Московские каникулы

Сверху раздался женский вскрик. Потом еще один.

- Пытают ее там, что ли? Не март ведь, кошкой орать! – Максим зло отбросил книгу, подскочил с кровати, захлопнул дверь на балкон: помогло мало. Крики вперемешку со стонами все равно проникали в квартиру, но уже приглушенно, словно через подушку.
Эту страстную пару, занимающуюся сексом настолько часто и громко, что слышали все окрестные хрущевки, хотелось убить. Или, по крайней мере, вычислить. Чтобы посмотреть, как выглядят. С соседями за то время, что Максим снимал свою однушку неподалеку от Останкино, он практически не пересекался. Раз только видел пару узбеков или таджиков, выходящих из квартиры напротив: парень, уткнувшись в экран телефона, кому-то твердил по видеосвязи «яхши», его спутница, покрытая хиджабом, вроде даже поздоровалась, кивнула, во всяком случае, на его «здрасьте». Были еще пьяные голоса – мужской и женский, откуда-то сбоку, постоянно орущие друг на друга. Ни первые, ни вторые на роль демонстративных суперлюбовников не тянули.   
Вслушиваясь в разгорающиеся стоны, Максим заварил себе кофе, посидел на кухне, пялясь в потолок, пошатался по квартире, покурил на балконе. Женщина продолжала стонать, изредка вскрикивая, но уже тише. К моменту, когда все затихло, Максим стоял у входной двери. В шопере на плече - книжка, сигареты и бутылка воды. «Мне нужен воздух, - выдохнул он. – Это невыносимо».

В парке, до которого - дорогу перейти, он долго выискивал свободную лавочку. Их было много, но хотелось сесть так, чтобы оставаться незамеченным и при этом быть на виду. Такая, не понятная ему самому, какая-то детская несовместимость желаний в последнее время накрывала часто. Прославиться и быть неузнаваемым, вернуться домой и сделать карьеру в столице, и даже умереть одним днем и дожить хотя бы до восьмидесяти. Наконец он нашел место, которое показалось ему оптимальным: небольшая боковая аллея, рядом широкая дорожка, по которой носились самокатчики и прогуливались семьи с детьми, половина скамейки в тени, половина – на солнце. Он сел поначалу на солнечной стороне, но читать было невозможно, приходилось напрягать глаза, и Максим передвинулся в тень. Как к нему попала книжка по истории Москвы, куда он так стремился, а, оказавшись, тут же захотел обратно, в холодный, но родной Питер, Максим не помнил. Книги к нему как-то сами приходили и сами уходили, когда он их проглатывал. Эта не шла. Может, из-за того, что написана была как учебник, а учебники Максим со школы не любил. Или оттого, что голова была забита другим – текущим. Московской жизни насчитывался третий месяц, уже август подходил к концу, и третий месяц Максим не мог осилить и половины трехсот страничного тома. 

«В конце мая 1571 года крымский хан Девлет-Гирей предпринял военный поход на Русское государство. Ему удалось, обойдя оборонительные позиции русского войска, подойти к Москве. Ожесточенные бои вызвали пожар в посадах. Из-за сильного ветра и жары столица, за исключением Кремля, сгорела практически полностью».      
«Шнур как будто про эту ситуацию пел», - усмехнулся Максим.
 
- Джесси, пойдем! – раздалось практически над ухом.
Максим поднял голову: в метре от него пожилая женщина тянула к себе небольшую черную собаку, которая будто вросла своими кривыми лапами в асфальт напротив  Максима.
- Ну, пойдем! Пойдем, девочка! – женщина, дергая поводок, смотрела на Максима, словно искала поддержки.
- Что-то интересное унюхала, - отозвался Максим: надо же было как-то отреагировать на этот взгляд.
- Да она уже и не чувствует ничего, - женщина ослабила поводок, и собака подошла к Максиму ближе, стала обнюхивать его кроссовки.
- В возрасте? - Максим почему-то постеснялся сказать «старая», наклонился, чтобы погладить собаку, но передумал.
- Четырнадцать лет, - женщина поджала губы и замолчала. Максиму показалось, что ее задели его слова, он только хотел извиниться, как женщина продолжила: - Пожила. Еще и слепнуть стала. Денег на нее уходит, кошмар. Я присяду рядом? И Джесси отдохнет, и я отдышусь.
- Садитесь, конечно, - Максим с некоторым облегчением глянул в книжку, отметив про себя предложение, на котором остановился: «Царь Иван Грозный, узнав о приближении татар, бежал в Ростов» - и засунул ее в шопер.
- Мы ненадолго, чтобы вам не мешать, - женщина уселась чуть поодаль. - Отдохнем и пойдем. Да, Джесси?   
Джесси лениво вильнула хвостом и улеглась у ног хозяйки.
- Она первая у меня, - кивнула вниз женщина и пояснила: - Первая моя собака. И последняя. Больше заводить не буду, не доживу уже. А ее сын подарил. Я и не просила, и не думала. Привез, говорит, сюрприз. Вытаскивает из коробки. Джессика Берта Энджел – по паспорту. Никогда ее Джессикой не звала. Просто - Джесси. Да, девочка? Красивая была. Сейчас, конечно, ничего не осталось. И вот, сын говорит: чтобы тебе не скучно одной было. Мне и не скучно было, хоть и одна. Поругались тогда даже. Теперь вот думаю, как я без нее? Тут, хочешь не хочешь, а с ней прогуляться надо. А так сидела бы, кисла в квартире. Вы собачник?
Максим начал было рассказывать, что собаку не стали заводить, потому что времени на нее нет, его вообще ни на что катастрофически не хватало, но, когда сын был маленький, завели кота, чтобы у ребенка хоть какая-то живность была.
- А вы знаете, что люди делятся на кошатников и собачников? – перебила женщина. - Я вообще всю жизнь думала, что я никто. В смысле – ни кошатница, ни собачница. Оказалось, что собачница все-таки. Джесси, - собака чуть приподняла морду. – Ты ж моя девочка! Собачники, говорят, активные и общительные, а кошатники – себе на уме. Не знаю, как у вас, а у меня совпало.
- Вы сказали, она вам дорого обходится, - Максим попытался поддержать разговор, хотя уже понимал, что может ограничиться только междометиями и поддакиванием.
- Ужас, какие деньги! – с какой-то даже гордостью воскликнула женщина. – УЗИ делали, у нее с почками проблема. Сердце больное. Пошла лекарства покупать, а ей человеческие нужны, одни – пять тысяч, другие – семь. За прием врачу отдать. Пенсия у меня – тридцать. Хорошо, сын помогает. Я ему квартиру переписала, он мне по двадцать тысяч каждый месяц подкидывает. У самой вот тоже ноги больные. Тоже тратиться приходится. Сын сейчас в отпуске, у него квартира в Турции, на побережье. Я туда никак не доберусь. Дорого и далеко. Сын зовет, конечно, но куда я с больными ногами. Приедет, к врачу свозит. Сама я не доеду. Ой, заболтала я вас. Вы же читали тут, а я со своими разговорами.
- Да ничего, - Максиму становилось даже интересно. Он давно вот так – с абсолютно незнакомыми людьми - не общался. Да еще с такой степенью откровенности. Жизнь заставляла держаться настороже, и каждого незнакомца, подходившего с вопросом или просьбой, воспринимать как потенциального врага, от которого нужно или бежать, или игнорировать. – Успею почитать.
- А что за книжка у вас?
- История Москвы, - Максим достал томик из шопера, показал женщине обложку.
- Интересно, наверное, - женщина равнодушно посмотрела на книгу. – Я сама москвичка, а историю плохо знаю. Вообще, мало читала. Я экономистом в Минздраве работала. Все время цифры, расчеты. А дома – дети. Не до книг. Вот муж у меня от книжек не отрывался. Как вы, все время с ними. Хотя физик по образованию, а читал все подряд. С ним не соскучишься. Всегда что-нибудь расскажет. Да, Джесси? У нее, - она кивнула на собаку, - сейчас своя комната. Прямо напротив моей. Я спать ложусь, дверь к себе не закрываю, чтобы видеть, что Джесси делает. Ой, однажды ночью проснулась, а в квартире тихо. Вслушиваюсь. Ни звука. Даже заплакала: думала, Джесси – всё. Слезы градом, идти к ней в комнату боюсь. А тут слышу – храп. Это она так тихо дышала до этого. Как я испугалась. Четырнадцать лет все-таки с ней прожили. Как с мужем. Ну, пойдем, наверное, - засобиралась женщина. – Отдохнули уже. Да, Джесси? 
- Давайте я вас до ворот провожу, - Максим встал вслед за женщиной. Его опять накрыла эта волна двойственности: хотелось и историю жизни дослушать, и одному остаться, чтобы историю столицы дочитать. Или, на худой конец, мысли додумать. Он никак не решался сделать окончательный вывод.   
- Вы тут где-то рядом живете? – спросила женщина и Максим кивнул. – А я вон в том районе, - показала она пальцем. – Вон туда пойдем, вон наши пятиэтажки. Меня Татьяна Михайловна зовут. А вас как? - Максим представился.
- А муж, Максим, вот примерно ваш ровесник был, когда разбился. Вам лет 35-40?
- Побольше, - улыбнулся Максим.
- Хорошо выглядите. А ему 35 было. Я рано замуж выскочила. Теперь так не женятся. Друг у друга первые. Хорошо жили, ничего не скажу. Не ругались. А погиб из-за матери своей. Свекровь моя, я ее мамой никогда и не звала, машину ему купила. Звонит как-то, говорит, плохо ей. Он и поехал. На улице ливень. И на повороте в него грузовик врезался. Тормоза отказали или занесло на асфальте. Не знаю, не выясняла. Меня в больницу тогда увезли. В голове все помутилось. Ничего не соображала. Через две недели только вышла. Мне потом подруги сказали, что он очень красивый в гробу лежал. Кудри на подушке. Как живой. Свекровь потом – после похорон – несколько раз приезжала, и как-то увидела, как мне один наш сотрудник помогает. Стала говорить, что я с ним и при Сереже жила. А у нас с ним тогда ничего и не было. Видеть ее не могла после этого. И ведь дожила до 94 лет. А Сережа в 35 погиб... Вот с тех пор одна... Сейчас думаю, любила ли?.. Ой, наговорила я вам лишнего. Зачем оно вам?
- Да ну что вы, Татьяна Михайловна! Все в порядке.
- А у вас дети есть?
- Сын. Взрослый уже. Самостоятельный.
- А у меня двое. Сын помогает, хороший он, ничего не скажу, дочь еще есть. Ну, дочь и дочь, - махнула она рукой. – А сын хороший. Внуки иногда приезжают. Редко, правда. Тоже взрослые, как ваш, наверное, им с бабушкой уже не интересно. Так заедут, чай попьют и бегом. Здравствуй, Алеша! – Татьяна Михайловна кивнула толстяку в спортивном костюме. – А где твоя Нюша?
Мужчина показал шлейкой в сторону кустов, где выпучив глаза, тужась, сидела крошечная коричневая собачонка. 
- Сосед, - объяснила она Максиму, когда они чуть отошли от толстяка. – Чихуашка у него.  Не люблю таких. Все-таки, как моя, лучше. Хоть на собаку похожа.
- А что у вас за порода?
- Русский спаниель. У нас тут много собачников. Жизнь-то надо чем-то занимать. Это вот опять, спасибо сыну, что Джесси мне подарил.   
- Извините, что спрашиваю, - начал Максим осторожно. – А почему вы замуж не вышли?   
- Не знаю, - Татьяна Михайловна задумалась. - Вроде и могла. И звали. Но двое детей. Может, про них думала? Я не святая, конечно. Есть что вспомнить. Но не пошла. Не знаю, к лучшему или нет? - она помолчала. – Кто знает, как жизнь сложилась бы? А вдруг пил? Никто ведь не знает, как лучше, Максим. Никто. Вот и я не знаю. Ну, до свидания, - заторопилась она. - Увидимся еще. Спасибо вам, что выслушали. Я так даже с подругами не разговаривала.

Попрощавшись с Татьяной Михайловной, Максим хотел было вернуться на старое место, но оно уже было занято: молодая девица в коротких шортах курила вейп и болтала по телефону. Максим прошел чуть дальше по аллее, свернул на боковую дорожку, куда редко забредали прохожие. Закурив, достал книжку. 
 
«Из послания Девлет-Гирея Ивану Грозному о причинах нападения на Москву:
"Жгу и пустошу все из-за Казани и Астрахани, а всего света богатство применяю к праху, надеясь на величество божие. Я пришел на тебя, город твой сжег, хотел венца твоего и головы; но ты не пришел и против нас не стал, а ещё хвалишься, что-де я московский государь! Были бы в тебе стыд и дородство, так ты б пришел против нас и стоял".
В 1572 году хан организовал новый поход на Москву. Его план нашел поддержку в Стамбуле, и Девлет-Герей рассчитывал не просто повторить успех летней кампании, а подчинить себе всю Русь. Но битва при Молодях закончилась разгромом крымско-турецкой армии».

Вечерело, по аллее неожиданно после жаркого дня потянуло холодом и влагой. «Как в Питере, - подумал Максим, закрывая книгу и пряча ее в шопер. – Домой пора», - решил он и усмехнулся. Домой – куда? У него, как и у Девлет-Гирея, это была вторая попытка взять Москву. Но в отличие от крымского хана он и тем раскаленным летом не сумел прижиться в столице, и нынешним никак не мог влиться в нее. Хотя в этот раз позвали, не сам приехал. Коллектив не то чтобы не принимал, Максим неожиданно для самого себя и не пытался встроиться. Ему вдруг стало лениво налаживать отношения, входить в новую команду, слушать в курилке сплетни. Даже от привычной работы радости не получал. Всю рабочую неделю Максима сопровождали только усталость и раздражение. Хотя Москва ему все еще нравилась, пусть и абстрактно: удобно, зелено, просторно.

У подъезда сидела подвыпившая пара: тетка неопределенного возраста в джинсах и тесном топике, опухшая, но подкрасившая глаза, и мужик-доходяга почему-то в комбинезоне жилкомхоза. Он лузгал семечки, она потягивала пиво, периодически передавая бутылку напарнику. За бумажным пакетом из макдака, вроде как спрятанная от чужих глаз, стояла ополовиненная бутылка водки. Первая мысль была: если соседи, то откуда – сверху или сбоку? Это та, которая стонала сегодня на весь двор? Или та, которая постоянно орет на мужа? Подвесив эти вопросы, Максим поймал себя еще на одном: много или мало изменилось за последние тридцать лет? Таких же мужиков он встречал и в детстве, и в юности, и вот теперь, когда собственный возраст подкатывал к полусотне. Они словно кочевали сквозь время и пространство. Разве что бабы десятилетия назад еще стеснялись так себя вести.
- Извини, братан, скока время, не подскажешь? 
Максим достал телефон, увидел пропущенное сообщение от жены:
«Ты надумал что-то? Остаешься или возвращаешься?»
- Время-то скока? – вновь окликнули его, пока он раздумывал, что написать в ответ.
- Много. Или мало. Вам для чего?   
- Шутник, б., - мужик привстал, но тут же повалился на скамейку.
- Антон, не хами, - тетка выставила руки, чтобы поддержать его. – Простите, а поточнее нельзя? – манерно произнесла она. 
- Начало девятого. 10 минут. 
«Сейчас сигарету стрельнут или денег», - подумал Максим, но пара неожиданно потеряла к нему интерес. 
Остановившись у двери, Максим долго разглядывал кодовый замок, вспоминая комбинацию цифр. 1572. «Знак или просто совпадение?» - подумал он. Поиск знаков за эти три месяца московских каникул стал любимым занятием. Максим понимал, что решение должен принять он сам, и никакие советы, никакие подсказки, и уж тем более никакие знаки, которые можно трактовать в любую сторону, ему тут не помогут, но все искал и искал подтверждений тому, что никак не могло сформироваться в ясный образ будущего. 
- Никто не знает, как лучше, - прошептал он – Никто. 
Максим напрягся и дернул дверь. В подъезде стояла тишина. Пахло затхлостью и жареным луком.

30 июля – 25 августа 2024 Москва