Возраст дожития

 Рассказы
 
По воле случая и схожих болезненных симптомов оказались три пожилые женщины в медицинской палате одной из городских больниц. Их возраст – семьдесят пять – семьдесят шесть лет. Настала минута знакомства. Сели каждая  на свою постель. Свесив ноги, обвели друг друга взглядом, помолчали.
- Я – Евдокия Николаевна, –  произнесла, наконец, женщина, обладательница светлых, будто выцветших синих глаз и тёмного цвета лица, кажется недавно загоревшего на летнем солнце.
-  А я – Галина Сергеевна, – сказала тихо бледнолицая, прикрыв глаза, будто стесняясь чего-то.
- Ну, а я – Василиса Алексеевна, –  представилась третья с какой-то особой грустью в голосе.
-  О! Василиса! Будто из сказки! –  удивилась Евдокия Николаевна, стараясь оживить обстановку  в палате.
-  Наверно, у каждой из нас в жизни была сказка. Теперь вот идёт возраст дожития, – с той же грустью в голосе добавила Василиса Алексеевна.
-  Какая неприятная фраза! Придумал её давным-давно английский учёный, глава науки демографии, а медики и официальные лица пользуются теперь ею, – распахнув, наконец, глаза, возмущённо отозвалась Галина Сергеевна.
-  Предложение у меня есть: время, которое остаётся жить до смерти, прожить здо;рово (Евдокия Николаевна сделала долгое ударение на первый слог) и здоро;во (протянула она второе о).
Все притихли, погрузилась в свои воспоминания, задремали, уснули. О, эти сны!  Это воспоминания, тревоги, переживания. Это  то, что этих милых женщин тревожит в бодром состоянии.
 
    ДУСЯ,  ДУНЯ,  ЕВДОКИЯ.
 
Снится Евдокии её деревня. Улица длинная, дома друг против друга стоят угрюмо и печально, лишь  в палисадниках желтеют головки простеньких цветов. Прижимается трёхлетняя малышка своим худеньким тельцем к материнской груди, обвивает тоненькими ручонками мамину шею. Мама шепчет ласково: «Потерпи, дочурка, ещё немножко, скоро домой придём. Бульбочки наварим, наедимся доотвалу. А там и папочка придёт с работы, и его накормим. Вон, сколько картошки мы с тобой насобирали после убранного колхозного поля». В хату зашли, наконец.
 
Русская печка, сколоченный деревянный стол, длинная лавка, кровать да плетёная из лозы Дуняшина постелька, которую соорудил для дочери папенька. Сидит Дунечка в своей кроватке, слышит, шлёпает кто-то по земляному полу, присмотрелась – лягушонок прыгает. Папочка пришёл, дочурку на руки берёт, целует, высоко поднимает. Смеётся от удовольствия своим тоненьким голоском Дусенька. Таково было её счастье в  тысяча девятьсот пятидесятом году.

  Ох, трудно жили, бедно. Картошка да то, что вырастили на огороде – помидоры, огурцы и зелень. Любила малышка укроп. Подойдёт к зелёной веточке, хвостики пушистые схватит ручонками и в рот поскорее – лучшей сладости и пряности долго не знала.
  В Дусины пять лет  сестричка Валечка появилась, за нею Анечка. Наконец папина мечта сбылась: уж очень он сына хотел, дождался, Коленькой назвали. «Взрослая, Дунечка, ты уже. Вся забота о малышах на тебе, пока мы на работе с папой», – объясняла мама своей старшенькой. Понимала девочка всю ответственность, возложенную на неё родителями.

  На всю жизнь она запомнила случай,  что произошёл в августе.  День был солнечный, ласковый. Собрали яблочки-падальцы в саду, вышли к водоёму, который располагался  недалеко от дома. Озером его все называли. На самом деле это была воронка от военной бомбёжки. Весной разлилась речушка, устремив свои лишние воды в воронку, да и весенние ручейки устремились туда же. Любовались деревенские жители новоявленным озером. Радостно поблёскивала его водичка на солнышке. Села  Дуня рядом с озером  на  тёплую земельку, сестрёнок рядом усадила, по яблочку в ручки им дала, поближе к себе братика  устроила. Дуся яблочки режет для компота на зиму, а сама размышляет: «Почему зовут меня то Дуня, то Дуся? Не нравятся мне эти имена». Неожиданно Валечка вцепилась сестре в руку и закричала: «Ко-лю-ся!». Глаза испуганные, на озеро смотрят.  Подскочила Дуся, нарезанные яблоки по земле рассыпались, а она уже в озеро бросилась с разбегу в то место, где водяные круги над головой братика расходились. Вовремя успела подхватить малыша. Стремглав домой с ним побежала, на печку затащила, вытирать его стала теплыми подстилками, что были на печи после утренней топки. Только теперь страх одолел девочку. Держит Коленьку в крепких объятьях, сама дрожит всем телом, дыхание его почувствовала: «Не  успел воды нахлебаться». Дрожь стала отступать. Сестрички рядом в два голоса ревут. «Успокойтесь, всё хорошо, жив он. Не рассказывайте никому», – прошептала Дуня. Обнявшись, все четверо уснули. Было в ту пору Дусе десять лет…

  Помнит девочка, беда нагрянула на деревню. Недоумевали деревенские жители: куда исчезли питьевые источники, почему высохла речушка,  почему опустели колодца?  Как бросить насиженное место? Вот и приходилось возить на лошади  двухсотлитровую бочку с водой за три километра. Экономили питьевую воду, ой, как экономили!
  Послевоенная детвора подрастала, а школы своей в деревне не было. За шесть километров пешком ходили в школу соседней деревни. Бедность продолжала одолевать. Восьмой класс Дуня закончила в стареньком с чужого плеча платьице, но с хорошим аттестатом. «А дальше? Куда идти учиться?» – волновались родители. «В ГПТУ на штукатура-маляра. Там хоть одеждой обеспечат»,  – ответила Дуся…

  Контингент учащихся  в училище был, мягко сказать, боевой. Мальчишки часто между собой дрались, группа девочек из детского дома тоже была строптивой.  Показалось однажды одной из них, что Дуня странно посмотрела на неё. Вся детдомовская «команда» тут как тут: руки потянули к шикарным Дусиным волосам. Сумела Дуся увернуться (небольшого росточка, живая, юркая была), да так посмотрела на обидчиков и произнесла выразительно, с гневом: «Только попробуйте дотронуться до меня!»  Так и застыла детдомовская братия в недоумении с раскрытым ртом. Некогда было Дусе глупостями заниматься. Прилежно постигала в училище профессию штукатура-маляра и плиточника да одновременно в вечерней школе рабочей молодёжи девятый и десятый класс заканчивала,
  «Штукатур-маляр - плиточник четвёртого разряда», –  подчеркнул директор, вручая Евдокии  удостоверение об окончании училища. Да, четвёртого разряда – Дуся и ещё одна девочка удостоились такого удостоверения. Вся остальная группа выпускников была со вторым и третьим разрядом. Как лучшей выпускнице Евдокии предложили учёбу в Липецке, чтобы потом стать преподавателем училища. Сработала деревенская неуверенность: побоялась, что заблудится, не доедет до Липецка. С удовольствием и радостью приняли Евдокию на работу в строительно-монтажное управление. Началась нелёгка трудовая жизнь. Строили десятиэтажный многоквартирный дом. На пару с взрослой женщиной приходилось таскать носилки с цементом на пятый этаж. Бытовые условия – весьма скромные. Комната в общежитии на трёх девочек, одна газовая  плита на весь этаж с проживающим женским контингентом в восемнадцать человек. Так что часто приходилось питаться всухомятку. Главная радость затмила все бытовые и рабочие неурядицы: Евдокия  стала студенткой строительного техникума.

Девчонки бежали на танцы, концерты, свидания, а Евдокия с самозабвением по вечерам и выходным дням корпела над книжками и чертежами. Так пролетели три года.
  Появился на их участке молодой мастер – старый ушёл на пенсию. Строг был Олег Васильевич: придирчиво проверял выполненную работу. Евдокии поручал самый ответственный участок:  откосы на окнах оштукатурить, русты (швы ) на потолке отшпаклевать – некогда голову опустить, всё держишь её к верху, заломив шею. «Тяжеловато. Да что ж поделаешь?» – размышляла Дуся, потирая уставшую шею и плечи. Доволен был мастер работой девушки, дня не проходило, чтобы не появился на её участке. «Что за скрученный ватман ты  часто таскаешь с собой?» –  спросил он однажды, подождав её после работы. «Это мои чертежи. – Видя, что мастер хочет ещё что-то сказать, девушка торопливо сообщила: извините, на занятия в строительный техникум спешу».
 
  «Ну, Евдокия, жених у тебя появился, – по-доброму улыбаясь, сказала Анна Васильевна – напарница по работе. – Не отталкивай его, хороший он парень». «Да какой жених? – Размышляла  Евдокия. –  Ростом я метр сорок четыре и весом сорок четыре кг. Кому нужен такой утёнок?» Но Олег каждый день искал встречи с полюбившейся ему девушкой. «Бывают ли у тебя свободные вечера от  учёбы? – допытывался жених. – Давай сходим в кино, на концерт, просто погуляем в парке». «Единственный свободный вечер от учёбы – это среда», – смущённо отвечала невеста. Целый год по средам были встречи, пока Евдокия не окончила строительный техникум с отличным дипломом. Поженились сразу. Началась семейная жизнь.
   Но это совсем другая история.

                ВСЁ,  КАК  В ТОЙ  ПЕСНЕ.
               
  Бабушка Василиса старалась изо всех сил облегчить жизнь семьи своего сына.  Его семья небольшая: жена да две дочери –  старшая в шестом, а младшая в первом классе. Жизнь семьи складывается из ответственной работы родителей, учёбы девочек в школе и дачных работ. Бабушкина жизнь – это жизнь домработницы. А ей уже семьдесят пять.  Василиса радуется: она рядом с близкими любимыми людьми.  Последнее время она стала немного уставать.
   Бабушкин день начинается в пять утра. Свежий завтрак для каждого в своё время. Первым за обеденный стол садится сын. Он отправляется на работу раньше всех. Стоя у порога,  громко объявляет:
-  Дети, я ухожу!

Старшая Настюша обнимает и целует папу в щёку, младшую он подхватывает на руки и поднимает над собой, жену нежно целует в губы  и громко произносит:
-  Счастливого всем дня.
 Василиса стоит в сторонке и радуется семейному счастью сына. Неназойливо спрашивает у него: не забыл ли он головной убор, перчатки (зима всё-таки), телефон, ключи, зарядное устройство. Буркнув скороговоркой  «Всё в порядке, мамуль», сын  исчезает за входной дверью.
Невестка Анна, торопливо выпивая чай с бутербродом, даёт наставления  на целый день дочерям.  Расставаясь с мамой, они обнимают её, целуют в щёчки,  прячут на мгновение лица в мягкий мех её шубки и, наконец, расстаются.
-  Всем счастливого дня, – звучит её голос почти за закрытой входной дверью.
-  Пока, Мурзик, – ласкают внучки спинку любимого кота, который так же, как и  бабушка,  стоит в сторонке.
-Будьте умничками,  – обнимает бабушка по очереди своих внучек, провожая их в школу.

  Она дверь закрывает на ключ (так просит Аня) и идёт на кухню к окну. Мурзик не отстаёт, с пола, как спортсмен, вспрыгивает на подоконник. Вместе они через стекло наблюдают за прохожими, стараются увидеть и  своих девочек – Настю и Наташу.
-  Всё! Утро продолжается. Скучать некогда, – говорит Василиса Мурзику, подходя  к раковине, где лежит гора посуды.
   Любимец семьи быстро соскакивает с подоконника, торопится к бабушке, ласкается вокруг её ног и неназойливо произносит:
-  Мяу, Мя-а-у.
-  Хочешь кушать? Не волнуйся: о тебе не забыла, – успокаивает она вслух котика и насыпает в его посуду специальный кошачий завтрак. Другой еды Мурзик не признаёт.
  Вдоволь насытившись, кот от удовольствия мурлычет, выгибает спину, вздыбив лоснящуюся чёрную шерсть.
Подняв голову, устремляет свои зелёные глаза на бабушку и, пошевелив в знак благодарности шикарными усами, отправляется в свою мягкую постельку, что стоит рядом у окна.

- Понимаю: спать хочется. Всю ночь ты бегал к внучкам из постели в постель, чтобы согреть их ножки. Не ругаю. Отдыхай.
  Окинув заботливым взглядом кухню, Василиса отправляется «обследовать» все четыре  комнаты квартиры, соображая, сколько нужно за день успеть переделать домашних дел. «Да, хватит на двух домохозяек», – потирая  свою нездоровую поясницу, думает бабушка. – А я справлюсь! Для любимых родных стараюсь», – вдохновляет она себя. – Музыку включу, чтобы было веселее».

  Покрутив ручку портативного радиоприёмника, услышала весёлую мелодию. Шла какая-то музыкальная радиопередача. «Эх, как весело, хоть пляши», –  радовалась бабушкина душа. Бельё утюжила с энтузиазмом, обед готовила с творческим подъёмом, легко и мягко по полу скользила швабра.  И вдруг…Волшебный голос заполнил всё пространство квартиры.  «Я помню этот голос, –  встрепенулись бабушкины мысли.  – Она села на диван и сложила уставшие руки на колени. Слух обострился. Задушевно пел  Владимир Трошин:
«Помнишь, мама моя,
Как девчонку чужую
Я привёл тебе в дочки,
Тебя, не спросив»…
   «Это песня моей юности, – думала Василиса.  – Как сейчас помню: мы, молодые девчонки, переписывали друг у друга в свои песенники слова песни «Мама» Николая Доризо. Долго выясняли автора музыки – это был Никита Богословский».

 Песня продолжала звучать, входила в сердце,  душу охватило волнение. Бабушка сидела, не шелохнувшись, будто завороженная. Проникновенная музыка и душевный текст продолжали звучать:
«Я её целовал,
Уходя на работу,
А тебя как всегда,
Целовать забывал, целовать забывал»…
  Неожиданно глаза Василисы увлажнились. Две слезинки покатились по  её морщинистым щекам….
  Проснулся Мурзик. Настойчиво промяукал: дело шло к обеду…

                День перед ОТПУСКОМ.
 
  После завтрака дверь палаты приоткрылась. Показалась голова женщины с весьма приятным лицом. Она взглядом обвела всех присутствующих и торопливо распахнула дверь.
  -  Доброе утро, –  произнесла вошедшая  и направилась к Галине Сергеевне.
  -  Танюша,  ты? – удивилась Галина Сергеевна.
  -  Я сегодня утром только поступила. Когда случайно узнала, что Вы здесь, не могла усидеть в своей палате.  (Женщина обняла привставшую с постели Галину Сергеевну). Не устану благодарить Вас, мою спасительницу. В церкви за Ваше здоровье молюсь.
   -  Ещё встретимся, поговорим, – сказала Галина Сергеевна, взглянув на доктора, пришедшего на обход.
Извинившись, Татьяна быстро направилась к входной двери.

  Необходимые медицинские процедуры, обед и тихий час. Евдокии Николаевне и Василисе Алексеевне подремать не пришлось. Галина Сергеевна спала, но сон её был очень тревожный: тяжёлые вздохи, учащённое минутами дыхание, неразборчивые фразы. 
  -  И будить жалко: две прошлые ночи она почти не спала. А тут какой-никакой, а всё-таки сон, – рассуждали шёпотом  Василиса Алексеевна и Евдокия Николаевна.
Не смогли они промолчать и не спросить проснувшуюся Галину Сергеевну, почему у неё был такой тревожный сон.

  - Я – детский врач, акушер - гинеколог. Тот день был мой последний рабочий день перед отпуском. Утром мне доложила медсестра, которая дежурила в ночную смену, что около двенадцати ночи привезли роженицу по имени Татьяна.  «Татьяна сообщила, что у неё отошли воды. Чтобы роженице долго не мучиться, я сделала  укол, стимулирующий  раскрытие матки», – сказала медсестра и ушла со смены домой.
  Я обследовала Татьяну и вдруг обнаружила, что матка раскрыта, а плод там не один, а два. Да и детки не готовы к рождению. Что-то дрогнуло в моей груди.

 Отыскала медицинскую карточку, тщательно изучила все записи молодого гинеколога  по результатам наблюдения. Тревога моя за Татьяну нарастала ещё больше: рано ей было рожать, месяц ещё нужно было детишкам развиваться в утробе матери. Зашла в палату, села напротив, стала разговаривать спокойно и доброжелательно, не выдавая своей обеспокоенности. «Как чувствуешь себя, Танюша? Что-нибудь болит, тянет?» «Хорошо чувствую, ничего не болит». «А тебе говорили на консультации, что у тебя двойня?» – спросила я осторожно. «Нет. Говорили, что рожать будет трудно: таз узкий, а ребёнок крупный. Расстроена я была очень. На железнодорожную станцию пришла, села на скамейку, что стояла под огромным дубом. Электропоезд ждала, чтобы в посёлок к маме доехать. Тревожные мысли и чувства одолевали меня всё больше. Неожиданно подошла незнакомая старушка ко мне, посмотрела  очень доброжелательно, спросила, чем я расстроена. Рассказала ей о своих опасениях. А она мне и говорит: «Ошиблась доктор. Двойняшки у тебя – дочурка и сынок». Поезд подошёл, старушку ту я больше не видела»…

  -  Вот такая предыстория, – задумчиво произнесла Галина Сергеевна. –  А тут вторая роженица, – продолжила оживлённо она свой рассказ, – Олеся, из этой же палаты,  вдруг стала стонать, плакать, за спинку кровати хватается, то приседает, то встанет –  схватки начались. Повели мы с медсестрой её в родовую комнату. На Татьяну мельком взглянула, а она улыбается. В тот день все четыре женщины благополучно родили своих деток. В любую свободную минуту осматривала Татьяну.  Она была всё в том же состоянии. День прошёл. Часы показывали десять вечера. «Пойдём рожать», – сказала ей очень спокойно. «Пойдёмте», – вздохнув, ответила она. Уложили на родовое кресло. Я предложила потужиться – не получилось, хотя тужилась в голос. Модуляции руками, полотенцем делала на её животе – никаких подвижек. А время идёт. За деток волнуюсь. Пришлось делать капельницу со стимулятором. Помогло. Девчушечку руками удалось подхватить. Маленькая, вес кило шестьсот.

 Молчит. Под лампочку уложили, чтобы потеплее ей было. Опять молчит. «Пощипли её за пяточку», – попросила медсестру. Слышу – пискнула слегка. «Жива», – успокоилась я за  малышку.  Что делать? Как спасать мальчишечку? Обнаружила, что лежит-то неправильно, попочкой вперёд. Пробовала подхватить рукой – не получается. Делать кесарево? Ой, как опасно для мамочки и ребёночка. Решила использовать вакуумный насос – а он оказался неисправным. Мастера вызвала – быстро примчался. Сидит он на полу рядом с родовым креслом, ремонтирует этот несчастный насос, а у меня душа разрывается. Опять полотенцем плод к выходу подталкиваю. И… о, чудо! Сдвинулся он с места. Тут я его своими ручками и вытащила. «Два четыреста», – сообщила мне медсестра.

  Дальше всё пошло своим чередом. Детишек поместили в камеру недоношенных детей. Мамочку приводили в порядок. Тут уж и утро подоспело. Не ушла я со смены:  не смогла оставить деток и маму без своего присмотра. От отпуска отказалась. Женских проблем у Тани было много. Самое тревожное – чем малышей кормить.  Молоко-то у мамочки  не появилось. Сердобольные женщины к своей груди прикладывали Танюшиных деток, а они не умели сосать. Танюша плакала. Целый месяц были детки с мамочкой в родильном отделении под медицинским присмотром.  Однажды я заметила, как Таня забрала из бокса двойняшек и как котят принесла их на свою постель в палате. Не проявляя своего присутствия рядом, наблюдаю. Мамочка приложила к своей груди малыша, потом малышку. Цепляются ротиком за грудь и молчат. Обрадовалась я – значит, появилось молоко. Радостно мне стало и спокойно.
 
   Галина Сергеевна вздохнула и замолчала. Евдокия Николаевна и Василиса Алексеевна ждали продолжение рассказа.  Галина Сергеевна долго ждать себя не заставила:
    -  Татьяну с детками домой отправили. Родными они мне стали. За их здоровьем, развитием долго наблюдала. Теперь дети взрослые, по двадцать лет им уже.  Парень – спортом занимается, ростом метр восемьдесят вымахал. Девочка – балерина. Росточком Господь тоже не обидел: метр шестьдесят четыре. Крёстная мама я им. А как иначе?
Галина Сергеевна умолкла на минутку, улыбнулась:
    -  Вот и сон был мой такой тревожный, будто всю эту историю   заново пережила.
  Лучи вечернего солнышка заглянули в нашу палату и осветили радостную улыбку нашей рассказчицы.
                Июнь 2024 г.