Президент из Ужопино. Глава1

 

                Президент из Ужопино

                Предисловие

   Когда закончится война, они приедут домой. Кто-то после ранения, кто-то после контузии, а кто-то без единой царапины, но каждый с обожжённой душой, и с навечно высеченными в памяти именами погибших друзей. Они не смогут жить, как прежде, до войны.
   Я об этом давно уже думаю. Наверное, потому что знал участников Великой Отечественной войны, и знаю офицеров и солдат, воевавших в Афганистане,  Чечне и Украине. Всем им присуще обостренное чувство справедливости и желание, что-то сделать такое значимое и большое за тех, кто никогда уже не вернется домой.
   Эти парни, возвратившиеся из ада специальной военной операции, останутся в строю защитников Отечества до конца своей жизни, и война для них не закончится никогда.
                Глава 1

   В России очень много городов и деревень  с чудными и даже со смешными названиями. Например, Чуваки, Сучкино, Херота, Путино, Драченино, Недомерки, Бухалово…  Замучаешься перечислять все, каким-то образом придуманные народом прозвания мест их жительства, а может быть, надуманные теми, кто был в давние времена при власти. А  живот, вот точно, от смеха надорвать можно. А моя деревня, в которой я родился и вырос, называется Ужопино.
    Краеведческого музея у нас нет, и поэтому никто не знает, откуда пошло такое название. Может быть, потому что слева от деревни болото, справа непроходимая чаща, а до райцентра почти двадцать километров бездорожья. И речка наша называется Ужопинка.    Красивая речка, метров двадцать пять в ширину и рыбная. Лещ, уклейка, окунь, щуки в ней не переведутся, думаю, никогда.
   Народ постоянно спорит по поводу, как себя величать. Мы кто, порой вступают они в перепалку: «ужопиноляне» или «ужопиновцы». Кстати, административный центр, в который входит деревня Ужопино называется Ремнево. И полный адрес моего рождения и проживания звучит так: деревня Ужопино,  Ремневского района.
   Сейчас я еду в Ужопино на поезде Москва-Владивосток.  Моё  Ужопино и находится между этими городами. Забыл сказать, что я Николай Гордеевич Петров. Мне тридцать два года, рост сто восемьдесят два сантиметра, вес восемьдесят килограммов, давление восемьдесят на сто двадцать.  Знаю эти показатели, потому что еду домой из госпиталя. С начала специальной военной операции отдыхал в госпиталях два раза. В первый раз была контузия. Снаряд залетел в траншею, почти рядом, где я пытался укрыться от него. Во второй раз осколок пробил мой бронежилет и застрял в легком. Вот, после того, как отлежался, и еду домой. Отвоевался, сказали врачи.
   Мой позывной «Середа». Это потому, что я часто, особенно, когда было горячо, пел: «Понедельник, вторник, середа, четверг. Завтра на работу, а уж сил-то нет…» Я вообще люблю петь, несмотря на то, что у меня нет ни голоса, ни слуха. Однажды, с украми в рукопашную схлестнулись. И я запел: «Утро красит нежным светом, стены древнего Кремля…» И в этом момент руками и ногами махаю. А и ещё прикладом… Потом ротный меня спросил: « А чего, ты, про Кремль-то запел?» А я ему говорю: « А хрен его знает, товарищ капитан. Наверное, чтобы москвичи поняли, что мы здесь не яйца чешим».
     - Садись, Петров, пять,- ответил мне ротный.
   Он до войны учителем математики был в школе. Кстати, пятерками он не разбрасывается. Вовка Смирнов… Это механик-водитель бэтээра наехал в бою на танк укропов. Это типа тарана. Въехал, где бензобак. Танк загорелся. Он сдал назад и опять поехал месить вэсэушников.
   - Ну, рассказывай, - спрашивает ротный после боя Вовку, - зачем пошел на таран?
   - Так, нас немного накрыло, - отвечает Вовка. – Командир и наводчик в бесознанке. Я и придумал…
   -Садись, Смирнов. Пять! – сказал ротный.
    Его «пять» для бойцов, как медаль на грудь. А зовут его Артемьев Василий Владимирович. Классный мужик! Ростом с меня будет и жилистый такой… В бою, где «горячка», там и он. За спинами не прячется, и умеет стрелять из всего, что в роте есть. А ещё я его в рукопашном видел. Бьет снизу, наотмашь открытой ладонью, по диагонали в голову. Не встают!
   Ротный приезжал ко мне в госпиталь. И Вовку Смирнова, механика-водителя бэтээра с собой прихватил. Придумал какую-то оказию и приехал. Мне приятно было за такую заботу.
   - Ну, куда поедешь? – спрашивал меня ротный. – В своё Ужопино?
   - А куда еще? – ответил я ему. – Я там родился, мать и отец, слава Богу, живы. Правда, жена сбежала после трех лет жизни, городская она, не вынесла нашего деревенского жития-бытия.
   - У меня в Москве квартира однокомнатная, - предложил ротный. – Стоит закрытая, пока я на войне. Ключи у соседки. Она за моими кактусами ухаживает. Напишу ей записку, поезжай и живи там, в Москве. Может, в столице пристроишься. А если по-честному, Москва это тоже, что и твоё Ужопино. Правительство рапортует, что в Москве зарплаты большие, а на самом деле, там люди тоже выживают. Сам посуди.
   Процентов восемьдесят жителей столицы живут на съемных квартирах. Москвичей-то почти не осталось.  За съем жилья в месяц тридцать тысяч, как минимум. Как говорится, «на прожить», еще тридцать.  А, одеться, чтобы в метро впустили, а медобслуживание… Где такие зарплаты? Потрындеть и я умею, да так, что наша власть позавидует. Словом, Москва – это такое же Ужопино. В твоей деревне только дома пониже и асфальт пожиже, а так Москва. Сам перед войной думал, как куда-нибудь слинять из столицы…
   - Так, товарищ капитан, Василий Владимирович, приезжайте к нам, в Ужопино, - предложил я ему. – Дом поставим. Леса вокруг невидимо. И работа будет. У нас же школа есть. Правда, начальная. Старших ребятишек в район возим, на подводах. По нашим дорогам машина не пройдет и потому на лошадях. На природе будете жить, и любимым делом заниматься, детишек учить уму разуму.
   - Может и мне в Ужопино, - вклинился в разговор Вовка Смирнов. – Мне и ехать-то некуда. Я детдомовский. А, Коля?
   - Приезжай, Вовка,- сказал я ему. – Тракторить будешь. И дом свой будет. Семьёй обзаведешься.
   Мои воспоминания прервал шум в голове вагона. Место мое боковое и я вижу всё, что происходит возле служебного купе. Проводница о чем-то спорит с тремя молодыми мужиками. Так она стояла спиной к дверному проёму, то после толчка одного из них, скрылась из вида. Толкнувший её дядька зашел в купе. Я уже начал приподниматься, но увидел, как два его приятеля пошли по вагону. Они, что говорили пассажирам, а те безропотно отдавали им портмоне и снимали с себя, наверное, золотые украшения. И тогда я встал.
   Я с этими гопстопниками не разговаривал. Одному из них заехал левой рукой по шее чуть ниже затылка. Второму грабителю, как учил ротный, намахнул открытой ладонью справа, снизу вверх по диагонали. Он вдобавок, когда падал, еще и треснулся башкой о верхнюю полку. Убедившись, что эти наглецы уже никому не опасны, я пошел в купе проводницы.
    Женщина лежала на нижней полке, а мужик стоял на коленях между её ног. Юбка проводницы была задрана почти до пояса. Она отчаянно сопротивлялась, несмотря на то, что насильник одной рукой держал её за горло, а другой стягивал с неё колготки вместе с  трусами.  Я взял этого урода за волосы, стащил с полки и треснул мордой лица об столик.   Поочередно всех троих волоком я перетащил в тамбур. В процессе этой процедуры несколько раз заметил испуганные глаза пассажиров. Проводница вышла за мной.
   - Дверь открой, - голос у меня был спокойный, но требовательный.
   Она открыла дверь, и в тамбур ворвался сквозняк. Я посмотрел в дверной проем. Поезд двигался вдоль мокрого поля с редкими островками грязного снега. Ничего не объясняя проводнице, я выбросил зарвавшихся в этой жизни парней из вагона.
   Женщина закрыла вагонную дверь. И я уже собрался пройти к своему пассажирскому месту, но услышал за спиной рыдания. Проводница прислонилась спиной к только что закрытой двери, закрыла лицо руками и плакала навзрыд. Я подошел к ней, погладил по плечу и попытался найти какие-нибудь успокаивающе слова.
   - Как тебя зовут? –
   - Ва-а- ля, -  услышал я сквозь всхлипы.
   - Успокойся, Валя. Все уж позади. Пойдем лучше пассажирам отобранные у них вещи отдадим. Поможешь мне? А вначале пойди в своё служебное купе и приведи себя в порядок. Люди и так перепуганы. А сейчас ты к ним зареванная выйдешь и вообще их в стресс вгонишь.
   В служебном купе Валя вытерла лицо полотенцем, расчесала волосы перед зеркалом. Я подумал, что она симпатичная.
   - А эти, они погибли? – вдруг спорила она.
   - Может, и сдохнут, или выживут… Мне без разницы, - ответил я ей. - Посмотри-ка вокруг… Вроде как светлее стало и воздух чище.
   Мне и вправду было не жалко грабителей. И дальнейшая их судьба меня вовсе не интересовала. На войне я же не переживал за уничтоженного противника. Бывало, перешагнешь через труп и дальше гадов молотишь. А эти, чем от нациков отличаются? Такие, как эти засранцы, жить на нашей земле не должны, права не имеют.
   - Ой! Этот же у меня все деньги выгреб. И мои и те, что за чай мне платили. Вон его сумка.
   - Так забирай свои деньги и пошли к людям.
   Вещи, деньги, золотые цепочки, кольца и часы, отобранные налетчиками у пассажиров, уместились на двух подносах. И мы с Валентиной пошли по вагону.
  - Разбирайте, граждане, своё кровное, - повторял я всякий раз, останавливаясь возле очередного открытого купе и «боковушек».
   Люди почему-то старались не смотреть на меня. Они быстро забирали свои вещи и также спешно занимали свои места.             Странно, как-то народ себя ведет, подумалось мне.
   - Чего это с ними? – спросила меня Валя, когда мы с ней вошли в служебное купе. – Даже спасибо не сказал никто.
    Я уже понял, что с пассажирами. Бывает такое с людьми, в том числе и нормальными, в общем-то, по жизни. Когда смалодушничают, муторно у них на душе становится. Я загрузил подносы в раковину и ей ответил:
- Стыдно им Валентина. Особенно мужикам за то, что троим мерзавцам отпор не дали. Пойду-ка я покурю в тамбуре, авось не оштрафуют.
   В Москве, в ближайшем от вокзала магазинчике «Табак» я купил сигареты в золотистой пачке из донского табака. Целый блок купил! Вышел из магазина и выкурил подряд две сигареты. На войне-то курили изредка, когда позволяла обстановка, и если было у кого-то курево. Привкус ядреного и дешевого табака помнить буду долго. В общем, оторвался я на выходе из табачного магазина. И вот сейчас, в тамбуре с удовольствием вдохнул в себя ароматный дым.
   Поезд на станции «Ремнево» стоит всего три минуты. Я это помнил, и поэтому в тамбур  вышел загодя, чтобы без суеты, когда состав остановится, шагнуть на перрон.  Проводница Валя вышла вслед за мной. «Что-то глаза у неё грустные», -  заметил я. И предложил ей записать мой номер телефона.
   - Звони, если что. Да и так, если захочешь поговорить, набирай мой номерок, пообщаемся. Ты замужем? Нет! Так приезжай к нам в Ужопино. Холостяков у нас не много, а есть. Вот, к примеру, я не женатый.
    Валентина заулыбалась. Мне удалось приподнять ей настроение. А тут поезд заскрежетал, залязгал, как-то натужно вздохнул  и остановился. Валя открыла дверь и откинула ступеньку. Я по-братски приобнял её, и ступил на родную землю.
   Первым делом я отыскал автобусную остановку, посмотрел расписание. Очередной рейс на Ужопино намечался через три часа. Времени было в избытке, и я решил посетить военкомат.
   Здание военного комиссариата района было выстроено из красного кирпича в прошлом веке. Давно, судя по всему, этим строением никто не занимался. Фасад в пятнах плесени и подтеках, входная дверь обшарпанная, да еще и с визжащими петлями, как я заметил, когда входил в военкомат.
   В холле, за турникетом прохаживался туда-сюда крепкого телосложения охранник в черной форме и такого же цвета берете. Я объяснил ему, что мне нужно пройти в пенсионный отдел.
   - Вон там, на столике телефон, - ответил он. – Наберите внутренний номер «шестнадцать пятьдесят три». Мне команду отдадут, я вас пропущу.
   Я окинул взглядом холл и обнаружил столик с телефоном. И ещё увидел пять женщин и молодого мужчину, которые примостились здесь же, в холе на стульях. Рядом с мужчиной приставленные к стенке костыли. Правая нога его ампутирована сантиметров на десять выше колена. Куртка- демисезонка на мужчине была расстегнута и я заметил орденскую планку. «Братишка, - мелькнула мысль. – Надо будет попозже пообщаться, может быть, даже на одном направлении воевали».
   Набрав номер, я послушал гудки минуты три. Затем покрутил диск телефона еще раз, затем еще... Никто не отвечал.
   - Бесполезное это занятие, - сказала женщина, которая сидела ближе всех к столику с телефоном. – Я, к примеру, раз пятнадцать, пытались дозвониться. И вот они тоже пробовали по нескольку раз. Не берут трубку. Сидим вот и ждем, может быть, кто-то из начальства мимо проходить будет… «Понял», - ответил я ей, и пошел к охраннику.
   - Номерок, что ты назвал, молчит. А мне нужно документы в пенсионный отдел занести. Бухгалтер ваша мне звонила. Делов-то на две минуты. Отдал и вышел. Пропусти…
   - Давай, иди. Второй этаж. Кабинет номер семнадцать.
   Это был не кабинет, а кабинетище, квадратов пятьдесят. Справа от входа ресепшен, за стойкой которого сидела блондинка лет пятидесяти. Посередине этого зала большущий стол, вокруг которого были расставлены стулья, не менее десяти. А на столе стояли подстаканники с шариковыми ручками. Я вытащил из рюкзака документы и, так как в помещении никого из посетителей не было, направился к блондинке.
   - Здравствуйте. Я уволен со службы в связи с полученным  ранением, - начал объяснять я суть вопроса. – Вот мои документы. Здесь выписка из госпиталя, приказ об увольнении. Мне нужно встать на учет в военкомате? Это первый вопрос. И как мне написать письмо в «Согаз» с целью получения пособия? Это второй вопрос. Мне нужен почтовый адрес, и, наверное, есть какая-то форма обращения к страховщикам? Кроме того, я хотел бы оформить удостоверение ветерана боевых действий, и положенные мне льготы.
   - Присядьте к столу, - блондинка вздохнула.  Наверное, я оторвал её от важных дел. - Через несколько минут к вам подойдет сотрудница с вашим делом. Она все вам объяснит, примет заявление на выдачу удостоверения ветерана, и на получение льгот.
   Минут десять я терпеливо ждал сотрудницу военкомата, и снова подошел к ресепшену.
   - Я отлучусь ненадолго, - сказал я блондинке, - пока моё дело сюда несут, загляну к военкому.
   - Так военком принимает по записи, - с тревогой в голосе ответила  она.
   - А я все-таки попробую к нему зайти.
   Кабинет военного комиссара я нашел без труда. Постучался в дверь, приоткрыл её и спросил: «Разрешите?» Не дожидаясь ответа, вошел в просторное, как я заметил, помещение. За столом обшитым зеленым сукном сидел тучный майор, уткнувшись в какие-то бумаги. Я прикрыл дверь и остановился у порога.
   Так как хозяин кабинета не обращал на меня внимания, у меня появилась возможность осмотреться. К столешнице стола майора, заваленного, наверное, нужными ему бумагами и уставленного какими-то статуэтками, подстаканниками с авторучками и карандашами, примыкала брифинг-приставка, с каждой стороны её были приставлены по четыре стула. За спиной военкома на стене красовался портрет Президента Российской Федерации. В углу, возле подоконника, на котором уместились четыре довольно больших горшка с замиакулькасами, стоял объемный сейф. У противоположной стены разместился стеллаж с многочисленными папками и книгами. Мне надоело рассматривать кабинет, и я нарочито кашлянул. Майор оторвался от чтения какого-то документа и, не поднимая головы, глянул на меня исподлобья.
   - Вам чего? – спросил он.
   - Рядовой запаса Петров, - представился я. – Участник специальной военной операции, уволен из рядов Вооруженных Сил по ранению. Прибыл в пенсионный отдел с целью оформления положенных мне документов…
   - Так идите и оформляйте, - перебил меня военком.
   - Да, сейчас пойду. Но у меня вопрос товарищ майор. Почему в пенсионный отдел не пропускают людей?  Там, в холе женщины сидят уже несколько часов, возможно, вдовы или матери солдат. И еще один инвалид дожидается приема. Номер телефона якобы пенсионного отдела, который им сообщил охранник, конечно же, не отвечает…
   - Мы тут без вас разберемся, как нам работать с населением, - в голосе майора зазвучали металлические нотки. И он встал из-за стола. Я наконец-то увидел его лицо, которое, конечно же, называется по-другому. Из-за розовых щек военкома ушей было не видно. И еще они, щеки превратили его глазницы в узкие щелки. Когда он сидел, я посчитал его тучным, а когда встал, то увидел кандидата на участие в телешоу «Взвешенные люди», дядьку с излишним весом килограммов на тридцать. – Выйдите из кабинета!
   - Обязательно выйду, товарищ майор, - спокойным голосом ответил я военкому. –  Как только вы отдадите распоряжение охране, чтобы пропустили людей в пенсионный отдел.
   - Что вы себе позволяете! - вскричал военком. – Я сейчас охрану вызову!
   - Вызывай, - парировал я. – Пока охрана сюда добежит, я расплющу твою толстую морду. И мне за это ничего не будет. Я контуженный. У меня даже справка есть. И…
   Я сделал шаг в сторону стола майора. И остановился, так как военком схватил трубку стационарного телефона и спешно начал набирать нужный ему в данный момент номер. «Пропустите посетителей в пенсионный отдел. Что вы там их маринуете. Исполнять!», - заорал он, когда на другом конце провода  кто-то ему ответил.
   - Разрешите идти, товарищ майор, - спросил я, как и положено, у  старшего по званию. Я не издевался над ним. Он мне просто надоел. Ни говорить с ним, и ни смотреть на него не хотелось
    - Идите, - выдохнул военком.
   По пути в пенсионный отдел ко мне пришла мысль: «Вот этих, на должности военкомов специально таких толстожопых подбирают? Или они уже на местах задницы отращивают… И щеки! Когда я на срочную службу призывался, был другой военком, но тоже боров. Отслужил два года, а на его месте  уже новый хряк. На эсвэо уезжал был еще один толстобрюхий. А теперь вот этот. Всё понятно: они на повышение уходят. Наверное, у них так: чем шире морда, тем выше должность. Этого бы майора к нам на передовую. Через неделю бы стройняшкой выглядел».
   Сотрудница военкомата уже ожидала меня. На столе перед ней лежала папка, предположительно с моим личным делом. Она встала при моем приближении. И с каким-то подобострастием смотрела на меня. И еще я заметил, как секретарша -  блондинка спешно вышла из-за ресепшена и засеменила в мою сторону.
   - Николай Гордеевич, - заворковала она, - Вот наша сотрудница, зовут её Ангелина Николаевна. Она сейчас поможет вам заполнить все необходимые документы…
   Судя по всему, майор успел позвонить в пенсионный отдел пока я шел сюда  по коридорам военкомата. Наверное, предупредил их, что к ним идет контуженый солдат. В приемную, как я заметил, начали заходить женщины, которых «мариновали», как кричал в телефонную трубку военком, в холле возле охраны. Последним вошел солдат-инвалид, с усилием опираясь на костыли. Что же за чиновничий люд такой в нашей стране? Пока на них не наорешь, или морду не набьёшь, или пообещаешь набить, ну, ничего не хотят делать.
   Минут через двадцать я вышел из военкомата и пошел к автобусной остановке. По пути зашел в продуктовый магазин, купил колбасы, которую назвали «Салями» и две бутылки водки. Колбаса за закуску сойдет, а водка в качестве подарка для отца. А матери подарок был упакован и лежал в моем рюкзаке. В  Москве, в привокзальном киоске я купил теплый расписной платок.
   До прибытия автобуса оставалось минут тридцать. Большую часть этого времени я беспричинно бродил по улицам Ремнево. Ничего за год моего отсутствия здесь не изменилось. Дороги как были разбитыми, такими и остались, тротуары давно не ремонтировались, да и новых строений я не заметил. Магазинчики пестрили вывесками, кафе и единственный ресторан «Меркурий» стояли на месте, в Доме культуры обещали сегодня, в девятнадцать часов показать художественный фильм «Понедельники». Про это событие в районном центре я прочитал на афише. Жизнь, подметил я, здесь проистекает прежняя и, слава Богу, мирная.  Уже возле павильона автобусной остановки я закурил. И тут меня окликнули.
   - Коля! – услышал я женский голос.
   Я оглянулся и увидел свою одноклассницу Аню Вострикову. Её семья проживала в Ужопино, на соседней улице. С Анькой мы учились в начальной школе в Ужопино, до девятого класса, а потом вместе завершали учебу в районной десятилетке. Через полгода после окончания школы, меня призвали на службу в армию, а когда я вернулся домой, Аня уже была замужем и мамой двоих детей.
   - О! Аня! Здравствуй!- я был рад встрече. Мы же все Ужопинцы, как родные. Между нами завязался разговор. Она рассказывала о своей семье, а я о своей службе, но аккуратно, чтобы её не пугать жутью  специальной военной операции. Мол, да был там, всё в порядке, правда был контужен чуток и ранен немножко, а вообще наши наступают и скоро война закончится. В автобусе мы продолжали завязавшуюся до того, как он подкатил к остановке, беседу.  Я вскоре узнал, что молодых в деревне ещё меньше стало, уехали на заработки. Наверное, и школу начальную скоро закроют, сообщила Аня, потому что детишек мало.  А народ, как я понял, занимается,  кто, чем может, в основном огородами, скотиной, охотой и рыбалкой.  Впрочем, так было и до моего отъезда. Колхоз-то давно ликвидировали.
   - Одна достопримечательность всё же появилась, - рассказывала Аня. – В лесхозе установили вышку сотовой связи. Запиши-ка мой номер мобильника…
   Мы обменялись номерами телефонов и продолжили непринужденно общаться.   И за разговорами не заметили, что остались в салоне автобуса вдвоем. Люди вышли на остановках в деревнях по маршруту нашего следования. Я заметил это после того, когда автобус, добавив на его давно не мытый левый бок грязи, обогнали два черных джипа. В одном из них я увидел знакомое лицо…
   - Ну, да. Правильно ты его признал, - сказала Аня. – «Цыпа» это. Куда это он с бандюганами своими рванул? Впереди-то только наша деревня…
   С «Цыпой», Пашкой Цыплаковым я познакомился в девятом классе ремневской школы. Это когда нас перевели из ужопинской восьмилетки для завершения обучения в район. Мы с ним подрались в первый же учебный день.  Он задрался, а я ответил. Так как он был слабее меня, то ему досталось тумаков, как говорится, по самое не хочу. На следующий день меня вызвали к директору. И там я познакомился ко всему еще и с его отцом.
   Виктор Васильевич Цыплаков занимал тогда должность секретаря райкома Коммунистической партии и был очень влиятельным человеком. Он грозно со мной поговорил и пообещал, что я вылечу из школы, и буду коровам хвосты крутить в Ужопино, если еще раз посмею обидеть его сына. За время его воспитательной работы со мной, директриса не проронила ни слова, стояла чуть ли не по стойке «Смирно», и испуганно смотрела на Цыплакова, который вальяжно развалился за столом, на её рабочем месте.
   Пашка после посещения отцом школы решил, что теперь меня  можно гнобить. Но при первой же попытке сунуть на перемене исподтишка кулак мне под ребра, получил в ухо. Отцу он не пожаловался, как прежде. А меня обходил с тех пор стороной.
   Цыплаков - младший десятилетку одолел с трудом. Потом, как я слышал, он тунеядствовал и резвился с дружками в районном центре Ремнево. От армии отец его отмазал.
    Когда я отслужил два года, то узнал, что Пашка владелец ресторана «Меркурий» и криминальный авторитет в нашем районном центре. С ним я не пересекался, слышал только, что он возглавляет местных отморозков и промышляет рэкетом. А Цыплаков - старший в начале нулевых возглавил администрацию района.
   До Ужопино оставалось километра три. Два черных джипа снова прокатили возле левого бока нашего автобуса, но теперь в сторону районного центра.
   - Ох, не к добру они тут разъездились, - взволнованно сказала Аня, - чует моё сердце.
   Она еще раз выдохнула из себя это «Ох!» так, как только женщины умеют, и замолчала. Я тоже молчал. А чем говорить, если я не знаю, что происходит, и зачем «Цыпа» наведывался со своими братками в нашу деревню.
   Автобус остановился, как всегда возле клуба. Точнее у заброшенного здания, которое когда-то называлось клубом. Мы с Аней попрощались с водителем, потом друг с другом и пошли каждый к своим домам.
   Калитка была нараспашку, вроде бы  кто-то открыл её в спешке и забыл прикрыть. Во дворе дома ко мне с радостным лаем, гремя цепью, бросился «Рэм». Я его щенком в дом принес четыре года тому назад. Ездил в район по делам каким-то, там его и заметил в канаве возле дороги. На вид щенку было месяца два. Лежит, скулит, а на ноги встать не может. Ударил кто-то, может быть, его или с голодухи сил не было. В общем, взял щенка на руки и привез в Ужопино. Пса я выходил. Кличку хотел изначально привязать к месту, где его нашел, к районному центру «Ремнево».  Но сразу отмел «Ремень», потом и «Рем» и получился «Рэм». Породы он был неизвестной, а вырос большим и очень похожим на кавказскую овчарку. Характер у него суровый, чужаков во двор не пускает. Когда уходили все из дома, то его пристегивали на цепь, не дай Бог на улицу выскочит. Значит, мать с отцом куда-то ушли и, похоже, они торопились, раз не прикрыли калитку. После обнимашек с «Рэмом» я пошел к дому.
   Несколько раз, на войне дом мне снился. Его мой дед строил. Фундамент заложен каменный, бревна толстенные, пять окон по фасаду и простоит он еще лет сто. Я оставил  рюкзак на крыльце, и пошел по периметру дома. Несколько раз прикасался к родным стенам рукой, вроде как здоровался. В огороде было топко, весна-то  о себе недавно заявила, и поэтому туда не пошел. И услышал голос матери:
   - Гордей! Вроде как Никола приехал! Вон, смотри… Рюкзак на крыльце.
   Я обогнул угол дома и увидел своих родителей. Вначале и не заметил, когда обнимались и целовались, заплаканное лицо мамы. Только когда в горницу вошли, я понял, что она недавно плакала.
   - Мам, что стряслось-то? – спросил я.
   - Жорку Тихонова убили, - услышал я сквозь её всхлипы.
   Семья Георгия Тихонова жила в третьем доме по улице от нашего. Когда колхоз был, он трактористом работал. После его развала и ликвидации, Георгий попытался фермерством заняться. У них с Татьяной трое детей, их кормить и одеть надо. А Жорка работы не боялся, за всё готов был взяться, лишь бы в семье достаток был.
    Земли власти выделили фермеру мало. Картофель, который он решил выращивать на продажу, оптовики покупали у него за копейки. Если бы надел дали побольше, то, может быть, хозяйство и выжило. А так оказалось не выгодным. Через два года Жора на это дело наплевал, и устроился на работу в лесничество. Участок леса, за которым ему поручили присматривать, начинался за околицей нашей деревни. А семья его как-то зажила лучше.
   - Цыплаковские приезжали, - пояснил отец. – Вначале мы выстрел услышали… А потом Танька так закричала, что вся деревня, похоже, что услышала. Ну, мы с матерью и побежали узнать, что там стряслось. Увидели, как от дома Тихоновых два джипа отъезжают. Зашли во двор, а там Жорка убитый лежит… И Татьяна вокруг него убивается…
   - В район-то позвонили? – спросил я.
   - Да, позвонил кто-то из соседей. Витька Егоров оттащил Таньку от Жорки. Не трогай ничего, говорит ей, сейчас полиция приедет. Люди не расходятся, Татьяну утешают, и ждут полицейских. А матери плохо стало, ну, я её и повел до дома. Сейчас вот валерьянки накапаю…  Полегчает...
   - Мам, пап, я к Тихоновым схожу, - сказал я. – Может, чем помогу.
   Жорку убили бандиты «Цыпы», размышлял я по дороге к дому Тихоновых. Я же видел его в джипе. И Аня видела, как цыплаковские бандиты ехали в нашу деревню. А потом мы с ней видели, что они поехали в сторону райцентра. Надо дождаться полицию и рассказать об этом. Вот только полицейские, а может быть, и следователь приедут в Ужопино часа через полтора.
   Возле Жоркина дома толпились мои односельчане. Я поздоровался с ними и вошел во двор. За спиной услышал, как люди начали обсуждать моё появление: «Ой, глядите-ка… Это же Коля!», «Николай с войны вернулся», «Слава, Богу, что живой!»
   Убитого Жорку уже прикрыли какой-то цветастой простыней. Рядом с его телом лежал топор. Видимо с ним он и пошел на бандитов. Растрепанная и зареванная Татьяна сидела на ступеньке крыльца. Надя  давняя её подруга и соседка, приобняла её, и говорила какие-то утешительные слова, и время от времени смахивала со своего лица слезы. Витька Егоров, муж Надежды  курил, прислонившись к перилам. Мы с ним дружили с детства. Не случись эта трагедия, он бы бурно радовался моему возвращению. А сейчас просто кивнул головой. Мол, вижу что приехал, да другие тут дела. К Татьяне, Жоркиной жене… Вдове… Не полез я в этот час с расспросами. Она уже не плакала. Съежившись, словно загнанная зверушка в угол, Таня, не мигая смотрела на укрытое простыней тело мужа. Я присел на колоду возле поленницы…
   Как я и предполагал, милицейский «УАЗик» подъехал к воротам дома Тихоновых часа через полтора. Из машины вышли двое полицейских, один из них младший лейтенант, второй был в звании сержанта, и при нем был короткоствольный автомат. Следом за ними появились гражданин в цивильной одежде  и еще один, судя по форме синего цвета, следователь. У гражданского мужчины в руке был чемоданчик и понял, что это эксперт – криминалист. Он надел перчатки и склонился над телом убитого. Следователь тоже присел на корточки возле Жорки, и о чем-то переговаривался с экспертом. Из-за их спин, теперь Татьяна не видела тело мужа. Она зарыдала. Надя крепче прижала  её к себе. Витька закурил очередную сигарету.
   Младший лейтенант снимал на камеру всё, что ему казалось важным. Наверное, он оперативный уполномоченный.
   -Когда же вы этого Пашку-паразита посадите! – вдруг закричала Надя, развернувшись в сторону стражей порядка. Следователь встал и пошел в сторону Надежды.
   - Какого Пашку? – спросил он, подойдя к крыльцу.
   - Какого- какого? Цыплакова Пашку! – с надрывом в голосе ответила Надежда. – Весь район от него и его бандитов стонет.
   - Вы видели, что это Цыплаков убил Тихонова? – Следователь пристально смотрел на Надю. – Молчите. Значит, не видели…
   - Я видел, как в направлении Ужопино ехали два черных джипа, - сказал я, так был недалеко от крыльца и слышал вопрос, а затем и рассуждения следователя. – В одном из них сидел Павел Цыплаков. Потом эти джипы проехали мимо автобуса, в котором я ехал в деревню, в сторону Ремнево.
   - Коля, - окликнул следователь младшего лейтенанта. – Подойди сюда. Запротоколируй свидетельские показания вот этого гражданина. – Отдал он распоряжение, когда оперативник подошел к нам. – Отставник? – это он понял по моему одеянию. Затем кивнул головой, мол, всё знаю и понимаю. И пошел в сторону убиенного Жорки.
   Младший лейтенант пригласил меня в «УАЗик», где я после его расспросов и расписался под протоколом.  Следователь уже опрашивал народ. А вот и машина скорой помощи подкатила. Сейчас тело Жорки увезут в морг. Слез в доме Тихоновых еще будет много. К тому же скоро дети из школы прибегут. Я отправился к своему дому. Моя помощь сегодня не потребуется.
   Отец затопил баню и к моему приходу она уже приготовилась. Сколько раз мечтал на передовой попариться в нашей баньке. А вот сейчас сижу на полке, греться-то греюсь и потом обливаюсь, да не в радость. Даже веником не захотелось хлестаться. Помылся, водой окатился… И на этом завершил банные процедуры.
   За столом сидели молча. Так, изредка что-то друг другу говорили. Мать порой всхлипывала и крестилась. Мы с отцом выпили все же по паре стопок. Первую за моё возвращение, вторую – за победу над фашистами.
    «Рэм» оповестил о том, что кто-то вошел двор. Голос-то у него не хилый. Так, что мы услышали. Службу он исполнил, но без злобы. Потому что это был Витька Егоров, а он для «Рэма» свой. Друга я увидел в окошко и вышел из дома на крыльцо его встречать.
   Мы обнялись, прошли в дом и сразу к столу. Мать захлопотала и вскоре перед нами стояла и закуска, и бутылка батиной самогонки. Старики мои тоже присели к столу. Ждали они, что Виктор расскажет.
   - Валентина приходила, - сообщил Виктор. – Уколы какие-то Татьяне сделала. Сейчас она спит. Валя сказала, что сегодня у неё в доме заночует. А дети её у нас,  Надя  с ними.
   Валентина Субботина работала в медпункте, пока его не прикрыли. В районе посчитали, что он нам не нужен. А Валя теперь, вроде как нештатный фельдшер на деревне. Не отказывает она людям, в особенности старикам. Одному давление замерит, другому прописанный врачами в ремневской поликлиники укол сделает, не наездишься ведь туда, третьему –  расскажет какие таблетки попить. В общем, волонтер местный наша Валя.
   Потом мы с Витьком говорили о войне. Меня призвали в феврале двадцать второго, а его когда объявили частичную военную мобилизацию. Он пришел с фронта после ранения полгода тому назад. Ногу ему медики собрали, повезло, как он сказал, что не ампутировали. Виктор и сейчас, как я заметил, прихрамывает на правую ногу. Ему интересно, как там наши бойцы укронациков бьют. Я рассказал ему и как мы бьем, и как нас.  Батя с нами сидел, в разговор не встревал, только хмыкал иногда и головой покачивал. Захмыкаешь тут от услышанного. Потом встал, принес еще одну бутылку самогонки. Подметил он, что первая нас под разговоры про войну не проняла.
  - А за что они Жорку-то убили? – конечно же, я задал этот вопрос Виктору.
  - Надо будет завтра Татьяну расспросить, - ответил Виктор. – А я только знаю, что «Цыпа» несколько раз приезжал к дому Тихоновых. О чем у него разговор с Жоркой  был мне не ведомо. Не в курсах я. Говорю же, Таньку спросить надо.
   «Рэм» опять залаял, но теперь злобно. Я вышел из дома и пошел к воротам. Открыл калитку и увидел начальника районного отделения полиции. С Симаковым Сергеем Викторович мы были знакомы.
    Ну, кто же в районе не знает начальника местной полиции. Разве что дети малые. Он был опером, а потом и вдруг пошел вверх по карьерной лестнице. Сейчас передо мной стоял уже майор Симаков. Ростом он с меня будет, а раздобрел не в меру и не по годам. А мы с ним одногодки, в одной школе учились. Это я помнил.
   - Разговор есть Николай Гордеевич, - после сухого «здравствуйте» сказал он.
   Я не стал приглашать его в дом, а вышел на улицу, предусмотрительно плотно прикрыв калитку, за которой бесновался «Рэм». Было у меня предположение, о чем пойдет речь. И не ошибся.
   - Ты точно видел Павла Цыплакова в джипе? - первым делом спросил Симаков.
   - Не только я, - ответил я ему. – Со мной в автобусе Аня Вострикова ехала. Она его тоже признала. Так, что не обознался…
   - А вот Павел Цыплаков сообщил мне, что во время убийства Георгия Тихонова был в ресторане «Меркурий», - перебил меня майор. – Там его видели  и персонал, и посетители. Что на это скажешь?
   - Давай сделаем так, - после паузы продолжил Симаков. – Мы в ходе расследования убийства разберемся, обязательно разберемся, что произошло на самом деле, что за джипы приезжали к дому Тихонова, и вообще, были ли они здесь или нет. А ты завтра с утра давай к нам в отделение. И к следователю… Напиши заявление, что, ошибся, мол, не можешь точно утверждать, что в джипе был Цыплаков-младший. Договорились?
   - Нет, не договорились, - ответил я. – А в  протоколе все верно записано. А кто в Тихонова стрелял,  Пашка или кто-то другой из его шпаны, разбирайтесь.
   У Симакова передернулось лицо. И глаза накрыло какой-то поволокой, наверное, от злобы на меня. Не привык он к возражениям, отметил я. Власть! А она, эта власть – испытание для человека. Вот только почему-то большинство их тех, кто до неё добирается, становятся беспринципными, жадными до денег и не внимательными к нуждам людей, а то и вовсе в скотину превращаются.
   - Подумай, до утра время есть.
   После этих слов майор Симаков направился к своему черному рендж роверу. У бандитов, полиции и  еще у кого черные джипы в районе, подумал я, глядя ему вслед. Демонстрируют что ли наличием таких вот авто свою принадлежность к касте неприкосновенных в районе?
   - Чего хмурый такой? – спросил Виктор, когда я вошел в дом.
   Я пересказал ему разговор с начальником полиции. Еще посетовал на то, что рассказал, с дуру, Симакову про  Аню Вострякову. Ведь запугать её могут, принудить говорить то, что надо следствию.
   - Позвони Ане, - посоветовал Виктор, - предупреди. Номер телефона у тебя её есть? Есть! Хорошо. И мой номер забей в смартфон. Мало ли что. А приезд Симакова мне, к примеру, понятен. Папа «Цыпы» уже включил властные рычаги и связи. Пашку же отмазывать как-то надо после убийства Жоры.   
   Друга я проводил, когда уже смеркалось. Отец с матерью ушли отдыхать после такого событийного дня. А я всё сидел в горнице, перебирая в памяти всё, что сегодня случилось. Потом вспомнил, что надо позвонить Ане. Она рассказала, что и к ней Симаков  приезжал, сама хотела мне звонить.
   - Я на своём стояла, - говорила она. – Был в машине Пашка, я видела его. Симаков и уехал. А сердитый такой был…
   Света я не включал, сидел в сумерках, так лучше думалось. Часа два прошло. Опять залаял «Рэм». Снова пошел к воротам, приоткрыл калитку. И увидел «Цыпу». Он ухмылялся.
   «Цапа» ростом мне чуть выше мочки уха. А шея у него, как у быка. И плечи у Пашки покатые и объемные. Накачался «Цыпа» в спортзале, наверное... На нем демисезонная утепленная куртка, явно не российского пошива. А ботинки у него, всегда не чищенные, предположил я.
   - Здорово, герой! – заговорил «Цыпа». – Вот узнал, что ты вернулся. Решил поприветствовать участника эсвэо. Да и перетереть с тобой одну тему надо…
   - Разговора не будет, «Цыпа». К тому же, знаю, о чем разговор поведешь. Был тут до тебя один господин. Поезжай туда, откуда приехал.
   Я начал было закрывать калитку, но «Цыпа» ударил по ней ногой. Дверь вырвалась из моей руки и распахнулась. «Цыпа» по инерции начал  вваливаться в проём. Мой удар получился в точности по науке ротного – снизу, наотмашь открытой ладонью, по диагонали в голову. Я попал ему в ухо, как когда-то в девятом классе. Ну, так получилось. Пашка сел на задницу. К нему на помощь уже бежали два «быка» из его свиты. Я захлопнул дверь и задвинул щеколду.
   Пошел к дому, не предполагая, что такое может произойти в следующие секунды. Три пули вспахали газон во дворе, совсем недалеко от меня и «Рэма». Забор у нас дощатый. Стреляя по нему, бандиты, конечно, пробили насквозь доски. Надеялись они испугать меня…  Или зацепить! Я пригнулся и зигзагами побежал к дому. Уже с крыльца отдал команду: «Рэм», ко мне!» Мы с псом заскочили в сени. Я быстро закрыл входную дверь и щелкнул задвижкой.
   Отец уже стоял посередине горницы. Он даже штаны не надел, выскочил из спальни в трусах и майке. Мать тоже вышла сюда же в ночушке.
   - Батя, цыплаковские приехали… Думаю, что по мою душу, - скороговоркой сказал я. – Ружья и патроны там, где всегда?
   Получив утвердительный ответ, я открыл шкаф, извлек из него две коробки  с патронами, двуствольный «ИЖ» и многозарядный ТКМ… Не обращая внимание на оханья и причитания матери, я начал отдавать распоряжения:
   - Батя, вставай в проем между окон. Держи двустволку и вот к ней патроны, в коробке. Если предпримут нападение на дом - стреляй, не задумываясь и, не беспокоясь о здоровье бандитов. Мама, давай-ка схоронись за печкой, и «Рэма» возьми туда с собой. Держи его за ошейник. А я на чердак.
   На всё-про всё, с учетом успокоительных слов для матери, у меня ушло минуты полторы. Уж на чердаке я отстегнул магазин, посмотрел на верхний патрон, он был заряжен дробью. «В самый раз», - оценил я. Затем открыл окно чердака и изготовился к стрельбе. Оказалось, что вовремя. Через забор перелазил один из бандюганов «Цыпы». Я вскинул ружьё и нажал на курок.
   Дробь ударила чуть ниже корпуса цыплаковского битюка. Через секунду его с забора, как ветром сдуло. Еще через минуту зазвонил мой телефон. Высветился номер Витьки. Я включил громкую связь, продолжая наблюдать за двором и той частью улицы, которая мне была видна с чердака.
  - Чего там у тебя за шум, - услышал я его голос. – Ага, всё понял, сейчас мужикам позвоню и к тебе. Точнее в канаву. Ну, ту, что напротив вашего дома для слива дождевой воды. Я в ней залягу справа от твоей позиции. Держись, сейчас иду.
   Фонари на улице горели хоть через один, а все же чуть-чуть освещали площадку перед воротами дома. По крайней мере, я видел, что там происходило. Бандиты стояли возле джипа и о чем-то переговаривались. Я увидел и «Цыпу». Он в возбуждении, размахивал руками, и вот, гад, показывал своим братанам на чердак, откуда я сделал выстрел. Засек он мою лежку.
   Справа грянул выстрел. Цыплаковцы укрылись за джипом. Еще один хлопок, и следом второй. Наверное, мужики наши пришли на подмогу Виктору. И мне в помощь. Ружья-то в каждом почти доме, охотой здесь издавна промышляли.
    От джипа отскочил один вражина. Ёпрст! У него автомат! Я прицелился… Выстрел! Бандюган схватился за бок. А из автомата он все- таки пальнул очередью в направлении, где был Виктор.
   Я не отключал громкую связь на смартфоне и слышал, как Витька закричал: «Серегу ранило!». Так, а это кто перебежками через дорогу перемещается? Цыплаковцы открыли огонь. Человек упал… Нет, упала… Это же Валентина наша фельдшерица ползет на помощь к раненому Серёге. Вон и сумка за ней волочится, наверное, с медикаментами и бинтами.
   Так, сейчас вызову огонь бандитов на себя. Или, если получится, шугану их. Я начинаю стрелять по джипу. В магазине осталось восемь патронов. Я выстрелил три раз подряд. Стекла в джипе, думаю, вдребезги. Мужики из канавы тоже открыли огонь из ружей. Ага, заползают цыплаковцы в рендж ровер. Вижу «Цыпу». Прицеливаюсь по его корпусу, ниже поясницы. Плавно нажимаю на курок. Он дернулся, аж, прогнулся в спине, и все же карабкается в салон. Взревел мотор, я это услышал. И джип исчез из моего обозрения. Уехали они!
   Ё-моё! Я вроде, как с войны вернулся…  А тут контрнаступ, отражение атаки противника, «тресотый» в наших рядах, Валентина на помощь ему ползет… Кстати, нашу санитарку также звали, Валя. Я опять на передовой… Да?
   Мои родители оказались не дисциплинированными. Я застал их возле окна, через которое они пытались увидеть, что творится во дворе. Отец уже надел штаны, а мать  была в халате. И страха на их лицах я не увидел. Даже мама не причитала, как прежде. Вопрос мне уместный задала:
   - Так чё, мы их победили?
   -  Победили, мам, победили… Пойду, разузнаю, что там, да как, - ответил ей. И попросил своих стариков:
   - Из дома, пожалуйста, пока не выходите. Пожалуйста! И «Рэм» пусть в доме будет.
   Сереге Смирнову зацепило левое плечо. Пуля сквозь мягкую ткань насквозь прошла. Валя его уже перевязала, к тому времени, когда я подошел к мужикам. Они сидели на краю сточной канавы и курили. Мы также там после боя дымили. Отважные наши деревенские мужики. Они, действительно, отважные. Бандитов не испугались, в бой с ними вступили. С ружьями против  вооруженных братков боевыми пистолетами и автоматами!
   - Коля, так они тебя конкретно убивать приехали, как Жорку, - начал разговор Серега Смирнов. Он не ушел домой после перевязки. В запале Серёга еще, после того, как лихо повоевал. – И ведь они без опаски стрельбу здесь устроили. А? Что думаешь?
   - А чего им опасаться, - услышал я голос Виктора. – Папа у «Цыпы» кто? Правильно, глава администрации района. Не только чиновники под ним ходят, но и правоохранители, и судья района. Он нукеров угодных себе назначает на посты во власти. Других при нем нет Правитель, блин!
   - Так, мужики, - сказал я, - спасибо вам за помощь… А завтра полиция нагрянет. Думаю, с рассветом здесь будет. И слушайте, что скажу. На позиции в канаве вы не лежали, из ружей не стреляли. Ну, мол, выстрелы слышали. И всё. А то нас обвинят в беспричинном нападении на граждан, которые приехали в Ужопино поприветствовать Николая Петрова, возвратившегося с эсвэо. Стрелял я один, защищал свой дом и родителей от нападения бандитов. Валя, у Сереги плечо заживет без обращения в больницу с огнестрелом? Да! Заживет, значит. Ну, и славно. Серега, ты как? Потерпишь? Хорошо! Так и порешим. А сейчас давайте расходиться будем. Да, и родным накажите, что говорить следует.
   Пришел домой, выпустил «Рэма» во двор. Мама ушла в спальную, отец сидел за столом, меня дожидался.
   -Ну, и чё, там… Как мужики? Все целы? – начал расспрашивать меня батя.
    - Серёгу Смирнова зацепило слегка… Валя Субботина перевязку ему сделала. Всё в порядке. Помогли нам соседские мужики… Всегда знал, что стоящие в Ужопино люди живут, - рассказал я отцу, как с мужиками поговорил.
   - Самогонки выпьешь? – предложил он.
   - Нет. Ты выпей, а я не буду. Надо с мыслями собраться. Утром полицию жду.
   Отец выпил рюмку самогонки, крякнул. Закусывать не стал. И ушел спать. Я достал из ящика комода листы писчей бумаги, и шариковую авторучку. Сейчас напишу объяснительную для полиции и пойду немного отдохну. Завтра в спешке, могу что-то упустить. Суета здесь будет. И вообще, следователь может всё что угодно написать, бумага-то всё вытерпит.
   А перед тем, как приняться за объяснительную, я позвонил Ане.
   - Были они у нас,- рассказала Аня. В голосе её волнения не было. – Муж и свёкор с ружьями вышли к бандюганам. Они и уехали.
   Ну, и чего ей волноваться. Замуж она вышла за Сашку Чернова. А он с детства не из пугливых был. По школьным годам его помню. Здоровый вымахал. И срочную в десантуре служил. Такой долго думать не будет. Намахнет из двух стволов сразу. Да и дядя Петя, свекор Анны один из знатных охотников в нашей деревне, и тоже не робкого десятка.
   Закончил писанину, когда за окном рассвет занялся. Прилег здесь же в горнице, на диване. Не спалось. Как-то я не мирно с войны приехал. В поезде с грабителями схватился. В военкомате чуть было военкому морду не набил. А здесь опять война, в бой вступил с бандой «Цыпы»… Да, ладно… Не впервой… Выдюжим!

(продолжение следует)