В. Набоков Соглядатай

                Друг друга отражают зеркала,
                Взаимно искажая отраженья.

                Г. Иванов

Я читала эту необычную повесть несколько раз в молодости, потом лет в тридцать пять, и вот опять. Закрыла книгу и решила, что теперь для меня все ясно. Очарование текста осталось, но всегдашний сквознячок неопределенности наконец исчез.
Захотелось высказать свои соображения. Хотя, конечно, лучший из разборов, мне кажется, принадлежит Александру Долинину.

О чем же эта вещь Набокова?

Повествование в "Соглядатае" идет от первого лица, от человека неуверенного в себе, не знающего толком кто он и что он хочет в этом мире: "маленький человек", но всё же неглупый, умеющий думать, формулировать мысли.

"В самом деле: человеку, чтобы счастливо существовать, нужно хоть час в день, хоть десять минут существовать машинально. Я же, всегда обнаженный, всегда зрячий, даже во сне не переставал наблюдать за собой, ничего в своем бытии не понимая..."

"У меня же оболочки не было. И в эти страшные, нежно-голубые утра, цокая каблуком через пустыню города, я воображал человека, потерявшего рассудок оттого, что он начал бы явственно ощущать движение земного шара. Ходил бы он балансируя, хватаясь за мебель, или садился бы у окна, возбужденно улыбаясь, как пассажир, который в поезде вам вдруг говорит: «Здорово шпарит!».

После постыдной истории избиения мужем любовницы (Кашмариным) рассказчик решает покончить с собой. Кстати, в конце книги Кашмарин будет просить прощения и даже предложит работу. Забавная фамилия, в которой слышится "кошмар", а читается "каша", то есть недоразумение.

Герой не боится смерти, боится физической боли (а это еще жизнь), небытие его не пугает.

"Мысль о смерти, так пугавшая меня некогда, была теперь близка и проста. Я боялся, страшно боялся чудовищной боли, которую, быть может, мне пуля причинит, но бояться черного бархатного сна, ровной тьмы, куда более приемлемой и понятной, чем бессонная пестрота жизни, — нет, как можно этого бояться, глупости какие…"

"Был сильный толчок, и что-то позади меня дивно зазвенело, — никогда не забуду этого звона. Он сразу перешел в журчание воды, в гортанный водяной шум; я вздохнул, захлебнулся, все было во мне и вокруг меня текуче, бурливо. Я стоял почему-то на коленях, хотел упереться рукой в пол, но рука погрузилась в пол, как в бездонную воду".

После выстрела и больницы происходит отстранение: он как бы убивает себя прежнего, что приводит к раздвоению личности.

"После выстрела, выстрела, по моему мнению, смертельного, я с любопытством глядел на себя со стороны, и мучительное прошлое мое — до выстрела — было мне как-то чуждо".

"Я шел по знакомым улицам, и все было очень похоже на действительность, и ничто, однако, не могло мне доказать, что я не мертв, и что все это не загробная греза. Я видел себя со стороны, тихо идущим по панели, — я умилялся и робел, как еще неопытный дух, глядящий на жизнь чем-то знакомого ему человека".

В результате и появляется Смуров. Сама фамилия нового героя говорит о чем-то темном, запутанном, сумрачном. То, что он и повествователь – одно лицо, догадываешься позже.
С этих пор начинается создание образа Смурова. Смурова красивого, мужественного  и доблестного. Дурацкие рассказы с последующим разоблачением о подвигах в
Ялте – мальчишество, подразумевающее, что Смуров еще очень молодой человек.

"Неужто и вправду у Смурова нет загадки и он просто мелкий враль, уже разоблаченный?"

Ему кажется, что он производит одно впечатление, а на самом деле другое...
Рассказчик выспрашивает, выведывает о Смурове (сам о себе) или добывает информацию нелегальным путем. Подслушивает, читает чужие письма. И все это из потребности объективного восприятия нового, как ему кажется, образа. Но нет правдивых зеркал, они все кривые, как и люди, которые высказывают свое мнение о Смурове, совсем не идеальны.
А прямые вопросы тоже не дают почти никакой информации.

"Вот так и я решил докопаться до сущности Смурова, уже понимая, что на его образ влияют климатические условия в различных душах, что в холодной душе он один, а в цветущей душе окрашен иначе… Я начинал этой игрой увлекаться. Сам я относился к Смурову спокойно. Некоторая пристрастность, которая была вначале, уже сменялась просто любопытством".

Например, хозяину книжной лавки Вайнштоку, увлекающемуся спиритизмом, в Смурове мерещится тайный агент. Роман Богданович в своём письме другу вывел его чуть ли ни сексуальным маньяком. Дядя Паша путает его с женихом Вани. А для Хрущова Смуров вообще представляется в какой-то момент вором.

Сёстры Евгения и Ваня (Варвара), напротив относятся к нему с дружеской симпатией. Он даже нравится им. Ваня, чье зеркало оказывается самым чистым и верным, говорит Смурову, когда тот признается в любви:

"Я очень вас хорошо знаю, и все вижу, и все понимаю. Вы — хороший, умный человек".

«В вас мне все нравится, — сказала Ваня. — Даже ваше поэтическое воображение. Даже то, что вы иногда преувеличиваете. А главное, ваша доброта, — ведь вы очень добрый, и очень любите всех, и вообще вы такой смешной и милый".
 
Слегка унизительное "смешной и милый" происходит из-за того, что Смуров всё время, как человек тонкокожий, рефлексирует. Он хочет, как и мы все, чтобы его любили. Из-за этого все время делая глупости, попадает в неловкие ситуации.
Но только с поэтическим мироощущением можно так сказать о любимой, но не любящей его девушке:

"Ведь она была очаровательна до слез, во мне поднималась со стоном ужасная соленая ночь при всякой мысли о ней. Ее бархатное лицо, близорукие глаза, нежные губы, которые на морозе сохли и припухали и как бы линяли по краям, расплываясь лихорадочной розоватостью, требовавшей прохлады кольд-крема, ее яркие платья и крупные колени, которые нестерпимо тесно сдвигались, когда она, играя с нами в дурачки, наклоняла черную шелковую голову над картами, и руки ее, грубоватые и холодные, которые особенно сильно хотелось трогать и целовать, — да, все в ней было мучительно и как-то непоправимо…"

Любовь и боль отвергнутого как бы соединяют, лепят заново из совокупности всех его личин настоящего Смурого. И в результате он начинает дышать и чувствовать в полную силу, потому что главное зеркало – это зеркало Бога, который и есть Любовь.

По словам А. Долинина, Смуров как "маленький человек" близок к героям Чехова и Достоевского. Долинин упоминает о "Записках из подполья". Несомненно, он прав. Но в финальной сцене, мне кажется, герой приближается к Мечтателю из "Белых ночей".

"Мир, как ни старайся, не может меня оскорбить, я неуязвим. И какое мне дело, что она выходит за другого? У меня с нею были по ночам душераздирающие свидания, и ее муж никогда не узнает этих моих снов о ней. Вот высшее достижение любви".

Такой человек, как Смуров, становится самим собой только в случае, если он живет полноценной внутренней жизнью, не оглядываясь постоянно на других, не ища их поощрения и одобрения. С действительностью он справляется с трудом. В конце концов, чего стоит чужое мнение, если те, кто его высказывают, грубее сработаны, чем ты, хоть и крепко стоят на ногах.