Глава 4-7

7

Левенцов помыл оставшуюся после обеда посуду и замер в нерешительности. "Вернуться в библиотеку или провести экскурсию по квартире?" - задумался он. Читать книги больше не хотелось. И пить в одиночку чужой коньяк уже тоже не было причины: таблетки обезболивающего лежали в библиотеке на письменном столе рядом с графином с водой. Кухня трёхкомнатной "сталинки" его не впечатлила: она казалась несколько меньше привычной Левенцову в двухкомнатной квартире Татищева в современной девятиэтажке. Или это было обманчивое впечатление тесноты из-за высокого потолка и обилия кухонной мебели: у Скобцевых был целый кухонный гарнитур, в котором кроме обеденного имелись ещё пара рабочих столов и несколько навесных шкафчиков, а у Татищева посреди кухни сиротливо стоял стандартный раздвижной стол и пара деревянных табуреток.
Решив всё же не нарушать правил гостеприимства, Левенцов вернулся в библиотеку. "Завалиться что ли спать?" - подумал он и осторожно, чтобы не потревожить больное ухо, прилёг на диван. Вкус выпитого за обедом кофе внезапно напомнил ему о многочисленных пробуждениях в постели Людмилы Николаевой. Та тоже готовила по утрам кофе из молотых зёрен. Правда варила она его в турке на огне газовой плиты, а Скобцевы - в шикарной импортной электрической кофеварке. Сам Левенцов со студенческих времён предпочитал вкус бразильского растворимого кофе из банки с изображением индейца. Он не разделял пренебрежения сокурсников, а позднее, различных снобов к сладкому растворимому кофе, всегда пил его с наслаждением из обычных чайных кружек и не видел ничего привлекательного в мизерных порциях горького молотого кофе, оставляющего крупинки на языке и осадок на дне маленьких кофейных чашек. Но в среде советской интеллигенции пить растворимый кофе почему-то считалось неприличным.
Уснуть Левенцов так и не смог: пару часов он мучился от боли в раненом ухе и маялся от безделья. Боль он мужественно терпел, не желая глотать таблетки, а с бездельем пытался бороться чтением книг. Книги помогали слабо, Вячеслав вставал, брал с полок то одну, то другую, но сосредоточиться на их содержании не мог. В одной из книг он с удивлением обнаружил отзыв Вениамина Каверина о Константине Паустовском:
"Я страшно завидую Паустовскому. Завидую тому, что тот никогда в жизни не солгал. Ни одной фальшивой строчки нет в его творчестве".
Мнение Каверина почти полностью соответствовало впечатлению самого Левенцова. Однако Вячеслава после утреннего прочтения повести "Чёрное море" грызло одно необъяснимое обстоятельство. Главным героем повести был вовсе не лейтенант Шмидт, а некий писатель Гарт, образ которого Левенцов идентифицировал для себя как описание известного писателя-романтика Александра Грина. Каково же было удивление Левенцова, когда в конце повести Гарт неожиданно посетил могилу Грина! Левенцов не мог объяснить подобную несуразицу. Более того, в "Чёрном море" кроме Александра Грина под своими подлинными именами упоминаются и несколько других известных русских писателей. Кто же такой Гарт, удивительно совпадающий по внешности, биографии и тематике с Грином? Левенцов о таком русском писателе никогда не слышал!
- Нельзя объять необъятное, - философски рассудил Вячеслав и стал искать книги Гарта в обширной библиотеке Скобцевых, но нашёл только сборники произведений американского писателя Фрэнсиса Брет Гарта, писавшего вестерны и занятные истории о золотоискателях Калифорнии.
В конце концов, боль в раненом ухе заставила Левенцова принять одну из таблеток, оставленных Алевтиной Владимировной. Через какое-то время, лёжа на диване и прислушиваясь к утихающей боли, Вячеслав заметил, наконец, что в комнате кроме книжных шкафов и полок, письменного стола и кресла имеется массивная тумба, на которой стоит большой цветной телевизор. Портить себе настроение новостями в столице Левенцов не хотел, но на полочке под телевизором он разглядел переднюю панель японской видеоприставки! Заинтригованный, он подошёл к тумбе, раскрыл дверцы из тёмного стекла и увидел две внутренние полки, заставленные видеокассетами.
- Ничего себе! - невольно воскликнул Левенцов. - "Это я удачно зашёл!" - процитировал он Жоржа Милославского, обаятельного вора из кинокомедии "Иван Васильевич меняет профессию".
Учитывая обстоятельства, приведшие его в эту квартиру, Левенцов отверг кассеты с концертами популярных групп и исполнителей, кинокомедии и военные драмы, остановив выбор на боевике "Кровавый спорт" с Ван Даммом в главной роли. Эх, если б он в студенческие времена не бросил занятия каратэ в одной из полулегальных в те времена секций, может, не пришлось бы Алке Скобцевой его спасать. Но деньги срочно понадобились на фирменный джинсовый костюм, потом на кассетный магнитофон, потом предложили афганскую дублёнку... Вместо занятий каратэ пришлось ходить вагоны разгружать.
Фильм Левенцов до конца не досмотрел, потому что банальным образом уснул.

- Я люблю тебя, Славик! - шептала Людмила, горячими руками распахивая рубашку Левенцова и опрокидывая его на жёсткий матрац кровати, на неровные складки одеяла. Она решительно скинула цветастый халат, под которым оказалось пышное голое тело, давно и подробно знакомое Вячеславу, и легла рядом. Бесстыдно-жадные женские губы стали бродить по обнажённой груди Левенцова. Длинные мягкие волосы густой завесой скрывали лицо, щекотали кожу Вячеслава и дурманили запахом жасмина.
"Как это Людмила умудрилась так быстро поменять причёску? - удивился Левенцов. - У неё же всегда была короткая стрижка: "химия", жёсткие кудри".
Нетерпеливые руки стянули с него трусы, стройная женская фигура со стоном оседлала его, перед глазами мячиками запрыгали маленькие женские груди с напряжёнными кнопками сосков. "Это не Людмила! - понял Левенцов. - У той четвёртый номер, и она полнее этой страстной наездницы". Темп "скачки" нарастал, частота и громкость стонов увеличивались, и Вячеслав понял, что уже не спит, что всё происходит в реальности, но остановить происходящее не мог и не хотел. Страсть, как всегда, захватила его целиком, подавила разум. Её накал был столь велик у обоих любовников, что финал не заставил себя долго ждать. С последним протяжным стоном женщина плавно опустилась на грудь Вячеслава, мазнула горячими сухими губами ему по щеке и, тяжело дыша, откинулась навзничь в сторону.
В комнате царил полумрак, потому что за окном был уже поздний вечер, экран давно отключившегося телевизора тёмен, а свет в люстре и настольной лампе на письменном столе никто не включал. Только блики качающегося на ветру за окном фонаря на столбе да слабый свет за приоткрытой дверью в коридор разгоняли мрак. Но Левенцов уже осознал, где он, и догадался, кто его только что фактически изнасиловал.
- Почему так? - отдышавшись, спросил он.
- Не могла больше ждать, - спокойно ответила Алла. - Весь день только и думала об этой минуте...
- Ты же сама меня отшила!
- Тогда быть просто любовницей мне было мало, банальный служебный роман меня не устраивал.
- И что изменилось?
- Всё! Я изменилась, жизнь изменилась. Теперь я не жду принца на белом коне или журавля в небе, а беру то, что могу, довольствуюсь синицей в руках.
- Не понял, - буркнул Левенцов, - как и когда я из журавля вдруг превратился синицу?
- Превратился не ты, Славик, а я, - ответила Алла. - Мои потребности снизились. Из принцессы, мечтающей выйти замуж за любимого принца, я стала обыкновенной женщиной, понявшей, что принц её не любит и в жёны никогда не позовёт. А вот я тебя, Славик, полюбила, наверно, в первый же день, как увидела. Всё о твоих любовных похождениях мне рассказали "добрые люди". Уволившись из конструкторского бюро, я надеялась избавиться от безответной любви. Но, увидев тебя вчера, поняла, что "болезнь" осталась. Может, теперь, когда "лекарство" принято, я излечусь? Как ты думаешь?
- Вряд ли, - сказал Левенцов. - Таким способом можно вылечить страсть, но не любовь.
- Поверю специалисту, - горько рассмеялась Алла. - Зато теперь, если через день-два опять расстанемся, мне не придётся жалеть, что не попыталась...
- А я ведь нашёл тогда кассету с записями той певички, - признался Левенцов. - Несколько раз прослушал, всё пытался понять, чем она так тебя привлекает, что у нас с тобой из-за неё всё на разрыв пошло.
- Понял?
- Нет. Музыка ещё ничего, хоть и содрана у западных образцов, а вот тексты совершенно бессмысленны.
- Тексты бессмысленные? - удивилась Алла. - Ты в них смысл искал?
- Конечно!
- Глупый! - рассмеялась Скобцева. - В её песнях нужно искать настроение и чувства, а не смысл. Как выразить чувства словами? Так, как это делают чукчи! Он едет на оленьей упряжке по тундре и поёт о том, что видит и чувствует. Снег блестит на солнце, мороз щиплет щёки, дышится легко, дома ждёт жена и сын, хорошо! Так же и та певица, смысла песен которой ты не понимаешь. Она идёт по улице, на ней красивое платье, новые туфли, прекрасная причёска, словом, девушка выглядит сногсшибательно. Погода замечательная, мужчины оборачиваются вслед, у неё всё отлично!
- Я как-то случайно увидел эту певичку по телевидению в какой-то музыкальной передаче, она же выглядит, как бомжиха или пугало огородное!
- Не путай персонажа песни с исполнителем! - воскликнула Алла. - Да, сама певица не блещет внешностью, что ничуть не умаляет прелести исполнения ею песен. Пушкин с Лермонтовым, например, часто в жизни вели себя, как последние мерзавцы, но ведь это никак не уменьшает значение их творчества.
- Ладно, не будем спорить, - с досадой сказал Левенцов. Он терпеть не мог "заумных" разговоров в постели с женщиной. Они всегда сбивали у него соответствующее ситуации настроение, напрочь убивали любовный пыл. - Может, нам лучше побыстрее одеться? Вдруг Алевтина Владимировна войдёт...
- Не войдёт, - беспечно махнула пальцами Алла. - У неё сегодня ночное дежурство в больнице. Но мы можем перейти в мою комнату, там нам будет удобнее, чем на этом жёстком диване. У меня классный музыкальный центр...
- Извини, милая, - изобразил смущение Левенцов, - я что-то ужасно проголодался.
Алла легко встала, накинула сброшенный ранее на пол короткий халатик, завязала поясок.
- Нет проблем! - спокойно сказала она. - Минут через пять приходи на кухню, я там всё уже приготовила. Путь к сердцу мужчины лежит через его желудок, не так ли, мой герой?