарисовать каждый, продаются на престижных аукционах за неплохие деньги. Например, его картина ''Затуманенные головы'' была продана в 2013-м на за 48,8 миллионов долларов. В 2017–м безымянная работа Баскии 1982 года была продана за 110,5 млн долларов. Приобретатель "безымянной мазни" Ясаки Маезава заявил:
"Я действительно отождествлялся с корнями Баскии. Он был неизвестным уличным художником, который оказался в нужном месте в нужное время, чтобы его художественные работы привлекли внимание".
Баския родился в 1960-м в Бруклине. Его отец – гаитянец, мать – из Пуэрто-Рико. Мама всячески поддерживала все ранние творческие порывы сына, способствовала его всестороннему развитию. С мамой Жан-Мишель часто посещал музеи, был членом детского художественного клуба Бруклинского музея. Когда в 7 лет Баскию сбила машина, он попал в больницу, и мать подарила ему справочник ''Анатомия Грея'', чтобы мальчик понял, почему ему больно. Позже в разных работах Баския можно встретить отсылки на этот учебник: многочисленные изображения человеческих черепов.
Уйдя из дома в возрасте 17 лет, Жан-Мишель вместе с другом по имени Al Diaz начали рисовать свои первые граффити, подписывая их SAMO shit (от английского 'same old shit — ''то же старое дерьмо''). Баския часто расписывал стены недалеко от Манхэттенских галерей или богемных клубов района Сохо, чтобы привлечь внимание ''официального белого искусства''. Еще Баския вместе с друзьями создал музыкальную группу Grey, успеха не имевшую. Интересно, что Баския снялся в первом в истории рэп–клипе — в роли уличного художника. Помимо стен, художник расписывал и разный уличный хлам, превращая его в арт-объекты.
В 1981-м арт–дилер Диего Кортес организовывает групповую выставку "New York \ New Wave", в которой он попытался объединить молодых художников–маргиналов Большого Яблока и передать дух времени. "Мне надоело видеть белые стены и белых людей с бокалами белого вина", — говорил куратор. В экспозиции были представлены полсотни художников, но для полотен Баскии выделили отдельную комнату. Именно эта выставка сделала из юноши настоящую звезду: в одном из респектабельных журналов даже выходит статья под заголовком "Сияющее дитя".
В 1982–м галеристка Аннина Носей организовала первую персональную выставка Баскии, которому на тот момент исполнился 21 год. Все выставленные на ней работы были проданы за одну ночь, выручка составила 200 000 долларов. Баския становится лицом американского нео-экспрессионизма, хотя вряд ли он этого хотел.
Осенью того же года Баския начинает встречаться с певичкой Луизой Чикконе, ставшей позже известной под сценическим псевдонимом Мадонна. Одна из знаменитых картин Баскии — "Венера против Мадонны" — посвящена драке его бывшей подруги Сюзанны с Мадонной. Роман с артисткой был недолгим и после разрыва Баския заставил ее вернуть подаренные им картины, поскольку боялся, что та их продаст. Возвращенные подарки он символически уничтожил, закрасив черной краской.
В считанные месяцы Баския из ангела превратился в чудовище. На пике славы стоимость его картин колеблется между 5000 и 30 000 долларов за штуку. Не имея банковского счета и не зная, что делать с обрушившимися деньгами, он хранит пачки купюр в квартире — в груде хлама. Поведение Баскии в этот период было вызывающим и эксцентричным. Современников поражало его пренебрежительное отношение к материальным ценностям. На вырученные деньги он приобретал дорогие костюмы от Армани, в которых затем писал картины и после в них же ходил на светские тусовки.
Арт–дилер сводит Баскию с его давним кумиром Энди Уорхоллом, в результате задумывается совместный проект. Уорхолл в своем дневнике записывает: "Жан пришел и что-то нарисовал поверх моей картины, и я не знаю, стало лучше или нет". Совместная выставка Уорхолла и Баскии была разнесена критиками в пух и прах, тандему удалось продать лишь одну работу. Пресса поносила Жана–Мишеля за то, что тот якобы паразитирует на славе Энди, а Энди — за попытки воскресить на тот момент почти разрушенную карьеру с помощью "молодой крови".
Баския погружается в депрессию, меньше пишет и больше "ширяется". 22 февраля 1987 года Уорхолл умирает, и Баския крайне тяжело переживает его смерть. Он предпринимает попытку избавиться от зависимости и уезжает на Гавайи, но по возвращении в Нью-Йорк вновь срывается. 12 августа 1988 Баския умирает в своей студии на Манхэттене, неудачно, смешав героин и кокаин. Ему было двадцать семь, как нашему Лермонтову. Последней работой Баскии стал ''Всадник смерти''. А что же, спросите вы, Бэнкси? Несомненно, это тоже неплохой проект — по крайней мере, в коммерческой его составляющей.
Жан-Мишель Баския. «Рыбалка». 1981 год. Частная коллекция.
Х** ВАМ
Однажды государственную премию в области современного искусства "Инновация" вручили арт-группе "Война" за акцию "Х** в плену у ФСБ", которая прошла в Санкт-Петербурге в ночь с 14 на 15 июня 2010 года. Творческие художники изобразили на мостовой Литейного моста, пардон, фаллос. Когда мост развели, он поднялся перед окнами местного управления ФСБ.
Акция прошла в честь дня рождения Че Гевары. Рисунок размером 65 на 27 метров был сделан за 23 секунды, при этом краску выливали на проезжую часть из канистр. Позже граффити безуспешно пытались смыть из брандспойтов двух пожарных машин.
"Это произведение — одна из самых выразительных и ярких работ в области актуального искусства. Она выполнена предельно профессионально с точки зрения стратегии и тактики радикального акционизма. Совершенно очевидно, что эта акция войдет в историю современного российского искусства", - сообщалось на сайте премии "Инновация". Что же... авторитетам надо верить.
Миссия премии госпремии "Инновация", которая несмотря на политику закручивания гаек, затеянную в нашей прекрасной стране, все еще существует, — поддержка авторов, работающих в области современного искусства, выявление важнейших художественных достижений и привлечение к ним внимания широкой общественности. Собственно, общественность и так была привлечена, актуальные художники это делать умеют. Но министра культуры на всякий пожарный случай тогда поменяли.
Министерство культуры в тот период, характерный всплеском активности "креативного класса" и всякими "оккупаями", хотело, видимо, показать, что оно — не ''прачешная'', а именно то самое заведение, которое фигурирует в известном анекдоте. Чиновники пожелали продемонстрировать либеральность системы управления искусствами и итоге "заценили" половой член на мосту. На самом деле получилось смешно, опять же, материально поддержали отважных художников. А потом были адские пляски в храме, выбегание на футбольное поле в образе милиционеров и всё такое.
Художники?! А то кто же. Это же искусство, и не кой–что собачье.
Современное искусство — явление хитрое. Уже через неделю после обнародования произведения актуального искусства оно становится историей — и это уже вовсе не современное искусство. Да — продукт получается одноразовый, но информационное поле таки всколыхивается.
То, о чем предостерегал Джордж Оруэлл в ''1984'', свершилось. Приблизительно к середине XX века на мировом художественном рынке возникла новая ситуация — в мире появилось много "лишних" денег, любителей искусства становилось все больше, а предметов искусства в традиционном понимании — все меньше. Пикассо, конечно, старался производить как можно больше шедевров, но и его ресурсы оказались ограниченны. Подавляющее большинство полотен Рубенса, Рембрандта, Ван Гога, Сезанна и иже с ними к тому времени уже разошлись по музеям и частным коллекциям. Возникла угроза того, что арт–рынок с его мощной международной инфраструктурой окажется рынком без контента.
И вот тут-то на помощь пришла концепция постмодернизма. Сам термин "постмодернизм" впервые был употреблен еще в 1917 году в книге Р. Ранвица ''Кризис европейской культуры'', а в 1934-м был использован Ф. де Онизом для обозначения авангардистских поэтических опытов начала XX в., радикально отторгавших литературную традицию. Впрочем, термин "постмодернизм" так и остается расплывчатым; его применяют в смеси с другими понятиями — такими как "постструктурализм", "поставангардизм", "трансавангард", "искусство деконструкции" и тому подобной мишурой. Снова вернусь к "Гернике" Пикассо: до нее в искусстве царили измы, после начался поиск свежих подходов в искусстве, а пресловутый постмодернизм есть обозначение глубочайшего кризиса искусств, продолжающегося по сию пору. Это лишь мое частное мнение.
Теоретики утверждают, что эстетика постмодернизма порождена своеобразными представлениями о функционировании современного мира как мира "симулякров" — фантомов сознания. Подобная симуляция, выдавая отсутствие за присутствие, одновременно смешивает всякое различие реального и воображаемого. В современной художественной жизни любая вещь, и даже явление могут рассматривается как произведение искусства. Живя в арт-системе, мнимое произведение рождает "прибавление смысла" и вокруг него возникает более или менее продолжительное "коммуникативное действие". Так симулякр становится художественной ценностью. Это можно сравнить с искрами от ночного костра: завораживает — но слишком быстротечно.
Границы искусства раздвинулись вплоть до полного их исчезновения, и если художник "доказал", что его творение несет некий смысл — значит так оно и есть. Лозунг постмодернизма прост: "пересекайте границы — засыпайте рвы", и он был воспринят буквально. Так и возник проект актуального искусства, contemporary art. "Посмотрите каталоги Christie’s и Sotheby’s, — ворчит художник Михаил Шемякин, — десятки жутких художеств продаются за сотни миллионов... Дерьмо Мандзони продается на аукционах по 200 тыс. фунтов. А еще говорят, что дерьмо ничего не стоит. Стоит!". И это говорит человек, создавший ярчайший образец искусства разложения — памятник человеческим порокам, установленный в Москве на Болотной площади. Впору задаться вопросом: а почему "Болотная" какое–время являлась символом сопротивления "креативного класса"?
Упомянутый Шемякиным Пьеро Мандзони разместил отходы своей жизнедеятельности в 90 пронумерованных консервных баночках (по 30 граммов в каждой) и написал на них "Merda d’Artista". Каждой был присвоен индивидуальный номер, подтвержденный автографом. Товар разошелся "как горячие пирожки" и последующие годы баночки оказались во многих художественных собраниях. Сам художник так объяснял свое творчество: "Я привлекаю внимание к доверчивости покупателей художественных произведений. Всем этим миланским буржуазным свиньям нравится только дерьмо".
В принципе, мы уже ничему не удивляемся. Но вот что хочу сказать: если из искусства не ушло самопожертвование, значит, мы еще можем на что–то надеяться. Девушки за свои пляски в храме честно "отмотали двушечку". Это была именно жертва — неважно даже, во имя искусства, пиара, веры, ненависти к режиму или любви к свободе. При каком–то ином стечении обстоятельств могли бы схлопотать государственную премию.
Мы конечно помним и подвиг художника-акциониста Павленского, прибившего свои тестикулы к камням на Красной площади. Следствие установило: заранее был сделан пирсинг, надо было только просунуть гвоздь. Но не в этом дело: отважный герой арт-мира пострадал.
Еще 1960-е годы "акция" стала общим понятием для художественных практик, в которых акцент переносится с самого произведения на процесс его создания. Близкими по смыслу можно назвать хэппенинг, перформанс, эвент, искусство действия, искусство демонстрации и т.п. Задача проста: вызвать культурный шок. Однажды американская художница Анджела Маршалл стала продавать в одной из лондонских галерей не только свои полотна, но и свое тело: "Это не искусство, если публика не занимается любовью!" — поясняла она, назначая расценки. Что же... вначале моей книжки я уже заявлял, что физическая любовь — тоже своего рода искусство.
Казалось бы, в самой сути перформанса заложена защита от рыночных механизмов — перформанс не предполагает серийности: он же исполняется лишь один раз. Однако художественный рынок как гигантский пылесос втягивает в свою орбиту все, что можно конвертировать. Взять творчество сербской перформансистки Марины Абрамович. Ее отвратительные инсталляции не раз вызывали шок у зрителей — вплоть до того, что один из зрителей лишился на выставке чувств. Зато 1997 году Марина получила престижную премию "Золотой лев" на Венецианской биеннале за работу "Балканское барокко": художница перемывала гору окровавленных костей якобы в память о жертвах войны в Югославии.
В одном из своих наиболее сложных перформансов Абрамович разложила в беспорядке на столе 72 объекта, которыми люди могли пользоваться как им угодно. Это были ножницы, нож, хлыст и даже пистолет с одним патроном. Художница разрешила публике в течение шести часов манипулировать этими предметами с ее телом. Абрамович позднее вспоминала: "Полученный мной опыт говорит о том, что если оставлять решение за публикой, тебя могут убить".
Мы привыкли в фрикам в телевизоре, к "холиварам" в интернете, к кликушам на улице. Таков наш мир. Но вспоминается мне одна фраза, оброненная русским священником Александром Менем: ''Взгляд современного человека становится похожим на взгляд рыбака, наблюдающего, как в неводе копошится улов".
ВЛЮБЛЕННЫЕ БЕЗУМНЫЕ ПОЭТЫ
Вы знаете уже, что в нашем обществе появился новый класс людей, который назвали ''креативным''. Это уже не прежний ''миддл'' с его удовлетворенностью существующим порядком тел — скорее речь идет о людях, считающих себя свободными и мыслящими. Мы имеем, так сказать, тростник, мнящий себя прочным. Хотя на самом деле креативный класс представляет собой в основном молодежный планктон разных модных тусовок, в котором видят отличный рынок сбыта дилеры разнообразных запрещенных веществ и производители пока еще разрешенных брендов.
Креативщики — те самые, кто, как выражался Пушкин, ''рады голову сломать''. Возможно, именно поэтому данный класс людей подвержен различным негативным явлениям психики. Но давайте будем честны: именно за креативным классом — будущее. Да, искра Божья в данной среде проскакивает редко. Зато и долбает ''неподецки''.
В частности, большинство из представителей этой группы мнят, что творят, отчего и страдают и даже впадают в разные нехорошие состояния. Кризисные явления в творчестве на самом деле дело полезное — уже хотя бы потому что невозможно оставаться долго на гребне волны. Это касается не только креатива, но и любых других сторон человеческой деятельности. Другое дело, что далеко не всякая личность и не любое общество способно пережить спад без значительных потерь. Как говорится, искусственный отбор.
По оценкам некоторых авторитетных источников, по меньшей мере одна восьмая взрослого населения нашей планеты (я имею в виду людей) подвержена эпизодическим, но достаточно выраженным и потому требующим лечения депрессивным расстройствам. Что же касается всех остальных — они тоже переживают непростые дни, но способны выбраться из психологической ямы без посредства медикаментов.
Прежде всего в депрессивные состояния входят люди с амбициями. Желать хотя бы пять минут славы не грех, но, к сожалению, большинство из нас судьба не одаривает даже такой малостью. Если смотреть на социальную драму 2019 года "Джокер" с точки зрения психологии, у главного героя "крышу снесло" по двум основным причинам. Первая: Артур Флек захотел сталь комиком–стендапером не имея для этого задатков, а так же страдая неврозом (нервическим смехом). Для старта карьеры — не лучшая позиция. Но и не безысходная. Вторая: его обижали, держали за ничтожество. Вот и случился нервный срыв.
В мышлении человека, интерпретирующего любое событие в терминах собственной компетентности или адекватности, доминирует навязчивая идея: "Пока я не достигну поставленной цели, я — лузер". И поди ты докажи ему, что желать нужно реального. Как заявлял еще Эпиктет, людей расстраивают не вещи, а представления о вещах.
В сложных случаях депрессия может принести нежелательный результат. Психиатры дали этому явлению следующее определение: "доминирующие идиосинкразические схемы приводят к искажению реальности и систематическим ошибкам в мышлении''. Собственно, творческое мышление именно в этом "сдвиге по фазе" и нуждается, но здесь уже речь идет о результате желательном. Творческая личность ищет, пробует, нащупывает и ошибки — результат намного более частый, нежели попадание в цель. К сожалению, есть люди, воспринимающие промахи как поражения, а в самых тяжелых случаях идиосинкразическая схема безраздельно властвует в мышлении индивида, в результате чего он приобретает статус пациента. Но кто говорил, что будет легко и "бегущий по лезвию" защищен от падения?
Характерно, что человек, находящийся в состоянии депрессии (в старину ее именовали меланхолией), искренне убежден в достоверности своих негативных идей и заключений, хотя со стороны они кажутся нелепыми. Он воспринимает и интерпретирует события, руководствуясь доминирующей в его сознании концептуальной схемой. Это, собственно, именуется навязчивой идеей.
Одержимость для творческого человека — идеальное состояние. Если ты чем–то по-настоящему увлечен, со стороны будешь выглядеть не вполне адекватным. Вы знаете, из чего сотканы влюбленные, безумцы и поэты.
К сожалению, есть люди нетворческие, которым тоже доступна депрессия. Как правило, последних неотступно преследует мысль о собственной ущербности, обделенности, никчемности. Здесь так же уместно вернуться к персонажу "Джокера", блестяще воплощенного Хоакином Фениксом. Такого человека специалисты называют "церебральным существом''. Он понимает смысл шутки, которая большинство людей веселит, но шутка не вызывает у него положительных эмоций.
Каждый (даже нездоровый) человек хочет любить и заботиться о ком–то, ему потребно чувствовать, что его любовь принимается и в определенной степени возвращается к нему. Именно любовь и забота связывают нас с окружающим миром и дают нам ощущение принадлежности к жизни — по крайней мере, так считают психотерапевты. Творчество же — деятельность в основном эгоистичная, ведь мы не только желаем радовать других продуктами своего труда, но еще ждем отдачи от мира, внимания к себе как к личности. Отсюда ожидание отклика, ''синдром аплодисментов''.
В той или иной мере, но каждый творческий человек по натуре своей — эгоист. В особенности таковыми являются поэты, ведь их творчество заключается в эксплуатации "лирического героя" который суть есть персональное эго. С другой стороны, поэт строит для себя "персональную тюрьму". В ней тесно, конечно, зато и контакты с внешним миром становятся событиями. Именно поэты более всего склонны к депрессиям, хотя и не все. И задумайтесь: почему так много поэтов уходят из этого мира молодыми?
Непоэтам труднее. Такого рода типа лучше всего описал Федор Достоевский в своих "Записках из подполья". Он изобразил человека, строящего нелепые иллюзии, но они рушится — и герой с ужасом видит действительность такой, какая она не является на самом деле. Он обычный человек с тараканами в голове, убедивший себя в том, что он никчемен. И поэтому его пленит пустота.
Депрессия — и есть душевная пустота, в которой всякий чувствует себя беспомощным. Для абсолютного большинства из нас жизненных целей всего три: богатство, успех и слава. Характерно, что страдают как те, кто считает, что эти три вершины для него недостижимы, так и те, кто туда таки взобрался.
Позиционирование себя в общественном пространстве (особенно это заметно в социальных сетях) заключается в том, что мы старательно строим свой образ — в соответствии со стандартами общественного успеха. Это, кстати, тоже творчество. Естественно, в идеале ты богат, здоров, успешен, знаменит, востребован, любим. Такой набор нехарактерен для героев книг или кинофильмов, но мы же понимаем, что жизнь несколько отличима от художественного произведения. Зачем мы придумываем свой образ — неужто нам нравится, когда нам завидуют? Ответа никто не знает, разве только остается констатировать: такова наша природа. И, кстати: психологи видят в мании величия обратную сторону комплекса неполноценности.
На самом деле, когда человек вынужден выставлять напоказ нечто вымышленное, это свидетельствует всего лишь о том, что в своем внутреннем мире он чувствует себя околонулевой величиной. Потеря чувства подлинности, которая эквивалентна ощущению себя "никем", и вынуждает некоторых из нас заменять реальное тело тщательно "отфотошопленным" образом, который в сущности способен разве что позлить других. Вы только вспомните, какой резонанс вызывает очередная гибель богатой и успешной знаменитости от, например, последствий применения препаратов на основе стволовых клеток.
Стоит классифицировать и виды депрессии, хотя, как лечат не болезнь, а человека, так и всякая меланхолия сугубо индивидуальна. Не всегда депрессия связана с разного рода потерями; наоборот, человек скорее всего потеряет смысл своего существования всего лишь оттого, что ему уже нечего желать. По сути, вся мировая художественная литература основана на описании различных видов депрессивных состояний. Именно поэтому, кстати, писатели и поэты так любят воспевать психостимуляторы — в особенности алкоголь. И я не встречал ни одного гимна антидепрессантам.
Считается, что в большинстве случаев депрессивной реакции предшествует период эйфории, крушение которой и топит человека в депрессию. Именно поэтому, чтобы разобраться в депрессии, нужно для начала постичь феномен эйфории, самый простой путь к которой — алкогольные напитки. Признаки эйфории схожи с т.н. вдохновением. Человек в таком состоянии гиперактивен, говорит быстро, а мысли, как говорится бьются как скакуны. Это классное состояние, но за него приходится расплачиваться.
Депрессия была и остается одной из главных причин обращения людей за психиатрической помощью. Загмунд Фрейд заинтересовался этим явлением еще на заре своей профессиональной деятельности, а уже в зрелый период он опубликовал труд "Печаль и меланхолия", где все разложил по полочкам. Вот интересно: отец психоанализа сам–то — испытывал это состояние гнетущей пустоты? Фрейд считал, что печаль и меланхолия имеют много общего: глубоко болезненное уныние, утрата интереса к окружающему миру, потеря способности любить, торможение любой активности. Меланхолия переносится тяжелее, поскольку включает в себя потерю самоуважения. Но еще Фрейд искал внутренние связи между самоубийством и подавлением враждебности. Не нашел.
ЦИФРАНУТЫЕ
Возможно, проблема нашей культуры в том, что вершины в живописи были достигнуты пятьсот лет назад, музыки — триста, кинематографа — пятьдесят. Но это лишь версия. На самом деле искусства развиваются и видоизменяются, ведь художники рождаются всегда (правда, далеко не все из них раскрывают свой талант).
Может сложиться впечатление, что история искусств — это онтология вершин, скандалов и ранних смертей. Но это ложное мнение, ведь искусства больше похожи на листья древа, которое зеленеет только лишь благодаря своей природе. Искусство — это и скромная, но прочная табуретка, сделанная Мастером. Уверяю вас: стихи пишут миллионы, а хороших табуреток не хватает.
Так же как бывают спорт высших достижений и физкультура, так и в искусстве есть место летающим и ползающим. Большой спорт по самой своей сути порочен, ибо на алтарь победы кладутся и честь, и совесть, и здоровье. Маленькая физкультура идет исключительно на пользу. Чем искусства-то хуже… А летать без помощи специальных приспособлений люди умеют только вертикально.
Мы с вами имеем счастье жить в удивительную эпоху, когда в результате развития информационных технологий любой из нас может что–то создать, оцифровать и опубликовать свое творение во Всемирной Паутине. Даже если ты сотворил все ту же табуретку, вложив в нее частичку своей души, и опубликовал картинку в Сети — у тебя могут появиться как минимум критики, что на самом деле крайне важно, ведь именно критика — второй двигатель прогресса. Первый — творческое соперничество. Кстати, табуретку ты можешь отнести на базар и продать, а со стихами будет сложнее.
Вот я сочинил свою книжку — и выложил ее в Интернет, конечно, в надежде на то, что ее кто–то заметит и хотя бы покритикует. В былые времена мне пришлось бы пробиваться сквозь фильтр издательств, находя общий язык с авторитетами, ища ихнего снисходительного расположения. Поскольку я не член — в смысле, союза писателей — шансов на публикацию у меня было немного. Хотя вероятность присутствовала.
До изобретения Гуттенберга все было еще сложнее: надо было завоевать авторитет в определенном кругу, найти тех, кто тебя будет читать и при этом советовать прочесть другим. Это смешно, но примерно той же модели надо следовать в нынешнем сетевом поведении.
У изобретения Гуттенберга были противники — я бы даже сказал, враги. Их главный аргумент был таков: распространение информации в неуправляемых масштабах приведет к тому, что таковая достанется плохим людям и последние могут использовать полученные сведения во вред человечеству. Сейчас, на новом витке то ли эволюции, то ли Апокалипсиса некие силы тщатся помешать все тому же неуправляемому распространению информации. Конечно, пытались в разные времена из плохих людей сделать хороших, но на поверку оказывалось, что за это благое дело брались не просто плохие, а ужасные люди.
Прошло относительно немного времени после внедрения технологии полиграфии — и ценители изобразительного искусства получили возможность наслаждаться произведениями, не выходя из своего дома. Например, поклоннику Рафаэля Санти уже не обязательно отправляться в Дрезден, чтобы полюбоваться "Сикстинской мадонной". Впрочем, тому, кто хочет увидеть Руку Мастера, сделать это таки придется.
Ныне и репродукций покупать не надо: лениво тыкаешь в своем гаджете кнопку — и Поисковик выдает тебе Рафаэля как миленького, да еще и с несколькими миллионами дополнительных нюансов. Паутина пред тобою рассыпает бисер, как бы только глаза не разбежались. Цифра уравнивает всех: если ты считаешь себя художником, рисуй и выкладывай в интернете свой шедевр, а уж публика разберется, ху есть ху. Не хватает кликов и лайков... найми специально подготовленных людей — они уж тебе накрутят, как говорится, по самое небалуйся.
Гениальный Станислав Лем на склоне своих лет опубликовал фундаментальный труд "Философия случая", посвященный простой теме: почему одни книги становятся знаменитыми, а другие не замечают? С табуреткой проще: приглянулась, приладил свой зад... понравилось — говоришь: "Беру. Заверните". А с литературными произведениями все несколько сложнее, тем более даже из неудачных книжек не сделаешь "табуретовку", а из скверной табуретки при умелом подходе — сделаешь. На самом деле ответ дан уже в названии книги Лема: это дело случая, который, как известно, подстерегает нас всех.
"Некоторое подмножество литературных произведений, – пишет Лем, – взятое из всего их актуального множества, в наивысшей степени по сравнению с остальными текстами обладает свойством "претендентов на признание шедеврами". Однако то, что помогает оказаться выбранным внутри подмножества, уже не может быть не зависимым от фактора случайного отбора. Если так, то роль селектора, распознающего потенциальное свойство произведения "стать шедевром" или "прославиться", играют механизмы, типичные для случайных явлений".
Пан Лем начал работать над своим исследованием творческих удач еще когда не был изобретен интернет. Тем не менее он пристально рассматривает такой вопрос как "шум в литературе", под которым подразумевается масса текстов, не имеющих особенного значения. В Сети тоже есть "белый шум" — и это вся несущественная информация. Так же как XVIII век весь был в рюшках и пастушках, так и наше время наполнено псевдопроизведениями, "типа искусством", которые ныне хитро обозвали "симулякрами". Но кто вправе заявить, что данный продукт чего–то стоит, а все остальное — отстой? В принципе, каждый из нас изначально этой опцией наделен, но не всякого послушают. Как минимум, неплохо приобрести авторитет.
Хитрость в том, что глобальный контент, из которого выделяются художественные и иные ценности, тоже создается людьми, и эту работу пока еще не взял на себя искусственный интеллект. Хотя в принципе он уже на это способен. Человечество имеет обыкновения насыщать среду своего обитания артефактами. Некоторые из них мы относим к произведениям, а на некоторые лучше бы и не смотреть. Лем размышляет:
" Если кто-нибудь приносит на выставку скульптуры камень причудливой формы, найденный им на улице, и помещает его на специальной подставке как экспонат, мы можем заняться оценкой этого камня как произведения искусства. Если же, напротив, кто-то случайно положил этот камень не как экспонат, но как пресс для бумаг или для квашения огурцов, а потом хочет его унести, то оказывается, что выполненное нами включение было ошибочным. Легко заметить, что если интенция того, кто принес камень, так и останется никогда не выясненной, то нет никакого способа узнать, является ли этот камень "произведением искусства" или же это просто "обыкновенный камень". Условный же ответ на этот вопрос мог бы зависеть от согласия – возможно, общего – тех, кто видел этот камень. Если бы кто-нибудь в конце XIX века принес его на выставку, такого человека приняли бы за сумасшедшего или за чудака, а камень трактовали бы наверняка как объект "нехудожественный" и "неэстетический". Структура отнесения – это система норм, которые нельзя комбинировать механически и вводить в жизнь, используя, например, произвольно установленные принципы".
Конечно, информационные технологии способствуют продвижению разных продуктов, в том числе и хороших. Но вдумчивый пользователь Сети способен отделять блестяшки от самородков, всё зависит от личной культуры и порядочности авторитетов, считающихся специалистами в той или иной области.
Я знавал одного не шибко образованного, но умного человека, который по поводу того или иного произведения говорил: "В этом что–то есть..." Конечно, через какое–то время понимаешь: он просто недалекий и туповатый. Но плохо к нему не относились, ибо он ни к кому не лез со всякими теориями. Есть гипотеза (ее приписывают Карлу Густаву Юнгу), что искусство — средство социализации общества, сплочения одной группы супротив других. Полагаю, искусство еще предусматривает интимное восприятие, от которого рождается личность как таковая. Что–то есть во всем сущем, в том числе и в гипотетическом камне Лема, а тот малообразованный умный человек — не человек с подлинном смысле, а функция с положительными чертами: например, он умеет слушать, а это качество встречается нечасто.
Цифровая революция — явление культурное. Хотя здесь я склонен использовать следующую метафору. Изначально сцена от зрительного зала была отделена кулисами. Актеры играли, зрители — внимали. Однажды граница исчезла. Если говорить применительно к театру, виноваты режиссеры–новаторы, придумавшие время от времени — ради эффекта присутствия — выпускать исполнителей в партер (как вы понимаете, в ложу артиста лучше не перемещать).
Но и эксперименты соучастия все же были условностью, а последнее есть правило любого искусства. Это же игра. Оказавшись в состоянии неопределенности, участники действа изначально растерялись. Как же так, подумал серый человечишко в задних рядах: я же не тварь дрожащая, я тоже могу! Некто воскликнет: "В этом что–то есть!" — и уйдет к лешему с этого корабля дураков.
А некоторое число участников перепутавшегося действа примется играть — чтобы привлечь внимание и создать свою аудиторию. К наиболее успешным пойдут рекламодатели, ведь именно через "медиаличностей" легче всего продвигать свой продукт — например, лабутены через Ван Гога и... этого... Шнура. Теперь такие люди получили гордое звание ЛОМов, лидеров общественного мнения. Вот здесь и вступают в силу информационные технологии: представление перерождается в соревнование — кто своим искусством захватит большую аудиторию. А, как я уже отмечал, соперничество — главнейший фактор эволюции в искусстве.
Хорошо, если речь идет о театре драмы и комедии. В конце концов, весь мир театр. А если границы исчезли в театре оперы и балета, а то и в цирке? Это и есть цифровая революция, которая будто миксер все перемешала, создав серую массу. Характерно, что всю эту "петрушку" еще в доцифровую эпоху предвосхитил ныне забытый Ги Дебор в своей работе "Общество спектакля". Лем в "Философии случая" пишет:
"...уже нет четкого различия между войной и миром, между суверенностью и зависимостью, между вторжением и освобождением, между равенством и деспотизмом. Нет и очевидной границы между палачом и жертвой, между мужчиной и женщиной, между поколениями, между преступлением и геройством, между законом и его нарушением, между победой и поражением, между левыми и правыми, между разумом и безумием, между врачом и пациентом, между учителем и учеником, между искусством и шутовством, между знанием и невежеством..."
Царство искусства, считает Лем, очень напоминает царство жизни: движение, разрастание, изобилие, безустанное обновление, карабкание вверх и блеск, пульсирование крови. Пусть обе эволюции — искусственная и природная — несравнимы между собой по числу жертв. Шанс выжить и увековечить себя равно мал и здесь, и там. И правит обоими царствами, утверждает Лем, одинаковая абсолютность статистических законов:
"Обе эволюции расточают неисчислимые богатства. Обе открывают что-то новое, первое и единственное под солнцем, а оказывается, что это — двадцатое и сотое повторение того, что уже было, но только потом забыто. Так и информационные потоки: общий баланс свидетельствует, что в обеих эволюциях они расточаются попусту, что информация безжалостно пускается на ветер, выбрасывается, губится, транжирится – и в жизни органической, и в жизни мысли. Только то, что необходимо, сохранилось – и передается. Как кровь, которая в нас циркулирует, почти неотличима от морской воды, так циркулируют в нас и мысли умерших – не переданные нам, но воскресшие вновь в той же форме, только потому, что мы сами так похожи на тех людей".
Винсент Виллем Ван Гог. «Стул Ван Гога». 1888 год. Лондонская национальная галерея.
Почти «табуретка», над которой я так потешаюсь в своем тексте...
ВЕЧНОСТЬ И ЧЕЛОВЕЧНОСТЬ
Искусства рождаются, безнадежно устаревают, вырождаются, возрождаются, перерождаются, таятся, кричат, учат, обманывают, даже лечат. Но они никогда до конца не умирают. Пожалуй, искусства — наш подлинный путь к бессмертию, а, прочем, это хорошо понимали еще древние египтяне.
Мы не затронули целого ряда удивительных искусств — например, военного парада. Как прекрасны солдаты на плацу! Генерал: "Здорово, братки!" — "Ав, ав, ав, а-а-в!" — "Молодцы, орлы!" — "Рав–стаца–ваше–высоко–роди–е–е–е!" — "Да уж постарайтесь..." —"Ав, ав, ав, а-а-в!" — "Ну, а как жизнь–то вообще?" — "У-у-у-у..." Когда они бряцают оружием — дух захватывает, правда, иногда роняют. Тут на днях парад в Северной Корее показывали: уж как они там маршируют, черти! Балет отдыхает.
Мы совсем не коснулись телевидения. Кто–то заметит, что в "зомбоящике" нет никакого искусства — одна пропаганда, помноженная на технологии промывания мозгов. Они просто смотрят не те каналы. Мы, впрочем, тоже.
Или взять искусство иконописи. Как можно в жестких рамках канонов проявлять свой очевидный дар? Творчество Андрея Рублева показало, что даже в суровых реалиях ты вполне способен подарить миру чудо. Русская икона — мировое явление, и ведь до сих пор существуют селения где иконописцы в тиши русских лесов создают прекрасные образы. Вот взять село Холуй: местные иконописцы издревле прозываются "фараонами" — потому что имеют доступ к Вечности.
Из фильма Андрея Тарковского о творческих муках Рублева мы узнаем, насколько непростое дело — колокололитейное искусство. Я, кстати, не раз общался с мастерами–колокололитейщиками и смею утверждать: все они подобно киношному Бориске "секрет колокольный" постигали по наитию.
Вернусь к телесигналу. Его послали в эфир — волны отправились в фантастическое путешествие. Первые земные телепередачи уже достигли далеких звездных систем и тамошние обитатели с любопытством изучают наши нравы, делая для себя вывод: стоит ли связываться с этими то ли братьями, то ли врагами по разуму?
Каждый из нас пробовал себя в каком–нибудь искусстве, а скорее всего — в нескольких. Нарезал салат — это уже искусство. "При чем здесь Вечность?" — спросите вы. А Инстаграм — на что? Нелепое увлечение фотографированием еды тоже в своем роде вариант бессмертия. Однажды научатся передавать и вкусовые ощущения, а так же запахи (не хотел бы дожить до этого счастья). Искусства приходят и уходят, а кушать хочется иногда так, что аж пузо сводит.
Разработка и производство самодвижущихся повозок — разве не искусство? Сначала людей поражали паровые машины, потом — авто на углеводородном топливе, теперь придумали электромобили. До эпохи автоматизации искусные мастера создавали всякие колесницы, фаэтоны, кареты, дрожки. И статусные, и попроще. Многие теперь в музеях выставлены.
И как оставить без внимания игрушечное моделирование? Люди способны ночи напролет корпеть над миниатюрными кораблями, самолетами, танками... отливают и вытачивают целые армии — а потом выстраивают как на параде и любуются.
Еще одно несомненное искусство — создание компьютерных игр, которые можно приравнять к виртуальной реальности. Отсюда не так далеко и до ситуации, отображенной в фантастическом боевике "Матрица". Есть гипотеза, что вся наша Вселенная — обычная голограмма. Для чего она создана, кем, на какой срок? Впрочем, красивее Шекспира (устами короля Лира) этого вопроса никто так и не задал.
А, пожалуй что, искусство — это и есть вопросы, да еще и коллекция зеркал, в которых мы видим свои отражения. Но даже и более того: нам даруется возможность разглядеть совсем уж невидимое глазу, неслышимое уху, неосязаемое ладонью. Позволю себе вернуться к автору, с которого я начал свою книжку. Публий Овидий Назон кроме "Искусства любви" создал совсем удивительное произведение: "Метаморфозы". В своей поэме Овидий излагает свое видение античной мифологии, причем все существа в ней — деревья, птицы, ручьи, камни, твари — имеют душу.
Люди у Овидия превращаются во все что угодно — и наоборот, а, впрочем, то же самое случается и в сказках. Вот прекрасная Ио, возлюбленная Юпитера, который от страха перед своей женой преобразует ее в корову. Ио стонет, но из уст ее исходит мычание... она наклоняется к воде — и видит там рогатую морду.
После гибели Фаэтона сестры его от горя превращаются в деревья. Ноги их врастают в землю, руки разрастаются в сучья... мать хочет спасти детей своих, оторвать их от земли, но дочери уже не в силах сказать, какую она им причиняет боль. И только слезы текут по коре — и они превращаются в прекрасный янтарь.
Самое отвратительное, что может быть в этом мире — Зависть. Так полагает Овидий. Она ненавидит всех, никогда не бывает довольна, живет в злобном одиночестве, а питается гадюками. Она не может заснуть, чахнет, мучая себя и других. Свои "Метаморфозы" Овидий заключает словами:
"Вот завершился мой труд, и его ни Юпитера злоба
Не уничтожит, ни меч, ни огонь, ни алчная старость.
Пусть же тот день прилетит, что над плотью одной возымеет
Власть, для меня завершить неверной течение жизни.
Лучшею частью своей, вековечен, к светилам высоким
Я вознесусь, и мое нерушимо останется имя.
Всюду меня на земле, где б власть ни раскинулась Рима,
Будут народы читать, и на вечные веки, во славе —
Ежели только певцов предчувствиям верить — пребуду".
Пушкин, пребывая в ссылке приблизительно там же, где заканчивал свои земные дни Овидий, пишет послание к своему духовному брату:
"Утешься; не увял Овидиев венец!
Увы, среди толпы затерянный певец,
Безвестен буду я для новых поколений,
И, жертва темная, умрет мой слабый гений
С печальной жизнию, с минутною молвой…
Но если, обо мне потомок поздний мой
Узнав, придет искать в стране сей отдаленной
Близ праха славного мой след уединенный —
Брегов забвения оставя хладну сень,
К нему слетит моя признательная тень,
И будет мило мне его воспоминанье.
Да сохранится же заветное преданье:
Как ты, враждующей покорствуя судьбе,
Не славой — участью я равен был тебе.
Здесь, лирой северной пустыни оглашая,
Скитался я в те дни, как на брега Дуная
Великодушный грек свободу вызывал,
И ни единый друг мне в мире не внимал;
Но чуждые холмы, поля и рощи сонны,
И музы мирные мне были благосклонны".
Заметьте: Перевод Овидия Сергея Шервинского и оригинал Александра Пушкина отличаются сложностью слога, мой же язык по преимуществу прост. Я старался. Закончу же свою книжку восклицанием: творите, люди — но не понатворите!
Трилогия Довольно любопытный вид, первая часть
© Copyright: Геннадий Михеев, 2024
Свидетельство о публикации №224082400705
Свидетельство о публикации №224082400705
Рецензии