Пока не готово

Бессмертная и демоны. Анима.





Без тебя я не умру, девять жизней и осень
Заберёт с собой одну, но оставит мне восемь
(Anna Asti)


“Я злость, я кровавая пена из пасти обезумевшего зверя”
(Азаров Даниил “ ПНПNo2”).



“Ты ищешь бессмертия через смерть”
(из наших разговоров с паном Клюквой
про мой фетиш — анорексию
параллельно с тягой к бессмертию)



Я встретила того, кого однажды потеряла навсегда и искала потом в толпе похожего, ведь он обещал вернуться... Из .. главы. Много попадалось всякого сброда, слегка деталями похожего — вплоть до цифр в телефона, но это выглядело как издевательство.
И когда отчаялась…
Совпало всё, кроме магии.
А может, я еще не все знаю про тебя?..
А может, он был прав, что больше таких как он нет, он был последний в своём роду.

Короче, на реальных событиях.

Символическая — смерть 2 прототипов моих и 1 от пана тут. Начало чего-то нового. Ведь не всегда даже Аркан Таро Смерть означает что-то плохое…
“We live forever”.






Глава 1. Первая жертва.

I.
      Только что сходили на “Уиджи. Потусторонне измерение” я — Капитолина (или Капитоша, Капитоша, Капа и Тоша) — и друзья — Карина, Кори, Элфи и Дуайт. Прохохотали весь фильм и решили отправиться дальше за острыми приключениями, ну или просто накуриться под мостом, про который ходят жуткие слухи.
      Как и герои ужастика, мы травили сначала по очереди страшные истории. Мне было как-то не себе , но не хотелось показывать себя перед друзьями лохушкой, да и с ними я себя чувствовала себя безопаснее, чем без них, под этим мостом, под которым, по местной легенде, покончил с собой учитель-маньяк. Сначала учеников по очереди убил, а потом и себя.
       Меня била мелкая дрожь, хотя на улице было жарко не по-апрельски. Я изо всех сил изображала заинтересованность. Говорили, тот учитель на самом деле проводил спиритические сеансы детям вместо уроков, устраивал жёсткие игры с покойниками, на выбывание, и каждый раз кого-то из учеников утаскивало в мир иной. Когда желающие поиграть ученики закончились, Демон забрал самого учителя. С тех пор этот мост проклят. Даже наши учителя, солидные дяди и тети, запрещали нам, старшеклассникам, сюда ходить.
       — Подумать только! — хохотала Карина, уже в стельку пьяная, и её хохот звеняще отражался от холодных стен бетона и скрипучих деревьев.
       — Нам же уже есть 18! — вторила ей Кори каким-то не своим голосом. — Хотим и ходим сюда накуренные.
       — Чушь собачья все эти ваши страшилки, — буркнула я.
       — Тебе холодно? Вся дрожишь. Держи портвейн.
       Я навернула. И портвейн, и белую полоску героина, хотя вчера ещё считала себя ЗОЖ-ником. И ученицей элитной гимназии. Но только так отпустило.
       Мы перестали замечать время. Не заметили и то, как остались совершенно одни. Одиноко проезжающие машины раз в час — и те закончились, хотя времени всего чуть за двенадцать, пятница. Стучали только товарняки, а мы валялись совсем рядом в траве. Она казалась нам райским ночным покровом, поцелованным полной луной и мотыльками. Воздух казался райским и свежим.
        — Ребят, мы в нирване! — сказал Дуайт.
        — И настоящие хиппи! — парировал ему Элфи.
        — Я эту юбку полдня выбирала, — похвасталась Кори, перебирая разноцветный свободный подол, Карина покрасовалась своей похожей по стилю.
        — Монашки! — поддели парни.
        Кори стукнула одного из них портфелем, оказавшимся неожиданно тяжёлым. Они возились на траве, препирались, продолжали обсуждать страшилки и балдеть. Не заметили, как уснули странным наркоманским кайфовым сном.
        Разбудил всех Элфи диким воплем и толчками. Дуайт, завидный паникёр, уже катался по траве с визгом.
        — КАРИНА! Мать вашу, где она?! Где ты, Кари?
        Кори смотрела на них пустым обдолбанным взглядом. Ещё бы, они с Кариной почти тёзки, и Кори думает, что потеряли её.
        — Шатенку не видела?
        — А. Нет. Э… она в кусты вроде пошла.
        — Да, в кусты… ус-спокойтесь, — совершенно заикаясь, добавила я, стараясь не смотреть на аккуратненькую кучку тряпья у платформы станции…
        И, чёрт. По-моему, станции здесь не было, когда мы пришли.
        — Ребят, мы, конечно, знатно обдолбались, но, по-моему, там кто-то есть… там, где станция… Может, она с ними? Пойдем-те спустимся.
        — Спустимся? Так она упала?! Пока мы дрыхли?
        — Увы. Мы конченные, я знаю.
        — Но давайте проверим, конечно.
        Мц стали собирать разваленные тела с травы, хотя должны были давно мчаться.
        — Не припомню, чтоб здесь была станция, — подтвердила мои опасения Кори, растирая лоб. — По-моему, поезда гудели рядом с нами, прям в уши. Какой, к чёрту, обрыв, его здесь не было!
        Даже наши желчные парни не решились её поддевать на пример обдолбанности. Мы просто молча поковыляли вниз по спуску. Каким только чудом не покатились кубарем вниз, наверное, трава все же крепкая и мягкая.
        Увиденное так нас протрезвило, на всю оставшуюся жизнь.
        На платформе лежала кучка тряпья, по цвету точно узнаваемая одежда Карины, изрезанная, испачканная, залитая кровью, в огромной луже свежей крови, тут же лежал смятый комок каштановых волос, теперь напоминавший огромную мочалку. Тела нигде не было, хотя мы додумались заглянуть и на пути. И на платформе кровью была выведена жирно буква Q в кружочке.
         Бедняга. Кто её так, за что! Она была очаровашкой, у неё не было таких врагов, насколько мы знали. И дилеров у нас ни у кого не числилось!
         Не помня себя, мы бежали домой как ошпаренные. Карину всё равно уже не спасти, мы чувствовали это тем чувством, в правдивости которого сомневаться не приходилось — чувство, включающееся при экстремальном. Никто не знает, в каком составе мы сюда шли. Подумаешь, немного перебрали с выпивкой. В престижной школе тоже шум вряд ли поднимут, а полицию насторожит появление новой станции.
         У нас регулярно кто-то пропадал, кстати. Погибал, был изнасилован, что все уже даже перестали удивляться. Тоже мне, элитная школа!
         Нет, нет, это не сделка с совестью, мы неспроста все разом вырубились и разом пробудились, хотя нам было так хорошо валяться в траве и травить байки.
         Обидно, конечно, чертовски обидно за милейшую Карину, нам будет ее не хватать.
         На её месте мог быть любой из нас.




II.

        Господи, как хорошо, что на следующий день выходной, можно проспаться, прийти в себя. И досмотреть тот единственный на всех бредовый сон, в котором ещё живая Карина рассказывала, как повстречала свою первую любовь, которую, не видела 13 лет, потеряла, но всё же мечтала и верила. Сколько мы не пытались отрезвить, бесполезно. Хорас, Хорас. Никого больше она знать не хотела, даже если этого Хораса давно нет в живых.
       Кстати, тогда, на станции… Заметили ли вы букву Х в кружочке, обведённом кровью? Да, да, да, ответим каждый из нас. Сложно было не заметить эту дьявольскую отметину на пол-станции, рядом с трупом, или того, что от него осталось.
       У нас уже в школе обсуждали эту легенду наравне с другими нашими байками (за что люблю нашу сумасшедшую школу, так за местные городские страшилки, которые зарождаются в ней, которые отпугивают от неё профанов). Но эта особенно походила на правду и сходилась с необъяснимыми пропажами людей…
        Демоны, которые застряли на границе миров после тех спиритеческих сеансов, проведённым нашим учителем, как у Чарльза де Линда, разбрелись по всему городу и айда пугать людей, в самый неожиданный момент. И не просто пугать, эти демоны убивают жестоко, уйти от них практически невозможно. Ловкие, изворотливые, неуловимые и бестелесые. Редким счастливчикам удавалось уйти. Главное правило: если он просто полоснул тебя по коже, это ещё не страшно, а если оставил кровавую метку на тебе, букву своего имени, обведённую кровавым кружочком, шансов нет… Даже если выглядишь вполне живым. Никто не знал, откуда взялись эти слухи.
        Нам приснился в одну ночь общий на всех сон, который мы потом обсуждали, совпадал до мельчайших подробностей. В нём Карина рассказала, что Хорас участвовал в той игре с учителем, его забрал Демон, и теперь Хорас забрал её.
        Она предупреждала нас, хотя понятия не имела, как остановить игру.
В этом сне она еще еле-еле сдерживалась, противостояла Демону, но постепенно её глаза начали наливаться непроглядной чернотой, вокруг дымок начал сгущаться и чернеть, и подругу уволок за собой Демон. На этом моменте мы все проснулись в холодном поту и больше заснуть не смогли.






Глава 2. Анархистка
и её любимый красный.
Вторая жертва.


I.
        Шумиха в школе поднялась, но совсем из-за другого. Мы готовились в случае чего молчать и отрицать все, как настоящие партизаны. Но вопреки всем ожиданиям, отсутствие Карины ещё не заметили даже дома, а если заметили, решили, что как всегда, пропадает у друзей. Странно, конечно, и совсем не похоже на её диктаторских предков, но ладно.
        Новость была не менее травмирующая, так как коснулась еще одного члена нашей доброй бандочки. До того нас всегда беды обходили…
        Да, у нас существовала своя негласная, школьная хиппи-коммуна! Многие из нас были отличниками, но это не мешало нам собираться вечерами, курить травку, смотреть запрещенное кино, одеваться ярко и свободно, нарушая все школьные стандарты. За манеру одеваться нас все, включая директора и учителей, называли цыганами. Они устали бороться с нами, мы брали количеством. Не исключишь же в раз пол-школы, правильно?
        В нашу коммуну вступали все, кто разочаровался в любви и морали общества. Карина, можно сказать, была его основательницей — аж целых 13 лет она ждала своего Хораса.
        Сегодня мы потеряли ещё одного авторитета.
        История донельзя глупая. Дарина, по прозвищу Анархистка, повздорила с одним байкером —  пешеход и байкер не поделили перекресток. Тот начал ей втирать какую-то “дичь”, что на красный ходят только камикадзе. Мол, они заказывают у Вселенной скорую смерть. Не было нас рядом в тот момент, мы бы посмеялись дружно над этим горе эзотериком, ищущим истину в барах, кальянах и высокой скорости.
        Но тогда все же у Дарины и у нас сейчас пробежал холодок по спине. Мы так потеряли одного нашего брата. Он хлестал энергетики и пиво банками, курил, танцевал до изнеможения в клубе и наутро шел на кружок бокса. Он мог уложить силой удара человек тридцать. Он казался бессмертным, но потом враз его бессмертие обрушили наркотики. Глупая, бессмысленная смерть. Он всегда ходил на красный, и нас научил…
        Повинуясь внезапному странному порыву, Дарина подошла и двинула наглому байкеру за всех обидчиков. И тут они друг друг узнали — пересекались в приложении знакомств на одну ночь. И расстались тогда врагами, не понравились друг другу.
        Он облил девушку каким-то галлюциногеном, от которого всё в её глазах стало красным, а он сам стал чёрным-чёрным, как чёрная дыра, и глаза сияли искрящимся чёрным светом…
        Не выдержав, обычно скромная я прервала учительницу, которая нам это всё рассказывала, и вставила свои пять копеек: “Откуда вы узнали такие подробности, если она погибла?” Наглая Анархистка, это дань памяти тебе. Ты ни дня не жила, чтоб не поругаться или даже подраться со своими хейтерами, это был фирменный твой стиль!
         Учительница смерила меня злобным взглядом и сказала, что маньяк-байкер снимал её последние минуты жизни на замаскированную в складки одежды камеру (чёрт, у меня такая же есть, уже многие годы спасает от спорных ситуаций на курьерской работе).
        Демон. Призрачный гонщик.
        Было ещё не так поздно, но перекрёсток подозрительно опустел. Ни машин, ни случайных прохожих. Только Байкер. Камера запечатлела странное черное сияние вокруг них (художники поймут, как может сиять чёрный цвет). Он переехал несколько раз девушку,  свалившуюся в обморок, а потом взял, ещё чудом живую, отвёз в какую-то заброшку и там расфасовал все её органы по баночкам с красным раствором. Дальнейшее нам, конечно же, не показали, да и не было ни у кого желания это смотреть. Долгое время ещё она оставалась жива и в сознании.
        Показали лишь финальный кадр, вырезку из этого безумия. Кусочек какой-то бледной, с синюшным оттенком части тела, видно, что полностью выпотрошенную… На ней красовалась буква кроваво-красная С, обведённая кровавым кружком. И надпись каракулями какого-то сумасшедшего: “Ты же так любила красный, вот и получай его навек”.
        Сукины дети, как их земля носит. Всё это уже походит на проделки живых, аморальных, умалишённых, чем на призрачного Демона. Но опять же чёрный дым и таинственное исчезновение людей с улицы в одиннадцать вечера… Конечно, всем этим займётся полиция.
         Нам дали неделю домашнего обучения, ибо травма для всех нас навечно.
         Земля тебе пухом, великая Анархистка, и вечный ад твоим обидчикам. Аминь.






Глава 3. Иди вдоль забора.


I.
Intro…


      “Я мастер создавать
 иллюзию того, что у меня
все хорошо”
(Из жизни,
от одного умного человека).


      … Иногда я думаю, что я всё же не вписываюсь в нашу школьную коммуну из-за несоответствия главному постулату — у меня есть парень, он жив и здоров и вроде бы не собирается меня убить. Но…
наверное это НО превратило меня в одну из старейшин. Он и я сами по себе каждый в своём своём странном мире, мы пересекаемся только чуть-чуть.
        Иногда он может бросить меня на пару месяцев и уехать куда-то без объяснения причин. Не к любовницам, нет. И не к любовникам. Ему просто плевать. Знаю это шестым чувством.
        И не скажу, что мне это не нравится!.. И что я не такая же…
        Мы с ним правда как русалка и утопленник, которым очень скучно.
        Или может все-таки собирается?.. Хм.




        У него скоро ДР, кстати. 11 июня. У меня 26 июня. Месяц один, знаки зодиака разные, но одинаково капризные. Он, Близнецы, — взрыв на пороховой фабрике, я, Рак, — типичный представитель, месть холодной подачи.
        Сколько планов было, соединить этот почти общий праздник. Разумеется, как неформалы. Испечь торт из ягод годжи, объесться авокадо, грибов и накуренными провести спиритический сеанс.
        Но на ровном месте, ничто не предвещало беды, он сказал НЕТ, нет, нет… Друзьям что-то наврал про экзамены, долги, усталость. Со мной эта липа не прокатила, так что мне сказал про “травму рождения”. Хм, слышала только про синдром именинника. Бедный, с каждым годом ему всё сложнее выносить.
        Над ним будто нависает чёрный туман, сознание превращается в сумрак. И в этот момент “с ним лучше не связываться, хотя он спокойно разговаривает”. В последнем сомневаться не приходилось…
        Ненавижу.
        Иногда просто страшусь будущего.
        Истерика внутри бушует и требует мести. А что если инсценировать свою смерть и попросить друзей, заплатить кому надо и закопать пустой фальшивый гроб? Или догадается?
        Нет. Ему просто плевать.
        Неожиданно Декс объявил, что к концу октября он будет в добром здравии и отличном настроении.

Опять с нетерпением жду я конец октября,
Конец октября с нетерпением жду я не зря.
Опять с тридцать первого ночью ко мне ты придешь,
Смешается снова смертельно-любовная дрожь,
Ты придешь, из могилы придешь.

(Сектор Газа “Любовь загробная”).


        Его любимая тактика, черт подери. Только он пропадёт из поля зрения, только я переключусь на друзей, творчество, он начинает активно заваливать комплиментами и уделять капли внимания.
        Конец октября — это полгода. Полгода без фотосессий, лучших в нашем зажопинске, без музыки, собственной лучшей музыки, без домашнего кинотеатра, обсуждения фильмов, шатаний по заброшек, ночных купаний в реке с водоворотами, без всего.




II.
Поздняя дорога домой.


       Мы с Уайтом возвращались из города на машине в свой посёлок уже затемно. Я любила это захолустье, полное заброшенных и аномальных зон, и поездки на машине не утомляли, а наоборот, заряжали. Но сегодня… неуютность росла. Началось всё от того, что трасса вдруг полностью, полностью опустела! Ни машин, ни людей. Хотя это вечер пятницы!
       Проехала какая-то  ржавая газель на двух спущенных колёсах — не понятно, как она вообще на них держалась! Я вздрогнула — точь-в-точь такая недавно снилась, там это было призрачной машиной, которую вёл зомби.
      А потом новенькая Kia заглохла.
      Все, и внешние, и внутренние огни погасли, двигатель затих. По инерции она еще ехала метров сто, окончательно сбавляя скорость. Взбешённый, обескураженный Уайт, отогнал её одним рулём на обочину (хотя смысл, итак никого не было). Он ковырял ее везде, внутри, снаружи, снизу — бесполезно.
       — Чертовщина! — вопил Уайт, пиная бутылку. — Ей нет и года. Я вожу аккуратно, гоняю тоже аккуратно, по ровному, торможу плавно. Капа, ищи номер автосервиса! Мой телефон почему-то выключился.
      Я взяла телефон, но, к великому ужасу, обнаружила, что мой новенький телефон, ни разу не глючивший и не тормозивший до этого, тоже отключился.
      — Как в самом типичном ужастике, — вздохнула я. — Герои остаются без связи.
      — Капа…
      Взмыленный, бледный, с красными пятнами на лице, со стоявшей дыбом шевелюрой, Уайт всё же нашёл силы улыбнуться, обнял меня, пробормотал что-то шаблонное и не внушающее доверия голосом, что всё наладится, но, похоже, сам верил в это меньше меня.
      — И спасибо тебе, зая, что ты не как эти бабы-истерички, спокойная.
      — Наверное, потому что я не баба, а девушка, — улыбнулась я.
      Раз в пару месяцев он превращал мою жизнь в праздник и заставлял чувствовать себя королевой. А в остальное время мог пропасть из виду и даже не появляться ни в школе, ни в селе, где мы оба жили… Денюшки — и все его зачёты проставлены. Я почти ничего не знала о нём, и он обо мне.
       И сейчас он тоном, не терпящем возражений, объявил:
       — Капа, я в город за подмогой. Ты посидишь тут с машиной. Не спорь, пожалуйста, я это чувствую!!! Ты ведь тоже?
       — А меня, значит, можно бросить?! — взорвалась я. “Не истеричка”, да. Просто ты меня не бросал ещё одну на трассе.
       Я цеплялась за него как за соломинку.
       — Пожалуйста, пошли вместе… Мне не нравится эта трасса.
       —  Но мы всегда ведь по ней ездили!
       Я и сама осознавала абсурдность своего вопроса.
       Он крепко обнял, прижал к себе и так ласково погладил по голове. Мастер создавать иллюзию нужности.
       — Милая, ты же любишь ужастики. Ты обожаешь шататься ночью по заброшкам, все равно, одна или с кем-то. Ну встретишь призрака — споешь ему какую-то страшную сказку типо Лошадиной головы, как поёшь на ночь мне — и все призраки разбегутся.
       — А машина сама за себя сказку не споёт? — обожаю себя за свой острый язык.
       Уайт вздохнул и напустил на себя такой покерфейс, что мог бы под ним проносить гранату в метро.
       — На чем ты поедешь, Уайт?
       — Поскачу на Лошадиной голове… Вон она, кстати!
       Меня ослепил прямой свет болотисто-желтых фар. По яркости он был как светящийся от разложения глаз утопленника, но водила не потрудился переключить дальний свет на ближний. Видимо, чтобы мы не рассматривали призрачного гонщика.
        И внезапно меня осенило.
        — Её водила — маньяк, который зверски мочит девочек и боготворить парней? Женоненавистник-призрак.
        — Ты ж мой гений, Капа, гений.
        Комплимент, выкраденный у меня самой и выданный за свой, ок.
        Парень в последний момент крепко прижал к себе и поцеловал. Но напоследок вдруг что-то вспомнил, подвёл меня к деревянному заброшенному сараю, на котором, однако, висел кодовый замОк.
        — Помнишь?
        Немой вопрос заставил меня прижаться к Уайту в приступе ностальгии. Как-то мы с ним шатались по спящим районам часа в три, не было ни души, мы попасть в подъезд, чтобы ощутить там иллюзию близости, и, как назло, все были с кодами. И наша интуиция пребывала в спячке.
        — Конечно, конечно.
        А сейчас Уайт легко подобрал комбинацию. Замок отворился. Я не спрашивала, как он догадался.
        (Кто-то подсказал… Тот, кого ты любишь давно, с тех пор как этот гад впервые тебя обидел…)
        (“Капа, у меня большие сомнения в реальности происходящего…” — голос Уайта откуда-то издалека).
        — Это твой помощник и защитник. Мой старый знакомый пёс, давно его не навещал. Его зовут….
        — Рахат?! — вставила я.
        — Нет, Рахит.
        Чуток ошиблась.
        Из распахнутого сарая, гремя внушительной цепью, вышел здоровенный пёс… Нет, нет, я ничуть не испугалась. Я испытала сильнейшее дежавю.
         Талантливые художники, ужастики, пожар, после которого жуткие призраки разбрелись по городу… Но пока в долгосрочной памяти увы, каша.
         На месте была огромная косматая голова и длинный, пушистый, почти волчий хвост. Всё остальное — кости, голые, обглоданные кости, кое-где свисали ошмётки плоти и шерсти.
          — Вот, всех твоих обидчиков ждёт суровый кусь, — сказал Уайт буднично-весёлым тоном, вернув к реальности, и вложил в мои занемевшие руки поводок-цепь.






III.
Иди вдоль забора.
Исписанные клетки.



       Вполне освоившись со своим охранником, спокойно шагающим шаг в шаг, я уже вовсю горланила песню, которую обожала и знала наизусть. В самые знаковые для меня моменты музыка была для меня проводником в потусторонний мир, спиритическим сеансом и знаками свыше, прямым диалогом с силами… И сейчас не исключение, просто я не сразу сообразила это.





Пусть я пухлый, и пахну немного
И пусть синего цвета лицо
Я как прежде, любить могу многих
Хоть являюсь сейчас мертвецом
Я нарву на болоте кувшинки
И русалке я их подарю
И пускай она мечет икринки, я её покорю
О-о-о-о! О-о, я-утопленник!
О-о-о-о! О-о, я-утопленник!
А когда луна речку осветит
Я с русалкой прилягу на дно
Я прижмуся к зелёному телу
От неё мне лишь надо одно
Я всю ночь проведу с ней на иле
А наутро, как солнце взойдёт
Надарю я ей лилий, пусть она к чёрту, с богом, плывёт
(Сектор Газа “Утопленник”).



(Если даже покойнику от русалки надо ОДНО…
      И наутро, оставив её с детьми, этот урод, мразь уйдёт!! А она, мать одиночка, пускай “к чёрту с богом плывёт!”
      Просто песня, просто ужастик, казалось бы, Юра развлекает публику, но так правдиво всё это, что тошно!)


      Не осознавала. Мне было весело её, пробирающую до глубины души, напевать ровно до того момента, как я увидела исписанные кровью, вне сомнения, разнообразные надписи на заборе. Странные рисунки шизофреника, трудно различимые надписи, не факт, что на русском языке. На каждом фрагменте — больше и сложнее.
         И на одном отчётливо бросалась в глаза буква Л, обведённая кружочком.
      — Далёко собралась? — леденящий душу голос раздался из-за плеча.
      Рахит зарычал, ощерился, но Демон вырубил его одним ударом ноги. Пёс заскулил, отполз прочь, при этом обронив груду гостей.
      Он приближался, воплощение моих кошмаров. Толстый, бесформенный, в спортивках, дурно пахнущий, с залысиной, ТАДЖИК, ниже меня на голову и с похотливым взглядом. Демон выбрал удачнейший облик, желая меня поддеть. Мне, не знающей страха, становилось трудно дышать. Этот мерзейший типаж ковалеров на одну ночь вечно досаждал мне, но обычно это было днём, в центре, можно было легко отшить…
       А в руке его сверкнул нож, тончайший, крепкий. Глаза тоже сверкали адским пламенем, наполняя ужасом тщедушную на первый взгляд фигурку.
       — Предлагаю сыграть в одну игру. Видишь кровавые клеточки на заборе? Это ребусы. С каждой клеточкой они усложняются, а в конце пустая, с моим автографом — Лайм. Если не пройдёшь её, убью мучительно. А если пройдёшь — свободна!
       — Очень понятные ребусы, — съязвила я.
       Я ведь всё же подруга великой Анархистки. Дух без времени ушедшей подруги со мной. Надеюсь, она слышит, как я хохочу и плюю в лицо своей смерти.
       И конечно сила духа-убийцы, Анимы, во много раз превосходящую человеческую, одним молниеносным ударом то ли руки, то ли ноги — не успела разобрать — уложил меня в пыльную траву у трассы. Дикая боль пронзила позвоночник, казалось бы, сломанный напополам, а дикий прилив адреналина свёл всю боль на нет. Цепь Рахита каким-то чудом обмотала меня, сдавливая кости, сам пёс валялся рядом, тихонько хрипел, почти впечатанный в эту траву. Ему досталось не меньше моего. Но он выжидал момент… набирался дьявольских сил.
        (“Нам, мёртвым, терять нечего и нас не убить”)... странная мысль возникла откуда-то.
……..
…….
      Что было дальше, какие испытания, смутно помню, как во сне, затянутом, к тому же, густым туманом.
      …Каким-то чудом я прошла все клеточки. Даже финальный, с боссом, самый сложный.
      Кажется, Уайт подоспел на последнем и помог нам, когда нас, даже зомбаков, грозились на самом деле убить. Реальность всегда вытаскивает в самый последний миг из петли, словно вспоминает, что ты ей вообще-то нужен… И она без тебя ничто, исчезнет, пропадёт из поля зрения!
      Так было в моих снах и реальности, абсолютно всегда, один и тот же сценарий мучений и не доведения до финала.



      Ах нет, вру… Потом я вспомнила, что было. Смутно, но вспомнила.
      Квест заключался в том, чтобы рассказывать этому уроду страшные истории, желательно хотя бы с намеком на правдивость, в тему про ребус на каждой клетке… Сложно. Но это единственный способ выжить. Или петь песни в тему.
       Нужные песни и истории мгновенно приходили в голову.




      
Одна из страшных сказок для Демона.


      Жила-была на свете девочка Мелинда, которая много чем увлекалась, и живописью, и рукоделием, и музыкой, и спортом, и танцами, только её никто не замечал, кроме вот таких вот одноразовых пикаперов, желавших лишь одного — и потом “надарить лилий и пусть она с богом к черту плывёт”. Серьёзно её не воспринимали, считали выдумщицей и смеялись, кто в лицо, кто за спиной. Кто-то учил жизни. Гнали отовсюду, взашей, как того приставучего комика Руперта Папкина. Её не любили и с ней не считались.
       Была она обычной симпатичной девчонкой, разве что без силиконовых грудей и увеличенных губ — топо не было дегег. И полновата. Одноразовых поклонничков заводили аппетитные формы, а сама Мелинда изнуряла себя диетами, таблетками и голодом, добиваясь модельных форм, но силы воли ей не доставало.
       Пока однажды она не устроилась курьером, как и Декс…
       Зарплаты едва ли хватало, чтобы покрыть аренду коммуналки с точно таким же непризнанным гением — парнем. Их обоих выгнали родственники из дома со скандалом за то, что “не такие”.
       Она не могла себе позволить даже велосипед (не то что пластику, дорогую косметику или купить наконец себе приличное жильё). Вот так, целыми днями Мелинда ходила по городу пешком, таская огромный и порой тяжёлый термокороб. Но зато не надо тратиться на спортзал, думала девушка и с ненавистью рассматривала свои жирные ноги-колонны. И с завистью глядя на проходящих мимо стройных девчонок. И груди нет, и фейсом не вышла, ещё и жирная — обычно ведь что-то одно красивое есть?
       И вот вдруг мечта сбылась, когда Мелинда уже ни на что не надеялась.             .      От постоянной хотьбы без отдыха её ноги сначала сильно болели. Потом стали рваться сухожилия и мышцы. Потом вся плоть окончательно слезла, оставив лишь кости, кости с кровоточащими ошмётками. И теперь Мелинда шла, оставляя за собой кровавый след, как дорожную разметку.
        Курьерская служба выплатила такому ценному курьеру хорошую премию. Вроде бы даже Мелинда согласилась в рамках эксперимента что-то подмешивать в свою кровь, что потом ловило сигнал от спутника и помогало улучшать Янднкс.карты.
        Премии в 200т., увы, не хватило на покупку даже комнаты. Но вот фигура наконец у девушки была та, что надо. Ходящий, с клочками плоти, скелет, наводящий ужас на всех, включая тех, кто на неё жаловался, и одноразовых поклонничков. Ей даже перехотелось покупать велсипед.



        Её парень Декс рисовал очень талантливо, очень реалистично всяких монстров из нижних миров — огромных пауков, осьминогов-убийц, рыб-удильщиков, чертей, младенцев с демоническими лицами и т.д. Мелинда боготворила его творчество, а окружающие люди ничего в этом не понимали, обвиняли, что его живопись наводит ужас и тоску. И так же гнали отовсюду, как и Мелинду.
        Декс всё больше с каждым днём злился на мир и рисовал всё более отвратительных и жутких монстров. Мелинде было невыносимо наблюдать,как их таланты прозябают в этой убогой лачуге, без электричества, без проведённого газа, с тараканами, с крысами (порой мутантами, и они служили Дексу натурщиками). И в один прекрасный день, точнее, ночь Мелинда приняла решение.
         Она просто накачала парня и себя (чуть позже) снотворным. Когда Декс уснул, Мелинда открыла окна и подожгла его картины. Легла и заснула тоже. Конечно, они оба не проснулись, сгорели сами, картины и этот ненавистный убогий дом, дотла.
        По случаю смерти обоих курьеров курьерская служба выплатила огромную на этот раз страховку, которую с лихвой бы хватило на приличную новую квартиру. Жаль только, не при жизни.
        Мелинда и Декс и тут предусмотрели, чтобы в случае чего, не дай бог, не досталась страховка их предателям-родственникам. И все завещали, в случае гибели, малоизвестному талантливому режиссёру, единственному их настоящему другу, который снимал фильм про них.
        Режиссёр, да, наконец, вырвался наконец в свет, получив куш. Хотя и своими силами он бы, конечно, пробился, вопрос времени.
        А рукописи — да, они не горят, как и картины. Мединда предвидела. Все монстры Декса не только не погибли в огне — они ожили, и разбрелись по разным уголкам города, по сей день пугая горожан. Жуткие городские призраки.
        Наверное, Рахит — один из них.
         






       На последней клеточке была нарисована грустная пчёлка и написано “жу-жу с кровоподтёками. Так, раз пчелка грустная, значит, детство, скорее всего закончилось, а значит…
       За-певай Ленинград!!

А я вам так скажу, а я вам та-а-а-к скажу
Я же вот езжу на Пежо и не пи..
Жу-жу-жу-жу! Жу-жу-жу-жу!



       На миг забыла и о цепи на своей шее и плечах, а также на теле Рахита, которую накинул, вырубив нас и теперь тащил на себя маньяк, которого всё же периодически покусывал, смелея, пёс-скелет. Акустика от заборов и от деревьев ровной полосы, гробовая тишина, и мой звенящий чистый голос, такой же высокий и тоненький, как у Глюкозы.
       Наверное, я тоже в какой-то степени не признанный, пропадающий или вовсе спящий талант вроде Мелинды. Чувствую некоторое единство с этой девочкой, да и не покидает ощущение реальности истории и её близкого присутствия как духа…
       Ещё чувствую себя ровесницей наших родителей, исполняя Ленинград, Глюкозу и Сектор Газа.
       Вот и всё.
       Зубы Рахита с хрустом вошли в лодыжку психопата. Хлынул поток кровищи, и откушенная часть конечности повисла на брючине. Есть такой тип ткани, его, знаете ли, сложно порвать или порезать, она тянется — вот что только я и подумала напоследок. Ну еще такой же мерзкий вонючий тип, у него даже кровь пОтом разит, мне кажется, и кости грязно-жёлтые, а не белые.
       Получается, я — Сирена, раз свела с ума ублюдка своим пением? Ха. Да, и мой непризнанный талант заключается в этом…




      Еле успела отскочить — прямо на меня, с диким скрежетом полуразвалившегося металла, слепя всё тем же ярким светом, нёсся призрак велосипедиста.
      (“Декс, ты ли это?.. Если ты, то ты явно ещё не понял, что мы по одну сторону лагеря… Вообще-то”).
       Не до конца загрызенный ублюдок завозился на земле, очнулся.
       Вместе с велосипедистом на меня мчалась и газель, скорее всего тоже призрачная. И… Уайт, на машине своего друга.
       Я быстро села к ним, захлопнула дверь, её тут же заблокировали. Друг ринулся с места, сшибая маячившего и дезориентированного ублюдка, как тупого зомбака. Длинный шнур натянулся и поволок за собой нашу машину.
       Мы наблюдали из окна, как пёс перегрыз зомбаку глотку и принялся лакомиться его внутренностями.
       — Будем навещать друга Рахита чаще, — заверил меня Уайт и похлопал по плечу, — Ты герой года, Капитоша.
       Дальше за нами погналась газель, но это уже совсем другая история.
      
      



Глава 4. Намахаге.
(Сказка максимальной правдивости из воспоминаний).



        Наша школьная легенда про учителя, которую знали единицы из руководства. Она всплыла в такой странный момент, едва я увидела на клеточке символ школьной доски с нарисованными на ней символами оккультизма…
        Слухи разбрелись и жили своей жизнью, в них не было уже ни капли правды, как во всех сплетнях, учителя рисовали вопиющим сатанистом, приносящим в жертву детей, но это совсем не так. Да, он увлекался спиритизмом и развлекал нас, но то, что произошло, — в этом нет ни капли его вины, это глупая ошибка, унёсшая за собой и его жизнь…




        Мистер Дафни был один в один рыжий проходимец из “Секретных материалов”, только эпилепсии у него, к счастью, не было. Наоборот, он был, как и я, живее всех живых, полон энтузиазма и жизненных сил.
        Но несмотря на то, что мистер Дафни был любимейшим учителем истории каких-то пять лет назад, администрация школы сделала всё возможное, чтобы нам ничего не говорило это имя. Зачем… Как чьи-то злые алчные умы переписывают историю в угоду себе.
        Помнили единицы старшеклассников. Мы с Кариной, тогда ещё живой, успели походить к нему в 5 классе на историю (уточнение: в нашей элитной полуамериканской школе свободное посещение всех предметов, кроме обязательных, и много приезжих американцев. Мистер Дафни сразу зашёл с козырей. И обещал всё время обучения рассказывать нам только интересную  альтернативную историю, стандартную мы и дома почитаем.
        Однажды наш любимец решил устроить нам настоящий спиритический сеанс по вызову Намахаге — японского демона с полуострова Оге. Он у них нечто вроде шутника по вызову, но злому иногда.
        Мы пошли в какую-то заброшенную баню при школе. Послали кого-то из двоечников купить духу подношение — сакэ. (То, что вместо традиционного алкоголя это были дурманящие сладости на палочке, которые мы больше никогда не видели в магазинах, и что ребенку продали это без лишних вопросов, тоже было частью обряда). Какие же они были вкусные, помню как сейчас, мы тогда распробовали их, чем, наверное, и обрушили на себя проклятие, а может и нет…
        Надели жуткие красные маски на лица. Вот этого делать уже не хотелось, предчувствие… Кто-то из девочек уже заплакал. Как-то разом стемнело, когда мистер Дафни пропел вроде бы весёлую песенку-заклинание.
        “Надевшие маски превращаются в намахаге и душой, и телом” — вспомнилась мне цитата из накануне прочитанной статейки. Правда, не у всех маски были жутко красными, как смайл из телеграмма, у кого-то белые, как лицо Безликого бога из “Унесённых призраками”.
        “Намахаге” переводится как сдирающий корку с кожи острым ножом…
        Ветер свистел в щелях. Прогремел гром, хотя ни намёка на дождь. 7 раз кто-то топнул у двери… Мистер Дафни велел ему зайти — дверь слетела с петель, вместе с ураганом, пылью и листьями к нам зашла высокая, до потолка, фигура, одетая или состоящая из соломы, в маске, страшнее всех наших, вместе взятых, и с факелом, которым она принялась тыкать в каждого из нас, итак вжавшихся в углы.
        — Как же вы так умеете, мистер Дафни? — допытывались мы потом. Ведь мы же вызывали как-то на Хеллоуин Пиковую Даму большой компанией, ни у кого не вышло.
        — Я родом из Катемако, город шаманов в Мексике. Я с детства шаман, родовой, вся моя семья такая же.
        — Ого! Но что же вы забыли в школе тогда??
        — Ищу не окрепшие и не закостенелые умы вроде вас, чтобы передать другую науку, — вполне искренне улыбнулся он.
        Мы завизжали, не закончив разговор, потому как из прорезей для глаз в маске у духа сочился недобрый свет.
        Мы с Кариной чисто интуитивно выдернули соломинки из одеяния духа и обмотали на запястье. Увидев это, мистер Дафни сказал, что это спасёт нас от всех бед. Никто, кроме нас, не воспринял всерьёз, и она у них вскоре спала, плохо закрепленная.
        “Где тут плаксы?”. “Невестка рано встает?”. “Кто тут ленится?” — вопросы сопровождались ритмичным чавканьем сакэ. Все смутились. Никто из нас не любил рано вставать, плаксы мы были заядлые, и из уроков с большим удовольствием ходили только к мистеру Дафни. Дух угрожающе двинулся на нас, мистер Дафни хлопнул в бубен, сбив демона с толку, но только на время.
        “Как куры, гуси, пшеница?”
        У одной девочки Даны был ручной гусь, и она сказала, что хорошо. Но она соврала, так как недавно гусь чуть не вывалился из окна. И ещё укусил ее маму. Демон начал выводить соломинкой букву на столе, и из неё вместо чернил сочилась кровь. “У” была та буква.
        На следующий день у Даны случился смертельный сердечный приступ, хотя ей было всего десять, на сердце она никогда не жаловалась, физкультуру спокойно посещала. Родители в это время куда-то уезжали и по возвращению особо не проявляли внимания к трагедии. Наша классика.
        “Весь следующий год ведите себя хорошо, дети” — грозно заверил Намахаге.
        — Год? — не поняли мы.
        — Раньше Новый год отмечали летом, — пояснил мистер Дафни, уже бледный. — Это потом завезли ёлку, символ бога Эль, Аль, Вели и т.д. Алгебра, кстати, сюда же. И Алхимия, и Алатырь.
        — Алгебра от сатаны, — буркнул мальчик, которого посылали за сакэ.
        Демон ударил его, даже не задев. Просто взмахнул рукой, и мальчишка взвыл от сильной боли. На щеке его красовалась буква, обведённая кружочком. Конечно же, на следующий день его не стало.
       Слишком поздно мы все, включая мистера Дафни, окончательно поняли, кто тут перед нами, совсем не добрый Намахагэ, который в Японии как местный Санта Клаус.
        Мы стали в панике гнать его, забыв заклинание, которое нам продиктовал учитель, и Демон не собирался уходить.





         История забылась и стерлась, точнее, ее помогло забыть руководство школы, заботясь о репутации. Только упорно ползли слухи, появилась версия с мостом, и образ учителя-друга исказили до неузнаваемости. Превратили в коварного злодея, слугу Демона, и от правды осталось лишь то, что Демоны, притащенные в этот мир, убивают нещадно.
        И через много лет малоизвестный режиссёр снял свою версию, с мостом, не менее пугающую.
        Я посмотрела её в кино, уже как историю, не про меня и мою подругу. Весь фильм было чувство надвигающейся опасности. Фильм-проклятие, если так угодно.
       






Глава .. Призрак велосипедиста







      Возвращаюсь домой после курьерской смены 6 часов, но усталость как после 12. Все тело ноет, болит и ломает, как будто рассыплется вот-вот. Как я её понимаю, Мелинду... Ныла недавно в курьерском чате, что не выношу такие нагрузки, но там подняли на смех.
        Ладно. Маршрут через заброшенный корпус тюрьмы. В шмяндексе это не редкость. Часто через заброшенное или действующее кладбище или пустырь. Приятные моменты.
        Холодно. Хотя на улице лето, и вроде бы даже +30, меня морозит, я в двух свитерах, и вроде даже валит снег… И еще плохо видно, тьма кромешная.
        “Если всматриваться в темноту, она начнёт всматриваться в тебя” — я начинаю всматриваться в серые, почти однообразные стены тюрьмы с пятнами и разводами, они начинают шевелиться и плыть…
         Не припомню, чтобы в тот вечер я так знатно обдолбалась, я же отработала без косяков все 6 часов и заработала пару несчастных тысяч без штрафов.
         Да и не похоже это на обдолбанность. А похоже на дежавю. Фильм, тот, который я уже смотрела в кинотеатре. И даже не просто дежавю, я реально видела его проигрываемым на стенах, любимые, хорошо знакомые кадры. Абсолютная темнота и гладкость стен — идеальное…… , а вот проигрыватель, источник света определить было, его просто не было…
         Фильм того режиссёра, к которому приходило народу так, что приносили стулья и забивали проходы, но который предпочитал скрытую славу без имени, оба фильма которого тронули и меня: про Мелинду и Декса, и про учителя, свою версию. Его хорошо знакомый узнаваемый стиль — нуар, приглушённые цвета и мягкий шум. Обожаю.
        Плыли мягкой рябью кадры заброшенного моста, жуткого спиритического сеанса — хоровод вокруг неизвестной могилы, из которой потом восстаёт Демон, и по очереди мучительно убивает всех и забирает с собой. Это ЕГО видение.
        Пока я так зачарованно и беззаботно смотрела призрачный фильм на стенах, будто плывя сквозь лабиринты тюрьмы, она не только ещё больше запутывала меня. Вокруг всё покрылось инеем и колючим снегом. Он бил в лицо и прокалывал кожу до крови, слепил глаза.      .       Или это гигантские осы?!.. Они летали повсюду. Они впивались в кожу. Спасала толстая непромокаемая курьерская куртка, иначе бы счёт, наверное, шёл на минуты.











      …тот, кто бессознательно жил в моих мечтах. Тот, кого я считала выдумкой.
       Смерть не изувечила его. И не вскрыла прижизненные пороки, как это бывает у большинства людей.
       Увидев его, я на мгновение лишь тысячные доли секунды ощутила это райское чувство, что всё хорошо.
       Взгляд неземной ангельской доброты огромных чёрных глаз (теперь полностью залитых иссиня-чёрным демоническим сиянием), юные, невинные, почти детские черты лица, россыпь тёмно-рыжих кудряшек, развеваемых во все стороны, наверное, мягких на ощупь (и откуда здесь, в лабиринте, могильно-холодный ветер?), моднющая кепка с принтом, моднющая футболка, под которой скрывались кубики пресса, дизайнерский велик, идеально подходящий. Да, велик под стать. Гремучая цепь на нём, кое-где обмотанная сушеными не рвущимися ветками, два звонка — один обычный, другой с ультразвуком, пугающий, сиденье из коры бамбука, где дырочки-венти проели термиты. Он собирал его сам.
        “На миг все станет хорошо… Только на миг”
        “Зачем…” — спросила я одними губами, обращаясь к его спутнице, присутствие которой всё это время не замечала. Сидящей позади него невесомой девушке (хотя куда, казалось бы, призраку быть более невесомой, но вот есть куда, оказывается). “Зачем ты убила его, и себя тоже, Мел?”.
        Они молчали. Ответ пришёл мысленно, его голосом, его постом из инстаграмма.
        “Что ты мне сделаешь, мир? Я мёртв, причем давно”.
        А потом чувство прошло. Я переключилась на Мел, потому что она была воплощением моих потаённых фетишей. И потому что была ещё слишком зла на Уайта, который бросил меня, который заставил ненавидеть и панически бояться любви.
      

        Она, такая, как я описывала её в конце рассказа — скелет с болтающимися ошмётками плоти. Как и Эми из “Трупа невесты”, она вытянула из глаза жирного червяка и недовольно бросила на землю. Её кожа приобрела после смерти роскошный голубоватый оттенок. В ярко-красном платье размера ХХS, пояс обтягивал позвоночник и пустую брюшину. Платье развевалось, открывая ножки и ручки, не толще спички. Черные густые волосы развевались за хрупкой спиной. Она смогла… Она больше не жирная, закомплексованная уродина.
        Еще ближе я рассмотрела блесьящие, так же залитые черным сиянием глаза, два непроглядных болотца. Нет, не пустые глазницы. А вот нос, кривоватый с рождения, который она так ненавидела, был вогнут вовнутрь, являя собой идеальный треугольничек пустоты.
        Она так мечтала о пластике и велосипеде, но не смогла…
        Термосумки у обоих. Из них несло разложением. Они были заполнены водорослями, мертвой рыбой, затхлой водой.
        — Садись бегом, — прокричал Декс.
       Я слегка усмехнулась, вспомнив видео троих курьеров с термосумками на одном самокате. Тройничок-курничок.
       — Третьей?!
       — Господи, я привык при жизни возить бутыли по 10 кг. А Мелинда ничего не весит. Да и ты тоже.
       — Спасибо, милый, за комплимент, — зарделась тихонько я.
       Скелетик чуть подвинулся к Дексу. Я примостилась сзади, обхватив руками талию, которая поместилась бы в ладонях. Я зарылась лицом в холодные, спутанные, пахнущие болотом волосы, забыв все на свете, затянула любимую песню. Рука сама собой скользнула до груди третьего размера, т.к. всегда хотелось узнать, каково это на ощупь, и это было упруже натуральных — каким-то чудом она смогла, успела. Сделать пластику.





Тела наши снова сольются под светом луны,
Любовь наша вечна, друг другу мы сильно нужны,
Твой череп оскаленный вновь улыбается мне,
Я буду ласкать тебя нежно при полной луне.
Давно умерла ты для всех, только не для меня,
Пусть труп твой прекрасный за несколько лет провонял,
Червями изъедена наша прогнившая плоть,
Мы - грешные люди, не взял наши души Господь,
Мне нужна твоя мертвая плоть.


      Врёшь ты, Юра Гой. Запах болотного разложения восхитителен.
      Пошёл ты к черту, Уайт. Я люблю их обоих.
      Чертов камнепад. Пыль во рту, пыль в глазах. Скелеты валяются по углам. Какая-то здоровенная оса, с ладонь, впилась мне в живот, но я не чувствовала боли. Меня пьянила ОНА. Кажется, я хотела укусить Мелинду за ушко, как в одной попсовой песенке, нынче модной, но откусила ей часть шеи, вкусив её восхительную плоть…
       Тем временем тррйничок-курничок мотало от стены к стены, при каждом ударе мы разбрасывали маленькие и не очень косточки. Пёс остервенело хватал ос на лету, прыгал на стены, путался под колесами, а наш “водила”-лихач чертыхался на каждом повороте.Но, боже, как он невероятно вписывался в повороты, изгибы, где-то перепрыгивал бортики, ехал без рук, отбрасывая ос и летящие смертоносные камни… Боже, это самый шикарный парень, что я когда-либо видела.







II.



        Заброшенная тюрьма, извилистый лабиринт без выхода, созданный, как и лабиринт Минотавра, чтобы заманивать мучеников. Всё это время нас бросало то в жар, то в холод, так что ресницы покрывались инеем, то в сорокаградусную жару, что пересыхало во рту. Ерунда — мы, курьеры, привыкли работали в любых условиях. Непривычно, что они так быстро сменяли друг друга — от этого взрывалась голова… Чудом не взорвалась. Удел бессмертных.
       — Держитесь, — в очередной раз говорил самый крутой парень на свете, мы с Мел крепче вцеплялись друг за друга, и за него, и он мягко взмывал на своём видавшем виды дизайнерском велике в крутую узкую трубу-проход, почти вертикально…
       И ещё ухитрялся отпинывать ос, пытавшихся сожрать нас. Даже крысы, вполне живые, притихли по углам, боясь ядовитых кусачих насекомых крупнее себя.
       В конце становилось ещё сложнее, как уровни в игре. Мы уже запыхались, отгоняя от себя ос и рикошетя камни, которые не собирались почему-то приземляться на земле… Мы немного помогали с Мел держать равновесие, велосипед жутко вихляло по ставшим невыносимо острым и узких проходам. Всё время попадались гравий, осколки и сверкающий своей идеальной гладкостью лёд.
       Фильм, шикарный фильм по-прежнему плыл серебристой рябью по каменным уступам. В одном из кадров, вклинившись в фильм, появилась сильно размытая, но отчетливо наглая, противная и самодовольная физиономия. То ли Уайт, то ли режиссёр, то ли всё вместе, не важно, какая-то борзая помесь… Я не отказала себе в удовольствии поймать и запустить в физиономию камень. Физиономия болезненно шелохнулась. Это удовольствие стоило того, чтобы не замечать от камня ушибов, и даже, кажется, ожогов. И мною гордился Декс…
        Во всём этом балагуре мы совсем не придали значения, что с нами, кажется, практически с самого начала сидел кто-то четвёртый… Мало ли тут призраков, в этой земной преисподней заброшке, решили мы все трое, без слов, телепатически, как самые лучшие друзья.
        Удивляло, конечно, странное доброе расположение призрака. Холодные сильные руки время от времени цеплялись за мою талию. Лишь вспомнив её до боли знакомые манеры и запах духов Aranei №.17, чёрный с блёстками полупрозрачный флакон, я наконец решилась обернуться, хотя малейшая погрешность движений рискнула сбросить меня на скорости в яму или впечатать в стену.
         Её глаза были залиты тем же чёрным непроницаемым сиянием, метка от Демона. Совсем как эти духи при её жизни. Кожа побледнела до прозрачности, а в остальном неизменна, всё та же обаяшка. Карина. С возвращением, родная, мы скучали.










 Глава .. Босс.

      
1.Карина.
        Карина рассказывала про девочку, которую бросил просто так, ни за что, парень, поматросил и бросил. Она была очень сильная, пережила многие беды одна, пока не была с ним знакома, но это её подкосило.
        Она не выходила из комнаты несколько дней, ревела, ревела, ревела.
       — До соседей снизу не дотекло?
       — Точно ревела? Не бухала?
       Мы с Дексом, два скептика, не удержались от ехидных замечаний.
       — Нет, — ответила Карина, — ремонт с гидроизоляцией никто не отменял.
       Да, вот. Она наревела целое море, как в комиксах. Она в нём утонула. Но она умерла задолго до того, как комната переполнилась, т.к. ей стало очень плохо, и голова в буквальном смысле разорвалась и разлетелась по комнате.


        Банальная история. Но не банальный жуткий конец.
        В нашей хиппи коммуне было негласным правилом попрать всю неправильную, неудачную любовь святой дружбой. Мелинда и Декс — наши, в этом не оставалось никаких сомнений.





2. Декс

       — Была у нас в хиппи-коммуне одна девочка…
       — Так ты знаешь про хиппи-коммуну? — спросила я.
       — Мёртвые знают всё, моя девочка. Я хотел в неё вступить, со временем перейти в вашу школу…
       — Если бы я тебя… и себя, — виновато вздохнула Мел.
      “Не кори себя, будто ты живая”...
      Я сжала ее руку, идеальные хрупкие косточки кисти.



       — Она, Керри, была веганом. И тоже работала в шмяндексе курьером. Просто она была нашей, у нас ведь все, кажется, работают курьерами?
       — Кстати, да.
       — Так вот, она была однолюбом. Любила она одного могущественного колдуна, которого звали Деодект — имя достойное мага. (Ну как любила, много кричала на него и не признавала его несовершенств). Но не изменяла.
       В последние годы колдун сильно сдавал, пристрастился к наркоте, переживал не лучший период. У него начался рак, который заметили не вовремя. Хотя до этого он подавал большие надежды и даже помог ей однажды сняться в кино — взяли чудом без таланта и кастинга. Это была ее давняя мечта.
        Керри удивительным образом не чувствовала его болезни, хотя обладала тоже усиленной интуицией. Всё ей казалось, что Деотект стал как все, глупым, неинтересным, порочным обыыателем. Он умер, неожиданно для всех, живее всех живых. Выносливый спортсен.
       Она тоже чувствовала энергетику, хотя порой не могла объяснить, что чувствует. Разрастающуюся, разлагающуюся черноту Керри списывала на мясо, которое ненавидела, как отраву, делающую человека приземлённым и пробуждающим пороки. Все учащающиеся ссоры триггерили, она начинала ненавидеть “агрессора, которому всё непочём”.
        И только потеряв его, она осознала, что правда потеряла алмаз. Что никто из ныне живущих больше не заменитей такого мудрого, духовного, красивого. О, как она мучилась…
        Такая странная, нелепая смерть. Не так уж долго он занимался саморазрушением… Из-за неё.
        Из-за неё. Он пустил её слишком близко, потерял защиту, позволил себя уничтожить.


         Колдун и умер как колдун, а не простой человек.
        После смерти у многих его знакомых начались чудеса. Кто дома внезапно пачку долларов обнаружил, которой там точно быть не могло. Кому позвонили с межгорода и сообщили, что вакансия мечты на юге ждет его, а человек никому не говорил о своей мечте. Кто вдруг неожиданным образом исцелился — ну это как всегда. И всем он снился, снился предвещал что-то подсказывал.
        Керри получила различные бонусы на работе, выиграла велосипед.
        — Счастливая, — переглянулись мы с Мел. И даже рассмеялись.
       — Ага.
       Деодект славился обидчивостью. Её он, конечно, простил, свою любимку. Но не мог отказать себе в удовольствии потроллить её по больному месту.
       Керри стала часто получать странные заказы, очень мясные, которые потом таинственным образом отменялись (то клиент не выходил на связь, то сам заказ на кладбище или на пустырь). И всегда в них значилось имя Деодект. Совпадения с таким именем маловероятны.
        Керри звала друзей, они брали ей веганского, и все вместе пировали. Это общение было ей на пользу. Пережить такое сама она бы не смогла…
        Через год её не стало. Тромб оторвался, хотя анализы её были идеальны, и никогда ничем серьёзным не болела. Из ежедневника узнали, что она год просила его забрать с собой, раскаивалась.
       “Либо приходи ко мне в другом теле, либо забери меня с собой”. Да, кстати, при жизни он часто говорил, что после смерти придёт в другом теле, не бросит…
        Возможно, она просто смогла покончить с собой, выпив запретные вещества, которые не обнаружат врачи. Никого другого она теперь не признавала.
        Всё это неважно теперь, когда он забрал её с собой, на этот раз навсегда.




      







….. моя очередь
       Я не стала уточнять, что видела это в одном из тысяч психоделических снов, которые снятся после наших с друзьями наркоманских попоек, да и после мелатонина. Меня в этом сне звали Джилли, красиво, как у Чарльза де Линда, наверное, я просто побывала в шкуре этой девушки.
       То была тюрьма и психушка в одном флаконе (государству ведь плевать, как обозвать изолятор для “у-богих” и отверженных? И как издеваться, тоже плевать). Тут и уколы ставили, и издевались по-настоящему, как в Шоушенке.
        Как-то я проезжала поздно вечером мимо неё на электричке, перепутала станцию, и это стало роковой ошибкой. Меня затянуло в Тюрьму-Без-Выхода, как в обоих из ужастиков чтеца Абаддона, “ПНП №17” и “Некротур”. Затянуло тоже просто так, ведь ничего противозаконного я не совершала.
        Меня накачали так, что я не помнила, кто я и откуда, и сколько здесь, и целый год я лежала в забытье. Но, не могу не признать, здесь классно спалось, на природе, меня посещали ещё более психоделические сны безо всяких (ой, пардон, нейролептических вместо запрещённых веществ), и здесь я обзавелась классными новыми друзьями.
        Один раз какая-то мерзкая тётка-санитарка обвинила нас за что-то непонятное, опять. Вроде бы мы с друзьями ушли, оставив палату брошенной, и потом нас искали по всей больнице-тюрьме. Выдуманный предлог для тюремной дедовщины.
        А теперь нас привели “наказывать”. По слухам, Босс сжалился, иначе бы нам несдобровать… И нас ждала просто молитва.
        Сумасшедшая молитва, где мы слушали песнопения и водили хоровод вокруг новогодней ёлки, хотя на дворе лето. А потом передвигали фигурки библейских персонажей. Вроде Иисуса, Лазаря, Иуды, Моисея и ещё многих. На оценку, на знание Библии, которую я последний раз открывала в детском саду. Служба, достойная дурки. А эта мерзкая тётка — как же хотелось её придушить! — на правах местного священника и экзаменатора решала наши судьбы.
         Но мы не боялись. За нас ведь поручился Босс.
         Мы что-то там подвигали, изо всех сил изображая покорность, смирение и благодать, мечтая ночью выследить эту мерзкую тётку и устроить ей мучительныц несчастный случай. Всё как на зоне, зуб за зуб. Мы переглядывались с друзьями незаметно и понимали друг друга без слов.
        А потом за нас затянул молитву хор монашек-негритянок, своими формами и достаточно откровенной одеждой больше напоминавших проституток из сауны. Наверное, я всё же не выдержала и сказала это вслух… Это, и ещё влепила нашей мучительнице пару пощёчин. Дальше всё стёрто в памяти…
        Хорошо, что мне повезло этого никогда не увидеть, но по слухам, здесь коллективно насиловали, крепко били и заставляли съесть море яда, от чего потом неделю поселяешься в туалете. Мразь, наверное, принялась за нас, но ей не позволили.
        Потом меня вызвал к себе Босс. Босс, которого никто и никогда не видел, но все знали о его близком присутствии и боялись. (Если мерзкая тётка имела авторитет Бога, то это был Сверхразум).
        Только мне довелось его самого и его обитель. И это была самая большая любовь, с первого взгляда (и до последнего, забегая вперёд…).


        Он обитал (именно постоянно находился в местном морге. Действительно, его близкое присутствие было не обманчиво.
        — Джилли, — позвал он самым нежным голосом. — Меня в том сне реально красиво звали Джилли, как у Чарльза де Линда.
       …Он выглядел располагающим, внущающим массу доверия. Очень. На первый взгляд. В клеточку свободная рубашка, всклокоченные светлые густые волосы. Весь такой вальяжный. Фотоаппарат Никон в руках профессионала, самой последней модели. Фотоаппарат, любимый больше всех нас, вместе взятых, его жертв.
        Где-то я его точно видела. Даже знала его. К чему лгать…
        Безусловное знание, я не могла раскрыть его секрет, просто откуда-то знала — передо мной режиссер обоих фильмов легенд — и про демона, и про Декса. Тот самый, кому они оставили завещание, их так называемый друг. Понятно, почему он предпочел скрытую славу, никто не знал ни его имени, ни его внешности… Это его хобби.



        Я пришла в его холодный рай, пахнущий формалином, и поняла, что в раю. Трупы, изувеченные и нетронутые, старые и молодые, посиневшие, с пятнами, и чуточку бледные, недавно умершие, лежали повсюду. Тут же стояли полки с банками, куда новоиспечённый Фрагкенштейн бальзамировал особо интересные образцы, двойное сердце например, хвост — продолжение позвоночника. И фотографии, конечно, повсюду фотоснимки тел изнутри и снаружи, разной степени жути.
        Сплошь приглушённый оттенок синего, тот самый серый оттенок грозы, который я всегда любила в живописи и в одежде. Свет одинокой неоновой лампады за окном, нам его хватало для грусти. И ветки деревьев, рисующих причудливые тени на бледной коже покойников.
        — Рисуй, смотри, учись, делай что хочешь, — сказал он мне, — Теперь это твой рай.
        Я внезапно поняла, что единственная вышка, которую я бы получила просто ради удовольствия, не считая творческих профессий, была профессия патологоанатома. Останавливало только то, что тут жёсткий график, как на обычной работе, а я быстро выгораю. Почему нельзя быть патологоанатом, как курьером, в свободном графике, получая зарплату за количество вскрытых трупов, а не проведённых часов? А в остальное время заниматься творчеством. Дурацкие правила.
       А теперь мечта сбылась. Лучшего не может быть. Я поняла, что вид трупов вызывает у меня розовый румянец, как у Анки, героини “Некротура”. Ассистентка Франкенштейна-фотографа.
       Дальше сон обрывается, но не то чтобы на интересном моменте, наоборот дальше всё ясно, и я, как бессмертная, сбегаю, как всегда, вовремя.
       Стало понятно, почему Босс уберёг меня от всех тюремных издевательств. И открыл свою личность.Он хотел себе самый красивый труп. Нетронутым.



       Пауза была довольно долгая, даже вода, казалось, в этот момент капала медленнее.
       Наконец Мелинда робко нарушила её:
       — Это шедевр. Из этого можно бестселлер сделать наподобие Шоушенка. Тоша, если мы… если мы выберемся отсюда, обязательно напишем историю, обещаешь? Во всех подробностях. А мы поможем.
        Все согласно кивнули.
        — Я давно мечтала о подобном. Я думаю… Ребят, мы обязательно выберемся!!! Знали бы вы раньше, из каких передряг выбиралась во сне и наяву целёхонькой! Как я заигрывала со смертью, и она мне показывала фак. И уж на красный свет я хожу всю жизнь, машины останавливаются. Короче, держитесь со мной…
        Тюрьму тряхануло, камни посыпались на нас, но опять ни один не задел. И громогласный голос Босса заговорил будто стенами. До боли походивший на голос Уайта, но я не придала значения…
        — Опять моя маленькая сбежавшая сучка рассказала сладчайшую историю. За них я и терпел её столько живой, мне не так уж нужна ассистентка! Разве среди патологоанатомов есть не мизантропы? Что ж, за эту историю даю десять секунд на бегство. Раз…
        Мы сорвались с места, как ужаленные. Мелинда подскользнулась в ванной, больно ударилась, на плече у неё потекла тёмно-бордовая кровь. Я крепко поцеловала её больное место — пусть пройдёт. И мы понеслись дальше к выходу. Тяжёлая дверь чуть поднялась, давая скудный просвет. Мы понимали, что у нас меньше десяти секунд. Скорее всего, опустится этот монолит с грохотом и очень быстро, превратив нас в мокрое место.
        — Держитесь рядом со мной, — скомандовала я, когда мы собирались проскользнуть под ней. — В моей реальности это не дверь, а вата.
       Мы успели. Не протащили только велосипед. На него обрушилась каменная глыба-дверь, обдав нас очередной пылью, камнепадом и ударной волной. Хм, это какая-то чёртова ирония.


       — Так как ты же все-таки выбралась, если говоришь, стала его лучшей покойницей в морге? — спросила уже там Мелинда, сверкая чёрными глазищами в неверном свете луны.
       — Не знаю… — я обняла её, я чертовски к ней привязалась. — Выбралась, но не ожила ведь. Встала, скинула бирку и ушла демонстративно.
Хотя, скорее себе, я была мертва уже тогда, после той роковой физ-ры, ведь Демон вывел моё имя. Мы же все здесь сегодня мёртвые собрались. Но раньше я всегда всех монстров побеждала во сне и наяву, заколебалась уже просто быть бессмертной…




КОНЕЦ.