Ээзи и её ласковое пенье

В селе Ак-Коба, расположенном в Уймонской долине, проживал старый приятель Таракая. Он-то и дал Таракаю коня, то и дело фыркавшего своей ноздрёй и косившего глазом на человека.

Конь был колхозный, монгольской породы, умевший карабкаться по кручам не хуже марала и кабарги. Имея такого коня, Таракай чувствовал себя героем. И, обойдя его несколько раз, решил подняться на Теректинский хребет, желая увидеть всю долину.

Стоял июль, пахнувший душицей, и под камнями, лежавшими в беспорядке, пели земляные лягушки. После долгого пути Таракай захотел пить и направил коня к роднику, о существовании которого знал из рассказов местных жителей.

Таракай проехал кедровую рощу и ольху, стоявшую отдельно, возле которой белели кости животного. И вскоре услышал журчание ручья, приятное для слуха. Таракай спешился и направился вверх, к его истоку.

Солнечные лучи ударялись о скалу, внезапно преградившую путь Таракаю, и разлетались сухими брызгами. От них возникало воздушное течение, и облако мошек, уже не раз пытавшееся напасть на Таракая, сносило в сторону. Но вот, наконец, показались и камни, из-под которых бил родник!

Таракай упал на колени, желая испить дары земли. И тут же поднялся с колотившимся сердцем, увидев в воде отражение девушки!

Она стояла за его спиной, играя чёрными глазами. Бёдра незнакомки обтягивали джинсы цвета речной волны, а на футболку с эмблемой «adidas» спадали длинные косы.

Таракай спросил незнакомку:

– Ты кто?

– Я – Ээзи, дух этого родника, – ответила ласковым голосом девушка.

В памяти Таракая заработала счётная машинка. Мелькнули годы, проведённые в интернате, когда он пропадал в библиотеке по целым дням, изучая быт Алтая. Шаманские обряды, обычаи охотников и просто хозяйственную жизнь...

– А где же твои национальные одежды? – спросил девушку Таракай. – Я много раз видел твоё изображение у художников, и нужно заметить, ты сильно отличаешься от него!

Ээзи взмахнула своими косами, и в воздухе послышался свист. Так свистит плётка наездника, подгоняя уставшего коня.

– Вы, люди, большие эгоисты, – заметила девушка. – У вас компьютеры, телефоны, машины и многое другое. А что имеем мы, природные духи? Одну традицию, и только! Нельзя показаться в джинсах человеку, иметь при себе сотовый телефон… Самая настоящая дискриминация!

И Таракай, и девушка замолчали. Таракай погрузился в нежное пенье родника, а заодно и в свои мысли, выбитые случившимся из привычной им колеи…

Мысли окружили его кольцом, как стрекозы, и вскоре среди них запела птичка с тоненьким хвостиком и красным хохолком на голове.
 
– Батыр, не трать время зря, – пела диковинная птичка. – Сажай девушку на коня и вези её к людям. Человек ли она, природный ли дух – не всё ли равно? Ты одинок в этом мире, и девушка украсит твои дни!

Таракай вытер пот, стекавший ему за воротник. И посадив девушку на коня, стал спускаться в долину.


*

Колхозная собственность, играя своей гривой, везла Таракая по долине. Сидевшая сзади Ээзи боязливо держалась за него. Так держатся дети за отца, впервые сев на лошадь. Так ощущает красоту одуванчиков старуха, понимая, что распустились одуванчики в её жизни в последний раз!

Таракай, ехавший среди дымившихся аилов, выглядел счастливцем. К нему подбегали алтайцы, брали коня за узду и спрашивали, кивая на девушку:

– Это кто?

– Моя жена, – важно отвечал Таракай и ехал дальше. Поскольку у Таракая не было своего аила, он ехал, никуда не сворачивая.
 
К обеду мышцы Таракая обмякли, и огненные зайчики стали перебегать ему дорогу. Труден земной путь, и счастье иногда забирает столько же земной силы, сколько и беда. Как бы там ни было, а поглядев на солнце, светившее в зените, Таракай решил отдохнуть.

Неподалёку росла берёза, распустившая свои косы до земли. В её тени Таракай и решил отдохнуть. Он прилёг на траву и попросил Ээзи петь ему ласковые песни.


*

Таракаю снилась радуга, которая выглядела, как в кино. На лёгком праздничном колесе сидели дочки алтайского бога Кудая, болтая своими стройными ножками. Они кидались в людей, проходивших мимо, то майским жуком, то стрекозой. И весело при этом смеялись, не забывая пощекотать за брюшко пролетавшее мимо облако.

А когда Таракай проснулся, Ээзи рядом не было. Вместо неё бежал родник, неизвестно откуда взявшийся, и пел её голосом песни.

– Ээзи, – закричал Таракай, чувствуя, как сильно похолодели его руки, – вернись. Я буду тебе хорошим мужем!
 
Ему ответило эхо.

Ээзи не было и за кустом, росшим неподалёку, и в ближайшем буераке. И Таракай сел на коня и поскакал в горы. Клапаны его сердца стучали в полную силу, не успевая пропускать кипевшую кровь.


*

Вот и родник в кедровой роще, возле которого Таракай впервые увидел прекрасную Ээзи. Вернее, русло родника, по которому ещё утром бежала вода. Русло успело уже обсохнуть, и грустно глядело на него. Так глядит свежая могила, готовая поглотить навеки, что было так дорого тебе!

Угрюмая тишина стояла в воздухе, и тень, бегущая от ели, колола острым копьём. Чёрные бабочки кружились вокруг Таракая, чёрное солнце заходило за горизонт. И лишь на ветвях ближайшего дерева пела какая-то птичка, подражая журчанью родника.



Рассказы о художнике Таракае