143

Маняша несмело вошла в свой двор. Постояла... Думала, что уже никогда не вернётся. Но не прошло и месяца - как снова здесь.

Месяц... А сколько всего произошло. Вздохнула. Хватит об этом. Устала. До тошноты переживала и пережёвывала. Теперь надо начинать жить. Не с чиста и не с нова, этак не получится - вся обляпанная, а просто жить.

Увидела отцов топор - в углу валялся. Не часто он брал его в руки. Теперь уже никогда не возьмёт. Заплакала горько по отцу и матери. Нет их больше на белом свете. Но и слёзы были недолги. Хватит, вытерла мокрые щёки ладонью.

Заглянула в сараи. Нет коровы. То ли вообще нет, то ли в стаде - неясно. Сердце холодом ожгло. Если не сохранили корову, худо будет.

Свинья хрюкает в закутке. Траву обглоданную пятачком перебирает. Рядом копошатся мелкие поросята. Свинья - это хорошо, но главное - корова.

Пора... Страшилась заглянуть в хату. Что увидит? Потому что и корова, и свинья главные и важные до тех пор, пока есть дети. А детям надо есть. А без детей всё теряет смысл. Становится пустым.

Скрипнула дверью...

Не лежанке сидели мал-мала. Нютка мыла Митьку в кадке на полу. Целы... Глазки распахнули навстречу. Смотрят и не верят. Или не узнают?

- Маняша! - закричали разом, затопали, потянули навстречу руки. Обнять, подержаться, схватить, чтобы больше никуда не ушла.

Позади всех ковылял Митька, оставляя за собой мокрую полосу.

Рыдания сотрясают. Но нет! Держаться. Не реветь. И так слишком много слёз видели эти дети. Хватит.

- Соскучились? - спросила, изображая радость. - Я же обещала прийти.

- А ты больше не уйдёшь?

- Никогда! Всё, находилась. Теперь буду только с вами.

Долго не могли успокоиться, разомкнуть объятия.

- Вы чего такие чумазые? - пробежала пальцами по детским носам и щекам.

Заулыбались белозубыми ртами.

Оглянулась чуть растерянно: с чего начать?

А чего теряться-то в своей хате? Известно с чего: с печки да с каши.

- Так, Нютка, веди пока мал-малу во двор играть.


На дымок потянулись люди.

Перво-наперво пришла старая бабушка-соседка. Принесла каравай тёплого хлеба.

- Это ты вовремя, - порадовалась Маняша. - Заходи.

- Не прогонишь? - спросила с порога.

- С чего бы? - удивилась молодая хозяйка.

- Да матка твоя во двор нас не пускала. Кричала, что мы на неё порчу наслали.

Маняша нахмурилась. Но что теперь говорить об этом!

- Не прогоню. Рада тебя видеть. Луша вернулась?

- Нет, Маня. Уж и я сомневаться стала, увижу ли.


После обеда заскрипели колёса телеги и остановились под окном. Маняша выглянула – сельский староста, дед Василий.

- Вот, девка, мир выделил тебе мешок муки на первое время. Есть куда припрятать, чтобы мыши не сожрали?

- Не знаю... Смотреть надо.

- Ладно, пришлю человека - поможет.

Оказалось, и присылать не надо. Сам приехал. Целый воз дров привёз.

- Здорово, Панкрат.

- О, Василий Иваныч, и ты тут? Маньша, куда брёвна скинуть? Иди покажи.

- Что за брёвна? - поинтересовался дед.

- Да это я старый сарай сломал, вот и дрова им будут на зиму. А себе-то я заготовил. Хватит всем. Вынеси попить, Мань.

Хорошо, что осталась вода на дне ведра.

Напоила Панкрата, схватила вёдра и бегом к колодцу.

Барин... Сердце чуть не оборвалось.


Владимир Осипович увидел стройную девку, решил прогарцевать мимо, пугнуть чуток, едва задев. Но... узнал.

- Манька! А говорили, что ты утопилась.

- Не, барин, живая.

- Тебе, паскуде, я обещал устроить хорошую жизнь! - осенило воспоминание.

- За что? - блеснули притворным удивлением глаза.

И правда, за что? Стоял разинув рот, думал. В голове неясное мельтешение, никак не может ухватиться за что-нибудь.

- Это, наверное, не мне, Владимир Осипович, - рискнула, глядя на его слегка обалдевшее лицо.

- И то правда. Слышь, Мань, может, придёшь сегодня? - махнул рукой в сторону дома на берегу.

- Так я же старая уже, барин!

- А-а-а. Ну иди, - повернул коня, запылил дальше.


Поздно вечером, когда сытые и чистые мал-мала довольно сопели на полатях, а Нютка изо всех сил старалась держать открытыми слипающиеся глаза, в дверь постучала ещё одна, нагруженная корзинами, гостья. Соня.

Скинула в угол. Выпрямилась. Молча посмотрела на хозяйку. Молчала и Маняша.

- Чаем не угостишь?

Маня смутилась сначала, бросила взгляд на глиняные кособокие кружки, но потом...

- Из липового цвету ладно будет?

- Ладно. Я и сахару принесла, - кивнула в сторону корзин.

До позднего вечера сидели, говорили. И чай душистый липовый этому тоже поспособствовал.

- Вину чувствую перед тобой... и сама не понимаю, в чём причина...

- София Павловна, лежала я в лачуге Несупы, рассматривала стенку, и тоже искала вину. Сначала много виноватых находилось. И отец, и мать, и барин, и барыня, и жизнь, и судьба. Потом и сама себе в конце очереди привиделась. И привиделась ещё подружка Луша, взяла меня за руку из дальнего края виноватых и поставила впереди. Чего ходить, искать вину где-то? Вот я так теперь рассуждаю: неужели у меня не было другого пути, кроме как поддаться? Тогда казалось, что не было. Но Луша вразумила... есть.

Помолчали.

- Проживёте?

- Не пропадём, София Павловна. Одна бы пропала, а с людьми - нет.