Глава 5-2

2

В Беловодске было мало заведений, где молодёжь города могла бы посидеть за столиками, поесть мороженое, попить кофе или соки. Пара ресторанов с их заоблачными ценами доступна далеко не всем. В единственный на весь город пивной бар редкая девушка согласится пойти. Оставались кафе. Одно находилось в городском парке и в основном было заполнено гуляющими вокруг расположенного рядом фонтана мамашками с детьми. Два других кафе занимали небольшие закутки в фойе кинотеатра "Панорама" и на первом этаже "Торгового дома". Конечно, ни одно из этих заведений не могло соответствовать желанию молодых парочек интересно провести время. Оставалось кафе "Крюшон". Оно находилось практически в центре Беловодска на первом этаже пятиэтажного жилого дома. Ранее, в советские времена, здесь был магазин "Охота", в котором продавались экзотические для провинциального подмосковного городка продукты: медвежье и кабанье мясо, рябчики, оленина, зайчатина и прочие охотничьи трофеи. Цены, разумеется, "кусались", и народ сюда ходил, как на выставку, главным образом посмотреть, повздыхать и позавидовать редкому настоящему покупателю. За говядиной, свининой и колбасой беловодцы по выходным мотались на электричке в столицу. Поэтому магазин "Охота" проработал недолго, и вскоре на его месте открылась кофейня. Ныне это заведение было приватизировано и преобразовано в кафе "Крюшон". Днём здесь пили соки и кофе, ели пирожное или мороженое обычные посетители: студенты, мамашки с детьми, влюблённые парочки, а после официального закрытия кафе превращалось в место отдыха и деловых встреч членов городских бандитских группировок.
Люба пришла в кафе вовремя, что приятно удивило Мишу. Он приглашал в "Крюшон" почти всех своих мимолётных подружек, и до сих пор не было случая, чтобы кто-либо из них не опоздал на несколько десятков минут. На Любе было простенькое светло-голубое платьице без рукавов, в ушах поблёскивали золотые серёжки с небольшими сапфирами. Миша занял столик в дальнем от стойки бармена углу и откровенно любовался изящной фигурой приближающейся девушки.
- Ты изумительно выглядишь! - восхищённо сказал он, когда Люба села напротив него. - Что будешь пить? Вино, водка? Может, коньячку?
- Нет, я не люблю крепкие напитки. А что такое крюшон?
- Сейчас выясним!
Миша махнул бармену. Обычно тот не выходил из-за стойки, но Бровкин был старым и щедрым на чаевые клиентом, поэтому вскоре их столик был заполнен высокими бокалами, несколькими бутылочками с различными соками, двумя вазочками с разноцветными шариками мороженого, тарелочкой с несколькими эклерами и маленькими миндальными пирожными, дымящейся чашечкой чёрного кофе для Миши и красивым фужером с крюшоном для Любы.
- Я после ночного дежурства и за рулём, так что пью только кофе и сок, - улыбнулся Миша.
Люба с любопытством оглядывала кафе. Она явно была здесь впервые. Половина столиков пока пустовала. Из кассетного магнитофона над стойкой бара приглушённо гудел голос Цоя. Люба обеими руками взяла фужер и осторожно сделала пару глотков.
- Ничего особенного. - Девушка поставила фужер и придвинула к себе вазочку с мороженым. - Ты женат? - спросила она Мишу. - Не хочу, чтобы это выяснилось, когда станет поздно.
- А когда станет поздно?
- Когда я влюблюсь в тебя, - простодушно ответила Люба.
- У тебя уже такое случалось? - удивился Миша.
- Пока нет. Я и не влюблялась ещё всерьёз.
- А в тебя? - Миша допил наконец горячий кофе и тоже придвинул к себе вазочку с мороженым.
- Прямо сейчас есть один курсант нашего военного училища, который недавно сделал мне предложение.
- И что ты ему ответила?
- Ничего. Я не совсем уверена, что он мне настолько нравится, чтобы выйти за него замуж.
- А я совсем нравлюсь или не совсем? - спросил Миша.
- Я тебя ещё совсем не знаю, - ответила Люба. - Расскажи мне о себе. Так ты женат?
- Был, - нахмурился Миша. - Мы уже год как развелись.
- И дети есть?
- Сын, - признался Миша.
- И что случилось? Ты разлюбил или она?
Для Миши эта тема была табу. После тяжёлого и унизительного развода он ни с кем не желал говорить о своём неудачном браке. Любовь превратилась в ненависть, но удивительным образом осталась! Как это возможно, Миша не понимал, но факт оставался фактом: он ненавидел Веру, но одновременно продолжал её любить. Миша легко заводил любовные связи и столь же легко рвал их, когда убеждался, что очередная любовница не смогла вытеснить из его души ненавистный образ Веры. Только с одним человеком Миша мог говорить о бывшей жене - с Надюхой, своей единственной постоянной любовницей. Миша не мог с ней порвать по единственной причине: та была "лучшей подругой" Веры и являлась для Миши источником сведений о жизни его бывшей жены. Бровкину даже не приходилось унижаться вопросами, Надюха сама при встрече спешила высыпать на него ворох новостей. Миша выслушивал всё молча, без комментариев и проявления чувств, как будто жизнь бывшей жены его ни в малейшей степени не интересовала и не волновала. Но и он, и Надюха прекрасно понимали, что их связь будет длиться до тех пор, пока окончательно не угасли Мишины чувства к Вере.
- Не хочешь об этом говорить? - огорчилась Люба. - Как же тогда я тебя узнаю? Как смогу избежать тех ошибок, что сделала твоя бывшая жена, и тем самым не погубить нашу будущую любовь? Ведь у вас же наверняка была любовь, раз вы поженились и даже родили ребёнка! Почему же ты развёлся?
- Потому что терпеть не могу, когда кто-нибудь мельтешит перед глазами, - через силу усмехнулся Бровкин.
Люба засмеялась:
- Зачем тогда женился?
- Думал, она тоже этого терпеть не может. А она совсем наоборот. Шагу ступить без себя не позволяла. Есть такие люди: заводят в доме собаку не потому, что любят, а чтобы только было кем командовать: "Нельзя! Ко мне! На место!" Вера вот из таких. А ещё таскала с собой по знакомым, их у неё тьма... Через пару месяцев я понял, что долго мне так не протянуть.
- Зачем тогда заимел ребёнка?
- У меня об этом мысли даже не было. Вера и не подумала посоветоваться со мной. Как обухом по голове! Я тогда перестал исполнять её команды и таскаться по её знакомым. Вера начала визжать. Я не переношу истерик, а она закатывала их на дню по десять раз. Стал приходить домой с работы в полночь, я тогда работал на компьютере в частной фирме. Вера в ответ стала запирать дверь изнутри. Я стал ночевать у родителей. Короче, развелись мы ещё до рождения ребёнка.
Миша оттолкнул вазочку с растаявшим мороженым, дрожащей рукой налил себе бокал апельсинового сока и залпом выпил. Он не любил и не привык врать, но правду рассказать всё ещё никому был не в силах. Полуправду Миша не отличал от лжи.
- Она красивая? - спросила Люба.
- Кто, эта мегера? Слушай, а ведь это интересный вопрос. Ведь я был убеждён до женитьбы, что Вера дьявольски красива. Она вроде и действительно красивая. Но когда я с ней пожил, мне стало казаться, что она урод. Её смазливое личико ассоциируется у меня теперь с уродством, понимаешь? Мне только сейчас это в голову пришло.
- Мужчинам такие вещи приходят в голову, когда они уже старики. Тебе, значит, повезло.
- А вам, женщинам молодым, приходят такие вещи в голову?
- Женщины от природы знают. Не все, конечно...
Они сидели и разговаривали почти до закрытия кафе. Потом Миша отвёз Любу домой. Её дом располагался на городской окраине у дороги на райцентр. Улица, тянувшаяся вдоль дороги, называлась "Лесная". Палисадник Любиного дома был ухоженный, с аккуратными клумбами, с роскошными цветами, но сам дом выглядел убого: посеревшие от старости бревенчатые стены, просевшая, покосившаяся крыша. За домом в глубине двора виднелось невзрачное строение с трубой - хлебопекарное производство.
- Не ахти какие хоромы для владелицы хлебного завода, - кивнул Миша на дом.
- Какая там владелица, - смутилась Люба. - Отец с матерью продали всё, что можно было продать, и ещё пришлось взять в долг большую сумму. Я ведь тоже после школы собиралась поступать в наш педагогический, но приходится помогать родителям...
- Теперь ты знаешь меня совсем? - натянуто улыбнулся Миша, с неожиданной тревогой ожидая ответа. - Разочарована?
- Ещё не совсем, - призналась Люба. - Но ты стал мне гораздо ближе. Пока?
- Пока! - сказал Миша. - Когда соскучусь, я знаю теперь, где тебя искать.
Люба прощально махнула рукой, захлопнула калитку и, быстро мелькнув светлым пятном в сгущающихся среди садовых деревьев сумерках, скрылась в доме.
Давно с Мишей такого не было. Он целый вечер угощал девушку в кафе, проводил её до дома и даже не попытался поцеловать на прощание! И всё же неожиданные чувства облегчения и радости охватили Мишу. Он сел в машину и непривычно медленно поехал домой. Ему хотелось продлить охватившие его чувства, но вдруг он вспомнил практикантку Марину, и это было некомфортно. Главная составляющая возникшего сложного ощущения заключалась в том, что участием в ночном сексе с Мариной Миша как будто бы в чём-то провинился перед Любой, перед наивной его голубоглазкой. Ему хотелось попросить у неё прощения, хотя он не знал, в чём именно его вина и почему именно перед ней. Ничего подобного он не испытывал ни по отношению к бывшей своей жене, ни по отношению к Наде, однокласснице, с которой он встречался для постели и сплетен о жизни Веры.
Миша вновь развернул машину и помчался к Любиному дому. Подкатил вплотную к изгороди палисадника и стал глядеть, не вылезая из машины, на окна дома. На улице было ещё довольно светло, и он надеялся, что Люба увидит машину и выйдет. Она действительно скоро вышла. На ней было лёгонькое платье, в котором она выглядела школьницей, такой милой и наивной школьницей. У Миши возникло чувство, будто это он с ней, а не с Надюхой учился в одном классе. Она вышла из калитки, он вылез из машины, они сблизились. Он смотрел на неё и не мог придумать, какие сказать слова. Люба заговорила первая.
- Ты по мне соскучился? - словно бы испуганно произнесла она.
Миша замер в восхищении. Выражением лица Люба словно приоткрыла свою душу: здесь было молодое изумление, вопрос, восторг, игра, лукавинка, притворный ужас перед собственной фантазией, и всё это с проступающим подшучиванием над самой собой, с неуловимо тонкой театральностью. Это было так понятно, так светло и мило, что Мишу кольнула в сердце острая печаль. Он ясно осознал вдруг, насколько это промелькнувшее притягательнее плотского и насколько недоступней. Прежние его представления о радостях любви в мгновенье рухнули. Он вдруг подумал, что ни объятия, ни поцелуи, ни наслаждения в постели с женщиной никогда уже не доставят прежней радости, потому что в памяти навсегда останется это мимолётное движение на Любином лице. Мужчина, покоритель, властелин закричал в нём, заплакал от досады в осознании того факта, что это неуловимое не купишь, не возьмёшь силой, не запрёшь на ключ, оно рядом, но существует по своим, недоступным плотскому законам.
- Я теперь всегда буду по тебе скучать, - сказал Миша крoтко.
Люба радостно улыбнулась и после неловкого молчания указала рукой на одно из окон дома:
- Это моя комната.
- Благодарю за ценную информацию, - улыбнулся Миша.
Ему хотелось стиснуть и зацеловать её, но то неуловимое, явленное выражением её лица, останавливало, напоминая, что все потуги страсти бесполезны. Ему представилось кощунством посягать на Любину плоть сейчас, в момент прозрения. С другой стороны, он не умел вести себя с женщиной раскованно, если не держал в голове мысли об обладании её женской плотью. Положение складывалось не из лёгких. Люба и притягивала его, и тяготила. Миша молчал, не зная, как сказать, что ему лучше сейчас уехать. Так они стояли друг против друга и молчали. И вдруг Люба обхватила его могучую шею и поцеловала в губы. Прикосновение её губ было неуловимо лёгким, как движение души. Миша мгновенно ощутил бунт плоти, но Люба уже закрывала за собой калитку.
- Завтра я приду к тебе вечером пешком, - сказал он. - И мы погуляем, ладно?
- Хорошо. До завтра.
Он бросил машину в крейсерскую скорость. Его ликование, казалось, передалось машине, она мчалась, едва касаясь колёсами асфальта, порываясь как будто бы взлететь. Домой Мише ехать не хотелось. Хотелось мчаться куда-то без конца. Он стал кружить по городу.
Родители уже спали, когда он вернулся домой. Он вышел в сад и стал глядеть на звёздное небо. Оно говорило что-то важное, кружило голову, обещало невесть что.