Абшеронские фрески -1

ПРОИСХОЖДЕНИЕ БОЛЬШЕВИЗМА.

(СТОЛЕТНЕМУ ЮБИЛЕЮ НАЦИОНАЛЬНОГО МОШЕННИКА ПОСВЯЩАЮ)

ПРЕДИСЛОВИЕ.

Далёк от мысли грузить вас очередным  патриотическим опусом о месте своего рождения. Мне больше по душе  необычные новеллы, сдобренные  юмором и  сарказмом. Эти зарисовки вовсе не отражают исторических реальностей и не претендуют на научные лавры. Вам предлагается не то, что обязательно  произошло на самом деле, а нечто возможно имевшее место.

Приятелей прошу не спешить клеймить автора в излишнем шельмовании исторических личностей. Неприятелям сразу советую отправиться в задницу: там всё настолько натурально, что в моей интерпретации не нуждается.

Итак, полуостров, который вошёл в чрево шаловливой Хэзэр (Каспия), многим кажется  вздёрнутым клювом, если смотреть со стороны России.  И кривым длинным носом с иранской точки обзора.  Но Абшерон  только  на первый взгляд напоминает клюв, или нос. Не спешите с выводами. Вначале  разберитесь с  теми, кто населяет этот мыс с незапамятных времён. И вы прочтёте в глазах почти каждого взрослого абшеронца  его искренние помыслы: тайные и зазывающие.

Моя версия  силуэта полуострова несколько иная. Абшерон всем своим существом и даже названием  является  воплощением неизбыточной страсти и шаловливой эротики. То что россиянам кажется клювом, а иранцам – носом на самом деле совершенно другой орган. Присмотритесь внимательно, чуточку вооружите свою фантазию, и перед вами - фаллос  гиганта из каменного века.

В названии полуострова есть две основы: вода (Аб) и солнце (Ра). Не они ли создали  нас с вами? В их сочетании столько эротики, что Земля не в состоянии остановить производство самок и самцов.

На Абшероне, как и в других частях зарождения нашей самовлюблённой цивилизации, испокон веку жизнь рассматривалась с точки зрения известных  желаний самцов и критических дней у самок.

Это потом появилась тяга к власти, сокровищам, золоту, деньгам, одежде. Только спустя десятки тысяч лет мы стали думать о выборе партнёров и позах соития. Всевышний отправил к нам своих посланников с кратким  списком запретов, грехов, извращений, увы, значительно поздновато. Слишком уже не вовремя появились   наставники-священнослужители с дорогостоящими  храмами, золотыми украшениями и тайным гаремом. Наш с вами мир к тому времени уже погряз в похоти и разврате. Весь. Включая  и самих наставников.

Почти у каждого народа, каждого племени есть своя  притча, которой не принято делиться публично. Это сравнимо с ситуацией, когда порядочных дам, застигли внезапно, скажем, в уборной, верхом на унитазе. Вроде бы ничего противоестественного в этом нет. Но ведь делиться такой картиной считается, мягко говоря, неприлично, не правда ли?

Такого рода притчи обычно передаются из уст в уши, почти шёпотом, иногда с оглядкой по сторонам. Ибо они грозят перерасти в непрятности.

Такого рода историю я услышал в далёком детстве от  своего предка.  Заранее знаю, что у некоторых она вызовет слёзы, у других – чувство оскорблённого патриотизма, у кого-то  – омерзение. И лишь у избранных она найдёт понимание.

Дело было так. С наступлением сумерек  молодая  многодетная  мать, помыв детей, уложив их спать, совершив дэстэмаз (омовение), растелила коврик и, как обычно,  принялась за намаз (молитва).

В соседней комнате отец семейства, завершив молитву , улёгся в постель в ожидании супруги. Но не успели они произнести принятые в таких случаях слова из Священного Корана, как в их жилище ворвалась толпа диких великанов. На их крики и улюлюкание проснулись дети. Они в ужасе собрались вокруг отца, ища защиты.

Вожди племени людоедов принялись за избиение мальчиков, а затем – обнажили донага девочек и принялись их развращать. Самый важный из них с красной звездой на лбу, откинув  йорган (одеяло), вытащил из постели молодую мать. Отец , вскочивший в защиту детей и жены, был тут же схвачен, поставлен на колени и над его головой был поднят острый топор.  По знаку главаря, мужчина был обезглавлен на глазах у всей семьи. После этого началась вакханалия: пытки, насилия, мордобой и расстрел на месте. Без суда и следствия.

Женщину звали Абшерон,  Мужчину – Баку. У них с обеих сторон было полно родни. Племя людоедов совершило набег и по ним. Потопили в крови, изнасиловали и расстреляли многих племянников, племянниц, братьев, сестёр, матерей, отцов. Колодцы  были полны трупов. Бассейны переполнились кровью. Жилища  были разрушены и сожжены. Их всех обьявили врагами красного людоедства.

То ли от страха, то ли по призванию  нашлись  такие, кто примкнул к людоедам, принял их веру. Они даже подсказывали, кого можно расстрелять, кого необходимо насиловать, кого следует жарить на вертеле перед употреблением. Правда, порой сжалившись, они просили людоедские суды – некоторых пожалеть и  миловать. Помилованных брали  в рабство.

Но ко всему привыкают. Даже к насилиям и осокрблениям. Люди, как известно, неоднородны. Состоят из мужчин и женщин. От них рождаются дети. Так создаются семьи. Общаясь на одном  языке, образовывают общество. Со временем в этом обществе легко обнаружить  две категории женщин и две категории мужчин. 

Значительная группа женщин именуют себя благочестивыми. И только небольшая – называется фаишэ (продажные). У мужчин есть немало честных и с достоинством.  Их побольше.  Но есть среди них и ограши ( предающие). Не могу утверждать, что их становится меньше.

Притча еще не окончена. Она пишется сейчас, сию минуту. Людоеды, назвавшие себя «большевиками", вонзились своими штыками в сердце Абшерона и Баку, Гянджи и Кубы, Шемахи и Нахичевани, Гёйчая и Шеки...Одним словом, в каждую живую ткань народа. И как это обычно происходит, изо всех щелей вылезли, как тараканы, ограши и фаишэ . Как в дешёвом притоне.
 
А теперь вот что: если предисловие не вызвало у вас нравственного и морального протеста и отвращения, то с чистой совестью переходите к  моим фрескам.

Приятного   чтения: я  люблю читать с бокалом вина и кусочком гастрономического шедевра абшеронского производства.


ГЛАВА ПЕРВАЯ.
ЛЁГКАЯ НОГА.

Гаджи Мешэди Кярбэлаи Мир-Гурбан был купцом первой гильдии. Три титула  перед именем означали, что Мир-Гурбан успел за свою жизнь совершить паломничество по всем трём святым местам.  В Мекку  совершил хадж  несколько раз.  Был известен далеко за пределами Бакинской губернии. Император  Николай  Второй удостоил его  звания  коммерции-советника,  правом приезда к царскому двору в мундире полковника  драгунского  Астраханского полка и  при шпаге.

Кроме  перечисленных привилегий и титулов , он владел двумя грузовыми баржами, большой яхтой и прогулочными шлюпками по  побрежью Каспия, трёхэтажным домом на бакинской набережной и огромным летним  поместьем  в Нардаране.

Единственным омрачающим   обстоятельством было то, что его супруга Кярбэлаи Фатимэ так и не подарив ему детей, скончалась в возрасте сорока лет (Да будет милостив к ней  Всевышний).  Мир-Гурбан, не  свыкшийся с судьбой, уговорил старшего брата передать ему на воспитание одного из своих пятерых сыновей . Ага Салим оказался предприимчивым и  смышлённым подростком. Через несколько лет, проведённых в Петербурге, он вернулся в дом дяди с дипломом инженера.

Гаджи был неописуемо рад возвращению племянника: «Мои годы уже не позволяют справляться со всеми делами. С этого дня ты будешь моей правой рукой и полноценным наследником, Ага Салим»  Он не спеша вытащил из сейфа несколько толстых папок и усадил племянника за свой стол: «Знакомься с бумагами. Это только для начала. На следующей неделе мы с тобой совершим поездку по побережью и в Иран: ты должен всё охватить своим взглядом».

Оставив Ага Салима разбираться с документами, Мир-Гурбан собрался было отдохнуть: «Пойду-ка прилягу, сынок.» В это время дверь открылась и на пороге появилась молодая женщина в цветастом  кялагаи. Гаджи познакомил их: «Это Ага Салим, мой племянник, о котором ты всё знаешь. А это моя жена Лейли-ханым.»

Ага Салим тут же поднялся , склонив  голову, поцеловал ей руку: «В России так принято» - попытался обьяснить свой поступок. Мир-Гурбан улыбнулся: «Неужели ты думаешь, мы здесь такие безграмотные и ничего не знаем? Когда я целовал руку Империатрицы, ты ещё дрыгал ногами в животе у своей покойной матери (Да будет Аллах милостив к ней).  Ага Салим тут же парировал: «Аминь. Но для меня рука твоей супруги дороже всех империатриц вместе взятых, дядя.»

Лейли-ханым тут же  покраснела от комплимента и  осадила мужа: «Зачем смущаешь юношу? Спасибо, Ага Салим. Не знала, что ты здесь: сейчас распоряжусь о еде.»  Мир-Гурбан расхохотался: «Этот «юноша» всего на пару –тройку лет моложе тебя.» Ага Салим от еды отказался: «Не беспокойтесь, Лейли-ханым. Лучше я дождусь ужина. Судя по  говору, Вы родом из Шэки: соскучился по вашей кухне».

За ужином, накрытым только  на двоих, дядя  раскрыл свои проблемы  племяннику: «Женаты уже полгода, но моей мечте пожалуй, не сбыться. Возил её по всем известным врачам и источникам. Говорят, вроде никаких причин для волнений нет, но она, как и покойная Кярбалаи Фатимэ, всё ещё бесплодна».

Вошла  белокурая, белоснежная, с румяными щёчками прислуга,  молоканка Нюра: «Гаджи ага, гочи (глава банды)  Гэмбэр  просит принять его срочно. Он внизу в прихожей».

Мир-Гурбан подозвал её поближе: «Нюра, сначала познакомься: это мой племянник Салим. Он здесь такой же хозяин, как и я. Исполняй всё, что он пожелает.» Затем посадив к себе на колени, подмигнул Ага Салиму и  добавил: «Но смотри у меня!  Не шали с ним по ночам».

Нюра покраснела и прикрылась фартуком: «Гаджи ага, как Вам не стыдно так говорить?  Ваш племянник бог знает, что подумает.» И игриво посмотрела на Салима.  Мир-Гурбан шлёпнул её по попе и  велел звать гочи к столу.

Гочи Гэмбэр вошёл, раскачиваясь под тяжестью своего тела. Снял папаху, подправил ремень-портупею с револьвером и громко поздоровался: «Пусть Аллах никогда не оставляет без внимания этот дом, уважаемый Гаджи.» Мир-Гурбан взглядом указал ему на место за столом, представил их друг другу: «К добру ли твой неожиданный визит? Ешь и рассказывай.»

Гочи положил в тарелку жаренной телятины, разломил лаваш и положил в рот кусок, способный утолить голод  молодого тигра. Не спеша прожевав и проглотив,  ответил хозяину: «Не думаю, что к добру. Вчера ночью взяли того самого грузина, Сосо, которого ты как-то вызволил из зиндана, помнишь?»

Мир-Гурбан отпил глоток чая и спросил: «А теперь за что?» Гочи вытер губы, вознёс руки к потолку: «Пусть Всевышний воздаст твоему хлебосольному семейству, Ага. На сей раз – за попытку ограбить твой банк на Бондарной улице. Полковник Туманский спрашивает, что с ним делать? Одно твоё слово и он позволит моим ребятам  размазать его по стене.»

Мир-Гурбан встал из-за стола и велел запрягать фаэтон: «Поедешь со мной, гочи Гэмбэр. Ты прав: этот  сукин сын Коба только на том свете успокоится.»

Проводив дядю до фаэтона, Ага Салим стал подниматься по ступеням в дом. В ночной тьме светилось лишь окно на втором этаже. Он сразу  узнал женщину в окне: это была Лейли-ханым. Замер на месте и не сводил глаз с её точёной фигуры, полных грудей, изящной шеи и огромных черных глаз.

Было отчётливо видно, что Лейли плачет. Через минуту Салим  уже стоял у порога её спальни. Сквозь щель на полу  было видно, что она стоит напротив двери. Она услышала его встревоженный голос: «Что произошло? Открой, ради Аллаха».  Она открыла дверь через минуту. Но Салиму эта минута показалась вечностью.

Впустив Салима, тихо спросила: «Куда  это он уехал на ночь глядя, Салим? Почему ты его отпустил одного? Я так беспокоюсь: он ведь уже не молод.»  Салим закрыл за собой: «Но ты ведь не поэтому плачешь, Лейли-ханым?»

Она прошла к столику и села спиной к нему: «Ты догадлив, Ага Салим. Моё горе не связано с его неожиданным ночным отьездом.» Салим положил руки на её плечи: «Знаю, в чем твое горе: ты не можешь родить ему наследника. Не это ли причина твоим слезам?» Лейли  даже не пошевелилась: «Дело в том, что со мной всё в порядке: все врачи в один голос подтвержают это.» Салим опустил руки к её спине: «Я так и понял: ему  скоро восемьдесят. В этом возрасте вряд ли получаются дети.»

Лейли встала и  повернулась к нему заплаканным лицом: «Он даже не сумел овладеть мной. Как мне быть? Я так хочу подарить ему сына, Салим!»

В коридоре раздались шаги. Это была Нюра: «Лейли-ханым, Вы не спите ещё? Я принесла Вам кувшин холодного молока, как Вы просили.»  Лейли потушила лампу и повернула ключ в замке: «Уже легла, Нюра. Спасибо. Я передумала.»

Всё произошло так быстро, что ни Лейли, ни Салим не успели даже обменяться парой фраз. Они оба спешили. Их торопила  вспыхнувшая  между ними  страсть.  Их дыхание слилось в одно. Их тела сплелись в  единое целое. Он никогда не обладал чужой женой. Она никогда не изменяла мужу. Они понеслись в рай, как два грешника, прикрывшиеся крыльями ангела.

Ещё задолго до соития она уже была влажной: ей так не хватало любви и близости. Он не сумел долго наслаждаться своей победой: оросил её щедро и с любовью. Она лишь успела попросить его: «Если понесу от тебя, дай мне родить, а потом помоги мне умереть.»

В последнюю неделю месяца Рамадан Мир-Гурбан велел Лейли-ханым приготовиться к поездке: «После Ид  аль- фитра поедем в Ессентуки. Я нашёл грамотного врача. Он обещал помочь тебе.»  Лейли поцеловала супруга и шепнула в ухо: «Лучше отложи поездку, ага: кажется, я уже упустила время месячных. Хочу провериться здесь, у моей акушерки, а потом решим вместе  с тобой, как нам его назвать.»

Мир-Гурбан застыл от счастья: «Родная моя! Что же ты молчала? Да буду я твоей жертвой! Озолочу тебя!» Он вскочил, как юноша, и направился в сторону своего кабинета.

Открыв свой сейф, он  чуточку задумался. Мир-Гурбан не был из числа наивных стариков. Он прекрасно знал о своих способностях. Они не были в соитии с Лейли практически никогда. Вне всякого сомнения: отцом ребенка, скорее всего был Ага Салим. И это всего лишь подтверждало версию о том, что Лейли вполне здоровая и плодовитая женщина. То есть, бесплодным все эти годы был он сам.

Мир-Гурбан вернулся в спальню к жене с торжестующей улыбкой на лице и протянул ей красивый черный футляр: «Эту безделушку я приобрёл в Париже лет двадцать назад. И наконец эта прелесть нашла свою хозяйку.» На животе Лейли он разложил изумительный бриллиантовый комплект: колье, кольцо и серьги.

Лейли прослезилась: «Ты наверное потратил кучу денег, ага!" Он махнул рукой: "Ерунда, четверть миллиона". Она завернула украшения обратно в футляр: "Ты меня балуешь раньше времени, ага. Давай подождём, а то сглазим.» 

Мир-Гурбан был неумолим: «Не надо даже обсуждать. Я хочу видеть эти украшения на тебе сегодня же.»  Погладив живот и чуть коснувшись лобка супруги, он добавил: «Я на днях выкупил баню «Фантазию» у Мешади Бахрама. Хочу переписать её на имя Ага Салима: у него лёгкая нога. Как ты думаешь, джаным?»

Лейли поцеловала его руку, вся красная от волнения: «Ты прав, ага: не нога, а сокровище, машаллах!»

 ГЛАВА ВТОРАЯ.
СУДЬБА БОЛЬШЕВИЧКИ.

Визит в Бакинскую женскую гимназию вовсе не входил в планы Фатали-хана: он прибыл в Баку по личным делам. Но генерал-губернатор  Потулов Лев Владимирович после обильного обеда с депутатом Думы Хойским, заплетающимся языком настоял: «Никакие отговорки не могут быть приняты, мой друг. Вы обязаны своими глазами увидеть, как мы просвещаем мусульманских гимназисток.»

Он тут же велел запрячь фаэтон и вместе с Фатали-ханом решил отправиться в учебное заведение. Его порученец предложил было предупредить начальницу. Но генерал-губернатор, принявший на душу последнюю стопку, остановил его: «Нет уж, голубчик! Я эту Софью Ивановну хочу застать врасплох!»

Госпожа Вальд, будучи немецких кровей, отличалась не только строго консервативным взглядом на жизнь, но и обладала строптивым характером. Гимназисткам внушал страх её мужской баритон, невероятно большая грудь и кобылиные бёдра.  Ходили слухи, что она  позволяла себе учинять образцовые порки непослушных девиц  прямо у себя в кабинете.

Когда колесница Потулова подьехала к зданию гимназии, уроки были давно завершены. Светились лишь пара окон, и они обозначали кабинет начальницы на втором этаже. Привратник низко поклонился с почтением и хотел было побежать с докладом, но губернатор приложил палец к губам и велел ему стоять на месте.

Поднявшись по широкой лестнице, Лев Владимирович и Фатали-хан оказались в просторной приёмной. Секретарь уже ушла домой, и гостям пришлось войти без доклада. К их удивлению кабинет был пуст. Но откуда-то раздавался еле слышный стон. Фатали-хан направился к двери, которая по всей вероятности вела в умывальню. В полумраке он увидел почти обнажённую пожилую женщину, лежащую на диване с раздвинутыми в разные стороны ногами. Руками она удерживала за локоны девицу, уткнувшуюся лицом к её плоти. Гимназистка стояла на коленях со спущенными  панталонами. На её ягодицах были видны следы от плети.

Софья Ивановна вскочила и  завопила на всю гимназию: «Сию же минуту вон! Как Вы посмели? Я упрячу Вас в кутузку!» Но тут же запнулась, когда за спиной Фатали-хана увидела знакомое лицо генерал-губернатора.

Позже после разбора неприглядной сцены Фатали-хан забрал девицу с собой в гостиницу «Империал».  Её звали Айна, и ей исполнилось лишь  пятнадцать. Накормив и напоив, он показал Айне купальню и заперся у себя в спальне.

Она вошла к нему в полночь, завернувшись в простыню: «Не прогоняй меня. Я знаю, что нравлюсь мужчинам. А ты мне понравился своими усами.» Фатали-хан хотел её прогнать, но потом решил попробовать заняться воспитанием: «Садись. И расскажи о себе сначала.»

Поняв приглашение по-своему, Айна обнажилась и юркнула к нему под одеяло. Фатали-хан успел заметить её стройную фигуру, маленькие, но зрелые груди и пленительный    лобок. Он понял, что ночь ему предстоит не из простых: «Даже не расчитывай на меня, душенька: я не не из тех, кто лишает девиц непорочности.»

Айна прижалась губами к его усам, а потом шепнула: «Можешь не переживать: я познала это впервые, когда мне было ещё только триннадцать. Причём, меня передавали из рук в руки два брата, по очереди.» Фатали вздрогнул: «И как зовут этих подонков? Где я  их могу найти, чтобы засадить в тюрьму?» 

Тёплая рука Айны нащупала то, что порой непослушно нашему воспитанию: «Их зовут Мир-Салам и Мир-Джафар, они из нашего губинского села Пирэбедиль. Но ты не можешь прямо сейчас отправляться в путешествие: твой «меч» хочет сначала войти в меня.»

Фатали-хан посмотрел на неё строгим взглядом и хотел было ответить, но Айна вошла своими губами сквозь его усы. Рука так сжала головку , что Фатали был готов отложить наказание юных извращенцев на потом. Её голос вернул его в молодые годы: «Выключи свет. Я пока тебя стесняюсь.»

 Спустя лет восемь первое демократическое правительство на своём заседании в Тифлисе провозгласило  создание независимого Азербайджана. Утомлённый премьер-министр Хойский у дверей своего временного жилья увидел молодую стройную особу. Она подошла вплотную, и он узнал её: «Айнуша, здравствуй милая. Как ты повзрослела! Тебе должно быть уже...» Она помогла: «Двадцать три, Фатали-хан. Время летит.»

Он пропустил её вперед и оглянулся: никого следом не было. Фатали предложил ей «солдатский паёк»: червствый хлеб и кусок грузинского сыра: «Всё чем могу тебя угостить. К сожалению, время не только летит, но и морит людей  с голоду». Айна села, сложив ногу на ногу и ухмыльнулась: «Пора Вам признаться, что без большевиков, без России, без Ленина вы не способны управлять своей губернией.»  Фатали-хан замер от неожиданности: «Даже не предполагал, что ты можешь ... Ты кажется, ведь дочь Махмуд бея? Ты ведь Мусабейли? Что тебя связывает с русскими?»

Айна вынула из сумки пачку папирос и закурила: «Мне странно слышать такие вопросы от тебя, русского юриста, бывшего депутата русской Думы.Ты даже по-азербайджански говорить не умеешь.» Фатали-хан сел на край кровати и откинулся к стенке: «Но ведь и в России немало русских, которые не приемлют большевизм. Чем он стал привлекательным для тебя, Айнуша?»

Айна встала, потушила керосиновую лампу и при свете луны, заглядывающей из широкого окна,  разделась. Оставшись в одних панталонах, она опустилась на колени перед его ширинкой и прежде чем обласкать губами, ответила: «Русские относятся к нам, женщинам , с пониманием. У них нет запретов, присущих исламу.»

Утром Фатали-хан проводил её на вокзал: «Ты так и не сказала, к кому ты едешь в Москву?» Айна поискала в сумке маленький блокнот и прочла: «Его зовут Максим Максимович Литвинов, он заместитель наркоминдела. Не уверена, что он примет меня, но постараюсь.»

Фатали-хан отвёл её в здание вокзала, взял у смотрителя ручку с чернилами, кусок бумаги и стал что-то  писать каллиграфическим почерком. Протянул письмо Айне: «Вообще-то его звать Меер-Генох Моисеевич.» У Айны округлились глаза: «Он еврей?» Ответ Фатали зазвучал по-мусульмански: «Валлах." И тут же уточнил: " Кстати, это его фамилия.»

Литвинов , только что вернувшийся из Лондона ,  был размещён в просторной квартире на втором этаже в доме бывшего Удельного ведомства по личному поручению Ленина.  Его молодая жена венгерского происхождения Айви Лоу уговорила его и задержалась пока в Англии: международная ситуация  складывалась совершенно непредсказуемо.

Максим Максимович, выпив горячего кипятку с сахаром, уже  собрался было прилечь, когда в дверь постучался постовой Кондрашов: «Ваше благородие...Простите, товарищ комиссар. Там внизу к Вам дама просится. На вид вроде не потаскуха.» Он переминался с ноги на ногу комкая в руках кусок бумаги.

Литвинов махнул рукой: «Гони прочь. Я устал.»  Кондрашов пролепетал «Так точно» и положив на стол бумагу, собрался уйти. Однако услышал грозный голос хозяина квартиры: «Не надо здесь сорить, любезный. Что это за мусор ты оставил на столе?» Кондрашов возмущенно ответил: «Никак нет, товарищ комиссар, не мусор. Это бумага от  той самой дамы. Просила передать Вам.»
Прочитав записку, Максим Максимович сразу узнал автора: «Отставить, рядовой Кондрашов! Зови даму наверх.»

Перед ним стояла белокожая, черноволосая, черноокая молодая женщина в модном наряде французского покроя: «Простите ради Бога, Максим Максимович за столь поздний визит. Я –Айна Мусабекова из Баку, направлена на учёбу в Коммунистический университет. Но Ваш давний друг премьер-министр Азербайджана господин Хойский просил непременно зайти вначале к Вам.»

Литвинов стоял словно старшеклассник, уличённый в мастурбации. Опомнившись, быстро кинулся к шкафу и надел френч: «Прошу Вас, госпожа... Мустафабекова... садитесь. Очень рад знакомству. Позвольте предложить Вам ...вот это из Англии... шотландское.. даже врачи рекомендуют»

Усадив гостью, он вытащил две рюмки и разлил виски. Айна заметила, что руки у него задрожали. Она посмотрела ему в глаза в упор: «Мусабекова я. Но для Вас могу быть даже Мустафой. Но женского рода.». Она взяла у него рюмку и отпила густо напомаженными губами.

Литвинов вытащил из другой ячейки шкафа большой кусок копчённой говядины, батон белого хлеба и достал из кармана френча перочиный ножик: «Вот так оказывается живут русские комиссары. Никогда не мог себе представить там у себя в Лондоне.»

Он сел на стул и только сейчас обнаружил, что длинный разрез на платье Айны соблазнительно обнажил её шёлковые фиолетовые чулки. И  даже резинки белых панталон, которые плотно облегали полные ноги чуть выше колена: «К черту всё! Иногда даже хочется плюнуть на этих большевиков и вернуться в Европу.» Налил по второй: «Давайте выпьем ... за знакомство.. госпожа..» И услышал от неё то, что давно ждал: «Зовите меня просто Айна.»  Он протянул рюмку навстречу ей: «Максим. Для Вас всегда Максим.»  Айна протянула свою рюмку к его губам, потянув к себе его рюмку.

Максим Максимович был в восторге от её пухлых  губ: «Вы бесподобно хороши, Айна.» Сев к нему на колени на широком диване, Айна нисколько не удивилась некоторому оживлению на своих ягодицах: «Милый, не надо меня  смущать: потуши свет, а то мне как-то неловко так вот сразу..»
Покрывая её плечи страстными поцелуями, Максим зашептал задыхающимся голосом: «Божественная моя.. Обещай мне ...в следующий раз хочу лицезреть твою красоту при свете...»

Айна оседлала его с трудом: английский образ жизни не прошёл даром для Литвинова. Убедившись в том, что достоинство комиссара уже в плену, Айна стала медленно и ритмично входить во внешнеполитический курс новой России: «Хочу вкушать тебя, Макс.... работая под твоим начальством. Кстати, не против в следующий раз попробовать это в Сандуновских банях».

Наутро замкомиссара наркоминдела Максим Максимович Литвинов знакомил своих коллег с новым секретарём отдела Ближнего Востока Айной Мусабековой, а  по мужу - Султановой.  Перед концом своего первого рабочего дня, её вызвал к себе Георгий Васильевич Чичерин, народный комиссар иностранных дел новой России.

Айна вошла в кабинет главного босса, когда он разговаривал по телефону: «Феликс, неужели ты веришь этому хаму? Да, я работаю по ночам. Но это вовсе не значит, что я педераст! Строго между нами: меня можно назвать ловеласом, но не педерастом.» Прикрыв рукой трубку, Георгий Васильевич пригласил Айну, показав на стул, стоящий рядом с его креслом. Айна изящно подняв широкую юбку, уселась на край стула, однозначно обнажив свой бедро.

Глаза Чичерина устремились именно туда: «Так и передай всем товарищам, я терплю этого английского шпиона  только потому что его рекомендовал мне сам Владимир Ильич.»  Он рукой поправил подол юбки, и их глаза встретились.

Отключившись от беседы, Чичерин повернулся к ней с улыбкой: «Поздравляю Вас, госпожа Мусабекова...или Султанова?» Она загадочно улыбнулась в ответ: «Для Вас, товарищ комиссар, просто Айнуша. Можете располагать мной и днём, и ночью.» Его рука уже гладила собственную ширинку: «Айнуша – это даже очень по большевистски, по-ленински. Не затруднит ли тебя, Айнуша, повернуть ключ в замке: тут слишком много любопытных глаз.»

Когда Айна вернулась к его креслу, она совсем не удивилась откровенности хозяина кабинета: он выглядел гораздо бодрее и выразительнее, чем его заместитель-оппозиционер, вернувшийся из туманного Альбиона.

Чичерин так увлёкся восточными ласками, что не сразу услышал телефонный звонок: это был Ильич. Продолжая эмоционально летать в поднебесье, он пытался отвечать на его вопросы кратко и логично. Но взрыв подобрался предательски неожиданно.

Владимир Ильич, услышав громкий и откровенно интимный стон своего министра, захихикал по-ульяновски: «Ну вот, батюшка! Теперь-то Вам уже не отвертеться: я поймал вас обоих на месте преступления! Передайте этому Джугашвили, чтобы срочно отправлялся в Царицын. И хватит заниматься совокуплением на рабочем месте! Не то прикажу расстрелять! Причём, под дружный хохот товарищей по бюро".

 


ГЛАВА ТРЕТЬЯ.
ТОВАР ВЫСШЕЙ ПРОБЫ.

Мясная лавка Мамедали находилась в двух шагах от северных ворот в «Ичэри шэхэр» (Старый, или внутренний город). Некогда она с самого утра и до наступления сумерек была полна покупателей. Здесь можно было купить любую часть телёнка и ягнёнка, свежую птицу и потрошки, рёбра для кябаба,   бараньи яйца для гураманов  и внутренности для  «джыз-быза».  Как вы понимаете, название напоминает звуки  процесса поджарки. Хотя, старики помнят и неприличное название для этого блюда, не к столу будь сказано.

Но с  приходом к власти большевиков многое изменилось в жизни горожан: одних потянуло за рубеж, других – к оставленному ими  имуществу, третьи стали внимательно следить за чужими  жёнами,  любовницами и всегда особенными соседками. Работы у народа стало меньше, а времени больше.

Доходы лавки падали с каждым днём. Горожане стали меньше потреблять мяса. Мамедали был  вынужден уволить двух помощников, расстаться с юной любовницей Наташей-молоканкой и сдавать в  аренду летнюю дачу в Мардакянах.  Жена Месмэ-ханым, с которой они прожили тридцать лет, решила не мозолить ему глаза  и переехала к сыну.  Он учительствовал в сельской школе в Шемахе.

Закрыв лавку с наступлением сумерек, Мамедали по привычке завернул кусок бараньих рёбер: любил иногда побаловать себя .  В тёмном далане (переулок)  при свете луны он заметил, идущую перед ним  женщину. Несмотря на длинную  до пяток чадру, в её походке и фигуре угадывалось упругое  тело. Мамедали ускорил шаг, чтобы попытаться расмотреть её поближе: уж слишком ритмично дразнились  перед взором  молоденькие  ягодицы. Догнав он узнал её:  это была его  соседка Пикэ-ханым.

Её муж молла Муталлиб давно купил дом по соседству  для своей  второй жены. Сам владел фабрикой  хны в Тебризе, где  и жил  вместе с первой женой и кучей детишек. Часто бывая в Баку до красного террора, он часто заглядывал в мясную лавку Мамедали. В последний раз,  стараясь не смотреть в глаза,  просил приглядывать за Пикэ-ханым: «Очень трудно стало  пересекать границу».  Уходя, подарил несколько   мешков с хной: «Обрадуй своих женщин».

Мамедали   отправил  пару штук жене, а другую  часть продал по достойной цене: хна была превосходного качества. Чего стоили только сами  мешки, сшитые из шелковистого бархата!  И на каждом красовалась изящная тиснённая золотом вязь с именем  владельца товара, его адреса в Иране.

Сравнявшись с соседкой,  Мамедали вежливо поздоровался и открыл калитку, пропустив её вперед: «Да хранит тебя Всевышний, ханым, что-то редко ты  стала заходить в мою лавку. Неужели потеряла  интерес  к мясу?»  И тут же поймал себя на мысли, что фраза на одном из местных наречий  могла прозвучать несколько  фривольно.

Пикэ-ханым остановилась и повернулась к нему, приоткрыв свои почти детские глаза: «Пусть Всевышний и тебя бережёт. Интерес  не потерян, сосед, вкус  всегда на губах. Но как мне снять пробу? Мой ага (хозяин)  далеко от меня » .

Намётанный слух  Мамедали заметил в её тоне пикантный  юмор. Чуть приглушив голос, он наклонился к её уху: «Чтобы камень обрушился  на головы этих большевиков! С ними наши пухлые женщины худеют на глазах.  Пусть настанет день, когда  молла Муталлиб вернётся к тебе  поскорее,  Пикэ-ханым».

Под чадрой раздался глубокий вздох: «Сомневаюсь.  Слышала, что большевики скоро запретят многожёнство. И мне будет совсем не до мяса.» Мамедали не нашёл, что ответить: она была так  близка к истине. Он протянул соседке пакет с мясом: «Возьми и пожарь  мои рёбрышки. Если пришлёшь мне  кусочек, буду молиться за  твоих покойных  родителей».

Она растерялась. Не знала, насколько прилично одинокой женщине брать у соседа мясо: что он может подумать?  Не будет ли это означать измену Муталлибу?  Подумав с минуту, она всё же взяла пакет: «Давай я  быстро сделаю бастырму, а ты разожги свой мангал. Пусть Всевышний  пошлёт  нам аппетит.» Мамедали провожая её взглядом,  тихо прошептал про себя: «Считай, что мой мангал уже готов». Удаляясь, она ответила ему своими качающимися, как  гири, бёдрами.

Когда угли стали искриться ярко-жёлтым пламенем, Мамедали увидел, как Пикэ-ханым направляется в сторону его дворика. Под  тёмной кэлагаи (шалью)  колыхалась   длинная цветастая юбка. Прикрывая шалью пол-лица, она  протянула   кастрюлю с рёбрами, облитыми виноградным уксусом и  с накрошенным  на них луком.

Мамедали  с хитрецой  спросил: «Посолить-поперчить  не забыла?» Пикэ вспомнила старый и знакомый всем в те годы  шувелянский анекдот, в котором ключевой фразой была «Он начал с моей соли , а кончил   своим  перчиком".  Засмеявшись, она ответила примерно в том же духе: «Даже не сомневайся, Мамедали-ага . Всё сделала, как принято у нас  в Шувелянах». Мамедали с хохотом оценил шутку и предложил ей пройти в дом, накрыть на стол: «Да воздаст Всевышний тебе вдоволь  соли,  а мне -  перца. Пусть  все твои недуги перейдут ко мне».

Налив себе из колодезного ведра, Мамедали обмылся перед  совершением вечерней молитвы . Войдя в дом,  он зажёг  керосиновую лампу и  увидел сидящую  на коленях при свечах Пикэ-ханым: она была в ожидании соседа, чтобы совместно вознести  краткую ночную молитву.

Он присел на колени рядом . Прежде чем приступить к молитве, Пикэ-ханым еле слышно напомнила: «Сегодня первая пятница месяца Раджаб». Мамедали почувствовал прилив энергии: это была ночь зачатия Пророка. Тем самым он получил надежду  в вопросе,  станет ли Пикэ его женщиной этой ночью?

Предложил сесть за трапезный стол. Но она мягко возразила: «Люблю старые обряды: мои бабушки ели, сидя на коврах с подушками». Он с улыбкой уселся поближе, подогнув под себя ноги. Она по-прежнему придерживала рукой келагаи.

Мамедали  разделил пополам лепёшку, вложил туда  сыр-мотал, остро пахнущую  зелень тархун, ломтик ароматного пиршагинского помидора и протянул к её губам: " Во имя Аллаха милостивого и милосердного». Пикэ сняла платок и  раскрыла губы.  Мамедали увидел перед собой волшебной красоты глаза, точёные брови, румяные щёки и пухлые губы девственницы.

Она приняла свёрнутый в трубочку лаваш  своими губами, откусила небольшой кусок и произнесла: «Да придаст Аллах тебе мощи, ага» и принялась медленно жевать, скромно опустив очи. Эта древняя традиция вскормить из собственных рук означала приглашение к близости. Приняв еду, Пикэ дала свое согласие. 

Мамедали был предельно взволнован: он увидел   готовность  принять его, как  хозяина. Его рука всё ещё застыла в воздухе: «Аллах велик! Ты краше луны, Пикэ-ханым. Да благословит Всевышний родивших тебя! Твоя красота может поднять даже покойника из могилы!» Её глаза  приподнялись к его согнутым в коленях ногам: на левой стороне вырос волнительный силуэт желаний.

Постель  накрывала на полу.  Молча, дрожащими руками и дрожащими бёдрами. Взглядом испросив разрешения у Мамедали, она потушила лампу. Он не видел, как она раздевалась. Наконец,   приподняв  край йоргана , Пикэ проникла  в постель и голой спиной  подвинулась  к нему. Он прижался к ней и услышал  шёпот: «Пусть Аллах простит наши грехи. Отдаюсь  воле Всевышнего в ночь Рэгаиб. Возьми меня, агам (Хозяин мой). И да будет твоё семя  благословенным».

Мамедали входил в неё, словно султан - в новые, роскошные  владения. С первых же секунд  он понял, что его желают и ждут. Не прошло и нескольких минут, как он услышал её задыхающийся гортанный стон: «Ты овладел мной, агам. Теперь принадлежу только тебе». От этих слов он взорвался так мощно, как это происходило с ним лишь в далёкой  молодости.

С первыми петухами Мамедали проснулся совершенно другим человеком: Пикэ оказалась фантастически вкусной женщиной. Но в постели  её уже не было. Она видимо, ушла к себе ещё на заре:  остергаясь соседских  сплетен, оберегая репутацию и свою, и  Мамедали.  Помывшись холодной водой из колодца, помолившись и одевшись для нового рабочего дня, он по пути решил заглянуть к соседке и сообщить, что планирует завтра пригласить моллу, узаконить отношения.

Пикэ, занятая уборкой, не заметила, как он вошёл.  Стояла  в тонкой  ночной сорочке и нижней юбке-шароварах.  Подняв голову, она с улыбкой приветствовала своего хозяина:«Пусть  утро принесет нам прибыль, ага». Но тут же вспомнила о своём наряде и побежала одеваться.

Мамедали с  аппетитом рассматривал её шаловливые ягодицы в шароварах  и взорвался смехом.  Она повернулась спиной к зеркалу и поняла, в чем дело. Шаровары были сшиты из мешковин с хной. Причём,  лицом наружу,а изнанкой вовнутрь. Надпись зазывала очень непотребно: “Товар высшей пробы от Моллы Муталлиба".

Тем не менее, Пикэ гордо вернулась к нему уже  в тёмной длинной юбке и с платком до пояса. Её глаза горели гневным огнём и желанием ответить: «Что случилось, джаным (душа моя)? Вчера ночью  ты клялся, что одной ногой побывал в раю, а сегодня смеешься надо мной. Неужели мой рай оказался  слишком тесным для твоей ноги?»

Мамедали это понравилось. Но тут  за его спиной раздался цокот копыт. Это был городовой Бала-Гусейн  на своей дряхлой  зангезурской кобыле: «Пусть Аллах сближает всех соседей с раннего утра и до глубокой ночи.»  Пикэ-ханым покрылась густой краской и отошла от окна. После многозначительной паузы городовой добавил: «Меня за тобой послали, Мамедали. Сам  господин Нерсесов хочет тебя видеть у себя в ЧК».

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ.
ВСЕНАРОДНЫЙ ДЖУМАДАР.


Бывший полковник царской армии, а ныне комиссар Нерсесов славился не столько своей любовью к советской власти, как  ненавистью к её врагам.  При этом имел одну единственную слабость:  безумно гордился своей женой-красавицей Маргаритой , в девичестве Контапулос, происходившей  из семьи  крымских  греков.

Марго  была избалована вниманием мужчин с детства, пробуя их на вкус и на цвет с триннадцати лет. С годами она превратилась в светскую львицу, удовлетворить капризы которой было непросто даже опытным ловеласам.

Выйдя замуж за Акопа Нерсесова, неудержимая Марго была крайне разочарована: в постели он оказался ниже среднего. И когда вскоре дважды поймала его в непотребных позах с прапорщиком Елдаковым, она пришла к радостному для себя заключению: перед ней открыты все двери для наслаждений без зазрения совести.

Акоп признался ей, что впервые понял свою нетрадиционность ещё в юные годы. Его первым кавалером был родной дядя Степан, впоследствии ставший героем революции и другом Кобы. Как-то он взял племянника с собой в провинциальную баню в Нахичевани и познакомил там с джумадаром (тёрщиком в бане) Алирза.

Акопа лишили девственности не только заботливо и терпеливо, но и в гигиенически чистых условиях. Единственное, что удивило юного грешника у Алирзы, обладающего гигантским достоинством – это его немота.

Дядя Степан уже за стаканом чая обьяснил лишившемуся целомудрия племяннику: «Мне пришлось вырвать его язык с корнем, чтобы он не хвастал  своим доминированием надо мной перед своими соплеменниками.»

Зато младшая сестра Степана  Ануш ни в чем не отказывала своему соседу по селу Алирзе. Вскоре даже  родила ему троих сыновей. Акоп, узнав об этом,  был в ярости, крайне возмущён развратом родной тёти. Он  хотел расстрелять её без суда и следствия по законам времени. Но дядя Степан  запретил ему даже думать об этом: «Пусть рожает на здоровье, глупец: дети – это наше  будущее, ара!»

Вскоре Акоп Нерсесов получил должность комиссара бакинского ЧК в  буквальном смысле из ширинки самого Мир Джафара Багирова, шефа азербайджанских чекистов.  В тот день  вечером он входил в кабинет Багирова для доклада об обстановке с кофискациями имущества у врагов народа. Но видимо, вошёл не совсем вовремя:   Марго как раз стояла нагнувшись лицом к дверям, а спиной к пенснэ Мир-Джафара.

Издав победный клич, хозяин кабинета затегнул ширинку, отодвинул голую попу красавицы в сторону: «Слушай Нерсесов! Сколько можно тебе повторять: уважай   старших по званию." Затем, отдышавшись, добавил примирительно: "Забери моего агента Марго и пристрой в свой отдел на работу. И кстати, с этого дня ты - комиссар ЧК по столице.»

Акоп души не чаял в своей жене и регулярно продвигал её по службе. Но  в последнее время его коллеги   всё чаще стали  докладывать шефу  о её  подозрительных связях с молодым человеком по имени Гулам из мясной лавки Мамедали. Он решил поговорить с хозяином.

Комиссар Нерсесов поправил очки, личный подарок товарища Багирова,  и молча велел Мамедали сесть за приставной стол. После  до неприличия долгой паузы он швырнул на стол тонкую папку и грозно спросил:  «Ты зачем отправил свою жену в Шемаху? Для того чтобы завести себе  шалаву помоложе?»

«Уже настучали!» -Мамедали сразу понял, что чекист начал издалека неслучайно: «Господин Комиссар...» Но его тут же поправили: «Товарищ! Господ уже нет.» Мамедали извинился: «Товарищ Нерсесов, если прикажешь, то я завтра же верну Месмэ-ханым домой. Но дело в том, что у сына родились близнецы, им с невесткой  нужна помощь ...»

Комиссар остановил его: «Ладно-ладно... Знаю. Пусть остаётся там. Ты мне лучше скажи, кто такой этот твой мясник  Гулам? И почему он до сих пор не   в армии?» Мамедали тут же понял, куда клонит муж его постоянной клиентки: «Товарищ комиссар. Клянусь Аллахом, тебя обманывают. Я Гулама давно выгнал с работы. Мне такие бездельники не нужны.»

Акоп  встал из-за своего стола и стал ходить из угла в угол, сцепив руки за спиной. Подойдя к Мамедали вплотную, он тихо приказал: «Если заметишь, что он пристаёт  к моей жене, сообщи мне лично. Ты меня знаешь, Мамедали: со мной лучше дружить. А Гулама я в Сибири сгною! Так и передай ему.» Мамедали кивнул головой, хотя и подумал про себя: «Если твоя жена позволит».

Отпустив Мамедали, Акоп вызвал деньщика Елдакова: «Давай дуй в «Фантазию» и передай Алирзе пусть приготовит всё, как обычно: к нему пожалует большой гость из Тегерана»

Советник иранского шаха Муса Тебризи поздоровался с Алирза , как со своим родным человеком: обнял и трижды прижал к сердцу. В предбаннике дымился самовар, на столе разложены сладости и фрукты.  Джумадар  заботливо раздел гостя, надел ему красный набедренник и проводил в купальню, наполненную паром. Уложив его на живот,   размял его спину, ягодицы и ноги горячим и влажным полотенцем . Затем тоже самое сделал, повернув его на спину.
 
Надев на правую руку новенький кисэ (специальная рукавица для тёрки), он  принялся снимать с гостя персидскую грязь.  Муса застонал и заохал от удовольствия: «Лучше тебя нет в мире джумадара, Алирза. Народ Азербайджана будет гордиться тобой! Запомни мои слова!».  Алирза давно  привык к комплиментам: он улыбнулся.  Облив Мусу  горячей водой, он торжественно  снял с себя набедренник. У Мусы в глазах зажглись огоньки: джумадар обнажил свой  знаменитый на всю губернию «инструмент».

Рука шахского советника сама потянулась к сокровищу. Привстав на лежанке Муса с жадностью припал к нему губами. Не успел он вкусить плода похоти  несколько раз, как дверь в парную открылась и в дверях появилась фигура Акопа Нерсесова: «Ах вы сукины дети! Без меня хотите  в рай попасть?».  Муса с трудом заставил себя  оторваться от «ствола»  джумадара: «Да буду я твоей жертвой, Акоп-джан. Как можно без тебя?» .

Алирза  кивнул головой комиссару. Посланник взмолился: «Акоп-джан, попроси Алирзу  входить потихоньку: он  у него очень широкий». Джумадар веками глаз ответил: «Понял».  Муса принял нужную  позу  и впустил в себя обоих, но с разных концов . В наступившей тишине стало слышно нежное  сопение гостя, ровное  дыхание джумадара и  смачное мычание чекиста.

После небольшого перерыва на чай Акоп,  встал спиной к джумадару,  прислонился руками к лежанке. Взглядом пригласил его в гости.   Алирза,  познавший Акопа в своё время  первым, овладел его обмякшим телом  сразу и глубоко. На рыдания Акопа от наслаждения с пониманием откликнулся его собрат Муса, который уже плавал  в бассейне. Он слушал рёв комиссара, как оркестр духовых инструментов   персидской армии.

Ополоснувшись в бассейне, они  уселись за стол в предбаннике и решили обменяться беседой, ради которой они собственно и встретились: «Говорят, твой Ленин уже одной ногой на том свете, Акоп-джан. Не знаешь, кто его заменит?» Нерсесов опрокинул стопку охлаждённой водки и закусив икрой, ответил с  уверенностью, присущей дальновидным чекистам: « Троцкий. Больше некому.»

Советник шаха положил в тарелку внушительный кусок осетрины, притронулся рукой к  упавшему достоинству комиссара  и поправил его: «Клянусь твоей вкусной «тройкой», ты не в курсе.» Акоп в свою очередь ущипнул его за задницу: «Мне в ЧК известно  о том, что творится даже у тебя в Тегеране. Клянусь твоей гостеприимной задницей!»

Муса загадочно улыбнулся: «Ты же знаешь, как я тебя люблю, Акоп-джан!» После паузы подмигнул ему: « Для твоего же блага я тебе советую: постарайся перевестись в Москву,  в аппарат Кобы. Не проиграешь, поверь старому другу».

Вошёл Алирза со сменой сухих полотенец. Акоп показал на три портрета, висящих на стене предбанника: Ленина, Сталина и Троцкого: «Слушай, Алирза, ты почему до сих пор держишь на стене портрет этого сукиного сына?» Алирза, не понимая,  подошёл к портретам и указательным пальцем провел по каждому из них.

Иранец хитро засмеялся: «Он спрашивает тебя, какого из троих?» Акоп Нерсесов посмотрел долгим взглядом на джумадара: «Азербайджан ещё долго будет помнить тебя, Алирза!»

ГЛАВА ПЯТАЯ.
БРАТЬЯ-БЛИЗНЕЦЫ.


На совещании у Гамида Султанова его супруга Айна, недавно вернувшаяся из Москвы, села рядом с Мир-Джафаром, недавно назначенным председателем ЧК.  Вначале он не подал виду, что они знакомы. Но когда Айна под столом ущипнула его за ногу, он улыбнулся: «Ты выглядишь, как куколка. Поправилась после Москвы.» Айна посмотрела на него испепеляющим взглядом: «После родов поправилась. У нас с Гамидом сын растёт.»  Багиров  поздравил: «Слышал. Поздравляю.»

Председательствующий Султанов потребовал тишины и начал читать по-русски  заранее подготовленную речь.  Мир-Джафар кратко написал на листке бумаги: «Помню каждый сантиметр попочки.» Айна зачеркнула и написала: «Даже не мечтай. Я замужняя женщина!»

Багиров  дописал там же: «Пусть Чичерин мечтает.» Айна вспыхнула, как факел. Резко встала и под монотонный доклад супруга вышла из зала совещания. Гамид Султанов прервал речь и вскинув брови , вопросительно посмотрел на Багирова. Мир-Джафар с улыбкой подмигнул: мол,  в туалет пошла.

Совещание продлилось до позднего вечера. Сильно уставший Багиров медленно шёл в сторону губернаторского  парка, заложив руки за спину. Мысли унесли его в далёкий 1908-год , в село Пиребедиль. Они с  близнецом-братом Мир-Саламом затащили   Айну на второй этаж недостроенного дома. Она сопротивлялась только для виду: без криков и слёз. Но её черные глаза с любопытством бегали от одного обнажённого фаллоса к другому.

Первым её взял Мир-Салам. И тут же понял, что у неё это впервые. Закончив, отошёл к сторону и закурил. Мир-Джафар  долго пытался, измучился вконец, но у него ничего не получилось.  Айна с опущенными вниз панталонами, облокотившись на подоконную раму, умоляюще посмотрела в  сторону Мир-Салама. Тот отбросил окурок и... помог ей одеться.

С тех пор много воды утекло. Но увидев сегодня  созревшую Айну на совещании,  Мир-Джафар вновь воспылал к ней страстью.

Наутро Багиров был вызван к первому секретарю ЦК большевиков Сергею Кирову. Открывая двери  главного кабинета республики, Мир-Джафар был почти уверен в том, что Хозяин начнёт его стыдить за приставания к ответработнику ЦК. Но удивился, когда Сергей встал из-за стола и дружески пригласил Багирова сесть рядом на диване.

Начал издалека: «Ты же знаешь, у меня полно родни в Вятской губернии. Тут моя племяшка заявилась, вся в слезах. Мол, уже пять лет замужем, но никак не родит. Проверялась и сама, и муженек: вроде здоровы.  Я поручил осмотреть её и местным светилам. Сам Гинзбург заверил меня, что с ней вроде всё в  порядке.» Мир-Джафар расхохотался: «Ты предлагаешь мне испытать её на своей «машинке»?»  Киров подхватил юмор: «Я и сам не против, между нами:она такая аппетитная,  сучка!»

Вошла Фаина, личный секретарь Кирова с подносом. Услышав конец фразы, укорительно посмотрела на шефа: «Седина в голову, бес в ребро». Киров шлёпнул её по заднице: «Неужто ребра моего захотела?» Фаина кокетливо улыбнулась: «Сергей Миронович, когда Вы перестанете угрожать и перейдёте, наконец,  к делу?»  Разложила ароматный чай , кусковой сахар и направилась к выходу, наигранно крутя двумя шарами под узкой юбкой.

Подождав пока она уйдёт, Сергей полушепотом спросил: «Ты слышал про колдунью  из Пиршаги? Кажется, Джэннэт  зовут?» Багиров кивнул: «Знаю. Паломничество не прекращается. Даже из Ирана едут лечиться. Хотел  прикрыть эту  частную лавочку, но нашлись  покровители. Не хочу называть имена. Пусть пока живёт.»

Киров отпил чай, обжёгся и чуть не выронил стакан: «Как вы, черти, пьёте такой горячий?» Потом категорически потребовал: « Нет-нет. Джафар не надо её  трогать. Говорят, она  на самом деле совершает чудеса. Лучше устрой мою племяшку к ней  на лечение. Может  поможет?»

Попрощавшись с Хозяином Мир-Джафар направился пешком к  своему дому. Уже входя в подьезд своего многоэтажного дома, Багиров услышал стук каблуков. Даже не оборачиваясь, он открыл
парадную дверь и пропустил её вперед: «Ты приняла правильное решение, Айна. Со мной лучше дружить. Проходи.»

Она прошла на кухню и открыла продуктовый шкаф: «Не густо, Мир-Джафар. В Москве живут богаче.» Он ухмыльнулся и повёл её в сторону буфета: «Не там ищешь, джейран-бала.» Вскоре на столе лежала буханка черного хлеба, консервы из Ирана, водка из России и черная икра из Сальян.

После третьей рюмки глаза Айны стали гореть словно два факела: «Я часто вспоминаю наши юные годы в Губе.  И мне иногда снится Мир-Салам. Скажи, что с ним случилось, как он погиб?» Мир-Джафар поднял её на руки и понёс  в спальню: «Давай обойдёмся без воспоминаний. Ты лучше покажи, чему тебя научил старый прохвост Фатали-хан Хойский?»

 Айна медленно сняла одежду, сложила на спинке стула и опустилась на колени между ног Мир-Джафара: «Твоя покойная Мария...как по батюшке? Алексеевна, кажется? никогда не доставляла тебе такого удовольствия?» Её губы жарко обвили карающий меч народного комиссара. Айна оторвала губы, не веря своим глазам: «Мирик, джаным, в юности ты был таким слабеньким! Видно, тебе подлечили бакинские проститутки.» Приласкав рукой мошонку, Айна вдруг заметила, что оба яичка на месте. Она прекрасно помнила:  Мир-Джафар  тогда был с одним: сам стыдливо признался в этом недостатке . Но решила  промолчать.

Он овладел ею сзади, как голодный лев, напавший на косулю. Точь в точь, как в тот день это сделал Мир-Салам.  Айна взвыла от наслаждения: «Ещё раз, гурбан олум. Выйди и войди. Сто лет не получала такого наслаждения.»

Потные и уставшие, они оба подошли к раскрытому окну и с жадностью вдохнули прохладный бакинский ветерок. Он закурил и вложил папиросу в её губы. Айна глубоко затянулась и выпустила дым в окно: «Ты был великолепен, родной мой. Как жаль, что нам нельзя часто встречаться.» Мир-Джафар закурил  и пустил дым в её локоны: «А с Кировым, своим шефом, ты на работе сношаешься, или в бане «Фантазия?»

Айна знала, что за ними была слежка, но  даже не шелохнулась: «А вот это уже не твое дело, Мир-Салам ...ой извини, Мир-Джафар. Сергей обещал назначить меня зав.отделом ЦК. Ты же не сможешь, правда ведь? Вот поэтому он может иметь меня куда захочет и где захочет!»

Багиров проводил её до выхода и задумчиво поднялся к себе. Ему не понравилось, что Айна намекнула на   покойного брата. О тайне знал только Степан Шаумян и Амазпас. Но их пути с Айной  вроде бы не пересекались. «Значит, помнит, сучара, от кого в детстве торчала!»

Утром приступив к работе, Мир-Джафар  первым долгом пригласил к себе агента Маргариту Нерсесову.  Пока её искали, он связался по телефону с Тифлисом,  с Лаврентием Берия. После обычных распросов про детей, семью и погоду, Мир-Джафар перешёл к делу: «Слушай, дорогой. Говорят, ты скоро перебираешься в центр. Ну ладно-ладно, почеши задницу, чтобы не сглазил!»

В это время открылась дверь и вошла Маргарита. Она привычным движением повернула ключ в замке и шаловливой походкой пошла в сторону Джэфри, как она называла шефа.  Он погладив её по попке, отодвинулся с креслом назад, вплотную к стене, и взглядом велел ей встать на колени.  Маргарита капризно покачала головой и демонстративно подняв юбку, села на стол.

Мир-Джафар продолжил разговор по телефону: «Слушай, барышня! Тамара,  мы ещё не закончили.  Ты меня слышишь, Лаврентий?Так вот. У меня к тебе просьба: поручи, чтобы хорошенько «просветили» эту...подругу Фатали-хана. Да-да...ту самую. Мне тут доложили, что у неё есть мысль соскочить за границу, в Турцию. Вот именно! Спасибо, Лаврентий. В долгу не останусь. Жду в гости».

Бросив трубку, Мир-Джафар строго спросил: «Это ещё что за фокусы? Ты что, забыла  прямые обязанности?»  Она нагнулась к его уху: «Не только помню, но даже соскучилась по маленькому «джэфри». Просто, не люблю, когда ты отвлекаешься.» Она по-кошачьи соскользнула к нему между ног и ласково растегнула пуговицы на ширинке: «Вкусный мой, я очень расстроена. Обещай мне, что ты накажешь его.»

Мир- Джафару нравилась её вкрадчивая прелюдия: это его возбуждало. Он откинулся назад и тихо спросил: «Кого на этот раз?»  Маргарита уже всосала "джэфри"  до основания и не хотела отрываться от приятных первых секунд. Спустя несколько минут, она задрав юбку и спустив трико, повернулась к нему спиной, выставив белую задницу: «Этого старого козла, моего мужа Акопа!».

Мир-Джафар был сесксуально голоден и потому -  зол. Он овладел её попой грубо, по-хамски, по-большевистски: «Я его ...сукиного сына ..на твоих глазах опущу...гётвэрэна!».  Покончив с Маргаритой, он еле отдышавшись, вызвал помощника: «Нурик! Найди мне этого мудака Нерсесова. Срочно!»

Между тем, в  Пиршагах уже были сумерки, когда Самедага  крутил перед глазами короткую записку от старшего брата: «Мир-Джафар Багиров хочет, чтобы племянницу Кирова Джэннэт приняла  вне очереди. Будет у тебя завтра к вечеру.»  Всего две-три строчки.  Но они  унесли Самедагу  в тяжёлые  воспоминания.

Шёл 1918-й. По пути из Москвы в Баку Самедага решил остановиться в Губе: приятель отца купец Гулам-мирза очень просил навестить его. Самедага даже знал, почему его приглашают. У стареющего Гулам-мирзы подрастала изумительной красоты дочь, Джэннэт. Старик не хотел, чтобы она попала в дурные руки, и несколько раз намекал: «Дружить хорошо, но породниться лучше.»

Сойдя с поезда в Хачмасе, Самедага удивился: на станции обычно бурлящей толпами людей и каретами, было пусто. Заглянул к станционному смотрителю и увидел жуткую картину: пожилой железнодорожник сидел на стуле...с отрубленной головой. Голова лежала перед ним на столе. В углу он услышал чей-то плач. Это был внук смотрителя, подросток Джамиль. Обняв мальчика и кое-как успокоив, Самедага узнал, что в Губинском уезде вот уже три дня идут погромы:  вырезают мусульман.

Дом смотрителя был невдалеке, и Джамиль проводил Самедагу в конюшню. Оседлав старую клячу, Самедага двинулся в сторону Губы. Уже на подступах он ужаснулся числу трупов, лежащих по обе стороны улиц. Особенно было много трупов на Бульварной, где жила семья Гулам-мирзы. Войдя в полуразрушенное и дымящее от пожарища жилище, Самедага столкнулся с женой Гулам-мирзы Мирвари-ханым. Она шла к нему навстречу с невидящими глазами, распущенными волосами и в разорванном платье. За её спиной рыдая шла Джэннэт. На полу он увидел Гулам-мирзу. Он лежал на животе. Вся его спина была в крови от многочисленных ран. Рядом лежала двустволка с полным патронажем: он даже не успел разрядить ни одной пули.

Сзади раздалась армянская речь: двое из отряда Амазаспа вернулись за женщинами. Самедага не раздумывая схватил двустолку и разрядил в одного из них. Второй попытался подхватить падающее тело однополчанина, и тут же получил карабином по голове.  Всё  это произошло так быстро, что насильники даже не издали звука. Но Самедага нутром чувстовал: этим дело не кончится.

Они скакали в сторону леса, не оглядываясь. Через час Мирвари-ханым вдруг  велела остановиться:  «Нам не дадут нигде скрываться. Эти двое вернулись за нами по приказу какого-то Белунца, кажется комиссара. Я немного понимаю по-армянски: комиссару приглянулась Джэннэт. Он нас достанет даже под землей.»  Самедага смачно выругался, а потом успокоил её: «Я увезу вас с собой в Пиршаги. Но сначала мне надо разыскать кого-нибудь из наших среди этих большевиков. Неужели мужчины здесь перевелись?»  Мирвари-ханым усмехнулась: «Даже не пытайся: тебя тоже убьют. Лучше послушай меня: самое безопасное место  для нас сейчас – дом армянина.»

Дождавшись наступления ночи, они с предосторожностями сошли с коня на Комендатской улице и направились к двухэтажному дому священника  Айрапета: его племянница была подругой Мирвари-ханым.  Анна открыла дверь сразу и с плачем впустила всех троих в дом. Айрапет перекрестился и произнося молитвы, попытался выйти из дома. Самедага преградил ему дорогу: «Ты останешься здесь, старик. Иначе мне придётся тебя убить.»  Несмотря на возмущение Мирвари, он связал священника и его племянницу, спустил их в подвал и запер на амбарный замок: «Услышу звук, убью вот этими руками. Сидите тихо. Мы скоро уедем.»

Мирвари нашла чистое постельное белье: «Самедага, ложись спать. Я всё равно не усну, буду сторожить вас»  Джэннэт уснула быстро, но ещё долго были слышны её всплихивания во сне. Самедага усадил Мирвари в кресло: «Держи ружьё. Даже если не знаешь, как стрелять, держи для вида. Я скоро вернусь.»

В городской управе окна светились ярко, в них  мелькали тени. Значит, кто-то из главарей там. Может даже из числа «ограшей-мусульман».  Поздоровавшись на армянском с молодым охранником, он поднялся на второй этаж. Не открывая двери, он стал наблюдать через щель.  За главным столом сидел видно, главный. Молодой парень во френче и в пенсне стоял перед ним и что-то доказывал на русском языке. Самедага понял: «Этот или русский, или наш.»

В это время за его спиной раздались шаги. Двое пьяных солдат волокли молодую девушку. Она была практически обнажённой: вся одежда была разорвана и в крови. Оттолкнув Самедагу, они ворвались в кабинет главаря: «Амазпас, вот она. Эта та самая сучка, которая изуродовала нашего Армаиса.»

Амазпас и молодой человек повернулись в их сторону. Главарь приказал: « Уложите её  на диван» Потом обратился к человеку во френче: «А ты говоришь, мы насилуем! Эта шалава кухонным ножом кастрировала моего боевого офицера! И как ты прикажешь мне поступить с ней?  Может памятник поставить?»

Девушка вдруг истерически захохотала: «О! Кого я вижу? Ну привет, Мир-Джафар. Узнаёшь меня? Хотя вряд ли. Тебе будет стыдно признаться армянам, что я лучшая подруга твоей сестры , Сейид Фатимы. Кстати, её ещё не насиловали? Жалко...» Ей не дали закончить: один из солдат ударил её карабином по челюсти.

Амазпас встал из-за стола: «Ты зачем так её уродуешь, ара? Кто после этого захочет с ней побаловаться? Отойди, негодяй.»   Подойдя ближе к потерявшей сознание девушке, он дулом револьвера поднял обрывки белья и обнажил её плоть. Повернулся к Мир-Джафару: «Сынок, я всегда брезговал турчанок, и вряд ли нарушу традицию. Если она говорила правду про дружбу с твоей сестрой, то тебе и придётся оценить этот дармовой товар.»

Мир-Джафар густо покраснел: «Я тоже брезгую...после оравы твоих грязных солдафонов.» Амазпас не отставал: «Прекрати капризничать, молокосос. Я тебе приказываю! Или может тебе нужен приказ от Степана Шаумяна? Но тогда он опять спросит тебя, за что ты убил своего брата Джапара и присвоил его документы?» Он как и все армяне, игнорировал букву «ф», заменяя её на «п».

Раздался слабый голос девушки: «Ах это ты, Салам? Зачем испытывать  судьбу? Покажи им всем, как наш родной ограш насилует подругу своей сестры. Подойди, не стесняйся: я тебе тоже дам, армянская подстилка.» Мир-Джафар взорвался, как вулкан: «Заткнись, Салима! Или я сам тебе заткну рот вот этим!»  Он уже стоял перед ней с обнажённым фаллосом. Салима, превозмогая боль, раздвинула колени: «Входи, ограш сукин сын, гостем будешь. Жаль тебя не видит твоя мать, Яхшы-ханым!»  Раздался звериный окрик Мир-Джафара и он вошёл в неё, изрыгая матерные слова.

Амазпас не скрывал своего восхищения: «Ара, Джапар, ара сукин ты сын! Молодец. Делай эту шалаву. Ещё давай!» Салима молча смотрела на своего насильника стеклянными глазами. Мир-Джафар только в конце понял, что сношается  уже с трупом.

Самедага чуть не вырвал от ужаса.  Он не помнил, как  нашел дом священника. Мирвари-ханым не спала: «Да буду я твоей жертвой, Самедага, что с тобой? На тебе лица нет». Он упал на колени: «Застрели меня, во имя твоего покойного мужа ,прошу! Не хочу больше жить!» Слёзы лились по его лицу ручьём. Самедага так не рыдал даже в детстве.

Утро он встретил в обьятих Мирвари. Она не сомкнула глаз до утра. Джэннэт сидела в кресле, поджав под себя ноги: «Видела сон. Сюда скоро придут друзья  Анны. Надо уходить. Нас ждёт кузен  отца Сулейман-киши. Он нас посадит в поезд.» Самедага удивлённо посмотрел на Мирвари: «неужели сошла с ума?». Она  покачала головой: «Джэннэт редко, но видит то, что должно произойти. Это дар от Аллаха».

Когда развязали Анну, она призналась, что подруги собирались навестить  священника. И придут с минуты на минуту.  На крытой карете священника Айрапета Анна довезла их до станции в Хачмасе. На перроне стоял товарняк, идущий в Баку. На скамейке действительно  сидел Сулейман-киши.

С тех пор Самедага с семьёй  жил в скромном доме на окраине Пиршаги . Вокруг дома по всему периметру каменного  забора  росли пышные, ухоженные  инжирные деревья. Несколько ступеней вели к широкому «сэки» - крытой веранде с каменным полом – окружённому виноградником. С противоположной стороны дома был свой домашний огород.

Проводив последнюю посетительницу, Джэннэт накрыла стол и позвала детвору на ужин. Все пятеро прежде чем, взяться за хлеб, прочли молитву: так учила их с детства бабушка Мирвари-ханым. Никто из них, и даже соседи не знали, что двоих старших мальчиков родила для Самедага его тёща – Мирвари-ханым.  Позже Джэннэт родила двух мальчиков и совсем недавно –  Лейлу.

Накормив детей, Джэннэт собиралась было подняться на второй этаж, к мужу и матери, но услышала стук копыт: у ворот остановился закрытый фаэтон, запряжённый двумя кобылами. На таких обычно разьезжалось начальство. Джэннэт открыла ворота и впустила двух дам. Одна из них  тут же вежливо поздоровалась и представилась: «Пусть Всевышний сделает твой дом с достатком, Джэннэт-ханым. Меня зовут Маргарита Нерсесова, а это Антонина Кострикова, племянница Сергея Кирова.» Джэннэт пригласила их в дом. Усевшись  на диван, Маргарита добавила: «Курьер должен был доставить вчера записочку  от Мамедали Вашему мужу.»

Зная о чём идёт речь,  Джэннэт пригласила Антонину пройти с ней в соседнюю комнату: «Я ждала тебя, и знаю, что тебе надо.» Антонина послушно  легла на чистую простыню и расслабилась: «О Господи! Помогите мне забеременеть. Всё выдержу, лишь бы не больно было». В полумраке она увидела ласковое лицо Джэннэт и услышала её вкрадчивый голос: «Сколько лет уже замужем?» Тоня вторя ей ,ответила шёпотом: «Уже шестой год» . Джэннэт протянула ей напёрсточек с ароматнымт напитком : «Пей». Напиток приятно обжёг гортань.

Джэннэт задала второй вопрос: «Он часто хочет тебя?» Антонина покраснела и прикрыв отяжелевшие веки пролепетала: «Раз в неделю...точно... по выходным».  Второй напиток оказался сладким и дурманящим. Уже погружаясь в сон, она услышала: «...мальчика...или девочку?» Её губы ответили сами: «Всё равно...»

Джэннэт поднялась наверх. Мать не спеша массировал плечи любимого зятя.  Самедага вопросительно посмотрел: «Уже? Так быстро?» Джэннэт помогла ему встать: «Да придаст Аллах тебе мощи. Иди. Подари этим большевикам  (пепел им на голову)ещё одного маленького сейида (потомка  Пророка).»


ГЛАВА ШЕСТАЯ
ЧЕСТЬ, РАСТОПТАННАЯ В БАНЕ.

Приёмная кабинета секретаря ЦК партии Стасовой была забита красноармейцами. Многие пришли сюда за пайками: командиры, ссылаясь на трудности, предлагали им ходить по домам и наедаться вдоволь. Солдаты и матросы так и делали. Но считали, что пайки – дело святое: вынь да положь!

Елена Дмитриевна выслушала свою молодую  помощницу Гюльсум: «Их там человек двадцать, и все злые от голода. Как мне быть? Я даже боюсь выйти из Вашего кабинета.» Секретарь ЦК глазами показала на коробку с папиросами. Гюльсум вытащив одну, тут же прикурила и передала начальнице. Елена подозвала её поближе и осмотрела с ног до головы: «Детка, меня твои матросы не колышат. Ты почему опять нацепила на себя эту несуразную юбку? Я же тебе подарила три новенькие юбки, купленные ещё в Финляндии.» Гюльсум покраснела: «Нариман запрещает мне их надевать: говорит слишком вызывающие и короткие».

Елена Дмитриевна потушила недокуренную папиросу и резко потянула её к себе на колени: «Ты, сучка, не рассказывай мне сказки! Твой Нариман тебя даже в упор не видит. Из под Анастаса не вылезает. Чтобы завтра же надела то, что приказываю. А не то ...имей ввиду: красноармейцы помогут тебе поменять юбку.»

Рука пролезла к её панталонам: «После работы поедешь со мной. А теперь – вон. Обьяви всем, что сегодня я не принимаю.» Гюльсум собралась было напомнить Стасовой о годовалом сынишке. Но поняла, что это вызовет у неё новую волну гнева.

Дверь кабинета открылась и вошёл Сергей Костриков: «Моё Вам с кисточкой, товарищ Стасова.» Многозначительно осмотрел сидящую на её коленях секретаршу. Стасова спустила Гюльсум с ног и строго отчитала  гостя: «Партия не научила тебя, юноша, стучаться перед тем, как входишь? И кстати, насколько мне сообщили из Москвы, ты работаешь в Тифлисе. Что тебя занесло в наши края, Мироныч?»

Костриков поспешил  извиниться: «Виноват-виноват, товарищ Секретарь ЦК. Зашёл засвидетельствовать своё почтение. Мне только нужно воспользоваться Вашим телеграфом: Владимир Ильич ждёт важный доклад, а в Грузии нет даже старой морзянки.» Стасова взглядом велела Гюльсум проводить гостя к аппарату.

В Кремле молодой шифровальщик долго на мог понять текст: «В притоне беспредел. Абсолют занята развратом. Наблюдаю. Но доступа к телу не имею.» Владимир Ильич расхохотался: «Ну и клоун ты, батюшка мой Сергей Мироныч!» Потом бросив ленточку в мусор велел шифровальщику ответить: «Гони эту шлюху вон. Бери власть в свои руки.


Над городом давно опустились сумерки. Ага Салим несколько раз выглядывал в окно, но тщетно: высокая гостья задерживалась. Он на всякий случай решил ещё раз проверить готовность банного номера.

С тех пор, как большевики во второй раз и на сей раз основательно взяли власть, семья Гаджи Мешэди Кярбэлаи  Мир-Гурбана была почти полностью разорена. Сам Левон Мирзоян внимательно изучил список недвижимости, заводов, торговых судов и ювелирных изделий, принадлежащих Мир-Гурбану. Спасти удалось лишь  дачу в Нардаране, баню «Фантазию»  и бриллиантовый комплект, подаренный Лейли-ханым в честь её беременности. Ага Салим успел  спрятать подарок в желудке у пятилетнего Азиза.  Мальчика заставили вначале  его  проглотить, а затем вернуть в керамический горшок.

С баней Мирзоян был на удивление благосклонен: «Партия нуждается в регулярном омовении своих рядов. И лучше тебя, Ага Салим,  никто не сможет содержать «Фантазию» в чистоте и порядке».

Когда Ага Салим  получил от дяди в подарок  баню «Фантазию»,  он уже знал, кто будет главным игроком в этой затее. Алирзу в Баку  знали практически все. Он был самым искусным джумадаром (баньщик-тёрщик) во всей  губернии. Его мускулистые руки, покатые плечи, жилистая шея, широкая грудь и крепкие ноги были лучшими свидетельствами мастерства и прирождённого таланта. Самым  важным  достоинством  своего джумадара он считал его природный  недостаток: Алирза  был  нем .

«Фантазия» издавна славилась  роскошью и уютом, торжественостью и удобством , помпезностью и наследием. Ага Салим, будучи инженером,  внёс некоторые изменения в расположении общей купальни и персональных номеров.

Баня занимала целый городской квартал. Его главный вход был на улице Сураханской, а «спиной» располагался на Армянской. Там же на Армянской Ага Салим решил открыть  двухэтажный  салон верхней одежды и шляп для женщин. Из примерочной  комнатки незаметная дверь вела в самый роскошный и уютный номер для особых гостей.

Чтобы угодить чекистам , Ага Салим расположил на втором этаже салона  секретный пункт наблюдения. Дело в том, что через дорогу в двухэтажном особняке находился модный ночной клуб Саркиса Джангиряна. Но всем было известно, что это  был публичный дом.  Мирзояну идея так понравилась, что он освободил Ага Салима от дани за «Фантазию» . А сумма между прочим была приличная.

Саркис  лично проводил товарища Кострикова в специальные покои. На высокой кровати за тёмным пологом гостя ждала самая недоступная красавица Баку пятнадцатилетняя Тамар Балаян из Тифлиса.

Сергей Миронович не скрыл своего восхищения: «Ты волшебник, Саркис. И где ты находишь такие шедевры  ****ства?» Саркис ухмыльнулся: «Наши края умеют преподносить такие неожиданности. Ешьте, пейте на здоровье. Я удаляюсь к себе.»

Между тем в бане «Фантазия» через дорогу Ага Салим наконец-то  услышал знакомый топот правительственных копыт, раздавшихся со стороны Армянской улицы. Из фаэтона вышли две дамы и тут же скрылись в салоне модных шляпок. Ага Салим поспешил к ним навстречу со стороны  главного зала.

Поздоровавшись со Стасовой, он мельком заметил, что вторая – это Гюльсум-ханым, дочь Кязым бека, жена Нариманова. Елена сбросила верхнюю одежду и приказала: «Голодна, как волчица, Ага Салим. Прикажи пусть накрывают.» Тут же явился Алирза с огромным подносом. Запахло жареным мясом и рыбой. Елена ,не дожидаясь остального, оторвала кусок хлеба из тэндира и принялась за еду: « Как там твой дядя  Гаджи Гурбан? Ещё жив?» Ага Салим тяжело вздохнул: «Вашими молитвами...Но  уже полгода, как прикован к постели. Месяц  ничего не ест. Наверное, скоро покинет нас навсегда: ему ведь под девяносто».

Елена подвинулась ближе к Гюльсум: «Ты здорово похудела после родов, крошка, ешь.»А потом продолжила с Ага Салимом: "Баба с возу, кобыле легче. Сможешь открыто жить с его женой. Ведь и сынишка от тебя, разве не так? »  Ага Салим промолчал.

Налив себе холодной водки, Елена залпом его опрокинула: «Ладно, иди.» Когда Алирза последовал за хозяином, она предупредила: «А ты, Алирза, будь поблизости. Можешь  понадобиться со своим «долотом».

Гюльсум умоляюще посмотрела на Стасову и тихо шепнула: «Только не мне:  ещё с прошлого раза мне не по себе... Пожалуйста».  Елена строго посмотрела на неё: «Здесь музыку заказываю я, детка. Иди в купальню. Я скоро приду.»

Саркис Джангирян нетерпеливо ходил взад и вперёд,  ожидая конца сеанса любви на втором этаже. Вскоре ступени заскрипели и товарищ Костриков шустро спутился вниз, на ходу застёгивая ширинку: «Отлично, Саркис. Но маловато зрелости. В следующий раз найди что-нибудь постарше. И желательно из местных: обожаю стыдливых мусульманок!»

Саркис подобострастно открыл дверцу фаэтона: «Кстати, одна такая...из очень приличной семьи.... вот сейчас, сию минуту уединилась со Стасовой в банных номерах-с». Киров не стал садиться в фаэтон: перешёл дорогу и направился в сторону «Фантазии».

Двери раскрылись совершенно неожиданно. Сквозь густой пар Елена Дмитриевна с трудом различила мужскую фигуру. Алирза уже минут десять, как входил в потайные архивы РСДРП. Гюльсум от испуга прикрылась банным тазиком.

Сергей Мироныч медленно приблизился к голому заду сгорбленной пополам Стасовой: «Ильич просил передать тебе, чтобы собирала пожитки и явилась к его стопам. Два дня сроку на сборы, сука лесбийская!» Потом повернулся к дрожащей Гюльсум: «А ты, куколка, не переживай. Я буду с тобой намного нежнее, чем эта стерва.»


ГЛАВА СЕДЬМАЯ.
ЭПОХА «РЯБОГО»

Лейли-ханым со слезами разбудила  Ага Салима: «Вставай, да буду твоей жертвой!  Гаджи Мир-Гурбан кажется умирает.»  Ага Салим  накинув на себя домашний халат поспешил за ней в спальню дяди.

Мир-Гурбан был бледен и выглядел осунувшимся. Но чувства юмора пока не лишился: «Лейли напрасно, как всегда, подняла панику. Честно говоря, мне плохо уже давно: с тех пор, как большевики ограбили меня. Мою ткацкую фабрику назвали именем Маркса. Но я не помню, чтобы я  был знаком с таким человеком.»

Ага Салим  сел у его ног: «Дай бог, чтобы Лейли-ханым ещё двадцать лет поднимала тревогу. Но мне нравится твоё настроение. Сейчас зарежу ягнёнка и  приготовлю тебе кябаб.»  Мир-Гурбан хихикнул: «Сынок, ну и шутки у тебя! Откуда у нас ягнёнок? Неужели Чопур прислал?» Чопуром (Рябым) они в кругу семьи называли Кобу, Сосо Джугашвили.

Ага Салим махнул рукой: «Он давно уже  забыл и про тебя, и про твои благодеяния. Ягнёнка вчера  мясник Мамедали подарил: говорит, пусть Аллах пошлёт Кярбалаи Мир- Гурбану многие годы. Он до сих пор помнит твой щедрый подарок на его свадьбу с Мэсмэ-ханым.»

В это время послышался  шум и на пороге появился  бывший гочи Гэмбэр.  Мир Гурбан привстал в постели, не веря своим глазам: «Откуда сегодня взошло солнце, ай Гэмбэр? Неужели это ты?»  Гэмбэр с улыбкой подошёл к постели и положил у его подушки небольшой свёрток: «Это тебе, Гаджи, на хранение.  Здесь все драгоценности, которые остались от моей матери. Уезжаю в Москву, и одному Аллаху известно, вернусь, или меня там похоронят».

Ага Салим подвинул ему стул: «Садись,  Гэмбэр. Расскажи, кто тебя позвал в Москву? Кому ты там понадобился?» Из краткого рассказа выяснилось, что вызвал его к себе Нариман Нариманов: он недавно стал у них большим начальником. Хочет поручить Гэмбэру свою личную  охрану.

После самоварного чая и угощений, Гэмбэр собрался было уходить. Но Мир Гурбан попросил жену принести ему листок бумаги и перо: «Хочу написать пару строк Чопуру. Нам с ним уже вряд ли придётся увидеться. Пусть знает, что уйду в мир иной с добрыми мыслями о нём.» Закончив письмо, он протянул его Гэмбэру: «Знаю,что тебя к  нему  даже близко не подпустят. Нариман сумеет передать ему.»

Москва в конце марта-начале апреля  выглядела слегка оттаявшей и солнечной. Гэмбэр даже слегка вспотел, когда стал подниматься на второй этаж, где располагался  кабинет Нариманова, недавно назначенного в Наркоминдел.  Большевик тут же встал из-за стола и встретил старого приятеля у дверей: «Добро пожаловать, Гэмбэр. Спасибо, что так быстро отозвался. Проходи, садись. Как там  в Баку?»

Гэмбэр сел и с удовольствием принял горячий чай из рук секретаря, симпатичной Каринэ : «Слава Аллаху, все живы и здоровы. Просили передать привет. А твой благодетель Мир Гурбан передал даже записку. Но не тебе, а Чопуру...» Нариманов  изменился в лице и, провожая взглядом попку Каринэ,  резко остановил его: «Больше не повторяй нигде. Это неуважительно по отношению к товарищу Сталину. Не дай Бог , кто услышит и передаст: даже врагу не желаю последствий.»

Пройдя к своему креслу, он взял записку и прочёл несколько раз: «Ничего не могу понять. Что он хочет этим сказать?»  Гэмбэр пожал плечи: «Я и не читал её: у меня образования не хватит.»  Нариман посмотрел на часы: «Через два часа мы все должны быть на сьезде  партии. Попробую с ним переговорить сейчас.» Подняв трубку вертушки, он громко попросил оператора: «Барышня, соедини меня с товарищем Сталиным, пожалуйста.» Барышня тут же ответила: «Пять минут придется подождать».

Нариман подсел к Гэмбэру поближе: «Такие вот дела. Ты наверное помнишь  Гюльсюм, мою жену? Ей нужна личная охрана. Здесь в Москве очень много хулиганов, грабителей...Каждый день поступают сообщения об убийствах, насилиях, ограблениях... Я мог бы поручить это местному ГПУ. Но решил, что будет лучше, если ты возьмёшь это на себя. Я выделю тебе квартиру, зарплату и спецпаёк: ты будешь доволен.» Гэмбэр кивнул головой: «Конечно, Нариман. Даже не сомневайся.»

В тёмном  кабинете секретаря ЦК раздался телефонный звонок. Хозяин кабинета вышел из комнаты отдыха  в белоснежной нижней рубашке и кальсонах. Не спеша поднял трубку. Раздался голос оператора: «Товарищ Сталин, Вам звонит Нариманов.»

Сталин чиркнул спичкой и прикурил: «Василиса, это ты? Давай, соединяй.»  А потом обратился к звонившему: «Сталин слушает».  Нариман вскочил в кресле: «Здравствуй, Сосо. Это Нариман беспокоит.» После паузы  Сталин продолжил:  «Привэт, йолдаш Нариман! Ты совсэм ужэ перестал меня признавать, дорогой. А вэдь ми с тобой из той самой старой гвардии... Слушаю тэбя. Ты можешь называть меня по-прэжнему Коба.» И после паузы добавил: « Или если нравится, Иосиф Виссарионович.».

Нариман вспотел: он понял свою оплошность. Вытащил из кармана платок и начал вытирать лоб: «Да-да, конечно...Извините, что звоню  некстати...но..тут наш старый приятель из Баку....Мир Гурбан, если помните, прислал записку...Вообще-то я могу  передать  её  через секретариат?»

Сталин перебил его: «Мир Гурбан? Он еще живой?  А кто привёз записку? Гочи Гэмбэр? Давай читай, что он там пишэт.» Нариман начал заикаясь: «Тут ерунда какая-то...то ли тост, то ли сказка... про мудреца и народ...Четыре строчки всего...»

Сталин выдержал паузу и громко рассмеялся: «Можешь не продолжать. Этот старый шельмец ужэ второй раз рассказывает  мне  старую грузинскую притчу. Ладно...пэрэдай ему, что я помню его.»  Нариман смял записку и выбросил в корзину с мусором: «Он уже видимо, совсем состарился...потерял ум-разум.» Сталин перевёл разговор: «Ты сам-то  как живёшь? Как сынишка? Как жэна- красавица?»

Нариман промямлил: «Живы-здоровы. Хочу вот к лету отправить их в Баку, чтобы отдохнули-развеялись.» Сталин поддержал: «Правильное решение. Но до лэта далэковато.  Скоро у меня в секретариате будет жарко: может пусть поработает здесь?» Нариман понял,на что намекает Сосо: «Кстати, не сомневаюсь в успешных  результатах сьезда и хочу заранее Вас поздравить с новой должностью.»

Сталину понравилось: «Спасибо. Но не торопи события. Мне нужен будет твой совет: зайди – поговорим. Хочу тебя включить в состав делегации на конференцию в Италию. Когда вернёшься,  расскажешь, как там Чичерин вёл переговоры. Как ты думаешь?»  Нариман не ожидал такого поворота: «Спасибо за доверие, Иосиф Виссарионович...» Сталин поправил: «Просто, Коба, дорогой.»

Сталин сделал ещё одну паузу и продолжил:  « Потом, к концу года у меня будет для тебя ещё один сюрприз: хочу предложить тебя на должность одного из сопредседателей ВЦИК.»  Нариман опешил: «Благодарю Вас, товарищ ....Коба. Приложу все силы...»

Отложив трубку Иосиф  вернулся в комнату отдыха. На огромном кожанном диване слегка прикрыв шалью  низ живота и грудь лежала  черноокая девушка. Она подвинулась, чтобы Сталин прилёг рядом. «Договорился с твоим нэнаглядным:  выходи на работу в секретариат». Гюльсюм зарделась, чмокнула его в щёчку: «Спасибо, Иосиф.»  Он обнял её за шею и медленно стал опускать голову ниже и ниже. Её губы тут же обдали  жаром и унесли вождя в небеса.

Он прикрыл веки и подумал о том, что Надежда никогда не доставляет ему  таких ласк. Она решительно отвергала оральный секс, называя это кощунственным  развратом. А ведь она была ровесницей  Гюльсюм. Между тем,  Иосифу нравилась раскрепощённость у женщин. 

Он встал и велел ей облокотиться на стол и подошёл к ней со стороны спины: «А почэму это он тэбя так рэвнует? Даже вызвал из Баку гочи, чтобы  следить за тобой? В чём причина? Неужели у тебя кто-то есть?» И резко спустил вниз её розовые  шёлковые трусы.

Гюльсюм обернулась, как ужаленная: «Что ты, Иосиф ? Как ты мог подумать? Кроме тебя... у меня никогда никого не было на стороне... А ревнует ...потому что ...мне даже неудобно  говорить...» Сталин  вошёл в неё и  нагнулся к уху: «Не стэсняйся, говори.»  Гюльсюм прикрыла ладонями рот: «Он слишком стар...у него ничего не получается...уже давно». Иосиф почувствовал прилив похоти по всей длине ствола.Но тем не менее спросил: "А Каринэ говорит, что получается". Гюльсюм никак не могла сконцентрироваться: "Ну и пусть...на здоровье...Она ему позволяет то, что я не разрешаю".

Он провёл рукой по её груди, стал массировать пальцами сосок и вошёл в неё ещё раз. Но уже легко и влажно: Гюльсюм быстро возбуждалась. Он сильно сжал ей правый сосок: «Шэни дэда...!А к Стасовой в Баку он тебя не рэвновал? Или ты забыла мнэ рассказать?». Раздался громкий стон Гюльсюм: «Не напоминай  о ней: мне противно! Она брала меня  против моей воли...Ещё раз, Иосиф... я так соскучилась!».

Иосифа это возбудило ещё больше. Он любил женщин ничуть не меньше, чем власть. Собственно для него власть была такой же необходимостью, как соитие с женщиной. Он наслаждался властью, как очередной победой над женщиной. Он наслаждался женщиной, как очередным восхождением на Олимп.

И сейчас лёжа на спине, он не сводил своих ненасытных глаз с белой попы Гюльсюм, ритмично  танцующей на его плоти. Его слуху  доставляли  особое наслаждение её стоны. Особенно, заключительные аккорды: женский оргазм приводил его в буйство. Точно также, как бурные аплодисменты зала. Он не помнил, чтобы жена издала хотя бы звук во время сношений.

Он сел на диван и закурил. Она стоя спиной к нему надевала лифчик. И  почувствовала сильный шлепок по своему заду: «Больно...Иосиф... и  краснота долго не проходит...»  Он с размаху шлёпнул по другой ягодице: «Молчи, женщина!  Это очень важно..для мэня.»  Она присела ему на колени, взяла левую – больную – руку и приложила к своей груди. Тихо шепнула ему на грузинском: «Шэни тчиримэ, Сосо. (Пусть твои боли перейдут ко мне)». Иосиф пожал плечами: «Ты напоминаешь мнэ Като, мою мать.»

Провожая её к дверям,  Иосиф строго предупредил : «От тебя сегодня очень многое зависит. Я тэбя включил в группу стенографисток. Внимательно прислушивайся к разговорам в зале. Особенно среди делегатов из Грузии.»  Гюльсюм  демонстративно подняла подол  платья , не спеша подтянула черные ажурные чулки, перезацепила бретельки и кивнула: «Знаю. Всё будет сделано, как ты сказал. Ты можешь на меня положиться.» Поймала его горящий взгляд на своих ногах и добавила: « Только очень прошу:  не хочу ехать в Баку. Ни летом, ни зимой...никогда.»

Дождавшись, когда за ней захлопнется дверь, Сталин поднял телефонную трубку: «Василиса, ты ещё там? Молодэц. А ну-ка соедини меня с Наримановым ещё разок.» Нариман ответил бодро и по воински: «Слушаю Вас, товарищ Сталин».  Иосиф покашлял, прочистил голос: «Слушай я совсэм забыл, биджо: мне кажется тебе надо приставить охрану к супруге. Тут мне Меньжинский докладывает, что в Москве повышенная степень насилий и ограблений. Тем более, что тебе скоро уезжать за границу.»

Пленум ЦК  завершился поздно. Гюльсюм поймала его в коридоре и всунула в руку записку.  Вернувшись к себе в кабинет уже в новой должности Генерального Секретаря, Иосиф Сталин первым делом прочёл её донесение.  Одна строка его особенно заинтересовала: «Н.ушла до выступлений вместе с «Абдулом». Это была кличка Авеля Енукидзе.

Иосиф  позвонил домой. Трубку подняла тёща: «Да, Сосо, слушаю.»  Охрипшим голосом  он спросил: «А где Надя?» Ольга Евгеньевна ответила вопросом на вопрос: «Как закончился Пленум? Как проголосовали?»

Сталин грубо оборвал её: «Завтра в газетах прочитаешь. Ты лучше отвечай, когда тебя спрашивают: где шляется твоя дочь?» После небольшой паузы Ольга ответила холодно: «Я не нанималась следить за твоей женой. Поручи  это своей охране.» Сталин грубо выругался, а затем добавил: «Я тэбэ могу сказать, где твоя дочь! Шалавится со своим крёстным, Авелем. Убью суку!»

Он пришёл домой почти под утро. Надежда в обнимку  с маленьким Василием  спала в детской. Иосиф снял с себя китель и прошёл на кухню. Поставил на огонь чайник и сел за кухонный стол. Не успел закурить трубку, как сзади на него легла тёплая шаль Ольги Евгеньевны: «Простудишься, ведь ещё не лето.»  Её руки сползли к его груди: «Не сердись на меня. Ты же знаешь, как я переживаю каждую нашу склоку.»

Иосиф недовольно пробурчал: «Сама виновата. Не увиливай, когда я тебя о чем-то спрашиваю.»  Ольга нагнулась к его уху и шепнула: «Соскучилась я, Сосо. Что с тобой? Даже не замечаешь меня.»  Сосо постепенно оттаивал: «Не говори глупости, Ольга. Просто, я очень много работаю, устаю.» Их губы соединились в долгом поцелуе.

В проёме дверей промелькнула чья-то тень. Иосиф спросил: «А где Сергей?»  Рука Ольги нашла, то что искала: «На ночном дежурстве...Хочу тебя, Сосо...» Он понял, что тень принадлежала Надежде: больше в доме не было взрослых.  Резко встав со стула, Иосиф нагнул Ольгу к столу, задрал ночную сорочку, с бешенством вошёл в неё сзади и громко заявил: "Теперь всё будет по-другому." В наступившей тишине были еле слышны тихий стон Ольги и плач Надежды.


ГЛАВА ВОСЬМАЯ
БАКИНСКИЕ ТАЙНЫ.

Антонине Костриковой выделили двухкомнатную квартиру в центре Баку по личному указанию Лэвона Мирзояна: после отьезда Сергея Кирова в Ленинград новый глава ЦК Азербайджана взял на себя заботу о его племяннице. Тоня не могла поверить в свое счастье.

Дело в том, что после того, как она родила маленького Никиту, муж Николай вначале запил, потом стал скандалить на почве ревности, а позже  даже стал Тоню систематически избивать. Никак не мог  в черноглазом и черноволосом мальчугане найти сходство с собой, и даже с Тоней. Жене пришлось призвать его к порядку: пожаловалась в ЦК, куда ещё её дядя , Сергей Миронович, пристроил Николая начальником автогаража.

После жалобы Антонина уже ничего не слышала о своем беспутном муже. Через неделю Лэвон Мирзоян пригласив в ЦК,  заверил её, что Николай не скоро появится в этих краях. И прощаясь, как бы невзначай бросил Тоне: «Не переживай, здесь тебе не дадут скучать. А если надумаешь завести для Никиты сестрёнку, то тебе не придётся уже ехать в Пиршаги. Можешь положиться на меня.»


Антонина густо покраснела и тихо прошептала: «Товарищ Мирзоян, вы меня ставите в неловкое положение.» Товарищ Мирзоян притянул её к себе и четко завершил разговор: «Зачем в неловкое, матах? В нужное положение. Я помню: тебе беременность очень даже подходила. Но на этот раз ты будешь жить  уже не в комуналке, а  в просторной квартире со всеми удобствами.»

Квартира действительно оказалось полностью упакованной. Не только мебелью, но и продуктами питания на первое время. Тоне лишь оставалось накрыть стол и ждать  Лэвона  к ужину. Ужин, как и положено,  завершился в спальне: Лэвон  Исаевич перенёс уснувшего Никиту на кожанный диван, разделся и улёгся спиной к стене: «Иди ко мне, Тонечка. Я не какой-то там  мусульманский чародей: предпочитаю дрэвний способ оплодотворения.»

Антонина после доброй дозы холодной водочки оценила армянский юмор своего нового хозяина: «Честно говоря, я всегда обожала старый способ. Но с мужем мне как-то не очень повезло»  Овладев двумя руками натуральным инструментом воспроизводства, она добавила: «Ты останешься до утра, или как?» Левон, войдя в неё сбоку, обещал: «Или как».

Не прошло и полчаса, как он уже стоял в кальсонах перед зеркалом. У вождей всегда напряжёнка со временем. Тут он заметил два красных пятна на шее: «В следующий раз обойдёмся без засосов: я всё же женатый человек!»

Взглянув на часы, он стремглав стал спускаться по лестнице на первый этаж: вспомнил, что проморгал день рождения дочери! Садясь в машину он хлопнул водителя по кепке: «Проснись, Саркис. Гони и побыстрее!»  В это время с заднего сиденья поднялась молодая, эмоционально горячая Юлия Мирзоян: «Не спеши, Саркис-джан. Выйди из машины: я хочу поговорить с этим сукиным сыном наедине.»

Бледный как полотно Лэвон попытался её успокоить: «Прекрати унижать меня при водителе. Неужели ты хочешь, чтобы меня уволили? Кто тогда будет дарить моей Юлечке драгоценные камушки?»  Юлия откинулась назад, подняла свою юбку и раздвинула ноги: «Рогоносец! Мне достаточно пальцем поманить, и вся бакинская знать захочет войти туда, куда ты уже забыл дорогу!»

Лэвон побагровел от одной мысли её измены: «Замолчи сейчас же, шалава ! Или же мне придётся застрелить тебя прямо здесь!»  Юля растегнула кофту и он увидел в извилине её пышной груди золотой медальон: «Если твоя  рука поднимается, как твой член, то опять промахнёшься!»

Лэвон попытался сбавить обороты: «Вай Аствац! У меня была тайная встреча с доброжелателем. А совсем не то, что тебе кажется! Клянусь тебе, Юленька!»  Юля расхохоталась на всю ночную улицу. А потом поиграла перед его глазами золотой безделушкой: «Между прочим это мне подарил вчера твой  лучший дружок– Мир-Джафар Багиров. А ты бы лучше застегнул пуговицы на своей ширинке».

Она  попала в цель: ширинка была распахнута. Лэвону оставалось  только выйти из машины, громко хлопнув дверью: «Саркис, вези Юлю Ивановну домой. Я буду ночевать на работе». И прошагал в сторону  здания ЦК  партии.

Саркис взял с места  со свистом. Через зеркало заднего видения встретился взглядом с хозяйкой: «Он поверил, что медальон подарил Багиров?»  Юля, расслабленно закурила папиросу и выпустила дым в затылок Саркиса: «Даже не сомневайся. Утром доложит Сталину.»

Саркис  повернул машину в сторону Баилово: «С меня магарыч, джана. Причём прямо сейчас.» Он притормозил в  темном парке и пересел на заднее сиденье.  Юля балдела от его ласк и поцелуев: «Не томи, Сако...я такая возбуждённая...дай мне пригубить его, джаник».

Багиров вот уже две недели, как был отстранён от всех постов. Вердикт Кремля был категорически неожиданным и непонятным: отдохни, пока идёт расследование.  Никак не мог понять, кому обязан доносом. И самое главное: о чем донос? Перебирая в памяти всех своих любовниц, Мир-Джафар пришёл к выводу: кроме жены Мирзояна, которую его агент застукал с водителем Саркисом, никого нельзя было заподозрить.

Он был мрачнее тучи, когда услышал за дверью квартиры голос двоюродной сестры Эльзы. Она пришла наведать его вместе с дочкой, Нигяр. Он пригласил их пройти в гостиную: «Там на кухне есть всё, что нужно. Накрой стол и накорми мою принцессу. У меня нет настроения.»

Принцесса тут же  прыгнула к нему на колени и стала осыпать поцелуями: «Дядя Джафар, не хочу видеть тебя таким  злым. Улыбнись мне, пожалуйста.» Мир-Джафар обожал её с  детства. С улыбкой успокоил и погладил попу: «Слушаюсь, моя куколка. Что ты хочешь, то и сделаю для тебя? Скажи и я исполню!»

Вошла Эльза с полным подносом и ароматным чаем: «Она каждый день мне напоминает, что ты обещал показать ей Тифлис.» И тут Багирова словно осенило. Он вспомнил про Лаврентия Берию: «Да, конечно, Эльза! Как я мог об этом забыть?»

Он тут же заказал специальный купе в поезде, идущем в Тифлис. Переговорил с Лаврентием из своего кабинета и вернувшись к столу приказал: «Даю вам на сборы три часа. Едем в Тифлис.»
Затем подсел к Эльзе поближе: «Ты помнишь грузина, Лаврентия? Он работал в Баку под моим началом.» Эльза поморщилась: «Этот плюгавый с пенсне на носу?» Мир-Джафар кивнул: «Он до сих пор помнит тебя. Только что спросил, как ты выглядишь. По моему он сохнет по тебе.»

Эльза покраснела и отвернулась: «Ненавижу его физиономию. Отпетый юбочник. Мне проходу не давал». Мир-Джафар обнял её за талию: «Будь с ним ласковой: он теперь хозяин всей Грузии. И кстати, душа в душу с Рябым.» Эльза зло швырнула салфетку на стол: "Тебе не стыдно! Неужели ты ...хочешь, чтобы... я ...с ним...?  Мири, гурбан олум, только не это! " И со слезами ушла на кухню.

Нигяр заёрзала попочкой у дяди на коленях, напоминая  о своем присутствии. Мир-Джафар ощутил под рукой созревшие формы восьмиклассницы. Он сильно ущипнул её за попу. Она зарделась и уткнувшись к его плечу, шепнула: "А мне совсем не больно. Сделай ещё".
В двухместном купе Эльза демонстративно избегала встречаться взглядами с Мир-Джафаром.  С наступлением ночи она свернулась калачиком и уложила спать Нигяр. Мир-Джафар накрыл легкий ужин с коньяком и подсел к ней: «Перестань дуться. Я совсем не имел ввиду близости с ним. Вставай.»

Эльза не хотела нагнетать обстановку и не спеша поднялась. Халат  чуточку раскрылся, обнажив ноги выше колен. Мир-Джафар только сейчас обратил внимание, что Эльза в свои тридцать семь выглядит очень соблазнительно.

Он протянул ей коньяк: «Ты же знаешь, как ты мне всегда была дорога. Давай выпьем.» Эльза посмотрела на него примирительно: «Какой же ты всё таки глупый, Мири.» Он опрокинул залпом и вопросительно взглянул на Эльзу. Она отпила глоток: «Все эти годы ты так и не заметил, моих чувств к тебе. А ведь я именно назло тебе вышла замуж за отца Нигяр и развелась через год.»

Для Мир-Джафара это было откровением. После смерти своей первой жены, красавицы Маши, он разумеется не прекращал своих похождений. Но не мог даже думать о женитьбе. К Эльзе он относился, как к любой другой родственнице: с осторожностью, чтобы не взяла в оборот.

Его взгляд вновь упал на раскрытые ворота любви, прикрытые лишь тонкими шёлковыми трусиками. Он обнял Эльзу за талию и притянул к себе поближе: «Ты видно так умело скрывала свои чувства, что я их и не заметил.» Эльза раскрыла губы для поцелуя: «Об этой минуте я мечтала всю свою юность.» Их губы слились в поцелуе под мерный стук поезда. Его рука раскрыла халат на груди. Он был удивлён упругости её тела. Сосок под его пальцами не заставил себя ждать: ответил готовностью к ласкам. Она тихо шепнула: «Выключи свет, Мири... Нигяр может проснуться...»

Эльза оказалась не только страстной, но и давно изголодавшейся по любви: её плоть встретила кузена со всеми почестями, стонами и шёпотом из самых неожиданных интимных слов. Она даже сама не понимала, как могла произносить эти слова. Мир-Джафар возбуждался всё больше и просил её повторять несколько раз. Особенно ему запало в душу, когда Эльза в апогее оргазма простонала: «Какой он у тебя вкусный, джаным!» Они кончили вместе. И даже не заметили, что в темноте на них пристально смотрит пара юных любопытных глаз: Нигяр не пропустила ни одного мига.

Главврач санатория дородная грузинка по имени Нанико Теймуразовна встретила почётных гостей у дверей кабинета: из ЦК предупредили, что речь идёт о личном друге Первого секретаря ЦК товарища Берии.  Попыталась пригласить их к накрытому уже столу, но Мир-Джафар поблагодарил: «Не беспокойтесь. Мы лучше пройдём сразу к себе.»

В узком коридоре на третьем этаже гости лоб в лоб столкнулись со знакомыми бакинцами: Азиз Алиев, его супруга Лейла-ханым с детьми завершали свой отдых и спешили вниз к автомашине. Азиз очень холодно поздоровался с Багировым: уже слышал, что дни его вроде бы сочтены.

Лейла-ханым, напротив, была сама любезность. Познакомила Эльзу с сыном и дочкой. Сделала комплимент Нигяр. И шутливо обратилась к Мир-Джафару: «Очень приятно увидеться, Джафар. Я всегда считала Вас самым интеллигентным руководителем в Азербайджане.» Багиров поцеловал ей руку: «Вы как всегда, очаровательно выглядите, Лейла-ханым». И почувстовал, как её пальцы недвусмысленно пощекотали его ладонь: это означало приглашение.

Мир-Джафар, извинившись перед Эльзой, предложил Азизу проводить его до машины. Помогая Лейле-ханым сесть на заднее сиденье, он услышал её шёпот: «На даче. Буду ждать.»

Багиров вернулся к себе заинтригованным. Просторный люкс на третьем этаже выглядел по-царски: три спальни, большая гостиная, кухня, две ванные и два туалета. На круглом столе лежал огромный букет цветов. Не успели гости проводить главврача, как пришлось встречать гонца от Берии. Он протянул Багирову конверт и положил в углу ящик с дюжиной бутылок вина .

Когда гонец откланялся, Мир-Джафар распечатал конверт. « Надеюсь, устроились хорошо? Жду вечером на ужин в горах. Передай Эльзе-ханым мои самые сердечные приветствия: горю желанием поцеловать ей руку.  Кстати, завтра  у меня состоится телефонный разговор с Кобой. Думаю, заодно обговорить с ним и твой вопрос.    Лаврентий.»

Нигяр плескалась под душем, Эльза раскладывала чемоданы. Он обнял её сзади. Она почувствовала прилив похоти: «Мири, гурбан олум, давай оставим на вечер. Нигяр может в любую минуту испортить мне удовольствие.» Но он повёл её в сторону длинного большого зеркала в спальне. Она увидела в его руках бриллиантовое ожерелье. Он ловко застегнул его у неё на шее: «Это тебе. Ты меня просто очаровала в поезде.»  По её щекам потекли слёзы. Она не могла их остановить: «Мне не верится в эту сказку, Мири. Ущипни меня, чтоб я проснулась.» Он погладил ей попу: «Это только для начала. Кстати, одень это ожерелье сегодня вечером: нас пригласили на ужин.»

Ресторан издали напоминал княжеский дворец. На первом этаже располагалась огромная кухня. Широкая лестница вела на второй этаж. Все столы были отодвинуты в угол. Посредине стоял огромный длинный стол, накрытый на четверых. И этот королевский стол ломился от закусок и батарей из бутылок вина. Крутая узкая лестница в самом конце комнаты вела на третий этаж. Разумеется, в райский уголок для отдыха.

Автомашина Берии появилась в конце лесной дороги через минут десять после того, как Мир-Джафар начал прогуливать Эльзу с Нигяр по изумительному парку. Нигяр никак не могла поверить, что перед ними бегали самые настоящие кролики, зайцы и даже лисица.

Лаврентий протянул Эльзе  букет роз, поцеловал руку: «Вы по-прежнему выглядите богиней, моя дорогая Эльза.» Затем подозвал к себе Нигяр и подарил ей огромную куклу: даму в грузинской национальной одежде. Девочка была в восторге от подарка. Эльза смущённо благодарила хозяина: «Лаврентий Павлович, Вы нас балуете. Чем мы заслужили такое внимание?»

Он обнялся с Мир-Джафаром и через его плечо выпалил: «Слушай, какой Павлович? Зачем Павлович? Я для Эльзы-ханым просто Лаврентий. Очень прошу, не обижай меня.»

Официанты не успевали менять блюда, сорта вин и горячее. Тосты следовали один за другим: Лаврентий,  всем известный балагур, этим вечером пытался перещеголять самого себя. Эльза раскрасневшаяся от выпитого вина и комплиментов время от времени встречалась взглядами с Мир-Джафаром. Он между тем, отвечая на её взгляды с улыбкой, непрерывно кормил свою любимицу, Нигяр.

Когда девочка пригубила чуточку вина из бокала дяди Джафара, Эльза попыталась вмешаться. Но в это время  Лаврентий как раз завершал очередной панегирик в её честь. Он подошёл с бокалом к ней влотную и предложил выпить «на брудершафт». Допив свое вино, он приблизил свои губы к её губам. Эльза подставила щёку и услышала шёпот: «Нам необходимо поговорить. Это очень важно.» Эльза покраснела и посмотрела в сторону Мир-Джафара. Но они с Нигяр уже прогуливались по парку.

Эльза замешкалась, не зная, как поступить: «Да, конечно...пожалуйста, Лаврентий.. может быть здесь?...я слушаю Вас.»  Он взял её под руку и повел в сторону крутой лестницы. Она поднималась словно во сне, ощущая своей спиной его жадный взгляд, раздевающий её догола.

Всё произошло помимо её воли. Мысли в голове путались и Эльза не могла ничего поделать с собой. Он облизывал её тело, постепенно снимая с неё одежду. Его губы гуляли по ней, словно грабитель по чужой квартире: торопливо, с опаской и по-воровски нагло. То ли от перебора с вином, то ли от перенапряжения Лаврентий оказался не на высоте. Сумел войти в неё с пятой попытки. И это произошло ближе к утру.

Эльза долго не хотела открывать веки: пыталась убедить себя, что видит кошмарный сон. Но солнечный зайчик, просунувшийся из широкого окна, обьяснил ей простую истину: Лаврентий исполнил мечту своей молодости. Он храпел, не выпуская из губ её розовые шёлковые трусики.

Даже не приняв душ, Эльза поспешила вниз и тоном, не позволяющим отказа, велела шофёру Берии отвезти её в санаторий.

Она шла по коридору к своему номеру с твёрдым намерением швырнуть Мир-Джафару в лицо его королевский подарок. Но сначала надо бы смыть грязь, оставленную губами этого мерзавца Лаврентия.

Распахнув двери в ванную, Эльза готова была потерять рассудок: под душем, поддерживая  на своих руках, Мир-Джафар трахал её дочь.

Она лишилась не только речи, но и координации движений. Только смогла прислониться к стене и тупо смотреть на голую Нигяр. И  услышала её стон: «Какой он у тебя вкусный, гурбан олум». Повторяла мать слово в слово.

Возвращались в Баку в разных купе. Но Эльза время от времени рассматривала в окне отражения бриллиантовых серёжек, которые он подарил ей перед отьездом. Дождавшись, когда дочь уснёт, Эльза вошла к нему в купе и сняла с себя халат: "Не знаю, что ты со мной делаешь, негодяй? Но я буквально без ума от тебя".





ГЛАВА ДЕВЯТАЯ.
ПРЕИМУЩЕСТВА ДВОЕЖЁНСТВА.

В Шемахе было около полуночи. Мэсмэ-ханым, жена бакинского мясника Мамедали,  уже собиралась ложиться спать, когда в дверь постучали. На пороге стоял глава районного ГПУ Джалал Нуриев: «Мэсмэ-ханым, я за тобой. Ты срочно нужна в райцентре». Мэсмэ не была из пугливых женщин, но на всякий случай спросила: «У кого-то надо принять роды?» В Шемахе все знали, что лучшего акушера нет во всей округе. Нуриев улыбнулся: «У члена правительства».

Азиз Алиев , который вот уже полтора года, как был назначен заместителем народного комиссара здравоохранения был в Шемахе проездом: возвращался из Тифлиса  в Баку вместе с молодой женой Лейлой. Но неожиданно подвела  автомашина. Пришлось встать на ремонт и переночевать в райцентре.

Супруга замнаркома вспомнила, что её одноклассница, Мэсмэ, с недавних пор живёт в Шемахе: «Азиз, пошли кого-нибудь за ней: хочу повидаться  и познакомить с детьми». Они встретились, как давние друзья. Лейла похвасталась: «Это моя дочь от первого брака, Латифа. А это наш с Азизом Тамерлан. Зарифу с Латизой  мы  оставили в Баку». 

Узнав, что Мэсмэ была бы не против переезда в столицу, Азиз тут же предложил ей работу: «Будешь мне помогать в комиссариате. Там дел невпроворот. А мне нужны свои кадры».

Возвращались в Баку они уже вместе. В машине было немного тесновато. Две дамы с  Тамерланом еле поместились на заднем сиденье. Азиз сел впереди,усадив очаровательную  падчерицу к себе на колени.

Мэсмэ, слушая бакинские сплетни из уст Лейлы, с удивлением  наблюдала, как отчим с падчерицей о чём-то шепчутся и хихикают. Латифа игриво теребила свои косички и временами заливалась, прижавшись к шеке отчима. Со слов Лейлы, она открыв глаза,  видела только Азиза: отца своего и не знала.

Путь был по тем временам неблизким. Лейла-ханым, устав от болтовни и обняв сына, вскоре мирно задремала . Мэсмэ пыталась тоже уснуть, но возня на переднем сиденье постоянно отвлекала.  Девочка-подросток сидела  на отчиме  лицом к лицу, оседлав его, как коня. Её  руки обвивали шею Азиза, а голова мирно покачивалась на его плече. Глаза были прикрыты, а губы плотно сжаты от какого-то загадочного напряжения. Напряжения с  наслаждением.

Когда подьехали к дому на набережной, Азиз вышел из машины, не выпуская из рук уснувшую падчерицу. Мэсмэ протянула ему руку. Он пожал её левой рукой: правая рука была под  юбкой у девочки. Подруги обменялись поцелуем и   договорились встретиться на днях.  Семья Алиевых уже входила в подьезд, когда  Азиз успел у дверей напомнить Мэсмэ: «Жду в понедельник в десять утра». Водителю поручил отвезти  Мэсмэ-ханым домой  в крепость. 


Мамедали спешил побыстрее закрыть мясную лавку: Пикэ-ханым должна была вот-вот рожать. Но как назло его задержали запоздалые покупатели.  Часы показывали уже почти десять вечера, когда он стал подниматься к себе домой на второй этаж.

Каково же было его удивление, когда его встретила у порога первая жена, Мэсмэ-ханым с новорожденным ребенком на руках. Пикэ, бледная, уставшая , но счастливая лежала в постели: «Аллах милостив ко мне, Мамедали: он послал мне спасение в лице Мэсмэ-ханым. У нас теперь дочка.»

Мэсмэ смотрела на мужа с упрёком: «Не стыдно тебе: шатаешься в свое удовольствие допоздна, когда жена на сносях.» Мамедали даже растерялся: «Слушай,  ты же знаешь: всегда в последний момент заваливаются покупатели.» Он взял девочку на руки: «Дай Всевышний тебе здоровья, Мэсмэ. Я так хотел девочку. И даже имя ей подобрал: Зивер.»

Пикэ,  накормив грудью новорожденную, уснула как убитая. Мэсмэ прошла на кухню и засучив рукава стала готовить ужин. Мамедали подошёл к ней неслышно. Но она почувствовала его приближение по запаху. По запаху, который все эти годы  сводил её с ума.

Не оборачиваясь, она попросила: «Прошу тебя, Мамедали, не подходи так близко: я тоже могу забеременеть. Даже на расстоянии.» Ему нравилось её чувство юмора: по-другому  онапригласить его в постель просто не могла. Он положил обе руки на её круглые бёдра и обезумел, ощутив  резинки от трусов: «Мы не виделись так давно, Мэсмэ. Мне трудно себя сдержать.»

Ужин остался лежать на столе нетронутым. Он раздевал её словно в первый раз. Она закрыла веки, по  щекам струились слёзы: «Да буду я твоей жертвой... я и сама соскучилась по тебе, старый развратник... Всё терпела.... Не хотела мешать твоему счастью.» Мамедали целовал её с ног  до головы, не зная, где задержаться подольше. Она  выручила, как всегда прежде: «Ложись на спину: я помню, как тебе больше всего нравится.»

Оседлала его, предоставив свои упругие груди его жадным ладоням. Перед её глазами возникла юная Латифа , балующаяся в машине на коленях своего отчима. Разврат почему-то возбуждал, и Мэсмэ застонала так громко, что сама испугалась своего голоса. Они уснули в обнимку и даже не проснулись с первыми петухами.

Их разбудила Пикэ с дочкой на руках: «Машаллах! Вы так хорошо смотритесь. Жалко , что не могу к вам присоединиться. Аллах свидетель: не хотела будить, но уже время открывать мясную лавку. А за тобой, Мэсмэ-ханым, прислали автомашину. От самого министра! »







ГЛАВА ДЕСЯТАЯ.
ЖЕНСКИЙ ВОПРОС.


Евгения , супруга Павла Алилуева, приехала из Берлина на неделю по семейным делам. И тут же обратила внимание, что Иосиф Виссарионович заметно прихрамывает: «Что с тобой? »  Сталин отмахнулся: «Ерунда. С погодой наверное связано. До свадьбы заживёт» . Сел за письменный стол и начал писать: работал над статьёй для “Правды». При этом, часто  разминал свою левую руку.

Женя подошла со спины и стала массировать плечо: «Совсем себя не бережёшь. Мне придётся Наде сказать, чтобы  уложила тебя в больницу.»  Он повернулся в кресле и посадил её на колени. И тут только  обратил внимание на её живот: «Что, опять бэрэменная?» Она погладила его виски: «Ты же сам был против нашего с ним развода. Вот он и разгулялся в Берлине.»

Он с нежностью повёл её к  дивану, уложил на бок и хотел было пристроиться. Но Женя была категорична: «Нет-нет, Иосиф, пожалуйста не надо. Я на предпоследнем месяце, и врач не советует. Потерпи.»  Он театрально шлёпнул её по попе: «Ладно, уговорила, потэрплю.»  Женя положила его руку на свой живот: «Как я хотела бы, чтобы это был наш с тобой».  Он посмотрел на неё странным взглядом и вернулся за письменный стол. Женя стала настаивать на обследовании: «Если не доверяешь своим врачам, давай я приведу к тебе свою подругу. Валентина, хоть и молодая, но уверяю тебя – врач от бога.»  

В феврале  морозы в Москве стояли, казалось, особо лютые. Иосиф Виссарионович очень чутко реагировал на климатические перемены.  Его левое предплечье вновь начало побаливать, беспокоили и суставы в ногах. Но он всегда скептически относился к кремлёвским  врачам. Сталин, чтобы закончить разговор, согласился: «Давай. Только, обьясни ей, что у меня полно дел.»

Валентина Москвина, недавно вернулась из двухгодичной командировки в Германии. Осмотрев Иосифа Виссарионовича, она тут же рекомендовала какие-то особые  получасовые ванны . И тут же провела в процедурную. Иосиф улегся в ванну и велел дать ему что-то почитать: «Не могу полчаса бездэльничать, лёжа тут». Порывшись на полках , Валентина принесла ему журнал «Новости науки».

На второй странице Сталин наткнулся на интервью с молодым ученым из Азербайджана Эльзой Ашурбейли. Она очень красочно описывала своё исследование о доисторической цивилизации и зарождении жизни.  Сталина особенно  заинтересовали её мысли о посещении Земли инопланетянами.

Завершив процедуру, он вызвал к себе  Поскребышева. Тот,  как обычно, оказался в теме: «На днях я получил донесение нашего агента из Тифлиса. Речь шла о тайной встрече Лаврентия Берии с этой женщиной. По его  словам, там не обошлось без насилия. Эльза Ашурбекова, 37 лет, научная сотрудница Академии наук, имеет дочь школьницу, приходится близкой родственницей Мир-Джафару Багирову.»

Сталин ещё раз рассмотрел фотографию, вернул журнал секретарю и поручил: «Кстати, я просил установить  наблюдение за Багировым. Если там  всё в порядке,  мы его вернём на прежнюю должность».

Валентина зашла с листком в руках: «Иосиф Виссарионович, я тут набросала комплекс упражнений для ног и предплечья. Постарайтесь найти время: хотя бы пару раз в день. Ванну я бы рекомендовала ежедневно».

Сталин закурил трубку, отложил листок с рекомендациями: «Садись, Валентина. И расскажи мне, как прошёл твой курс повышения квалификации в Берлине.Тэбя часто видели в кампании Николая Молочникова, конструктора. Вы с ним случайно нэ состоите в близких отношениях?»

Валентина покрылась густой краской: «Иосиф Виссарионович, что Вы? Он был всего лишь одним из клиентов нашей клиники. И кстати, его привела к нам Женя Алилуева.» Сталин положил руку на её плечо: «А вот с этого места, я бы хотел услышать всё, что ты знаешь.»  Его пальцы так больно сжали , что Валентина чуть не заплакала: «Ради Бога, Иосиф Виссарионович! Не заставляйте меня совершать грех.»  Сталин схватил её за подбородок, приблизил к ней свое искажённое в гневе лицо: «Хочешь сгнить в Сибири? Говори, шэни дэда...!»

Сталин услышал то, о чём ему не раз докладывали из торгового представительства СССР в Германии: Евгения Аллилуева спала с Молочниковым, а муж Павел закрывал на это глаза. На следующее  утро Николай Власик, личный охранник вождя, вывел Валентину под руки и сдал под расписку в ОГПУ.

Поставив последнюю точку в конспекте для статьи в газете «Правда», Сталин позвал секретаря: «Ты почему не доложил о приезде  жены  товарища Мирзояна? Найди срочно!» Поскребышев тут же рапортовал: «Так она уже здесь, в приёмной.»

Одетая открыто и коротко Юлия  не вошла, а влетела в кабинет вождя, обдав его немецким парфюмом. Добежав до письменного стола, она рухнула на корточки и стала подползать к Сталину: «Казни меня, Иосиф. Четвертуй и похорони своими руками! Я больше не могу терпеть этого изверга-мужа.»

Это было так неожиданно, что Сталин слегка удивился. Но медленно растегнул ширинку и оттуда выполз главный «рупор» страны. Он расположился прямо перед губами  Юлии. Она проследила за его взглядом, тут же поняла что к чему и обдала его южным дыханием.  После небольшой паузы, подняв на него свои завороженные глаза, прошептала: «Он у тебя такой же крепкий, Сосо! Как я Его обожаю за это, матах!»

Иосиф не стал останавливать  душевные порывы. Тем более, что не раз имел возможность оценить её профессионализм.  Когда маленький "сосо"  стал отвечать Юле полной взаимностью, Сталин  вошёл в неё, пристроив головой к столу и задрав платье. Юля уткнулась лицом в рукопись, которую ещё никто в СССР пока не читал. С  каждым абзацем Юлия чувствовала себя обогащённой и уверенной в завтрашнем дне: «Аствац! Какой же ты гигант мысли, Иосиф!»

Когда кремлёвской  салфеткой аккуратно ликвидировала следы тайной встречи,  Юлия услышала вердикт, за которым  и приехала, собственно говоря: «В Пермь поедет . Секретарём в окружком. Потом посмотрим».

Юля только раскрыла рот, чтобы благодарить, он поднял руку:  "Нэ надо! А вот за ****ство с шофёром ты заслужила Сибирь, сучка!» Потом примирительно добавил:  «В следующий раз хоть подбирай порядочных мужиков.... если у Лэвона плохо стоИт».

Последним по списку был нарком Литвинов. Иосиф Виссарионович выглядел уставшим.  Максим Максимыч решил ограничиться лишь кратким докладом о распространении за рубежом книги Троцкого «История русской революции». Вождь не проявил интереса. 

Проводив министра иностранных дел, Сталин снял с себя китель и  сел за стол без френча, в белой нательной рубашке. Не спеша стал записывать тезисы к статье «Головокружение от успехов».  В это время вошёл Поскребышев и молча положил на край стола коричневую папку.

Не поднимая головы, Сталин спросил: «»Что там?» Помощник знал, что хозяин уважает краткость: «Троцкисты активизировались в Баку».  Не дожидаясь продолжения разговора, он направился к выходу. Иосиф Виссарионович  остановил его: «Попроси, чтобы принесли чай. Если можно, с варением.»

Минут через пять вошла новенькая с подносом в руках в сопровождении телохранителя Власика. Он и представил её: «Хозяин, это Вера, из училища. Сегодня первый день на кухне.» Хозяин поднял голову и внимательно оглядел Веру. Взглядом отпустил Власика. Дождавшись, когда дверь за ним закроется, Сталин подозвал Веру: «Ну, давай знакомиться, Вера. Положи поднос на стол. И подойди поближе.»

Вера, теребя фартук  дрожащими руками, вся румяная, не поднимая глаз подошла вплотную. Ей на вид было лет шестнадцать, может семнадцать. Она чем-то напоминала Надю, жену вождя в юные годы. Та же не по возрасту большая грудь, тонкая талия и широкие бёдра.

Вождь вдруг почувствовал влечение. Он притянул Веру к себе на колени и обнял за ягодицы: «Ты на кого учишься, Вера? Не надо стесняться. Расскажи о себе.» Голос Веры зазвучал почти неслышно: «На машинистку-секретаря. Мне скоро будет шестнадцать... в апреле.. двадцатого. Папа  нас бросил. Мама работает наборщицей в типографии.» Услышав о возрасте, Сталин понял: удержаться не сможет. 

Он подвинул к себе серебрянный подстаканник и отпил глоток чаю. Затем увидел банку с варением. На этикетке были нарисованы орехи: «Вера, что за варение ты принесла  к чаю?» Вера чуть расслабилась: «Это ореховое, Иосиф Виссарионович. Его принесла Ваша знакомая из Баку. Сказала, что это Ваше любимое.»

Сталин расплылся в улыбке, он уже догадался, о ком идёт речь. Но просунув руку под Верину юбку, спросил театрально таинственно: «Как зовут эту женщину? Ты уверена, что она не английская шпионка?» Вера  ощутила его пальцы между ног и слегка вздрогнула: «Кажется, Юля ...по фамилии Мирзоян. Товарищ Власик разрешил принять варение». Сталин протянул ложку с орехом к её губам. Вера попыталась отказаться: «Нет-нет, что Вы, Иосиф Виссарионович! Я сыта».  И услышала грозный приказ: «Кушай. И запомни: от моих орешков никто не может отказаться!».

Он жадным взглядом наблюдал за её губами, когда она стыдливо жевала.   Ноги сами по себе раздвинулись и впустили мизинец вождя сквозь девственные створки. Веки закрылись от  волны непонятной истомы.  Вера не поняла, как оказалась с приспущенным бельём,  сидящей на нём верхом.

От неё исходил запах хозяйственого мыла. Сталин обожал резкие контрасты. После аромата  духов Юлии Мирзоян вождь с удовольствием вдыхал девственную свежесть девочки-подростка. Он не спешил:  долго дразнил малые губки возбуждённой головкой, пока не почувствовал, что Вера стала влажной. Её голова упала на его плечо, когда он вошёл в неё гонцом  первой любви. Он слушал её частое дыхание, как шёпот восхищения в  первых рядах во время  пленума.

Словно сквозь сон, Вера  услышала его вопрос: «Тебе хорошо со мной?»  Её губы повторили раз пять: «Очень...очень...мне хорошо...Ой, мамочка! Еще ! Ещё...» Вождь услышал в этом бурные и продолжительные аплодисменты,плавно переходящие в овации.




 ГЛАВА ОДИНАДЦАТАЯ.
ПАРТИЯ ЦЕНИТ БДИТЕЛЬНЫХ.

Айна Султанова отдыхала с  мужем в  одном из лучших санаториев – в «Красном  комиссаре» на Ялте. Они редко проводили отпуск вместе. И Гамид , который вот уже почти год прожил в Нахичевани в одиночестве, с первых же минут опекал жену, старался угадать её желания и даже выложил на стол содержимое большого кожанного портфеля: наряду с рублями, иранскую  и турецкую валюту. Обнял её нежно и прошептал: «Не отказывай себе ни в чём. Если будет надо, то добавлю».

Айна сложила всё обратно в портфель, толкнула его ногой под кровать: «Спасибо.» Но когда ночью он пристроился к её спине своим восставшим «трибуном», Айна тихо, но непререкаемо остановила его: «Извини, у меня месячные. Потерпи .»

Утром дождавшись, когда муж отправится на клинические процедуры,  Айна созвонилась с приёмной ЦК Компартии Азербайджана: «Катерина, передай Полонскому, что Гамид Султанов располагает важным компроматом против Мирзояна. Но строго между нами!»

Спустя два дня Гамида срочно вызвал в Баку новый глава партийной организации Полонский: Мирзояна снимали с работы и ЦК нуждался в свидетельских показаниях руководителя Нахичевани.

Айна провожала мужа до вагона с почти настоящими слезами на глазах: «Может придумаешь повод и откажешься? Я так соскучилась по тебе!» Гамид успокоил её, вытирая навернувшиеся слёзы: «Куколка моя, дело очень серьёзное, и пока  держится в тайне. Я обьясню тебе потом,  в Баку. Походи по магазинам, купи себе безделушек. Время пролетит быстро. Жду тебя в Нахичевани. И помни: никаких месячных на этот раз!»

Айна  вернулась к себе в номер и набрала внутренний коммутатор: «Это Султанова. Пришлите в номер-люкс Настю-массажистку».  Не прошло и десяти минут, как Настя вошла с сияющей улыбкой: «Приятно снова увидеться с Вами, Айна Махмудовна. Я видела, что Вы приехали с мужем на сей раз и не решалась беспокоить.» Очаровательную, почти юную Настю Султанова «завербовала» ещё пару лет назад.  Массажистка уже знала, в чем нуждается высокопоставленная и щедрая клиентка  из Москвы.

Айна лежала в постели в  комбинации : «Значит, мы обе соскучились. И перестань мне «выкать», когда нет посторонних. Подойди и сядь.»  Раскрыв сумку, вытащила плотный конверт: «Лапочка, здесь столько, сколько ты не  зарабатываешь за весь год. Хочу видеть тебя счастливой.»  Настя раскрыла конверт и ахнула: «Айна Махмудовна! Родная моя! Да  за такие деньги я оближу тебя, как ложку с мёдом ...и днём, и ночью.»
 
 Под душ они шли вместе. Айна жадными глазами окинула мраморную кожу Насти, её торчащие кверху соски, обняла за упругие бёдра: «Ты хорошеешь с каждым годом, сучка. Изголодалась я по тебе.» Её рука прошла в промежность. Сквозь шум воды она услышала лёгкий стон Насти: «Дай мне облобызать тебя, царица моя . Хочу  твою плоть». Айна взорвалась рычанием: «Бери меня. Делай меня. Хочу беспрерывно кончать, прелесть моя».

Они  влажные, жадные и ненасытные еле добрались до постели. Настя легла на неё валетом и вошла язычком в  плоть. Айна ответила почти криком: «Ещё хочу...»  Настя у шёпотом попросила: «Тише. Тебя слышно в коридоре. Главврач если узнает, уволит сразу».

Проспали почти час, пока их не разбудил телефонный звонок. Оператор сообщил, что с  хозяйкой номера  хочет говорить товарищ Берия. Айна прижав трубку рукой, погладила Настю по щеке: «Отдохни, лапочка.  Завтра перед концом смены  вызову тебя.». И ответила на звонок: «Слушаю Вас, Лаврентий Павлович. Какими судьбами? Я просто балдею от  Вашего жгучего баритона!»  Берия расстаял от  комплимента: «Зачем же так официально, Айнуша? А я без ума от твоих черных глаз, генацвалэ.»

Вскоре  разговор принял деловой характер. Берия напомнил Айне их последнюю встречу  на очередном совещании в Кремле: «Ты тогда вроде намекнула, что знаешь кое-что интересное о нашем общем друге. Так вот, я скоро еду  в Москву...к нему.... самому. Думаю, ему было бы интересно узнать подтверждение об этом из первых рук.»

Айну заинтересовал поворот беседы. Она закурила и продолжила: «Рада, что ты  вспомнил об этом. Неужели он и тебе напокастил?»

Наступила пауза. Берия изменился в голосе: «Нет, дорогая. Тут дело в другом. У Полонского возникли подозрения. То ли нашлись какие-то дневники Шаумяна, то ли Микоян накапал. Но в любом случае, товарищ Сталин должен знать правду.»

Айна встала и подошла к зеркалу. Поправила седеющий локон волос и внимательно осмотрела себя сбоку и сзади: «Полностью согласна. Он должен знать, кто вновь хочет решать судьбы людей. Уверена , что  узнав, кем этот сукин сын является на самом деле, прикажет расстрелять  без суда и следствия.»

Берия спросил: «Неужели всё так серьёзно?»  Айна расхохоталась: «Ради всего святого! Не разыгрывай меня, Лаврентий. Можно подумать, что ты об этом не слышал?» Он выразил полное удивление: « Я даже не мог предположить, что у него был брат-близнец. Клянусь партбилетом!»

На сей раз Айна почти поверила: «Ладно. Так и быть. Изложу все на бумаге. Сам прочтёшь, и хозяину передай. Я живой свидетель.  Знала близко обоих. И не удивляйся: тот Мир-Джафар, которого я знала в юности, был полным импотентом.»  Берия быстро перебил: «Только без имён, прошу тебя. Я так понимаю, что  этот прямо половой гигант? Знал, что сердцеед, но чтобы...»  Айна усмехнулась: «Сердцеед? Бери выше, Лаврентий! И не ест, а пожирает!» Берия начал возбуждаться: « Лучше будет, если ты сама завезёшь записку. Встречу тебя, как богиню!»

Айна закончила своё двухстраничное донесение с адресом  «Москва, Кремль, товарищу Сталину И.В.», перечитала, вложила в конверт и позвонила Берии: «Это я. Как и договорились, готова к встрече. Давай  адрес гостиницы.»

Затем вызвала Настю: «Пиши заявление на недельный отпуск по семейным обстоятельствам. Я переговорю с главврачом. Завтра утром едешь со мной в Тифлис.»

На вокзале их встречал водитель  Лаврентия. Берия поселил их в «сталинском» номере гостиницы «Европа». Стол был накрыт в расчёте на взвод красных бойцов. Настя была голодна, как волчица , и набросилась даже не сняв плаща.

Айна наблюдала за ней словно мать за невоспитанной дочкой: «Куда ты столько пихаешь, Настенька? Никто за тобой не гонится.» И услышала за своей спиной знакомый голос: «Ещё, как гонится!» Это был Лаврентий Павлович.  Айна с улыбкой представила: «Это моя Настя. Знаю, что к твоему высочеству нельзя ехать с пустыми руками» .  А рука уже гладила «его высочество».

Пока Настя доедала и допивала, Лаврентий поднял на руки Айну и уложил на диван. Задрав  юбку и спустив бельё, он ворвался в её плоть, словно воздерживался целый месяц. В наступившей тишине были слышны её стон и его тяжёлое сопение. Насытившись первой встречей, Лаврентий поднял голову и взорвался оргазмом: «Ты ещё не видела настоящего сердцееда!»

В душевой они плескались уже втроём. Настя, опьяневшая от  грузинских вин, не хотела расставаться  с высокопоставленным главой грузинского правительства. Айна наслаждалась  фантастическим минетом Насти: она могла удивить этим своим талантом даже извращенца.

ГЛАВА  ДВЕНАДЦАТАЯ.
БОГ СОВЕТСКОГО ПРОИЗВОДСТВА.

Берия вернулся домой  к десяти утра. Нино  ждала его у порога. Лаврентий попытался было что-то промямлить, но жена с чарующей княжеской улыбкой остановила его: «Я не готова выслушивать твои государственные тайны. Когда их не знаешь, легче жить, дышать, спать, есть и пить. Тебя ищет Сосо. Просил позвонить , когда появишься».

Иосиф Виссарионович поднял трубку в добром настроении: «Как дела,  биджо? Нино говорит, ты много работаешь, совсем не бережёшь себя.» Берия тут же расслабился: «Рад слышать Ваш бодрый руководящий голос....»  Сталин перебил: «Я не потому звонил, чтобы ты передо мной распинался. Слушай, Лаврентий. Тут мне докладывают, что наш друг Лев Давидович начал обрабатывать Закавказье. Ты почему мне не докладываешь? Или может, ты нэ в курсэ?»

Берия тут же вскочил со стула: «Я их всех ещё в прошлом месяце подкосил в зародыше. У меня тут всё чисто: партбилетом отвечаю. Другое дело в Баку. Я как раз хотел позвонить и попросить...»
Сталин снова остановил его: «Знаю. И уже внёс в секретариат предложение. Хочу, чтобы  Багиров возглавил ЦК республики . Мирзоян не оправдал нашего доверия. Сегодня вся надежда на Мир-Джафара.»  Лаврентий поддакнул:  «Так точно. Он уже давно готов к рукопашной с врагами народа. Правда, тут есть одна информация. Хотел бы  лично доложить  тебе.»

После небольшой паузы вождь оборвал его: «Это касается его биографии? Что-то связано с братом, что ли? Эти басни я уже слышал от Микояна.  Сейчас не время.»  Когда Берия уже был готов похвалить Багирова, Сталин неожиданно спросил: «Генацвалэ, мне тут доложили, что ты  чуть ли не изнасиловал молодую ученую, татарку из Баку. Не то Ашурбекова, не то Ашурбейли.  Неужели это правда?»

Берия молчал, как меньшевик  на пленуме ЦК. Сталин продолжил: «Я никому не советую заниматься развратом и особенно насилием. Ты меня понимаешь, биджо?"  Лаврентий  тяжело дышал в трубку. Вождь медленно подвёл черту: "Всё должно быть с обоюдного согласия, запомни.»  Лаврентий вспотел и стал задыхаться: «Совсем не так....не совсем так было...Но я понял, Коба. Клянусь партбилетом!» В самом конце Сталин примирительно добавил: «Что касается компромата на Багирова, ты побереги его на всякий случай.»

В те же дни в Баку стали  разворачиваться  важные события. Полонский вызвал Багирова, позвонив ему на дом не совсем вовремя: тот  эмоционально «допрашивал»  Юлию Мирзоян, явившуюся к нему  с повинной.  «Мир-Джафар Аббасович, это я Полонский.  Вас срочно вызывают в Москву на заседание секретариата. И строго между нами: поздравляю с высоким назначением. Моя Катерина уже заказала для Вас  три места в спецвагоне.» 

Мир-Джафар удивился: «А почему три места?»  Полонский быстро схватил со стола телефонограмму из Кремля: «А тут чётко названы фамилии Багирова и Ашурбейли с дочкой Нигяр. Вроде, как члены семьи».

Мир-Джафару не надо было слишком долго думать над ребусом. Проводив Юлю в ванную, чтобы смыла грехи, он тут же связался с Тифлисом: «Лаврентий, ты зачем  делишься семейными секретами с Хозяином ? Я тебе яйца оторву за это!»  Берия расхохотался: «Дорогой, если бы ты знал, из какого дерьма я тебя вытащил, ты бы сам поделился со мной маленькой шоколадкой по имени Нигяр. Кстати, тут у меня есть двухстраничное сочинение, адресованное сам знаешь кому. «О братьях-близнецах». 

Багиров понял, что Айна Султанова всё-таки настучала. Он отрезал одним махом: «Можешь засунуть эту писанину себе в задницу.» Лаврентий понял, что зашёл слишком далеко.

Мир-Джафар вошёл в ванную с искажённым в гневе лицом.  Юля испугавшись не на шутку, присела на колени: «Клянусь тебе, Джефри, я ни разу с Лаврентием не была...Можно сказать, даже не знакома..» Он резко поднял её, повернул спиной к себе, сложил надвое и вонзил свой «рубильник»  без подготовки: «Знаю. Тебя только шоферня возбуждает,  шлюха.» Юля впервые поняла, что напрасно связалась с Багировым: он  употребил её, как проститутку с Парапета.

Уходя, она робко спросила: «А что  с шофёром Саркисом, матах? Он совсем не виноват!» Багиров уже засыпая на диване, недовольно пробурчал: « Троцкистом оказался, твой Саркис- сукин сын. Расстрелял  собственноручно по приказу товарища Сталина!»

Гостиница «Метрополь» отличалась от других московских гостиниц особым шиком и вкусом. Эльзу с дочкой разместили  в просторном номере на втором этаже. Убранство номера было почти царским, но окна в спальне выходили в тёмный  двор. Он выглядел глухим и тоскливым.

Она уже два дня находилась в Москве, совершенно не понимая, с какой стати, Мир-Джафар вдруг неожиданно  решил взять их с Нигяр с собой в командировку.Раскладывая карточный пасьянс, она ждала дочь, которая была под душем. Они собирались пообедать в гостиничном ресторане без Багирова: он предупредил, что будет поздно.

В дверь неожиданно постучали. «Войдите, не заперто» - отозвалась Эльза. В комнату вошёл мужчина  в военном френче и сапогах: «Позвольте представиться, товарищ Ашурбекова. Ягода Генрих Григорьевич,  ОГПУ.»

Эльза побледнела и тут же встала: «Чем обязана?» И потом сообразив, добавила: «Садитесь, пожалуйста.»  Она только сейчас заметила, что мужчина держит в руках большой букет красных роз. С розами в Сибирь не провожают.

Он вопросительно посмотрел на Эльзу, ища глазами вазу. Эльза прошла в спальню, выбросила в унитаз букет цветов от Мир-Джафара, налила воды и протянула нежданному гостю. Он присел на край стула и снял фуражку: «Как устроились? Нет ли замечаний, или пожеланий, Эльза Ибрагимовна?» Она постепенно отходила от шока: «Всё изумительно и мило. Большое спасибо.»

Ягода после паузы продолжил: «Мне товарищ Сталин поручил навестить Вас. Дело в том, что он очень внимательно следит за научными новостями. И его заинтересовала Ваша последняя работа ...кажется о пришельцах с Марса?»

Эльза улыбнулась: «Вы имеете ввиду внеземную цивилизацию, наверное.» Ягода извинился: «Да , простите. Но это неважно. Иосиф Виссарионович, несмотря на нехватку времени, хочет побеседовать с Вами накоротке. И ждёт Вас у себя завтра в 10 утра. За Вами будет выслана машина. А сейчас, тысячу извинений: спешу,  дела.» И по-военному быстро щёлкнул каблуками и исчез.

В небольшом кабинете Сталина на Волынском было уютно: он  располагал  меблировкой. Помимо небольшого письменного стола там был круглый стол на четыре персоны и узкий кожаный диван, обитый простым белым холстом.

Дверь слегка скрипнула, когда Поскребышев впустил в кабинет Эльзу Ашурбекову. Сталин сидел за письменным столом и что-то записывал в полумраке. Не поворачивая головы, он поздоровался: «Здравстуйте, Эльза ...Ибрагимовна, кажется. Садитесь. Нэ стэсняйтесь .»

Стол был накрыт скромно: бутылка «Хванчкара», тонко нарезанный черный хлеб, салат из помидоров, огурцов и зелени, два вида грузинского сыра и накрытый полотенцем глиняный сосуд.

Эльза села на край стула и постаралась думать о чём-нибудь успокаивающем: дрожали колени, голова шла кругом. Вспомнила свое детство, родителей и яблочный сад в Губе. Прикрыв веки, она растаяла в улыбке: воспоминания придавали спокойствия.

Она услышала шорох. Иосиф Виссарионович отодвинул стул и сел напротив: «Вот оказывается, Вы какая, товарищ Ашурбейли? Хочу угостить Вас моим любимым вином.» Он разлил  в два бокала и протянул один Эльзе: «Я пригласил Вас, чтобы обсудить Ваши научные прэдположения. Скажу чэстно: они меня заинтересовали. Но сначала давайте выпьем. Как говорили в Древней Греции: «Без вина у беседы исчезает глубина.»

Эльза с улыбкой приняла бокал: «Для меня это так неожиданно, Иосиф Виссарионович. Мне кажется, что это сон. Спасибо за приглашение. И тысяча благодарностей за Ваш интерес к моим исследованиям». Он отломил пополам кусок хлеба и протянул его Эльзе: «Неужели Вы уверены в том, что наша человеческая цивилизация является продуктом соития богов. Причём, богов, явившихся с иных планэт?»

Эльза открыла крышку глинянной посуды. Из неё пошёл пар. Аромат густого супа накрыл всю комнату. Эльза ахнула: «Это же шекинское пити! Кто Вам готовит наши блюда?» Сталин усмехнулся: «Это мой сэкрет. Но не надо менять тэму беседы.» Эльза почувствовала себя раскрепощённой. Разлила суп в тарелку, встала и поднесла его вождю: «Ни в коем случае.  Дело в том, что первые люди, включая Адама и Еву, были созданы  для облегчения трудов самих богов.
Иначе говоря, в качестве дешёвой рабочей силы.  И затем с их помощью  боги научили людей размножаться. Тем же способом мы это делаем и в наши дни».

Сталин откусив хлеб, положил в рот ложку супа: «А как же любовь, ухаживания и прочие атрибуты? Ваши боги об этом не знали?» Эльза попробовала супа: «Великолепный суп. Но я могу приготовить для Вас получше."  После паузы добавила: " Иосиф Виссарионович, то, о чем Вы упомянули, называется взаимным обменом энергией. Мужчина и женщина во время любви и ухаживаний передают друг другу такой обьём энергии, что его было бы достаточно для электроснабжения  Кремля на  целый год.»

Сталин налил бокалы вновь: «Я не эксперт в этом. Но от дополнительной энергии не отказался бы.  А Вы?» Она ещё никогда не чувстовала себя такой раскованной. Он был как-то по-домашнему обходителен, и одновременно уверен в себе. Эльза издала томный стон, когда он вошёл в неё лёжа боком: «О Аллах! Какой же ты сильный! Ты не человек, а  Бог!» Иосиф услышал это впервые. Его ствол возгордился, как никогда прежде. Он вышел и вошёл в неё сзади: «А ну-ка повтори ещё разок! Меня никогда раньше так вкусно не хвалили!»

Прощались они долго. Она приняла все предложения с благодарностью. В Баку она  уже не возвращается. При НКВД  будет создан секретный институт внеземных цивилизаций. Его возглавит Эльза Ибрагимовна Ашурбекова, без пяти минут  доктор философских наук, а затем и член-корреспондент Академии наук СССР.
 
 

ГЛАВА  ТРИНАДЦАТАЯ
ОТЦОВ МЫ НЕ ВЫБИРАЕМ.

Курьер доставил секретный пакет. Его занесла секретарь Ануш Погосян: «Из Кремля.». На конверте  стояла сургучная печать и пометка: «Тов. А.И.Микояну лично и  сов.секретно».

Адресат усами велел Ануш  вскрыть пакет. В нём оказался номер бакинской газеты «Вышка». На последней странице черным карандашом была обрамлена короткая статья под названием «Дневник С. Шаумяна исчез».Пробежав глазами первые  строки, Анастас  понял: кто-то копает под него. Речь шла о его таинственном освобождении из красноводской тюрьмы за пару дней до расстрела бакинских комиссаров. Статья была подписана «Ануш Погосян, племянница Степана Шаумяна».  Резолюция Сталина над заголовком  не обязывала ни к чему: «Разберись».

Ануш стояла рядом с ним, облокотившись на стол и выставив свою вечно  дрожащую задницу в короткой юбке. Её игривые глаза следили за реакцией Микояна. Нарком молча подвинул статью к ней. Прочитав подпись и резолюцию Сталина, она медленно сьехала на пол и потеряла сознание.

Анастас Иванович  прибыл в Баку неожиданно и инкогнито, никого не оповестив.  В специальном вагоне, прицепленном к хвосту поезда,  были предусмотрены все необходимые условия для работы, сна и отдыха народного комиссара  пищевой промышленности.  Его сопровождали  начальник канцелярии Каринэ Еркозян и референт Ануш Погосян.  На бакинском перроне встречал племянник Степана Шаумяна, комиссар НКВД  Акоп Нерсесов и взвод вооружённой охраны.

Кортеж из четырёх автомашин, взяв с места, направился на загородную дачу Нерсесова в посёлке Шувеляны. Уже оттуда Каринэ  связалась по телефону с редакцией газеты «Вышка» и попросила к телефону сотрудницу по имени Ануш Погосян. Ей ответил редактор Приставкин: «Такого автора в редакции никогда не было. Статья случайно оказалась в печати. Ответсекретарь газеты уволен за недосмотр. Весь тираж конфискован  по личному указанию товарища Багирова.»
 
С наступлением сумерек  Анастас уединился с  супругой  Акопа- Маргаритой -в рабочем кабинете на втором этаже. Микоян удобно расположившись в кресле за письменным столом, попросил: «Марго-джан, налей две капли  сердечной микстуры  и присядь рядом, чтобы нас не могли слышать.»

Разлив армянский коньяк в два симпатичных фужера, Маргарита ловко вскочила на письменный стол, подняв предварительно широкую юбку. Глаза Анастаса тут же оценили  степень готовности Марго к интимной беседе: она была без белья и гостеприимно раскрыла чисто побритый лобок.

Отпив глоток коньяка с её глубокого пупка, московский гость, слегка погладил любимую им часть тела: «Давно ты меня не баловала своей красотой, джаник.» Его губы жадно облобызали малые губки и вошли к клитору.  Марго почувствовала обжигающий коньяком язык наркома и  опустошила свой фужер, откинула голову назад и застонала: «Господи, как мне весь этот год не хватало истинно армянского языка, Стасик. Иногда хочется всё бросить к едрёной матери и примчаться к тебе  в Москву.»

Анастас пригубил коньячок и снова закусил клитором: «А что же тебя останавливает, персик мой? Неужели твой самЭц?»  Марго прижала его кучерявую, но уже лысеющую  голову к своему  лобку: «Нет конечно. Просто я боюсь, что у тебя не найдётся и  полчаса для меня. Все говорят, что ты ночуешь на работе».
 
 Анастас протянул ей пустой фужер, чтобы она налила ещё: «Недавно с Кобой вспоминали те ночи с тобой втроём на даче в Успенском. Вождь тогда получил от меня всё, что хотел, но запомнил только тебя.»

Марго соскользнула со стола, встала на колени  меж его ног, растегнула ширинку и приласкала рукой вялый сморчок. Она знала, каким способом этот сморчок , обычно слегка  поднимается. Даже вспомнила, как именно вождь его ласково называл. И спросила: «Может махнём в «Фантазию», Гётверен? К старику Алирзе?»  Анастас грубо шлёпнул по заднице: «Ты вот всё знаешь про меня, сучка! Пора тебя расстрЭлять!»

А потом застегнул ширинку и добавил: «Уже поручил Акопу, чтобы организовал там  ужин  и предупредил Алирзу. Но вначале хочу кое о чем тебя спросить. Ты ведь близка с Багировым? В Кремль поступили две-три теллеграммы на него. Пишут, якобы, он в некоторых районах установил для себя доли. Это раз. Во вторых,говорят: не очень любит армян. Ни за что расстрелял водителя Мирзояна . Это два. И наконец, открыто развращает свою несовершеннолетнюю  племяницу . Ты в курсе?»

Маргарита налила по третьей , откусила кусочек шоколадной плитки: «Бред. Если б он брал доли с мест, у него язык был бы коротким с местными царьками. Но не проходит и дня, как он их публично критикует и награждает выговорами. А этот Саркис трахал жену Мирзояна на заднем сиденьи  во всех парках культуры и отдыха. И кстати, входил в первую десятку троцкистов. Насчёт племянницы не слышала. Но кажется, она уже уехала к матери в Москву. А мать насколько я знаю, уже  успела переспать с самим...ты знаешь, о ком я веду речь.»

В дверь постучались. Анастас недовольно пробурчал: «Входи, Ануш. Знаю, что тебе не терпится.» Это была действительно товарищ Погосян, дамочка   с очень выдающимися формами. Она с улыбкой спросила: «Не помешала Вам, Анастас Иванович? Звонили из Баку. В бане «Фантазия» всё готово.» Анастас поцеловал Марго в лоб: «Ты проследи, чтобы Багиров до поры до времени не знал о моём приезде: хочу устроить ему сюрприз.» Затем повернулся к референту: «Ануш-джан, предупреди Каринэ и сама будь наготове: поедем ужинать. И вызови ко мне Акопа.»

Когда дверь за дамами закрылась и Акоп уселся на диване, Микоян вдруг резко остановился напротив него и спросил в лоб: «Ара, Акоп-джан, твой покойный дядя, как выясняется, оставил после себя некий дневник. Ты случайно не скрываешь его от партии и правительства?» Акоп вскочил, как ужаленный: он-то знал, о чем беспокоится Микоян. Дрожащим голосом по-армянски тихо прошептал: «Клянусь богом, я его лишь одним глазом видел. Это было в последний день, кажется 14 сентября. Он долго перелистывал какую-то тетрадь в переплёте. Но потом, когда Алирза сажал его  в шлюпку, я видел, как Степан эту книжку передал ему. Я несколько раз пытался спросить Алирзу об этом. Но он то ли притворяется, то ли боится: качает головой.» Микоян задумался. Потом погладил подбородок и приказал: «Собирайся. Поедем в гости к Алирзе.»

Проводив всех в баню, Маргарита Нерсесова  заказала фаэтон и умчалась в том же направлении.  Спустя час она уже поднималась в резиденцию Первого секретаря ЦК партии Мир-Джафара Багирова, расположенную  напротив Губернаторского парка.

Мир-Джафар, выслушав Марго, открыл сейф и показал ей копии теллеграмм, отправленных в Москву две недели назад: «Спасибо за честность и верность. Я всегда ценил в тебе эти качества. Как видишь,  я уже знаю об этих доносах и даже о корреспонденте.»  Из глубины сейфа он вытащил две пачки государственных облигаций: «Держи. Ты заслужила.» Марго отодвинула пачки от себя: «Обидеть хочешь? Ты лучше похлопочи, чтобы моего дебила перевели куда-нибудь в глушь: устала от него.»

Проводив Марго, Багиров созвонился с другим агентом: «Машенька, сними наблюдение за обьектом номер 12. Только завтра, на один день.» Затем настрочил несколько строк и вызвал водителя: «Отвези эту записку в Шувеляны, на дачу Алиева Азиза и передай из рук в руки его жене, Лейле-ханым.»

Алирза встретил Микояна с раскрытыми обьятиями. Анастас ещё с юности знал о его немоте и спросил жестами о семье, детях,  о Шаумяне: «Где его дневник?». Алирза написал на клочке бумаги: "У Багирова". И тут же сжег её до пепла.

Юная Каринэ  по-хозяйски наполнила тарелку Алирзы едой. Никто не заметил, как она ловко подсыпала туда какой-то странный порошок. Пухленькая  Ануш налила мужчинам по стопке холодной водки. В одну из двух стопок накапала пару посторонних  капель. Потом с особой лаской  помогла  комиссару раздеться и накинула на плечи простыню.

После лёгкой закуски Анастас  снял с себя простыню, прошёл в парилку и лёг на живот на предварительно нагретой мраморной плите. Взглядом пригласил Алирзу  начать «процесс омолаживания».

Каринэ и Ануш с двух сторон обступили Алирзу, сняли с него небедренник , приласкали руками и губами орудие его нелёгкого труда. Дамы были впечатлены невиданной силой бакинского джумадара. Их усердие не заняло даже двух минут: Алирза был готов оказать гостю самые высокие  почести.

Он надел свежие «кися» , окатил  спину Анасатаса большим ковшем горячей воды, оседлал его узкий и дряблый зад. Уложил свой инструмент ровно меж ягодиц. Но  только приступил к процессу очищения от грязи, как вдруг неожиданно замахал руками, задышал со  стоном  и упал назад , ударившись головой о мраморный пол .

Прибышие агенты НКВД констатировали смерть и вызвали санитаров. Народный комиссар, пройдя в кабинет Ага Салима , потребовал срочно соединить его с Кремлём.

В полночь Мир-Джафара разбудил телефонный звонок от  комиссара Нерсесова: «Товарищ Первый секретарь. Хочу доложить о происшествии: 15 минут назад в бане «Фантазия» при исполнении служебных обязанностей скончался джумадар Алирза Алиев. Вердикт  врачей- сердечный приступ.»

Похороны Алирзы  прошли торжественно. По личному указанию  Сталина  за выдающиеся заслуги перед  Бакинской коммуной  он был посмертно награждён Орденом Трудового Красного Знамени. В некрологе, подписанном «соратниками», говорилось о том, что покойный всю свою сознательную жизнь отдал борьбе за революцию, не покладая рук трудился  в ремонтных мастерских Всесоюзных железных  дорог.

После похорон Мир-Джафар Багиров и Анастас Микоян уединились в изолированной от всех комнате в квартире покойного.  Они успели обсудить причину тайного  приезда Наркома  в Баку. Подводя итог, Анастас заверил своего давнего друга: «Я не могу раскрыть тебе тайну: кое кто пытается очернить тебя. Но сразу после приезда в Москву доложу товарищу Сталину, что ты достоин его поддержки. Будь спокоен.»

Мир-Джафар пожал ему руку: «Спасибо, Анастас. Я догадываюсь, кому не терпится занять мое кресло. И заверяю тебя и нашего дорогого вождя: завтра же назначу его народным комиссаром по здравоохранению. Он обижен на меня за то, что слишком долго задержался на посту заместителя.»

В это время в дверь постучали. Получив  разрешение, вошла девушка-старшеклассница, покрытая кэлагаи (головной платок). Она принесла с собой два стакана ароматного чая и сахар. Положив на стол, она собиралась было уйти, но Мир-Джафар остановил её за руку: «Как тебя звать, красавица? Сколько тебе ?»

Девушка смутилась, прикрыла лицо шалью  и опустив глаза ответила: «Я дочь покойного, Шафига. Мне шестнадцать, ага.» Микоян отпил глоток чая и спросил: «На чьём ты попечении, Шафига?»  Девушка тихо прошептала: «Дай бог здоровья моему любимому сводному  брату Алиашрафу: он заберёт меня в свою семью.»

Сын покойного от первого брака , Алиашраф вместе с молоденькой женой Марией Карповской  решили приютить у себя двух  младших – Шафигу и Гейдара.  Шафига с детства была его любимицей.  А Мария Исхаковна Карповская, двоюродная сестра Полины Карповской-Жечужиной, супруги Вячеслава Молотова, для всех, в том числе и для мужа, официально работала в Минпросе. Но являлась тайным и штатным агентом НКВД. Ещё в середине двадцатых её, совсем юную,  завербовал тогдашний глава ГПУ Багиров.

Каждое лето  по заданию лично Багирова она  брала на себя бразды правления пионерским лагерем «Сталинские орлята» в Шувелянах. Пионерлагерь был расположен на берегу Каспия и с трёх сторон примыкал к дачам высокопоставленных чиновников: замнаркома по здравоохранению Азиза Алиева, наркома Гамида Султанова и наркома продовольствия  Газанфара Мусабекова. Мария Исхаковна помимо пионеров, плотно опекала и хозяев этих дач.

Она с вечера предупредила маленького Гейдара: «Ложись спать пораньше: мы с раннего утра едем в Шувеляны, в пионерский лагерь. Тебе там  понравится, обещаю.» Затем созвонилась с гаражом Минпроса: «Машину завтра к восьми утра.»

Она проснулась задолго до рассвета. Прополаскалась под холодной водой, накинула на себя халат и за полчаса сварганила плотный завтрак: мальчик в возрасте полового созревания должен хорошо питаться. Ближе к семи она решила его разбудить. 

Войдя в роль пионервожатой, Маша сорвала с него одеяло: «Подьём, молодой человек! Пора завтракать.» И тут она  увидела нечто: мальчик спросонья пытался укрыть руками свое юное достоинство. Оно красовалось обнажённым и впечатляющим.

Мария Исхаковна обомлела, прикрыв ладонью губы: такого «крепыша» она не видела ни у мужа, ни у любимого шефа – Багирова.  Она быстро укрыла его одеялом, пытаясь успокоить «ствол», готовый выстрелить холостым. Но он упорно протестовал. Мария не знала, что и сказать отвернувшемуся от стыда  к стене Гейдару:«Родной мой, как же нам быть? Ты же не можешь вот в таком состоянии ни есть, ни пить, ни ехать...»

Она медленно прошла в спальню: Алиашраф храпел  на полу. Рядом на диване досматривала сны Шафига. Затем вернулась назад,  подошла к единственному  окну: рассвет ещё не наступил, но горизонт был уже розовым. Мария задёрнула плотную занавеску и в комнате наступил мрак. 

Всё ещё не решаясь думать о последствиях, она растегнула халат, спустила на пол шёлковые трусики и вползла под одеяло к возбуждённому мальчику.  Он прикрыл веки и стал чаще дышать. Мария поправила его чуб на голове: «Успокойся, всё будет хорошо...Это у тебя .... в первый раз...поэтому волнуешься... Я сделаю так, что тебе будет хорошо... И он  у тебя угомонится. Хотя бы на время.»

Мария провалилась в какую-то пропасть и не поняла, что с ней происходит. Он не умещался в руке, пульсировал с готовностью взорваться в любую минуту. Она слышала, что подростки не умеют контролировать семяизвержение. В её ушах гудел монотонный  стон Гейдара. Она не была близка с мужем уже несколько месяцев и попросту изголодалась.

Не прошло и пяти минут, как он оросил её губы фонтаном страсти.  Но достоинство и не думало об отдыхе:  по-прежнему упруго пульсировало в её руках.  Мария, не помня себя от счастья, оседлала его и помчалась навстречу собственным оргазмам.

Их разбудил сигнал автомашины. Мария посмотрела на часы: было без пяти восемь, а они всё ещё валялись в обнимку. Накинув на себя халат, она вышла за порог: «Отьезд через полчаса, покури и отдыхай, дорогой».

Перед тем, как спуститься во двор, Мария решила убедиться в том, что Алиашраф не проспит: у него была назначена важная встреча. У плотно закрытой двери в спальню она застыла от неожиданности: Алиашраф что-то еле слышно шептал Шафиге. Женское любопытство заставило Марию прислушаться. Её словно окатили кипятком: «Не бойся, я не сделаю тебе больно.» После паузы раздался голос Шафиги: «Ещё хочу... ещё чуточку.» Всю дорогу Мария не могла избавиться от ощущения семейного ****ства.

Пионерский лагерь был пуст: все отряды отправились на пляж. К даче Азиза  Алиева подкатила автомашина.  Маша подвела Гейдара к смотровой вышке и спросила: «Сможешь кое что сфоткать?» Гейдар кивнул. Она вручила ему немецкий фотоаппарат  и показала рукой в сторону соседней дачи.

Она помнила приказ Багирова снять наблюдение с обьекта 12. И поняла:  сам навестит хозяйку дачи. Не желая рисковать сама, Мария решила понаблюдать за Мир-Джафаром с помощью Гейдара.

Лейла-ханым встретила гостя в лёгком, развевающемся на ветру халате.  Мир-Джафар обнял её и понял, что кроме халата ничего не надето: «Ты выглядишь, как невеста на выданье.»  Её губы раскрылись и впустили к себе его язык: «Наконец-то ты снизошёл до бедной, одинокой домохозяйки.»

Взяв его за руку она подвела к дивану на открытой веранде: «Не предлагаю тебе есть и пить по одной причине: боюсь упорхнёшь от меня до того, как я наемся тобой.» Сбросив с себя халат она опустилась перед ним на колени и растегнула ширинку. Её глаза горели таким огнём, что Мир-Джафару стало ясно: она томится не год и не два.

Он погладил её волосы: «Ты знаешь, почему я всё же здесь? Меня покорила твоя круглая попа. Это моя слабость, Лейла.» Она оторвала свои губы от готового члена и подняла свои глаза: «Возьми меня как хочешь и куда хочешь. Этим самым ты  вознесешь мою попу до небес, дорогой.»

Она была восхитительна в этой позе. Мир-Джафар входил и выходил бесконечно долго, ритмично и вдохновенно. Перед его взором стояло лицо её мужа-доносчика. Мир-Джафар подмигивая ему, думал: «Это тебе от меня за писульки, ограш!» Он кончил с победным возгласом.

За стаканом ароматного самоварного чая с вишнёвым вареньем, Мир-Джафар вытащил из кармана пиджака пачку фотографий и разложил перед Лейлой: «Знаю, что это может тебя огорчить. Но хочу, чтобы ты знала: Азиз спит с твоей младшей сестрой.» Лейла быстро пробежалась по фоткам. На них Азиз наслаждался сексом с Фахрэндой в разных местах и разных позах.

Она игриво подсела к нему на колени, чмокнула в щёчку и томно прошептала: «Это для меня не новость, родной. Ты удивишься: но именно я переселила её из Дербента к себе и буквально уложила в постель к мужу.» Мир-Джафар удивился: «В это трудно поверить. Почему ты это сделала?»

Лейла положила в ложку варенья и вложила ему в рот: «Из двух зол я выбрала наименьшее: боялась, чтобы он не обрюхатил  мою  дочь от первого брака, Латифу .Он давно обхаживает её. Моя сестричка сумела отвлечь его. Не знаю, как надолго: Латифе ведь нет и пятнадцати ещё. Хочу хоть немного отдалить трагедию.» Уже у машины, провожая своего гостя, Лейла попросила: «Мне важно, чтоб он был у тебя в обойме. Сделай его министром. Ради меня.»

Гейдар спускался со смотровой вышки полувменяемым. Маша заметила, что он сам не свой. Отвела его в  кабинет, заперла дверь и подвела к умывальнику. Ополоснув его холодной водой, спросила: «Что с тобой? Расскажи, что ты там увидел такого?» Гейдар молча смотрел на неё осоловевшими глазами. Его ширинка разрывалась от высокого давления..

Мария поняла: мальчик возбуждён от увиденного. Она плотно задвинула занавески на окнах и сняла с себя платье. Гейдар  по-хозяйски повернул её к себе спиной, спустил трусики и нагнул поперёк кровати: «Я хочу тебя сюда» - ствол упёрся ей в зад.

Мария попыталась остановить его: «Нет, Геша. Прошу тебя. Только не так. Умоляю...» Но не успела. Он овладел ею по-мужски  и властно. Её голос задрожал от истомы: «Ооо  негодник! Не надо.... Не так быстро... Не спеши.... Безумец!  Боже мой! Ещё немного....Ещё разочек, милый....Как мне с тобой хорошо, Гешенька!»

Укрывая его простынёй, Марии вдруг подумалось:  "Этот крепыш точное повторение своего покойного отца:  немало задниц испытают на себе его «долото».


ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ.
ВЕРНЫЕ СЫНЫ ПАРТИИ.


В двухместном купе они быстро подружились. Мария  ехала в столицу в гости к  кузине Полине Жемчужиной. Ага Салим вёз в Москву памятный подарок для Сталина: это была последняя воля покойного дяди Гаджи Мир Гурбана.

Когда  Ага Салим спустился на перрон Курского вокзала, он был в полной растерянности: не знал, как добраться до Красной площади. Мария Исхаковна сразу  заметила это и предложила свои услуги: «Я здесь часто бываю. Могу помочь найти гостиницу.»

Ага Салим был несказанно счастлив: «Мария-ханым, мне было неудобно просить об этом. Но честно говоря, я в Москве впервые. Спасибо, век не забуду.» Мария пошутила: «Сочтёмся, Ага Салим: может как нибудь без очереди впустите в баню «Фантазия?»

Выйдя на вокзальную площадь, они сразу нашли водилу, готового предложить проезд за скромную плату. Мария   попросила подвезти к  «Метрополю»:  «Отсюда совсем рядом до Кремля, который Вам нужен, кажется?»   Ага Салим вежливо предложил зайти  к нему в номер: «Хочу показать Вам то, что везу для вождя и  узнать Ваше мнение.» Номер оказался одноместным, удобным и чистым.

Ага Салим усадил Марию в кресло, открыл чемодан и вытащил небольшую раму, завёрнутую в темный женский платок. Он осторожно развернул и установил раму на столе: это была старая фотография, сделанная в начале века.   На ней была совсем юная, изумительной красоты  девушка, одетая в национальную одежду и с темным платком на голове. Рядом, обняв её за плечи, стоял молодой Иосиф Джугашвили.  Мария была ошарашена: «Кто эта девушка? Она просто неотразима!»

Ага Салим сел на диван и загадочно посмотрел на неё: «Кобе тогда было лет двадцать пять. Они с небольшой группой... революционеров..  ограбили банк в Ленкорани. Скрывались от жандармов врассыпную.  Он  оказался в доме купца Мир Керима.  Случайно в комнату зашла его единственное чадо - дочь Захра.  Коба решил задержаться в доме купца. И как Вы догадываетесь, Захра влюбилась в него. Через месяц после  отьезда Кобы  тело Захры нашли в подвале: она повесилась. Купец Мир Керим похоронив дочь, долго не мог найти покой. Через год он приехал в Баку к моему дяде Мир Гурбану и передал ему эту фотографию. Он знал, что Мир Гурбан  знаком с Кобой, даже   вызволял из баиловский тюрьмы.»

Мария выслушав историю, задумалась: верилось с трудом. Но впечатляло.  После паузы спросила: «А каким образом Вы хотите передать это Сталину? К нему попасть для Вас практически немыслимо.»  Ага Салим пожал плечами: «Я  и сам очень сомневаюсь. Но  не могу  не исполнить  завещание покойного.»  Мария записала на клочке бумаги номер телефона: «Завтра позвоните мне по этому номеру. Ничего не обещаю, но попробую помочь.  Эта история меня так взволновала.»
 
Жемчужина  встретила кузину в веселом настроении: была заметно «подшофе». На столе лежала странная бутылка с этикеткой на английском языке. Поля налила на донышко и протянула Маше: «Такого ты ещё не пробовала. Шик! Вот умеют же, суки, жить ...» И рукой показала куда-то влево.

Маша поцеловала в щёчку: «Ты выглядишь уже готовенькой. Может, отложим?» Поля хлопнула её по спине: «Перестань нести чепуху. Пей и не сопротивляйся»  Жидкость обожгла гортань и медленно опустилась к животу: « Что это за водка?  заморская?» Оказалось, это были виски. После третьей стопки и легкой закуски Полина поделилась гостайной: у неё роман с американцем.

Уильям Буллит с рождения был богат: его предки в двух поколениях были успешными банкирами. Уже в двадцать шесть он  входил в кабинет Вильсона, и даже успел участвовать в тайной поездке в Россию и встретиться с Лениным. Но вскоре вскрылись разногласия с президентом.
 
Настоящий всплеск его карьеры  начался позже  со знакомства с Франклином Делано Рузвельтом. После официального признания  СССР  Рузвельт назначил его первым послом США в Москве. В личной переписке  Рузвельт и Сталин обговорили все детали, в том числе и дату вручения верительных грамот Михаилу Ивановичу Калинину:  13 декабря 1933 года. На этой дате настаивал новоиспеченный Посол.

В первых числах ноября   около  девяти вечера в квартире  Молотовых  раздался телефонный звонок. Вячеслава Михайловича  не было дома: заняв недавно пост и председателя Совнаркома по совместительству, он   часто ночевал у себя в рабочем кабинете.

Полина нехотя направилась в его  комнату и подняла трубку: «Квартира Молотовых. Слушаю.» На другом конце раздался знакомый хриплый голос: «Это Иосиф говорит.  Знаю, что твой муж на работе. Нам нужно с тобой переговорить. Зайди ко мне завтра в семь вечера.» И не дослушав ответа, опустил трубку на рычаг.

Полина была в полном замешательстве. Они с ним не виделись с похорон Нади. А завтра, как раз, первая  годовщина её смерти. Что-то тяжёлое, и даже страшное ёкнуло в душе. Она прошла на кухню откупорила бутылку вина и налила целый фужер.

Мысли постепенно устаканились. Перед глазами прошли несколько сцен их интимного общения с Иосифом. Последняя тайная встреча была зимой 1930-го  в Сочи. Он был необычайно ласков. Осыпал её комплиментами. А утром подарил бриллиантовые серёжки: «Каждой сиське по карату!» Его шутки хоть и были чуточку похабны, но после близости с ним  быстро преображались в комплименты .

На следующий день Сталин  встретил её, встав с кресла, что происходило с ним крайне редко. Это было хорошим предзнаменованием.  Но Полина только спустя минуту поняла, почему встал: он сразу же  пригласил её в комнату отдыха. Она почувствовала его дыхание на  затылке: «У тебя хороший вкус, Поля. Это твои новые духи?»

Полина недавно возглавила парфюмерное обьединение: «Да. Тебе нравятся? Я предложила назвать  их  «Красной Москвой». Сталин притянул её к себе и поцеловал в губы: «Хорошее название.» Его глаза остановились на серьгах: «Ты всегда знала, как меня завоевать. Надеюсь, и бельё надела  моё любимое?»».   Полина улыбнулась: «  Ты знаешь?  Вспомнила вчера твои слова про сиськи. Ты такой недосягаемый. И остаёшься таким вкусным,... Сосо.»

Час пролетел незаметно. Он не мог себе позволить слишком долго любить женщину: боялся избаловать.  Но на сей раз не спешил одеваться, продолжал сидеть в кальсонах и рубашке. Поля догадалась: он ещё не завершил начатое. Или растягивает специально.

Дата на настенном календаре была отмечена черным кругом. Закурив трубку, Иосиф  приступил к основной теме встречи: «Ты была лучшей подругой Нади.  И должна быть со мной откровенной» После тяжёлой для обоих паузы добавил: « У неё ведь кто-то был?»

Полина не ожидала такого поворота. Она потеряла баланс и споткнулась об его сапог: «Иосиф...неужели ты ...?» Он поднял руку с трубкой и повелительным тоном остановил: «Нэ спеши  с отвэтом. Мне не нужны формальные фразы, обеляющие покойницу. От твоей искренности зависит очень много, Полина».

Она села, даже не успев застегнуть кофту и надеть бельё. Он бросил сытый взгляд на соски и улёгся на  подушку, подложив руку под голову. Полина поняла, что уйти от разговора не удастся. И он скорее всего знает больше. На одной чаше весов была память о Наде, на другой искренность, которую ждал от неё Сталин: «Перед тем, как прийти к тебе, я была у неё на могиле. Сегодня первая годовщина.» 

Он продолжал смотреть на неё выжидающе. Полина выдавила из себя: «Не уверена насколько далеко могли зайти их отношения с ним, но она часто с волнением в голосе говорила о Кирове.»

Сталин затянулся и выпустил дым: «Ты замечательный человек, Полина. Именно это имя я и хотел услышать от тебя.» Он встал , подошёл к ней сзади и положил руку ей на плечо: « Ты ведь тоже с ним  спала.  И я даже знаю, где и когда.» 

Полина молча стала одеваться, понимая, что встреча завершилась полным позором. Но чуточку ошиблась: «Сьезди в Ленинград. Он узнает, что ты приехала и сам тебя  найдёт. А дальше, ты уже знаешь, как и о чём его спросить.»

Они вернулись к его рабочему столу. Он попросил секретаря принести им чаю и посмотрел на Полину с хитрой  усмешкой: «Теперь перейдём к самой главной части нашей встречи,  Полина Семёновна.»

В это время зашла юная,  вся белорумяная Валя с двумя стаканами чая и вишнёвым варением. Положив перед Сталиным подстаканник, она чуточку задержалась. Но Сталин на сей раз почему-то не ущипнул её за попу.

Подождав когда она выйдет,  Сталин продолжил: «Скоро  мы открываем американское представительство. Послом назначен некий Уильям Буллит, бывший банкир и известный ловелас. Найди способ разбить ему сердце.»

Полина чуть не опрокинула горячий подстаканник на себя: «Ты меня подкладываешь и  к нему в постель?» Сталин постучал трубкой об мраморную пепельницу, очищая от табака: «Разве я сказал, переспать с ним?  Я всего лишь описал твои новые служебные обязанности. В интересах советской Родины.» 

После паузы добавил: «Умная женщина разбивает сердце мужчины до постели. В постели обычно, разбивается сердце самой женщины.»

После телефонного разговора со своей попутчицей  Марией Ага Салим уже  полчаса переминался с ноги на ногу, стоя в комнате охраны у Боровицких ворот Кремля. Он уже стал терять надежду, когда раздался телефонный звонок. Старший лейтенант выслушав звонившего, передал трубку Ага Салиму: «Это Поскребышев. Вас проводят ко мне.»

Александр Николаевич сухо, но вежливо предложил Ага Салиму сесть и взял из его рук фотографию, завернутую в ткань.  Он долго её  рассматривал, затем перевернул  и стал изучать с обратной стороны. Не успел открыть рот, как в приёмную вошёл Сталин. Он мельком посмотрел на них, ничего не сказав. Уже взявшись за ручку дверей кабинета, он вдруг вернулся и протянул руку за фотографией.
 
Поправив усы,  посмотрел на Ага Салима, который вытянулся перед ним в струнку: «Из Баку? Как тэбя звать?» Ага Салим минуту молчал, как парализованный. Потом набрался смелости и выпалил без остановки, чтобы успеть: «Ага Салим. Я племянник Гаджи Мир Гурбана. Мы его похоронили два месяца назад. Перед кончиной он просил меня вернуть это Вам.»

Сталин долго рассматривал старую фотографию. Затем передал  помощнику: «Проследи, чтобы его  накормили, напоили и устроили в гостиницу.» И прошагал к себе в кабинет.
 
Мария выслушала по телефону Ага Салима и поздравила его с удачей: «Предлагаю это событие отметить.» 

Через час он долго и упорно вытирал свои сапоги у входа в длинный коридор в квартире Вячеслава Молотова.  Мария встретила его, одетой с особым шиком: на ней была крепдэшиновая прозрачная кофта и узкая, длинная юбка из плотной немецкой ткани светло-коричневого цвета.  Она взяла Ага Салима за руку и повела в большую столовую.  На столе лежали рыбные консервы, варёная картошка, венегрет «на скорую руку», соленья и бутылка «Царской» водки.

Ага Салим открыл черный портфель, в котором недавно лежала фотография Кобы, и вытащил из неё палку копчённой колбасы. Мария была ошломлена: «Откуда? Господи, это же финская, моя любимая!» Ага Салим скромно опустил свои глаза и задержал их на раскрытом воротнике крепдэшиновой  кофты: «В Торгсине... Там можно купить, что хотите..» 

Первый тост был за Сталина: «Дай бог ему здоровья! Если б не он, мы бы даже этого не имели.» Ага Салим кивнул: «Народ, наконец, освободился от проклятых буржуев!» Они мельком посмотрели друг другу в глаза, чтобы убедиться в лояльности. Она проклятая зашкаливала ниже пупка.

После третьей рюмки Мария вспомнила, что курица может пригореть и побежала на кухню. Вернулась со сковородкой вся сияющая: «Вовремя успела. Кушай, Ага Салим.» И случайно прижалась бедром к его плечу. Их глаза встретились вновь. Они думали об одном и том же.

Сковородка сама опустилась на стол, когда он мягко посадил её к себе на колени. От её шеи пахло парфюмерной новинкой – советскими духами «Красная Москва». Ага Салим потерял контроль над своим разумом, душой и телом....

...Полина ещё в прихожей услышала знакомые женские стоны.  А в спальню вошла  совсем  не  вовремя:  Машка выставив свою голую попу,  владела возбуждённым  инструментом  Ага Салима.  Полина услышав её шёпот: "Не могу оторваться от него, Салимчик!" ,  вежливо закрыла за собой дверь  и  прошла к себе.

 





ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
РАЗБИТОЕ СЕРДЦЕ.


Михаил Иванович Калинин, приняв верительные грамоты, официально пригласил Чрезвычайного и Полномочного Посла США в Кремль, на личную аудиенцию со Сталиным: «Он готов Вас принять в понедельник в десять часов.» Уильям Буллит решил уточнить: «Предстоит завтрак?» Калинин улыбнулся: «Скорее ужин. Чай с варением.»

В приёмной Сталина сидели два генерала, приехавший из Украины Никита Хрущёв и помощник вождя Поскребышев. Дверь открылась и из кабинета Сталина вышла очаровательная женщина в изумительном платье, купленном в Париже. Хрущёв тут же вскочил: «Полина Семёновна! Ну нельзя же в самом деле быть такой красивой!»

Жемчужина окинула мужчин своим томным взглядом и задержала его на высоком элегантном американце в черном фраке, ослепительно белой сорочке со стоячим воротником и бабочкой. Таких «мужиков» в Москве практически  не было.  Не выдержав взгляда дамы, Уильям медленно подошёл и на ломанном русском представился, поцеловав ей руку. И услышал неожиданно правильный английский: «Добро пожаловать в нашу страну, господин Посол. Иосиф Виссарионович   ждёт Вас .»

Следующая  их встреча состоялась на Рождество. Жемчужина Полина Семёновна получила личное приглашение на приём в только что открывшийся Спасо-Хаус, в резиденцию Посла США. Улучив минуту Уильям Буллит опустил ей в ладонь короткую записку. Это было обьяснением в любви  и приглашением на первое свидание. Полина отказалась: вынуждена ехать в Ленинград по служебной необходимости.
 
Сергей Миронович,  подведя итоги на совещании высших должностных лиц органов прокуратуры и внутренних дел, спросил: «Какие будут вопросы, товарищи? Если вопросов нет, то прошу приступить к выполнению инструкций, только что полученных от Народного Комиссара товарища Ягоды Генриха Григорьевича.»

Подождав пока дверь закроется за последним , Киров с улыбкой повернулся к гостю из Москвы: «Ну что, браток? Пора и отдохнуть, как ты считаешь?» Генрих пожал плечами: «Хозяин – барин! Честно говоря, я уже проголодался.»

Машина покатила по  Верхне-набережной улице к двухэтажному особняку. В просторной комнате большой стол был накрыт на четверых. Генрих Ягода удивился: «Мы кого-то ещё ждём?» Сергей Миронович  сел напротив: «Вполне возможно. Но пока давай слегка закусим.»

Вошла Матрёна Фёдоровна, женщина преклонного возраста и необьятных размеров: «Мироныч, можно разлить водочки?» И не дождавшись ответа, налила два фужера до краёв. Стол ломился от деликатесов: черная икра, сливочное масло, цыплята-табака, кабачки, колбасы трёх сортов. 

Ягода набросился на еду с неподдельным аппетитом: «По-царски живёшь, Мироныч. Аж, зависть берёт» . Киров подмигнул Матрёне Фёдоровне: «Так это же только для дорогого гостя из Москвы. Чем богаты, тем и рады.»

Матрёне не нужно было намекать дважды: она прошла на кухню и вернулась с двумя очень юными созданиями. Они встали у порога, ожидая приглашения. Сергей оглядел обеих и спросил Генриха: «Тебе какая по душе: цыганочка, или славяночка?»

Генрих поднял глаза с тарелки: «Да я бы не отказался от обеих!» Потом, посмеявшись над собственной шуткой, подозвал к себе черноокую: «Тебя как звать, красавица?» Она медленно и еле слышно ответила: «Мадина. Я из Красноводска .»  Вторая игриво направилась к Кирову: «Дядя Серёга, как я рада снова видеть тебя».

Они разошлись в разных направлениях: Ягода уединился в соседней комнате, а Киров поднялся с Вероникой на третий этаж, в роскошную спальню, предназначенную для отдыха Первого секретаря Ленинградского обкома партии.

Прощаясь с Кировым перед отьездом в Москву, Генрих Григорьевич вдруг хлопнул себя по лбу: «Чуть не забыл! Иосиф Виссарионович просил передать тебе: на днях сюда приедет Жемчужина Полина, жена Молотова. Так вот, он хочет, чтоб ты  присмотрел за ней: куда, с кем, когда...Ну, сам понимаешь.»

В Политбюро было решено в Ленинграде открыть вторую парфюмерную фабрику.  Полина запланировала присутствовать на торжественном открытии. Но как назло у кузины  только началась медовая неделя: Мария находилась в состоянии влюблённой школьницы.  Она даже временно  переселила своего кумира из «Метрополя» на большую жилплощадь Молотовых.

Тогда Полина решила взять с собой в поездку и влюблённых. Мария была вне себя от счастья. Тут же позвонила в Баку, чтобы обьяснить мужу свою задержку.  К телефону подошла Шафига. Её голос странным образом вибрировал, словно она бежала стоя на месте: «Тётя Маша, а его дома нет. Он ещё на работе.» Узнав, что возвращение тёти домой откладывается на неделю, Шафига пропела: «Ой, как хорошо. Отдыхайте. Я обязательно передам. За Гейдара не беспокойтесь: я за ним присматриваю.»

Перед тем, как она положила трубку, Мария успела  услышать голос  мужа: «Не спеши, джейран, поверни ко мне свою попочку!» Мария прикусила палец:  Алиашраф околдован сводной сестрой. А это значит, и не ждёт жену. Она прошла в спальню и обняла Ага Салима: «Везу тебя в Ленинград, радость моя. Пусть это будет моим медовым  пригрешением.»

Поезд был почти пуст.  Мария, уставшая от переизбытка страсти, заснула под стук колёс, как убитая. Ага Салим в соседнем купе сражался в карты в кампании грузин из Болниси. Полине не спалось. Она укрыла раскрывшую спину сестры и вдруг обратила внимание на сочный след любви на левом холмике: Ага Салим, видать, был на высоте. Она села у окна и глядя на мелькающий за окном ночной пейзаж, вспомнила былое.

Весной 1929- го  в начале  апреля, Надежда Алилуева  нагрянула к Полине сразу после телефонного звонка: «Ты одна? Я иду к тебе».  Выглядела очень взволнованной: «Врачи рекомендуют принять несколько грязевых ванн в Нафталане, недалеко от Баку. Но там такая скука! Может махнём вместе, Поль? Очень прошу!» Полина была совсем не против и самой попробовать ставшие  модными  грязевые лечебницы.

Грязь  оказалась, хоть и лечебная, но страшно  вонючая и липкая. Еле выдержав положенное время, подруги выскочили из ванн и  побежали под горячий  душ. Помогая друг другу избавляться от  нафталана, они даже стали немного дурачиться.

И тут Полина увидела на левой  ягодице Нади смачный след от засоса: «Ну Сосо даёт,  мать твою! А говоришь,  совсем не любит.» Надя смутилась: «Это не совсем то, что ты подумала».

За обедом с удовольствием и незаметно распили бутылку «Гурджани». Надежде не терпелось  высвободить накопившееся: «Мы с ним спим порознь. Он мне просто омерзителен. Этому сукину сыну мало трахать полстраны. Он спит даже с моей мамой  и сестрой Аней по очереди.»  Полина мягко  остановила её: «Прошу тебя не продолжай. Не хочу даже слышать.»

Но Надя взяла её за руку: «Мне не с кем делиться , кроме тебя! Меня это душит. Неужели и ты меня не можешь понять?» После паузы тихо прошептала: «У него в постели даже  Женька побывала, жена Павлуши. Шлюха! И Павел, главное,  об этом знает. Закрывает глаза, подстилка! Ну как после этого мне ещё жить, ты мне скажи?»

Официант открыл вторую бутылку.Надя опустошила  фужер, как будто не могла справиться с жаждой: «Но зато я теперь  поняла одну вещь: правильно говорят, что любовники ценят женщину лучше, чем мужья. Мужья обращаются с нами, как с купленным и использованным товаром. А чужие готовы лизать с пяток до ушей.»

Полина посмотрела на неё с театральным упрёком: «Не говори глупостей. И забудь о том, что только что сказала.»  Надя была уже на взводе: громко расхохоталась: «Так вот, засос, который тебя смутил под душем, принадлежит моему любовнику. Он просто сходит с ума даже  от  родинки на моей попе.» 

Полина недоверчиво спросила: «И кто этот самоубийца?» Надя посмотрела в окно. Полина проследила за её взглядом: в тени деревьев бакинского приморского парка промелькнула правительственная автомашина. Из задней двери вышел Сергей Киров, тогда ещё глава партийной организации Азербайджана.

Полине стало не по себе. А потом шёпотом спросила: «Так это тот самый «доктор»,  который рекомендовал  тебе местные  грязевые ванны?»  Надя вся сияла от счастья. Будто избавилась от тяжёлого груза  лютой ненависти к мужу: «А что? Он очень мил!» .

На открытии новой  фабрики собрался весь цвет Ленинграда. Киров, подражая Сталину,  приехал в последнюю минуту. В белом парусиновом костюме он выглядел кинозвездой.  Завершив торжественный  церемониал, он взял Полину под руку и повёл в сторону своей машины: «Приглашаю на обед, прошу не отказать.» Полина сразу согласилась: «Совсем не против. Только предупрежу кузину, чтобы меня не ждали.» К ним уже приближались Мария с Ага Салимом: «Вы отдыхайте без меня. У нас с Сергеем Мироновичем кое какие дела остались».

Матрёна Фёдоровна хлопотала за столом, раскладывая соленья и рыбу. Киров разлил  холодной водочки: «Сто лет не видел такой красоты. За тебя, Полечка!» Ухаживал, как в первый день свидания. Матрёна подойдя со спины, шепнула так, чтобы услышала и гостья: «Всё готово на третьем этаже. А я уйду, с Вашего позволения, Мироныч.»

Сергей относился к категории мужчин, похожих на спички: его страсть вспыхивала быстро, ярко и шумно. И как спичка, без особого тепла и ненадолго.  Не успев «раскочегарить» даму, он уже еле дыша побежал помыться. Вернувшись, стыдливо прикрылся простынёй, закурил и поцеловал её  в попу. Полина ухмыльнулась: «Наверное если б у меня была родинка, ты б не просто чмокнул, а оставил бы засос?» 

Киров, протянувший руку за пачкой «Казбека», был ошарашен: «Что ты имеешь ввиду?»  Полина чиркнула спичкой и дала ему прикурить: «У моей кузины Машки  родимое пятно прямо по центру левой ягодицы. Так её хахарь, - ты их видел, каждую раз ставит на ней  засос. Везёт же иным!»

Сергей вздохнул, косо посмотрел на неё, потянулся за графином с водкой.  Полина на кончике вилки поднесла к его губам солёный огурчик: «Закусывать надо, Серёга: а то мало ли чего?» Сергей задумчиво затянулся папиросой: «Да что-то сгрустнулось».  Опрокинул полный фужер: "А ведь на  прошлой неделе была годовщина Надежды Сергеевны. Кстати, говорят, была твоей лучшей подругой. Давай-ка помянем .»

С утренней почтой  Поскребышев положил в папку Сталина краткую телеграмму: «Так и есть. Апрель 1929.  Нафталан. Родимое пятно. Поля.»
 
Первого декабря 1934 года Сталину сообщили о покушении на  Сергея Кирова. Он поднял трубку и позвонил в квартиру Молотовых. Трубку подняла Полина: «Наша партия и советское государство потеряли своего верного сына.» И положил трубку.

Уильям Буллит, Посол Соединённых Штатов, лежавший губами у лобка Поленьки, спросил: «Что-нибудь важное?» Полина  притянула его губы к своим: «В этом мире нет ничего важнее того, что ты сейчас делаешь со мной!»


ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ.
ВИШНЁВОЕ ВАРЕНИЕ.

На бакинских дачах  почему-то очень рано наступают сумерки. Они окутывают вначале кроны деревьев, затем высокие каменные заборы и только потом, как хорасанский ковёр, накрывают пески неземного происхождения.

Шувелянские пески  вроде бы те же, что и в Мардакяне, или Бузовны,  Новханы, Бильгя , то есть по всему побережью Каспия. Но они одинаковы только для посторонних глаз. А кто провёл там многие годы,знает существенную разницу:  взяв немного шувелянского песка в ладонь и внимательно рассмотрев его, можно обнаружить  там целую Вселенную. Каждая песчинка своим загадочным блеском напоминает небесные светила .

Латифа любила лежать на теплом ещё песочке в тени инжирного дерева, пересыпая горстку «золота»  из одной ладони в другую:в такие минуты  мысли в голове складывались в цветную мозаику и на душе становилось спокойнее.
Вскоре стали слышны чьи-то шаги: босые ноги вязли в  песке и издавали еле слышный шелест.  Впереди бежала Зарифа в короткой парусиновой юбке и тонкой ситцевой кофте. От быстрого бега почти зрелые,но ещё не познавшие тесного лифчика груди, прыгали, как два персика. Её преследовал ставший постоянным поклонником  Гейдар. Мальчишка из соседнего пионерлагеря. 

Латифа решила спрятаться за кустом, чтоб проследить за младшей сестричкой.  Добежав до инжирного дерева, Зарифа ловко стала подниматься по давно знакомым стволам , игриво хихикая и дразнясь: «Не догонишь, не догонишь!.» Гейдар остановился у основания дерева и стал наблюдать за ней: «А если догоню? Дашь поцеловать?» Зарифа закинула ногу на следующий ствол и обнажила шёлковое бельё : «Ни за что!» А потом всё же добавила снисходительно: « Только в щёчку?»   Юноша не спускал глаз с её круглой  попы и его рука машинально  полезла в карман брюк: приструнить «дружка».

Оглянувшись по сторонам, и убедившись, что никого не видно,  Гейдар подпрыгнул и ухватился за ближайший ствол. Зарифа театрально вскрикнула и попыталась подняться выше. Но предательский сучок неожиданно разорвал на ней юбку . Да так, что ей пришлось одной рукой прикрывать себя уже спереди: «Чур, не подглядывать. Ну пожалуйста. Ну прошу тебя!»

Он между тем уже сидел, расставив ноги на внушительном стволе напротив неё: «Иди ко мне. Не бойся.» Она послушно уселась на том же стволе и тихо попросила: «Ты обещал мне не распускать руки, как в прошлый раз.»  Гейдар приподнял её с лёгкостью и посадил себе на колени: «Помню. А ты обещала поцелуй.»

Латифа из- за кустов смотрела с любопытством девицы, уже испытавшей на себе любовние игры. В ней начало  просыпаться желание.Как ни пыталась уйти прочь, какая-то необьяснимая сила заставляла наблюдать.

Зарифа  подставила щёчку и не успела раскрыть рта, как Гейдару удалось соединиться с её губами. Поцелуй длился долго. Да так долго, что Латифа была готова удовлетворить себя саму  прямо там же под кустиком. Тут рука Гейдара подняла на Зарифе маечку и стала мять её девичью грудь. Латифа закрыла веки и поймала пальцем коварную точку. Последнее, что удалось ей  услышать перед своим оргазмом, это слабый стон Зарифы: «Не надо...прошу...ты же обещал».

И тут Латифа почувствовала чьи-то посторонние шаги: у дерева стояла  мать, Лейла-ханым. Она с мольбой  в голосе позвала: «Зарифа, детка, спускайся сейчас же. Не дай бог, если отец узнает! Он головы свернёт вам обоим! И мне заодно!» Зарифа спрыгнула  первой и стремглав побежала в сторону бассейна.  Лейла дождалась, когда Гейдар спустится, крепко схватила его за ухо и повела  к воротам: «Чтоб ноги твоей больше не было в нашем доме, маленький развратник!»

Издали, со стороны дома раздавались голоса, смех и шутки: все дружно готовили еду. Фахрэнде, сестре Лейлы-ханым исполнилось 28, и решено было отпраздновать на даче.  Гостей не ждали, только в   семейном кругу.

Среди женских голосов был и  мужской тенор. Латифа , потихоньку приходя в себя, удивилась: отчим вроде бы так рано никогда не возвращался с работы. Тут она услышала маму: «Доченька, уже темно и я заждалась тебя. Посмотри, кто к нам приехал. Хочу тебя познакомить с Расулом.»

Латифа нехотя встала, стряхнула с платья песок и направилась к сэки (открытая каменная веранда).  Фахрэндэ нарезала салат из ароматных помидор и огурцов, о чем-то шебеча с симпатичным гостем. Мать взглядом велела подойти поближе: «Расул, это моя дочка Латифа. Детка, познакомься: это Расул. Он сегодня  подарил кольцо нашей  Фахрэнде и обьявил её своей невестой.»

Латифа встретилась взглядом  со своей тётей, которая была старше всего лишь на 8 лет. Протянув гостю руку, поздравила: «Счастья вам. А когда свадьба?» Расул выглядел красавцем в мундире капитана  НКВД . Он смущённо посмотрел на свою невесту: «Как скажет Фахрэндэ. Я готов хоть завтра.»

Лейла-ханым одобрительно кивнула: «И правильно. Зачем откладывать. Скажем,  через  месяц?» Фахрэндэ уронила нож: «Как через месяц? Ты же знаешь, что я не могу: начинаются курсы повышения квалификации в Москве.» И с упрёком посмотрела на сестру. 

Расул  решил поставить точку: « Нет-нет. Мы должны успеть до твоего отьезда. Свадьбу  проведём  на следующей неделе в Дербенте.» Обнял за плечи невесту и добавил: « А в Москву поедем вместе, если ты не против. Пусть это будет нашим свадебным путешествием.»

Лейла-ханым поддержала: «Отлично. Мы тоже готовы. Идем со мной Расул: хочу показать тебе кое что». Отвела его  в комнату.  Латифа воспользовалась  ситуацией и подойдя к Фахрэнде,  прошипела  ей в ухо: «А он в курсе, что ты  беременна?» Фахрэндэ  резко сняла с себя фартук и  бросила его на пол: «Ты только попробуй продолжать эту тему! Разорву  на куски! Шлюха!»  Латифа не осталась в долгу: «Надеюсь, теперь ты не будешь тереться с моим папой!»  Фахрэндэ прыснула со смеху: «С каких пор он тебе стал  папой? Он был, есть и будет тебе отчимом. А может быть и любовником, заодно.»

Перепалка была прервана: на кухню вернулись Лейла-ханым с Расулом. Он нёс в руках небольшой  футляр. Торжественно открыл его и показал Фахрэндэ: «Лейла –ханым   меня просто ошарашила. Посмотри на это чудо». В футляре лежал золотой перстень с выгравированным на арабском именем Пророка. Фэхрэндэ обняла и поцеловала сестру, затем надела перстень на палец своего жениха.

Замнаркома здравоохранения Азиз Алиев явно нервничал. Сидя у себя в кабинете в одних кальсонах, он  терпеливо ждал, когда его помощница Месмэ зашьёт некстати порвавшиеся брюки: сукно  не выдержало  их тайной страсти во время перерыва на обед. Между тем, время поджимало: Мир-Джафар Багиров неожиданно пригласил его к себе. Да и семья ждала его на даче: сегодня был день рождения его ненаглядной  Фахрэндэ.

Наконец, Месмэ вошла, торжественно неся на руках брюки  начальника: «Не нервничай, Азиз, ты вполне успеваешь.» Она помогла ему одеться,игриво поправив мошонку,  шёточкой прошлась по пиджаку и проводила до дверей: «Вернёшься от него с повышением. Запомни: это тебе Месмэ говорит!» Он махнул рукой: «Да ладно! Не каркай. Он меня ненавидит. Скорее отправит в отставку. А то – прямиком в Баиловскую тюрьму.»

Но, как ни странно,  Багиров принял его с улыбкой: «Заходи, Азиз . Садись. Чай будешь?» Азиз совершенно не ожидал такого тёплого приёма: «Нет-нет, товарищ Багиров. Спасибо. Не беспокойтесь.»  Он скромно сел на край стула.   Мир-Джафар начал издалека: «Я уже давно внимательно слежу за делами в здравоохранении. И с каждым днём убеждаюсь, что Центральный комитет совершил ошибку в выборе наркома. Кадырлы плохо справляется с обязанностями. Мы долго думали, кем бы его заменить.»

Наступила пауза.  Мир-Джафар смотрел прямо в глаза Азизу. Тот глупо уставился в стол и упорно молчал. Багиров дружелюбно  спросил: «Как по-твоему, на чьей кандидатуре мы остановились?»  Азиз поднял глаза и увидел, как Мири (так его звали за глаза) загадочно улыбается. Азиз почувствовал, что вот-вот лопнет его мочевой пузырь, его с недавних пор  стала мучать простата: «Ходят слухи о кандидатуре профессора Широкогорова....»

Мир-Джафар поднялся и подошёл к нему справа и прислонился к его плечу: «Иван Иванович, разумеется, достойный учёный. Но мы в ЦК взяли курс на омоложение кадров. И не скрою: я настоял на твоей кандидатуре.» Азиз попытался было вскочить, но тяжёлая рука Багирова пригвоздила его к стулу: «Не скрою: некоторые члены ЦК были против. И даже напомнили о доносах на тебя. Ты наверное помнишь: в них шла речь о твоих купеческих корнях, которые ты забыл указать в биографии.» Азиз закивал головой: «Да-да...помню. Это была ошибка с моей стороны...»

Багиров нагнулся к его уху и тихо добавил: «Там ещё был тяжёлый навет: якобы ты погряз в бытовом разврате, спишь с сестрой жены. Но я сумел убедить комиссию, что это слишком чудовищная клевета. Разве не так?»  Азиз закивал головой и стал сопеть носом.

Багиров подвинул к нему салфетку со своего стола и подождал пока Азиз успокоится. Затем, как бы продолжая разговор, спросил: «А как поживает, кстати, твоя  супруга, Лейла-ханым? Надеюсь, здорова и также прекрасно выглядит. Передай ей привет от меня. Скажи, до сих пор помню вкус  её вишнёвого варения»

Азиз поднял голову и тихо поблагодарил: «Спасибо. Передам обязательно.» После паузы набрался смелости: «А варение ... когда... Вы пробовали?» Багиров усмехнулся: «Ну и короткая у тебя память! Забыл, как мы пировали по случаю десятой годовщины Октября у тебя на даче?» Азиз радостно закивал головой. Хотя никак не мог припомнить на столе варение.

Провожая его до дверей, Мир-Джафар похлопал его по спине: «Поздравляю. Почти не сомневаюсь, что ты сумеешь навести порядок. Решение ЦК  поступит в твою канцелярию  завтра после обеда. Кадырлы я уже предупредил.»

Азиз подьехал к зданию наркомздрава  вовремя: Месмэ уже плавно спускалась вниз по широкой лестнице, шаловливо танцуя аппетитными бёдрами. Она подсела  к нему на заднее сиденье, опустила занавеску за спиной водителя и прижавшись к плечу шепнула: «Ну что? По твоей счастливой физиономии вижу: я была права. Поздравляю». Он удивлённо спросил: «Ты что, гадалка?» Месмэ чмокнула его в щёку: «Какая из меня гадалка, джаным? Пару недель назад твоя жена по секрету сообщила мне: Азиз скоро станет министром.»   Потом совсем тихо добавила: "Она у тебя очень информированная  шалава, мой родной." 

Высадив помощницу у её дома в Ичэри Шэхэр, Азиз поехал на дачу со смешанными чувствами победителя и проигравшего. У ворот дачи сидел одноклассник Зарифы Гейдар. Увидев подьехавшую машину, он пытался скрыться за деревом. Но Азиз уже увидел его: «Привет, герой. Ты почему здесь торчишь? Тебя что, не пригласили?» И не дожидаясь ответа, потянул за собой.

На открытой веранде уже был накрыт длинный праздничный стол.  Первой к отцу подбежала Зарифа и прыгнула на шею: «Папуля, почему так поздно? Я  скучала по тебе.»  Азиз вытащил из кармана заранее приготовленную шоколадную плитку: «Только обещай, что сьешь его  после ужина.»

Лейла наблюдала за мужем издалека, стоя у каменного очага на кухне. Знала, что у него есть новость: лицо сияло.  Он подошёл к ней сзади и прижал руки к её теплым бёдрам: «Можешь меня поздравить: назначен наркомом.»  Лейла не поворачивая головы игриво покачала бёдрами, касаясь его ширинки: «Неужели? Ну наконец-то тебя оценили по достоинству! Хотя, я уже и забыла, как оно  выглядит, это самое твое достоинство. Надо бы спросить у Месмэ.»

Он хотел было ответить, но Лейла решительно прервала его: «Потом. У нас впереди целая ночь. А сейчас иди и познакомься с женихом Фэхрэнды, Расулом.» Она повернулась к мужу лицом и увидев удивлённую гримассу, добавила: «И веди себя прилично:  твой праздник закончился, ей пора замуж. Не забывай: этому благородному человеку придется растить чадо, которое ты накапал моей сестре.»

Азиз резко повернулся и прошёл в большую комнату. Фахрэндэ с Расулом сидели на диване и о чем-то шептались. Увидев Азиза, она тут же вскочила: «Познакомься, Расул. Это муж моей сестры, Азиз мюэллим. Он мой кумир.» Мужчины пожали друг другу руки. И вовремя услышали зов хозяйки: «Идите за стол. Всё остывает». Застолье затянулось до полуночи. И когда Расул встал, чтобы откланяться, Лейла-ханым вежливо его остановила: «Уже поздно, Расул. Первая электричка будет только в шесть утра. Переночуй у нас: на даче полно места.»

С помощью девочек она постелила  двум молодым людям – Расулу и Гейдару –  на полу веранды, постелив  пышные карабахские ковры. Через несколько минут Зарифа, густо покраснев, пожелала Гейдару спокойной ночи. Фэхрэндэ поцеловала жениха и успела шепнуть: «Приду к тебе, когда все уснут». Девочки демонстративно  разошлись по своим комнатам. Азиз, приняв на душу слишком много водки и уставший за день, захрапел на диване в большой комнате.

Лейла, разложив по местам посуду, только сейчас почувствовала облегчение: вечер удался. Ощущая некоторую истому,  она  ополоснулась холодной водой из колодца и   накинула на себя
тонкий ситцевый халат. Вроде бы должна была успокоиться. Но внизу у лобка появилось  назойливо знакомое влечение. Чтобы окончательно отвлечься, она спустилась к бостану (дачному огороду) . Уже проходя мимо сэки, она обратила внимание, что на укрытом толстым йорганом Расуле кто-то ритмично скачет. Оказалось, Фэхрэндэ уже оседлала своего капитана. «Умница! Надо быка брать за рога!»

Зато постель Гейдара пустовала: «Наверное решил не мешать молодожёнам. Молодчина.»- подумала про себя Лейла и направилась в сторону маленькой двухместной скамейки. В далёкой молодости они с Азизом провели не одну бурную ночь здесь, рядом с бассейном.

Но скамейка уже была занята: на ней  сидел Гейдар. Лейла-ханым подсела к нему  тихо и спросила: «И тебе тоже не спится?»  Гейдар усмехнулся. Лейла захотела замять конфликт: «Сильно обижен на меня? Но ты же понимаешь, что наши обычаи не позволяют такие шалости до свадьбы?»  Гейдар пробурчал: «А Вашей сестре можно? Мы с Зарифой только целовались, клянусь Вам, Лейла-ханым».

Она мягко возразила: «Моя сестра без пяти минут жена. И не будь врунишкой. Я же всё видела: ты её раздевал. Просто, обещай мне, что это больше не повторится.» Гейдар вновь кивнул головой. Лейла-ханым погладила его шевелюру: «Ну вот и договорились, женишок. И что Зарифочка моя  нашла в тебе такого? Так  потеряла голову?А?»

Гейдар молчал. После паузы тихо ответил: «Она так похожа на Вас. А Вы ведь тоже теряете иногда голову?»  Она слегка содрогнулась: «Что ты имеешь ввиду? Я замужняя женщина. И уже давно перестала терять рассудок». Гейдар поднял на неё глаза и пронзительно посмотрел так, будто что-то знает.

Взгляд  его оловяных глаз встревожил Лейлу: «Мне кажется, ты чего-то  не договариваешь.Что-то неприличное? Стесняешься?»  Гейдар встал и попытался уйти. Но её рука посадила его на место: «Разговор ещё не окончен. Ну-ка сядь!»  Гейдар нехотя подчинился.  Но продолжал молчать, как разведчик в тылу врага.

Лейла-ханым поняла, что напором от него ничего не добиться. И решила применить  хитрость: «Давай так договоримся. Я не буду делиться с её папой о ваших... шалостях. И позволю тебе приходить к нам чаще. При условии, что не будете уединяться.  Но ты должен сейчас же сказать мне то, что почти готово сорваться с твоего языка». Гейдар отвернулся и тихо прошептал: «Просто,  вспомнил кое что...вишнёвое варение...которым Вы угощали важного гостя.» Лейла резко повернула его голову в свою сторону и при лунном свете вдруг  увидела его слёзы. «Как ты мог это видеть?» -хотела она спросить.  Но передумала.

Прижала его голову к своей груди и стала вытирать  слёзы подолом халата: «Выкинь это из головы, слышишь. Ты ничего не видел. Тебе приснился страшный сон.» Она забыла, что под халатом ничего нет.  Его рука легла на её живот и опустилась к лобку. Лейле стало не хватать воздуха. Непреодолимое желание возникло с бешеной силой. Она задышала часто: «Перестань...перестань сейчас же...Пожалуйста... нам нельзя...ты же понимаешь? Если Зарифа узнает?....» Её губы машинально повторяли это несколько раз,  как волшебную мантру. А  рука (шалава!) предательски искала наощупь его ширинку. Когда он помог «львёнку» выбраться на свободу, у Лейлы непроизвольно вырвалось: «О Аллах! Прости меня! Это мне не по силам!»

Мысли бешенно плясали под мелодию сатаны. Но одно она твердо понимала: в дом идти было нельзя. Она, как во сне встала и  повела его между виноградниками к небольшому овузу (бассейну). Они вошли в тёплую воду, обнявшись и не выпуская рук.  Лейла почти лишилась чувств, когда он подняв её на свои сильные руки, вошёл в неё, словно нож в масло: такой юной мощи она давно не пробовала. Не услышала своего сумасшедшего шёпота: на ум приходили самые смачные выражения. Гейдар от них просто балдел и вскоре взорвался  со стоном.

Её голова лежала на его плече. Она не хотела сходить с него. Не хотела открывать глаза, чтобы не столкнуться с реальностью. А когда всё же открыла, то увидела на веранде силуэт Зарифы в белой ночной сорочке.

К  завтраку Лейла-ханым с особым усердием  зажгла огромный самовар. Разлив ароматный чай, она проплыла мимо Гейдара к высокому шкафу, задев бедром его плечо. На самой верхней  полке лежала последняя  банка с вишнёвым варением. Она попросила помощи: "Мне не достать". Гейдар подбежал первым.

Открыв и разлив по маленьким вазочкам, Лейла протянула варение Зарифе: «Ты ведь любишь мамино вишнёвое варение?» Зарифа захлопала в ладоши: «О мамочка! Обожаю его!» Лейла поняла: широкая листва инжирного дерева заслонила от неё мамин ночной разврат.

Гейдар положил ложку варения из вазочки Зарифы к себе в стакан: «Я тоже люблю вишнёвое». Фэхрэндэ угостила Расула: «Поробуй. Все без ума от наших вишен.» И шаловливо поправила лифчик. Азиз получив свою порцию, облизал ложечку: «Ты просто волшебница, дорогая. Твоё вишнёвое варение пользуется всенародной любовью. Не даст соврать даже сам товарищ Багиров.»

Лейла поняла намёк. И поймала на себе горящий взгляд Гейдара.  Игриво уселась на колени мужа: «Ты так думаешь, товарищ Нарком? А что если мое варение оценит и товарищ Сталин?»

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ.
СПЕЦИАЛЬНЫЙ ПОСЛАННИК.

После ужина, как только члены Политбюро разошлись, прибежала  Светланка. Подпрыгнув к отцу на колени, заявила тоном хозяйки: «Наконец-то привезли фильм, о котором я тебе говорила. Помнишь?»  Сталин несколько отяжелевший от харчо и вина, попробовал перенести кино: «А можэт завтра посмотрим? Я очень устал.» Но дочь не унималась. Сталин понял, что отвертеться не удастся. Взяв его за руку  Светлана потянула в кинозал.

Фильм «Жёлтый флаг» был снят в Германии в  прошлом, 37-м году. Он заинтересовал Светлану тем, что  главную роль в нём играла Ольга Чехова, её кумир. Сталин послушно досмотрел фильм до конца, хотя он ему показался  пустым. Но мысли его перенеслись в Германию.  Ещё свежо было в его памяти несколько серьёзных провалов разведки в Европе, в том числе и  в Германии. Между тем, Сталин с каждым днём всё больше нуждался в достоверной информации из Берлина: Гитлер затевал грандиозный шухер.

На следующий день он поручил вызвать Павла Судоплатова. Молодой, подающий надежды чекист  только что вернулся из Европы после успешного выполнения важного задания. «Садись, товарищ Судоплатов. Я читал  докладные и очень доволен твоей работой. Но сегодня я хочу знать твоё мнение конкретно об одной киноактрисе, о нашей Ольге Чеховой.» Судоплатов как будто ждал вопроса Сталина и был готов: «Да,  она безусловно  важный источник для нас. Но к сожалению,  связной, как Вы знаете, вынужден был покончить с собой, чтобы её не подставлять. И теперь мы фактически не имеем выхода на неё.»

Сталин встал, набил трубку, прикурил. Затем заложив левую руку за спину, стал прохаживаться по кабинету. Павел Судоплатов стал вертеться на стуле, чтобы не терять из виду вождя. Но Сталин положив руку на его плечо, остановил его упражнения: «Не вертись. И не обращай внимания на мою ходьбу: я так лучше соображаю.» После паузы он как бы про себя произнёс: «Она красивая женщина, одарённая актриса. У неё тесные связи с женой Геринга. Ольга любимица Гитлера и дружит с Евой .  Что ещё нам известно о её личной жизни?»

Разведчик призадумался. Затем заметил: «Покойный связной по кличке «Артист» однажды устно поделился  интересным предположением: в Берлине ходили слухи о якобы близких отношениях Ольги с женой Геринга, Эмми. Тоже, кстати, киноактрисой.» Сталин остановился. Докурив трубку, стал очищать её в пепельницу: «Это дело, кажется, у них в Европе становится модным. Что случилось с их мужчинами? Уже не способны что ли удовлетворять своих жён?»

Павел Судоплатов вначале подумал, что ему не обязательно отвечать на этот вопрос. Но пауза длилась слишком долго, и надо было поддержать беседу: «Лесбийская любовь существует с незапамятных времен. Боюсь, что эта болезнь частично распространяется  и у нас, Иосиф Виссарионович.» План  вождя  уже стал приобретать конкретные очертания. Он вдруг встал перед Судоплатовым и выпалил: «Вот именно. Надо этим и воспользоваться. Следующей связной с Чеховой должна быть красивая женщина. Красивая и умная.»  Судоплатов уходил от вождя озадаченным.

В августе 1938 года в Грузии менялась декорация: Берия сдавал  пост Первого секретаря ЦК своему молодому фавориту , Кандиду Чарквиани. Сам готовился к посту наркома внутренних дел  СССР. Ларентий давно опекал амбициозного партапаратчика. Даже был тамадой на его свадьбе с очаровательной Тамар Джаошвили.

Разговор с преемником был недолгим: Лаврентий Павлович  передал наставления  вождя и добавил от себя: «Всегда можешь обращаться: для тебя я буду доступен 24 часа в сутки.» Проводив до дверей, похлопал по плечу: «Не забудь пригласить на день рождения  первенца.» Кандид смущённо улыбнулся: «Вы почти угадали: но наверное  уже  в следующем году: Тамар только на днях меня обрадовала новостью.»

Вернувшись к столу Берия нажал на кнопку. Вошла молоденькая девушка. Он никогда её раньше  не видел: «Ты что новенькая? Как тебя зовут?» Девушка покрылась румянцем: «Нана, сегодня мой первый день.»

Видать, Кандид уже подбирал для себя кадры.Берия медленно подошёл и рассмотрел её со всех сторон: «Сколько тебя лет, Нана?» Секретарь тихо прошептала: «18...будет в декабре».  Берия посмотрел на часы: «Я сейчас опаздываю, когда вернусь поговорим. Предупреди водителя, что я буду внизу через пять минут.»

Машина остановилась возле двухэтажного особняка по улице Джорджадзе. Это была одна из многих явочных квартир НКВД Грузии. Берия обычно предупреждал  Управления о своем визите в одну из них. В окне второго этажа мелькнул знакомый силуэт. Лаврентий взбежал наверх, как подросток, переступая через две ступени: он спешил к ней  каждый раз, как в первый.

Она открыла двери, услышав его торопливые шаги: «Почему так долго? Я уже стала нервничать. Я так боюсь: мне кажется, он уже что-то заподозрил.» Лаврентий бросил шляпу на диван, обнял её за упругую попу. Опытные пальцы не обнаружили  трусов: она знала, что времени у него всегда в обрез. Он любил целовать её нижнюю, чуть пухловатую губу: «Не говори глупостей. Он без ума от счастья: слушай, в тридцать лет я его сделал хозяином Грузии.Тебе это ни о чём не говорит?»

Её рука нащупала ширинку. Ей импонировало, что он возбуждался моментально от первых её  прикосновений: «У меня для тебя новость...» Лаврентий усмехнулся и погладил ей живот: «Знаю: уже шесть недель.»  Она ахнула: «Боже мой! Твои шпики даже это знают?»  Он снял с неё платье лёгким движением грамотного ловеласа: «С ума сошла!Зачем шпики? Твой муж сообщил.»

Постель  чуточку скрипнула, когда Лаврентий лёг на спину и уложил её валетом на себя: «Хочу поздороваться с малышом. Надеюсь, отчиму не сообщит?»  Она давно не видела его таким готовым: «Какой же ты всё-таки  извращенец: никак не можешь сказать что-то приятное беременной женщине.»

Он застонал от наслаждения: Тамар умела ласкать  губами лучше, чем кто-либо.И потом, Лаврентий обратил внимание:  беременные женщины бывают особенно горячими в постели. А его в таких случаях возбуждало присутствие между ними третьего,пока только молчаливого эмбриона. Он не мог это высказать вслух, но про себя гордился:  "Ещё не родился, а его мама уже моя".  От одной  этой похотливой мысли у него сразу возникал мощный оргазм. Она, как обычно, даже не успела понять, что происходит.

Перед тем, как она надела на себя бельё, Лаврентий украсил её шею тончайшей золотой цепью с небольшим медальоном: «Поместишь в него фотографию своего чада. Пусть это будет нашим с ним примирением. » Она поняла, что он хотел сказать: «Да простит нас Всевышний.»  И поцеловала его: «Спасибо, генацвалэ. Ты всегда  внимателен. Не забывай меня там у себя в Москве.»
 
Уже сидя в машине он неожиданно вспомнил голодный двадцатый год. Гоар, сестре Амаяка Назаретяна , секретаря Крайкома партии,  исполнилось пятнадцать. Отмечали в узком кругу, человек шесть. После ужина Коба забрал всех на очередную попойку. Лаврентий решил остаться. Несмотря на запрет брата, Гоар не возразила, когда Лаврентий предложил выпить. Чача оказалась для девочки слишком крепкой: она сама выключила свет и подозвала к себе.

Их вторая встреча была уже через полгода, когда он уезжал в Баку. Она уже была на шестом месяце. И тогда впервые Лаврентий почувствовал аромат беременной женщины: она пахла молоком. Он строго предупредил Гоар, чтобы ни в коем случае не сообщала брату имя отца ребенка: «Он тебя покалечит. Береги себя. Я скоро вернусь.» На следующий год он узнал, что Гоар переехала в Кутаиси и вышла замуж. Знала, что Лаврентий никогда не вернётся к ней.

Берия поднимался к себе, пытаясь отогнать от себя воспоминания. Секретарь  встретила его, вскочив со  стула: «Звонили из Москвы. Его фамилия ...» она посмотрела на запись: «Поскребышев.»  Он повесил свою шляпу на вешалку, поправил пенснэ и спросил: «Ты умеешь заваривать чай?» Нана кивнула. Он прошагал к себе в кабинет, по пути оценив размер груди. «Неужели, третий?»- подумал про себя.

Иосиф Сталин был краток: «Ты давай, не тяни с переездом . Наш друг (Имел ввиду Ежова) стал вести себя очень нагло. Пора брать его за яйца.»  Вошла Нана с маленьким серебряным подносом. Лаврентий рукой показал, чтобы подошла к столу с его стороны: «Мне нужна одна неделя, чтобы упаковаться. Нино с сынишкой тоже меня торопят.»

Его рука прошла под юбку Наны, которой пришлось положив поднос на стол, опереться двумя руками за край стола.  Сталин поддержал: «Очень хорошо. Тут вам присмотрели  дом. Думаю, Нино понравится.» Лаврентий подняв юбку, посадил девочку на колени: «Спасибо большое, Сосо. Обязательно передам ей. К двадцатым числам будем в Москве.»  Наступила пауза.

Затем Сталин как бы невзначай спросил: «Ты как смотришь на то, чтобы Нино сьездила бы в Англию . Литвинов не годится: слишком протокольно. Хочу удивить Черчиля своим спецпосланником. Первое впечатление –уже половина успеха.» Лаврентий поцеловал Нану за ушком: «Ты просто прелесть.» И тут же ответил Сталину: «Конечно. Она воспримет  это как высокое доверие.»

Сталин подвёл итог беседе: «В таком случае, я поручу, чтобы в Наркоминделе её подготовили. Думаю, недели будет достаточно.» И тут же  добавил: «Тут ко мне пришли. Увидимся.» И положил трубку на рычаг.

Платье Наны  растёгивалось от  груди и до самого подола. Белый бюстгальтер был слишком мал для её больших грудей. Глаза Лаврентия заблестели в сумерках: «Какой размер, детка?»  Нана от смущения была готова провалиться сквозь паркетный пол: «Четвёртый».  Лаврентий вытащил груди из чашек, повернул её  задом к себе, спустил бельё и вошёл с первой же попытки:«Мой любимый размер!»  Нана вскрикнула от боли и прикрыла рот рукой, чтобы никто не услышал.

Чай уже остыл. Но Лаврентий  никогда не пил его горячим. Наблюдая, как девочка одевается, он мысленно перенёсся в прошлое: эта девочка чем-то напоминала ему жену Нино, совсем ещё юной. Его мысли понеслись в далёкие двадцатые.

Вагон был на запасном пути и ждал ремонта. Лаврентий присмотрел его для себя, как временное жилище. Договорился с начальником кутаисского вокзала, что он там будет ночевать до отьезда в Баку.  Как-то по пути к себе, он увидел, как из здания градоначальника вышла Нино, сестра его сокамерника Саши Гегечкори. Рядом с ней шёл среднего возраста мужчина в белом парусиновом костюме и шляпе, размахивая тросточкой. Дойдя до перекрёстка, мужчина предложил Нино сесть в подьехавший фаэтон. Но она поблагодарила , попрощалась и стала переходить дорогу.

Лаврентий догнал её спустя пять минут: «Привет, Нино. Как твои дела? Ты навещала брата?» Нино сразу узнала его: «Вас кажется, Лаврентий звать?  Была только что у градоначальника Сванидзе. Просила его выпустить Сашу. Или хотя бы перевести в Тифлис. Но он ничего не обещал.   Анвар Ага,  друг Сванидзе, обещал мне помочь.» 

Берия показал рукой на удаляющийся фаэтон: «Это был он,  Анвар Ага? Откуда ты его знаешь?» Нино немного замялась, а потом обьяснила: «Он наш сосед в Мерхеули. Я у них иногда подрабатываю  стиркой.» Он взял её под руку и повёл в сторону булочной: «Ты скорее всего ничего не ела. Давай купим еды и пойдём ко мне.»  Купив буханку черного ароматного хлеба и полфунта сахара, он повёл Нино к своему вагону.

Поставил на керосинку чугунный чайник и помог Нино снять длинный мужской пиджак. Его взгляд сразу упал на её груди. Они выглядели слишком большими на худощавом теле шестнадцатилетней девочки.  Не дожидаясь чая, Нино отломила горбушку хлеба и прикусила , положив в рот небольшой кусочек сахара. Её глаза засверкали от удовольствия.

Выпив горячего чая, Нино только сейчас обратила внимание, что сидит на тюфяке сомнительной свежести. Она убрала его и села на подушку. Лаврентий подсел к ней и обнял за плечи: «Ты мне давно нравишься. Давай поженимся.» Она резко отодвинулась: «Но я же Вас... тебя почти не знаю.»  Он подвинулся ближе: «Саша меня хорошо знает. Мы с ним старые друзья.»  Нино опустила голову и тихо ответила: «Ладно. Тогда давай дождёмся, когда его выпустят. Пусть он сам благословит.»

После этих слов она не поняла, что  произошло. Она вдруг оказалась под ним. Он дрожащими руками снял с неё бельё и стал раздвигать  ноги. Она кричала, но не слышала своего крика: он рукой закрыл ей рот. Она почувствовала, как что-то упругое и большое вошло в неё.

Наутро она не могла убежать: он спрятал  её одежду. Укрывшись помятой простынёй, Нино ждала, когда Лаврентий проснётся. Он наконец открыл глаза. И Нино тут же получила от него звонкую пощёчину: «Ты с этим татарином Анваром спала?» Нино не проронила ни слова. Он ударил её ещё раз: «Отвечай, когда я спрашиваю тебя!» Она посмотрела на него ангельски невинными глазами: «Дурак! Ты вчера весь был в крови. Так и не понял, что лишил меня невинности? Теперь ты просто обязан  жениться на мне, негодяй!» Они повенчались через неделю.
Секетарь Нана стояла у окна спиной к нему. Он подошёл, обнял её за плечи: «Только не говори мне, что я был у тебя первым.» Он открыл сейф, вытащил пачку денег и вложил ей в ладонь: «Тут хватит надолго. И не забудь купить себе нужный размер лифчика.»  Нана сжала в руках пачку денег и пролепетала: «Спасибо. Куплю. На мне мамино бельё. А Вы у меня всё таки первый.»

Лаврентий погладил её по спине, и примирительно спросил: «Кто твои родители? Как твоя фамилия, детка?» Нана уже стоя у дверей, еле слышно ответила: «Назаретян .» Берия молча плюхнулся  в кресло: он уже понял, что пять минут назад овладел собственной внебрачной дочерью.

Нино обычно не пропускала премьер в театре оперы и балета. Тем более, если  гастролирует труппа из Ленинграда с «Женитьбой Фигаро». Тем более, если скоро предстоит уехать из родного Тбилиси. Она чуточку опоздала, и директор  Шалва Ильич, встретив её у входа проводил в правительственную ложу.

В зале было темно. Всё предвещало скорое  начало увертюры. Подруга по гимназии Этери уже ждала: подвинула ей кресло и села рядом. Нино, как обычно, вооружилась биноклем и оглядела зал. В нём не было свободных мест. В ложе напротив вроде было пусто. Но тут же  дверь открылась и в неё вошли трое. Седой мужчина в тёмном костюме усадил справа полноватую женщину, а слева – совсем юную девочку, лет пятнадцати.

Наведя бинокль на мужчину, Нино поняла, что знает его: это был Анвар Ага Мустафабейли, бывший нефтеторговец, её бывший сосед в Мерхеули. Он чуть состарился, но выглядел бодрым и по-прежнему элегантным.

Прозвучали первые ноты шедевра. На сцене появились Фигаро и Сюзанна. Нино краем глаза увидела, что Анвар Ага смотрит в её сторону. Поняла, что он уже знает, кто может сидеть в ложе ЦК партии. Она первой поздоровалась кивком головы. Он ответил ей, привстав. Его жена, не отрываясь смотрела на сцену. Девочка сидела с открытым ртом.

Нино уже  чувствовала: сконцентрироваться на сцене вряд ли получится. Герои на сцене обсуждали первую брачную ночь. Но мысли Нино понеслись на семнадцать лет назад.

Вырвавшись на вторые сутки из плена Лаврентия, Нино бежала домой со слезами. Уже подбегая к окнам, она увидела, что дома горит свет: значит Сашу выпустили! Она бросилась к нему на шею, плача теперь уже от радости. Саша тоже был счастлив: «Молодчина  наш сосед! Забыл, как его звать.» Нино помогла: «Это Анвар Ага. Он выполнил обещание.»

Успокоившись и помывшись в кладовой, Нино тут же переоделась и направилась на другой конец улицы, к двухэтажному  особняку Мустафабейли. Анвар Ага был женат на армянке с Авлабара. Сусанна была высокомерной и не любила ни с кем здороваться. Нино повезло: Сусанны дома не было. Анвар Ага пригласил её в свой небольшой кабинет: «Чем тебя угостить, красавица?» Нино с улыбкой отказалась: «Спасибо, ничем . Я пришла поблагодарить Вас, батоно Мустафабейли. Вы спасли нашего кормильца. И теперь я в долгу перед Вами.»

Анвар усадил её в кресло, сам  сел напротив, положил ногу на ногу: «Ты мне ничего не должна. Улыбка в твоих изумрудных глазах мне достаточна.» Нино покраснела. Но поймала себя на мысли, что ей нравится этот сорокалетний мужчина.И не просто нравится. Она просто балдеет под его взглядом,от его баритона. 

Она поправила подол  платья: «Я бы хотела... может быть Вам нужно что-то постирать, или погладить.... прибраться в доме. Я бы с удовольствием... без платы, разумеется.» Анвар Ага перебил её: «Детка, я был очень дружен с твоим покойным отцом, Теймуразом. Знаю, что по матери ты принадлежишь к древнему княжескому  роду. Молю Всевышнего, чтобы он удостоил тебя больших высот. А мне вполне достаточно видеть тебя счастливой.» 

Нино встала и подойдя к нему, поцеловала в щёку: «Спасибо Вам. Может когда-нибудь Вы примите от меня благодарность. Я буду настойчивой.»  Он смотрел ей в глаза с теплотой: «Ты прекрасный ангел, Нино. И ты уже это сделала.»

Занавес  опустился и в зале зажёгся яркий свет. Первый антракт был коротким  - всего десять минут. Она почувствовала руку Этери  на плече: «Зачем ты плачешь? Что-то случилось дома?» Нино не успела ответить: открылась дверь в ложу и она увидела перед собой Анвара. Он держал в руках букет роз: «Нино, вот  видишь? Всевышний услышал мои молитвы: ты теперь хозяйка всей Грузии.»  Этери извинилась и тихо вышла из ложи, оставив их наедине.

Нино взяла цветы и смахнула слезу . Анвар вытащил из кармана белоснежный платок и протянул ей: «Тебе не идут слёзы. Тебя красит улыбка.» Нино прижалась лицом к его плечу: «Мы скоро уезжаем в Москву. Могу ли я попросить Вас  кое о чём?» Анвар обнял её за плечи: «Не просить, а приказать.» Неожиданно для самой её губы произнесли слова, которые она никогда бы не решилась сказать даже мужу: «Возьми меня, Анвар.... Прости, но я всегда хотела этого.»

Небольшая, но уютная квартира Этери была единственным местом во всей Грузии, где Нино могла бы себя ощутить в безопасности. Они не договариваясь, взялись за руки и подошли к железной кровати одинокой хозяйки. Их губы слились без слов, лишь прислушиваясь к биению сердец и дыханию.  Она не могла отделаться от мысли, что это её первая и скорее всего, последняя встреча с давно желанным  мужчиной.

Сняв с себя платье и оставшись в короткой комбинации, Нино прильнула губами к его ушам: «Мне абсолютно всё равно, что ты сейчас думаешь обо мне. Но я шла к этому давно и настойчиво. И помни: эти несколько минут тебя ни к чему не обяжут. Я просто хочу тебя.»

Вагон прицепили к пассажирскому поезду за полчаса до отправления. Весь багаж был уложен в товарный прицеп. Семья Берии, сопровождаемая личным телохранитилем, поднялась в вагон за считанные минуты до свистка.

Специальный вагон, оборудованный в Германии, был предназначен для поездок главы Грузии. Берия сам лично начертил план расположения помещений. В начале вагона была душевая, совмещенная с туалетом. Вторая дверь из душевой вела в маленькую кухню, а из неё – в относительно просторную  спальню. Дверь из коридора вела в столовую, предназначенную на четыре персоны. В хвосте вагона находилась вторая спальня для маленького Серго, и третья – для личной охраны. И замыкала – вторая душевая с туалетом.

Лаврентий был необыкновенно ласков. Нино поняла, чем это ей грозит. И от одной этой мысли почувствовала мурашки по всему телу.С наступлением сумерек Лаврентий отправил Серго в его купе, открыл бутылку кахетинского, разлил в два бокала и сел напротив жены.

Перегнувшись к вешалке, он достал из кармана кителя маленький свёрток: «Родная , у меня небольшой подарок для тебя.» На столе лежали  серьги с изумительной красоты бриллиантовой россыпью: «Сегодня мы начинаем новую жизнь. В Москве. Прошу тебя: надень. Хочу полюбоваться.»

Нино знала о его обычаях: он одаривает жену до постели, а любовниц – после. Тем не менее, она научилась за эти годы не только скрывать свои чувства, но порой даже подыгрывать. Она с жеманной улыбкой пристегнула серьги и встала лицом к зеркалу. Лаврентий обнял её сзади, прижавшись к попе своим главным достоинством.  Нино стало ясно: пора раздеваться. Снимая с себя кофту, она бросила печальный взгляд на букет цветов от Анвара, присланных с курьером. В памяти воскрес  вечер в квартире Этери.

Выключив свет, Лаврентий припал губами к её лобку: «Я голоден, как лев, моя царица!» Нино  прикрыла веки и попыталась войти в настрой. Но лицо Анвара, его губы и шёпот никак не давали сосредоточиться. Она притянула Лаврентия к себе: «Не тяни...Я уже влажная..» Она силилась вспомнить, какими словами она обычно вызывала у мужа скорый оргазм. И наконец-то  вспомнила: «Боже мой! Как он у тебя стоИт сегодня, Лаврентий!» Сработало сразу. Лаврентий кончил со стоном: «Ты моя империатрица!»

Отправив мужа в душевую, она  нагнулась к букету, чтобы принюхаться. И вдруг заметила краешек маленького конверта. Конверт выглядел уже изученным.  В нём была записка из трех слов: «Это было сказочно!»  Быстро открыла окно и выкинула его.

Ночью она проснулась от резкого торможения поезда. Лаврентий курил при свете ночника. Перед ним на столе лежали цветы рядом с пустой вазой. Нино убедилась: записка была прочитана ещё вчера.

На пятый день после приезда в Москву  её уже ждали в Кремле.  Иосиф Виссарионович принял Нино Гегечкори в 6:25 вечера. Они виделись в третьий раз. Первая встреча состоялась в церкви Кутаиси, где она, совсем юная, венчалась с Лаврентием. Во второй раз она со слезами обняла Сталина  на похоронах Надежды. Он выглядел уставшим. Она мысленно подсчитала: ему должно быть уже около шестидесяти. На двадцать лет старше её мужа.

Сталин легко встал и бодро подошёл: «Ну здравствуй, княгиня Гегечкори. Вот какая ты стала красавица!» Они обнялись. Нино с дрожью ощутила его руку на своей талии. «Вы совсем не меняетесь, Иосиф ....Виссарионович.» Он перебил её: «Не надо формальностей: для тебя я просто Сосо. Как и прежде.»

Принесли два стакана чая, конфеты и пирожные. Они сели за круглый стол и он кивком пригласил её к чаю: «Литвинов доложил мне, что ты успешно осилила суть задания. Я и не сомневался в этом.» Нино отпила глоток и поблагодарила: «Спасибо. Я старалась.»

Сталин улыбнулся с хитринкой: «Хочу тебя предупредить. Твой визит к Чемберлену, а если получится и к Черчилю с  моим спецпосланием – это всего лишь прикрытие. Мне заранее известна реакция этого потомственного капиталиста. Эффект от твоей красоты и изящности будет, конечно. Но примерно, как от фейерверка: яркая, но короткая вспышка и вслед за этим – темнота.»

Нино открыла рот от удивления: «Значит я еду к нему в качестве куклы?» Сталин допил чай, отодвинул стакан и стряхнул крошки пирожного со скатерти: «Не совсем, Нино. Не спеши с выводами. Твоё происхождение, молодость , красота и ум имеют значение. Несмотря на секретность, это просочиться в прессу.  Именно это мне и нужно, чтобы отвлечь внимание от второй , наиболее важной для меня части твоего задания. О ней не знает никто. Включая Наркоминдел и даже твоего мужа.»

Он поднялся и жестом пригласил её следовать за ним. Они вошли в  комнату отдыха. Сталин включил радиоприёмник «Звезда» и нашел волну новостей Би-Би-Си.  Нино поняла: предстоит совершенно секретный разговор. Они сели рядом на диване, покрытом простым холстом: «Из Лондона тебя тайно увезут в Норвегию. Там  предстоит встреча с киноактрисой Ольгой Чеховой. Она наш агент. Надо войти с ней в близкие...самые близкие отношения.»

Он взял паузу и просверлил её своим взглядом. Нино хотела было спросить, но он жестом остановил её: «Нино, мне не нужны формальные отчёты агента. Для этого можно было найти любого смазливого мальчишку  из разведки. Ты должна вытянуть из неё всё, чем могут делиться между собой любовницы. Меня интересуют мелкие детали о верхушке вермахта. Ты понимаешь?  Время поджимает. Гитлер слишком хитёр, чтоб брать его обычным путём.»

Нино сидела хмуро, уткнувшись в одну точку. Ладонь Сталина легла на её колено и обожгла его, как огнём. Она подняла глаза, и он увидел в них слёзы: «Зачем ты хочешь, чтобы это была я, Сосо?» Сталин притянул её к себе: «Потому что я не знаю другую, перед которой может устоять даже женщина.»

Его усы щекотали. Нино поймала себя на мысли, что женское начало в ней возбуждается как правило, от мужчин, годящихся ей в отцы. Но этот ко всему прочему был и властителем, повелителем, вождём. При этом от него пахло вкусным табаком и ...обыкновенным самцом.

Её рука сама нашла место, где её ждали. Реальность исчезала, как надоевшая явь. Голова шла кругом и Нино окунулась в волшебный сон. Губы встретились с горячим и пульсирующим фаллосом Хозяина чуть ли не всей Вселенной.  В ушах стоял звон колоколов. Сквозь этот  звон она чётко слышала слова, произносимые на  грузинском: «Шэни дэда...как ты божественна!»
 Она очнулась на диване одна, укрытая теплой шалью. В комнате было темно. Нино нашла свою одежду, не зажигая света. Когда надевала кофту, поняла, что на шее завязано ожерелье. Включила свет и посмотрела на себя в зеркало: ожерелье было старинным, с драгоценными камнями.

Она вошла в кабинет. Иосиф сидел за столом и что-то писал. Трубкой пригласил её сесть: «Сама придумай что-нибудь для Лаврентия. Но я хочу, чтобы ты отправилась в путешествие с этим украшением из коллекции Романовых. И для чемберленов-черчилей, и даже для  Чеховой  – это лучшая визитная карточка.»

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ.
ИНТИМНАЯ ПОЛИТИКА.


Эта фамилия стала широко известна в СССР,  благодаря громкому девизу советской пропаганды «Наш ответ Чемберлену!» Но мало кто помнит, что «ответ» был предназначен  министру иностранных дел Англии, который в 1927 году выступил с угрозой разрыва дипломатических отношений с СССР.

А вот к концу 30-х годов на политическую арену вступил его младший (сводный брат) – Артур Невилл Чемберлен. В реальности этот джентльмен, пришедший в политику в 49 лет, был крайне взвешен и  осторожен в принятии решений. Судьба сложилась таким образом, что ему пришлось взять на себя обязанности премьер-министра Великобритании, когда ему было уже 68.

Это произошло 28 мая 1937 года: он стал шестидесятым главой кабинета Великобритании. Учитывая пацифистские настроения среди населения, новый глава кабинета был настроен к канцлеру Германии, мягко говоря, толерантно. На этой почве у него появились серьёзные разногласия с Уинстоном Черчиллем, который не скрывал своей твёрдости в отношении агрессивности фюрера. Черчиль, оставаясь членом Парламента, отошёл от активной политики. Но при этом у них с Премьером сохранились добрые дружеские отношения.

В вечер после избрания на пост Премьера, Артур Чемберлен по традиции ужинал со своей молодой, полной сил и красоты супругой Анной. Она была на 14 лет моложе и находилась в возрасте активной во всех отношениях домохозяйки.  Уже ближе к десерту Артур обратил внимание, что Анна поглядывает на него с  неким вполне определённым  намёком. А говоря открытым текстом:  игриво.

Перехватив его  взгляд, супруга подождала, когда горничная унесёт посуду, вытерла губы салфеткой и тихо спросила: «Как себя чувствует новоиспеченный  премьер Британского Королевства?» Артур усмехнулся: «Вполне миролюбиво. Ведь пока ещё никто не успел подразнить  мой правительственный жезл.»

Анна  демонстративно поднесла к похотливо раскрытым губам  десерт, кончиком языка изящно схватила крошку пудинга: «Я совсем не против  стать первой, кого сразит твой острый меч.»

Артур  покраснел, будто был пойман с поличным.  Он врал крайне редко, но как обычно, некстати. Дело в том, что всего лишь пару часов назад совсем ещё юная племянница Анны, ангельски покорная Клементина,  не только вкусила, но и полностью осушила предмет вожделений родной тетушки. Именно поэтому Артур покрылся стыдливой краской. Он действительно испытывал угрызения совести, перед Богом, семьёй и английским обществом.

Тем не менее, мистер Чемберлен отбросив салфетку, торжественно подошёл к супруге. Поцеловав руку, он почти шёпотом поблагодарил её: «Любимая, если я тебя правильно понял, а это несомненно так, то ты не только первая, но и единственная обладательница  того секретного кода, который неизвестен даже членам правительства. Неужели ты думаешь, что во всём мире есть человек, более достойный этой чести, чем ты?»

Уже в просторной супружеской постели,  после длительных и утомительных усердий, Анна поняла, что премьер настроен на  волны, чересчур миролюбивые. Тяжело вздохнув от разочарования, она легла рядом: «Ты прав, родной: в мире нет человека, способного справиться с твоим  достоинством. Пусть  Даладье и не мечтает!»

После краткой молитвы, выключив ночное освещение, Анна ещё долго не могла уснуть: её губы почему-то пахли парфюмом, который она на днях подарила своей единственной и горячо любимой племяннице Клементине. «Господи! Мир так тесен!»- подумала Анна и решила  встретиться с молодым священником, отцом Спенсером, как можно скорее: нельзя же так долго игнорировать его пылкие намёки на исповедях.

Специальный рейс  с Нино Гегечкори на борту приземлился в Лондоне 13 сентября 1938 года. Именно в тот день, когда в  Судетской области Чехословакии вспыхнул мятеж. Власти ввели войска и полицию. Лидер судетских немцев обратился за защитой к канцлеру Германии Адольфу Гитлеру.

Господин Чемберлен не стал откладывать встречу со специальным посланником Иосифа Сталина. Хотя уже твёрдо знал о бессмысленности затеи. Когда Нино Гегечкори в сопровождении Полпреда СССР в Лондоне господина Майского вошла в кабинет Премьера, Артур Невилл Чемберлен был не один: в кресле справа от стола сидел граф Вуд Эдуард Галифакс, министр иностранных дел.

Оба они встали и устремили взгляд на стройную, изящную фигуру грузинской княжны. Галифакс отодвинул своё кресло, жестом пригласил её сесть и поцеловал руку: «Добро пожаловать, госпожа...Гегечкори. Впечатлён.» Чемберлен подождал пока она и Иван Михайлович  сядут, затем спросил, обращаясь к даме: «Надеюсь, Вы успели устроиться? Хотя, я понимаю, что срочность Вашей миссии предполагает массу бытовых неудобств.»

Нино широко улыбнулась, осветив мрачную обстановку двух чопорных англичан: «Спасибо за внимание, мистер Премьер. Отдохнуть удалось в полёте. И зная лимит Вашего времени, попросила  своего  пилота дождаться для отлёта обратно в Москву  уже через пару часов.» Она положила перед Чемберленом жёлтый конверт с сургучной печатью.

Вошла симпатичная горничная и разнесла лимонад со льдом. Премьер отодвинул от себя только что полученную телеграмму своего Посла в Берлине.  Нино успела пробежать глазами конец второй страницы: «Он требует срочной встречи, или может вспыхнуть война.»

Артур Чемберлен вскрыл конверт ножичком и углубился в чтение. Нино знала, что в письме всего пятнадцать строк. Сталин готов был принять  Галифакса в Москве в любое время, желательно на днях. Намекал, что информирован о планах Гитлера по аннексии Судет, и предлагал совместные усилия по защите Чехословакии.

Чемберлен медленно вложил письмо обратно в конверт, передал его Галифаксу и отпил лимонад: «Хочу прежде всего выразить  через Вас свою признательность господину Сталину . Правительство Её Величества непременно ответит  на этот дружеский жест. А теперь позвольте мне восхититься красотой  специального посланника: очень сожалею, что тяжёлые времена не позволяют мне уделить Вам тот обьём  внимания, который заслуживает Ваша высокая миссия и благородное происхождение. Я поручил, чтобы с учетом конфиденциальности визита, Вам подготовили частные аппартаменты. Вас уже ждёт мой доверенный друг, член парламента господин Уинстон Черчилль. Я бы рекомендовал лететь в Москву послезавтра: к этому времени Вы будете знать о моём решении.»

Частными аппартаментами оказался   огромный семейный дворец  Черчиллей. Мало кому известно, что помимо изобразительного искусства, Уинстон Черчиль питал тайную страсть к строительству. Он своими руками построил несколько подсобных помещений в родовом поместье герцогов Марльборо. Но он с особой гордостью показал гостье   своё  любимое детище:  небольшую баню с парной и бассейном.

После скромного ужина, накрытого на лужайке под навесом, Уинстон протянул Нино бокал с французским коньяком. Попыхивая трубкой, он выразил сожаление по поводу наивности Сталина: «Наш Премьер  Артур, успел совершить самую роковую ошибку в своей жизни: сегодня утром он отправил телеграмму Адольфу  Гитлеру и выразил готовность нанести ему визит ради, как он считает, спасения мира.»

Нино отпила глоток и поняла, что тоже совершила роковую ошибку: изысканный коньяк совращал не только мысли, но и плоть. Она протянула руку  и  не спеша, вложила  виноградинку между губ, не забыв при этом обнажить кончик языка. Речь Уинстона прервалась, взгляд  устремился к её губам:  Нино отметила про себя первую дипломатическую победу.

Подождав пока он закончит мысль,  переложила ногу на ногу, продолжая внимательно слушать. Опытный политик успел заметить светлые тона тончайшего белья, но не подал виду: «Строго между нами: он вылетает  уже завтра.» Расчитывал сразить даму раскрытием государственной тайны. 

Нино с улыбкой прошептала: «Иосиф знает чуточку больше, чем кажется: в Германии Ваш Премьер согласится на всё, лишь бы оттянуть время нападения Германии на Англию.» Уинстон Черчиль недоверчиво усмехнулся, опустив свои любопытные глаза к её коленям: «Но тогда зачем он беспокоил такую очаровательную женщину с перелётом в Лондон?»

Нино открыла сумку и достала оттуда  небольшую коробку с четырьмя  кубинскими сигарами. На крышке синим карандашом было написано: «Господину Черчилю .» И ниже размашистая подпись вождя. Эти сигары только что ей передал Посол Майский: «Черчиль любит кубинские.» А адрес и подпись вождя были подделаны.

Черчиль знал, как пишется его фамилия на русском: недокуренная сигара, которая была на его губах,  упала  на лужайку и стала дымить. Он спросил: «Что это значит, дорогая госпожа Гегечкори?»  Нино  демонстративно зевнула: «Сталин определил  главной целью моей миссии  встречу с Вами, дорогой Уинстон, а визит к Чемберлену был всего лишь сухим протоколом.»  Черчилль сидел с открытым ртом. Нино отметила свою вторую победу.

Прогуливаясь по парку в наступивших сумерках, он взял Нино под руку и поведал о главном: Галифакс уже подготовил проект соглашения с Германией, Даладье готов поставить подпись Франции и встреча, скорее всего состоится в конце сентября. Как- то совершенно незаметно, хозяин поместья и его очаровательная дама оказались перед баней, предметом гордости архитектора Черчиля. Всё произошло, как по предварительно написанным нотам.

Сквозь густой пар Уинстон еле различал очертания её молодого, упругого , ароматного тела.  Нино игриво ускользала из его  рук, с еле слышным шепотом: «Не так быстро, пожалуйста. Дай мне возможность чуточку потерять голову, Уинстон.»  Она видела, что толстяк был уже порядком пьян.  Но даже будучи навеселе, Уинстон прекрасно понимал, что своим толстым и неуклюжим животом вряд ли добьётся  от неё потери рассудка до нужной степени. К тому же  и достоинство будущего премьера оставляло тяжёлое, почти неподьёмное впечатление.

На следующее утро она отправила телеграмму в Тбилиси, на имя Этери Гуледани: «Лечу к Кате с близнецами.  Княгиня Маргарет.» По предварительной договорённости, грузинская разведка должна была переправить её на Лубянку в адрес Судоплатова. Через два часа самолёт взял курс на Москву. Но спустя двадцать минут пилот резко свернул в сторону Осло, столицы Норвегии.


ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ.
ШАЛОВЛИВЫЙ АНШЛЮС.

Историческая встреча Артура Чемберлена и Адольфа Гитлера в Баварских Альпах началась в полдень 15 сентября 1938 года в уютном коттедже, специально оборудованном для такого события.

Гитлер гостеприимно представил гостю свою собаку, Риббентропа и очаровательную фрейлин Рози, которой на вид было лет пятнадцать. Несмотря на это, она выглядела не только вполне созревшей для высоких гостей, но и продемонстрировала блестящее знание английского. Чемберлен пригласил Рози сесть справа от себя на мягком ловсите и жестом отпустил своего переводчика.

После бокала холодного пива, Адольф Гитлер на правах хозяина сердечно приветствовал Премьер Министра Англии: «Знаю, как нелегко Вам удался перелёт и потому благодарен Вам вдвойне за эту встречу. Народ Германии и немцы всего мира будут помнить Вашу отзывчивость в это трудное для нас время.»

Артур Чемберлен отпил глоток  вина и поблагодарил за тёплый приём. И затем продолжил: «Многие англичане подозревают Вас в том, что Ваш аппетит приходит во время еды. Мне пришлось долго убеждать своих соотечественников в том, что проблема судетских немцев не будет перенесена на другие страны Европы.»

Канцлер Германии ответил более, чем откровенно: «Я всего лишь выполняю обещание, данное мной своему народу: избавить Германию от жестоких и несправедливых последствий Версальского договора. И я это обещание выполню. Надеюсь, с помощью Англии и главы её кабинета».

Артур хотел было вставить слово, но почувствовал , как рука Рози слегка погладила его спину. Адольф Гитлер между тем уже даже не пытался остановиться: «В мире возможно немало проблем, нуждающихся в нашем внимании к ним. Но решение судьбы немцев Чехословакии не терпит отлагательств. Она должна решиться здесь и сейчас.» Это зазвучало, как ультиматум. Настало время для ответа.

Артур Чемберлен, откашлявшись, поблагодарил фюрера за откровенное изложение позиции Германии. И тут же добавил: «Мы с Вами ответственны за судьбы мира. И новая война между двумя державами чревата стать  мировой. Именно исходя из этого, я бы рекомендовал рассматривать проблему Судетов скорее исключением, нежели правилом. Англия склонна согласиться с принципом самоопределения . Но при строгом условии избирательности.»

Беседа длилась до шести вечера. И стороны разошлись по спальням при полном понимании необходимости присоединения Судетов к Германии. Договорились встретиться вновь через пару недель для подписания трёхстороннего документа с участием премьера Франции Даладье.

Адольф Гитлер провожая гостя и Рози  на второй этаж, подмигнув Чемберлену, завершил: «Мне кажется, наиболее подходящим местом для новой встречи будет Мюнхен.» Затем ущипнув Рози за мягкую попу, добавил: «Кстати, эта очаровашка Рози родилась в Мюнхене всего лишь пятнадцать лет назад. Но уже готова показать  все интересующие Вас достопримечательности.»

Между тем Лондон с нетерпением следил за развитием событий. Успешно завершивший богословский факультет Кембриджского университета, Спенсер Арнольд Роджерс, первые уроки жизни получил от своей тёти Клэр Питерсон. Она была настоятельницей женского монастыря в предместьях Манчестера.

Вскоре после визита Спенсер убедился в том, что тётя Клэр в свои неполные сорок пользуется непреклонным авторитетом в англиканской Церкви: раз в месяц по четко определённым числам её тайно навещал на дому Апрхиепископ Козмо Ланг. Тот самый, который никогда не был женат и  был готов уйти в отставку лишь бы не короновать в 1936 году Короля Эдварда Восьмого. К его счастью, тот отказался от трона в пользу своего брата, Георга Шестого.

Случайно оказавшись в саду у окна в спальню, Спенсер стал невольным свидетелем их чрезвычайно интимного общения: стоны, крики и завершающие фанфарные возгласы не оставляли сомнений в том, что Всевышний свёл эту пару не вчера и далеко не случайно.

Незадолго до его отьезда в Лондон тетя Клэр  провёла с племянником более, чем откровенную беседу. Она  видела его  будущее в сане священника в одной из самых престижных церквей страны. И это полностью совпадало с планами двадцатилетнего Спенсера.

Проведя ту ночь в будуаре Клэр, Спенсер не только получил второе, не менее важное образование, но и  рекомендательное письмо на имя Архиепископа Артура Хинсли, главы Вестминстерского собора.

Поистине, святая Церковь питала к его тёте искренние симпатии. Возведённый в сан аббата, отец Спенсер особо опекал одну из своих прихожанок – супругу Премьер- Министра, мисс Анну Чемберлен, одноклассницу тёти.  Её томный взгляд, невероятно страстные губы, высокая, надменная грудь и явно тоскующие по ласке бёдра вызывали у молодого священника массу желаний.

Тем неожиданнее была их встреча  после утренней службы в середине сентября.  Провожая её в сторону парка, он был удивлён: мисс Чемберлен пригласила его разделить с ней ужин в лондонской квартире. Его сердце стало биться так шумно, что он боялся, как бы она не услышала. Дело в том, что утренние слухи оповещали: Премьер вылетел в Германию для личной встречи с канцлером Германии Адольфом Гитлером. Многообещающая улыбка на лице мисс Чемберлен не оставляло сомнений: она таки решилась.

Анна Чемберлен отпустила прислугу в пять тридцать вечера, после того как ужин на двоих был накрыт на уютной открытой веранде, примыкающей к супружеской спальне. Без пяти минут  шесть раздался колокольный звоночек, возвещающий о прибытии аббата Спенсера. Зная его простоту, Анна постаралась выглядеть скромно, но и в то же самое время – доступно.

После лёгкого десерта, она обратилась к Спенсеру с необычной просьбой: «Святой отец, не могли бы Вы проинспектировать мою спальню на предмет странных звуков. Они слышны всякий раз, когда мне приходится ночевать без супруга.»

Пригласив в просторную опочивальню, она подвела его к  углу, который был расположен ближе к той  стороне, где спала она. В полумраке и тишине Спенсер  ничего не услышал. Повернулся в сторону Анны. К своему приятному удивлению он увидел, как она снимает с себя лёгкий шарф, обнажая покатые плечи. Это было более чем откровенным приглашением.

Она села на край постели, обняв руками молодого аббата за бёдра: «Я давно с удовольствием наблюдаю, как ты не можешь скрыть свой интерес ко мне. Единственное, что меня останавливало до сих пор, это разница в возрасте. Боюсь, что наша связь может прерваться очень скоро: ведь мне уже сорок пять.»

Спенсер остановил, приложив палец к её губам: «Дорогая Анна, я благодарен Всевышнему за этот вечер. Даже если ты меня прогонишь сейчас, я не перестану  желать тебя всю оставшуюся жизнь.»
Глядя ему в глаза, Анна растегнула ремень и раскрыла его ширинку: «Зачем же мне гнать от себя то, о чем я мечтаю почти каждую ночь?»  «Лев» вырвался из клетки и поразил Анну святым величием. Оторвав свои губы на миг, она шепотом спросила: «Мне важно знать, что во мне так впечатлило тебя в  тот первый день нашего знакомства?»

Он взял её за подбородок и провёл большим пальцем по нижней губе: «Твои сочные губы.» Этого было достаточно, чтобы Анна с жадностью припала  к головке, пылающей страстью.

Он лежал на спине с прикрытыми веками, наслаждаясь мгновением, о котором столько грезил. Анна перегнулась через него к небольшой шкатулке на тумбочке со стороны супруга. Она называла её  «шкатулкой любви». В ней Артур держал запас презервативов, выписываемых из Германии. Фирма Youngs Rubber пользовалась всемирной славой. 

Оседлав Спенсера, усевшись на его коленях, она не могла налюбоваться высотой клинка, который  собиралась вложить в свои ножны . Разорвав зубами пакетик, Анна  попыталась обуздать восставшего «гладиатора». Первый блин оказался комом: резинка разорвалась, не пройдя и полпути. Та же участь ожидала и вторую попытку. Не желая больше  опустошать содержимое «шкатулки любви», Анна выбросила жалкие остатки безопасности на пол: «Боже мой, Спенсер! Ну почему ты так долго скрывал от меня столь мощные помыслы? Для такой акулы нужны специальные сети.»  Он вошёл в неё, словно  необузданный  канцлер Германии  в узкую  чешскую равнину.

Анна  долго плескалась под душем после трёх фундаментальных оргазмов, будто пыталась хотя бы временно угомонить чопорную английскую похоть. Аббат, прислушиваясь к шуму воды, открыл ножичком ящик тумбочки мистера Чемберлена. Там лежали две страницы рукописи. Щёлкнув в темноте изящной  камерой, он сделал два важных снимка.

Под утро они прощались, как тайные, но  верные любовники, уверенными  в своём завтрашнем дне.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ.
СТРАСТЬ ЖЕНЩИН.

Между тем, Король Норвегии Хокон Седьмой, который  приходился двоюродным братом Императору Николаю Второму, хорошо помнил  судьбу Романовых. Именно поэтому не очень доверял стране Советов во главе со Сталиным. Но это не мешало ему питать слабость к русской истории, искусству, литературе. И особенно к женщинам из России.

В  начале сентября 1938 года Премьер Йохан Ньюгорсвольд  доложил своему монарху, что господин Риббентроп лично обратился к нему с просьбой. Речь шла о сьёмках очередного фильма. Согласно сценарию несколько сцен должны были сняться в королевском дворце Осло. Том самом, который был построен ещё для Карла Третьего. И как бы между прочим, добавил: «В главной роли снимается Ольга Чехова. Если мне не изменяет память, она в числе Ваших фавориток, Ваше Величество.»

Король был знаком с Ольгой лично. И ему было хорошо известно, что канцлер Германии Адольф Гитлер питает к ней особые  чувства. Нейтралитет Норвегии, безусловно, служил дипломатическим спасением в случае непредвиденных обстоятельств. Но даже при этом, было бы глупо не воспользоваться  дополнительной возможностью.

Не успела Ольга Чехова в сопровождении своего режиссёра ступить на перрон железнодорожного вокзала, как её со всех сторон окружили фоторепортёры и корреспонденты мировой прессы. Подарив всем восхитительную улыбку кинозвезды и не проронив ни одного слова, она уже садилась в машину, когда обратила внимание на одиноко стоящую возле полицейского молодую даму с папиросой на длинном мундштуке.

На солнце искрились драгоценные камни необычного ожерелья, которое нельзя было не заметить благодаря слишком откровенно открытой груди. Их взгляды встретились. Они непроизвольно  обменялись воздушными поцелуями.  Хотя и виделись впервые.

Saga Hotel был расположен недалеко от королевского дворца. Номер , предназначенный для Чеховой, был на втором этаже и меблирован в лучших скандинавских традициях.  Скинув плащ, Ольга прошла в спальню. На широкой двухместной постели на самой верхней подушке она заметила красный конверт с легко узнаваемой монограммой Короля. Это было приглашение на ужин.

Дождавшись, когда  юный портье сложит по местам дюжину чемоданов, сумок и саквояжей, Ольга всучила ему несколько купюр в немецких марках и закрыла  дверь на оба замка.  По пути в ванную она  небрежно сбрасывалала на паркет туфли, кофту, юбку,чулки, бельё.

В тишине ей показалось, что из ванной слышен шум воды. По её телу пробежали мурашки. Она уже собиралась звонить в полицию, но потом вдруг подумала, что это наверное сантехник наводит последние штрихи. Но она ошиблась: из ароматной пены на неё смотрели огромные изумрудные глаза дамы, недавно стоявшей на перроне вокзала.

Ольга немного растерялась: сложив руку на бедро, она нервно встряхнула локон со лба и только раскрыла губы. Но дама отложила в сторону фужер с вином и опередила её: «Осло  выглядит как-то особенно грациозно в начале сентября, не правда ли, детка?» 

Агент «Катя»  тут же оценила ситуацию и быстро выпалила ответ: «Жаль , что только в сентябре.»  Дама в ванной подтянула к себе свои стройные ноги, взглядом приглашая присоединиться: «Я ненадолго в Норвегию. Так что обойдёмся без церемоний. Можешь звать меня Маргарет.»

После водных процедур дамы уединились в спальне. Ольга опустошила полбутылки  аквавита: хотела раскрепоститься. Её рука помимо воли гладила тяжёлую и упругую грудь Маргарет. Грудь совершенно необычной формы. Она напоминала некий божественный сосуд, от которого нельзя  оторвать губ. Ольга обычно  любящая доминировать, на сей раз пала перед этой неземной красотой без особого сопротивления: «Ты способна свести с ума кого-угодно, детка. Останься со мной до утра,.. прошу тебя.»

Утром на вокзале Ольга Чехова долго не могла оторвать свой взгляд от изумительного ожерелья. Провожая Маргарет до ступеней вагона, она вдруг спохватилась: «Ой !Чуть не забыла!» - и всунула ей в руку конверт с негативами. «Это от «Аббата». Для Судоплатова.»
 



ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ.
КРУГОМ ОДНИ ЕВРЕИ.


Вадим Розенталь давно не сводил своих влюблённых взглядов с  шаловливой и избалованной сверстницы. И она об этом знала.  Они учились в одной из лучших, школе №25. 

Как-то урок физкультуры в седьмом классе отменили:  Петра Алексеевича срочно вызвали в НКВД.  Завуч собрала класс и повела во двор. Светлана задержалась, ковыряясь в портфеле. Вадим стоял в нерешительности: идти с классом, или дождаться Светланы. Она помогла ему: «Лично я не собираюсь тратить  сорок пять минут своей жизни на эту мымру.  Хочешь со мной остаться здесь?»
 
Заведя его в раздевалку для девочек, она обняла Вадима и спросила в лоб: «Я тебе нравлюсь?» Мальчик покраснел до корней своих рыжих волос. Но нашёл в себе храбрость сознаться: «Очень. Ты же знаешь. Зачем спрашиваешь?»  Она смотрела ему прямо в глаза: «А поцеловать меня сможешь?» И не дожидаясь ответа, сама припала к его губам: пыталась повторить классический поцелуй Ольги Чеховой из недавнего кинофильма.

Его рука неуверенно легла на её плечи. Светлана потянула его правую руку к своей груди.  Пальцы Вадима ощутили  сосок. Она оторвалась от его губ: «Хочешь увидеть?»  И подняла кофту к подбородку. Вадим нервно облизнул губы.  Опустив кофту, она  почти приказала: «А теперь покажи мне вот  это» . Её рука коснулась его ширинки. Вадим опустил  голову: «Нет.»  Светлана отошла в сторону, схватила в охапку портфель и  бросила ему в лицо: «Неважно, кто ты по национальности, если ты  трус!»

За день до этого Сталин принимал  на ближней даче американских  журналистов.  Светлана вошла неожиданно: она была не в курсе и хотела было уйти, но папа остановил её: «Посиди  с нами. Думаю, тебе будет интересно.» Из почти часовой беседы Светлане запомнилось лишь, как отец, отвечая на чей-то вопрос,  уверенно произнёс: «Евреи, как и русские, грузины, американцы бывают разными. Неважно, кто вы по национальности, важно насколько  вы отважны.» Гостям порекомендовал побывать в гостях у горских евреев, живущих в Красной Слободе, в Азербайджане.

Телефонный звонок из Кремля застал Мир Джафара в постели. Часы показывали полночь. Жена тоже проснулась. Звонил Иосиф Сталин: «Знаю, что у тебя поздно уже. Но тут такое дело: американские журналисты интересуются, как у нас относятся к евреям. Хочу отправить их к тебе. Свези их на свою родину в Губу, им будет интересно.» 

Багиров с облегчением вздохнул: слава богу, пронесло. И вдохновенно ответил:  «Конечно, Иосиф Виссарионович. У нас есть, что им показать. И не только в Губе, но и  в других местах. Встречу, организую и доложу.»

Наступила пауза: Сталин набивал трубку. Затем спросил: «Кажется, ты  женат на еврейке....Дай-ка  вспомнить... Евгения Гельман, если не ошибаюсь?» Мир Джафар повернулся лицом к жене: «Так точно. У нас с ней сынишка растёт. Маленький, но  уже еврей.» Сталину понравилась шутка: «Ну что ж, теперь за американских журналистов можно быть спокойным.»

Михаил Соломонович Гельман поселился  в старой части Баку, так называемой Крепости, с незапамятных времен. В далёком  1870 году его отец Соломон Маркович вместе с женой, дочерью , сыном, молоденькой любовницей и двумя щенками сменил Одессу на Баку. Его кузен Гухман Адольф Аркадьевич, один из управляющих Нефтепромышленного Общества, не только настаивал на переезде, но и обещал помочь в первое время. И не только с обуйстройством.

Соломон был известным на всю Одессу скорняком,  высоколассным специалистом по меховым и кожным изделиям.  Вскоре после переезда в Баку, его мастерская на шумной Императорской улице была полна  богатыми клиентами и клиентками  до самой последней минуты перед закрытием. 

За пару месяцев господин Гельман сумел обзавестись солидным двухэтажным особняком недалеко от главных ворот Крепости, личным авто и свободным доступом в семейства бакинской элиты.

Михаилу, его единственному сыну едва исполнилось двадцать, когда отец Соломон Маркович  умер. Умер неожиданно и глупо: пятидесятилетний мастер утонул , купаясь в Каспии. Правда, злые языки утверждали, что его утопили. Причём, утопили якобы из ревности и мести: будто Соломон совратил несовершеннолетнюю  племянницу известного в Баку гочи  (главаря сотни).

Михаил не только унаследовал талант скорняка, но и отцовскую склонность к женщинам. Он очень рано стал уважать прекрасный пол: в тринадцать лет.  Застав как-то соседку  тётю Клаву с сапожником  Ашотом, Миша обещал сохранить это в тайне от её верзилы-мужа. Тётя Клава знала тяжесть руки супруга. И, разумеется, не осталась в долгу перед смазливым мальчиком. Вскоре  она пришла к выводу: Ашот ему и  в подмётки не годится. 

Надо отдать должное Мишеньке: женщины отвечали взаимностью этому стройному и удачливому предпринимателю. Причём, сразу после первой пробы. Любовница отца, Изольда, со временем превратилась в его тайную мечту. Это произошло в тот злополучный час и день, когда она забыла запереть дверь в маленькой кладовой, где семья купалась.  Её тяжёлые груди, ослепительно белая задница стали для юноши той целью, которую каждый  намечает по велению похоти.

Мать Михаила,  Суламифь Израильевна сразу после похорон мужа  показала Изольде на дверь. Та уже стояла  на лестнице  с внушительным скарбом в руках, когда Михаил поймал на себе её томный и многообещающий взгляд.  Он  отвёл мать в сторону и шепотом обьяснил: «Изольда нужна мне не только в мастерской. Если  она  уйдёт, я уйду вслед за ней.» Мать знала: сын, как и отец, управляется ниже пупка.  Сдалась безропотно. Но просила сына присмотреть для женитьбы более молодую, непорочную девушку: «Изольда старше тебя на 12 лет, и не годится  в жёны.»

Михаил всегда восхищался своим отцом, который не только регулярно удовлетворял обеих своих женщин. Но даже находил силы для особо выразительных клиенток в мастерской.  Поэтому согласился с матерью сразу: «Тут ты права. Присмотрись к прихожанкам синагоги и дай мне знать, если что найдёшь .»

Суламифь Израильевна предпочла другой путь. Раз в неделю она  стала посещать женскую баню Ага Микаила. Жители Крепости про себя называли её «Вратами рая»: многие бакинцы считали, что обнажённая женщина не может  выглядеть уродливой. Особо любопытные подростки облюбовали на крыше бани точки наблюдения. Правда, городовой Евдокимов старался не допускать  вольностей: не позволял им задерживаться слишком долго и задарма.

По средам там встречались дамы из еврейских семей. Как правило, приходили с дочерьми и внучками. Суламифь справедливо решила, что более подходящего места для выбора  невестки трудно представить: ни один физический недостаток не мог бы скрыться от заинтересованных глаз будущей свекрови.

Юная Мариана была дочерью известного в Баку врача Модеста  Георгиевича Мосиашвили. Суламифь приметила её сразу: длинные тёмно-каштановые волосы, изящная осанка, безупречное соотношение форм   буквально покорили её. Найдя повод для знакомства, Суламифь узнала всё, что было нужно. Мать Марианы, госпожа  Тинико, в девичестве  Дадиани, оказалась  очень приветливой .

Суламифь выяснила много подробностей, в том числе и возраст красавицы: ей не было и пятнадцати. Но когда она услышала голос Марианы, она была просто ошеломлена: такого тембра  и нежности она не встречала ни у кого. Суламифь знала своего сына, как облупленного: эта девочка одним лишь голосом сумеет свести его с ума.

Семьи стали чаще встречаться и очень быстро подружились. Узнав о намерениях семьи Гельман в отношении его дочери, Модест Георгиевич настоял дождаться  наступления зрелости. Спустя полгода Михаил Соломонович увёз  свою юную супругу  в свадебное путешествие , в  Западную Грузию, на родину тёщи, Тинико Дадиани.

В Тбилиси их встретила младшая сестра Тинико.Михаил был крайне удивлён: «Мы кажется, знакомы с твоей тётей. Привет , Дарико. Какая неожиданная встреча!»  Дарико улыбнулась и обьяснила племяннице: «Твой муж шьёт хорошие полушубки.» И сразу увезла племянницу с мужем в село Кулаши, недалеко от Самтредиа.

На вершине холма, окружённого лесами, стояла синагога. После погрома 1916 года селяне восстановили четыре синагоги, а пятую – на вершине холма, оборудовали под дом для редких в этих местах гостей.

Дарико отвела в сторону Мариану и тихо шепнула на грузинском: «Тинико зачала тебя здесь. Поэтому  ты такая красивая. Тебе нет равных   в нашем роду. Проведи  первую ночь в этом святом месте, и ты обязательно понесёшь чадо, которое прославит наш род.»

После традиционного грузинского ужина  Дарико проводила  их  на второй этаж, где была застелена постель для  новобрачных.  Мариана попросила мужа затушить все свечи. Из окна падал свет полной луны. Михаил стал бережно раздевать её. Она не сопротивлялась. Но остановила его, когда осталась в  белой короткой  сорочке: «Мне неловко оголяться перед тобой в первую же ночь. Потом это пройдёт, обещаю.» Он овладел ею не спеша, оберегая от болей. И вскоре впервые услышал на грузинском: «Мне хорошо с тобой».

Укрыв Мариану теплым одеялом, Михаил спустился на первый этаж и вышел во двор к колодцу. Выпив холодной воды, он почувствовал на своём затылке чей-то взгляд. Это была Дарико, она держала в руках его пиджак: «Ночью в горах холодно. Не простудись.» Они вошли в кухню: «Ты хочешь, чтобы я тебе погадала?»  Михаил удивился: «А ты и это  умеешь?»

Они стояли друг против друга за небольшим  круглым столиком, на котором Дарико аккуратно раскидала колоду карт. «Она уже зачала от тебя.  У вас будет дочь. Рано выйдет замуж. Но тебя к тому времени уже не будет.»  Михаил почувствовал холод на спине: «Отчего я умру?»  Дарико убрала карты: «Не могу тебе сказать.» Михаил был заинтригован. Он подошёл в ней вплотную: «Я тебе заплачу, сколько скажешь. Ты только скажи: отчего и когда я умру?»

Дарико взяла его за руку, вывела во двор  к полуразрушенному сараю. Внутри всё было убрано так, будто кто-то здесь ночует. Она закрыла за собой дверь, усадила Михаила на прибранную постель. Обнажившись догола, она оседлала его: «В прошлый раз я была невинной и стеснялась тебя. Но теперь я уже другая. И никуда тебя не отпущу.» Это продолжалось недолго. Он услышал её утробный стон.  И  даже не почувствовал, как в его грудь вошёл длинный кухонный нож по самую рукоять.

Наутро Мариана обнаружила в сарае их тела. Уже позже, соседи сообщили  что Дарико совершила убийство и суицид, скорее всего,  на почве умственного помешательства. Выяснилось также, что мать Марианы, Тинико знала о странной болезни сестры, но скрывала от всех.

Очередная годовщина Октябрьской революции была торжественно отмечена, как обычно, на многолюдном митинге в центре Баку. На трибуне стояли руководители партии и правительства, передовые рабочие и ударники труда. Речь Багирова была эмоциональной и неоднократно  прерывалась бурными и продолжительными аплодисментами. 

После выступления регулярных ораторов, зазвучал Гимн СССР и с площади к  трибуне с двух противоположных сторон побежали юные   школьницы с букетами цветов. В белых  юбках, с алыми гастуками они ловко проскакали по лестнице и по заранее оговоренному сценарию преподнесли цветы первым лицам республики. 

Одна из старшеклассниц, самая счастливая, оказалась на руках у Первого Секретаря ЦК партии Мир Джафара Багирова. Его крепкая рука еле удержала девочку:  она оказалась приятно упитанной. Мир Джафар почувствовал теплоту её упругой попы: «Как тебя звать, красавица?» На него смотрели огромные карие глаза игривой шалунишки: «Женя Гельман». Мир Джафар приложился губами к её румяной щеке: «В какой школе ты учишься? И в каком классе?»  Жене только исполнилось шестнадцать.

Со времени кончины первой жены, Маши, прошло много лет, но Мир Джафар всё не решался жениться вновь.  Когда его старшая сестра Сейид Мовсума в очередной раз стала настаивать, чтобы он женился, Мир Джафар попросил её сходить в школу, где учится Евгения Гельман и познакомиться с её семьей.

В новогоднюю ночь Мариана с дочерью Женей ехала в гости к Багировым со смешанным чувством: она уже поняла, что хозяин республики предрасположен очень серьёзно.  Женя хоть и выглядела старше своих лет, но была всё ещё подростком.

Их посадили с двух сторон от Мир Джафара. Он не уставал подкладывать еду и Мариане, и её дочери. Мать  шёпотом попросила: «Не откармливайте Вы её: она и так не худая.» Мир Джафар снял пенснэ и с чарующей улыбкой ответил: «Я вижу, какой красавицей она станет в Вашем возрасте, Мариана. Я бы Вас тоже не назвал бы тростиночкой.»

Мариана получила работу в канцелярии Багирова.  И они стали видеться почти ежедневно.  Как-то ближе к весне, Багиров увёз Мариану с Женей к себе в Губу. Там их поселили в уютном домике на высоком холме. С открытой веранды открывался прекрасный лесной пейзаж.  После вкусного и щедрого ужина, он проводил  Мариану в спальню на втором этаже. Потом вместе с  Женей вошёл в свою опочивальню.

Женя села на край кровати и вопросительно посмотрела на Мир Джафара.  Он поднял её на руки, уложил на кровать и стал медленно раздевать. Женя неотрывно смотрела ему в глаза и наконец решилась спросить: «А ты женишься на мне?» Мир Джафар улыбнулся: «Завтра утром ты получишь свидетельство о браке.»

Она крепко зажмурилась, когда ощутила в себе всю силу власти.  Всё закончилось быстрее, чем она думала. Мир Джафар лёжа на спине, закурил папиросу. Женя почувствовала, что её клонит ко сну. Она успела лишь спросить: «А можно я буду звать тебя Джеффри?»  Он поцеловал её в лоб: «Тебе можно всё, что угодно, волшебница моя».

Дождавшись, когда Женя уснёт, Мир Джафар поднялся на второй этаж. Мариана даже не раздевалась. Она в лёгком платье стояла у раскрытого окна и прислушивалась к ночным сверчкам. Он стоял у неё за спиной . Мариана, не оборачиваясь, спросила: «Это всё, что Вам было нужно от моей семьи?  Надеюсь, Вы удовлетворены?»  Мир Джафар обнял её за плечи. Она почувствовала запах дочери и табака одновременно. Повернулась к нему лицом. Их взгляды скрестились.

Его голос звучал, как набат: «Ты родила колдунью. Она проникла в мою душу навсегда.» Мариана  робко спросила: «Она станет очередной игрушкой для правителя?» Он неожиданно растегнул две верхние пуговицы на её платье и одним движением обнажил её. Она успела лишь прикрыться руками: «Нет-нет! Это невозможно! Это неслыханно! Ты не посмеешь! Прошу тебя, лучше убей меня. Я не боюсь тебя!»

Последние слова она произносила уже лёжа в постели  совершенно нагой. Вдруг вспомнила брачную ночь: «Даже муж не успел меня раздеть донага.» Но уже поняла, что  поздно: Мир Джафар стал ей  не только зятем.

В СССР сплетни распространялись быстро. Анастас Иванович не любил Багирова. И лелеял планы заменить его на более лояльного к нему Азиза Алиева. Как-то оставшись наедине со Сталиным, вроде бы невзначай подбросил: «Некоторые партийные руководители на местах порой позволяют себе бытовые вольности.» Вождь посмотрел на него внимательно  и спросил с юмором: «Надеюсь, они  работают не в системе внешней торговли?»

Нарком  понял, что напрасно затеял разговор, но было поздно: вождь не любил недомолвок.  Он слегка покашлял в кулачок и продолжил тончайшим тенорком: «Не уверен в том, что это правда, но мои бакинские друзья сообщают, будто, Мир Джафар сожительствует  со своей  тёщей.» Сталин  изменился в лице: «Неужели намекает на меня, гётверэн!» -подумал про себя. Вслух  с усмешкой подвёл черту: «Перестань нести чепуху. Про меня  распускают такие же  слухи. Неужели ты и  в это веришь?»

Оставшись один, Сталин поднял трубку и позвонил Председателю Совета Министров  Вячеславу Молотову: «Слушай, у нас принято во всех грехах обвинять  еврееев. А между тем,ты совсем распустил своего члена правительства  Микояна, который совсэм не еврей . Вместо своих прямых обязанностей, он занимается распространением всяких сплетен. Что за бардак у тебя  во Внешторге? Вызови к себе этого гётверэна и поинтересуйся, чем он там занимается.!»

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ.
ШЕХЕРЕЗАДА ИЗ ЛУБЯНКИ.

По личному указанию Сталина,  Полина Жемчужина сумела не только очаровать Посла США, но и сама попала в его аристократические сети. Уильям был иного поля фрукт.. Нельзя было сказать, что он удивил Полину своей сексуальной мощью. Абсолютно нет. Будучи уже в солидном возрасте, Билли предпочитал баловаться в позе «69». И его вряд ли можно было бы назвать половым гигантом. Но Полина за пару лет общения с ним была окружена изящным обращением, ненавязчивым вниманием, дорогими подарками и завистью кремлёвских дам.

После завершения миссии Уильяма Буллита в Москве, Полина Жемчужина долго находилась в состоянии депрессии. Но  длилась эта депрессия  недолго.  Они расстались летом 1936 года, когда Полине не было ещё и сорока. Её женский темперамент всегда, а в особенности теперь, требовал постоянного мужского  обожания. Муж, Вячеслав уже давно не отвечал требованиям  активной зрелой женщины. А став главой Правительства, вообще перестал даже ночевать дома.

Сталину доложили о том, что Управляющая парфюмерной промышленностью страны мягко говоря, запила. Он относился к Жемчужиной с особым трепетом: она, как никто из кремлёвских жён, внесла свой уникальный вклад в обеспечение безопасности страны. Благодаря её женским чарам, Иосиф Виссарионович познал немало полезного из частной жизни американского истэблишмента. И разумеется, вождю не было безразлично депрессивное состояние его очаровательного агента влияния.

Именно поэтому в январе 1939 года специальным распоряжением Правительства был создан новый наркомат – рыбного хозяйства. Персонально для угнетённой от любви Полины Жемчужиной. Сталин умел ценить услуги. Особенно в становлении и укреплении советско-американских отношений.

Эмануил Бронштейн, заместитель начальника  Управления Кадров ЦК приехал на квартиру Молотовых около 5-ти часов вечера. Дверь долго не открывали. Кадровик был готов уже спуститься вниз по лестнице, когда домработница Клавдия впустила его в прихожую, строго предупредив: «Вытирайте ноги!»

Усадив  кремлёвского визитёра  в гостиной и подав армянский коньяк, Клавдия шепнула ему: «Хозяйка в запое. Но я уже доложила о Вас. Скоро выйдет» . В наступившей тишине из дальней спальни стали слышны известные всем взрослым  стоны и ритмичный скрип кровати. Бронштейн, прошедший большую жизненную школу в сибирских лагерях, сразу понял, что к чему и стал терпеливо дожидаться  вполне логического финала.

И действительно: очень скоро скрип стал учащаться, а стоны перешли в фазу оргазма. У Полины была долгожданная встреча: вчера из Баку приехал бывший любовник сестры Маши, Ага Салим Пиршагинский. Привёз кучу всяких вкусностей: фрукты, икру, осетрину, варения и соления производства Марии.

Полина с благодарностью приняла гостинцы и предложила поужинать вместе. Слушая его забавные истории, смачные анекдоты, Полина вдруг поняла: Ага Салим - это именно то народное средство, которое может  спасти от недуга под названием «возрастная похоть». Бакинец был удобен ещё и тем, что успешно прошёл испытания с Марией. А она знала толк в мужиках!

Поля давно не испытывала такого наплыва эмоций, внимания, ласк и безупречной мужской силы. Ага Салим был просто бесподобен. Он позитивно отличался от американца  тем, что обладал высокостойким и надёжным орудием любви. Ей особенно импонировала   концовка: Салим  издавал рёв зрелого льва, покорившего свою самку. И оставлял смачный засос на ягодице. Полина с благодарностью вспомнила слова Марии: «В нём столько звериной хватки, что я получаю оргазм даже ушами.» Она оказалась  права на все сто.

Поцеловав  «львёнка» в уставшую головку, Полина накинула на себя шёлковый халат, с удовлетворением отметила появившийся  на щеках румянец  и вышла в гостиную. Они с Бронштейном были не просто знакомы, но и имели одни и те же еврейские корни. Полина откупорила новую бутылку ирландского виски и подсела к столу: «Ну привет, дедушка Мороз. С чем пришёл к павшей снегурочке? Заранее согласна написать заявление.»

Бронштейн, как всегда, был при лучших манерах: поцеловал ей руку и спросил на полном серьёзе: «Надеюсь, пальчики  чисты и невинны?» Поля не осталась в долгу: «Ангельски чистые, Ваше сперматозное преподобие.» Бронштейн открыл коричневую папку и вытащил распоряжение за подписью Сталина: «Ты назначена Наркомом рыбной промышленности.» Как прирождённый бюрократ, тут же достал листок канцелярской формы: «Распишись в получении.»

Проводив Бронштейна, Полина прошла в кабинет мужа, села в его кресло и набрала по вертушке Иосифа Сталина.  Вождь даже не поздоровавшись, с хохотом приветствовал: «Уже получила мое распоряжение, товарищ Нарком?» Полина не знала, с чего начать: «Как это пришло тебе в голову, Сосо? Какой из меня министр? Не заслужила я такой высоты, товарищ Сталин. Я - заблудшая потаскуха.»

В кабинет вошёл Ага Салим, символически прикрытый слишком коротким полотенцем. Но никакое полотенце не могло скрыть от похотливых глаз Полины выдающийся предмет желаний. Не отрываясь от телефонной трубки, она с восхищением провела ладонью по всей его длине, глядя прямо в глаза своего отечественного медикамента.

На том конце провода послышался кашель: «Не скромничай. Партия и правительство  по достоинству оценивают твои заслуги. Но тут такое дело.» Наступила пауза: видимо вождь заряжал свою трубку  папиросным табаком.

Полина не могла долго удерживать свою похоть: она резко сорвала полотенце с Ага Салима и с жадностью, но не спеша, овладела бакинской  «трубкой». Хозяин между тем, продолжал: «Через некоторое время к нам в Москву пожалует важный гость.  Нам нужно подготовиться к его встрече. Речь на этот раз не о тебе лично: он евреев не любит. Надо будет подобрать для него кое кого. Уверен: он не устоит перед ней.  Свяжись с Судоплатовым и поезжай в Баку. Потом зайди: посоветуемся, что делать.»

Полина нехотя оторвалась от своей игрушки, чтобы спросить: «А  я пока не знаю, о каком визитёре  идёт речь. Если я правильно поняла, он из числа бывших друзей Павла Алилуева?» Сталин подтвердил: «Именно оттуда. Хотят с нами дружить.» А потом намекнул: «Ты смотри: не очень увлекайся своим бакинским банщиком.»  И тут же положил трубку на рычаг.

У  Полины задрожали коленки: она под постоянным наблюдением. Укрыла Салима полотенцем: «Тебе лучше возвращаться домой. Чем скорее, тем целее будешь. Я скоро буду в Баку, увидимся.»

Судоплатов  был временно отстранён от должности. Над ним нависла серьёзная  угроза: его подозревали  в тайных связях с немцами. Сталин был уже готов подписать расстрельный вердикт, но Лаврентию Берии удалось доказать вождю, что Павел всего лишь стал жертвой ежовской авантюры.

Комиссар  уже два дня рвался  с докладом. Сталин вызвал его около десяти вечера:
«Входи, Павел Анатольевич, садись. Нам нужно подобрать и подготовить ангела с крылышками. Она должна обработать высокого гостя из Берлина. Времени у нас немного: визит ожидается  в августе. Что ты думаешь по этому поводу?»

Судоплатов тут же уловил, о ком идёт речь: специальная группа под его командой уже приступила к операции под кодовым названием «Договор». После короткой паузы он ответил: «Думаю, что обьект, о котором идёт речь, ещё со времен пребывания в Монреале питает слабость к восточным несовершеннолетним девственницам. У меня есть на примете кое-кто. Нам понадобится создать легенду и поднатаскать её в немецком.»

Сталин встал и заложив руки за спину, прошёл из одного угла в другой: «Догадываюсь, о ком ты говоришь. Именно о ней я и думал.  Надо подтвердить её  высокий статус. Наш «друг» падок на титулы.»  Судоплатов робко заметил: «Французская шехерезада годится?» . Сталин остановился перед ним и положил руку на его плечо: «В правильном направлении мыслишь, товарищ Судоплатов. Но только не французская, а персидская».

Затем уже завершая беседу, Иосиф Виссарионович спросил: «У тебя, кажется, было что –то ещё?» Павел встал и тихо  ответил: «Товарищ Сталин, я позавчера получил сообщение от «аббата». Нашего  «друга» уже предупредили о возможной провокации.»  Сталин улыбнулся: «Ну что ж. Мы с тобой были правы. Продолжай гнуть ту же линию. Это облегчит задачу персидской принцессы».
 
Приезд  Наркома рыбного хозяйства Полины Жемчужиной был в некоторой степени неожиданным для Багирова. Второй неожиданностью стал приказ о назначении Ага Салима Пиршагинского Управляющим рыбного хозяйства республики. При этом, он становился и членом Коллегии союзного Наркомата. Это автоматически выводило его из непосредственного подчинения местному правительству.

После короткого совещания с кругом заинтересованных чиновников, Мир Джафар пригласил гостью на ужин к себе домой. Домочадцы встретили  Полину с радушием. Марианна Георгиевна, облачённая  по-домашнему в ситцевый фартук, огласила весь меню и пригласила за стол.

Молодая супруга Мир Джафара, Женя, сразу призналась  в любви: «Вы – мой идеал, Полина Семёновна. Всегда с замиранием сердца читаю новости о Вас. Говорят, Иосиф Виссарионович , считает Вас образцом для подражания». Полина обняла домохозяйку: «Женечка, у Вас немного преувеличенное представление о моей персоне. Но мне приятно.»

За десертом Полина как бы невзначай спросила: «Джафар Аббасович, где у Вас содержится гражданка Ширин Каджар, бывшая поданная Франции?»  Мир Джафар был вновь удивлён кругом её интересов: «В одиночной камере изолятора НКВД. Во всяком случае, так мне доложил нарком Ягубов.»

Полина пригубила коньячку: «И она по-прежнему уверяет следователей в том, что является правнучкой свергнутого шаха?»  Мир Джафар чуть не поперхнулся: об этом было известно лишь узкому кругу чекистов. Он внимательно посмотрел на Полину и взял паузу. Полина положила ладонь на его руку: «Павел Судоплатов хочет видеть её в Москве. И мне придется с ней встретиться. Желательно, не в камере.»

Провожая гостью в её люксовый номер в гостинице «Интурист» на приморском бульваре, Мир Джафар поцеловал ей руку и спросил: «Завтра к десяти часам утра заключённую доставят к Вам в номер. Какие  ещё будут поручения, Полина Семёновна?»  Гостья вдруг хлопнула себя по лбу: «Вспомнила! Был такой орденоносец Алирза Алиев. Так вот, его младший сын – Гейдар, если не ошибаюсь, призывается Нахичеванским военкоматом в армию. Он не совсем здоров. Кажется, начальная форма туберкулёза. Подберите для него что-то...с  бронью ...Вам виднее.»

Устало зевнув в кулачок, она вошла в гостиничный номер. Багиров быстро записал себе в блокнот и собрался было уже уходить. Но его острый взгляд успел заметить знакомую фигуру Ага Салима Пиршагинского за  дверью.
 
 По документам Ширин Каджар исполнилось в апреле всего лишь четырнадцать лет, но выглядела она старше своего возраста. Полина увидела перед собой зрелую девушку с  локоном черных волос, с ослепительно белой кожей, огромными бирюзовыми глазами, тонкой шеей, изящной талией и очаровательными формами.

«Ни дать, ни взять принцесса!»-подумала Жемчужина.  За полгода, которые она провела  в застенках НКВД в Баку, девушка сумела научиться беглому русскому. Это давало надежду на её языковые способности.

После завтрака Полина решила взять быка за рога: «Детка, тебе повезло: кое- кто в Москве хочет поверить в твою басню о том, что ты правнучка Каджара.» Ширин улыбнулась и тихо поправила её: «Внучка. Шах Каджар умер пятнадцать лет назад в Санремо. Моя мать Фируза – первая дочь его третьей жены Чимназ  из племени бахтияров– до сих пор  живёт во Франции.»

Полина поняла, что девушка готова к своей роли: «Прекрасно. Скажи-ка мне, когда ты в последний раз купалась?» Девушка усмехнулась: «Сразу видно, что Вы никогда не бывали в бакинских тюрьмах. Перед тем, как меня одеть в эти тряпки, министр Ягубов сам лично наблюдал, как я моюсь холодной водой у раковины в его комнате отдыха.»

Полина была тронута таким откровением. Она обняла её за плечи: «Не буду больше тебя мучить распросами. Пойдём,  провожу тебя в  ванную.» Когда Ширин скинула с себя ситцевое платье и тюремное бельё, Полина застыла в дверях от изумления: такой неописуемой красоты она ещё не видела. 

Помогла ей подобрать температуру воды и нечаянно  дотронулась до упругой ягодицы. От прикосновения Полина почувствовала, будто её ударило электрическим током. Ширин повернулась к ней лицом и бросила взгляд юной тигрицы: «Я тебе нравлюсь?»

Полине ещё никогда не приходилось испытывать такое влечение к другой женщине. В этом юном теле было нечто магнетическое. Их первый поцелуй оставил у Полины чувство сексуальноой жажды и голода. Они ещё долго нежились в постели, пока Полина не вздрогнула от телефонного звонка. Это был Павел Судоплатов из Москвы: «Полина Семёновна, извините, что  без предупреждения. Хотел только спросить: как Вам кажется, мы можем заварить кашу?»

Полина не узнала свой осипший голос: она буквально прошептала, чтобы не разбудить Ширин: «Безусловно, Павел. Она может свести с ума даже императора. Это действительно шахиня!» Ширин сквозь дремоту загадочно улыбнулась.


ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ.
ЛОВУШКА ДЛЯ РИББЕНТРОПА.

Иоахим фон Риббентроп никогда специально не изучал дипломатию. Зато с детства блестяще владел английским и французским. Рано оставшись без матери, но с внушительным наследством от неё, Иоахим уже юношей сумел создать успешный винодельческий бизнес.  Переехав в Канаду, он очень скоро стал популярным сердцеедом: не вылезал из спален юных девиц и даже порой - их мамаш.  Вскоре многие именитые канадцы поняли, кого они приютили в своих поместьях.

Спустя годы Риббентроп указывал в своей биографии, что покинул Канаду в связи с началом первой мировой войны. Но главной причиной бегства была ревность обманутых мужей и отцов. Утверждают, что среди них были и арабские шейхи. Отголоски тех лет часто приятно  щекотали самолюбие Иоахима уже на посту министра иностранных дел рейха.

Отдав последние распоряжения для подготовки письма  в Москву на имя Посла Шулленберга, он вызвал Магду, которую он недавно принял на работу в качестве референта. Магда была его племянницей, младшей дочерью родной тёти. Той самой, которая усыновила его, чтобы он мог прибавить к своей фамилии дворянскую приставку «фон». Гертруда фон Риббентроп пошла на усыновление, чтобы снять всякие подозрения у  своего мужа в своих более, чем тесных отношениях с племянником. Но вскоре после подписания всех нужных бумаг, она поняла свою поспешность: как-то  застала его в постели со своей двеннадцатилетней дочкой Магдой. С тех пор прошло много лет. Но дядя не бросил девочку.

Магда вошла, подчёркнуто медленно, игриво покачивая своими покатыми бёдрами. Эту походку и эти  бёдра она унаследовала  от  матери.  Они всегда сводили его с ума. Вначале у матери, потом у дочери.

Магда знала, зачем он её вызвал, и не говоря ни слова, опустилась на колени перед его рабочим креслом. Она уже заранее была готова к тому, что минут через десять шеф испустит глубокий вздох облегчения.

Вытирая губы салфеткой, Магда как бы между прочим заметила: «Твой друг Генирих прислал конверт. В нём кратко сообщается о том, что Иосиф Сталин готовится подложить к тебе в постель одну из своих любовниц. Так вот, милый , после приезда из Москвы я обьявлю тебе 30-дневный карантин. Не мечтай о сексе.»  Министр усмехнулся: «Русские  не в моём вкусе, дорогая. Свяжи меня с Генрихом.» Магда соединила шефа с рейхсканцлером, и убедившись в том, что они в контакте, позвонила на  почту: «Крошка, это я. Отправь телеграмму  «аббату». Только два слова: «Папа знает.»

В начале  апреля 40- го войска рейха вошли в Норвегию. Вошли, как кухоный нож входит в сливочное масло. Норвежская армия была практически разоружена за пару недель. Единственной её заслугой стало сопротивление,  достататочно долгое , чтобы эвакуировать королевскую семью.

Магда фон Риббентроп,  племянница, личный секретарь и  любовница министра иностранных дел по  тайному поручению прибыла в Осло в первых числах мая. Приняв душ и наспех пообедав , она в 4:30 по местному времени, спустилась в бар. Барменом оказался симпатичный гей по имени Густав. Он любезно предоставил фрау Магде телефон и налил шнапс.

Виктор Андреевич Плотников, полномочный представитель СССР в Норвегии ждал этот звонок. Договорились встретиться в кинотеатре «Коллосиум» через два часа. Господин Плотников явился вовремя и не один: с ним под руку шла очаровательная девушка лет четырнадцати-пятнадцати.

Посол представил её : «Это принцесса Ширин Каджар, внучка  свергнутого Шаха.»  Магда была поражена красоте девочки: «Приятно познакомиться, Ваше высочество. Никогда не встречала принцесс  такой красоты». Ширин  поблагодарила Магду на изысканном французском , добавив пару слов на немецком.

Фильм «Падение Рима»  шёл  уже  как полчаса. В зале было темно, но служительница попросив соблюдать тишину, проводила запоздавших зрителей на последний, почти пустой ряд. Виктор Плотников сел справа , позволив дамам сесть рядом. Спустя несколько минут, Магда протянула Виктору конверт: «Это личное послание  Иохима Риббентропа  Иосифу Сталину. Прочтите и сожгите при мне.» Виктор спрятал записку во внутренний карман пиджака: «О чём речь вкратце». Магда тихо шепнула: «Он просит назначить дату встречи  в конце августа. Обозначает несколько важных деталей.»

Плотников после паузы спросил: «Нет ли ничего для Судоплатова?»  Магда посмотрела на него с  упрёком: «Передайте, что «аббат» так и не получил  обещанные наличные. Чемберлен, чья супруга оказывала ему услуги, подаёт в отставку. Ему будет сложно поддерживать  активность на жалование епископа.»

Плотников  выслушал внимательно и обещал: «Обязательно передам сегодня же. К сожалению, я сам ничем не могу помочь: Вы же знаете наши финансовые возможности.»

Не досмотрев фильм  до конца, Магда пригласила принцессу  на вечернюю службу  в католическую церковь. Их встретил молодой капеллан Георг  и проводил в  полупустой зал. Как бы оправдываясь, он обьяснил: «Многие теперь остерегаются выходить на улицы после сумерек».

Спустя несколько минут  в зал вошёл и немедленно пробрался к дамам моложавый священник в сутане. Это был «аббат», недавно принявший сан епископа Спенсер Арнольд Роджер. Он  вежливо поклонился обеим дамам  и тут же обратился к Магде: «Фрау фон Риббентроп, мой поезд  отправляется через два часа. Я бы хотел попросить Вас поспешить.»

Магда подала знак капеллану и он проводил их по длинному коридору в небольшую исповедальню. Магда вытащила небольшой фотоаппарат и сделала  несколько удачных снимков епископа, беседующего с персидской принцессой.

Завершив  сьёмки, дамы проводили Спенсера до выхода из церкви, где его ожидал автомобиль.  Перед тем, как он уселся на заднее сиденье, Магда успела его успокоить: «Вы скоро получите важную награду, котороая слегка запаздывает». 

Спенсер с благодарностью поцеловал ей руку: «Вы моя спасительница. Буду молиться за Вас.» И затем добавил шёпотом: «Как жаль, что на сей раз нам с Вами не удалось провести часик за совместной молитвой.» Магда  с улыбкой ответила: «У меня до сих пор звучат в ушах  Ваши жаркие напутствия, святой отец.»

Через день большинство  газет   Осло, Копенгагена и Стокгольма вышли с фотографиями персидской принцессы, нашедшей убежище от преследований иранских мстителей  в католической церкви .

Риббентроп, продолжая слушать длинную речь фюрера по телефону, краем глаза обратил внимание на первые страницы утренних газет: его  особенно взволновала  точёная  фигуруа девочки с грустным лицом, внимающей католическому священнику. 

Когда Гитлер перешёл к теме предстоящих переговоров со Сталиным, министр осторожно перебил  его: «Мой фюрер, я бы не очень доверял телефонной связи. Позвольте мне зайти к Вам с интересным предложением по этому поводу.»  Канцлер поблагодарил: «Спасибо, мой друг. Я действительно порой бываю неосторожен. Жду Вас завтра в десять утра.»

Дежурный офицер быстро связал его с Осло. Магда ответила сразу: «Знаю, дорогой, что соскучился. Вылетаю завтра утром.» Иоахим нетерпеливо перебил  её: «Нет-нет, не надо спешить. Найди способ познакомиться с этой персиянкой... внучкой шаха. И возвращайся в Берлин.... вместе с ней. Мне нужны сведения из первых рук.»

Магда взяла паузу. Иоахим спросил: «Почему ты молчишь? Ты слышала меня?»  Магда ответила нарочито  сухо: «Прекрасно слышала. Тебя опять потянуло на сладкое, не так ли?» Риббентроп нетерпеливо перебил её: «Это приказ, детка!»

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЁРТАЯ.
ПЛОД ИНЦЕСТА.


Реза Шах Пехлеви внимательно читал донесение секретной службы о стремлении Англии и СССР оказать на Иран военно-политическое давление: их пугали особые отношения Тегерана с Берлином. Полковник Ибрагим Джебраил-заде дождался, пока  Шах закончит листать его донесение и пригубит ароматный чай: «Ваше Величество, вчера звонили из министерства иностранных дел Германии. Господин Риббентроп хотел бы связаться с Вами по очень деликатному вопросу.» Реза Пехлеви пробурчал про себя: «Опять чай остыл. Позови сюда Судабу.»

Через несколько минут Судаба уже входила к Шаху с горячим чаем.  Шах посмотрел на неё строго и выговорил: «Сколько раз можно повторять: заноси чай с левой стороны!»  Судаба знала, что это значит и приготовилась. Реза Шах получал особое удовольствие , если больно щипал её за ягодицу. Когда Судаба, покрывшись краской, вышла из тронного зала, шах продолжил прерванный разговор: «Соедини  с Риббентропом. Посмотрим, что ему надо ».

Спустя минут десять Иоахим фон Риббентроп уже был на проводе. Узнав о сути просьбы, Шах расхохотался: «Как Вам должно быть известно, я был самым приближённым человеком к семейству Каджар, и знал лично каждого члена его семьи. Так вот, из троих его дочерей ни одна не имела дочь по имени Ширин. Эта девица водит за нос всю Европу.»

Риббентроп знал, что Пехлеви в свое время, будучи премьером, совершив переворот,  отправил Каджара в изгнание. И разумеется, не питал добрых чувств к этой династии. Он осторожно попросил: «Ваше Величество,  и всё же нам нужен человек, который мог бы  лично подтвердить Вашу гиппотезу. Причём, желательно,  здесь в Берлине, при очной ставке.»

Реза Пехлеви задумался ненадолго. И спустя несколько секунд обещал: «Знаю такого человека. И обязательно пришлю его к Вам. Но мне нужно время: этот человек теперь живёт  в СССР.»

Гулам Бэрбэрьян не был обычным брадобреем. Он был парикмахером высшего класса, который принимал клиентов строго по предварительной записи. Многие бакинцы хорошо знали старого мастера. Говорили, что он умудрялся так  постричь   лысого, что тот не узнавал себя, глядя в зеркало.

О нём ходили легенды. Некоторые уверяли, что в молодости он успел побрить и постричь  лично  самого императора Николая Второго. И якобы получил в награду звание царского брадобрея. Гулам не подтверждал, но и не отрицал легенды: он просто отшучивался свежим анекдотом.

В то утро, проснувшись как всегда в семь пятнадцать , минута в минуту, мастер Гулам встал на обе ноги одновременно. Такого с ним никогда прежде не случалось. Он понял, что его ожидает какая-то новость.

Парикмахерская, расположенная на Торговой, открывалась в 10 утра. Но не успел Гулам в 9:45  надеть свой белоснежный халат, как в его кресло опустился мужчина средних лет. Гулам вежливо спросил: «А Вы записаны на этот час, уважаемый?»  Уважаемый с надменной улыбкой ответил: «Пока нет. Но в этом нет необходимости.» И  вынул из нагрудного кармана удостоверение личности тёмно-коричневого цвета.  У Гулама перед глазами поплыли круги: НКВД с утра!

И действительно, это был глава городского управления внутренних дел Гараш Дадашев. Он сразу успокоил мастера: «Не нервничай, товарищ Бэрбэрьян. Пройдём ко мне в автомобиль: мне надо кое о чём тебя расспросить конфиденциально.»

Сидя на заднем сиденье между двумя офицерами НКВД, Гулам как на исповеди рассказал о своем прошлом. Он родился в Тегеране и с юности работал парикмахером у своего дяди Гургена.  В один из дней его приметил личный охранник Султан Ахмад Шаха, капитан Исмаил Паша-заде. Он рекомендовал молодому Шаху нового парикмахера. И с 1921 года до изгнания Султана Ахмеда во Францию Гулам регулярно два раза в неделю стриг и брил монарха.

Полковник Дадашев выдержал паузу и спросил: «Вам больше нечего добавить к сказанному?» Гулам нервно покачал головой. Тогда следователь решил чуточку нажать на него: «Но в Вашей анкете ничего не сказано о пребывании во Франции.» Губы парикмахера слегка задрожали: «Это моё упущение. Думал: вряд ли кому-то интересно знать, что мне пришлось уехать из Ирана вместе с семейством Шаха.»

Полковник нахмурил брови и подвёл предварительный итог: «Вы совершили непростительную ошибку. И может быть даже , преднамеренное преступление: скрыли от советской власти важный период своей биографии.» Затем повернулся к водителю: «Рядовой Чукоткин, вези нас в дом гражданина Бэрбэряна. Надо бы произвести там обыск.»

Двухэтажный особняк по улице Кантапинской был окружён солидным каменным забором. Парикмахер Гулам Бэрбэрьян получил этот дом по личному распоряжению тогдашнего первого секретаря ЦК Компартии Азербайджана Левона Мирзояна. Непрошенных гостей встретила дочь Гулама Мариам. Было видно, что она дохаживает последние дни перед родами.

После непродолжительного осмотра всех помещений полковник Дадашев уединился с Гуламом в его спальне. Усадив Гулама на стул, он стал молча прохаживаться, заложив руки за спину. После гнетущей паузы вдруг резко спросил: «А что Вас связывает с нынешним Шахом Ирана Реза Пехлеви?» Гулам испуганно вздрогнул: «В те годы он был вначале министром внутренних дел, а потом - премьер-министром. Но видит Аствац, я его ни разу не стриг!»

Дадашев остановился перед ним и спросил в лоб: «Была ли у Шаха Каджара внучка по имени Ширин?» Гулам растерялся окончательно: «Насколько я помню, нет, гражданин начальник. Во всяком случае, до моего отьезда из Франции в Россию в 1928 году этого не могло быть: трое дочерей Шаха не были ещё замужем, а сын только родился в 1922-м году.»

В спальню вошла Мариам с подносом в руках. Она разложила чай и домашние пироги: «Угощайтесь, товарищ полковник, это моя мама испекла.» Дадашев взял Мариам за руку и посадил рядом с собой: «Не уходи, красавица. Посиди с нами.» Затем  демонстративно положив руку на выпуклый живот Мариам, театрально спросил у Гулама: «Неужели так трудно  вспомнить, что у Шаха Каджара могла быть внучка по имени Ширин?»

Гулам сразу понял, чего от него ждут: «Разумеется, гражданин начальник, я начинаю кое- что вспоминать. Но строго между нами: это была внучка Шаха Каджара – отца, Мухаммед Али Шаха.» Дадашев отпустил Мариам. Подождав пока дочь выйдет из комнаты Гулам почти шёпотом добавил: «Но это страшная семейная тайна.» Вердикт полковника Дадашева был неожиданным: Гуламу предстояла поездка в Германию, где ему надо было лично опознать внучку  Шаха Каджара.

Берлин встретил дам  дождливоой погодой. Разложив чемоданы, Магда показала своей гостье её комнату. Затем налила  себе шнапса, а для Ширин  сделала лёгкий коктейль. Ширин спросила: «Как я должна вести себя с ним? Я ведь никогда не была в такой ситуации.»   

Магда рассказала ей  о самых важных чертах характера Риббентропа: «Он консервативен во  всём, включая секс. Чем больше будешь тянуть с близостью, тем бОльший эффект произведёшь. Правда, надо уметь это делать с умом: если переиграешь, он может подавить свой аппетит. Но  важно, чтобы он взял тебя с собой в Москву.»

Риббентроп подьехал к особняку Магды к девяти вечера.  Войдя в гостиную, он застал обеих дам за музыцированием: принцесса исполняла сонату Брамса. Рядом, на кончике той же банкетки устроилась Магда. Её рука лежала на колени принцессы, а веки были прикрыты. Они не слышали, как он вошёл. И боясь их вспугнуть, Иоахим бесшумно сел в кресло у дверей.

Принцесса играла вдохновенно, глядя куда-то в угол гостиной. Там  висела картина Франсиско Гойи «Маха обнажённая», которую Иоахим подарил Магде, когда ей исполнилось пятнадцать.

Дождавшись последних нот, Иоахим не выдержал: дамы  услышали его рукоплескания. Он встал и подошёл к ним. Магда встала и обняла его: «Ты выглядишь усталым. Позволь мне представить тебе самую изумительную принцессу в мире –  Ширин Каджар.»

Она привстала и протянула ему руку: «Я так много слышала о Вас, господин рейхсминистр.» Иоахим приложился губами к тонким длинным пальцам: «Вы можете покорить своей  профессиональной игрой на фортепиано  даже  Германию, Ваше высочество. Я впечатлён до глубины души».

После ужина рейхсминистр не стал злоупотреблять гостеприимством племяницы: «Отдыхайте, дамы. А завтра вечером я приеду за вами, чтобы пригласить на оперу Вагнера «Лоэнгрин». Вполне возможно, что с вами захочет пообщаться сам фюрер».

Проводив Иоахима, Магда взяла принцессу под руку и повела к роялю: «Брамс мой любимый композитор. Я слушаю его очень часто, и каждый раз он поднимает во мне чувство одиночества. Но слушая твоё исполнение, я впервые ощутила призыв родной для меня души.»

Она села на банкетку и усадила маленькую принцессу к себе на колени: «Хочу ещё раз внимать твоим пальцам, обладая твоим телом.»  От искреннего комплимента Ширин зарделась от счастья. Она нагнулась и поцеловала Магду в щёку: «Спасибо, дорогая. Я сыграю для тебя с удовольствием.»

Её пальцы поплыли по клавишам, едва дотрагиваясь. Это была вторая  медленная  часть третьей сонаты – Andante. Сам Брамс снабдил её эпиграфом: «Наступает вечер, встает луна, Две души соединились в любви, Пребывают в блаженстве.» 

Ширин, прикрыв веки, ощущала на спине и ягодицах теплое прикосновение рук Магды.  К тонкой шее приложились влажные губы. Ширин откинула голову назад, приглашая её быть смелее. Пальцы Магды пробрались к её лобку, и  колени принцессы послушно разошлись.

Исполнив последний аккорд, Ширин повернула голову и губы Магды встретили её с трепетной жадностью. Она услышала легкий шёпот: «Ты способна возбудить меня  своей волшебной игрой. Хочу тебя до безумия.» Ширин ещё никогда не испытывала такого шторма ласк и оргазмов. Магда покрывала её поцелуями, наслаждалась девственным стоном едва созревшей самки.

Утро они встретили не сомкнув даже глаз.  За завтраком Магда спросила как бы невзначай: «Тебе ни о чём не говорит имя Гулам Бэрбэрьян? Он вроде был парикмахером у Шаха Каджара.»  Ширин откусила сандвич из её рук и шаловливо ответила: «Нет, не помню. Наверное  он брил дедушку ещё до моего рождения. Я ведь родилась в 1926-м, когда мы все уже жили во Франции.» Потом шутливо добавила: «Меня он точно не брил.»

Магда оценила шутку и задумалась.  Затем, как бы про себя произнесла вслух: «Сколько же лет было твоей матери тогда?»  Ширин как ни в чём не бывало ответила: «Двадцать шесть.» Магда уронила вилку: «Дорогая моя, что-то тут не складывается: твоя мать не могла быть почти ровесницей своему отцу Ахмад Шаху.» Ширин расхохоталась: «Ахмад Шах был её братом. Я внучка Мохаммед Али Шаха.»

Гулама Бэрбэрьяна в Берлине встретил личный шофёр Риббентропа. Ганс совсем не говорил по-русски, но немного владел французским. Небольшая  гостиница, в которой он разместил гостя, принадлежала его тётушке. Фрау Дагмар любезно показала номер на втором этаже и пригласила на завтрак в 10 часов утра.

Но  в 9:30 за Гуламом приехала Магда  вместе с Ширин.Они позавтракали в кафе через улицу. Гулам долго и внимательно изучал лицо, глаза и осанку принцессы. Затем признался: «Честно говоря, я не ожидал увидеть такое сходство с госпожой Фирузой. Я помню Вашу мать, когда она была в Вашем возрасте.»

Ширин поблагодарила и затем спросила Гулама: «Но я никогда не видела своего отца. Мне всегда твердили, что он развёлся с моей матерью и жил в Швейцарии. Вы знали его?» Гулам отпил кофе, вытер губы салфеткой и опустил глаза. Пауза становилась тягостной. Магда спросила: «Мне кажется, Вы нам хотите рассказать чуть больше, чем обычное сходство матери с дочкой.»

Гулам молчал. Ширин положила руку на его плечо: «Вы что-то пытаетесь от нас скрыть. Какой бы ни была ужасной правда, я хочу её знать. Кто мой отец?» Даже в  наступившей тишине голос Гулама был еле слышен: «Ахмад Шах Каджар, Ваш дядя и родной брат Вашей матери.»

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ.
ОПЕРАЦИЯ «ПРИНЦЕССА».


В оперном театре было шумно. Рйхсминистр  фон Риббентроп в сопровождении двух очаровательных дам выглядел элегантно и несколько самодовольно. Зрителей уже во второй раз приглашали в  зал: требовалось освободить фойэ в ожидании приезда канцлера Адольфа Гитлера.

Не успели выключить хрустальные люстры и закрыть двери в зал за последним зрителем, как директор театра подошёл к Риббентропу: «Фюрер только что подьехал». Адольф Гитлер вошёл  в театр и  быстрым шагом направился в сторону министра иностранных дел. Пожав руку фюреру, Риббентроп познакомил его с  юной принцессой: «Мой фюрер, имею честь представить Вам мою личную гостью, её Высочество принцессу Ирана, госпожу Ширин Каджар.»

Адольф Гитлер слегка коснулся губами протянутой ему руки и в его глазах все заметили искорки: «Добро пожаловать в Германию, милая принцесса. Вы можете расчитывать и на моё покровительство.» Затем фюрер, извинившись перед дамами, увёл своего министра  в сторону правительственной ложи: «Сталин явно хитрит.  Он, видите ли не может вырваться из Кремля для визита в Германию. Не верю ни одному его слову. Но нам нужно договориться с ним. Тебе придётся лететь в Москву.»

Риббентроп остановился у дверей ложи: «Я готов лететь хоть к самому черту. Но только в августе.» Адольф Гитлер перебил его: «Ни в коем случае! В конце сентября, не раньше! Мне нужно завершить дела в Польше и закрепить демаркационную линию.»

Самолёт с немецкой делегацией во главе с рейхминистром Иоахимом фон Риббентропом вылетел из аэропорта Темпельхоф в 9 утра  27 сентября 1940 года. Министра сопровождали не только официальные лица, но и личный секретарь Магда фон Риббентроп и консультант по Ближнему Востоку Ширин Каджар.

В 11 часов спецсамолёт  «Гренцмарк» приземлился в Кенигберге. У трапа делегацию встречал гауляйтер Восточной Прусии  Кох. Он поспешил обрадовать рейхсминистра доброй новостью:
«Дорогой Иоахим, поздравляю: только  что Варшава капитулировала!»  И тут же предложил пообедать. За обедом министр поднял тост за Германию: «Это хороший знак накануне моих важных переговоров в Москве.»

На борт лайнера Риббентроп поднимался уже слегка затуманенным. Он обратил внимание, что Ширин, сидевшая справа от  него, не отрывала своего огненного взгляда и ловила каждое его слово. Закрыв за собой тканевую ширму, он усадил Ширин в кресло и уселся рядом с ней: «Вы сегодня выглядите особенно пикантно, дорогая. Могу ли я расчитывать на Вашу благосклонность в Москве, до начала моих нелёгких переговоров со Сталиным?» 

Ширин опустила глаза : «Я бы  хотела быть с Вами предельно откровенной. Мне кажется, будет крайней несправедливостью, если наши чувства ранят Магду. Она мне далеко не безразлична.» Иоахим поцеловал её руку: «Вы -  само волшебство! Обещаю исполнить Вашу святую волю.»

Второй визит Риббентропа в Москву отличался от первого даже оформлением аэропорта: Магда спускающаяся вместе с Ширин вслед за министром обратила внимание на множество германских флагов со свастикой. По просьбе Риббентропа делегацию вновь разместили в здании бывшей дипломатической миссии Австрии.

Риббентроп сразу пригласил Магду и Ширин в огромную спальню: «Чувствуйте себя, как у себя дома. Мы с вами проведем здесь две исторические ночи.» Затем он посмотрел на часы: «Встреча со Сталиным и Молотовым назначена на 10 часов вечера. У нас вполне достаточно времени чуточку побаловаться под душем.»

Проводив дам в  ванную, Иоахим  вызвал к себе Шулленбурга: «Через час пригласите Хильге и Гауса в  оффис на первом этаже. Мы набросаем основные акценты, обозначенные фюрером.»

Когда Иоахим  вошёл  в предбанник, он замер в изумлении: Магда и Ширин были так увлечены взаимными ласками, что ему захотелось дольше насладиться этой необычной для Германии тех лет картиной.  Риббентроп, разумеется, был наслышан о распространении лесбийской любви в Европе, особенно в скандинавских странах. Но ему ещё ни разу не посчастливилось стать живым очевидцем. И тем более, участником столь соблазнительной оргии.

Дамы между тем были так возбуждены, что даже не замечали его присутствия за стеклянной перегородкой. Иоахим понял, что его стойкости приходит конец. Белокурая немка и жгучая брюнетка из Персии изображали такой редкий контраст, что даже изощрённый ловелас не смог бы удержаться от соблазна прикоснуться  к этой сказочной идиллии.

Они ещё долго продолжали ублажать друг друга в  постели. Иоахим, вдоволь насладившись, успел заметить, что  коллеги ждут его вот уже пятнадцать минут.

Между тем, Сталин вызвал к себе Судоплатова в 9:30 вечера: «Ну, рассказывай, чем нас удивит сегодня  Риббентроп?» Полковник положил перед Сталиным несколько фотографий. На трёх из них можно было четко прочитать рукописные тезисы будущих переговоров. Другие были интимного характера.

Сталин улыбнулся: «Кто так отличился? Неужели твои разбойники?»  Судоплатов покачал головой: «Немцы так плотно прикрыли свои тылы, что моим ребятам никак бы это не удалось. Это работа нашего нового агента» Сталин удивился: «Принцесса? Но она же ещё ребёнок! Молодэц!»

Встреча началась ровно в 10  в одном из кремлёвских кабинетов.  Иосиф Сталин крепко пожал гостю руку : «Добро пожаловать, господин Риббентроп. Уверен, что правительство Германии, как и мы, готово к подписанию Договора о дружбе. Садитесь. И прошу изложить точку зрения канцлера Германии Адольфа Гитлера».

Выслушав Риббентропа внимательно, Иосиф Сталин спросил у Молотова: «Как ты думаешь, кто из нас будет отвечать?»  Вячеслав Молотов категорически обозначил: «Ты это сделаешь лучше меня.»  Сталин открыл поданную ему папку и вытащил из неё напечатанный  на двух языках  советский проект Договора . В нём были отражены все пункты, которые Риббентроп обсуждал со своими коллегами два часа назад. К ним были добавлены абзацы, которые отражали интересы Москвы.

Вкратце обсудив основные параметры передела Европы на зоны интересов, делегации двух стран проголодались окончательно. Ужин был накрыт в соседней комнате. За столом сидело всё руководство СССР: Ворошилов, Каганович, Микоян, Берия, Булганин, Вознесенский и другие менее значимые фигуры. Были приглашены и три дамы: Полина Жемчужина, Магда фон Риббентроп и Ширин Каджар.

Сталин усадил Риббентропа справа от себя, рядом с Полиной Жемчужиной.  Иоахим чуть не поперхнулся: это была та самая дама, фотографию которой прислал ему Генрих Гиммлер с предупреждением: «Сталин захочет уложить её в твою постель».

Ему стало смешно. Тем не менее, он вежливо подвинул стул и поцеловал ей руку.Магда фон Риббентроп села рядом с Лаврентием Берией, а юная принцесса Ширин Каджар – слева от Сталина.

Первым произнёс тост на правах хозяина Иосиф Сталин. Тост был за здоровье рейхсминистра, но закончился здравицей в честь фюрера и Германии. Лаврентий Берия нагнувшись к уху Магды фон Риббентроп  якобы пытался синхронно переводить вождя. Но его знаний немецкого хватило лишь на фразу: «Вы бесценны для нас. Берегите себя.»

В ответном слове Риббентроп углубился в недавнюю историю отношений СССР и Германии, вспомнил о первом визите и о Договоре о ненападении. Затем долго излагал взгляды фюрера на новую Европу. Провозгласил несколько комплиментов в адрес Сталина.

Сталин между тем, пригнув голову, внимательно слушал, якобы   перевод с немецкого из уст принцессы Ирана. Правда, слышал он складный шёпот о другом: «Моё сердце осталось там, надеюсь, быть полезной вернувшись домой, в Тебриз.» Сталин пригубил вина и ответил: «Благодарю Вас  за блестящий перевод. Вы многогранно одарены, принцесса. И я не сомневаюсь, что Вам предстоят большие успехи и исполнение всех желаний.»

Двадцать девятого сентября в час ночи состоялась заключительная фаза переговоров. Риббентроп из кабинета Молотова связался с Берлином и доложил Гитлеру о достигнутых договорённостях. Договор был подписан без десяти минут пять утра. К нему были приложены известные карты, украшенные автографом Сталина  и Риббентропа.

В 9:30 в Кремль приехала Магда. Отведя министра в сторону, она шепнула: «У нас проблема: в двух метрах от нашей резиденции московская милиция обнаружила тело застреленной принцессы Каджар.»

Риббентроп побледнел  и опустился в кресло: «Что им известно о причинах убийства?» Магда налила ему коньяка: «Возьми себя в руки. Предположительно – это тайные агенты Шаха Реза Пехлеви. Но я думаю, в интересах Германии, и твоих личных интересах не предавать это широкой огласке. Это было ошибкой – привезти её с собой в Москву в составе правительственной делегации.»

Риббентроп выпил залпом и спросил: «Надеюсь, тебе удалось уладить это с местной милицией?» Магда многозначительно опустила веки. В 12:40 делегация Германии во главе с Риббентропом вылетела в Берлин.

Иосиф Сталин в это время уже находился на ближней даче. Подойдя к  только что уснувшей Ширин, он нежно, по-отечески укрыл теплым одеялом её упругие ягодицы, и тихо закрыл за собой двери.

Алевтина Петровна столкнулась с ним в дверях рабочего кабинета и тихо спросила: «Во сколько обед-то  накрывать, Хозяин?»  Сталин посмотрел на часы и сказал: «Думаю, раньше чем через час наша принцесса не проснётся.»

На столе лежал свежий номер газеты «Правда». На первой странице была фотография трупа, укрытого мешковиной. Заголовок кричал: «Убита и ограблена принцесса Каджар.»


ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ.
НАЧАЛО БОЛЬШОГО ПУТИ.


С началом Второй мировой войны интересы Сталина и Черчилля в Персии почти совпали: оба были кровно заинтересованы в ликвидации там  германских очагов разведки.

Вторжение в Иран началось в конце августа и в течении первой же недели иранские войска были деморализованы и начали сдаваться в плен. Когда Красная армия в середине сентября вошла в Тегеран, Шах Реза Пехлеви отрёкся от престола. Сталин оказался проворней английского премьера и посадил на освободившийся трон сына Шаха – Мохаммеда Реза. Этот молодой человек ещё с юных лет был под опекой советской разведки. Правда, в ряды комсомола не вступал.

А теперь перенесёмся в соседний с Ираном Советский Азербайджан. Старший следователь бакинской прокуратуры  Калантаров Феликс Ервандович был на особом счету: коллеги знали, что его плотно опекает  Мир Теймур Мир Ягубов, недавно возглавивший Совет Министров. Феликсу поручали раскрытие наиболее шумных, так называемых «газетных»  преступлений.

Успех следователя заслуженно разделяла его супруга: молодая и привлекательная бакинская   портниха Диана. Она самолично готовила ему завтрак, отглаживала костюмы и чистила обувь. Именно поэтому Феликс Ервандович, в свои пятьдесят восемь  выглядел подтянутым и счастливым членом ВКП(б).

Утро вроде не предвещало ничего необычного. Покончив с двумя крутыми яйцами и бутербродом с маслом, пригубив горячего чая, Феликс потянулся было за галстуком. Но Диана вовремя подбежала и сама надела ему на шею коричневый в горошек: «Я видела сон: тебе предстоит важная встреча.» И выразительно закатила свои голубые глаза к потолку.

Не успел Калантаров войти к себе в кабинет, как раздался телефонный звонок. Помощник Мир Ягубова был предельно краток: «Предсовмина ждёт  к десяти.»  Феликс  тут же вспомнил про сон супруги: «Во даёт! Даже во сне!»

Председатель Правительства  жестом пригласил сесть, а сам продолжал что-то писать. Через минуты две поднял глаза и стал рассматривать Феликса так внимательно, будто видел впервые: «Всегда поражаюсь твоему вкусу, шан дга (сукин сын – арм.). Ты умеешь мастерски подбирать галстуки к  костюмам.»

Феликс только сейчас заметил, что у Мир Ягубова точно такой же темно-коричневый галстук в горошек. Они обменялись взглядами и улыбнулись. Калантаров погладил свой: «Просто совпадение, Теймур Алекперович. Не подумайте, что я...»

Вошла Карина, секретарша с чаем: « У меня сахар кончился. А следующий паёк только в понедельник.» Мир Ягубов театрально развёл руками и обозначил для ушей следователя прокуратуры: «Что поделаешь? Идёт война. Весь советский народ испытывает трудности.» И сразу же перевёл взгляд на крутые бёдра уходившей Карины.

Подождав, когда женщина выйдет, он протянул несколько фотографий: «Ты знаешь этого старца Мир Мовсума из крепости, его в народе назыают «Эт-ага». Нам уже из Москвы звонят по его поводу. Надо разобраться. Говорят, его снабжают получше, чем работников Кремля. Обрати внимание на эту посетительницу.»

Феликс взял в руки снимки: «А что я могу  сделать с ней?  Это же тёща самого товарища...» Мир Ягубов поднял вверх указательный палец: « Вот именно! Очень аккуратно. Без шума. Нужно проследить. Это ЕГО приказ лично! Но докладывай мне!»

Выждав паузу, он достал из ящика стола ещё одно фото. На нём был молодой лейтенант МГБ в гражданском костюме. «Это Гейдар Алиев. Его совсем недавно взяли на работу. Он мне нужен, как на рентгене. Ему скоро предстоит побывать с заданием в Тегеране». Феликс Ервандович сразу узнал его: « Это жених дочери секретаря ЦК, недавно  Наркомздрава....Азиза Алиева.» Затем понизил голос до шёпота: «Говорят, и с женой его тоже... крутит.»

Мир Ягубов покачал головой: «Мир перевернулся. Ни к кому доверия нет.» Спустя секунду с хохотом добавил: « Даже своему галстуку».
 
Парикмахер Гулам Бэрбэрьян имел такое богатое прошлое, что был под колпаком у нескольких мировых разведок. Но тем не менее, вёл скромный образ жизни бакинского парикмахера.

Он  встретил своего постоянного клиента вежливо и без удивления: Феликс Ервандович всегда стригся у него строго по вторым средам каждого месяца в обеденный перерыв в час дня. Покончив с ритуальной стрижкой и бритьём, Гулам встряхнул остатки волос с шеи клиента и заметил: «Жду Вас в следующий раз, товарищ  Калантаров». Феликс  раскрыл портмонэ и протянул мастеру  купюру. Гулам отсчитал ему сдачи. И как бы нечаянно всучил небольшую записку.

В записке сообщалось, что к больному дяде Амаяку скоро отправится некий пионер Тимур. Дядя Амаяк просит передать  сердечные таблетки. Прочитав записку в машине, Феликс Ервандович, сжег её, а затем обратился к шофёру: «Отвези меня домой.»

У входа в подьезд  на Кантапинской улице была припаркована знакомая ему машина из гаража Совмина.  Феликс Ервандович  поднимался не спеша: чтоб не застать уважаемого гостя врасплох. Не стал открывать своим ключом -  нажал на звонок.

После продолжительной паузы дверь открылась и Диана застёгивая халат, впустила мужа с удивлением: «Почему так рано? Что-нибудь случилось?»  Феликс  вежливо пропустил выбегающего с раскрытой ширинкой  шофёра Аскера. Подождал терпеливо. И только потом вошёл и обьяснил: «Есть срочное задание, матах. Не терпит отлагательств.»

Они уединились на балконе, выходящем на безлюдный переулок. Показал ей фото молодого человека: «Он скоро поедет в Тегеран. Есть шифровка, которую тебе надо  срочно зашить ему в пальто.В воротник.»

Диана внимательно посмотрела на фото: « Я знаю его. Он к Лейле-ханым приходит по пятницам. А к дочери Зарифочке - по вторникам. Но ты же понимаешь, для того чтобы зашить что-то в пальто, надо сначала его раздеть.» Феликс взял жену за подбородок и прошипел: «Можно подумать, Аскер-джан пять минут назад лежал у тебя в постели в пальто!»

Старший майор Госбезопасности Емельянов, первый зам. МГБ внимательно изучил личное дело оперуполномоченного  Гейдара Алирза оглы Алиева. Вся биография умещалась на полстраницы: родился, учился, не служил, не владеет, холост.

Закрыв папку, он спросил у опытного кадровика: «Эюб Алекперович, в чём секрет этого молодого повесы? По чьей рекомендации он попал к нам? Почему, - не на фронт?» Керимов раскрыл портсигар, предложил начальнику табачку: «Угощайтесь, Степан Фёдорович: очень ароматные, из Европы.» Емельянов вытянул сигарету, прикурил и продолжил: «Похоже, этот сукин сын тоже из Парижа. Или, может племянник Черчилля?»

Керимов оценил сарказм: «Нет конечно. Но за него хлопотали важные люди. Правда, не короли. Но приближённые.» Емельянов посмотрел на Керимова выжидающе. Кадровик покашлял в кулак и осторожно сообщил:  «По моим данным, жена Молотова, нарком Жемчужина.  Сводный брат сосунка женат на её двоюродной сестре.»  Емельянов пытливо посмотрел на Керимова: «Они что обе сошли с ума от него?»

Керимов ухмыльнулся: «Думаю, одна из них точно: Мария Исхаковна  Алиева. Кстати , наш  агентпо кличке  «Пионервожатая». Багиров сам её вербовал ещё в 20-х. Муж Алиашраф с первых дней на фронте. Бабе нужна поддержка.»

Емельянов не стал дальше вникать в детали: «Ладно, вызови  ко мне. Лубянка просит найти  «связника» для своего агента в Тегеране.Своих видать не хватает.  Пусть этот спец по юбкам покажет на что способен там.»

Через 10 минут скрипнула дверь и с порога раздался неуверенный голос: «Оперуполномоченный Алиев прибыл по Вашему приказанию.» Емельянов жестом пригласил его сесть: «Ну здравствуй, герой. Давай без церемоний. В управлении разведки ознакомься с заданием. Хочу лишь тебя предупредить: головой отвечаешь за его выполнение. У тебя лишь два дня на сборы. Предупреди родных, что едешь в Ленинград на краткосрочные курсы. Есть вопросы?» Молодой лейтенант вскочил  и почти крикнул: «Никак нет, товарищ первый замнаркома!»

После двухчасовой беседы в Управлении, Гейдар Алиев на крыльях полетел к дому, расположенному на Приморском бульваре:был как раз вторник и надо было попрощаться с Зарифой. Дверь открыла мать, Лейла-ханым: «Мой красавец!» Поверх военной формы на нём было лёгкое серое пальто.

Она сразу повела его на кухню: «Раздевайся, садись, сейчас накормлю,  заварю чай. Как тебе подходит военная форма! Можно с ума сойти!» Она сложила пальто на стуле, прижалась к нему и поцеловала. Гейдар почувствовал прилив крови. И не только в голову: «А где Зарифа?» Лейла-ханым ещё сильнее сжала его бёдра: «В институте. Будет через час.» 

Он потянул её в сторону спальни. Но она остановила: «Нет-нет, джаным. Мы не успеем. Я с минуты на минуту жду свою портниху. Если бы то хоть предупредил...могла бы отменить.» И действительно: раздался дверной звонок. Лейла-ханым чмокнула в щёчку: «Давай завтра ...поедем на дачу...я сама так соскучилась.» Её рука скользнула к его ширинке. Удостоверившись в  готовности, она усадила его за стол: «Садись. Портниха ненадолго. А скоро и Зарифа вернется. Я схожу за Гюлей в школу. Побалуетесь.»

Диана Калантарова уже несколько лет обшивала бакинских элитных дам. Но с женой министра здравоохранения Лейлой-ханым у неё были особые отношения: их связывал интерес к домашним солениям-варениям.И сегодня прямо с порога она воскликнула: «Дорогая моя, я сто лет не пробовала твое вишнёвое варение.»

Лейла-ханым представила гостей: «Это мой...почти что  зять, Гейдар. А это моя волшебница  Диана.»  Гостья улыбнулась несколько истомно: «Очень приятно, молодой человек. У Вас отменный вкус: Зарифочка просто прелесть.»  Потом жеманно посмотрела на хозяйку: «Вам повезло и с красавицей-тещёй. Попали в точку!»

Диана подвинула стул, взяла в руки пальто и села: «Это наверное, Ваше? Ничего если я его повешу на вешалку?» Гейдар поднялся: «Не беспокойтесь,  я сам.» Но Диана вдруг рассмотрела воротник на пальто: «Сейчас в Европе в моде каракулевые воротнички.  Могу Вам пришить почти задаром.»

Лейла-ханым опередила Гейдара: «Ой, Дианочка! Ты прочитала мои мысли. И не беспокойся о цене: ты же меня знаешь.» Гейдар попытался возразить: «Дело в том, что я послезавтра уезжаю на курсы в Ленинград.» Диана тут же успокоила его: «Господи боже мой: поедем ко мне и я Вам его верну через пятнадцать минут.»

Глупо было отказываться от услуг такой очаровательной портнихи. Внизу их поджидала черная «Эмка» из гаража Совмина. Через 20 минут они уже под руку входили в квартиру по улице Кантапинской. Диана с видом деловой женщины не стала откладывать в долгий ящик: «Персик мой, муж вернётся утром. Не спеша прими душ, а я быстро пришью тебе воротник. У меня не только золотые руки, но самые нежные поцелуи.»

Гейдар выходил от Дианы в пять утра: сонный, утомлённый, но с каракулевым воротником на сером пальто. Из окна его взглядом провожал следователь прокуратуры Калантаров. Убедившись, что задание выполнено, он прилёг к тёплой спине жены.

Тегеран встретил шумными площадями, пёстрыми торговыми рядами и множеством советских и английских шпиков. В форме и без.  Несмотря на оккупацию, иранцы практически этого не замечали. Другое дело, ираночки – они были этому несказанно рады.

Гейдар восстановил в памяти карту квартала в восточной части и быстро нашёл публичный дом, скрытый под вывеской бани «Халал». Его встретил старик и вежливо спросил: «Чем могу тебе служить, ага?» Гейдар протянул ему черно-белую открытку с видом на Эйфелевую башню. Старик скомкал открытку и проводил вниз по лестнице в подвал.

Пройдя по тёмному коридору, он попал в помещение наполненное паром. В окружении трёх голых девиц сидел мужчина средних лет с чёрной бородой и усами. Это был резидент советской разведки Амаяк Лорян, он же турок Ибрагим Годжа оглы и  он же Альфред Смит, владелец модного бутика.

Передав резиденту пакет с сургучной печатью, Гейдар собрался было попрощаться. Но Амаяк с улыбкой остановил его: «Куда спешишь, акбер-джан?Раздевайся и присоединяйся: я один с ними всё равно не справлюсь.»

Одна из девиц сняла с него пальто и проводила в соседнюю комнату перекусить. Амаяк аккуратно повесил пальто на крючок вешалки и последовал за гостем.


ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
СТРАСТИ НЕ ЗАВИСЯТ ОТ ВЛАСТИ.

Ева  с нежностью помогла Ольге застегнуть новенький бюстгальтер. Он удачно подчёркивал форму груди мировой кинозвезды. Прислонилась к её спине, обняв руками бюст, которому чуточку завидовала: «Постарайся свести его с ума. Но имей ввиду: через два часа у него важное совещание».

Ольга улыбнулась своему  отражению в зеркале: « Ухожу от тебя,  не остывшей. И в этом только ты виновна.»  Повернулась к ней лицом . Их губы сплелись, чтобы языки смогли попрощаться. Ольга с упрёком добавила: «Ты  забыла рассказать о той ночи, когда он у тебя взрывался два раза подряд.  Неужели  ты его возбудила какой-то похотливой фразой? Говорят, мужчины это обожают.»

Ева сняла с вешалки новый комплект белья. Это была короткая шелковая сорочка на бретельках и такие же трусики-панталоны лилового цвета. Надев  на себя, она не забыла повернуться спиной   и выставить попку,чтобы она смогла прочесть на холмиках ягодиц  её инициалы "E.B.": «Он прислал мне это позавчера. Просил не надевать без него. Но ты же меня, шалунишку, знаешь: хочу удивить тебя первой.»

Ольга провела рукой по ткани: «Фешенебельно сидит на тебе, крошка. Как жаль, что мне надо уходить.» Ева прошла вслед за ней к выходу: «Второй раз он кончил не от фразы. Ты не поверишь: дверь была открыта и неожиданно вошёл  Гюнтер. Присутствие свидетеля его так возбудило, что он получил второй оргазм.»

Проводив Ольгу, Ева вернулась в спальню и подошла к переговорной трубке. Это была внутренняя связь с обслуживающим персоналом. «Гюнтер, позаботься, чтобы нам никто не мешал и поднимайся. Я изнемогаю.»

Через две минуты вошёл   юный гигант с аккуратно уложенной белокурой головкой. Он нёс фужер  с холодным клюквенным соком и протянул его своей хозяйке. Ева чуточку пригубив,  отложила сок в сторону, медленно растегнула ему  ширинку, обнажила "тигрёнка" и прижалась к нему губами  с шёпотом: «Во мне кипит вулкан, малыш. И только ты способен с ним справиться.»

Автомобиль с  Ольгой притормозил на Вильгельмштрассе  точно в час тридцать после полудня. Молодой офицер службы безопасности помог ей выбраться из машины и проводил на второй этаж того крыла, где располагались жилые помещения.

Адольф встретил её у  дверей спальни. Элегантно поцеловав руку, пригласил присесть на маленький диван возле окна. «Ты выглядишь изумительно. Впрочем, как всегда.»  Присел на подлокотник и провёл рукой по её уложенным локонам.

Ольга прижалась щекой к его ладони: «В этом обвиняется мой фюрер. Ты меня возвёл в ранг желанной женщины. А это обязывает меня сводить  с ума. Желательно, постоянно»

Адольф не мог скрыть своего волнения. Его глаза заблестели от предвкушения  высшего блаженства.  Ольга чувствовала состояние его души лучше, чем другие женщины.  Ева была слишком горда, чтобы проявлять инициативу первой. Между тем, Адольф ожидал от своих самок именно этого.

Вошла Грэтта, молоденькая служанка,  с небольшим столиком на колёсах и встала в ожидании знака хозяина. Адольф продолжал сидеть на подлокотнике дивана, не обращая на неё внимания. Ольга вспомнила сразу: присутствие обслуги – теперь уже важная часть  сексуальных игр.

Не отрывая  взгляда от его лица, она раслабила ему ремень, растегнула ширинку и вошла  тёплой ладонью в святая святых  Третьего Рейха.  Она прекрасно знала, что размер  вряд ли может кого-либо  удивить , и поэтому не стала испытывать любопытство Грэтты: максимально  приблизила свои губы для встречи с «мизинчиком». Так они с Евой прозвали самую чувствительную точку Германии.

Ольга слышала, как дыхание Адольфа участилось. И была вроде бы готова к тому, что вот-вот её наградят арийским соком. Но маленький негодник  не очень спешил подрасти. Брюки повелителя Германии спали. Фюрер стоял в серых кальсонах,  откинув голову назад и прикрыв веки.

Его ягодицы задрожали под рукой Ольги. Гретта  боялась шевельнуться. От напряжения её невероятно большой бюст стал ходить ходуном.  Это не ускользнуло от Адольфа: его рука  разорвала на ней кофту, и Гретта дрожащей рукой преподнесла хозяину лояльный к  рейхканцлеру розовый сосок. В ту же минуту Ольга почувствовала  извержение  избалованного шалунишки.

Выпив апельсинового сока и проглотив пару ложек кремового торта, канцлер поправил рукой свою причёску, проверил ширинку, подтянул китель и согнул левую руку для своей дамы.

Ольга мельком успела посмотреть на себя в зеркале, стёрла следы любви, осталась довольна, взяла под руку фюрера и шепнула на ухо: «Он сегодня был бесподобен, мой гигант!» Адольф взглядом оценил комплимент, и  они вдвоём вошли в длинный зал совещаний.

Генералы и высшие офицеры резко вскочили и вскинули руки в приветствии. Риббентроп первым подскочил к Ольге, поцеловал руку: «Фрау Чехова, в нашем древнем языке нет слов, которые были бы достойны Вашей красоты.» Он переглянулся с фюрером на всякий случай: не перебрал ли? Тот выглядел более, чем довольным.

Ольга поблагодарила министра иностранных дел: «Как поживает моя любимица Магда? Скажите ей, что я безумно соскучилась по ней. И кстати, приготовила турецкий  сюрпризЮ о котором она просила.»

Риббентроп,  подчиняясь взгляду Гитлера, взял на себя обязанность довести даму до автомобиля. Спускаясь по лестнице, он успел сообщить ей, что Магда собирается скоро во Францию с особым заданием. «Но она непременно заглянет к Вам перед отьездом.»

После совещания Гитлер попросил Риббентропа задержаться. Они отошли в дальний угол зала. Риббентроп решил сделать шефу комплимент: «Ваша краткая речь завтра же поднимет наши войска на  очередные свершения, мой фюрер. Вы  просто гениальны.» Адольф Гитлер  хитро улыбнулся: «Открою тебе маленький секрет , мой друг. Перед каждым важным совещанием  я обязательно должен получить оргазм.Это поднимает мои мысли выше Европы. И не только мысли.»

Пригубив шампанского, он спросил: «Как идёт подготовка к встрече с посланником Сталина?»  Риббентроп перешёл почти на шёпот, хотя в зале уже никого не было: «Я решил отправить на переговоры своего советника, старого пройдоху Петерса Клауса.При любом исходе если будет   необходимо мы сумеем избавиться от него без шума . На всякий случай отправляю с ним и Магду: для контроля и гарантии.» 

Фюрер задумался. Затем повернувшись к окну,  стал рассуждать вслух, сам с собой: «Грузин вряд ли согласится на мои условия. Но мне важно узнать ход его мыслей.»

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ.
ОЖЕРЕЛЬЕ.


К началу 1942 года дела на фронте стали чуточку выправляться. Москву сумели отстоять. Иосиф Сталин, всё ещё находившийся в некоторой неуверенности в скором открытии второго фронта, решил выйти на Гитлера и предложить ему перемирие на взаимоприемлемых условиях.

Идея держалась в строжайшем секрете: о ней знали лишь Молотов, Берия и Судоплатов – руководитель Особой Группы. По его рекомендации было принято решение подобрать для ведения переговоров малоизвестную в стране личность. Правда,  с достаточно высоким для немцев статусом.

На эту роль Берия предложил  Азиза Алиева, члена военного Совета 47-й армии, дислоцированной в Тегеране. Он как  нельзя лучше подходил на эту весьма рискованную роль. В случае нежелательных утечек или провала операции, его легко могли включить в список врагов народа. Мир Джафар Багиров  был предупреждён. И даже воодушевлён: избавлялся, даже если и временно, от серьёзного соперника.

Своё сорокапятилетие секретарю ЦК Азизу Алиеву довелось встречать в Тегеране. Он находился там уже несколько месяцев по специальному заданию.  Супруга Лейла-ханым не могла сопровождать мужа потому что шла война, и дети нуждались в её опеке. Но она знала, как издалека приятно поздравить  мужа с днем рождения.

За два дня до наступления нового года Лейла-ханым проводила к нему его любимую падчерицу, свою дочь от первого брака Латифу. Ей не пришлось долго её уговаривать:  Латифа давно ждала падения крепости.

Лейла-ханым позвонила в Тегеран: «Ты никогда не умел следить за своим питанием. Латифочка постарается, чтобы ты ел вовремя,  вкусно и полезно.»  Азиз был обезоружен: «Ты мой бесценный...диетолог. Наши мысли и желания всегда совпадают.» Латифа выхватила трубку: «Встречай свою джаночку!»

Уже на вокзале, провожая дочь до купе, Лейла-ханым предупредила: «Только пожалуйста, без фокусов». Опустила в её сумочку внушительную  пачку английских презервативов: «Ты не представляешь, с каким трудом я их достала. Имей это  ввиду!» Латифа стыдливо отвернулась . Затем произнесла то, что она долго носила в себе: "Мне скоро уже тридцать, мама. Мои ровесницы уже готовятся стать бабушками. Ты сама меня родила в семнадцать."

Лейла-ханым строго посмотрела: "Разве я против? Выходи замуж и рожай! Только не от моего мужа, детка. И разговор на эту тему исчерпан."  Но материнское сердце не хотело расставаться  с обидой. Она протянула ей бархатную коробку с украшениями: "Это тебе. И помни: ты мне обещала."

Новогодняя ночь в Тегеране прошла в кампании нескольких друзей из Москвы и Баку. Заодно отпраздновали и день рождения Азиза Мамедовича, который приходился на 1 января нового 42- го. Всю ночь именниник танцевал со своей очаровательной падчерицей . Латифа позволила себе выпить три бокала вина по такому случаю и выглядела игривой, избалованной ... любимицей. Время от времени  целовала папусю в щёчку и неустанно шептала: «Хочу тебя.»

Они еле дождались , когда к трём часам утра проводили последних гостей. Кувыркались  до  самого утра. Причём, она настолько потеряла рассудок, что вспомнила о презервативе лишь на  утро.

Азиз  выглядел расстроенным: «Как же ты могла не напомнить мне?»  Латифа подсела к нему на колени, чмокнула в щёчку и промурлыкала: «Ты же знаешь, как я не люблю эти резиновые штучки. Мои губки хотят обладать твоим сокровищем  в натуральном виде.» Затем, чтобы окончательно успокоить  добавила: « Не надо переживать: опасные дни у меня давно позади.»

Зазвонил телефон. На проводе был заместитель МГБ Емельянов: «Азиз Мамедович, не хотел Вас беспокоить. Но пришлось. Произошло убийство. С   уличного балкона  собственной квартиры , с высоты третьего этажа сброшен обгоревший дотла труп известного ювелира Теймура Велибекова.  В ходе предварительного следствия удалось выяснить, что за день до происшествия Ваша супруга посещала его на дому с намерением купить дорогой комплект: колье и серьги с бриллиантами.»

Азиз  присел на край кровати: «Ну и что с этого? Вы что подозреваете мою супругу  в убийстве?». Емельянов тут же успокоил его: «Разумеется нет. Но дело в том, что серьги она забрала с собой, а ожерелье, якобы, отложила: по цене не договорились.» Потом после паузы Емельянов добавил: «Я собственно говоря, звоню Вам, чтобы Вы были в курсе. На случай проверки из Москвы.»

Латифа сидела перед зеркалом полунагая и расчёсывала свои длинные локоны.  Азиз положив трубку, подошёл к ней сзади. У Латифы на шее сверкало бриллиантовое колье. Он дрогнувшим голосом  спросил: «Откуда у тебя это?»  Латифа таинственно прешептала: «Взятка.» Потом добавила: «Твоя благоверная, моя мамочка,  подарила это ожерелье перед самым отьездом. И взяла с меня слово, что не вернусь домой беременной».

Азиз молча поплёлся в сторону ванной, не в силах сконцентрироваться на предстоящей встрече с представителем английской миссии. Латифа хотела было последовать за ним, зная о его слабости к утренним оральным ласкам. Но тут вновь зазвонил телефон и любопытство взяло вверх. 

Звонила сестра  Зарифа из Баку: «Латя, привет. Позови пожалуйста к телефону папулю: хочу поздравить его с днём рождения.» Латифа услышала шум воды, доносящийся из ванной: «Детка,папа только что зашёл под душ. Я ему обязательно передам.»
 
Глава английской миссии явился на встречу минута в минуту. Азиз Алиев предложил: «Чай, или кофе?» Мистер Роберт Фокс поблагодарил: «Спасибо, я люблю чай. У нас в Англии в это время дня любят устраивать чаепитие.»

Азиз подозвал официанта и заказал небольшой чайник чая. Затем обратился к собеседнику: «Этим англичане мало, чем отличаются от азербайджанцев. Правда, мы пьём чай 24 часа в сутки за всю Англию.»

Посол оценил юмор улыбкой. Затем открыл небольшой саквояж и вытащил оттуда конверт с двумя печатями: «Это может заинтересовать Вашу разведку. Считайте, что это подарок  господину Сталину.»

Получив таинственный пакет из Ирана, Емельянов повертел его перед глазами. Но так и не решился  вскрыть:он был предназначен Лубянке. Набрал Судоплатова: «Павел Анатольевич, это Емельянов из Баку. Получил странный пакет из Тегерана. Азиз Алиев передал на словах, что он может представлять интерес  для товарища Сталина. Какие будут распоряжения?»

Судоплатов не ждал никаких сюрпризов от англичан. С ними у него была налажена надёжная связь.  «Вскройте его, Степан Фёдорович.» Затем поняв нерешительность бакинца, добавил «Под мою  ответственность.»

В конверте было несколько фотографий. На них был покойный ювелир Теймур Велибеков и его мать Зейнаб-ханым. Но судя по всему, он был жив и разгуливал по Европе. Судоплатов выслушал коллегу и подвёл итог разговору: «Ясно, что это резиденты германской разведки. И у них есть «друзья» в Баку. Поручите следствие грамотному контрразведчику.»

Теймур Велибеков был отпрыском известной семьи. Его прадед, полковник царской армии, был в свое время удостоин чести служить при Екатерине  и получил от неё дворянский титул. Дед был купцом первой гильдии. Отец, провёл  в Париже три года, вернулся в Баку с дипломом ювелира . Теймуру было всего лишь 10 лет, когда семье пришлось вновь уехать во Францию: большевики не оставляли шансов для беззаботной перспективы Велибековых.

Но в  конце тридцатых Теймур воспользовался обращением Советского правительства к белой эммиграции и вернулся к себе на Родину. Поселившись с матерью Зейнаб в небольшом доме в квартале ювелиров , Теймур открыл мастерскую на первом этаже .

Вскоре сумел сколотить широкий круг постоянных клиентов. Благо бакинцы во все времена ценили золото и драгоценные камни. Ни одна свадьба, даже у бедных, не обходилась без украшений. Статный вид, изысканные манеры и французское прошлое сделали Теймура модным и востребованным ювелиром. Перед ним открылись двери самых элитных домов молодой советской аристократии.

Лейла Алиева заказала ему перстень в виде византийской короны: он был предназначен Первому Секретарю Багирову по случаю дня рождения. Спустя пару недель Теймур пригласил : «Перстень готов, Лейла-Ханым». Её встретили не только по-царски, но и многообещающе.

Она сразу поняла, что задержится у изящного и благородного ювелира дольше, чем позволяют приличия. Далеко за полночь машина привезла их на дачу. Всё происходило будто во сне. Теймур был настолько обходителен, что ей пришлось взять инициативу на себя. Он уехал в четыре утра. Лейла, проснувшись нашла бархатную шкатулку с изумительной красоты ожерельем. Но никак не могла вспомнить, где оставила свой шарфик.

В понедельник у неё состоялся телефонный разговор с каким-то Емельяновым из МГБ. Обнаружили сгоревший дотла труп ювелира Теймура Велибекова: «Ваша машина была у его дома за день до гибели. Мать покойного  уверяет, что он продал Вам перстень и ожерелье.»  Лейла прервала разговор: «Это полный  бред! Шофёр привёз мне перстень, за который я уплатила. Никакого ожерелья не было и в помине.»

Ганифа Абдуллаев, учась на последнем курсе мединститута, подрабатывал в морге. Закончив осмотр обугленного трупа, составил подробное описание, снял халат и продезинфецировал руки. Уже направляясь к выходу, он столкнулся лицом к лицу с молодым человеком в длинном пальто и шляпе. Загородив выход, он представился: «Оперуполномоченный МГБ  Алиев. Мне нужно кое о чем Вас распросить.»

Обгоревшему трупу было двадцать восемь-тридцать лет.  На  сохранившейся части  спины возле левой лопатки хорошо была видна татуировка – портреты  Ленина и Сталина. Судя по показаниям свидетелей,  это был Балаоглан Худаяров, вор-домушник, давно скрывавшийся от военкомата.

Гейдар тут же помчался к дому ювелира. Двери в квартиру были раскрыты настежь. Зейнаб-ханым и след простыл. Медленно шагая из одной комнаты в другую, он чётко представлял себе предстоящий разговор у Емельянова. Уже собираясь к выходу, он вдруг увидел под кроватью знакомый женский шарфик. Он поднял его и поднёс к ноздрям:от него  исходил запах духов редких немецких духов. Их просто обожала  Лейла-ханым.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ.
ПУТИ СТРАСТЕЙ.



Июль оказался неимоверно жарким и Латифа устраивала сквозняки, чтобы спастись в знойном Тегеране. Каждые два-три часа она была вынуждена принимать душ и поэтому разгуливала по квартире практически голышом.

Несмотря на второй этаж, из окон прекрасно рассматривались торговые ряды небольшого рынка. Крики, брань и разговоры продавцов не прекращались до вечера.  Но именно по этим крикам Латифа и выучила фарсидский язык. Правда, избирательно.

Азиз каждый раз удивлялся, слыша по ночам её шепот с откровенно уличной фразеологией . В первый раз он хотел было отчитать её за извращёные словосочетания . Но поймал себя на мысли, что эти дико звучавшие из её уст почти смачные фразы  возбуждали его: эрекция длилась значительно дольше.

Чаще всего он обедал дома. Сегодня  ещё и ожидался звонок из Лубянки.  Когда зазвонил телефон, Азиз  дожёвывая отбивную котлету, рукой показал Латифе, чтобы она закрыла окно.  Латифа долго возилась со створкой и не заметила, как распахнулся лёгкий ситцевый халат, и обнажил её соски. Старый продавец дынь с рынка запнулся и уставился на неё с раскрытым ртом.

Судоплатов был краток: необходимо  выехать в Стамбул, а оттуда в Виши на тайную встречу с представителем Риббентропа. Непременно с супругой: ей отводилась второстепенная роль  в игре с некоей важной немкой. Подробные инструкции Азиз  получит через  агента по имени Джангир Джебраилов.

Положив трубку, Азиз хотел было выпить остывший уже чай. Но опрокинул его на себя: Латифа села ему на колени, как всегда некстати: «Подожди, детка. Мне надо позвонить в Баку. Надо переговорить с мамой.» Латифу как будто ударило током: «С какой стати тебя вдруг потянуло на неё?»

Она резко вскочила и нервно запахнула на себе халат. Азиз попытался обьяснить: «Мы с ней должны срочно выехать в Европу на пару дней. Речь идёт....» Латифа крикнула уже из другой комнаты: «Можешь не продолжать!»

Наступила тягостная тишина.  Азиз решил оставить разговор на вечер. И уже стоял у дверей, когда услышал непонятные звуки, раздающиеся из туалета.

Латифа стояла на коленях перед  унитазом: её рвало. Он снял с неё халат, завёл под  душ, помыл, обтёр сухим полотенцем и бережно отвёл в спальню: «Ты наверное простудилась на этом сквозняке.» Латифа лежала с прикрытыми веками. Покачав головой, она тихо прошептала: «Мне лучше уехать в Баку. Кажется, ты меня наградил: у нас будет ребёнок.»

Азиз дозвонился до дома с третьей попытки: оператор никак не могла обеспечить связь. Наконец, в трубке раздался звонкий голосок Гюляры: «Папочка, родной. Как я по тебе соскучилась! Когда же ты приедешь?» Азиз почувствовал, как к горлу подступил комочек: это была его младшая, самая любимая дочурка. Ей только исполнилось девять.

После паузы он постарался звучать построже: «Скоро увидимся. Сейчас я тороплюсь, позови маму.» Гюляра запнулась. Потом достаточно уверенно ответила: «Мама ещё вчера уехала на дачу. Кажется, готовит соленья. Или варенья, не помню.»

Азиз посмотрел на часы: в Баку была полночь. «Она осталась на даче на всю ночь? А где Зарифа?» К телефону подошла старшая: «Папуля, как я рада тебя слышать. Я сдала все экзамены, кроме одного – по гематологии. Сейчас готовлюсь к нему. Но это такой сложный предмет! Мне нужна твоя помощь.»

Азиз похвалил её: «Ты у меня умница. Скоро приеду, и помогу. Когда мама вернется из дачи?» Зарифа задумалась: мамы на даче не было. Но папе говорить было нельзя: «Она приедет утром, я уже предупредила шофёра, чтобы он заехал за ней.»

Зарифа с детства росла замкнутой и чуточку закомплексованной. Уже будучи подростком, разглядывая себя перед зеркалом, оставалась недовольной своей нескладной фигурой. Маленький рост, низкопосаженный таз, еле заметные груди и короткие ноги не оставляли никаких надежд на принца , тем более на белом коне.

Но свершилось чудо: на горизонте появился её ровесник из соседней школы. У Гейдара помимо всего прочего были какие-то необыкновенные маслянисто серые глаза. Когда они впервые с ним познакомились в драматическом  кружке Дома пионеров, Зарифа  почувствовала незнакомую до сих пор, но приятную истому ниже живота.

Обменявшись телефонами и назначив первое свидание , они быстро разошлись. Зарифа вернулась домой, быстро собрала свежее белье, полотенце и помчалась в  баню «Фантазия» . Ей нравились чистота и уют персональных номеров.

Набрав в ванну горячей воды, которой дома практически не было, она вошла и устроилась поудобнее. Прикрыв глаза, она отдалась своим новым, интимным ощущениям. В ней просыпалась женщина.

Прошлым летом на даче, проснувшись среди ночи, она услышала стоны, раздающиеся  из спальни родителей. Испугавшись, неслышно подошла к приоткрытому окну. Мама стояла в постели на коленях перед раздвинутыми ногами отца и словно  молилась.

Зарифа долго не могла сообразить,что происходит. И лишь когда мать приподняла голову, что -то спросив у отца, Зарифа увидела предмет, на который она "молилась" так усердно.

В ту ночь она незаметно ушла к себе с чувством некоторой брезгливости. Но сейчас, лёжа в горячей воде она представила ту же сцену, но с участием её самой и Гейдара. Рука прижимающая соски, опустилась к животу, затем к лобку. Ей показалось, что тело напряглось. Захотелось прикоснуться к плоти. Мысли в голове стали сталкиваться в конфликте: стыд и любопытство, разврат и желание, боязнь навредить и тяга к похоти.

Дьявол взял вверх и спустя несколько минут она почувствовала облегчение.Долго лежала неподвижно, боясь открыть глаза. Тело теперь обмякло и обленилось в неге. Она вдруг поняла, что  ей удалось побывать в Раю. Оргазм, о котором она где-то читала, но так и не поняла, ошеломил её. И самое главное: наступило тотальное успокоение. Такого с ней никогда прежде не происходило.

Открыв наконец глаза, она заметила, что вода в ванной почему-то окрасилась в розовый цвет. В следующую минуту Зарифа поняла: наступил тот самый период, о котором её недавно предупреждала мать. Ей исполнилось четырнадцать .

Уже потом, поступив на первый курс мединститута, Зарифа стала замечать мужские взгляды на своей спине. И чаще – ниже. Она стала присматриваться к своей повзрослевшей фигуре. Как-то младшая сестрёнка Гюляра  похвалив новое платье на ней, заметила: «В этом платье твоя попа крутится, как у кинозвезды.»

Каждое свидание с Гейдаром подтверждало мысль  о том,  что мужчинам нравятся её пикантные бёдра: он не упускал случая, чтобы дотронуться рукой. Но близости   она не допускала. Всё что мог получить Гейдар – это поцелуй в щёчку. В прошлом году он рвался просить её руки у мамы, но получил категорический отказ: «Только после получения дипломов.»

Еле дождавшись  конца последней пары, Зарифа быстро запихала учебник и тетрадь в портфель и выбежала из аудитории. Она спешила домой: сегодня из командировки  возвращается Гейдар, и обязательно зайдёт к ним. Они не виделись уже целый месяц.

Сбегая по широкой лестнице, она столкнулась лицом к лицу с Ганифой Абдуллаевым. Он учился курсом выше, и не упускал случая поджидать Зарифу у выхода из института. Как обычно, он предложил проводить.

Зарифе льстило ухаживание симпатичного увальня из Ленкорани. И очень часто она с удовольствием соглашалась. Не отказала она и на этот раз: «А давай поедем на такси». Ганифа только вчера получивший стипендию, чувствовал себя миллионером.

На заднем сиденье маленького «Форда» было так тесно, что Зарифа ощущала на своем бедре мощное давление руки великана. Хотя Ганифа на самом деле не был никаким великаном, скорее Зарифа была маленькой, как воробышек.

Он слегка обнял её за плечо и нагнулся к щеке для поцелуя. Зарифа  мягко отстранила его: «Пожалуйста, не надо. Шофёр всё видит через зеркало.» Ганифа послушно убрал руку и отвернулся к окну.  Она вдруг неожиданно увидела, как под брюками выделяется его огромный член. Он вздрагивал, как живой змей.

Зарифа покраснела от стыда и постаралась успокоить друга: «Не злись, Ганифа. Сегодня у меня нет настроения.» Он с улыбкой кивнул головой: «Надеюсь, завтра оно будет обычным. Давай  завтра после занятий пойдём ко мне: ты же хотела, чтоб я тебе помог перед экзаменом».

Зарифа вспомнила, что действительно экзамен на носу: «Обязательно. Спасибо тебе, Ганифуша, я тебе так благодарна.» И вновь её взгляд упал на его ширинку: «змей» уже не пугал её.

Выйдя из машины, Зарифа стремглав  вошла в подьезд и побежала вверх на второй этаж. Открыв своим ключом, она сразу увидела на вешалке знакомые  пальто и шляпу: получив должность оперуполномоченного госбезопасности, Гейдар стал носить шляпу. Это видимо, делало его солидным в собственных глазах.

Сняв туфли и надев тапочки, Зарифа на цыпочках стала приближаться к кухне: именно оттуда были слышны голоса мамы и Гейдара. Но то что она увидела, повергло её в ступор. Сквозь чуть приоткрытую дверь она вдруг увидела  мать, сидящую на коленях у него. Его рука гладила её ягодицу.

Зарифу бросило в жар: будто окатили кипятком. Она сначала не знала, как ей поступить. После нескольких секунд размышлений, поняла, что не сможет смотреть в глаза им обоим. Медленно повернувшись назад, она бесшумно вышла в парадный подьезд, сбежала по лестнице вниз и помчалась в сторону улицы Чадровой.

Ганифа снимал комнату  в подвале. Вернувшись домой, он зажёг керосинку, заварил чай, разложил перед собой конспекты и решил поработать над статьёй для студенческой газеты.  Хозяйка квартиры, Гюльсюм-ханым обычно возвращалась с работы к десяти вечера. И Ганифа удивился, когда в дверь кто-то постучал.

Зарифа стояла вся заплаканная и мокрая: шёл сильный дождь. Ганифа затащил её в квартиру и принёс чистое полотенце: «Что с тобой? Кто-то тебя обидел?» Зарифа высушивая волосы, старалась успокоиться: врать она не могла, но и правду не сказала бы ни за что на свете.

Он обнял её сзади: «Садись, я налью тебе чай, согреешься.»  Руками почувствовал, что платье на ней промокло до нитки: «Тебе надо переодеться, ты вся мокрая... можешь простудиться.»

Налив ей чаю, он стал шарить в шкафу у Гюльсюм-ханым, чтобы найти нечто похожее на халат. Зарифа сразу закачала головой: «Нет-нет. Я не смогу одеть чужое. Даже не думай об этом.» 

Отпив два глотка горячего чая, она задёрнула лёгкую занавеску, разделяющую комнату на две части. При мигающем свете керосинки на занавеске появился отчетливый силуэт Зарифы: она сняла с себя платье, растегнула лифчик и сняла трусики. Затем медленно подошла к постели Ганифы и быстро юркнула под теплый йорган. В наступившей тишине Ганифа чётко слышал, как Зарифа  застонала , икая  от холода. 

Он не спеша отодвинул занавеску и присел на край постели. Кровать слегка скрипнула под его тяжестью. Зарифа лежала к нему спиной и лицом к стене. Её плечи подрагивали от тихого плача.  Он погладил её всё ещё влажные волосы и нежно повернул в свою сторону: «Ты мне позволишь поцеловать в плечо ?»  Зарифа посмотрела на него с горькой улыбкой: «Только плечо?»

Она отдалась ему, словно исполнила старый обет: закрыв глаза и молча. Он вошёл, как будто впервые исповедывался: неуверенно,стыдливо и едва дыша. Он стал её первым мужчиной. Она впервые увидела на себе голого мужчину.

Она была первой женщиной у него. Он долго не мог поверить, что видит перед собой маленькие девичьи груди, соблазнительно большие ягодицы, о которых он не раз грезил.

Это продолжалось недолго: всего несколько минут.Наконец,, старая кровать перестала скрипеть.  Они не договариваясь, легли спиной к спине. Раздался её тихий голос: «Дождь закончился. Мне пора домой.» Он почти умолял: «Можно я тебя провожу?»  И услышал в ответ: «Нет, Ганифа. Пусть этот день останется  в памяти, как дурной сон. Мы с тобой больше никогда не встретимся. Я так решила.»

Так и не дождавшись Зарифы, Гейдар оделся и направился к выходу.  Лейла-ханым проводила  до двери: «Наверное, она задержалась у подруги: скоро важный экзамен и они обычно готовятся вместе.» Но  тут вдруг заметила, что туфли Зарифы сброшены под вешалкой.

Она вздрогнула: «Нет, я ошибаюсь: она нас застала. Надеюсь, только на кухне. » Гейдар проследил за её взглядом: «А может быть раньше? Когда мы были в спальне?»  Лейла –ханым  призадумалась: «Нет. Исключается. Я сняла дверную цепочку, когда мы пошли на кухню. И её туфлей не было.»

Гейдар был явно расстроен: «Я думаю, теперь уже  точно нельзя тянуть со свадьбой. Но ты этого почему-то  не хочешь». Лейла-ханым тут же оборвала его: «Не говори глупостей. Причём тут я? Вы оба студенты, Азиз категорически против, и ты об этом знаешь.»

Затем открыла двери и вытолкала: «Иди домой. Я что-нибудь придумаю.  Не переживай: она без ума от тебя.» Потом после паузы добавила: « Позвони ей завтра, Лучше всего после пяти вечера. Купи  торт «Сказку». Я уйду на весь вечер к Мэсмэ-ханым. Так что у тебя будет возможность доказать ей свою любовь»

Гейдар от неожиданности бросился к ней с обьятиями. Она холодно отстранила его: «Ладно, ладно. Только без телячьих нежностей.Рано или поздно этого не миновать. Но обещай мне: без последствий.» и сунула ему в карман пачку английских гарантий.

Зарифа вернулась к девяти вечера. Хотела незаметно прошмыгнуть к себе в комнату. Но  мать встретила её в коридоре: «Нам надо поговорить, доченька.» Они уединились в гостиной на диване. Лейла-ханым намеренно не включила свет. В полумраке из окна светился полумесяц.

Мать взяла Зарифу за руку: «Не делай глупых выводов из того, что ты могла увидеть сегодня на кухне. Он любит тебя, и ты об этом прекрасно знаешь. Уже несколько раз просил твоей руки. Но тебе известно, что папа  категорически против свадьбы: кругом война.Тем не менее, на прошлой неделе мне  с трудом удалось  его уговорить. Я специально звонила в Тегеран. И вот когда я сегодня сообщила об этом Гейдару, он чуть не сошёл с ума от радости.»

Наступила пауза. Лейла-ханым дала время, чтобы дочь «прожевала и проглотила» И только потом добавила: « Ты же знаешь: он с детства сирота и лишён материнской ласки. Он обнял меня по-сыновьи, по- семейному усадил  на колени.Что в этом преступного? Он же почти член нашей сеьми. Ну не могла же я его оттолкнуть: это же грубо и  некрасиво.»

Зарифа слушала её молча. Но в темноте мать видела, как по её щекам катились слёзы. Лейла-ханым притянула её к себе и вложила в ладонь маленькую коробку: «Открой. Это  Гейдар купил тебе серёжки.» Они блестели так ярко, что у Зарифы глаза расширились от удивления: «Это мне? Неужели Гейдар подарил? Но почему не сам?»

Лейла-ханым, не спеша  пристегнула серьги к её ушам: «Глупая ты у меня ещё. Он тебя так и не дождался. Даже стал ревновать: мол, где её носит?» Затем мать приподняла подбородок Зарифы и спросила в упор: « Кстати, ты случайно не с Ганифой была?»

Зарифа содрогнулась от неожиданного вопроса: «Откуда ты знаешь? Неужели ты установила слежку за мной?»  Лейла-ханым прикусила палец и сдвинула брови: «Только не говори мне, что ты с ним переспала?» Зарифа упала головой к ней на колени: «Прости меня, мамочка. Я была не в себе. Хотела покончить с собой. Даже не помню, как оказалась у него в квартире.» 

Лейла-ханым погладила её по спине: «Успокойся. Ну что теперь делать? Ты у меня уже не маленькая. И даже успела наставить ему рога до замужества.Может он и заслужил».

На следующий день Лейла вернулась слегка за полночь. Торт лежал на столе нетронутый. Чай давно уже остыл. Она прошла к себе в спальню и стала раздеваться, не включая света. В ночной тишине был отчетливо слышен равномерный скрип кровати в соседней комнате.  Он стал заметно ускоряться и после громкого грудного стона Зарифы, он прекратился окончательно.

Надев ночную сорочку, вышла на кухню, чтобы накапать себе валерьяновой настойки. По темному коридору прошли две тени: Зарифа с накинутым на голые плечи платком, провожала Гейдара.Её широкие ягодицы, забывшие про стыд, качались из стороны в сторону. Уже без былого целомудрия.

Лейла опрокинула настойку залпом, и поняла, что самые лучшие минуты в её жизни уже не повторятся. Медленно прошла к себе, успокаивая себя мыслью, что всё обошлось без скандала. И как назло так и не нашла свой любимый шарфик


ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ.
СТРАННЫЙ СОН.

Париж в начале нового 1942 года был мрачен и холоден. Риббентроп вселился в небольшую, малоприметную гостиницу недалеко от моста Александра Третьего. Ему предстояла тайная встреча с резидентом германской разведки в Турции

Резидент германской разведки в Стамбуле Исмэт Абузэр был пунктуален:  уже сидел во втором ряду полупустого кинотеатра, расположенного в предместье Парижа Сен-Жермен. Риббентроп сел в третьем ряду за его спиной: «Не надо оборачиваться. Как прошла эвакуация «ювелира»?»

Резидент молча протянул конверт. В нём лежали  фотографии. На одной из них на фоне Елисейских полей рйхсминистр узнал Теймура Велибекова и Зейнаб Паша-заде. 

Магда вышла из ванной комнаты, обсушивая на ходу свои роскошные белокурые волосы. Иоахим фон Риббентроп в банном халате пил коньяк, болтая по телефону. Прислушавшись, Магда угадала: Гиммлер.

Иоахим указательным пальцем подозвал племянницу к себе. Магда уже знала: дядя не упускает случая с самого утра побаловаться оральным сексом. Звонки от Гиммлера в последнее время раздражали его, и Магда об этом тоже знала.

Опустившись на ковёр, она расслабила на нём пояс халата и убедилась в том, что её  нетерпеливо ждут. Подняв глаза на босса, который сомкнул веки в предвкушении блаженства,  она с гордостью констатировала: её влияние на Иоахима остаётся пока прежним.

Покончив с Гиммлером, Риббентроп там же в кресле удовлетворил нужду, усадив Магду к себе на  колени. Дождавшись давно знакомого стона, она предупредила: «Позавтракай без меня. У меня в планах небольшая прогулка в музей. Я назначила свидание  подруге из японской  дипмиссии"

Дойдя до здания Биржи, Магда убедилась в том, что хвоста за ней нет. Вошла в телефонную будку и набрала номер: «Алло, на улице прохладно.» Ответ был ожидаемым: «Дождя сегодня не будет».

Она перешла дорогу и открыла двери небольшого ресторана. Единственным посетителем был католический священник. Он встретил её с улыбкой: «Ты как всегда, выглядишь бесподобно.» Она поблагодарила и заказала официанту, с которым только что обменялась паролем, чашку кофе.

Открыв сумку, Магда достала из неё небольшой пакет. Спенсер Роджерс вскрыл и стал рассматривать пачку фотографий. «Мне кажется, я успею застать главу нашей миссии в Иране пока он в Лондоне. Посол с удовольствием окажет эту услугу дяде Джо.»
 

Лейле –ханым  такое никогда прежде даже не снилось. Она долго шла по длинному коридору в сопровождении симпатичного офицера средних лет. Он встретил её у подьезда, поцеловал руку и представился: « Николай Сидорович Власик. Мне поручено лично проводить Вас к Нему Самому.» Наконец, они свернули налево и вошли в большой кабинет. Офицер незаметно исчез.

Напольные часы отбили десять вечера.   Сталин, сидевший за письменным столом, отложил в сторону карандаш и встал к ней  навстречу: «Ну, здравствуйте, дорогая Лейла.  Я вас задержу ненадолго. Садитесь.»

Заложив руки за спину, вождь стал расхаживаться. Вскоре остановился возле Лейлы: «К Вам будет особая просьба.» Лейла вскочила, но была вынуждена сесть под его рукой. Сталин продолжал: « Я не доверяю  этим молоденьким врачам. Они не могут даже измерить давление. Мне кажется, Вы с этим справитесь лучше. Как Вы думаете?» 

Лейла была в шоке. Но не растерялась: «Дорогой товарищ Сталин. Можете на меня положиться. Я за Вас  готова умереть, а измерить давление – ерунда.Мужу нравится.»

Не сразу поняла, как оказалась сидящей на кожанном диване возле вождя народов. Он был в ослепительно белой сорочке и таких же белых тщательно отглаженных  кальсонах. Грудь была укрыта пледом, сложенным вчетверо.

Лейла хотела раскрыть плед: «Дайте Вас укрою, Иосиф Виссарионович: можете простудиться.» Но Сталин взял её за руку: «Ты обещала измерить мне давление.» И медленно положил её руку на холмик, внезапно выросший ниже пояса.

Лейла резко одёрнула руку: «Нет-нет, товарищ Сталин.Что Вы?  Ради бога! Я  замужняя женщина...»  Вождь упрямо положил её ладонь на холмик: «Но ты же недавно была готова умереть за меня!» Лейла  молча опустила глаза и услышала его грозный голос: «Расстреляю! К чёртовой матери!»

Он так резко сорвал с неё бельё, что резинка не выдержала. Трусики упали до неприличия низко. А когда в неё вошёл  карающий меч революции, Лейла-ханым неистово закричала. Но не услышала свой крик. И от этого тут же проснулась.

Осмотрелась. Мир Джафар сидел за письменным столом спиной к ней в таких же белых, но мятых кальсонах и разговаривал с кем-то по телефону. Повернувшись к ней, он приложил палец к губам и продолжал: «Почему ты не писал мне, сынок? Где тебя ранило? Под Серпуховым? Понятно. Может,  послать за тобой самолёт? Но как же так, я бы хотел, чтоб ты приехал. Хотя бы на пару дней»

Лейла-ханым просунула руку под подушку и нашла там свои трусики.  Резинка была разорвана. Она подняла глаза к хрустальной люстре и поняла: кошмарный сон снился ей на даче у Первого Секретаря ЦК .

Закончив разговор, Мир Джафар присел к ней на кровать: «Тебе лучше собираться. Емельянов сообщил мне, что вы с Азизом улетаете в Европу. Кажется, в Стамбул.»

Лейла-ханым с упрёком спросила: «Что с тобой было прошлой ночью? Ты как будто с цепи сорвался .... Изголодался что ли? И это с  молодой женой? Или я чего-то не понимаю?»

Мир Джафар поцеловал её: «Это трудно обьяснить. Иной раз я нуждаюсь только в твоих ласках. Ты угадываешь мои мысли, как колдунья.» Лейла с гордой улыбкой  отвернулась к окну: «И поэтому ты разорвал на мне бельё?» Багиров откинув одеяло, обнажил её и расхохотался: «Если хочешь знать, ты без белья выглядишь намного лучше!»

Лейла встала и подошла к зеркалу: на левой ягодице был  след, оставленный зубами уже немолодого волка: «Мири! Ты с ума сошёл? Как я могу с таким «клеймом» на заднице встречать мужа? Я же тебя просила! И не раз!» Мир Джафар ущепнул больно: «Нужна ты ему! Твоя дочь всегда под рукой.»

Лейла вспомнила, что уже почти сутки не звонила домой. Трубку подняла Зарифа, чуть не плача. Лейла быстро успокоила: «Скоро буду и накормлю вас.»  Зарифа почему-то убрала трубку. Но мать  услышала непонятный для неё диалог дочерей. «Забудь то, что видела. И не приставай с вопросами. Ещё маленькая, вырастишь-узнаешь.» И тонкий голосок Гюляры: «Но ведь это нечестно...а если Гейдар узнает об этом?»  Зарифа перешла на крик: «Заткнись! И чтоб я больше к этой теме не возвращалась.»  Лейла прикусила палец: «Кажется, мне надо спешить домой.»

Гюляра встретила маму и сразу повела её в свою комнату. Пользуясь тем, что Зарифа спала, она шёпотом известила Лейлу о проделках сестры.

Агент от Судоплатова, доставивший пакет с инструкциями, ошарашил Зарифу: это был высокий, подтянутый, широкоплечий красавец в форме офицера. Он представился: «Капитан Вели Ахундов. Мне надо увидеться с Вашим супругом , товарищем Азизом Алиевым.»  Зарифа прыснула от смеха: «Вы наверное имеете ввиду папу? Я ещё не замужем.»  Капитан засмутился: «Извините. Я так и думал. Но почему-то решил, что ...»

Его голос завораживал. Проникал куда-то вниз , в область лобка. Зарифа  долго рассматривала его: он был слишком изысканным для военного: «Его нет в Баку. Но Вы проходите и садитесь. Может я смогу Вам чем-то помочь...?» 

Он пытался не смотреть на неё в упор. И только сейчас Зарифа вспомнила, что стоит перед незнакомым мужчиной в слишком коротком, тонком и полураспахнутом ситцевом халате. Ей вдруг понравилось, что он заметил в ней женщину. Запахнувшись, она проводила гостя на кухню: «Садитесь. Хотите чаю?»

Молодой человек, увидев на полке фотографию Лейлы-ханым, узнал её: «Это Ваша мама? Она училась в одном классе с моей тётей в 132-й школе. Они были близкими подругами..» 

Зарифу это заинтриговало: «А как звать Вашу тётю?»  Отпив глоток горячего чая, Вели ответил: «Сурая-ханым, она учительница.» Зарифа присела рядом на стуле, даже не заметив, что оголила ноги выше колен: «Учительница математики в первой школе?» Он кивнул. Зарифа с радостью бросилась ему на шею: «Как мир тесен! Я была её любимой ученицей!» Он успел подхватить её, как маленькую девочку, и мягко усадил верхом к себе лицом.

От него вкусно пахло мужчиной и чем-то ещё. Зарифа не хотела поднимать голову с его мускулистого плеча. Сильная рука лежала на её спине и медленно опускалась всё ниже и ниже. Зарифу окутала неведомая до сих пор истома. Они с Гейдаром уже не виделись целый месяца: вечно в командировках!.  С каждым днём ей всё чаще не доставало близости, которую она как-то уже испытала.

Он услышал её тихий шёпот:"А ты был на фронте?" Рука прижала попу:"Да, и легко ранен."  Она задышала ему в шею:"Там очень страшно?" Он не ответил. Лишь приподнял подол халата. Прислушался к её дыханию и почувствовал  женское желание. Её губы раскрылись для него молча и послушно. Своим лобком она упёрлась во что-то твёрдое и тёплое. Ягодицы сами раздвинулись и пригласили.

Он легко поднялся со стула вместе с очаровательной ношей и пересел на диван. Она боялась открыть глаза, чтобы не выдать себя. Он лишь услышал её тихий шёпот: «Какой ты сильный...»

Он входил в неё с таким трепетом и осторожностью, что она  решила ему помогать: «Еще...ещё хочу...прошу тебя...»   Он уверенно ускорил соитие. И вдруг почувствовал, что может вот-вот взорваться. Она уловила миг и успела сойти с него: «Только не туда....ради бога...у меня опасные дни».

Когда она отдышалась и открыла наконец глаза, то увидела, как в сумерках в дверях промельнула тень. Это была маленькая, но шустрая Гюляра.

Старый дипломат в ранге Посла Петерс  Клаус встретил советскую пару из Тегерана в уютной гостинице Виши, городке, расположенном  в департаменте Алье к юго-востоку от Парижа. Молодая дама по имени Магда представилась помощницей Клауса и предложила итальянскую «Амаретту».

Азиз Алиев удобно устроился возле журнального столика напротив Клауса. Через несколько минут в номер вошёл высокий симпатичный брюнет. Лейла-ханым слегка побледенела: это был Теймур Велибеков, ювелир, которого «сожгли» и сбросили со второго этажа! Она уже молниеносно стала про себя сочинять для мужа версии своего знакомства с ним. Но Теймур сделал вид, что они не знакомы: «Позвольте представиться: Акшин-эфенди, переводчик.»

Дамы перешли за бамбуковую перегородку и  расположились у небольшой барной стойки.  Доктор Клаус разложил на столе карту Европы с обозначенной линией фронта: «Господин Алиев, я уполномочен обсудить с Вами сроки и условия предполагаемого перемирия. Основой для перемирия, по нашему мнению, может служить сегодняшний театр военного противостояния .»

Азиз внимательно слушал перевод Акшина-эфенди и не спускал глаз с женщин за перегородкой. Они сидели рядом на высоких барных стульях и о чём-то шептались. Было понятно,  что немка владеет русским, причём неплохо. Пропустив по третьей рюмке ликёра, дамы не спеша встали и направились в соседнюю комнату. Последнее, что успел увидеть Азиз -это руку Магды на внушительной ягодице Лейлы.

Спустя полотора часа, Азизу окончательно стало ясно, что немец преднамеренно акцентирует на пораженческих для Кремля условиях. Он вытащил из портфеля  свою карту Европы. На ней  зелёным были обозначены территории, переходящие под контроль Германии, а красным – под контроль СССР: «Господин Клаус. Вы можете взять этот экземпляр для министра иностранных дел. А я с Вашего позволения, заберу Вашу версию для господина Молотова. Предлагаю встретиться завтра в это же время.»

На том и порешили. В следующую минуту  вышли обе дамы: видно, внимательно  следили за ходом переговоров. Обменявшись рукопожатием, они присоединились к мужчинам. Лейла, глаза которой выдавали лёгкую хмель, взяла мужа под руку: «Магда – такая  прелесть. Она прекрасно  владеет русским языком: её учила сама Ольга Чехова, представляешь?  Мы договорились завтра сьездить в  музей искусств.»

Лифт поднял их на третий этаж. Их номер располагался в самом конце коридора.  В наступивших сумерках Азиз долго искал включатель. Но так и не успел: Лейла потянула его за собой в сторону постели: «Ты мне сто лет не делал комплиментов. А ведь мы с тобой вроде бы всё ещё находимся в законном браке.» Её рука уже проникла в ширинку и сумела его возбудить.

Азиз вдруг вспомнил про  даму из Германии: «Чем вы с ней занимались так долго?»  Лейла лёгким  движением сняла с себя платье и теперь стояла перед ним в короткой комбинации, из под которой выглядывали  шаловливые трусики: «Даже не спрашивай. Мужчинам этого  всё равно не понять. Тем более, азербайджанским.» Азиз удивился тому, что намёк жены его возбудил, как в старые добрые времена. Она была игривой и шептала ему солёные фразы.

Его разбудил телефонный звонок. Он машинально посмотрел на часы: четыре двадцать шесть утра. В трубке раздались щелчки и затем женский голос: «С Вами будет говорить товарищ Берия.»

Азиз сконцентрировался из последних сил и кратко доложил обстановку. «Что предлагаете, товарищ Алиев?» Азиз неуверенно пролепетал: «Мне кажется, надо их послать к чертовой матери: они просто издеваются, Лаврентий Павлович.» После паузы Берия подвёл итог: «Вы правы. Возвращайтесь в Москву. Вас ждут  в Кремле.»

За  окном просыпалась  ранняя заря. Розовый свет солнца падал на постель. Обнажённые ягодицы Лейлы окрасились в лиловый цвет. Азиз заботливо укрыл.... Но тут неожиданно увидел на левой ягодице пятно, вроде бы  от укуса. Он погладил, едва коснувшись. Но Лейла сразу проснулась и укрылась одеялом: «Это Магда. Она готова была меня заживо сожрать, шалава!»

Азиз улыбнулся: «Я её так понимаю! Собирайся. Переговоры окончены. Мы вылетаем в Стамбул, а оттуда в Москву.» Лейла вроде бы даже не удивилась: «Недавно я видела странный сон. Кажется, тебя ожидает повышение.» Азиз не спеша намылил щёки и стал бриться. Опытный врач, он чётко понимал: потемневшему пятну на заднице жены было не меньше трёх-четырёх суток. Магдой из Берлина ещё даже не пахло.

Поскребышев проводил их  в кабинет Сталина. Вождь сидел за письменным столом и писал. Подняв голову, он пригласил  присесть: «Садитесь, товарищи. Вы кажется, кое что привезли мне из командировки. Давайте, показывайте.»

Лейла вытащила из сумки красивую коробку  с курительным табаком: «Меня попросили передать  из рук в руки Вам лично, Иосиф Виссарионович. Даже Азиз об этом не знает.» Сталин с улыбкой посмотрел на неё и взял подарок: «Турецкий табак. Кстати, табак и по грузински звучит «тютюни». Потом повернулся к мужу: « Но я предпочитаю наш, советский».

Он высыпал его в мусор под столом,  приподнял дно коробки и неожиданно вытащил оттуда вчетверо сложенный листок бумаги. Каллиграфическим почерком там  было написано: «Он готовит наступление на Крым, в районе Севастополя. Одновременно ведет секретные переговоры с Рузвельтом. Но пока безуспешно. Ольга.»

Сталин встал и стал ходить из угла в угол, о чем-то думая. Остановился перед супружеской парой: «Спасибо. Не буду вас больше задерживать.» Затем отвёл Азиза в дальний угол кабинета: « Азиз Мамедкеримович, мы решили доверить Вам ответственный пост.  В сентябре возглавите Дагестанский Обком партии. По рекомендации товарища Берии Лаврентия Павловича. Уверен, что не подведёте.»

Вернувшись к столу он обратился к Лейле: «Скажите, товарищ Алиева, что я могу сделать для Вас лично?»  Лейла почувствовала, что по щекам текли слёзы: «Нам всем... и мне лично ... нужно  Ваше крепкое  здоровье, товарищ Сталин. И очень прошу попробовать моё вишнёвое варение. Я оставила его в приёмной.»


ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ.

ТИТАНЫ И ИХ МЕЛКИЕ ШАЛОСТИ.

Иосиф Сталин  читал перевод  послания от Рузвельта уже во второй раз. Прикурив трубку, он посмотрел на сидящего напротив Молотова: «Ну что, Вячеслав? Я оказался прав: Рузвельт согласен на встречу  в Тегеране. Предупреди все подразделения, чтобы пылинки сдували в радиусе 500 километров.» Молотов выглядел ,как сияющий металлический рубль: «На три хода вперед смотришь! Восхищаюсь! И поздравляю.»

Сталин встал и подошёл к карте, висящей на стене: «Как ты думаешь? Мы сможем разместить американскую делегацию в нашем посольстве? Если Черчилль и Рузвельт слишком долгое время будут проводить вместе, нам трудно придётся доминировать.»

Молотов нахмурился: «Задача практически невыполнимая, Коба. Их служба безопасности будет категорически против.» Сталин вернулся к столу и поднял телефон: «Соедини-ка меня с Серовым.»

Сталин начал издалека: «Иван Александрович, ты как-то докладывал о готовящейся провокации немцев в Турции. Чем всё тогда закончилось?» Серов попросил минуту паузы и потом ответил: «Вот передо мной папка. Там была попытка высадки десанта во главе со Скорцени. Но неожиданно отменили.»

Сталин взял паузу. Наступила тишина. Вождь, как бы рассуждая про себя, высказал предположение: «А нет ли донесений от наших агентов из Европы о готовящейся подготовке покушения...скажем на Большую тройку?» Серов вначале не понял: «Я ещё раз перепроверю, товарищ Сталин. Но пока....»

Сталин перебил его: «Ты как следует подумай над этим. Но с учетом нашего успешного предотвращения.»  Серов теперь стал соображать, к чему клонит вождь: «Будет сделано, товарищ Сталин. Завтра доложу.»

В дверях появилась Вера,  заметно пополневшая и уже с ярко накрашенными губами: «Хотела спросить, Вы сегодня чай  с каким варением будете пить? Ореховым, как в прошлый раз?»  Сталин посмотрел на неё молча. И спросил Молотова: «Ты понял, что я хочу преподнести американцам?» Тот  закивал головой: «Под угрозой покушения, они вполне возможно, согласятся. Во всяком случае, надо попробовать.»

Сталин уткнулся в бумагу и пробурчал: «Чем чёрт не шутит!»  Молотов  понял, что беседа подошла к концу. Уже у дверей он услышал вкрадчивый голос вождя: «Верочка, а как насчёт вишнёвого варения? »

Верочка плотно закрыла дверь за Молотовым и подобострастно приблизилась к вождю слева от кресла. Он мягко шлёпнул её по попке: «Справа подойди, справа. Сколько раз можно повторять?»  Она забыла, что левая рука вождя уже не пользовалась его доверием. И тут же  почувствовала его горячую правую под платьем. Прикусила нижнюю губу и покраснев отвернулась к стене: она была без белья.

Сталин  был приятно этим  удивлён, посадил её на колени, открыл ящик стола и достал оттуда плитку шоколада: «Это тебе, умница моя .»  Подол платья предательски  задел угол письменного стола . Она  не успела  приподнять его: Сталин  уже нетерпеливо  входил . Лишь услышала , как платье разорвалось по шву.

Его  дыхание и острый запах табака возбуждали Веру, как обычно с полоборота. В отличие от прошлого раза, Вера ощущала приятные спазмы и его зубы на сосках. Они кончили вместе, и это произошло впервые. Её голова ещё долго лежала на плече уставшего вождя. Вскоре она услышала  голос  словно из трубы: «Давай-ка пить чай, Верочка.»

Она тихо соскользнула . Придерживая разорванную часть платья руками,  быстро выскочила за дверь. Чай заносил уже Поскребышев. Но почему-то с малиновым варением. Кратко сообщил: «Генерал Де Голль вылетел в Лондон.»

Ахмедия Джебраилов, он же Мишель, уже полгода обхаживал хозяйку парижской кондитерской. Первая же ночь их тайной встречи дал свои положительные плоды: Мари Скорцени была сражена искусством Мишеля седлать, не слезая с её пышного зада часа два. Сестра Отто была покорена надолго. 

К утру генерал Шарль де Голль получил шифрограмму от  агента Мишеля: «Покушение отменяется.» В  понедельник он приземлился в Лондоне и его проводили к Уинстону Черчиллю на Даунинг стрит, 10. 

Де Голль в присущем  ему тоне, не позволяющем даже обсуждения, с порога заявил: «Мой друг Уинстон. У меня есть ответ на вопрос, волнующий не только Вас, но и Ваших друзей: в Тегеране в ноябре будет безоблачно и уютно. Но не забудьте привезти мне положительный ответ, на волнующий меня вопрос.»

Черчиль, не выпуская из лоснящихся губ непомерно толстую сигару, сотряс воздух задиристым  хохотом: «Неужели Вы собираетесь после войны возглавить Францию?»  Шарль де Голль изящно сел в подвинутое к нему секретарём премьера кресло: «Дорогой Уинстон, я не представляю, кто может управлять страной, в которой свыше двухсот сортов сыра?»  И затем добавил: «Кроме меня , разумеется.»

Спустя два часа в далёком Вашингтоне была получена срочная телеграмма: «Опасения дяди Джо напрасны. И это ему хорошо известно. Он просто хочет иметь Вас под рукой.» Франклин Рузвельт протянул телеграмму жене. Элеонора прочла, вернула ему и предположила: «Мне кажется, в гостях у Сталина у тебя будет редкая возможность одним выстрелом убить двух зайцев.»

Рузвельт вопросительно поднял брови. Элеонора ответила традиционно загадочно: «Тебе предстоит вкусить грузинского вина из рук передовой потаскухи.»  Президент сделал вид, что загадка слишком сложна для его мозгов: «Дорогая, поручи кому-нибудь составить  календарь погоды в Тегеране на конец ноября.»

Уже находясь  в Тегеране, Уинстон Черчиль был крайне недоволен решением Франклина остановиться в советском посольстве. Он позвонил ему в половине второго утра: «Надеюсь, не потревожил, Франк. Раньше не решался звонить, чтобы не помешать общению с дядей Джо.»

Франклин почему-то тяжело дышал: «Друг мой, позволь мне перезвонить тебе минут через...двадцать. Тут у меня первый урок русского языка.»

А дело было так. Сразу после лёгкого ужина, Рузвельт был готов набросать план беседы для первого дня Конференции . В это время офицер связи доложил, что к нему явился курьер с запиской от Сталина.  Курьером оказалась Клава, дочь секретаря советского посольства.

В короткой юбке и розовой блузке Клава выглядела даже младше своих шестнадцати лет. Она подошла к нему с роскошной улыбкой и удивила  почти безупречным английским: «Мистер Президент, Иосиф Виссарионович попросил меня передать Вам его  записку.» 

Он пригласил её сесть рядом с ним.  В записке были всего несколько строк, но к сожалению, на кирилице: Сталин английским не владел.

Президент вопросительно посмотрел  и повертел запиской в воздухе: «Для того чтобы понять, о  чем пишет мне господин Сталин, Вы должны будете пройти со мной первый урок русского языка.» Клава привстала: «Извольте, мистер Президент.  Товарищ Сталин пишет: «Дорогой друг, уверен, что по ночам Вы сомневаетесь в необходимости второго фронта. Открывайте с удовольствием и не спеша.»

Рузвельт взглядом велел офицеру связи закрыть за собой дверь .  Клава положила записку в пепельницу, сожгла его и только затем выключила ночную лампу, горевшую на письменном столе. В наступившей темноте  Рузвельт с трудом разглядел её стройную фигуру, розовые соски, лёгкий пушок на лобке и  зрелую не по годам попочку.

Утром открыв глаза, Президент не увидел никого рядом. «Неужели приснилось?» - подумал он. Но тут вошла Лорена, которую с  миссией в Тегеран отправила предусмотрительная Элеонора. Она  накрыла завтрак и с улыбкой присела на край постели: «Ты совсем не бережёшь себя, Фрэнк. Американский народ не заслужил такого пренебрежения.»

Рузвельт понял, что ночью был застигнут. Но решил сменить тему: «В Тегеране ночи значительно короче, чем в Вашингтоне. Ты не заметила, дорогая?» Лорена усмехнулась: «Персидские ночи сплошь несовершеннолетние, дорогой.» Убрала с тумбочки  остатки пепла. Потом погладив его ниже пупка, успокоила: «Но это  строго между нами.»

Уже выходя, Лорена добавила, как бы невзначай: «На ужине в честь Уинстона, премьер будет не один. Шахиня Фавзия будет сидеть по правую его руку.»

Фавзия после рождения дочери, почувствовала, что её супруг, наследник персидского трона, стал редко делить с ней постель.  Мухаммед Реза предпочитал вкушать запретного плода. Слабостью принца пользовались в основном русские красавицы, отобранные на Лубянке. 

Это приняло ещё более разнузданные  очертания после коронации. Шахиня вначале ушла в себя: пыталась найти причины в своём высокомерии и холодности. Но всё больше склонялась к мысли, что её выдали замуж за обычного мелкого развратника. 

К очередному празднику Новруз она получила много подарков. В том числе и от малознакомых людей.  Небольшой свёрток с яркой европейской раскраской привлёк её внимание не случайно: на лицевой стороне была  Эйфелевая башня.  В бархатной коробке она нашла изумительной красоты кольцо с огромным натуральным жемчугом. Оно было ей знакомо.  Надев кольцо, шахиня стала искать обратный адрес. Еле заметила несколько цифр на кончике бумаги. Это было похоже на тайный код. Но оказалось - номер телефона.

Ответил голос на английском. С заметным акцентом: «Ваше Величество, это  Роберт Майнц. Но мое имя Вам ни о чем не скажет. Дело в том, что я был лучшим другом Фрэда....» Шахиня почувствовала, что ноги её не держат и  села в кресло.

Фрэд был  первым мужчиной, когда ей не было и семнадцати. Часто сравнивая мужа в постели с ним, Фавзия понимала разницу между молотом и тонким сверлом : «Почему был? Что с ним произошло?»  Ответ подкосил окончательно: «Он погиб от ран, полученных на фронте, в госпитале в Женеве. Просил переслать Вам это кольцо: оно теперь вновь принадлежит Вам.»

Фавзия инкогнито встретилась с Робертом на следующий день. С трудом отыскала в западной части Тегерана небольшую гостиницу, в которой он остановился.  Это был высокий, широкоплечий мужчина средних лет: "снабжает рынок американскими автомобилями".

Шахиня давно не пробовала настоящего ирландского виски: он сразу ударил в голову. Роберт раскрыл перед ней фотоальбом от Фрэда. Каждая фотография для Фавзии была целой главой большого романа. Листая альбом, она подняла глаза на Роберта: «Надеюсь, Вы понимаете, Роберт, что этот альбом не может быть достоянием гласности.»

Роберт взял её за  руку и припал губами: «Ваше Величество, честь иранской шахини слишком дорогой дар для скромного коммивояжера. Я готов унести эту тайну с собой в могилу.»

Фавзия слегка покраснела: вспомнила, что Фрэд любил фотографировать её не только на фоне Елисейских полей, но и в бассейне, на пляже. И даже в постели. Она отпила виски для храбрости и спросила: «Скажите мне честно, Роберт: это весь архив, или только видимая часть айсберга?»

Роберт ракрыл портсигар и предложил ей сигарету. Фавзия давно забыла запах табака. Сигареты выглядели необычайно, будто их начинили вручную: «Вы хотите меня одурманить, прежде чем я узнаю ответ?»

Роберт вытащил золотую зажигалку с гербом Персии: со львом и солнцем: «Примите это от меня, Ваше Величество.» Прикурив, Фавзия присмотрелась к гербу внимательно. Он вроде был выполнен мастерски. Но с некоторой импровизацией: было трудно не заметить угрожающего размера мужской пенис у льва.

Их взгляды персеклись. Она продолжала смотреть на Роберта, ожидая ответ на свой вопрос. Его взгляд просверлив её насквозь, медленно опустился к её  груди. Фавзия успела вдохнуть табака всего три раза. Голова заружилась, как в танце. Глаза невольно посмотрели на него с приглашением. Роберт легко поднял её на  руки и понёс к  постели. Глядя ей в глаза, наконец ответил на вопрос: «Не волнуйтесь, Ваше Величество: Вы находитесь в заботливых руках.»

Фавзия видела себя в отражении  напротив, и не могла узнать своё тело. То ли дурман от  анаши, то ли длительное  воздержание сделали её тело юным, упругим и ловким.  Её ухоженные руки едва могли обхватить  член, чем-то напоминающий пенис льва на гербе.  Он был настолько возбуждён, что интригующе пульсировал у неё под  языком. Она поймала себя на мысли, что готова стоять перед этим волшебством на коленях до самого утра. Но именно тогда он пробрался к ней со спины и заставил испытать  давно забытое блаженство.

Она проснулась от шума в ванной. Роберт вышел  прикрыв достоинство. Когда он стал натягивать трусы, она заметила татуировку на лобке: "Франц". Она подошла вплотную и спросила в лоб: «Это твое настоящее имя, надеюсь?»  Он улыбнулся: «Так назвали при рождении.»

Спускаясь по лестнице , Фавзия услышала, как он с кем-то говорит по телефону уже на немецком: «Контакт состоялся.»

Уже по пути ко дворцу Фавзия поняла, что  утолив  свой длительный  голод самки, она попала в ловко расставленные сети германской разведки. Но вскоре успокоила себя тем, что всегда есть выход из трудного  положения.

Иосиф Сталин не  удивился ,когда за день до завершения конференции на ужине в  честь  Черчилля  за круглым мраморным столиком он увидел женщину неописуемой красоты. Этот старый аристократ из Англии знал, что ни один мужчина не сможет сказать "нет" персидской шахине, будучи у неё в гостях. Тем более, грузин.

Ни один мускул на изрытом оспой лице Сталина не дрогнул: это была шахиня Ирана госпожа Фавзия Пэхлеви. Они обменялись приветствиями.  Когда шахиня заметила, что Сталин потянулся за трубкой, она с многозначительным взглядом протянула ему интересную золотую зажигалку.

Он внимательно рассмотрел изображения льва с символическим фаллосом и услышал по-русски: «Я у Вас в долгу, товарищ Сталин.» Вождь с улыбкой ответил: «Будьте спокойны, госпожа Пехлэви, мы ценим дружбу».

Франц Мейер уже чувствовал, что за ним следят.  У старого армянского кладбищенского сторожа Аветиса была крошечная каморка. Там Франц прятал необходимые для перехода границы  документы. Но в этот раз они ему не понадобились: его схватили шестеро здоровенных бугая, от которых пахло махоркой и грязными носками.Через два дня Франца Мейера передали  в руки местной полиции.



ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ.

ВОЙНА ВОЙНОЙ, А СЕКС ПО РАСПИСАНИЮ.


К  началу лета 1943 года стало ясно, что Италия войну профукала. Авторитет  Бенито Муссолини таял даже в глазах его верной супруги Ракеле. Король Виктор Эмануил Ш искал способы спасения нации.

Ракеле ещё раз проверила насколько хорошо затоплена баня: Бенито любил попариться только дома. Правда, он бывал на вилле Торлония редко : чаще всего ночевал в Романьи с бестыжей  Кларой Петаччи.

Ракеле, как истиная итальянка, старалсь соблюдать  верность. Тайные встречи с моложавым кардиналом Лоренцо были не в счет: только раз в неделю, по воскресениям, да и то в походных условиях. он успевал лишь исповедовать её  и отпустить  грехи, практически не снимая белья. Сама святость!

Муж разделся и задумчиво улёгся на спину на широкой деревяной скамье. У Ракеле защемило сердце: в свои шестьдесят Бенито мог бы дать фору даже иным кардиналам.  Прежде чем уйти, она робко спросила: «Если тебе понадобится моя помощь, позови: я буду недалеко.»  Ракеле была в более чем открытом сарафане. Высокая грудь пока не нуждалась  в лифчике. Пляшущий зад по-прежнему оставался ритмичным. 

Бенито посмотрел на неё, словно видел впервые  Его рука потянулась к тому месту, которого практически не было у кардинала Лоренцо. Она заперла дверь на засов, скинула сарафан. Не говоря ни слова, оседлала мужа  горячими бёдрами, предоставив ему вкушать домашнего блюда.

Спустя минут пятнадцать она уже купала Бенито хозяйскими руками. Её губы знали, как обуздать свободного охотника, не пропускающего ни одного лесочка. Он сидел, полностью расслабившись: «Давно собирался тебя спросить: куда делась твоя племянница Розита. Ей должно быть уже лет семнадцать, или восемнадцать?» 

Ракеле шлёпнула его мочалкой по стволу: «Когда только ты угомонишься, старый развратник? Ей только позавчера исполнилось пятнадцать лет. Она просто выглядит старше. И кстати, присмотрела себе жениха из Флоренции. Ждёт его с фронта.»

После небольшой паузы она впрочем добавила: «Марш в постель! Может быть, мне удастся сделать тебе подарок.Но при условии: если ты откажешься от аудиенции у короля. У меня плохое предчувствие, Бенито, не ходи во Дворец.» Она не сказала ему, что в воскресенье  кардинал Лоренцо шепнул ей: готовится заговор.

Розита вошла в спальню шаловливо оглядываясь: хотела убедиться в том, что тётя Ракеле не устроила ей западню. Бенито встретил её со свёртком: «Иди ко мне, детка. Я не пробовал тебя кажется сто лет! Закрой дверь. И возьми вот это, примерь.» Она развернула обёртку и ахнула: это был полушубок из горностая. Её мечта! Скинув с себя одежду, она напялила шубку на голое тело и прыгнула к нему в постель.

Не прошло  и получаса, как Ракель постучалась: «Бенито, за тобой приехала машина. Если ты не против, я отправлю её обратно: ты мне обещал отказаться от аудиенции.» Бенито поцеловал Розиту, шлёпнул её по попке: «Беги, цыплёнок. Мне надо собираться.» Потом крикнул жене: «Король мой лучший друг. И мне ничего не угрожает.»

Виктор Эмануил Ш встретил премьер-министра во внутреннем дворе Дворца. Дуче заверил его, что ситуация полностью под его контролем, и он знает верный способ, как восстановить порядок в стране. Король кивал ему головой, хотя не верил ни одному слову.

После паузы предложил: «Бенито, ты много сделал для Италии. И я собираюсь оценить твои заслуги. Но сегодня стране нужен новый глава правительства. Советую тебе подать в отставку.» Муссолини подпёр руками свои широкие бёдра: «А как же наша дружба? Что будет с моей семьёй? С Кларой Петаччи?» Король, взяв его под руку, пошёл в сторону выхода: «Не стоит беспокоиться об этом. Я сам позабочусь обо всём.»

У ворот Муссолини  встретил высокий мускулистый капитан карабинеров Виньери: «Дуче, прошу Вас без сопротивления сесть в карету скорой помощи.» На весь Дворец раздался крик некогда всесильного фюрера Италии: «Всё кончено! Всему пришёл конец!»

В Берлине была полночь, когда фюрер в  окружении Евы и её лучшей подруги Ольги завершал ужин в кругу самых близких членов кабинета с супругами. Кальтенбруннер произносил тост в честь Ольги Чеховой, и фюрер склонился к ней с очередным похотливым предложением.

В эту минуту к нему подошёл адьюдант Клаус и что-то нашептал . Рейхсканцлер вскочил с места. Кальтенбруннер запнулся, увидев, как левая щека фюрера стала дрожать, руки, сложенные ниже живота, искали удобное положение. В наступившей тишине все услышали глухой и нервозный крик: «Господа, прошу всех собраться в зале заседаний.  Поступила чрезвычайно плохая новость: в Италии совершён  переворот. Муссолини арестован.»

Ева и Ольга продолжали сидеть за банкетным столом, с волнением прислушиваясь к голосам, раздающимся из соседнего зала. Из полуприкрытой двери было слышно, как Гитлер обрушился с бранью в адрес короля и  предателей: «Итальянцы оказались пораженческой нацией. Я требую немедленно двинуть  в Италию минимум 8 дивизий и полноценную бригаду».

Затем повернулся к Кальтенбруннеру: « Приказываю  подобрать группу смельчаков  и обеспечить освобождение Муссолини.» Кальтенбруннер тут же встал: «Разрешите приступить к исполнению, мой фюрер. У меня есть на примете человек, который нам нужен: оберштурмбаннфюрер Отто Скорцени. Он будет готов в удобное для Вас время выслушать Вас лично.»

Через несколько часов 44-ая пехотная дивизия и 36-ая горнострелковая бригада уже переходили через Альпы и были готовы занять Южный Тироль.

В десять утра  Адольф Гитлер, всё ещё в домашнем халате принимал высокого, двухметрового роста подполковника СС Отто Скорцени. Фюрер встал, чтобы пожать ему руку и с восхищением посмотрел на него снизу вверх: «Садитесь, герр Скорцени. Именно таким мне описал Вас мой друг Кальтенбруннер. Вы уже знаете задачу, которую следует выполнить. Сколько Вам потребуется времени? О рессурсах можете не беспокоиться: я прикажу обеспечить Вас всем необходимым.»

Вошла Ева в лёгкой шелковой блузке, едва скрывающей  не только груди, но и  ноги выше колен. Отто вскочил и наклонился  к её руке: «Я большой поклонник  Вашей красоты, фрау Браун. И всегда ношу Вашу фотографию с собой: это мой амулет.» Ева расплылась в улыбке и посмотрела на фюрера. Он в свою очередь был несказанно польщён: «Ева, дорогая, прикажи угостить гостя твоим любимым коньяком.»

Ева  колокольчиком вызвала прислугу и глядя Отто в глаза приказала: «Грэтта,  угости нас с полковником Скорцени апельсиновым соком. Слишком рано для крепких напитков.» Отто поблагодарил хозяйку, чуть слышно подправив: «Оберштурманнфюрер, фрау Браун.»  И услышал многообещающий ответ первой дамы Германии: «Уверена, что я не ошибаюсь. И можете называть меня просто Евой, милый Отто.»

Выслушав  предварительный план по освобождению Муссолини, Адольф остался доволен: «Я Вам полностью доверяю. Но прошу не растягивать  надолго: верните  мне моего лучшего союзника и друга, как можно скорее.»

Провожая гостя, Ева повернулась к Адольфу: «Папочка, ты не возражаешь, если мы пригласим Отто в оперу: если ты помнишь сегодня ставят «Валькирию» Вагнера.» Адольф взял паузу. Потом быстро полистав свой блокнот , извинился: «Прости, крошка, на вечер у меня другие  планы: меня ждут в японском посольстве на деловой ужин. Но я совершенно не против, если тебя будет сопровождать Отто.»

В театре было тихо: первый акт был в разгаре, когда Ева Браун вместе с бравым Скорцени устроились в темной ложе. Еле дождавшись начала второго акта, она прикрывшись веером, произнесла: «Отто, мне скучно. Тебе не кажется, что мы бы могли провести остаток вечера поинтересней?»

Новенький «Опель» Скорцени через полчаса припарковался в гараже двухэтажного коттеджа на северной окраине Берлина. Помогая Еве подняться на второй этаж, Отто неуверенно извинялся: «Ради Бога ...простите беспорядок холостяка. Не мог поверить в такое счастье и подготовиться...»

Ева уселась в кресло и сняла перчатки: «Неважно, дорогой. Мои глаза не замечают ничего, когда передо мной стоит мужчина, способный покорить мое сердце. Подойди ближе. Хочу напеть увертюру Вагнера на твоей холостяцкой флейте.»  Он оказался не только дисциплинированным офицером, но и обладателем инструмента, который в отличие от смычка фюрера, не фальшивит.

В полночь они прощались в гостиной в доме рейхсканцлера. Ева взяла с него обещание, что оперу Вагнера «Гибель богов» они вместе послушают в кабинете фюрера, когда он будет принимать парад на Красной площади. Отто предложил сделать это в её супружеской спальне и посмотрел на часы: через два часа его ждал самолёт вылетающий в Рим.

Штурм  отеля Кампо Императоре, в котором содержали Бенито Муссолини, начался в строго назначенную минуту. Охрана немедленно открыла огонь. Двоих немецких легионеров тяжело ранило. Отто приказал всем притаиться и взять паузу, в ожидании парашютного батальона.

И тут лейтенант СС  Изольда Берн  оказала ему неоценимую услугу:  сбросив с себя мундир и бельё, она  взяла в руки некое подобие  посоха и стала гнать маленькое стадо овец прямо к главному входу отеля.

Охрана замерла. Карабины опустились, а руки занялись мирной усладой. Один из них, совсем молоденький, помахал ей рукой.  Отто услышал сицилийскую речь, обращённую к трясущимся ягодицам Изольды. Она оглянулась назад, встретилась взглядом с Отто и в тот же миг швырнула две гранаты в сторону охраны.

Взрыв оглушил и серьёзно ранил сразу нескольких. Воспользовавшись замешательством, штурмовики сумели  овладеть отелем за полчаса. Бенито Муссолини, услышав перестрелку, стремительно оделся и уже встречал Скорцени в вестибюле. Он обнял оберштурмбаннфюрера и стал горячо его благодарить на итальянском.

Они вместе шли к поляне, когда оба заметили Изольду, которая не спеша приводила себя в порядок. Отто услышал звук моторов: в небе появился специальный самолёт. Он должен был доставить дуче в Мюнхен, на встречу с Адольфом Гитлером.

Вернувшись на временную базу, расположенную на границе со Швейцарией, Отто вызвал к себе Изольду: «Запомни, лейтенант: я не люблю самодеятельности. И в следующий раз даже не пытайся меня впечатлить.»  Лейтенант Берн подошла вплотную: «В следующий раз, ты сам меня впечатлишь.» - её рука гладила возбуждённый ствол Отто. Они едва успели закончить, как в дверях выросла высокая фигура в отлично скроенном темно-коричневом костюме.

К него был редкий баритон: «Герр Скорцени, операцию «Длинный прыжок» надо будет отменить. Сталин начал массовую зачистку. Передай фюреру, что это сейчас нежелательно.»

Это был , Теймур Велибеков, резидент германской разведки в Турции, любимчик Риббентропа. Его поисками в Баку занимался оперуполномоченный МГБ Гейдар Алиев.

Гейдар пришёл с букетом красивых роз и  тортом «Сказка».  В гостиной горели свечи. Зарифа была в том самом платье, которое едва скрывало её  главное женское оружие. Они сели рядом на диване. Его рука легла на её ногу выше колена. Короткое платье слегка приподнялось, обнажив шёлковые трусики.

Зарифа почувствовала знакомую истому. В темноте она смогла заметить, как у Гейдара в брюках вырос холмик.  Закружилась голова, спина откинулась назад.   Его руки медленно стянули с неё бельё. Она ощутила его дыхание на своём лобке. Ноги сами разошлись, приглашая вглубь. Он услышал  вздох и вошёл .

Открыв глаза она увидела уже голого Гейдара . Он готовился штурмовать главную крепость. Заметил её  взгляд на  стволе. Она привстала и протянула руку : «Дай мне его.  Я уже схожу с ума.»  Гейдар закрыл глаза и мгновенно взлетел на седьмое небо: горячие губы с жадностью и торопливо ласкали  от основания до макушки.

Когда она встала спиной к нему на колени и взглядом пригласила войти , Гейдар вдруг отчетливо увидел перед своими глазами Лейлу-ханым в её любимой позе. Но тело под рукой было более упругим, значительно более молодым.

Он потерял счёт времени. И только услышав чьи-то шаги на кухне, посмотрел на часы: Емельянов ждал его у себя через сорок минут. Зарифа побежала в ванную.

Лейла-ханым даже не обернулась: «Чай будешь?»  Гейдар давно готовился к разговору, но столкнувшись с холодным приёмом, сконфузился: «Нет, спешу. Меня ждут с докладом о ...ювелире. Тебе ничего не известно о нём?»

Она повернулась, и её лицо исказилось от гнева: «Что мне может быть известно о ваших шпионах? Не впутывай меня в свои неудачи. Я с ним даже не знакома лично.»

Гейдар не ожидал такой откровенной лжи. Он молча положил на кухонный стол её шарфик: «Я даже знаю,как ты его всю ночь на даче трахала.»
 
ГЛАВА  ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ.
ДАМЫ ЛУЧШЕ ЗНАЮТ ДАМ.


Степан Емельянов был из числа тех красных комиссаров, на плечах которых стояла советская власть. За его боевыми плечами была довольна солидная куча трупов, изнасилованных дам и незаконорожденных детдомовцев. Слесаря Бакинского трамвайного парка заметила и стала опекать работник ЦК  Маргарита Нерсесова. Пройдя её тяжёлые испытания в постели, Степан был представлен Хозяину, как ценный партийный кадр.

Вскоре коммунисты Джержинского района дружно и единогласно избрали его своим первым секретарём. Мир-Джафар в ту ночь вспотел, не покладая рук: горячо поздравлял его молоденькую супругу Настеньку.

Надо сказать, что он относился к «Емеле» снисходительно и неоднозначно. Не раз уличал в превышении власти и даже преступлениях. Именно поэтому за короткий срок Степан несколько раз менял свой пост. Хотя и оставался в руководящей обойме НКВД-МВД-МГБ по простой причине: был удачно женат.

Степану давно было известно о связи жены с Багировым. Но будучи дисциплинированным чекистом в ранге старшего майора, а вскоре и комиссара госбезопасности, он знал своё место.

В конце 1944 –го его срочно вызвали в МГБ СССР. Министр Меркулов внимательно слушал по телефону Анастаса Микояна. Прервал только однажды: «Я Вас понял ещё в прошлый раз, Анушаван Ованесович. И уже вызвал к себе надёжного человека. Он сейчас у меня. Как только проинструктирую, тут же отправлю к Вам на дачу.»

Инструктаж был недолгим: следовало установить негласную слежку за тещей Мир-Джафара Багирова Марианой Гельман. Выйдя из кабинета Меркулова, Емельянов лицом к лицу столкнулся в приёмной с председателем Совмина из Баку Мир Теймуром Мир Ягубовым. Он даже не мог себе представить, что тот был приглашён по тому же поводу. Анастас Микоян готовил бомбу под своего злейшего врага – Багирова.

Мариана Модестовна в свои сорок с плюсом могла свести с ума мужчину в любом зрелом возрасте. Белоснежная кожа, темнокаштановые локоны, огромные  глаза в сочетании со стройной фигурой мало кого могли оставить  равнодушным.

Правда, личная жизнь не совсем сложилась. Вернее, сложилась неудачно. Её муж, Михаил Гельман, погиб совсем молодым наутро после брачной ночи. Причём, погиб от рук её родной тёти  Дарико. Как оказалось, была в любовной связи с ним. 

Эта первая и последняя супружеская ночь подарила Мариане дочь, Женю.  Спустя годы, будучи ещё школьницей дочь  своей  неординарной кросотой сумела свести с ума Хозяина Азербайджана Мир Джафара Багирова.

Зятёк попался Мариане не совсем обычный во всех отношениях: он воспылал страстью не только к будущей супруге, но и матери.  Любовный треугольник продолжался довольно долго, даже после рождения внука, Джена.

Мариану страшно тяготило  двусмысленное положение. Особенно после того, как она поняла, что для  Жени – это не тайна. Перед самой войной Мариана добилась от Багирова согласия жить раздельно: ей выделили двухкомнатную квартиру на Телефонной  улице.

Мир Джафар наведывался регулярно, раз в неделю. И однажды произошло то, чего так опасалась Мариана:: совершенно неожиданно и не вовремя к бабушке забежал Джен. Девятилетний мальчик  мог стать невольным свидетелем отношений отца с бабушкой.

По  счастливой случайности (он долго возился с замком) Мариана сумела вовремя встретить внука и увести  во двор. Правда, спрятать известный всему Баку автомобиль было невозможно. Джени ничего не спросил. И это было самым страшным сигналом.

Всю неделю после этого Мариана не могла найти себе места.Как-то случайно услышала разговор двух соседок по двору: «Прикосновения к его руке достаточно, чтобы избавиться от несчастий и болезней. Он вершит чудо.»

Мариана и сама была наслышана о божественном даре старца Мир Мовсума, но как-то не решалась.   В один из зимних вечеров, зная  что в это время к Мир Мовсум Ага мало кто заходит, она неуверенно постучалась в калитку. Её встретила сестра чудотворца Сейид Сакина. Она приветливо проводила незнакомку в покои Мир Мовсума.

Он сидел в кресле слегка нагнувшись вбок. Его тело было обмякшим, а глаза светились  улыбкой . Мариана опустилась и приложилась к руке. Сакина-ханым подняла руку брата и приложила ко лбу Марианы: «Ханым, думай про себя о том, что хотела ему сказать.»

Мысли Марианы спутались. Она никак не могла сосредоточиться. Мельком пронеслось имя зятя. Губы старца зашевелились, не произнеся ни слова. Но было видно, что он улыбается. Взглядом подозвал сестру и попытался произнести фразу.  Сейид Сакина внимательно рассмотрела посетительницу, пол-лица которой были покрыты шалью.

Она помогла Мариане встать и проводила её к выходу. Уже у дверей она тихо прошептала: «Он узнал тебя: ты – тёща... Сейид Джафара?»  Мариана смутилась, не зная как себя дальше вести. Сакина успокоила её: «Не волнуйся, ханым. Твоя тайна останется в этой комнате.»

Мир Джафар явился в среду в обычное время.  Как всегда. разложил на кухне продукты: «У меня мало времени, через час должен быть на совещании». Раздевался, правда, не спеша, пожирая её глазами.

Разочарование наступило скоро: он вдруг почувствовал непонятное бессилие. Никакие усилия Марианы не помогали. Мир Джафар выглядел подавленным и ушёл, не попрощавшись.

Эта среда стала последней. Их  тайные встречи прекратились. Багиров по личному каналу нашёл грамотного уролога в Тбилиси и приступил к длительному лечению от импотенции.

С тех самых пор у Марианы вошло в привычку:  раз в месяц в сумерки стучалась к старцу Мир Мовсуму. Приносила продукты питания, с которыми было тяжело. Помогала и деньгами. 

В тот пасмурный и сыроватый день, выйдя за калитку, Мариана заметила тень следом за собой. Она ускорила шаг. Тень не отставала. Мариана пожалела, что отказалась от услуг семейного шофёра. Когда она была почти у трамвайной остановки, её тихо позвали: «Мариана Модестовна, извините. Но следующий трамвай будет не раньше, чем через сорок минут.»

Это был высокий худощавый юноша в длинном сером габардиновом пальто: «Простите, но я Вас не помню. Вы из МГБ?» Она всего лишь предположила. Но видимо, попала в точку: он смутился. После паузы признался: «Меня зовут Гейдар. Я действительно оперуполномоченный. Хочу всего лишь  проводить Вас домой. Уже поздно, и в этом районе небезопасно для одинокой женщины.»

Его голос почему-то внушал доверие. Они шли долго, минут двадцать до улицы Телефонной. Разговорились. Нашлись общие знакомые, даже друзья. Мариана была знакома с Полиной Жечужиной и её кузиной. Знала не понаслышке и о его будущей теще Лейле Алиевой. Причём, вся элита подозревала, что Лейла-ханым ни в чем не отказывает Мир Джафару. Правда, Мариана даже не намекнула Гейдару об этом. Юноша ей сразу понравился.

Дойдя до своего подьезда, Мариана улыбнулась ему: «Спасибо, что проводил. Приятно было познакомиться. И скажу честно: от такой персональной охраны я бы не отказалась.» И стараясь не смотреть ему в глаза, ускорила шаг и поднялась по лестнице. Гейдар успел только помахать рукой. Но сразу понял, что они обязательно снова встретятся. И не раз.

Этот вечер запомнился Мариане, как один из самых интригующих. Гейдар оказался тем молодым человеком, который отдалённо напоминал ей Михаила, первого мужчину, который овладел ею, а затем стал и супругом. Правда, пока только внешне. Интрига заключалась именно в том, чтобы расколоть этот орешек и убедиться в изысканности содержимого.

Войдя под струи душа, Мариана впервые после своего недолгого замужества почувствовала незнакомое для неё до сих пор тягу к мужскому телу. Его голос, ненавязчивые комплименты и обходительность были не совсем обычны для чекиста, охранника и тем более – подосланного осведомителя.

Гейдар посмотрел на часы: ещё не было и десяти вечера. Он стоял в двух кварталах от дома дяди Алиашрафа. Решил разговорить тётю Марию: она могла сообщить ему много интересного про обьект наблюдения.

В дверь постучали, как нельзя некстати: Мария и сестра Гейдара Шафига только вышли из ванной, предвкушая сладость соития в постели. «Кто там?» - раздался недовольный голос Марии. Но услышав знакомый ответ, она с другим настроением бросила Шафиге: «Накинь халат, быстро!» Сама открыла Гейдару, в чем мать родила: «Явился, не запылился! Каким ветром тебя занесло ко мне, малыш?»

Он не снимая пальто, прошёл на кухню, потрогал горячий чайник: «А мне я вижу, не рады. На пару слов заскочил.» И повернулся к сестрёнке: «Ложись спать. У меня с тётей Марией важный разговор.» Подождав пока она закроет за собой дверь, Гейдар накинул на Марию платье: «Совсем теряешь контроль, товарищ майор.»

Мария подробно рассказала всё что знала про семью Гельман и подвела черту: «Тебя кто-то хочет подвести под растрел. Не переходи дорогу Хозяину: он беспощаден. И даже не смей ложится с ней в постель: он на тёще женат раньше, чем на дочери.»

Проводив племянника, Мария вошла в спальню с бутылкой коньяка и двумя рюмками. У Шафиги глаза горели в темноте, как две новогодние свечки. Мария присела на край постели, дала ей пригубить и притянула губы к своему соску: «Я просто схожу с ума от такого ожога.» Шафига хитро улыбаясь, опрокинула рюмку и попросила ещё. Марии доставляло наслаждение игра уже повзрослевшей и ставшей шалунишкой племянницы.

Шафига знала, что Мария позволит оседлать её колено. Усевшись и раскачиваясь не спеша, она припала к её соску, дразня алкоголем. Спустя минут двадцать, они обнявшись затянулись папиросой «Казбек», чуточку напичканной иранской анашой.

Мария недавно вернулась  из Тегерана: «Сейчас вся Европа разочаровалась в мужиках. Там давно поняли, что лучше, чем женщина, никто не приласкает женщину.» Шафига слушала её, затаив дыхание, тесно прижавшись к бедру: «А в Америке?» Мария затянулась и передала папиросу ей: «Не поверишь: даже жена Рузвельта – лесбиянка.»

В далёком Вашингтоне начало декабря было промозглым. Элеонора спешила. Поезд шёл, как ни странно, без опоздания. К счастью, она успела вовремя. К нужному вагону она бежала уже с волнением, пока наконец не увидела её  в окне в самом конце поезда.

Они не виделись полгода.  И все эти шесть месяцев обменивались письмами. В одном из них, последнем по времени, Элеонора призналась: «Милая Хик, моя жизнь без наших встреч потеряла не только вкус,  но и аромат и смысл.»  Лорена ответила сразу: «Готова бросить всех и всё по одному лишь знаку твоему.»

Они шли к машине тесно прижавшись друг к другу, словно боясь, что кто-то захочет их разлучить навсегда. Подьехали к Белому дому, когда уже стемнело. Правда, окно Франклина светилось: он ещё не спал.

Войдя в спальню с противоположного крыла, Элеонора обняла свою возлюбленную и стала осыпать её поцелуями: «Ты наверное голодна с дороги? Прислуга уже спит, но я могу за пять минут приготовить нам ужин...» 

Лорена не выпуская из рук  её спины, шепнула: «Вначале накорми меня своей любовью. И подари мне утром завтрак точно также.»

Они выключили освещение и зажгли две свечи. Элеонора поставила их  любимую пластинку с Тони Мартином. Это был «Голубой мир». Двух бокалов шампанского хватило, чтобы они уже без церемоний бросились в омут страсти, с трепетным наслаждением раздевали друг друга.

Чуть слышная мелодия , бесконечная тяга, нагромождённая долгой разлукой, не позволили им услышать лёгкий стук в дверь. Это была юная Глория, горничная. Она вошла и замерла с открытым ртом, впервые в жизни увидев двух обнажённых женщин, ритмично ласкающих друг друга в похотливой позе.

Лорена первой заметила куколку с огромными глазами: «Мы кажется уже не одни, детка.»  Элеонора повернула голову к дверям: «Что-нибудь случилось? Я ждала тебя только утром к завтраку....» 

Глория опустила глаза и стала теребить подол белоснежного фартука: «Простите мэм. Мистер Президент велел  мне доложить, в какое бы время Вы ни вернулись.»  Элеонора отпустила её: «Иди к себе, Глория.  Я сама с ним свяжусь. А ты не забудь разбудить нас в десять тридцать. И приготовь завтрак для двоих ».

Подождав пока за ней закроется дверь, она подняла трубку внутренней связи: «Знаю, что ты всё ещё не спишь. И даже знаю, с кем тебе  не спится. Я буду доступна только завтра после полудня. Ответ дяде Джо я уже набросала. Думаю, тебе можно согласиться на Шотландию. И пусть это будет последней уступкой красному тирану. Письмо готово, остаётся лишь отпечатать на машинке. С этим, думаю , легко справится твоя  Джина. Желаю тебе и ей приятных сновидений, мой Президент.»

Лорена лежала на животе, подперев голову руками и с грустью смотрела в дальний угол спальни: там на небольшом столике всё еще лежала её фотография.  Элеонора проследила за её взглядом: «Все эти месяцы, пока тебя не было со мной, я покрывала поцелуями твою фотку.»

Лорена не ответила. «Что с  тобой? Нужели ты приревновала меня к Глории?»  Она упорно молчала. «Глупышка, как ты можешь? Ей  лишь шестнадцать, а мне скоро шестьдесят.»  Лорена перевернулась на спину: «Я ловлю себя на мысли, что ревную тебя даже к детям.»

Франклин с улыбкой  положил трубку на рычаг и полностью расслабился. Прикрыв веки, с каким-то благоволением подумал: «Она неповторима. Вселяет покой и одновременно возбуждает.»  Через минуту дверь распахнулась и едва слышно вошла Глория.

Она только раскрыла ротик, чтобы доложить, но увидела, как Президент прижал палец к губам и подозвал  к себе.  Выключив ночную лампу, он нежно погладил жгучие  завитушки. Её широкие и горячие губы совершали чудо, более изысканное, чем Клава в Тегеране: Франклин Делано Рузвельт возносился в Рай, продолжая править миром.

После завтрака Элеонора дважды перечитала  отпечатанный на машинке текст ответного письма в Москву и обратилась к Джине с лёгкой ухмылкой: «Спасибо, Джина. Мне кажется мы с тобой, каждый по своему, умеем удовлетворять запросы  Президента.»

Джина с непробиваемой голливудской улыбкой ответила в том же духе: «Я бесконечно благодарна Вам, Мисс Рузвельт, за позволение быть Вашей тенью».

Ответ Иосифа Сталина на следующий день вызвал гомерический смех у Элеоноры: «Он не любит мужчин в юбке! И поэтому Шотландия ему не подходит.» Уже приземлившись в Ялте, Джина обнаружила среди одежды Президента яркую шотландскую юбку. Записка Элеоноры звучала, как анекдот: «Сделай ему приятное.»




ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЁРТАЯ.
НАЧАЛО КОНЦА.

Весна в Вашингтон пришла значительно раньше, чем ожидалось -  вместе с вестью о смерти Сталина. Каким-то загадочным образом смена караула происходила почти одновременно в обеих странах, плавно перешедших от горячей войны против нацизма к холодной – между собой.

Америка после двадцатилетнего неоднозначного  правления демократов перешла наконец в руки республиканцев. Советы, завершив пещерную эпоху , едва приступили к осознанию важности феодального бытия. 

В США, как и положено, избрали очередного 34-го президента. В СССР начались подковёрные схватки трёх главных бульдогов.

Дуайта Эйзенхауэра  лишь условно можно было  назвать республиканцем по призванию. Генерал всю жизнь пытался придерживаться  баланса и был практически беспартийным до начала избирательной кампании. Именно поэтому он в своё время отклонил  предложение Трумэна стать вице-президентом в его демократическом правительстве.

Заняв кресло в Белом Доме, Айк получил два важных наследства от своих предшественников: Корейскую горячую, и Советскую холодную войны Поэтому сообщение о кончине  диктатора Дяди Джо он воспринял, как добрый знак свыше. 

Сталина он узнал лично, когда в августе 45-го побывал в Москве и Ленинграде по его приглашению. К нему тогда был прикреплён маршал Жуков, с которым они были знакомы по Эльбе и по дележу побеждённой Германии.

К началу его правления уже почти полгода Кремль по указанию тогда ещё живого Иосифа Сталина, отказался от услуг американского Посла Джорджа Кеннана. Дуайту Эйзенхауэру нужны были надёжные уши и глаза в период, когда в Москве зарождалась новая эра. И он уже остановил свой выбор на  кандидате.

Вошла Шарлот, девчушка 20-ти лет, которую настойчиво ему рекомендовал новый Госсекретарь Даллес. Она ему приглянулась сразу: отдалённо напоминала личного водителя по пыльным дорогам военной Европы Кэйс. Прошло столько лет, но старый любовный роман то и дело напоминал Дуайту о разбитом сердце.

Шарлот была одета слишком по-весеннему. Лёгкая юбка  пленительно раскрывала формы ниже девственной талии, а изящная тонкая блузка – расширяла любое  воображение. Бывалый генерал ещё с молодости отличался недурным вкусом. А к шестидесяти годам по признанию многих дам был гурманом. Он с чарующей улыбкой попросил: «Будь любезна, не забудь про Чарльза.»

Шарлот была не только очаровательной малышкой, но и обладала врождённой интуицией. Уже на третий день работы в офисе она уже твёрдо знала, что Президент предложит ей спать. Её голос был еле слышен: «Мистер Болэн уже здесь. Но я подумала, что до назначенного ему времени остаётся целых 18 минут. И  принесла Ваш любимый коктейль, мистер Президент.»

Она подошла слева и постелив салфетку, положила коктейль перед ним. От неё исходил аромат свежескошенной лужайки для гольфа и утренней прохлады. Айк краем глаза увидел справа от себя манящее его бедро. Под прозрачной тканью легко было заметить изысканное нижнее бельё. А это был удар ниже пояса.

Их взгляды встретились. Его рука вместо фужера обняла юную талию и потянула к себе на колени: «Надеюсь, эти 18 минут станут историческими для новой администрации?» Шарлот с изумительной улыбкой преподнесла напиток , дала пригубить, вернула его на место и приблизилась для поцелуя: «Мой милый Президент, каждый Ваш поступок и каждое прикосновение – уже История. Позвольте мне лишь наблюдать за Ней вблизи от Вас.»

От него исходил аромат мужской похоти и воинской необузданности. Шарлот почувствовала, что теряет рассудок. Осыпая его поцелуями от губ до шеи,  груди и плеч, она поняла, что соскользнула к его мощным коленям и опустилась лицом к брючному ремню. Она нерешительно подняла глаза с вопросом и увидела, как он откинувшись назад с прикрытыми веками и держа в руке коктейль, уже витает на седьмом небе от предстоящего блаженства.

Её губы встретились с первой «клюшкой» Америки, николько не утомлённой ни турнирами, ни годами, ни высоким положением хозяина. Шарлот показалось, что  Президент, лаская её шелковистые локоны, называет её Кэйси. И ей  вовсе не хотелось поправлять его: в Белом Доме только ленивый не знал о любовном увлечении генерала в годы войны.  Шарлот поняла, что не ошиблась в выборе своего имиджа для новой работы.

Чрезвычайный и Полномочный Посол Чарльз Болэн вошёл в офис Президента в сопровождении Шарлот. Следуя за ней, он обратил внимание, что юбка на помощнице слегка сьехала в сторону. Когда она встала за креслом Президента у окна, опытный глаз дипломата заметил, что под просвечивающей на солнце тканью нет нижнего белья.

«Садись, Чарльз. Я пригласил тебя, чтобы ещё раз перед отьездом в Москву переговорить о ситуации.»- Эйзенхауэр, выйдя из-за стола, жестом пригласил его к дивану, а сам уселся напротив в кресле. Затем повернулся к Шарлот: «Принеси-ка нам детка колумбийского кофе. Мне нравится, как ты его завариваешь по-турецки.»

Болэн проводил взглядом классически безупречные бёдра Шарлот: «Мистер Президент, ситуация там простая и одновременно – сложная.» Заметив его вопросительный взгляд , он обьяснил: «Сложность в том, что пока не ясны намерения ни одного из  трёх главных игроков. А простота очевидна уже сейчас: ни один из них не готов к фундаментальным реформам.»

Президент затянулся сигаретой пару раз и потушил в тяжёлой мраморной пепельнице: «До последнего времени я был уверен в том, что мой бывший соперник по Берлину маршал Жуков был бы неплохим ...как они там называются? Главой Кремля, одним словом. Но насколько я понимаю, Сталин перед своей  смертью отправил его в ссылку.»

Болэн кивнул: «Да, но сразу после  кончины дяди Джо, его вернули в Министерство вооружений. Правда, пока лишь заместителем. Хотя по моим данным, он будет назначен министром. Если, конечно, сумеет отгадать, кто из троих бульдогов станет главным.»

Вошла Шарлот с дымящимися чашками ароматного кофе. Стоя спиной к Болэну, она опустила чашки на столик перед Президентом. Посол обратил внимание, что на её круглой попе появилось нижнее бельё розового цвета. Она всё же заметила раздевающий взгляд опытного дипломата: «Мистер Президент, заварила  так как Вам нравится. Позвольте разобраться с документами из Конгресса?» И тут же направилась к письменному столу.

Эйзенхауэр кивнул ей с улыбкой, продолжая беседу с Чарльзом: «Но мне интересно, чем мы располагаем и на кого из этих скакунов можно ставить?» Болэн отпил пару глотков: «Мистер Президент, ради такого кофе, я бы вообще не покидал Ваш офис. Даже в сторону Красной площади! Ваша помощница – просто розовая мечта любого босса.» Шарлот покраснев, издали подарила ему благодарственный взгляд.

Болэн вытер губы салфеткой и решил не томить главу государства: «Лаврентий Берия , мне кажется, наиболее адекватно мыслящий среди кандидатов. Мой источник, который служит нашим с ним связником, поведал  несколько его задумок относительно децентрализации власти, многопартийности и ослабления давления на восточную Европу.»

Президент улыбнулся: «Верится с трудом. Да и насколько я знаю он же грузин. А в России второго подряд вряд ли могут допустить к вершине власти.» Болэн отметил про себя осведомлённость Эйзенхауэра, а вслух подхватил: «Вы абсолютно правы: это его главный, но не единственный недостаток. Он слишком много знает о каждом из своих конкурентов. И это может его погубить.»

Краем глаз Чарльз заметил, что Шарлот быстрым движением схватила с угла стола беленькие трусики, зажала их в кулаке и продолжила перекладывать бумаги. Болэна это начинало интриговать. Но тем не менее, Президент ждал, что он скажет: «Георгий Маленков формально уже стоит во главе правительства, является преемником Сталина на этом посту и сидит в его офисе. Любой достаточно хваткий человек на его месте смог бы решить задачу с двумя неизвестными в свою пользу ещё вчера.»

Эйзенхауэр перекинул ногу на ногу и спросил: «Что же ему мешает это сделать? Мне Ален Даллес говорил, что с этим « македонцем» нам несложно будет найти компромисы. Но меня интересует, что думаешь по этому поводу ты?» Болэн поблагодарил Президента: «Спасибо за доверие. К моему.... вернее, нашему сожалению он имеет ещё меньше шансов на первенство. Он лишь выглядит куском льда, но в действительности – мягче, простите меня,  дерьма.»

Шарлот вернулась к столику, чтобы убрать посуду. При этом обменялась с Эёзенхауэром довольно многозначительным взглядом. Президент подал ей свою пустую чашку: «Твой кофе бодрит и мотивирует, Шарлот. Спасибо. Но не уходи, присядь: ты можешь нам понадобится. разговор ещё не окончен.»

Он повернул голову в сторону Посла: «Итак, остаётся Никита Хрущёв. Что нам известно о нём?» Болэн вытащил из кармана пиджака вчетверо сложенный листок: «Здесь донесение другого агента, который считает, что мы просто обязаны взять в разработку именно его.» Он протянул записку Президенту.

Эйзенхауэр быстро пробежал глазами и обратил внимание на подпись «Персик».  Небрежно бросил листок на стол: «Если не возражаешь, я оставлю  у себя.» Потом повернулся к Шарлоте: «Положи это в правый верхний ящик моего стола, детка.»

Болэн не возражал: «Разумеется, мистер Президент.Наш «Персик» кроме всего прочего, приводит главный аргумент: именно Хрущёв возглавил комиссию по похоронам вождя. А по стандартам большевиков, кто хоронит, тот и царь.»

Президент после небольшой паузы подвёл итог: « Я бы всё же не спешил с окончательными акцентами. Эта страна полна непредсказуемости. Там на месте тебе будет гораздо легче наблюдать. Продолжай разработку всех троих. На тебя вся надежда. Желаю  удачи. Тебе и твоим "персикам"»


ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ.
СЕКСОТ.

Старик Мамедали, недавно отметивший свой 70-й день рождения, по-прежнему просыпался  задолго до первых петухов. Он успевал омыться холодной водой из колодца, совершить утренний намаз, пока Пикэ-ханым кипятила самовар. Нехитрый завтрак, состоящий из домашней лепешки-тэндир, сливочного масла, сыра мотал и сладкого чая с лимоном был традиционным, сколько он себя помнил.

К восьми утра они уже открывали двери небольшого продуктового магазинчика, который некогда славился на всю Крепость, как мясная лавка Мамедали.

Была пятница, и человек 10 постоянных покупателей уже стояли в их ожидании. Надев чистый фартук, Пикэ-ханым прошла за прилавок и оглядела очередь. Заметив высокого молодого человека лет 30-ти в черном костюме и при галстуке, она подозвала мужа: «Джаным, это не тот самый, который работает в органах?» Мамедали посмотрел поверх очков и утвердительно кивнул головой: «Я сам ему отпущу.»

В это время за окном раздался визг тормозов. Прямо у дверей остановилась новенькая «Победа» шоколадного цвета. Таких машин в Баку после войны было немного. И вся очередь моментально устремила свои взгляды на водителя. Широко открыв дверцу, из-за руля вышла элегантная стройная дама в ярко-жёлтом плаще и черной шляпе с откинутой вуалью.

В начале пятидесятых в Баку автомашины «Победа» в личном пользовании могли быть только  у артистов,  писателей, поэтов, певцов, композиторов,  художников, или у заведующих магазинами, базами и рынками. Но при этом водителей-женщин можно было сосчитать на пальцах одной руки.

Мамедали мгновенно ринулся в кладовку и через минуту вышел оттуда со внушительным свёртком. Он успел шепнуть жене: «Это Сурая-ханым. Очень важный человек. Я тебе потом расскажу.» Успел встретить её у входа. Из-за шума в очереди Пикэ так и не услышала, о чём Мамедали говорил с ней. Обслуживая пожилую женщину, она лишь заметила, что муж засунул в свой карман плотную пачку «десяток».

Вскоре подошла очередь молодого человека из органов. Пикэ позвала мужа: «Мамедали! Ты нужен здесь.» Прервав беседу с дамой, хозяин вернулся за прилавок: «Рад тебя видеть, товарищ капитан. Как дела?» Капитан улыбнулся: «Мамедали-киши, мы же договорились: я для тебя просто Гейдар.» Тот закивал: «Прости старика, всё время забываю. Тебе как всегда килограмм для долмы?» Гейдар покачал головой: «Нет, сегодня только полкило сыра «мотал» и килограмм картошки: зарплата на следующей неделе, и тогда зайду за мясом.»

Затем повернул голову в сторону двери. Дама всё ещё стояла и внимательно разглядывала Гейдара. Ему даже показалось – с улыбкой. Мамедали протянул ему два газетных свёртка с продуктами: «Папиросы не возмёшь, сынок?» Капитан вновь покачал головой: «Пытаюсь бросить курить. Ты мне скажи: а кто эта женщина у дверей?» Мамедали многозначительно поднял глаза к потолку: «Жена Гусейна Нагиева, главного геолога Азнефти. Он уже два года работает в Румынии. Открыл там месторождения нефти.»

Сурая-ханым словно умела читать по губам, с загадочной улыбкой помахала рукой в их сторону: «Мамедали, дорогой, я спешу, и остальное заберу завтра.» И выйдя из магазина, медленно пошла к машине. Гейдар догнал её в самый нужный момент и успел открыть дверь: «Разрешите Вам помочь? Меня звать Гейдар, я скромный сотрудник МГБ.»

Сурая обезоружила его голубыми глазами, копной рыжих волос и ослепительной белизной мраморной кожи. Её роскошная пятикомнатная квартира на улице Торговой выглядела, как музей антиквариата. Усадив Гейдара в просторной гостиной, она вернулась к нему через минут десять в лёгком кашимировом халате, который очень мало, что скрывал. А скрывать было что!

Они расположились на кухне. Когда Сурая открыла холодильник «ЗИС-Москва", у Гейдара дух перехватило: он ломился от напитков и продуктов зарубежного производства. Она разлила холодной водки: «Я не пью так рано, но хочу, чтобы ты расслабился. Не стесняй себя.» Опрокинув рюмку и закусив финской копчёной колбасой, про которую он давно забыл, Гейдар не мог оторвать  своих глаз от раздвинутых ног красавицы: она с явным намёком демонстрировала свои розовые шёлковые трусики.

Заметив, что призыв услышан, Сурая пересела к нему вплотную, положила руку на его ширинку, слегка дотронулась до желаемого инструмента, оценила размер и еле слышно обьявила: «Я просто схожу с ума от  органов!»

Гейдар не мог насладиться упругостью её ягодиц, роскошью золотистых локонов и грудным голосом . Но был окончательно сражён девичьей грудью: небольшие, словно персики, они вроде принадлежали девочке-подростку, а не зрелой женщине.

Когда наконец, у неё иссякли силы, она посмотрела на часы и ловко соскользнула из под него: «Беги в ванную. Мне нужно кое-кому позвонить.» Сквозь шум воды он не мог расслышать разговора, но твёрдо решил, что теперь настало время завербовать эту богатую шлюшку. Она сама шла в расставленные сети.

Сурая сидела перед большим немецким трюмо и пудрила свой очаровательный носик. Гейдар подошёл к ней со спины. Их взгляды встретились в зеркале: «Мне кажется, тебе есть что мне рассказать, детка. Я не думаю, что скромный геолог, даже работая за границей, может заработать на такую роскошь: пять комнат в центре, импортная мебель, паркетные полы, хрусталь, драгоценности.... Откуда всё это у тебя?»

У Сураи не шевельнулся ни один мускул на лице. Он открыла маленькую сумочку, достала сурьму и стала подводить ресницы: «А я английский шпион.Не похожа? Каждый месяц из Лондона получаю  сотню тысяч фунтов. Если хочешь, могу тебе подкинуть: в постели ты совсем неплох. Хотя мой Гусик в твои годы и не такое вытворял!»

Он резко повернул её лицом к себе: «Слушай меня внимательно, шалава! Твой Гусик будет очень огорчён, когда узнает, как ты меня обслуживала в его супружеской постели!» Затем выждал для большего эффекта и добавил: «Или же тебе придётся изложить мне письменное донесение за своей подписью. с подробным описанием наворованного. Считай что с этой самой минуты ты мой сексот. Поняла?»

Она смотрела ему в глаза с  улыбкой и загадочно. Затем медленно убрала его руки со своих плеч: «Милый мальчик. Ты мне сразу понравился. Люблю игривых жеребцов, вроде тебя. Но только дрессированных и послушных.» В это время зазвонил телефон. Она спросила: «Позволишь мне ответить, или сам поднимешь?»

Гейдар ринулся к аппарату.Звонок был междугородним: с частым перезвоном. Подняв трубку с рычага, он выждал минуту, соображая. Затем на всякий случай решил не спешить и подал ей. Она держала трубку достаточно далеко от уха, давая ему слышать. После оператора очень знакомый мужской баритон с грузинским акцентом спросил: «Генацвалэ, это ты? Шэни тчиримэ! Почему долго шла к телефону? Ты не одна?»

Голубые глаза Сураи сверлили Гейдара, как на рентгене: «Я была в ванной, дорогой. С кем ещё я могу быть? Только вчера прилетела, и пока тебе верна. Оставила моего благоверного одного в Бухаресте,он там пашет на тебя, как проклятый.» На том конце засмеялись: «Надеюсь, он не в обиде? Мои друзья румыны его озолотили уже»

Сурая затянулась сигаретой: «Он-то не в обиде. Но не могу сказать этого про себя. Ты мне обещал новенький «ЗИМ». Прекрасно знаешь, как мне важно держать стиль.» Ответ не заставил себя ждать: «Раз обещал, значит ты ещё не заработала, мой «Персик».

Сурая широко улыбнулась, раскрыла халат и погладила свой сосок, дразня Гейдара. Затем ответила: «Вот поэтому и звонила тебе. Но твой помощник сказал, что ты на совещании. Освободился, наконец?»

После небольшой паузы Гейдар не поверил услышанному: «Это для всех совещание в ЦК. Но от тебя у меня секретов нет: мы с Маленковым немного размялись на даче, отметили  новую должность Жукова. Но как договорились, жду тебя в Москве через три дня. Мир-Джафар обеспечит тебя охраной и спецкупе.»

Сурая переложила ногу на ногу, не сводя взгляда с ширинки Гейдара: «Слушаюсь, товарищ маршал Советского Союза. Кстати, у меня есть нечто важное для твоих ушей. Но это не по телефону.»

Она пальцем поманила бледного, как полотно Гейдара, растегнула ширинку, ухватилась за вздрагивающий орган и попрощалась с  телефонным собеседником: « До встречи, Лавруша, мне пора собирать вещи.»

Её губы влажно обхватили завербованного «агента» и прошлись от головки до основания. Язычок творил такие чудеса, что спустя минуту Гейдар был готов вновь взорваться, как мальчишка, впервые познавший женщину.

Провожая его у дверей, Сурая протянула ему плотные пачки шуршащих купюр, пахнущих сберкассой: «Купи себе пару приличных костюмов, сорочек и галстуков. Ты выглядишь ужасно для капитана МГБ».  Затем шлёпнула его по заднице: «Ну, теперь ты мой сексуальный сотрудник. Оформишь командировочку в Москву на десять суток. Если Берия будет добрым, переведу тебя в центральный аппарат.»

Гейдар хотел было что- то промямлить, но она строго перебила его:  «Жду завтра в час дня на перроне. Опоздаешь - получишь трое суток гауптвахтты... в  интимном месте у полковника Сураи Наги-заде.»

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ
ЗАГОВОР .

По пятницам Никита Сергеевич любил попариться в баньке.  Вернулся на дачу раньше обычного. Благо, после смерти Хозяина страна переходила на человеческий режим работы: ложились ночью, вставали утром.

Нина Петровна уже заранее затопила баню, и возилась на кухне вместе с новой подругой Варварой Корягиной из МИДа. Она бывала в столице наездами. Нина просто души не чаяла в Варе и даже просила мужа перевести её в Москву из Америки.

Никита Сергеевич отпустил водителя: «Сегодня ты мне наверное уже не понадобишься, а завтра – как обычно.» Проходя через кухню по привычке шлёпнул жену по попе: «Борщом пахнет, мать!» Она строго осадила: «Остынь, проказник старый. Хоть бы гостью постеснялся бы!»

Раздевшись в спальне, Никита прошёл в баньку, на ходу бросил: «Скоро позову, чтоб веничком меня побаловала.»  Варя улыбнулась: «Он просто влюблён в Вас, как мальчишка, Нина Петровна.» Нина посмотрела на неё с хитринкой: «Седина в бороду, бес в ребро.»

Зазвонили в дверь. Варя открыла и удивилась: «Иван Александрович, а Вас по-моему не ждали. Он только что направился в баньку.» Это был генерал Серов, заместитель Лаврентия Берии: «Верни его, это срочно.»

Никита Сергеевич в нижнем белье пригласил Серова в кабинет: «Что случилось, Иван? На тебе лица нет.» Генерал тяжело вздохнул: «Давай-ка выйдем на воздух, Никита Сергеевич: тут тяжёлый воздух, не проветриваете.»

В парке уже среди густых деревьев генерал обьяснил: «У тебя весь дом напичкан аппаратурой.» Хрущёв остановился: «Знаю. А что прикажешь делать? На то тебя и пристроил к нему, чтобы подсобил.» Потом продолжил прогулку: «Ладно, докладывай.» Серов по привычке огляделся: «Значит так, Никита Сергеевич. По моим данным, наш «лимон» имеет прямой контакт с американцами. Понаообещал им горы свернуть. Мешаешь ему только ты. Для «толстяка» у него есть «пряник».

Хрущёв задумался. Получалось вроде бы Георгий , с которым он только пару дней назад  обсуждал планы, хочет усидеть на двух стульях! И если сговорится с грузинским «лимоном», Никита может оказаться лишним?

Он резко остановился и строго посмотрел на Серова: «А нельзя ли нам «прослушать» дачу Маленкова?» Серов кивнул головой: «Уже приказал. Завтра будет первая «ласточка». Занесу в Кремль.» Хрущёв замахал руками: «Нет, Иван, без глупостей. Есть конспиративная квартира, которой пользуется сам Лаврентий: она без «прослушки».

Проводив генерала до машины, Хрущёв вернулся обратно: «Ну что, мать? Жду тебя через пять минут с веничком.» Нина Петровна показала ему свои руки: «Никита, ты же видишь я вся в муке. Не успеваю, хочу тебе пирог испечь, оладиками накормить после баньки. Ты уж как-нибудь.... Или вот, может, Варечку попрошу....» 

Варя смотрела на Хрущёва озорными глазками: «А что? Я с удовольствием, Никита Сергеевич!» В парной Хрущёв тяжело улёгся на живот: «Давненько не парился с молодкой. Давай, покажи мне свои прелести. Раздевайся!» Варвару долго упрашивать не было нужды: не каждый день перед тобой лежит голый секретарь ЦК. 

Хрущёв сквозь полуприкрытые веки внимательно изучал молодую грудь, упругие бёдра и лакомый треугольник, тщательно побритый. Такого «райского» уголка без «кустарника» он ещё не видел. Он медленно повернулся на спину и протянул руку к главному источнику соблазна: «Брось веник. Он пока ни к чему. Ложись на меня попочкой.»

Варвара сразу поняла, что процесс «знакомства» займёт минут десять. Но ошиблась: Никита Сергеевич справился за пять.

Нина Петровна встретила их с улыбкой: «С лёгким парком. Садитесь, чай только заварила.» Варя , обмотанная широким полотенцем села справа от Никиты Сергеевича. Налила ему его любимое малиновое варение. Как бы продолжила начатый в бане разговор: «Они скорее с Вами сядут за стол, чем с этим убийцей. Надо спешить, Никита Сергеевич. У меня есть неплохие контакты.»

Хрущёв налил горячий чай в блюдце: «Мне с ними пока не о чём разговаривать, Варюша. И потом: им палец в рот не клади, всю руку по локоть откусят! Я-то их знаю.» Нина Петровна положила ему в тарелку оладьи: «Не кипятись, отец. Варя нам не враг, пусть передаст от тебя пока только привет. А там, как карты лягут.»

Никита Сергеевич задумался. Откусил большой кусок грибного пирога, поднял глаза к потолку и обвёл глазами обеих: «Отменные блины печешь, Нина Петровна. Давайте-ка побродим по парку: душно здесь как-то!»

Вечером следующего дня Никита Сергеевич налаживал диковинные наушники: никак не мог привыкнуть к ним. Перед ним на столе крутились две большие бобины с записями. Голос Георгия Маленкова был легко узнаваем: «Спешить я не буду. Надо всё взвесить и только потом принять решение.» Его прервал женский голос. Это была жена Валерия Голубцова: «Я никогда не ошибалась в своих рекомендациях, Георгий. Благодаря моим советам ты сегодня сидишь в кабинете Иосифа.»

Наступила пауза на минуту. Но Хрущёву она показалась вечностью. Наконец, мягкий голос отчеканил: «Свои рекомендации ты охотно оплачивала в его постели, дорогая. И об этом не знал только ленивый. Вместе с советами ты навесила мне столько рогов, что иной раз стыдно ходить по кремлёвским коридорам!»

Раздался громкий женский всхлип и тихие рыдания: «Негодяй! Мерзавец! Я знала, что когда-нибудь это услышу от тебя. И конечно же после того, как он скончается. Почему же, зная об этом, ты не отказывался от частых повышений по службе? Значит ты пользовался мной! Как шлюхой! Значит, ты все эти годы был моим сутенером?»

Раздались шаги, затем голос Маленкова: «На, выпей. Успокойся, пожалуйста. Прости, просто вырвалось. Я готов выслушать твоё мнение.» Валерия громко высморкалась. Затем тем же металлическим голосом продолжила: «Подумай сам. Кто из вас троих представляет бОльшую ценность для американцев? Разумеется, ты. Они не готовы вести переговоры с главарём коммунистов. И вряд ли доверяют чекисту. Только тебе выпала «фишка». Грех не воспользоваться.»

Георгий попробовал возразить: «Допустим, ты права. Но разве ж эти двое будут сидеть сложа руки? Не знаю пока, что у «менгрела» в голове, но Никита уже пытается ....» Голубцова прервала: «Вот-вот! Тебе надо спешить. И обязательно впаре с одним из них. Троим слишком тесно в одной шлюпке.»

В это время заскрипела дверь, и Георгий поспешил закончить: «Это Андрей вернулся со школы. Потом обсудим.»

Никита Сергеевич повернулся лицом к генералу Серову: «Ты доверяешь Круглову?» Иван Александрович кивнул: «Как самому себе.» Хрущёв открыл настольный календарь: «26-го июня , в пятницу. Скажи ему, чтобы имел при себе небольшую группу...три-четыре бойца...не больше... были наготове с раннего утра. Медлить нельзя, будем брать. Если опоздаем, он всех нас натянет на свой член!»

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ.
ОТ МОСКВЫ ДО ВАШИНГТОНА.

Подмосковная дача заместителя МГБ генерала Серова только условно могла называться дачей. Небольшой особняк в глухом лесу числился на балансе  специальной службы, как конспиративный дом для оперативной работы. Небольшая кухня, просторная гостиная и кабинет с письменым столом и диваном.  Шофёр Хасполад вместе с Варварой помогли генералу разгрузить из багажника «эмки»  коробки. Почти на всех стояло клеймо «1937». Серов назвал это «опасной макулатурой».

Закончили  к десяти вечера, и  когда Хасполада отправили в Москву, Варя поняла, что придётся переночевать здесь: «Ты, товарищ Корягина, останься. Поможешь рассортировать кое-что.»  Быстро прибралась на кухне и заварила чай. В кабинете горела ночная лампа.

Генерал листал документы из стоящей рядом на полу коробки, и даже не шелохнулся, когда Варя поставила перед ним стакан горячего чая и сахарницу. Она придвинула второй стул и присела: «Иван Александрович, скажите, что надо сортировать. А то мне пора на боковую: завтра у меня длинный перелёт.» Краем глаз она успела прочесть пару строк: это был доклад за подписью Хрущёва на имя Сталина.

Серов поднял голову и снял очки: «Спасибо за чай, Варя. Иди приляг. Я тоже подустал. Я тебя подброшу в аэропорт, не переживай. Да и нам ещё надо кое-что обсудить с тобой.»

Его голос звучал по-отечески ласково. Она положила руку на его колено: «Вы за день намотались. Лучше отдохните: бумаги подождут. Тем более, кажется это ещё довоенное. Кому они нужны теперь?» Его шершавая ладонь легла на её руку: «Ошибаешься, Варя. Это «старьё» может кое-кому так испортить биографию - мало не покажется.» Варвара поняла, о ком идёт речь: «Понимаю... Теперь его судьба во многом зависит и от Вас.»

Его глаза заблестели огоньком: «Давай-ка, Варя, договоримся: ты ничего не видела и ничего не знаешь. Не хочу впутывать тебя в это дерьмо: Берия может замуровать и тебя.» Их взгляды встретились. Варя сжала его ногу: «Вам бы надо поберечь себя, Иван Александрович.» Он обнял её за плечи: «Можно проще: Ваня. Иди ложись...я скоро приду.»

Раздевалась Варя в темноте: генерал выключил настольную лампу. Он подошёл к ней со спины, и его большие руки уверенно легли на её груди: «Ты мне сразу запала в душу, когда проходила курсы в прошлом году. Но тогда ты была под «крылом» Игнатьева.» Варя вздрогнула: «Не подумайте ничего дурного... я с ним ...не » Он перебил её: «Не надо об этом. Забудь.»

К удивлению Серов оказался непревзойдённым любовником.  Она даже не могла себе представить, сколько энергии могло скрываться в этом ничем не примечательном теле: он не дал ей  сомкнуть глаз до пяти утра. Бывший куратор Игнатьев  выглядел перед ним обычным кроликом: «пятиминутка» по-казарменному.

Серов оказался гигантом во всём. В том числе и в позах.  В редкие  «перекуры», переводя дыхание, он проводил краткие курсы «агента влияния». Уже в самом конце, «взорвавшись» в анал, опрокинул полстакана водки и подвёл итог: «Мне важно, чтобы ты убедила их всех в неизбежности общения только с «Лысым». «Лимон» и «Толстяк» - опасны и бесполезны для них. И потом, они не жильцы. Так и передай.»


В половине седьмого, так и не выспавшись, Варя долго изучала свое осунувшееся за ночь лицо перед старинным узорчатым зеркалом . Выглядела ужасно. Как после группового изнасилования. Сквозь приоткрытую дверь она видела голый затылок спящего генерала. Вернулась за папиросами, и совершенно неожиданно почувствовала крепкую руку на своей ляжке: он не спал.

Мгновенно она оказалась на диване, в его обьятиях: «Ещё рано. Хасполад приедет через час...Раздевайся.» Варя поцеловала его: «Прости, Ваня. Но я уже не в силах: такого сильного мужика у меня ещё не было. Вставай, позавтракаем. Продолжим после моего возвращения.»

Перелёт затягивался: из Москвы  в Рим, оттуда в Торонто и наконец,  в Вашингтон.  Показав в таможне удостоверение специального представителя МИДа СССР, Корягина без осложнений оказалась на парковке для такси.

Перекусив в ближайшем от Госдепа кафе, Варя сразу направилась к  телефону-автомату . Ответил голос секретаря: «Офис мистера Даллеса, с кем говорю?» Варвара узнала - это была Кристина Маркес: «Привет из Тегерана, Крис. Передай боссу, что я доставила ему сообщение от  Моссадыка.» Через минуту Кристина вернулась к аппарату: «Мистер Даллес благодарит тебя. Встреча через два часа. Тебя будет ждать такси возле почты.»

Особняк был расположен в 30 милях от столицы. Джон выглядел уставшим: «Рад тебя видеть, детка. Но я очень  спешу, у меня встреча с Президентом. И поэтому, к сожалению,  не смогу уделить внимание твоим прелестям.» Он налил себе виски, уселся в кресло и стал листать пятистраничную информацию, которую передала ему Варвара. Затем он вложил обратно в конверт и спрятал в портфель: «Мне нужно, чтобы ты сегодня побывала в гостях. Тебя в зоопарке пригласят на барбекю. Там соберётся знакомая тебе кампания "краснопёрых". Поделись с ними новостями из Москвы.  Меня интересует их реакция, иначе говоря, на кого ставят они.» 

Прощаясь у двери Варя спросила: «Что с тобой? Ты выглядишь неважно.» Джон отпил виски и добавил с улыбкой: «Ничего смертельного: просто у меня обнаружили рак.»

И действительно: оказалось не самой смертельной новостью для  США. Среди гостей в доме мисс Моли Кинг Варя обнаружила два сюрприза. Её познакомили с Ричардом Лесли, ассистентом Даллеса по европейскому направлению. Он живо интересовался новостями из Москвы. При этом, активно раздевал её глазами. Варя решила, что с Лесли  нельзя спешить: вначале надо выяснить знает ли об этом Даллес-старший. И тем более, Даллес-младший из ЦРУ.

Это была обычная по тем временам тайная тусовка коммунистов. Когда уже подавали десерт, Моли показала на юную девицу, которая без умолку тараторила с кем-то по телефону: «Советую познакомиться поближе: Шарлот с недавних пор помощница Эйзенхауэра. И кажется, уже «помогает» ему 24 часа в сутки.»

Варя издали улыбнулась Шарлот и помахала ей рукой. Моли представила их друг другу: «Варя только что прилетела из Москвы, она дипломат высокого ранга, милочка. А это наша Шарлот, работает в Белом доме. Кстати, моя двоюродная племянница.»

Племянница была уже под хорошими парами, но останавливаться и не собиралась. Варе даже не было необходимости задавать ей вопросы: за первые десять минут знакомства Шарлот успела рассказать всю свою  биографию. Её слабостью была мексиканская «Текила», Варя составила ей кампанию. После очередной порции, Варя уже еле тащила её к «Кадиллаку», взятому в рент.

Шарлот открыла глаза среди ночи: «Где я? Как тебя звать?» Варя укрыла одеялом её обнажённую попу: «Мы в мотеле, детка. Нас познакомила твоя тётя Моли, если ты забыла. Но я хочу тебе сказать: такую шаловливую подружку в постели мне ещё не приходилось встречать. Ты меня просто затрахала! И мне это понравилось!»

Шарлот густо покраснела: «Но я ...никогда прежде...» Варя потянула её к себе, обняла за ягодицы и чмокнула в лоб: «В это трудно поверить, крошка...Но я попробую. Иди ко мне...ты меня так радразнила, что теперь моя очередь доставить тебе наслаждения.»


ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ .
КОНЕЦ ЗАГОВОРА.

Её тонкие и длинные пальцы перебирали клавиши рояля легко и воздушно. Лаврентий сидел с прикрытыми веками и внимательно прислушивался к потоку незнакомых ему, но удивительно близких музыкальных мелодий. Он любил классику, хотя разбирался в ней слабо.

Заключительные аккорды у Сураи получились настолько эмоциональными, что Лаврентий даже чуточку прослезился. Она повернулась к нему лицом: «Я просто не устаю им восхищаться.» Лаврентий подошёл к ней сзади: «Я никогда не слышал прежде. Это Шуман?» Сурая погладила его руку: «Нет, милый. Это «Фантазия» Брамса. Именно он послужил моим ключом к сердцу Чарльза Болэна.»

Они встали и перешли в рабочий кабинет Берии. На круглом столе у дивана стояла ваза с фруктами и графин с коньяком. Он разлил в две рюмки: «И как ты через немца Брамса пробралась к американцу?» Сурая отпила глоток и облизнула верхнюю губу: «Его предки выходцы из Гамбурга. Я об этом знала. Но после того, как он услышал Брамса в моем исполнении, признался, что одна из его прабабушек была оказывается, племянницей Клары Шуман, в которую был влюблён молодой Брамс.»

Лаврентий пригласил её к себе на диван, провёл рукой по спине: «Ты не только красавица, но и профессионал высокого класса. И мне важно, чтобы при очередной встрече ты сумела убедить его в поддержке моего плана.» Сурая перекинула ногу на ногу: «Обязательно. Хотя, сомневаюсь в успехе. Но обещай мне, что будешь очень осторожен. Болэн уверен в том, что Маленков готовит заговор против тебя.»

Он обнял её за плечи и притянул к своим губам: «Он слишком глуп и прост, чтобы воевать против меня. Не беспокойся, «Персик» мой.» Его правая рука растегнула ширинку и вывалила на свободу «шалуна», известного на весь Союз: «"Он" соскучился по твоим губам. Особенно, после твоей филлигранной игры на рояли!»

Она умела это делать не только изысканно, но и шаловливо. Лаврентий откинулся на спину и прикрыл веки. Перед его воображением поплыли райские кущи и величественная панорама поднебесья. Тёплые пальцы Сураи перебирали клавиши его души также эмоционально, как и мелодию великого Брамса. И последние напевы её губ завершились всплеском фантазии Берии.

Всё испортила трель телефонного звонка посреди ночи. Он нехотя поднял трубку. Это был Хрущёв: «Лёгок на помине, биджо!Только что вспоминал тебя. Что там произошло в 3 часа ночи, что ты мне звонишь, дорогой?» Хрущёв примирительно хихикнул: «Не бойся, пока не третья мировая война. Без тебя её не начнём. Тут мы решили завтра Президиум Совмина провести в узком кругу. Сам знаешь, о ком речь. Надо бы разобраться с Игнатьевым. По твоей же докладной, кстати.»

Лаврентий погладил золотистые локоны уснувшей Сураи: «Слушай, Никита, завтра же пятница. Забыл? Твой банный день. Давай перенесём на субботу. Тем более, что я планировал завтра сьездить на дачу: Нино ждёт меня.» Сурая повернулась к нему, обнажив свою почти девичью грудь. Берия приложился к правому соску и по его взгляду она поняла: всё только начинается.

Голос Хрущёва из трубки звучал, как-то  чересчур наигранно: «Вот ты, сукин ты сын, всё знаешь обо мне: когда купаюсь, как начинаю и с кем кончаю... Ради такого важного дела я перенёс свой банный день. И ты бы тоже мог договориться с Ниной Теймуразовной.» Берия потянул Сураю к себе, раздвинул ей ноги и без подготовки вошёл в волшебные прелести. Тяжело вздохнув, решил быстро завершить разговор с Никитой: «Ладно, так и сделаю. До завтра.»

Он овладел ею с такой жадностью и желанием, будто прощался навсегда. Она никогда прежде не видела его таким шустрым в постели. Он менял позы, словно мальчишка, спешащий получить первые уроки любви. Уже перед рассветом его горячие губы всё ещё выписывали пируэты на  малых губках и клиторе: «Тобой невозможно наесться досыта.»

Водитель заехал за ним, как обычно – к девяти утра. Бросив портфель на сиденье, Лаврентий усадил Сураю слева от себя и бросил шофёру: «К гостинице «Метрополь.» А потом в Кремль.» И удивил снова своей памятью: "В понедельник отправь своего родственника, как его, Алиев кажется, к моему заместителю генералу Круглову. Возьму его к себе в аппарат."

Болэн ждал Сураю в ресторане на первом этаже. За столиком в конце зала, как всегда сидел личный осведомитель Берии Арташес Мелкумян. Он служил ширмой для тех, кто мог быть слишком любопытен. Болэн подвинул ей стул: «Как всегда, выглядите бесподобно, мисс Наги-заде.» Официант принёс горячий чай. Сурая обвела  взглядом пустой зал: «Спасибо, господин Посол. Я по-прежнему стараюсь соблюдать те же правила: избегаю есть лимон. Но зато просто обожаю пончики.»

Она незаметно подвинула к нему небольшой конверт, вынутый из сумки. Болэн аккуратно вложил его в карман: «Когда по расписанию Ваш самолёт на Бухарест?» Сурая посмотрела на часы: «Я только вчера в 3 часа ночи узнала от мужа, что мой рейс сегодня в 10 утра.»

Когда Лаврентий входил в кабинет Маленкова часы показывали 10:03. Все были в сборе. Георгий Максимиллианович сидел за письменным столом и нервно постукивал карандашом. Слева уткнулся в бумаги Никита Сергеевич.

Маленков кивком головы усадил в углу своего помощника Дмитрия Суханова: вести стенограмму. Затем пару раз откашлялся: «Товарищи, нам предстоит сегодня обсудить персональное дело Берии Лаврентия Павловича.» Наступила тишина.

Лаврентий посмотрел на него с усмешкой: «Ты ничего не путаешь, товарищ Маленков? Никита, кто изменил повестку дня?» Хрущёв обменялся взглядом с Микояном и пробурчал: «Успокойся, Лаврентий. Начнём с тебя, а потом перейдём на Игнатьева.» Лаврентий обвёл взглядом всех членов Президиума и понял, в чём дело по торчащей кверху бородке Булганина.

Георгий Маленков решил не медлить: «Предлагаю сейчас же арестовать товарища Берию, как врага партии и народа. Ставлю на голосование! Кто «за»?»  Маленкова поддержали лишь Первухин и Сабуров.

Дрогнувшим голосом Маленков продолжил: «Кто «против», «воздержался»?»  Молотов, Ворошилов и Каганович встали на сторону обвиняемого. Хрущёв, Булганин и Микоян не приняли окончательного решения.

Лаврентий Берия встал, резким движением руки толкнул свой портфель в сторону Маленкова: «Тебе будет очень интересно ознакомиться с содержимым. Там много документов, которые откроют глаза и партии, и народа на преступления. И твои, и Хрущёва. Это копии. Если понадобятся оригиналы, я опубликую в газете «Правда». Проходя к дверям, он по дороге выхватил листки стенограммы у Суханова: «Надо сохранить для Истории. Не то опять сфабрикуете!» У дверей он столкнулся с генералом Москаленко и маршалом Жуковым. Он даже не поздоровался с ними. Твёрдым шагом пошёл по коридору и приказал охраннику: «Вызови мою машину!»

Никита Хрущёв громко стукнул кулаком по столу и завизжал: «Я так и знал! Всем нам теперь хана! Надо срочно что-то делать!» Георгий Маленков дрожащими руками набрал генерала Серова: «Иван Александрович!Срочно найди Круглова и действуйте, как договаривались. По запасному плану.»

Лаврентий, подьехав к дому, почти вбежал в свой кабинет. Двое охранников встали у входной двери. Он бросился к потайной дверце в книжном шкафу.. Ключи не слушались: пальцы мелко дрожали. Он так и не успел открыть сейф, когда услышал топот по лестнице. Первыми вошли трое курсантов школы МГБ. Они обезоружили охрану и навели стволы на Берию. Вслед за ними вошёл генерал Круглов с "калашником" наперевес: «Руки вверх!»

Лаврентий растерялся. Он не узнал собственный голос: «Сергей, ты же не будешь стрелять в своего министра? Не правда?» И тут же услышал автоматную очередь. Через минуту тело Берии завернули в один из персидских ковров, снятых со стены в спальне. Автомашина была подогнана впритык к входным дверям.

Из окна дома напротив за всем этим наблюдал старший лейтенант МГБ Арташес Мелкумян. Когда персидский ковёр оказался на заднем сиденьи «эмки», Мелкумян набрал по телефону знакомый номер: «»Лимон» созрел».

Сурая перешла дорогу и вошла в здание Главтелеграфа. Взяв бланк телеграммы, она написала лишь пару слов: «Пончик оказался вкусным.»

Шифрограмма из Посольства США в Вашингтон гласила: «Продаются два смирных бульдога.»

 ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ.
ВКУСЫ ПАРТИИ И ВОЖДЕЙ.


В начале жаркого августа 55-го Леонида Брежнева избрали Первым секретарём ЦК Компартии Казахстана. Но даже к началу сентября, спустя месяц он всё ещё никак не мог привыкнуть ни к креслу, ни к батарее телефонных аппаратов слева от себя.

Он вызвал секретаршу: «Нелли, подойди поближе.» Это была почти юная казачка с большой грудью и широкими бёдрами. Брежнев не отличался сдержанностью к женским прелестям.  Подвёл её к своему креслу, обняв за талию: «Вот скажи мне, пожалуйста, как мне отвечать на телефонные звонки левой рукой?»

Нелли уже давно поняла недвусмысленные взгляды своего шефа, и  готовилась проявить инициативу первой. Она с улыбкой посмотрела на чернобрового генерала: «А Вы, Леонид Ильич,  правой рукой не пробовали  взять трубку? Вот так.» И положила ладонь на его ширинку.  И не удивилась тому, что там обнаружила.

Брежнев усадил её в свое кресло и подошёл вплотную: «Там в приёмной никого нет, я надеюсь?» Нелли покачала головой, одновременно расстёгивая ремень на его брюках: «Никто и не посмеет войти к Вам без вызова .»

Леонид Ильич откинул голову и мягко прислонился к краю письменного стола. Огромные глазища восточной красавицы сводили его с ума. Губы словно были рождены, чтобы наслаждать достоинство мужчин. Не прошло и пяти минут, как Брежнев понял: он просто обязан взять её. Здесь, сейчас. И целиком. Словно прочитав его мысли, она послушно спустила бельё и облокотилась об кресло. Леонид Ильич вошёл в неё туго, по-хозяйски уверенно и надолго. Томный стон Нелли планомерно и настойчиво приближал его к фанфарам.

Но совсем некстати зазвонила вертушка из Москвы. Всё ещё тяжело дыша и не выходя из волшебной пещерки, он ответил своим густым баритоном: «Слушаю Вас, Никита Сергеевич.» Хрущёв был настроен более, чем серьёзно. Не спросив даже о делах, о семье, как обычно, он  сразу сообщил о новом задании: «Мы тут готовимся к приезду Аденауэра. Он, сукин сын, настаивает на возвращении всех  военнопленных. Придётся пойти на это. Иначе он не хочет признания ГДР. Да и дипломатические отношения надо бы установить.  Ты мне пришли справочку о своих немцах. С полным раскладом  поднаготной наиболее замаранных в преступлениях. Строго секретно.»

Леонид решил уточнить: «Так нам, готовить их  к эвакуации? Или только....?» Хрущёв отрезал: «Обязательно! Но только если мы убедим этого старого козла обменяться посольствами. Понял меня?» Брежневу пришлось приостановить удовольствие. Отодвинув Нелли в сторонку, он застегнулся  и сел на свое место: «Так точно, Никита Сергеевич. Сию же минуту поручу подготовить и отправлю с нарочным.»

Закончив разговор, повернулся в сторону секретарши:  «Завтра вызови мастеров и прикажи им переставить телефоны на правую сторону.» Но не отказал себе в удовольствии  хлопнуть её по заднице: «Продолжим позже. Вызови ко мне Председателя Совмина.».

В полдень, как всегда обедая дома, удивился встретившись у дверей с дочерью, которая должна была  вроде бы быть  в Москве: «Пап, нам надо серьёзно поговорить .» Он обнял и поцеловал свою любимицу: «Что-то опять натворила? Рассказывай, иди садись.»

Дело касалось мужа Галины, Евгения: «Он устал мотаться по гастролям. Надо бы его закрепить в Москве.» Леонид Ильич хлопнул стопку водочки, захрустел огурчиком, приступил к обеду и похвалил жену: «Ты мать перещеголяла саму себя: плов  просто за....сь! Правда, гарнира  много!» Виктория  Петровна закатила глаза: «Ты у меня такой «гурман» великий. В плове рис не гарнир, а главный персонаж».

Галина нервно  швырнула ложку на стол: «Папа! Я к тебе прилетела по делу за тысячи километров, а ты переводишь тему на кулинарию!» Брежнев встал, подошёл к ней и поцеловал в макушку: «Я вижу, ты совсем потеряла голову из-за своего циркача. Давай так договоримся: завтра отвезёшь в Москву секретный документ, и лично передашь Никите Хрущёву. Вот ему и расскажешь о своём  акробате. Он тебя помнит и часто меня спрашивает о тебе.»

Никита Сергеевич  внимательно изучал  машинопись: это был  подробный досье на канцлера ФРГ Конрада Аденауэра. Хотел вооружиться к переговорам. В это время двери  открылись и он, не поднимая головы,  узнал знакомые шаги. Это был Катя: «Ты у меня совсем заработался, Никитушка. Ты посмотри, который час! Не бережёшь себя.» Её руки обвили шею сзади. Он почувствовал у ноздрей чарующий аромат «Шанель»: «Садись, Катюша. Дай мне дочитать. Уже на последней странице.»

Потом нажал на кнопку секретаря: «Занеси-ка пару стаканов чая с лимоном.» На том конце ответили: «Хорошо, Никита Сергеевич. Но тут к Вам нарочный из Алма-аты дожидается с каким-то важным донесением. От Брежнева....» Хрущёв вспомнил: «Да-да, пусть входит....через минуты две.» Затем повернулся к Фурцевой: «Ты пройди в комнату отдыха и подожди  там. А то завтра уже и в Казахстане будут страсти-мордасти.»

Вошла молодая пышная бровастая дама. Хрущёв исподлобья посмотрел на неё и спросил: «Вы из Алма-аты? Давайте сюда документ.» Она подошла вплотную к приставному столику. Угол стола будто нарочито вошёл сквозь ткань прямо в лобок: «Да, Никита Сергеевич, я от папы. Передаёт Вам привет и пожелания здоровья и благополучия.» Он поднял голову и с любопытством окинул её с головы до ног: «Ах вот ты какая, оказывается? Галина... если не ошибаюсь?» Она с улыбкой кивнула: «Хорошая у Вас память, Никита Сергеевич! Я была совсем подросточком, когда Вы меня на коленях баловали конфетами на даче.»

Хрущёв вспомнил: она уже тогда была попастой и шаловливой девкой. «А как же?  Помню. Ну-ка подойди поближе.» Он встал и протянул ей руку: «А ты стала просто красавицей! Прямо кинозвезда! Это же сколько лет прошло! Тебе наверное уже почти тридцать?» Его глаза уставились на грудь и затем медленно опустились на широкие ягодицы. Галина вмиг уловила взгляд зрелого самца и несколько раз покрутилась на месте: « Двадцать шесть. Мне так приятно Вас видеть, Никита Сергеевич.»

Хрущёв обнял её за плечи. Но  вспомнил, что Фурцева в соседней комнате: «Жаль что ты пришла так поздно. Мне ещё работать надо. Оставь пакет.» Потом зачем-то тише добавил: «Я тебя вызову, если что-то понадобится.»  Галина именно этого и ждала. Протянула ему конверт, нагнулась к уху и прошептала: «Я оставлю свой телефон в приёмной. Очень прошу, примите меня по очень личному вопросу,  дядя Никита.»

Екатерина пила коньяк, сидя на диване в одной тонкой комбинации, сложив ногу на ногу: «Ну что, кобель? К новой сучке принюхиваешься? Смотри у меня! Не важно, что ты Первый секретарь. Вот этой рукой тебя кастрирую!» Никита посмотрел на неё, нахмурив брови. Сбросил пиджак, налил водки из холодильника и опрокинул залпом: «Не устраивай мне тут сцены ревности! Ты я вижу, совсем обнаглела! Кого возомнила из себя?» Подошёл вплотную, вцепился пальцами в её плечи: «Не забывай,  из какой дыры я тебя перевёл в столицу!»

Фурцева побагровела и сникла. Закрыла лицо руками. Он растегнул ширинку, вытащил «сморчок»: « Может назвать всех у кого ты отсосала? Я тебя поднял, я тебя могу и опустить!» Екатерина никогда прежде не видела его таким. Слёзы текли ручьём. Смахнув слезинку, она бухнулась на колени: «Прости меня, Никита. Ведь знаешь, как  люблю, ревную....дура я .» Её влажные губы по-родственному обняли главное достоинство страны. Она умело поднимать, как никто другая. Уже спустя две минуты  Хрущёв  швырнул её на диван и повернул задом к себе. Она успокоилась, когда  услышала привычное дыхание вождя у своего затылка.

В аэропорту Внуково канцлера Германии встречал новоиспечённый Председатель Совета Министров Николай Булганин. Они с Аденауэром уже встречались. Это было в далёкие тридцатые. Но он помнил о  предупреждении Никиты Хрущёва: "Никаких фамильярностей! Встретишь по протоколу, и  жду тебя с докладом на даче." Премьер сделал вид, что они с Аденауэром не знакомы вообще: «Добро пожаловать, господин канцлер. Рад Вас приветствовать на советской земле.» Но у канцлера память была отменной, несмотря на почтенный возраст: «Привет, Николя Бульянин. А ты совсем не изменился за эти годы.»

Разместив высокого гостя, Предсовмина тут же поехал к Хрущёву на соседнюю дачу. Охранник попросил его подождать в гостиной. Маршал удивился: не мог понять, чем Никита таким занят, что заставляет его ждать. Стал нервно вышагивать из угла в угол. Затем вышел на веранду покурить. И тут только услышал звуки из соседней комнаты, которые нельзя было спутать ни с чем. Они многое ему обьяснили.

Галина с первых же минут поняла, что перед ней скоропалительный фитилёк. Он как и многие партийные вожаки, привыкли относиться к сексу, как к физиологической необходимости. Как и к другим естественным потребностям.  Никита, распластавшись на ней, пыхтел, как детский игрушечный паровоз: без дыма, без гудка и даже без приличного машиниста.  Его красная и потная рожа уткнулась ей в плечо, не произнося ни слова. Эти четыре-пять минут растянулись в сознании Гали, как тягучая и монотонная вечность. Наконец, он выплеснул в неё две-три капли партийной влаги и тяжело дыша, стал одеваться.

Галина уже глубоко сожалела о случившемся, и была готова исчезнуть оттуда незаметно, даже не попрощавшись. И тут услышала нечто, отчего обомлела: «Передай отцу, пусть готовится к переезду в Москву. И про твою просьбу тоже не забыл.»

Переговоры с делегацией из  Западной Германии начались тяжело и почти беспреспективно. Конрад Аденауэр сразу дал понять, что ни о каком дипломатическом примирении не может быть и речи, пока он не увидит официального документа о перемещении всех военнопленных на Родину.

Вячеслав Молотов попытался было упрекнуть гостя в распространении неонацизма в ФРГ: «Возвращение военнопленных может вновь всколыхнуть реваншистские настроения. Вы забыли, что натворило правительство Гитлера?» Аденауэр с присущим ему сарказмом влепил министру иностранных дел политическую пощёчину: «Я с Гитлером договор о дружбе не подписывал. Не Вы ли вместе со Сталиным это сделали, когда я томился в концлагере?»

Хрущёв посмотрел на часы: «Уважаемый господин Аденауэр, самое время поужинать. И как раз успеем в Большой театр. Там сегодня «Руслан и Людмила». За ужином он вновь начал обхаживать гостя: «Между прочим, я во многом поддерживаю социалистов. У них есть многое, что мы, коммунисты, можем использовать» Канцлер Германии с деликатной улыбкой предложил: «А почему бы Вам не вступить в партию социалистов, партайгеноссе?»

В Большом перед началом спектакля Хрущёв подозвал к себе Председателя КГБ Серова: «Кровь из носа, Иван, но мне нужно, чтобы этот говнюк сам предложил наладить дипотношения!» Генерал будто знал заранее о такой просьбе Первого секретаря: «Уже предпринимаю кое-что.»

Ранним утром на следующий день Конрада Аденауэра разбудил помощник: «Герр канцлер, у телефона посол США в Москве мистер Чарльз Болэн.» Разговор шёл на немецком. После обычных церемониальных фраз американец сообщил канцлеру, что знает быстрый способ приготовления немецкого пудинга: «Убеждён, что Вам понравится. К десяти часам у Вас будет моя добрая знакомая из Румынии с рецептом.»

Аденауэр только приступил к завтраку, как офицер службы безопасности привйл с собой очаровательную даму средних лет с добротным немецким: «Фрау Наги-заде. Но для Вас, милый канцлер, просто Сурик.» Конрад поцеловал ей руку и пригласил к столу. Но дама извинилась: «Мой самолёт в Бухарест вылетает через два часа. Позвольте передать Вам рецепт пудинга и пожелания успеха в историческом визите в СССР.»

Закончив завтрак, канцлер уединился в спальне с переводчиком. На записи была телефонная беседа Никиты Хрущёва с Леонидом Брежневым. Из неё стало понятно, что Кремль на сей раз выполнит обещание вернуть военнопленных в ФРГ. На четвёртый день визита канцлер Аденауэр и Булганин подписали договор об установлении дипломатических отношений.

Спустя несколько месяцев произошли два кадровых перемещения: Леонид Брежнев и Екатерина Фурцева стали секретарями ЦК КПСС. Правда, кабинет одного из них соединялся с кабинетом самого Хрущёва общей комнатой отдыха. И  страна уже могла не беспокоиться о физиологических потребностях своего Хозяина.

ГЛАВА СОРОКОВАЯ.
ПУТЬ ОТ МИНСКА ДО ДАЛЛАСА.



Зимой  1960-го  глава  КГБ Белорусии  Василий Иванович Петров был срочно вызван в Кремль к  Первому секретарю Хрущёву. Они знали друг друга ещё с войны. Как назло ему предстояло нанести традиционный визит к давним друзьям, Коноваловым: в субботу их дочери Марине исполнялось восемнадцать.

Слава богу, он успевал: поезд отправлялся в Москву в полдень следующего дня. Собрались только свои. Подполковник МВД Тимофей Коновалов, однокурсник Василия Ивановича, считался крупным специалистом по шашлыку. Несмотря на морозец и лёгкий снежок, он с удовольствием хлопотал во дворе у мангала.

Софья рассадила гостей и взглядом позвала генерала в соседнюю комнату. Заперев дверь, она подтолкнула его к креслу и бухнулась на колени: «Ты совсем про меня забыл. Я же не железная. Скучаю, ты же знаешь, кобель!» Он расстегнул ширинку и оглянулся: за занавеской в окне копошился Тимофей: «Ты бы, Софушка, хоть нашла бы место поскромней...а то ведь он-то за окном...» Она обхватила ствол горячими губами, даже не ответив ему.

В тишине были слышны голоса гостей и жадное сопение Софьи.  Спустя несколько минут, она встала, задрала подол и облокотилась на подоконник: «А может мне нравится сойтись  вот так вот...за его спиной?»

За пышной копной её волос поднимался дымок с мангала за окном. От Софьи пахло свежей банькой и ландышем. Василий вошёл по-хозяйски вальяжно и со знанием обстановки: «Это что значит? Обидел он тебя, что ли?» Она застонала сразу, будто ждала целый год, хотя виделись они месяц назад: «Что за глупости ? Да он с меня пылинки сдувает, ты же знаешь.»

Быстрым движением растегнула пуговицы на кофте и высвободила грудь. Его грубые обкуренные пальцы до боли сжали соски. Она повернула голову , тяжело дыша: «Не поверишь: мне давеча сон приснился, как ты меня ласкаешь, а Тимофей любуется нами. Проснулась вся влажная...так захотелось тебя!» Её слова вскружили голову: он уже не мог удержаться.

Отдышавшись, он раскрыл пачку «Казбека» и глубоко затянулся: «Я и сам соскучился, если честно. Жаль завтра в Москву. Не то могли бы ...» В это время в дверь постучались. Это была Маринка: «Ну где вы запропастились? Дядя Вася! Как не стыдно? Все ждут Ваш тост!»

За её спиной стоял Тимофей с шашлыками в руках: «Давай, генерал, к столу! Шагом марш! Хватит тут увиливать за моей хозяюшкой.» Застолье было в самом начале. Василий Иванович поднял рюмку: «Вы все меня знаете: долго говорить не люблю. Предлагаю выпить за мою любимую Мариночку, за её весёлые восемнадцать лет.»

Спустя день генерал Петров уже въезжал через Спасские ворота Кремля по специальному пропуску, выданному ему в ЦК КПСС.

За длинным приставным столом сидел Александр Николаевич Шелепин, Председатель КГБ СССР и внимательно слушал телефонный разговор Хрущева. Хозяин кабинета взглядом приказал вошедшему присаживаться. Судя по всему Никита Сергеевич беседовал с Послом СССР в США  Меньшиковым.

Попрощавшись, Никита Сергеевич продолжил  беседу с Шелепиным: «Вот и Посол подтверждает, что у Никсона шансов значительно больше. И даже заверил меня в том, что с ним мы скорее найдём общий язык.»

Шелепин открыл голубую папку и вытащил несколько страниц машинописи: «Здесь подробно излагаются все выкрутасы этого выскочки Джона Кеннеди. Отьявленный бабник, картёжник и сидит на крючке у наркобаронов Калифорнии.»

Хрущёв не читая, отложил в ящик стола: «Ну-ну, май френд! Попридержим до осени, а там посмотрим,  каким боком устроить ему кузькину мать.» И только затем повернулся в сторону Петрова: «Здорово, генерал. Как там у тебя на новом месте? Догадываешься, зачем позвал?»

Василий Иванович  кивнул с улыбкой: «Начинаю понимать, Никита Сергеевич. Наверное, по поводу нашего сосунка, сбежавшего из Америки, этого Освальда, которого на радиозавод  пристроили.» Хрущёв с Шелепиным переглянулись. После паузы Первый Секретарь понизил голос: « Догадливый ты, шельмец! Твой начальник обьяснит  задачу. Тут главное что? Тут дело даже не в сосунке: важно сблизить его с девицей хорошей репутации. Проработайте вместе. А ты Александр Николаевич, потом доложишь, что и как.»

В шестидесятые единственным приятным развлечением в Минске были субботние танцы в Доме культуры. Освальд быстро освоился с местными традициями. За первые пару месяцев сумел наладить отношения со многими. Тем более, что девушки не давали прохода молоденькому американцу, тащась от его смешного акцента.

Танцы , как правило завершались пьянкой, быстрым флиртом и естественной случкой. Ибо секса в СССР вообще не было.  Ли, которого все почему-то сразу стали называть Аликом, был баснословно богат: получал в три  раза больше, чем слесари с пятилетним стажем. И когда звал очередную пассию в гостиницу, девушки категорически отказывались: «Ты что с ума сошёл? Лучше в кустах: дёшево и безопасно.»

Но Марина оказалась другой. Она сразу предупредила: «Руки не распускай. Только после того, как  поженимся.» Это подействовало, как лучший стимулятор. Станислав Шушкевич, главный инженер радиозавода, обещал ускорить процесс оформления брака. Он же по-дружески шепнул Алику: «Здесь вам не дадут спокойно жить. Я-то знаю порядки. Пока у меня есть друзья в "конторе глубокого бурения", могу помочь уехать домой.»

 В посольстве США в Москве Ли Харви встретили  с недоумением: «Ты же так рвался в СССР. И почему вдруг хочешь обратно?» Молодой человек раздражённо бросил: «Разочаровался! У них здесь даже трахаются в грязных подьездах!» Из гостиницы позвонил Марине в Минск: «Готовься. Улетаем через пару недель.»

Марина сидела на краю дивана в конспиративной квартире вся в слезах: «Сделай что-нибудь, в конце концов! Я же ни слова по-английски не кумекаю! Что я там буду делать без тебя?» Василий Иванович обнял её за плечи: «Это ненадолго, обещаю тебе. Максимум год, или два. Ты обязательно вернёшься домой.» Она подняла глаза и их губы сплелись. Он медленно опустил её на кушетку. Её рука уже шарила в поисках самого родного стабилизатора. И он ответил ей повелительно.

Генерал целовал её с такой жадностью, словно прощался навсегда. Её тело отдавалось с трепетом и щедростью. Он с блаженством вдыхал знакомый запах ландыша.

Спустя две недели, проводив дочку и зятя, Софья вернулась домой с тяжёлым сердцем. Она никогда прежде не звонила Петрову на работу, хотя он сам дал ей номер общегородского телефона. Тимофей во дворе рубил дрова: так он научил себя держаться от срыва.

Василий ответил через три гудка: «Слушаю.» Голос Софьи дрожал: «Как же ты мог... отпустить так далеко нашу Мариночку?» После паузы он попытался как-то утешить: «Да не переживай ты так. Люди мечтают попасть в Америку.»
Она всхлипнула: «Предчувствие у меня недоброе, Вася. Сердце подсказывает,что потеряем мы её с тобой.... Она-то ведь и тебе не чужая...Я-то дура, скрывала все эти годы... От тебя её родила.» Генерал Петров не мог продолжать разговор: он схватился за сердце.

В ноябре 1960 года сенатор от штата Массачусетс Джон Фицджеральд Кеннеди неожиданно для многих вырвался вперёд в избирательной гонке и стал 35-м Президентом США. В полночь позвонила Мэри, роман с которой насчитывал всего лишь пару недель. Договорились встретиться через час в особняке брата Джона, Роберта.

В чёрном элегантном платье она выглядела даже моложе своих сорока лет. Ему даже трудно было предположить, что перед ним стоит мать троих детей: «Ты бесподобна, дорогая. Даже моя победа меркнет перед твоей красотой.» От неё исходил аромат французского парфюма и голодной самки: «Ты всегда добиваешься поставленной цели. И боюсь, что я далеко не последняя в длинной очереди.»

Его руки быстро обнаружили, что она без белья: «Но мне кажется, я уже достиг самой возвышенной высоты, после которой весь мир кажется ничтожным.» Она размякла и поняла, что эта ночь станет для неё чем-то фантастическим: «Только не торопи меня: дай мне освоиться. Ведь после развода с Кордом ты у меня первый.»

Он был необычайно ласков: осыпал поцелуями, не оставляя нетронутым даже сантиметра. Она боялась открыть веки, чтобы не спугнуть волшебный сон: она владела сердцем, разумом и телом Президента Соединенных Штатов.

Они встретили зарю, не сомкнув глаз. Смакуя шотландский виски со льдом из одного стакана, делились друг с другом самым сокровенным. Джон даже не предполагал, что её бывший муж Корд Мэйер был значимым агентом ЦРУ: «Ты уверена в том, что за тобой нет слежки?» Мэри встала и подошла к зеркалу, демонстрируя ему удивительной упругости ягодицы: «Даже если это и так, мне всё равно: пусть знает, на кого я его променяла.»

Он подошёл к ней крадучись, спрятав руки за спиной. Через отражение в зеркале она увидела в его руках блестящее ожерелье. Он торжественно застегнул его на её шее: «Хочу, чтобы ты запомнила эту ночь не только, как мою победу лишь  над Никсоном.»

Перед уходом Мэри, как бы невзначай, спросила: «Говорят, у тебя в ближайших планах переговоры с Турцией, это правда?» Он удивлённо спросил: «Неужели тебе доложили уже и о ракетах «Юпитер»? Она положила руку на его всё ещё  расстегнутую ширинку: «В этом мире теперь есть только одна ракета, способная поразить меня. Просто, хотела бы побывать с тобой  в Измире, если это будет возможно.»

Никита Хрущёв внимательно выслушал доклад Малиновского и резко спросил: «Каким будет наш ответ этому сукиному сыну?» Маршал вздрогнул, но видимо ожидал этот вопрос: «Самым уязвимым местом для него была бы Куба.» Хрущев посмотрел в сторону Леонида Брежнева: «А что думает по этому поводу наш Президент?» Тот сдвинул свои густые брови и сердито произнёс: «Никита Сергеевич, дело серьёзное. Думаю, с Фиделем мы договоримся.» Хрущёв посмотрел на часы: «Ладно. Давайте вернёмся к этому разговору на заседании Президиума в пятницу.»

Не успела закрыться дверь, Никита Сергеевич услышал знакомые шаги за спиной: из комнаты отдыха вошла Катя Фурцева. Хрущёв нажал на селектор: «Ксюша, меня ни для кого нет.» Он сразу направился к холодильнику, чтобы налить водочки, но услышал её голос: «Я уже накрыла, Никитушка.» Руки уже расстегивали сорочку на нём: «Ты бы не спешил с ракетами на Кубе. У них этих боеголовок в пять раз больше.» Он приподнял ей юбку и приспустил шёлковые трусики в горошек: «А ты что предлагаешь прогнуться перед этим молокососом? Может ещё и рачком встать?»

Катерина сразу уловила ход его мыслей: «Ох шельмец! Знаешь ведь, как я люблю рачком!» Потянула его к дивану: «Да нет же, милый. Пока вы там обсуждали, я тут подумала: может вначале тебе бы с ним встретиться, пощупать его слабые места и показать свою мужскую силу.»  Его глаза уставились на её роскошную грудь. Он резко повернул её к себе спиной, помог главному сморчку СССР войти между ягодиц: «Ай-да Катька! Ай-да красавица! Ты прямо читаешь мои мысли!»

Но как известно, венская встреча так ничем и не закончилась. На ней оба лидера лишь поняли: конфликта не миновать. В отношениях между двумя странами наступил период, который чуть не закончился новой мировой войной.

Двадцатого ноября 63-го мисс Рут Пейн, которая опекала Марину Освальд, привезла её из своего дома в Ирвинге  в далласскую квартиру, чтобы забрать необходимые вещи: Марина и Ли в очередной раз поскандалили. Не успели они выйти из автомобиля, как в дверях квартиры показалась со вкусом одетая женщина средних лет в шляпе с черной вуалью.

Рут и Марина переглянулись: было девять часов утра, то есть слишком рано для деловых встреч. Когда дама перешла улицу и села в открытый кадиллак ярко жёлтого цвета, Рут узнала её: это была известная светская львица из Вашингтона Мэри Пинчот Мэйер.

Ли Харви выглядел несколько сконфуженным и нервным: даже не предложил Рут что-либо выпить. Марина в две минуты управилась и была готова вернуться в Ирвинг. Проходя мимо журнального столика, она увидела раскрытую  The Dallas Morning News. На второй странице был предполагаемый маршрут движения кортежа Президента по даунтауну.

Леонид Брежнев имел старую привычку париться по пятницам. Заседание Президиума задержалось, и он приехал на дачу уже ближе к полуночи. Валентина была не одна. За её спиной стояло совсем ещё юное существо с длинной русой косой. Он с удивлением поднял свои брови и снял дублёнку. Валентина хитро улыбалась: «Заждались мы Вас, Леонид Ильич.» А потом толкнула вперед смущенную девицу: «Племяшка моя из Саратова приехала, Нюрка. Поможет мне за Вами поухаживать в баньке.»

Брежнев с ухмылкой сел за стол и налил холодненькой водочки. Валентина ловко подвинула к нему соленья и нарезанные ломтики лимона. Нагнулась и шепнула: «Знаю, любишь первым снимать пробу: Нюрка целочка у нас пока.»

Пар был отменным, веники были удалыми, а девки оказались волшебницами. Леонид Ильич еле отдышался и выскочил из баньки словно юнец. Улегся на кожаном диване и включил радиолу, настроенную на «зарубежные голоса». Знакомый диктор Би-Би-Си металлическим тоном сообщил сногсшибательную новость: «Сегодня в пятницу 22 ноября в 12:30 в городе Даллас штата Техас был застрелен 35-й Президент США Джон Фицджеральд Кеннеди.»