Поэт добра и вечности

Эссе

Светлой памяти Бориса Леонидовича Пастернака Посвящаю…

Мне нравится поздний поэт, когда звучит его ясная мысль о чём о хочет поделиться с читателем или переосмысливает свое пережитое видения мира.
Цикл стихотворений о временах года завораживает простотой изложения,  красками видения русской природы. Переделкино:
 
Летний день

У нас весною до зари
Костры на огороде,-
Языческие алтари
На пире плодородья

Зазимки

Открыли дверь, и в кухню паром
Вкатился воздух со двора,
И всё мгновенно стало старым,
Как в детстве в те же вечера.
Сухая, тихая погода.
На улице, шагах в пяти,
Стоит, стыдясь, зима у входа
И не решается войти.

О новогодней ёлке
 
Этой нимало не страшно пословицы.
Ей небывалая участь готовится:
В золоте яблок, как к небу пророк.
Огненной гостьей взмыть в потолок.

Как я люблю ее в первые дни,
Когда о елке толки одни!

1941

ВЕСНА В ЛЕСУ

Отчаянные холода
Задерживают таянье.
Весна позднее, чем всегда,
Но и зато нечаянней.

С утра амурится петух,
И нет прохода курице.
Лицом поворотясь на юг,
Сосна на солнце жмурится.

Хотя и парит и печет,
Еще недели целые
Дороги сковывает лед
Корою почернелою.

В лесу еловый мусор, хлам
И снегом всё завалено.
Водою с солнцем пополам
Затоплены проталины.

И небо в тучах, как в пуху,
Над грязной вешней жижицей
Застряло в сучьях наверху
И от жары не движется.
СТОГА

Снуют пунцовые стрекозы,
Летят шмели во все концы.
Колхозницы смеются с возу,
Проходят с косами косцы,

Пока хорошая погода,
Гребут и ворошат корма
И складывают до захода
В стога величиной с дома.

Стог принимает на закате
Вид постоялого двора,
Где ночь ложится на полати
В накошенные клевера.

К утру, когда потемки реже,
Стог высится, как сеновал,
В котором месяц мимоезжий,
Зарывшись, переночевал.

Чем свет телега за телегой
Лугами катятся впотьмах.
Наставший день встает с ночлега
С трухой и сеном в волосах.

А в полдень вновь синеют выси.
Опять стога как облака,
Опять, как водка на анисе,
Земля душиста и крепка.
ЗАМОРОЗКИ

Холодным утром солнце в дымке
Стоит столбом огня в дыму.
Я тоже, как на скверном снимке,
Совсем неотличим ему
Пока оно из мглы не выйдет,
Блеснув за прудом на лугу,
Меня деревья плохо видят
На отдаленном берегу

Прохожий узнается позже,
Чем он пройдет, нырнув в туман.
Мороз покрыт гусиной кожей,
И воздух лжив, как слой румян.
Идешь по инею дорожки,
Как по настилу из рогож.
Земле дышать ботвой картошки
И стынуть больше невтерпеж.
ЕДИНСТВЕННЫЕ ДНИ

На протяженья многих зим
Я помню дни солнцеворота,
И каждый был неповторим
И повторялся вновь без счета.
И целая их череда
Составилась мало-помалу
Тех дней единственных, когда
Нам кажется, что время стало.
Я помню их наперечет-
Зима подходит к середине,
Дороги мокнут, с крыш течет
И солнце греется на льдине.

И любящие, как во сне,
Друг к другу тянутся поспешней,
И на деревьях в вышине
Потеют от тепла скворешни.

И полусонным стрелкам лень
Ворочаться на циферблате,
И дольше века длится день,
И не кончается объятье.

Весна

Все нынешней весной особое.
Живее воробьев шумиха.
Я даже выразить не пробую,
Как на душе светло и тихо.
Иначе думается, пишется,
И громкою октавой в хоре
Земной могучий голос слышится
Освобожденных территорий.
Весеннее дыханье родины

А какое меткое наблюдение и пожелание творчества художнику:

Не спи, не спи, работай,
Не прерывай труда,
Не спи, борись с дремотой,
Как летчик, как звезда.

Не спи, не спи, художник,
Не предавайся сну, —
Ты вечности заложник
У времени в плену!

***

Во всем мне хочется дойти
До самой сути.
В работе, в поисках пути,
В сердечной смуте.
До сущности протекших дней,
До их причины,
До оснований, до корней,
До сердцевины.

Всё время схватывая нить
Судеб, событий,
Жить, думать, чувствовать, любить,
Свершать открытья.

О, если бы я только мог
Хотя отчасти,
Я написал бы восемь строк
О свойствах страсти.

О беззаконьях, о грехах,
Бегах, погонях,
Нечаянностях впопыхах,
Локтях, ладонях.

Я вывел бы ее закон,
Ее начало
И повторял ее имен
Инициалы.

Я б разбивал стихи, как сад.
Всей дрожью жилок
Цвели бы липы в них подряд,
Гуськом, в затылок.

В стихи б я внес дыханье роз,
Дыханье мяты,
Луга, осоку, сенокос,
Г розы раскаты.

Так некогда Шопен вложил
Живое чудо
Фольварков, парков, рощ, могил
В свои этюды.

Достигнутого торжества
Игра и мука —
Натянутая тетива
Тугого лука.

Быть знаменитым не красиво

Быть знаменитым некрасиво.
Не это подымает ввысь.
Не надо заводить архива.
Над рукописями трястись.

Цель творчества самоотдача,
А не шумиха, не успех.
Позорно, ничего не знача,
Быть притчей на устах у всех.

Но надо жить без самозванства.
Так жить, чтобы в конце концов
Привлечь к себе любовь пространства,
Услышать будущего зов.

И надо оставлять пробелы
В судьбе, а не среди бумаг,
Места и главы жизни целой
Отчеркивая на полях.

И окунаться в неизвестность,
И прятать в ней свои шаги,
Как прячется в тумане местность,
Когда в ней не видать ни зги.

Другие по живому следу
Пройдут твой путь за пядью пядь,
Но пораженья от победы
Ты сам не должен отличать.

И должен ни единой долькой
Не отступаться от лица,
Но быть живым, живым и только,
Живым и только — до конца.

«Строки во всем мне хочется дойти» могут служить девизом молодых людей только начинающих осмысливать свой предстоящий жизненный путь.
Жаль, что на заре моей юности не прочел этих гениальных строк великого поэта! Лев Толстой своими дневниками навел меня на мысль в возрасте  19 лет начать вести свой «Дневник развития мысли и дела» с января 1971 года.

 Евтушенко о встрече с Борисом Пастернаком

Как-то раз мне позвонили из иностранной комиссии Сою¬за писателей и попросили сопроводить итальянского профессо¬ра Анжело Мария Риппелино на дачу к Пастернаку. Я сказал, что незнаком с Пастернаком и не могу этого сделать. Мне объ¬яснили, что неловко, если Риппелино поедет куда-то за город без провожатого. «Но он же прекрасно говорит по-русски», — ответил я. Тогда мне объяснили, что я не понимаю самых про¬стых вещей. «Попросите кого-нибудь другого, кто знает Пастер¬нака», — ответил я. «Но что же делать, если сам Риппелино согласился поехать к Пастернаку только с вами», — застонал в трубке страдающий голос. Пришлось мне поехать без преду¬преждения.
Весной 1959 года состоялась знаменитая встреча на даче Бориса Пастернака и начинающего поэта Евгения Евтушенко в Переделкино по приглашению опального поэта.
Так Евтушенко вспоминает об этой встрече:
«Из глубины сада, откуда-то из-за дерева, неожиданно вышел все такой же смуглый, но уже совсем седоголовый Пастернак в белом холщовом пиджаке. «Здравствуйте», — произнес он, как и раньше, чуть нараспев, глядя на меня своими удивленными и в то же время ничему не удивляющимися глазами. И вдруг, не выпуская моей руки из своей, улыбаясь, сказал: «Я знаю, кто вы. Вы — Евтушенко. Да, да, именно таким я вас и представлял — худой, длинный и притворяющийся, что не застенчивый... Я все про вас знаю — и то, что вы в Литинституте лекции нерегулярно посещаете, и всякое такое... А это кто за вами идет? Грузинский поэт? Я очень люблю грузин...» Я объяснил, что это вовсе не гру¬зинский поэт, а итальянский профессор Риппелино, и предста¬вил его. «Ну и очень хорошо. Итальянцев я тоже люблю. И вы в самое время пришли — у нас как раз обед. Ну пошли, пошли — вам, наверное, есть хочется». И сразу стало просто и легко, и мы вскоре сидели вместе за столом, ели цыпленка и пили вино. Не¬смотря на то, что тогда Пастернаку было уже за шестьдесят, ему нельзя было дать больше пятидесяти. Весь его облик дышал уди¬вительной искристой свежестью, как только что срезанный букет сирени, еще хранящий на лепестках переливающуюся садовую росу. Он был весь каким-то переливающимся — от всплескиваю¬щих то и дело рук до удивительной белозубой улыбки, озарявшей его подвижное лицо. Он немножко играл».
Как потом описала эту встречу жена Пастернака, гости проговорили сутки, она четырежды накрывала на стол. Позднее известность Евтушенко резко пошла по восходящей, его стали регулярно издавать, начались встречи с читателями. Талант есть талант, но когда его вовремя заметят, автор начинает активно работать, творчество обретает ещё большее развитие. Евтушенко в полной мере оправдал доверие и поддержку великого мастера. 

Дача Б. Пастернака в Переделкино.

По завещанию Евгения Евтушенко его похоронили рядом с Борисом Пастернаком в Переделкино. От ныне два великих поэта 20-го века учитель и ученик покоятся рядом, что привело к мощному движению их поклонников в заповедное место  Подмосковья.    

Переделкино. Квентин Тарантино на могиле Бориса Пастернака, своего литературного кумира с самого детства. В июне 2004-года на 26-й Московский кинофестиваль приехал Квентин Тарантино. Но, как оказалось, не фестиваль был главной целью визита в Москву культового американского режиссера. Едва прибыв в Москву, он отправился на могилу Бориса Пастернака, вот что значит сила великой русской поэзии и, её носителя.

Вершиной прозы Бориса Пастернака является его роман «Доктор Живаго» (1945–1955, За тридцать лет широкой известности роман стал источником самой разнообразной критической литературы на всех языках мира. В связи с его публикацией в «Новом мире» (№1–4, 1988) эта литература начинает быстро пополняться отечественной критикой. Поразительно разнообразие трактовок этого произведения, написанного с намеренной стилистической простотой. Недаром один из читателей написал в «Огонек», что затратил много усилий, пытаясь даже читать между строк, и при этом не обнаружил ничего, способного послужить причиной многолетнего запрета, наложенного у нас на «Доктора Живаго». Автор романа меньше всего думал о публицистике и политическом споре. Он ставил себе совсем иные — художественные — задачи. В этом причина того, что, став вначале предметом политического скандала и небывалой сенсационной известности, книга постепенно превратилась в объект спокойного чтения, любви, признания и изучения.
Художник, по определению Райнера Марии Рильке, одного из самых духовно близких Пастернаку европейских писателей XX века, это человек, который пишет с натуры. Его цель — неискаженно передать, как он сам воспринимает события внешнего мира. Пластически воплотить, преобразить эти события в явления мира духовного, мира человеческого восприятия. Дать этим событиям новую, в случае успеха длительную жизнь в памяти людей и образе их существования.

Итоговое произведение Бориса Леонидовича Пастернака (1890–1960), удостоенного за этот роман в 1958 году Нобелевской премии по литературе. Роман, явившийся по собственной оценке автора вершинным его достижением, воплотил в себе пронзительно искренний рассказ о нравственном опыте поколения, к которому принадлежал Б. Л. Пастернак, а также глубокие размышления об исторической судьбе страны. Современник Пастернака писатель Юрий Тынянов очень высоко отозвался в печати об этом романе. Впервые роман был издан в Риме, в 1958 году. Это воспринялось  в штыки на Родине автора. Началась  его травля шавками СП СССР и исключение Бориса Пастернака из  рядов СП в начале 1960 года. Великий писатель тяжело переживал это унижение. Чудовищная по своей сути не справедливость, ложь и варварские измышления об идейном замысле романа, подорвали  здоровье писателя и 30 мая 1960 года Борис Леонидович скончался.  Писатель будет жить в веках, его творчество бессмертно!
За день до конца Пастернак позвал нас, чтобы сказать, как мучит его двойственность его признания, которое обернулось полной неизвестностью в России. «Вся моя жизнь была только единоборством с царящей и торжествующей пошлостью за свободный и играющий человеческий талант. На это ушла вся жизнь», — говорил он.
Прошло тридцать лет. Лишенная каких-либо истинных причин и тем не менее абсолютная невозможность отечественного издания романа стала своеобразным олицетворением наступившего безвременья и общественного застоя.
После ухода писателя, в переделкинский дом Пастернака шли люди и хотели узнать о нем и его работах. Члены семьи, сменяя друг друга, рассказывали им о судьбе Пастернака в доме, где все сохранялось как при его жизни. Так продолжалось до осени 1984 года, когда семья была административно выселена и вещи вывезены из дома. До перестройки оставался год, когда о Борисе Пастернака заговорила вся страна, а романом его зачитывалась вся просвещенная, здравомыслящая часть советского общества.     В начале 1988 года «Доктор Живаго» вышел в «Новом мире».


15.08.2024  Игорь Назаров  / Игорь Сибиряк / Дача Крапивно.