Глава 12. Литвиненки. Усть-Лабинская тюрьма

Мамины родители, а наши дедушка (Литвиненко Федор) и бабушка жили на хуторе Первомайский (севернее Батуринки). У него было 8 дочек и ни одного сына. Самая старшая Христина (наша мама), вторая по возрасту Даша, Маруся (самая младшая), Вера. Остальных не помню. В 1929 году они, чтобы избежать высылки, со всеми кулаками, переехали в станицу Фастовецкую. Там дедушка в местном колхозе работал сторожем на огороде. С ними переехала и их дочь Вера, потом она работала в огородной бригаде. Дом они заняли заброшенный кулацкий (таких домов в то время было много).  Летом в 1930 году, после того, как мы с моей сестрой Верой и бабушкой Евграшихой ушли на Журовку, папа с мамой и двумя девочками Шурой и Марусей тоже оставили Киевку и переехали, а точнее пришли пешком, в Фастовецкую к Литвиненкам. Они сами кое-как приютились и влачили жалкое существование, но всё-таки согласились принять дочку с зятем и двумя детьми.
По дороге из Киевки папа поймал бродячую лошадь (были такие бесхозные лошади в период коллективизации). А может, она из тех, которых в то время в массовом количестве обрекали на смерть (расстреливали, как «сопатых», и некоторые из них удирали и бродили по степям). В Фастовецкой он раздобыл сбрую и бричку и работал на ней, подвозил грунт на чеки, строящегося в то время в Фастовецкой рыб-питомника. И этим заработком кое-как содержал семью. 
Так они прожили в Фастовецкой до зимы начала 1931 года. А потом по чьему-то докладу папу арестовали за то, что он сбежал из Киевки и этим «увильнул» от очередной высылки кулаков Киевчан на Урал на лесоразработки. Отправили в Усть-Лабинскую тюрьму. Месяца через два его вызвали на суд (тройки тогда были). Спрашивают:
- Убивал кого-нибудь?
- Нет!
- Воровал?
- Нет! – отвечал отец.
- Иди на все четыре стороны!

В то время я ни с Верой, ни с Дусей, ни с родителями письменной связи не имели (боясь гонений и арестов) и не знали, кто где живет, и вообще живы они или нет.
После Устьлабинского суда папа пошел через Кореновку, хотел попасть на хутор Журовку к Дусе. Но на хуторе его обнаружили активисты (к Дусе он не дошел), арестовали и отправили опять в Усть-Лабинскую тюрьму. А там таких людей было набито битком. И этих обездоленных варвары ничем не кормили, обрекая на голодные муки. Кормились подаяниями сочувствующих, которых было мало. Люди умирали пачками. По 10-20 трупов выносили ежедневно. Папе как-то стало плохо, он потерял сознание, и его посчитали мертвым, вынесли с трупами и бросили в яму. «Я, – рассказывал он тете Усте,  – пришел в сознание. Почувствовал, что что-то тяжелое навалено на меня. С трудом вырвался из трупов и ночью убежал из этой адской ямы-могилы».