Царство Лаврентиуса - неубиваемый

Во многих местах вдоль этой узкой, изогнутой полоски тротуара лес пронизывает ветки деревьев решетчатым навесом, который заставляет задуматься о священности Лаврентиуса. Как только вы войдете в это священное пространство, температура резко упадет, и мир виртуальной тишины окутает вас коконом безмятежности и благодати. Для Кларка это само по себе место назначения, этот великолепный храм, обнимающий деревья, конечности выгибаются над головой с длинными руками из лесистой кожи, тянутся к своим любимым партнерам на другой стороне дороги, ищут общения и соединения влюбленных.

Но Кларк больше ничего не чувствовал, и он все еще чувствовал присутствие Елены всеми своими костями. Между ними старая нерушимая связь. Эта неумолимая обида. Казалось, само время отделилось от них, словно Кларк стал каким-то странным, преследующим существом, которого Елена оставила у двери, эгоистичным вором, которого она больше никогда не хотела найти.

Если бы время было вещью из плоти и костей, она бы убила его прямо здесь и сейчас, сожгла бы его и весь мир ради еще одного мгновения, ради еще одного дня, чтобы сказать все эти драгоценные невысказанные вещи, забивающие ее грудь, которые она не сказала. Смелость сказать это в быстро угасающем настоящем. Но теперь это же настоящее было все, что у них было.

Его звали Кларк, выжившим после битвы у Причала, самым неубиваемым воином (или, по крайней мере, неубиваемым, насколько он знал), и если хорошая взбучка — это всё, что могло бы побороть оцепенение, даже на несколько капель пропитанного адреналином моменты, пусть будет так.

Лучше было чувствовать что-то иное, чем его обычное состояние бездонной пустоты, даже боль, потому что эта пустота преследовала его, как голодный ребенок, преследуя его по пятам каждую минуту бодрствования, просачиваясь сквозь его кровь, как сильный мороз ползет по оконному стеклу...
Но то, что сделало Кларка неубиваемым ребенком, было чем-то большим, чем просто выживание в войне, которая разорвала его царство на части, и последовавшей за этим охоте за его жизнью.

— Это было больше, чем просто смерть от голода в дикой природе, это было больше, чем пристрастия, которые все еще жаждали его жизни. Больше, чем время, проведенное в Лаврентиусе, больше, чем уклонение от службы, больше, чем все побои, драки и неудачные драки, в которые он когда-либо ввязывался...