Человек без недостатков

Скромный писарь Мосе

Времена были доперестроечные. Поездки за рубеж тогда были редкостью. Их буквально вожделели. За кордон пускали только идеологически выдержанных. Если тебе отказывали в выезде, то это был плохой сигнал.
 
Рамин работал в комсомольских органах, в бюро молодёжного туризма «Спутник». Он неоднократно выезжал в Польшу, Болгарию, Румынию. Был у него друг детства - диск-жокей Саша Чепарухин. Того пригласили не в социалистическое, «дружественное», а совершенно дальнее  «враждебное» зарубежье, в Англию. Как тот объяснил, «за популяризацию популярной музыки». Саша попросил дружка, чтобы тот за него словечко замолвил перед соответствующими органами.
Рамин всю ночь не спал, думал. Саша был не то что «политически шатким элементом». Эта проблема казалась решаемой. Достаточно было его соответственно запрограммировать, и тогда трудно бывало найти  более правоверного комсомольца-ленинца, чем Саша. Но как личность избыточно артистичная, он иногда даже переигрывал. Однажды по рекомендации Рамина, его назначили ответственным за «ликование масс» на трибуне концертного зала, где проходил форум комсомольцев. Сектор, где был задействован Чепарухин, оказался самым шумным и восторженным. Бурные овации несколько раз прерывали выступления Первого секретаря. Оратор недовольно поморщился и покосился на неуёмного косматого верзилу с комсомольским значком на груди. 
Однажды Чепарухин провел дискотеку в комсомольском городке. Как он говорил, ему удалось «раскочегарить» чинную комсомольскую братию. Получилось, что себе на беду. В верхах посчитали, что во время отдыха комсомольского актива имели место «перегибы».
Вспомнил Рамин и то, как он однажды с Сашей смотрел футбол по ТВ. Его приятель в течение всего матча раз семь-восемь менял свои предпочтения, болел то за одну, то за другую команду. «Нестойкий товарищ», -  заключил Рамин.
Однажды по городу пошли слухи, что с восьмого этажа  выбросился музыкант. В тот же день Саша позвонил другу  и поделился печальной новостью. Он был хорошо знаком с покойным.
- Мы, музыканты – народ ранимый, - заявил он, - я как узнал о гибели коллеги, принял сразу две дозы успокоительного.
- Он жменями седативы принимает, - зафиксировал про себя комсомольский чиновник.

На комиссии, где обсуждалась кандидатура на поездку в Англию, Рамина спросили о его приятеле. Тот сделал вид, что не слышит. Сашу в Англию не пустили. Рамин сообщил Чепарухину, что его самого на Кубу посылают. «Конфликт интересов складывается», - говорил он как бы в оправдание своей пассивности. Фраза показалась Саше убедительной, углубляться в её смысл он не стал. После этого диск-жокей надолго пропал. Захандрил. По телефону музыкант пожаловался приятелю, что в Тбилиси его держат «под колпаком», пора ему в Москву уезжать. Он действительно уехал.
 
И Рамин на самом деле поехал на Кубу. Но лучше было туда ему не ездить! С фото на фоне пёстрых тропических красот, среди развесёлой публики, будь то на официальных приёмах, или на пляже, выделялось его лицо – болезненно бледное, хмурое, со взглядом, будто обращенным внутрь. Широкополая шляпа ещё пуще оттеняла его дурное расположение духа. Руководитель делегации сделал ему замечание, мол, «советский молодой человек должен излучать жизнерадостность, тем более, если он – комсомолец!» Хозяева тоже заметили, что один из гостей ходит понурым, и по-своему решили развеселить его. Под конец визита делегацию повезли в знаменитый ресторан «Тропикана». Кулинарная и музыкальная феерия, светоэффекты, варьете не расшевелили его. Один из хозяев знаком показал на него танцовщице. Сладострастно извиваясь в ритме самбы, мулатка приблизилась к нему, полуодетая, в блёстках и перьях. Зажигательный танец она посвятила только ему. В завершении она кокетливо накинула на голову сидящего у стола Рамина подол своего платья. На некоторое время он погрузился в благовония, исходящие от разгоряченного тела молодки, и созерцал её неприкрытые женские прелести. Увы, безнадёжно грустный гость только вымучил вежливую улыбку.

По приезду коллеги, хохоча, рассказывали о «похондрии» Рамина. Они поставили ему такой диагноз.
-  С вами произошёл приступ ностальгии, - сказал Рамину врач.
- У неё такие грубые проявления? С повышением температуры, рвотой, высоким кровяным давлением? Ноги ватные? – спросил он с удивлением. Такое состояние души у него ассоциировалось только с  тонкими переживаниями.
- Другие воздух, вода, кухня. Кубинская экзотика оказалась для вас избыточной, - объяснил врач, - лимит восприятия новых впечатлений у каждого человека индивидуальный. Его превышение приводит к нервным расстройствам.
Пациент сказал врачу, что уезжал на Кубу утомлённым. Доктор с энтузиазмом подхватил эту мысль. Выходя из поликлиники, Рамин вдруг вспомнил о Чепарухине. С чего бы это?

С тех пор «кубинский синдром» Рамина не отпускал. За ним повелось - его охватывала дрожь, когда речь заходила о командировке за рубеж. Вдруг начинало щемить у сердца, появлялась тревожность. Однажды Рамин всё-таки поехал в ГДР. На этот раз ощущения были пострашнее. Иногда ему казалось, что некто шевелился в нём (другая личность?). В такие моменты он принимал вид будто задумывается. В Берлине на одном празднике его награждали. Когда надо было взять подарок, на него накатило. Возникла заминка. Ему быстро всучили приз и под гром аплодисментов выпроводили со сцены.

Ситуация в стране изменилась. Рамин был одним из последних, кто работал в аппарате ЦК компартии. В оставшиеся дни её существования он вместе с уже немногочисленными сотрудниками, кочевал со своим скарбом из здания в здание. Не успевали последние из коммунистов устроиться на новом месте, как приходил новый хозяин и требовал очистить помещение. В конце концов, партию упразднили. Однако бывший аппаратчик не остался без дела. Его взяли на госслужбу. Он быстро освоил компьютерную грамоту, писал отчёты, редактировал исходящую почту. Его в шутку называли «Мосе-писарь», по имени чиновника- персонажа из грузинской литературы. Тихой сапой он пережил правление трёх президентов. Первого из них заставили уйти вооруженным путём. Рамин шёл на работу, когда завязалась стрельба. Он простоял часа два за толстым стволом клёна на проспекте Руставели, не взирая на риск. Думал, что стрельба прекратится, и он пойдёт на службу дописывать годовой отчёт. Но нет... началась гражданская война. Когда свергали второго президента, он сидел на своём рабочем месте. Печатал на компьютере. Шестой этаж, где находился его кабинет, был безлюдным. События происходили на нижних этажах - оттуда доносились крики, там кипели страсти. Но вот стало шумно и на шестом этаже. В кабинет Рамина заглянули возбужденные представители победившей оппозиции. Мосе встал, вытянулся в струнку. «Продолжайте работать!» - сказали ему. Третий президент ушёл без эксцессов. Никаких проблем у Рамина не возникло.    
К его нику добавили эпитет, который звучал так: «вечный Мосе-писарь».
 
В новые времена продвижение госчиновника связывалось с командировками за границу. Путёвкой в жизнь служили сертификаты, получаемые на разных международных тренингах, семинарах. Чиновники завели правило вывешивать их для обозрения в своих кабинетах. Однажды на службе заговорили о возможной поездке Рамина в Италию. Ещё за месяц до поездки он было запаниковал, но успокоился, узнав, что вместо него туда послали родственника шефа. Ни до и ни после тренинга этот парень не составил ни одного документа, однако был назначен начальником Рамина. Позже, вроде как «для очистки совести», руководство решило направить писаря Мосе на аналогичный тренинг в Польшу. Он ловко изобразил уязвлённое самолюбие, дескать, могли бы и в Италию послать.

Народ говорил о его скромности, а он боялся своей «похондрии».
 
... Обычно, перед тем, как отойти ко сну, Рамин смотрел новости по ТВ. Как самую последнюю новость ведущий сообщил, что в Тбилиси на гастроли прибыл экологический тувинский ансамбль. Писарь Мосе усмехнулся, раньше такие коллективы называли фольклорными. Сюрпризом оказалось то, что привёз ансамбль «известный импресарио» Саша Чепарухин. Ему задали несколько вопросов. Богемного вида гость произнёс несколько фраз на грузинском, что привело в восторг журналиста. Импресарио заявил, что он родом из Тбилиси, что прошло 25 лет, как уехал отсюда.
На концерт Мосе-писарь не пошёл. После звонка Саши, он встретился с ним в кафе «Английский чай».  Импресарио явился с небольшим опозданием. В зал ввалился высокого роста  мужчина в очках с тонкой оправой. Некогда богатая золотистая шевелюра Саши заметно поредела и потускнела. Заметно было, что он прихрамывает на обе ноги, обрюзг.
Они встретились так, будто не расставались надолго, но было видно, что оба довольны.  Рамин, как скрытная личность, поскупился на сантименты, а Саша, до инфантильности прямолинейный, сразу заговорил на интересные ему темы. Импресарио начал с того, что припомнил, как его четверть века назад его не пустили в Англию. Сделал это без какой-либо подковырки, а для зачина к разговору, который быстро превратился в монолог, и очень долгий. Его рассказ был выдержан в жанре повествований о кругосветных путешествиях. Саша объездил более 60 стран мира. В некоторых жил подолгу. Описывал он громко, складно, в лицах, чем привлёк внимание посетителей кафе. На некоторое время даже замер ансамбль, который играл в зале. В этот момент эксцентричный посетитель сыпал фамилиями известных  музыкантов, которых привозил в Россию.
- Кстати, - этот ансамбль исполняет песни... – он назвал одного популярного американского джазиста, с которым имел дело и завёл дружбу.
- А у тебя как с поездками? - спросил Чепарухин. Рамин отделался незначимой фразой. Под конец приятели поговорили о семье, детях, знакомых и разошлись.
 
Рамин вернулся домой далеко за полночь. Утром во время завтрака он пересказывал супруге историю Чепарухина
- Мой приятель хромает на обе ноги. Левую он повредил в Дании, когда катался на велосипеде. Врезался в ограду, получил перелом. Помнит, что на место происшествия приехали две скорой помощи, два полицейских патруля, и что его целовала блондинка-врач. Так у них врачи успокаивают пострадавших. Правую сломал в штате Небраска, в прериях. Он с тувинским ансамблем ехал на автобусе. Автобус остановился в определённом месте, чтоб пассажиры сходили по нужде. Саше понравился простор, свежий воздух прерий. Чепарухин упрашивал друзей, бывших в подпитии, спуститься, проветриться. Те не соглашались, мол, сыты такими пейзажами дома, их только и видим. Саша продолжал настаивать.Он находился на подножке, когда его от нетерпения толкнул член ансамбля.
- А что так грубо с импресарио они обошлись? – спросила жена.
- Они, оказывается, совсем не смирные, как мне казалось. Отличаются вспыльчивым и агрессивным характером. Если тувинец достал нож и не воспользовался им, то он наносит удар себе, - Рамин взял тупой нож и показал лезвием на место между ключицей и плечом. Затем он рассказал о «сердечных делах» приятеля:
- В Норвегии его лечили от микроинфаркта. По разумению норвежцев, признак этой болезни – появление в крови какого-то фермента. Его выводят, а пока он есть, считается, что у тебя инфаркт.
-  Но самую серьёзную травму он получил в Таиланде, - здесь Рамин воздел указательный палец правой руки, - когда катался на мотороллере и врезался в другой мотороллер. Дело было глубоким вечером. Он пролежал в луже своей крови всю ночь. Другой водитель лежал рядом. Он умер, из местных был. Саше в Бангкоке трепанацию черепа сделали и наложили на череп титановые пластинки. Деньги на операцию через интернет собирали. Его коллеги вывесили объявление о происшествии.
  - Подобные операции влияют на психику, - прокомментировала супруга.
- Он и раньше был ранимым товарищем. Сейчас у него случаются приступы паники. Ему вдруг кажется, что у него поднялось давление, начинает метаться. Принимает успокоительные. При чём, только родной ему российский препарат. Однажды в Новой Зеландии он у него кончился. Чепарухин срочно списался с женой, и та с помощью лётчика «Аэрофлота» переслала коробку в столь дальнюю страну.
 
Свой рассказ Рамин продолжил во время обеда. На этот раз он говорил о достижениях приятеля на стезе шоу-бизнеса.
Жена сказала, что Саша живёт талантливо, что вояжи его обогащают.
- Почему бы тебе не съездить куда-нибудь? - сказала супруга. Рамин пожал плечами и углубился в себя, чтобы спросить у своей души. Она, кажется, отреагировала спокойно.


ШЕФ

Светописец комсомольского городка фотографировал так же, как и говорил. По своему косноязычию, запинаясь и заикаясь, он выговаривал фразы и каждый раз убеждался, что имел в виду совсем другое. Так и со снимками: фотографировал одно, а при проявке отпечатывалось нечто иное...
С обезображенным от злобы лицом белый расист (почему-то с комсомольским значком) замахнулся заступом на негритянского юношу, прикрывающего своим телом маленькую ёлочку. В действительности таким образом запечатлелась закладка аллеи Дружбы, где наш Первый Секретарь совместно с африканским комсомольцем сажает ёлочку.
Или Шеф танцует вприсядку. Видимо, некстати. Потому что гости - группа генералов несколько отстранившись, с недоумением наблюдают, как выделывает коленца Хозяин. Между тем тот совершал галантный поступок. Одна из генеральш (её нет в кадре) уронила сумочку, и Первый, опережая всех, пытается подобрать предмет (он тоже не попал в фокус).
Одно было неизменно на всех фотографиях: Первый, Шеф, Хозяин городка, его «значительное» лицо, выражающее то ли дурное расположение духа, то ли административную осатанелость.

Как-то мы ждали в гости эстонского секретаря. Высыпали к входу в ратушу. Подъехала черная «Волга» и из нее вышел чуть растерянный маленький человек. Все удивились, и не потому, что увидели невысокого эстонца. Трудно было представить, что этот комсомолец №1 из прибалтийской республики может орать, устраивать проработки. Наш обычно, когда необходимо указать на «отдельные недостатки», хищно ощеривается. Вот-вот и жертва будет растерзана. Но кончается словесным разносом, желательно на людях и на территории городка. Его ландшафт весьма содействовал подобным экзекуциям. Эхо многократно усиливало административный эффект. Он всегда имел услужливых статистов, благодарную публику. К слову, аппаратная челядь постоянно окружала его. Можно было видеть, как она табунчиком трусцой следовала за вожаком. Шеф выгодно отличался атлетическим телосложением.
«Крупные изъяны» в чьей-либо работе Шеф отмечал «недобрым» взглядом и произносимым холодным тоном обещанием рассмотреть вопрос на бюро, секретариате и так далее по иерархии. По «свидетельству» одного почитателя Древней Греции, случайно затесавшегося в комсомольскую братию, с такой миной спартанский царь Менелай отправлял свою распутную жену Елену обратно в Спарту после того, как отбил ее у троянцев. Там, мол, разберемся. «Там» Первый справлял свои бенефисы.

Однако с некоторых пор Первому стало не так привольно на территории городка, по крайней мере с тех пор, когда здесь появился помянутый любитель всего древнегреческого. Хозяин с самого начала недоверчиво косился на толстого альбиноса. И не из-за его особой масти. Комсомольский значок у того всегда был не на месте, где-то на уровне живота, а красное лицо «вызывающе» улыбчивым. Первый ворчал насчёт неразборчивости в подборе кадров, имея в виду этого примечательного субъекта. Ему шепотом говорили: «Он от ...» и называли протеже. На какое-то мгновение отлегало от сердца, но после того, как к полученной информации добавляли, что альбинос предельно образован, к тому же ещё философ, Шеф снова начинал тревожиться.
Худшие ожидания сбылись скоро на банкете в честь очередных иностранных гостей городка. Застолье становилось менее чинным по мере того, как иссякали тосты на комсомольскую тему. Ясон (так звали философа) сидел прямо напротив Хозяина. Забыв о субординации, он говорил больше всех, громко смеялся. Ясон ослабил галстук, расстегнул верхнюю пуговицу, слегка обнажив белую поросль на красноватой груди. Вдруг без на то указания он мощным басом затянул застольную. Первый обмер, но полегчало, когда гости стали подпевать. Пение кончилось, послышалось: «Гуд георгиен зонг! Гуд!» Ясон вспотел от удовольствия. Подбодрённый, он встал и, выказывая недюжинный темперамент, принялся декламировать. Содержание стихов не было выдержано идеологически. Дескать, жизнь бренна, лишь вино и друзья скрашивают безрадостное существование. Но ничего не поделаешь - классика. Раздались аплодисменты. Шеф подал голос, осведомился, не Омара Хайяма ли читал товарищ Ясон. Тут произошёл конфуз. Запыхавшись после бурной декламации, «товарищ» Ясон взглянул внимательно на Первого, его красные глаза расширились, а рот понемножку раскрывался в гиппопотамью пасть ... Смех пришёл откуда-то сбоку, не оттуда, откуда его следовало ждать. Гомерический! Испуганный неожиданным поведением подчинённого, Хозяин съёжился. «Это - Анакреонт, товарищ Первый секретарь!» - прозвучало оглушительно.
Чтобы не оказаться в ещё более щекотливом положении, Секретарь не стал выяснять происхождение автора со столь мудрёным именем, сделал вид, что подразумевал именно его. Но тут сами собой задвигались руки, глаза забегали от растерянности. Ему показалось, что все разом забыли, что он - Первый, и похолодел. Опрокинув в растерянности один за другим два бокала, Хозяин, сославшись на занятость, покинул банкет. Потом ему донесли: Ясон вовсе распоясался, "танцевал вовсю", «приставал к гостьям».
После, каждый раз завидев Ясона, Хозяин вздрагивал. Предательски сами собой шевелились верхние конечности, глаза бесприютно бегали. Его преследовало наваждение - откуда-то сбоку должен налететь гомерический смех.
В конце концов Ясон стал жертвой своих увлечений. Его поведение сочли двусмысленным, когда он сравнил комсомольских богинь с нимфами, себя с проказником Паном, а комсомольский городок - со страной Аркадией. Соратников он призывал предаваться буколическим играм, а не заниматься ахинеей. Его «ушли».
Некоторое время Хозяин опасливо озирался, когда совершал обходы городка. Но тучной фигуры и белой шевелюры было уже не видать. Постепенно прошли нервные тики, с «блеском» был проведён пленум, на котором Первый выступил с громовой речью. После неё в кулуарах один из делегатов острил: «ЛКСМ - место, где страшно бывать!» Однако полностью обрести своё амплуа ему не удалось. На горизонте замаячил странный тип с невероятной фамилией Чепарухин.
Свой первый визит в святую святых комсомола он ознаменовал тем, что на шоссе, ведущем к городку, остановил чёрный лимузин Секретаря. Сделал это так, как будто ловил такси где-нибудь в Америке: воздев вверх большой палец правой руки. Несуразно высокий, с хипповой копной волос, в очках, Чепарухин вышел из дендропарка, через который тянулось шоссе. Путь им был выбран непрямой - через заросли кустарников параллельно асфальтированной дороге. Когда надоело, он вышел на дорогу и решил притормозить «попутняк». Перед тем, как сесть в секретарскую «Волгу», Чепарухин проявил эксцентричную особенность - через приспущенное стекло на той стороне, где сидел Хозяин, он посчитал приличным протянуть свою огромную пятерню. Несколько опешивший Шеф слегка пожал руку незнакомцу. Потом тот, складываясь в три погибели, чтоб протиснуться в салон, звучно ударился о косяк. Всё это могло показаться для Первого забавным эпизодом. Но Чепарухин зачастил в городок.
Кстати, мэр городка, женщина бдительная, застукав на территории незваных пришельцев, обходилась с ними круто: заливисто вопила, делая при этом попытки уцепиться за рукав. Но, столкнувшись с Чепарухиным, она нерешительно остановилась, долго присматривалась, принюхивалась к «объекту» и ... ничего не предприняла. Через несколько дней к ней наведался военный, который представился полковником Чепарухиным и попросил устроить «его ребёнка на работу». Вскоре «ребёнка» оформили спасателем на озере.
Водоём был бутафорским. Лодки, покрашенные в морковный цвет, гнили на приколе на мелководье. В озере водились зеркальные карпы. Его поверхность кишела ими, то там, то сям большие рыбины выныривали из тёмной воды, сверкнув серебристой чешуей, и скрывались в тёмно-зелёной глубине.
У озера я познакомился со слоняющимся от безделья спасателем. Оказалось, что он - студент, в академическом отпуске. Что-то случилось с его нервами. Однажды мы сидели на скамейке в тени плакучих ив. Они опоясывали водоём по всему периметру, струя в воду свои волнистые ветки. Чепарухин в пыльных штанах, в майке с изображением черепа, в одну из глазниц которой был вдет комсомольский значок. Он делился наблюдениями. Под вечер карпы высовывают из воды мордочки и издают чмокающие звуки. Так что здесь иногда стоит сплошное чмокание. Другой раз, когда он прогуливался по берегу в поисках утиных яиц, откладываемых ими на горячей гальке, огромный карп выполз на берег и утащил в пучину из под носа «спасателя» приглянувшееся ему яйцо.
Во время этого рассказа на берегу во главе стайки гостей появился Первый. Он был как всегда при параде, в галстуке, громко говорил и размахивал руками. Чепарухин встал, приосанился, поправил комсомольский значок и быстрым шагом направился к экскурсантам. Заметно было, что, увидев его, Секретарь разинул рот и остановился, как вкопанный. Жутковатое ощущение от стремительно приближающегося чудаковатого комсомольца испытали и гости. У Хозяина беспризорно задвигались руки. Приближённые Секретаря «перехватили» Чепарухина где-то на подходе. Впрочем, тот не сопротивлялся. Сразу оправившись, Шеф снова возглавил экскурсию и увёл её в противоположном направлении, нарочито громко делая комментарии по поводу достопримечательностей, которые были вокруг и повсюду, одновременно через плечо раз-два сверкнув глазами на Чепарухина. Некоторые из гостей тоже несколько раз оглянулись, кто с опаской, кто с любопытством. Когда Чепарухин вернулся, сказал: «Ну, порядки! Хотел поздороваться с начальством - всего-то делов!»
Первый перестал появляться на озере. Отнюдь не от вдруг проявившейся водобоязни. На предложение прогуляться у озера он реагировал раздражительно. Брюзжал, жаловался на нерадивых сотрудников, которым только сидеть в тенёчке у воды и пугать экскурсантов...
Скоро представился случай избавиться от «нерадивого» сотрудника. Погиб один из трёх чёрных лебедей, которых специально завезли на озеро. Обычно он покоился на самой середине водоёма, в полном одиночестве, не разделяя компанию своих собратьев и уток, теснившихся в большом количестве на воде. Расшевелить его было невозможно. Ни криками, ни приманкой. Изогнув дугой тонкую шею, не размыкая красного клюва, остекленевшим взглядом птица смотрела перед собой, в мутную воду. Неожиданно для всех этот лебедь оказался на дороге, опоясывавшей водоём. Неуклюже переваливаясь на своих красновато-чёрных перепончатых лапках, при каждом неуверенном шаге он расправлял пушистые крылья, как бы ища опоры... На него из-за поворота налетела машина. В материальном ущербе обвинили Чепарухина. Его вызвали в кабинет Хозяина, куда он прибыл в сопровождении отца-полковника. Разговор вёлся на русском языке, и Секретарь обвинил спасателя в «бесхалатном» отношении к своим обязанностям. «Мой ребёнок отвечает за безопасность на воде, - парировал отец, - он здесь не для того, чтобы гусей пасти!» Перепалка грозилась продлиться. Сам Чепарухин стоял в стороне и молчал. Потом вдруг подошёл к столу и в знак примирения протянул Хозяину свою огромную пятерню. Шеф побагровел. Как в замедленной съёмке, к нему фатально тянулась чепарухинская рука. С криками: «Нет! Нет!» он вскочил из-за стола и быстро скрылся за дверью, ведущей во внутренние покои. Уже оттуда он кричал: «Уходите, уходите! Ваш ребёнок не будет здесь работать!»
Перипетии с Ясоном и Чепарухиным не уменьшали административного пыла Первого. После устроенной им на одном из совещаний головомойки до кондрашки был доведён испытанный функционер, руководитель строительного треста. Зато комсомольское хозяйство пополнилось спортивным комплексом, зелёным театром.  Но произошло приключение, которое, по мнению аппаратных аналитиков, ревниво следивших за чужой карьерой, стоило Шефу заминки в продвижении ...

Городку подарили медвежонка, ласкового, потешного. Как малое дитя, его таскали на руках. Хозяин лично покормил его из бутылки с соской. Косноязычный фотограф изобразил этот момент на снимке. Но идиллической картинки не получилось. На фото лицо Секретаря болезненно морщилось. Видимо, медвежонок царапнул его. «Распускать» лапки он начал довольно скоро, и забавы с ним перестали быть безопасными. Он рос быстро, и таскать на руках животное становилось нелегко. Первые неприятности ему устроил журналист из Москвы. Помнится, его, ошалелого от восторгов или от неумеренного потребления алкоголя, а может быть, по этим двум причинам, водили по территории. В центральном журнале ВЛКСМ был опубликован цветистый репортаж. Вроде того, что под сенью скалы, напоминающей сброшенную с плеч гиганта бурку, приютилось «комсомольское гнездо», и тому подобная околесица. Горчинку в приторную галиматью привнесло обстоятельство - у подножья одного из памятников резвился медвежонок, что, по мнению автора, диссонировало с патетикой починов, зарождавшихся в городке.
Мишку посадили на цепь, привязали к ёлке. Не подозревая о том, что он с чем-то диссонирует, медвежонок по-прежнему доверчиво тянулся к людям. Со временем его вообще стали обходить стороной, ибо это был уже не медвежонок, а средних размеров медведь. Окрепнув, косолапый завёл обычай срываться с цепи и гоняться за комсомольцами. Чем больше было паники, тем меньше он понимал, почему так изменились к нему люди. Но прибегал сторож Васо, хватал его за ошейник, водворял на место и при этом крепко бил животное палкой. Решено было поставить клетку...
Из Тбилиси начальство подкатило на трёх чёрных «волгах». Выйдя из первой машины, Шеф начал прогуливаться по площади, делая движения, отдалённо напоминающие разминку. Видимо, засиделся в кабинете. Чуть поодаль от него кучковались приближённые, прибывшие с ним сотрудники аппарата ЦК. Не обращая на них внимания, он отошёл ещё дальше, продолжая «разминку». Настроение было хорошее. С площади открывалась живописная панорама городка. Хозяин не заметил, что вдруг замельтешили и забегали сотрудники аппарата. Забыв о манерах, каждый из них норовил протиснуться в машину и именно в одну. Если бы не появившийся неожиданно медведь, вприпрыжку бегущий к группе молодых людей в костюмах и галстуках, можно было гадать, почему те исступленно, молча, толкаясь ринулись заполнять своими телами салон автомобиля. Спешно захлопнулись двери, и Шеф обернулся. На крыше его персональной «Волги» находился медведь. Сверху вниз, через ветровое стекло он с любопытством наблюдал за барахтающейся в салоне куча малой комсомольских работников. Тут косолапый отвлёкся. Их взгляды встретились...
Бежать под гору было приятно. Первый почувствовал нахлынувшую лёгкость в ногах. Животное запыхалось и отстало, а он продолжал бежать мимо благоухающего розариума, птичьего двора, где расхаживали павлины.
Хозяин вернулся нескоро. Пришёл босиком, обе штанины закатаны чуть выше лодыжек. Туфли с заправленными в них носками он нёс в левой руке. Через правую был перекинут костюм. Под невероятным углом изо рта торчала соломинка. Галстук расслаблен, в глазах - умиротворение.
К нему подбежали и, услужливо заглядывая в лицо, доложили, что медведь водворен на место.

Увы, «хозяина»  постигла трагическая судьба, погиб смертью мученика. Шла война. Он работал в Сухуми, возглавлял абхазскую администрацию. В то утро он мог не идти на работу, но пошёл. Выйдя на балкон, «первый» увидел цепочку российских десантников, которые тенями прошли по набережной и прилегающей к зданию совмина территории. Он понял, что находится в окружении. «Хозяин» вернулся в кабинет, включил магнитофон, продиктовал письмо к сыну, и ещё спел любимую песню. Через некоторое время начался обстрел...  Его поведение во время пленения, заснятое какой-то телекомпаний, отличалось спокойным мужеством. Единственное, что он просил офицера, который был ответственен за операцию - не трогать бойцов из его охраны. Вокруг буйствовали боевики. Стрельба в воздух, крики, беготня. Расхаживали какие-то девицы в военной форме и с куклами на руках. Слышны были призывы сухумцев не трогать его. «Он хороший!» - кричали они. «Первый» постоянно всячески старался наладить диалог между сторонами. Пока подогнали микро-автобусы, одурманенные боевики растоптали и расстрелять несколько пленных. В кадре промелькнула группа чеченцев, которые с отстраненным презрением наблюдали сцены дикого торжества. Микро-автобус, в который его определили, остановила толпа. Его избили  и затем расстреляли в центре города.


Девушка с косичками

Сегодня вечером ко мне позвонили. Слышу голос Саши Облапушкина из Москвы. Мы не созванивались лет 25. Даже по Интернету не общались. Я решил, что он своими раздумьями о грузино-русской войне хочет поделиться. Но нет, Саша сообщил мне, что ему отказала во взаимности его партнёрша по бизнесу. Случилось это в Исландии.
- Хозяева устроили нам прогулку на ослах в районе вулканического кратера. Я спускался по террасам застывшей лавы и плакал. Ничего не видел. Ослик знал маршрут и самостоятельно следовал ему, - рассказывал он мне.
 
Нас познакомили в одной московской компании. Меня представили как грузина-аспиранта. Назвав свою фамилию, он добавил, протягивая руку:
– Не путать с Облапошкиным!
- А что есть и такая фамилия? - подумал я про себя.
Новый знакомый производил впечатление оригинала. Должно быть, весьма необычная фамилия обязывала. Огромного роста блондин с буйной порослью на голове, в очках, в бархатном пиджаке и джинсовых брюках посмотрел на меня испытующе. Не знаю, что он во мне рассмотрел, но начал наше знакомство с того, что принялся рассказывать о своём недавнем амурном приключении.
Его «любовная» история была простая, но красивая – с заплывами пары возлюбленных  за буйки в сторону заходящего в Чёрное море солнца. «Девушка была похожа на русалку». Они, конечно, нагие, с ними заигрывал неожиданно появившийся дельфин. Идиллию нарушил  сторожевой катер. «Как фамилия!?» - крикнул с катера купальщикам пограничник. Те пытались одновременно не обнаруживать своей наготы и держаться на плаву. Дельфин к тому времени уплыл. Услышав фамилию Саши, пограничник пришёл в ярость. Видно, решил, что над ним издеваются. «Марш на сушу!» - крикнул он. Пока пристыженные возлюбленные плыли к берегу, они слышали как с катера им вслед слышались скабрезности. Дальше хуже. На берегу парочку ждал страшно ревнивый дружок русалки. Ему кто-то насплетничал о неверности его дамы сердца и даже сообщил о месте, где она предаётся морской неге. Облапушкин старался привлечь внимание разгневанного мужика к красотам захода солнца. В ответ ревнивец раз-два наградил Сашу апперкотами, хотя ростом был своему сопернику «до пупа». Саша не ответил. Не умел. А остался сидеть на берегу и плакал по утраченной любви. По стилю изложения  - это был плач какого-нибудь мифического героя. Орфея, например.
- Это было в Батуми, так что в Грузии я у вас побывал, - заключил неожиданно рассказчик.

Мы, вроде, подружились. Саша, довольно известный диск-жокей, жил в Подмосковье. По роду своей работы он регулярно опаздывал к последней электричке. Иногда оставался у меня на ночлег в аспирантском общежитии. Тётушки на проходе были «своими в доску», так что проблем с его визитами не возникало, пока моего гостя не выпроводили с дискотеки общежития. Он не танцевал, а только пристрастно наблюдал за тем, как «выкаблучивался» его коллега – кубинский негр Доминик. В какой-то момент Саша посчитал нужным вмешаться со своими советами, что было воспринято как попытка некоего сумасбродного типа сорвать мероприятие. Вызвали дружинников. Тут выяснилось, что некий Александр Облапушкин находится на территории незаконно. Тётушки на проходе сделали вид, что видят его впервые.

Так вот, Саша был довольно наблюдательным и проницательным субъектом. Однажды мы пошли смотреть баскетбол. Тбилисское «Динамо» играло против ЦСКА. После матча он поделился со мной наблюдением. Перед игрой команды обменялись приветствиями. Саша отметил, что грузины произнесли своё «физкульт привет!» тенором, а русские басом.
Это я к тому, что Саша попал в точку, когда прошёлся по адресу Леночки М. Я не хочу сказать, что Облапушкин спас меня от какого-то наваждения. Заблуждение насчёт этой девицы не могло быть для меня роковым. Это был тот тип разочарования, после которого больше судачишь со знакомыми, чем переживаешь его глубоко, оставаясь наедине с собой...

Это была девочка-женщина, одновременно по-мальчишески бойкая и по-девичьи пластичная - «анимированная статуэтка Челлини». Этот перл принадлежал мне. Однажды встретив меня случайно где-то в одном из концов Москвы, Лена пришла в неописуемый восторг. Уж не знаю почему? Она быстро-быстро что-то говорила мне, глаза её блестели и смотрели на меня снизу вверх. Своим ростом эта девочка льстила любому мужчине. Я пришёл в волнение и уже у себя в комнате начеркал строчки:
Сколь неуместно, столь и прелестно,
когда девичий лепет,
когда глаза горят и ищут понимания,
спешит-лепечет голос нежный.
Желание одно - лишь для меня сей лепет.

Она сама писала стихи. Читала их в институте на мероприятии, устроенном месткомом. Звучало довольно мило, хотя поэтесса явно перебрала с ангелочками, «турабадурами» и «миннезингерами».
Мы были коллегами и жили в одном общежитии.

Леночка носила косички. Как знак девственности и чистоты!? Грех покуситься на такую невинность.
Она мне приснилась... Сон-лабиринт и в каждом углу по физиономии, они твердили страшное для аспиранта проклятие: «Катастрофа! Ты не уложишься в срок!» За день до этого в институте во время промежуточного обсуждения моей диссертации некоторые сотрудники нараспев повторяли эту кассандрову тираду. Кто из благих пожеланий, чтобы подстегнуть, а кто из куража, чтобы отстегать кого-нибудь, раз случай подвернулся. Леночки не было на обсуждении. Я готов был уже проснуться, чтоб стряхнуть с себя кошмар, но тут явилась она. Мною вдруг овладело легкомысленное желание – потаскать её за косички. Наяву мне такое в голову не приходило. Девушка удалялась, а я упрямо тянулся за одной из её косичек. Скоро полегчало, морды пропали и не стало лабиринта. Впрочем, в осадке оставалось лёгкой ощущение дискомфорта. Вроде как вёл себя двусмысленно...

Как-то в институт пришла «телега» из милиции. Леночка попала в историю. Случилось это в бурной драматической московской очереди за апельсинами. Один старикан шёл напролом и в какой-то момент обозвал присутствовавших женщин «****ями». Вне себя от праведного гнева Леночка привстала на носочки перед нахалом, чтоб дотянуться до его физиономии, и наградила того пощёчиной. На беду «пострадавший» оказался ветераном госбезопасности, офицером на пенсии. В тот момент у него было повышенное давление. Эту информацию огласили во время товарищеского суда над «хулиганкой». Впрочем, суда не было. Обошлись тем, что Лену попросили самой оформить протокол. Она долго корпела над ним. Шутки ради я подбрасывал ей фразы, типа, поступок гражданки такой-то вызвал гневную отповедь со стороны коллектива.
- Надо же так не повезло! Столько наглых морд вокруг, а ты ветерана госбезопасности  обидела.
-   По-моему, наоборот – по заслугам досталось именно бериевскому дегенерату, - ответила она. Я посоветовал ей избегать таких выражений, «не поймут».
- Повинись и кончай с этим протоколом, - посоветовал я.

Так вот в общежитии я обратил внимание Сашуни Облапушкина на Елену. Ожидал, что тот умилится этому созданию. Неожиданно последовало: 
- Прагма так и прёт от этой девицы!
Увидев мою оторопь, он заявил о себе:
- Я бываю прозорлив!
Его вздорная патетика меня позабавила.

Я знал, что Лена собиралась остаться в Москве. Правда, узнал об этом не от неё самой, а только тогда, когда мне довелось стать свидетелем сцены в институте. Одна из сотрудниц уж как-то шумно ввалилась в комнату. Явно спешила, подгоняло негодование. Первые её слова были:
- Кое-кто собрался остаться в Москве после аспирантуры! Совсем проходу не будет в городе!!
Некогда она сама изловчилась и зацепилась в столице, не вернулась в родной ей город Курган.
- Надоели эти провинциалы! – вторила ей коллега, которая сама была из Омска. Присутствовавшие москвичи молчали. Решив, что речь обо мне, я тут же открестился от  «запретного» желания и деланно проворчал - весна в Москве на весну не похожа. Откуда здесь поэты, которые пишут об этом времени года? У меня на югах в саду уже розы цветут, а здесь морозит.
- Помнишь, Алексей, как мы в январе во время командировки в Кобулети на автобусе ехали? - обратился я к одному из коллег, - ты ещё удивился, в самый разгар зимы долина вся в зелени утопала.
Видимо, я перегнул палку. На время негодующие дамы замолкли, озадаченные, услышав мой пассаж. Первой подала голос машинистка Людмила Михайловна, которая обозвала меня антисоветчиком. Потом женщины уединились и продолжили тему. Речь шла о «рыжанке». Я усёк, что обсуждали Леночку, которая была из Риги. Я ещё подумал, так ли уж много можно выиграть, променяв Ригу на Москву.

Она старалась держать марку европейской женщины, что, по её разумению, означало - быть рациональной и что в Риге только так причитается поступать дамам. Получалось не без натуги, что опять-таки умиляло - маленькая девочка-кокетка играет роль умудрённой дамы. Например, она меня одернула и чеканным голосом призвала не витать в облаках. В то время я много разглагольствовал о скором столкновении цивилизаций - почерпнул идеи у малоизвестного тогда Хантингтона. Чтобы не показаться инфантилом, я для перестраховки призвал в авторитеты Тойнби и Сорокина, что возымело действие. Несколько насмешливое холодноватое выражение лица Леночки сменила мина понимания.
Но вот однажды...
У меня была приятельница Даша из Донецка. Тоже аспирантка, но из другого института и общежития. Познакомился с ней, когда нанимался в сторожа. Мне она сразу понравилась, и я постарался оказаться вместе с ней в одной бригаде, в одной смене. Мой объект (поликлиника), который я сторожил, находился на улице Рылеева, на Арбате, её – проектный институт в Старом Могильцевском переулке, совсем рядом, только за угол сверни. Я забегал к ней «по-соседски». По случаю покупал разную снедь. Так и устраивал себе «именины сердца», строго по графику дежурств.
Бригадир нам не мешал. Парень был «с понятием» и во время инспектирования обходил поликлинику и институт стороной, что стоило мне всего бутылки водки. Однако, меня слегка раздражало одно обстоятельство. Как по заведенному правилу в сторожку наведывалась дворничиха. Она тихим голосом здоровалась и извинялась, оставляла метлу и уходила. Иногда её сопровождал болезненного вида мальчонка. Он оставался стоять у дверей и ждал женщину. Малец был угрюмым. Сама мать выглядела измученной.
- Что за депрессивная дворничиха? – спросил я Дашу.
- У этой женщины сейчас тяжёлые времена, - заметила моя собеседница, кстати, она - бывший преподаватель педагогического института уральского города Орска.
Это обстоятельство не показалось мне неординарным. Вся наша бригада состояла из студентов и аспирантов. Но тут была особая история. Женщина приехала вместе с мужем, который проходил курс докторантуры. У него открылись виды остаться в Москве.
- Сам понимаешь, что это значит! – сказала мне Даша, потом продолжила, - она пожертвовала своей карьерой ради такой перспективы супруга, устроилась дворничихой, чтоб через ЖЭК получить квартиру. Некоторое время они семьёй жили в коммуналке на Арбате, среди разного рода маргиналов. Ты, наверное, заметил, что ребёнок у них нездоровый? Что-то с психикой.
- А что за трудности у неё сейчас? – спросил я.
- На их семью бульдозером одна «разлучница» наехала, - продолжила Даша.
- А что мужик, неужели сломался?
- Вот его-то и жалко. Что одна женщина, что другая не любовью пытаются его удержать, а нахрапом. Обе принцип держат - эта дворничиха, говорит ему, ты - муж и отец, посмотрим, как эту тяжесть дальше понесёшь, а  та молодка тылдычит ему, мол, дались тебе твои домашние, они только в бремя, когда у тебя такие перспективы открылись. Когда он запутывался, начинал плакать, помощи просить, одна из баб только презрительно молчала, другая же его пощёчинами награждала. Дескать, ничтожество! Несчастный докторант из гипертоническтих кризов не вылезает.
- Да, достоевщина какая-то! – промямлил я.
- Кстати, та инфернальница - твоя коллега, она по-прежнему косички носит, - бросила Даша. Я даже рот разинул от изумления.

Вернувшись на свой объект, я позвонил к Облапушкину. Сделал ему комплимент насчёт его проницательности. Он Леночку не вспомнил, но комплимент принял как должное. Ещё он не упустил случая хвастануть по поводу своей «прозорливости».

Через некоторое время я вернулся в Тбилиси. Раза три съездил в командировку. В один из наездов в коридоре института увидел Леночку. Оборот головы, стрижка-каре, походка выдавали в ней зрелую бизнес-даму. Из расспросов узнал, что она работает в институте и что носит фамилию мужа, который из города Орска, доктор наук. 
В другой приезд мне рассказали о ней как о вдове. В последующую мою командировку она носила двойную фамилию – свою девичью и от второго, нового.
Увы, ничего не знаю о дворничихе и её сыне. Ничего не знала о ней Дашенька. Успешно защитив диссертацию, она вернулась в Донецк, вышла замуж. Я нашёл её в «Одноклассниках». Мы вспоминали о нашем весёлом житье-бытье на Арбате.


В поисках гетеры

Мой коллега – социолог до мозга костей. Сидя в кабине туалета известной московской библиотеки, он изучал надписи и граффити, оставленные на его стенах. Своими наблюдениями исследователь поделился со мной. В тот момент я мыл руки у выхода из клозета. «Совершенно чистая выборка! Научные работники, гуманитарии, посетители читального зала», - восклицал он.  «Минимум матерщины и известных письмен, состоящих из трёх букв. Некто нацарапал: «Хочу гетеру! - тараторил собеседник, - Какой уровень запросов! Кому-то не просто женщину подавай!»
Затем коллега хитро посмотрел на меня и сказал: «Кто-то приписал номер телефона в ответ на ту просьбу», - прошептал приятель...
- По-моему, тебе изменяет исследовательская этика, - ответил я.
Совсем недавно, до моего приезда в Москву, у меня уже была история и весьма своеобразная. Какое совпадение - одну девицу мне тоже рекомендовали как «гетеру». По-грузински это слово произносится следующим образом - вместо «г» издаётся звук типа английского «h»...
Социологический центр, в котором я работал тогда, находился в Комсомольском городке. Он находился далеко от Тбилиси, своего рода заповедничек. После помпезных праздников городок надолго погружался в тишь и благодать. Один знаменитый гость в своём выступлении назвал это место «комсомольским раем». «Надеюсь, в некомсольском рае не так нудно!» - заметил кто-то из сотрудников. Народ томился. Начальство бдило во всю. Однажды один из секретарей ЦК, проезжая по шоссе, ведущего в городку, приметил в глубине дендропарка машину с потушенными фарами. Он приказал шофёру остановить его «Волгу» и выключить фары и потом перебежками от дерева к дереву стал приближаться к подозрительной машине. То, что он подглядел в ней, вызвал у него праведный гнев. На следующий день о нём говорили, что он проявил бдительность и предотвратил половой акт неких чужаков.
Окна и балкон нашего центра выходили на искусственное озеро. В тот день, как обычно в перерыв, мы сидели на балконе. Шёл разговор о футболе.
- Эти деревья похожи на обнаженных нимф, полощущих свои волосы в озере, - вдруг произнёс кто-то из нас. На самом деле видно было, как плакучие ивы, посаженные на берегу озера, склонились над водой, их гибкие ветки погружались в неё. На некоторое время все позабыли о футболе. Тишину прервал зычный голос секретарши:
- Батоно Гурам, вас к телефону!
Звонил мой друг по фамилии Чепарухин. Первое что он мне заявил, что есть одна девушка –обладательница коллекции пластинок. С некоторых пор идея открыть в городке дискотеку одолевала его. «Между прочим, я слышал, что эта девица – гетера, она вполне доступная» - прозвучало в трубке. Был назван адрес. Мы договорились о встрече, чтобы совершить совместный визит. «Ещё один озабоченный!» - подумал я.
Вернувшись на балкон, я поделился информацией. Звонок моего дружка вызвал оживление среди коллег (известный фрик!). А когда я похвастался, что вечером меня ожидает приключение, народ разволновался.

Я прибыл на место встречи. Чепарухин опаздывал. Признаться, музыкой я не увлекался, дискотечными делами тоже, и был нужен ему, как человек вхожий в комсомольские круги. Ждать приятеля не стал и поспешил по адресу. Искал не долго. Стучу в дверь. Её открыла девушка, худая, с изнеможденным лицом. Глаза её были сухими, усталыми, навыкат. У меня сразу пропало настроение. Я подумал про себя, что ожидания оказались явно завышенными и уже начал упрекать дружка за неразборчивость. Она деловито поздоровалась со мной. Пока мы заходили во внутренние покои, я объяснил ей, что мой приятель вот-вот появится. Меня ждало испытание... В комнате находилось общество меломанов, специально созванное хозяйкой для встречи с нами. Не успела Ольга (её имя) невыразительным голоском представить меня, как посыпались вопросы, на которые я заведомо не мог ответить. Моё невежество в музыке разоблачили сразу, его было не спрятать из-за неожиданной серьёзности, с какой меня встретили. Я сказал, что больше занимаюсь организационными вопросами, что репертуаром дискотеки ведает мой приятель.  Мне не дали отдышаться и начали задавать вопросы по организационной части, в которой я был не более компетентен. В какой-то момент у меня беспомощно опустились руки. Не помню другого случая, когда бы мне по-настоящему захотелось лицезреть Черпарухина. Возникло неловкое молчание. Я подсел к журнальному столику, взял первый же попавший журнал и притворился будто читаю его. На самом же деле краем глаза следил за окружением. На меня точно смотрели, как на афериста. Один парень с бородой, по виду главный эксперт, засобирался уходить. Он с укоризной посмотрел на Ольгу. Был там ещё высоченного роста усач. Тот вообще откровенно косился на меня. Преобладала с виду интеллигентная публика, некоторые были типичными ботанами. Это был салончик со своими завсегдатаями. Все пили кофе. Мне кофе Ольга не предложила. Вероятно растерялась. Постепенно я освоился. На стенах комнаты висели рисунки. Повсюду лежали разные поделки. Как потом выяснил, Ольга училась в академии художеств. Пауза угрожающе затягивалась...
Но вот оно - спасение, в дверь постучали. В комнату вошёл Чепарухин. Он сразу взял быка за рога. В тот вечере я подивился тому, насколько широка его эрудиция. Он жонглировал английской терминологией, названиями ансамблей. Присутствовавшие еле за ним поспевали. Собравшийся уходить бородач, забыл о своём намерении. Усатый успел что-то вякнуть, получилось к месту, чем остался доволен. Ольга излучала довольство. Её постное лицо засияло. Я заметил, что и ростом Чепарухин был выше того усача.
Наконец, вспомнили обо мне. Чепарухин сказал:
- Гурам Александрович – работник ЛКСМ. Он должен посодействовать тому, чтобы дискотеке выделили место в Комсомольском городке.
По тому, как на меня посмотрели присутствовавшие, я понял, что отношение ко мне изменилось в лучшую сторону. Ольга спохватилась, извинилась за оплошность, как это она не предложила мне кофе.
Тут ввернул фразу мой товарищ:
- Гурам Александрович, присоединились бы к обсуждению, а то сидите в сторонке, журнал читаете, правда, держите его почему-то вверх ногами.
Так оно и оказалось. Я вспыхнул, народ сдержанно посмеялся. Перед уходом Чепарухин позаимствовал у Ольги несколько пластинок, а бородачу оставил мой телефонный номер. Мол, о ходе дел справляйтесь у Гурама. Ольга проводила нас до дверей.
Уже на улице я выразил дружку своё недовольство по поводу его замечания о журнале.
- Это я тебя в отместку за то, что не дождался меня. Хотел поживиться в одиночку? – был ответ.
Потом он с досадой заметил:
- Гетера да не та!
- С чего ты взял, что она того...? – спросил я.
Мой дружок пожал плечами.

На следующий день на балконе коллеги требовали от меня отчёта о моём похождениях. Я не стал распространяться и прибег к отвлекающему маневру... Посреди озера бил фонтан из трубы, по которой в водоём подавали воду. Водяной столб достигал метров 15 в высоту. Струя рассыпалась на мириады капелек, они облачком зависали над поверхностью, обволакивали нервный шумный водяной столб, играя на солнце цветами радуги. Я начал:
- Геи позаимствовало цвета радуги для своего флага.
Я показал пальцем в сторону озера. В те времена мало, кто знал об этом. О лицах с нетрадиционной ориентацией народ любил посудачить, но о подобных деталях не ведал. Все разом глянули на фонтан озера.

Прошла неделя. Мне позвонила Ольга. Спросила о делах. Потом робко осведомилась о пластинках. Сказала, что они из коллекции её отца. Он спрашивал про них. Я пообещал порасспросить Чепарухина, что и сделал. Он не сразу понял, о каких дисках речь, потом вдруг просёк. Оказывается, потерял их, оставил в троллейбусе. Здесь я дал волю своему обвинительному ражу. В авантюру завлёк!
Через две недели опять позвонила Ольга. Я отделался ничем не значащими репликами, довольно скоро уехал в Москву. Чепарухин, кстати, дискотеку в городке открыл. Обошёлся без помощи Ольги и её друзей.


Человек без недостатков

По семейной легенде дед Саши был анархистом. Он как-то вычитал из «Мёртвых душ» Гоголя, как Чичиков угостился двумя чепарухами пива, после чего сменил свою довольно простую русскую фамилию Старшинов - стал Чепарухиным.
С такой необычной фамилией, да ещё в Тбилиси и не быть оригиналом? Сашу Чепарухина трудно было с кем-то спутать в этом городе.
Разве что в ситуации крайне экстраординарной...

Однажды к нам завернул мадридский «Реал». Он играл против московского «Спартака». В Москве была не футбольная погода. Решили сыграть матч в Грузии, «на югах». Я заглянул в гостиницу «Иверия», должен был встретить подругу. В фойе толкались фаны «Спартака» и «Реала». Я стоял чуть в сторонке и в этой суете не участвовал. Испанцы показались мне невысокого роста, неказистыми. Они, взрослые мужики, торговались с москвичами, почти тинэйджерами, страстно и шумно. За каждый значок, медальон. По рукам ходил буклет королевского клуба. Очень красивый. Его раздавал один из представителей «Реала». Завхоз, наверное. Испанец был разборчив. Надо было крикнуть ему «Спартак! Спартак!» Он прислушивался, нет ли фальши. Только затем протягивал буклет. Он несколько раз косо посмотрел на меня. Видит, что стою как истукан. Потом неожиданно для себя нерешительно протянул буклет. Не шелохнувшись, я бросил ему: «Динамо» Тбилиси!». Завхоз ничего не понял. Тут в фойе вбежал субъект, из местных гебистов. Типичный цербер. Он прямиком бросился к одному из москвичей.
- Кончай базар! Дали вам полчаса! Истёк лимит! - бесцеремонно он обратился к заезжему фану. Тот послушно дал команду «своим». Они гуськом потянулись из фойе. Так, видимо, было заведено. Гебист мельком взглянул на меня. Приценился и отошел. Принял меня за коллегу из Москвы.
За всем происходящим наблюдал ещё один тип. Увидев его, я чуть не поперхнулся от неожиданности.
- Чепарухин, здесь, зачем! Что за наряд! Манеры! Маскарад какой-то.
Моё волнение не осталось незамеченным. Цербер вывел меня под руки. От расспросов с пристрастием меня спасло то, что я «служил социологом» при ЦК ЛКСМ...
Скандинавской внешности и роста, стройный молодой человек, с львиной шевелюрой золотистого цвета, торжественно курил сигару. Вокруг парня увивалась смуглая женщина. То галстук ему поправит, то пылинку сдует. Явно прислуга при аристократе. Она, любуясь, с обожанием смотрела на него, а он, вроде, не замечал её. Сквозь очки в тонкой золотой оправе голубые глаза смотрели с интересом и одновременно сдержанно. Ему тоже хотелось бы смешаться с болельщиками...
Потом я узнал, что Чепарухина в гостинице точно не было. Из прессы стало известно, что «Реал» сопровождал представитель королевской фамилии. Должно быть тот самый парень. Почему скандинавской внешности? В газете было написано, что испанский престол наследует династия Бернадоттов, что она также является царствующей фамилией в Швеции, что некогда Наполеон даровал своему маршалу Бернадотту шведский престол, что маршал по происхождению баск, что баски родственны грузинам...
 
Одно немаловажное обстоятельство могло толкнуть меня на ложное узнавание – женщина, которая обхаживала принца. Она даже всполошилась, заметив, как я на неё уставился, пытаясь разглядеть в ней матушку Чепарухина. Саша и его мать – явление достойное внимания!
... Я помню, как она в истерике носилась по берегу Тбилисского моря, вдоль воды, с криками: «Сашуня! Сашуня!!». Находящиеся там люди выбирали - наблюдать бьющуюся в панике женщину, или любоваться, как далеко за буёк заплыл атлетического сложения парень, как красивы и мощны были его движения. Они не видели связи между этими двумя явлениями. Вот пловец повернул назад и, все стали предвкушать появление из водной купели некоего супермена... То, что увидели присутствовавшие потом ввергло их в шок. С ластами в руках женщина бросилась к выходящему из воды пловцу. Она звучно шлёпала ими по его мокрому телу, а он... навзрыд плакал. Ещё некоторое время на берегу на повышенных тонах матушка выговаривала сыну, каждый раз сопровождая словесный наскок шлепками по телу, и каждый раз ей отвечал плач детины.

С некоторых пор Чепарухина анализировал наш общий знакомый – Лёня Д. Тот будучи физиком, практиковал психоанализ. Чепарухин понимал, что имеет дело с непрофессионалом. Он сам проштудировал книги венского психиатра. Однажды Саша наткнулся на статью Фрейда, опубликованную в каком-то специальном издании, где автор критиковал вульгаризаторов его учения, называя проводимый ими психоанализ «диким».
- Слово в слово о Лёне, всё сводит к гениталиям, - кричал он мне в телефонную трубку. Потом он перезвонил Лёне, но уже в других выражения, пересказал статью. Впоследствии этот фрейдист-любитель умудрился получить дивиденды от того, что услышал от "пациента". Сам он статью не прочёл, поленился. В Тбилиси проходил конгресс по бессознательному. Народу набилось много. Тема ведь какая! После того, как отговорили академики и другие мастодонты науки, Лёня пробился к микрофону с репликой и рассказал о той самой статье Фрейда. Вызвал небольшой фурор. Он оплошал, что не спросил у Чепарухина об издании, опубликовавшем её. Не смог удовлетворить интерес научных мужей о месте и времени публикации.

Лёня нужен был Саше. Он сам так заявил, что общаясь с Лёней, «делится с человеком знающим», а не с малознакомым прохожим на улице. Этот тип с лёгкостью согласился на то, чтоб и я присутствовал на «сеансах». Тем более, как оказалось, он и на меня распространил своё потребительское отношение. Чепарухин заявил во время беседы, что «привязал» меня к себе умышленно. Я вспыхнул, но он не успел договорить. Вмешался «терапевт».
- С чего начнём? – спросил Лёня.
- С травматических впечатлений детства, конечно, – ответил Саша, не без укоризны. Мол, фрейдист, а такие вопросы задаёшь.
«Пациент» рассказал о том, как перед зеркалом в обнаженном виде красовалась их соседка. Она только что приняла ванну у Чепарухиных.
- Только тогда я ощутил прелесть наготы молодки. Я стоял и смотрел, разинув рот, а она, когда заметила меня, никак не отреагировала. Мне было два годика. Могла ли она подозревать во мне столь раннюю сексуальность?
Я не уверен, что Лёня вполне владел методом. Видимо, пациент попался благодарный. Следуя «ассоциативным связям», Чепарухин без того, чтобы его направлял самозваный «аналитик», сам окунался всё глубже и глубже в своё сознание. Вплоть до момента своего рождения. Он рассказал, как блуждал по каким-то лабиринтам, потом - прорыв к ослепительному свету. Его «поджидали» люди в белых халатах. Он даже помнил крик, но только потом осознал, что это был его крик.
- Рождение – видимо шок, - философски заключил Чепарухин.
Некоторое замешательство вызвала проблема, которую оставила в его сознании грузинская старушка, жившая по соседству. Играя с ним, она дотрагивалась до его мужского достоинства. Ему тогда было около двух лет. С чего это она? Лёня пожал плечами. Я почувствовал, что он готов сказать гадость о незнакомой старушке. Я подключился и предостерег его не вульгаризировать Фрейда.
- В некоторых культурах маскулинность сильно акцентирована. Эфебов в шутку даже заставляют показывать гостям свой «паспорт». Не знаю, как это у евреев (Лёня был евреем) и у русских, но у грузин на эти вещи смотрят просто.

Мне не приходилось встречать человека, столь невоздержанного на язык, как Чепарухин. Он не был сплетником. Просто наличие секрета угнетало его.
- В этом смысле ты чем-то напоминаешь папуаса, - заметил ему Лёня, - малейшая неясность, недоговоренность ввергает его в стресс. Поэтому он всегда говорит правду. Потребность в ней доведена у него до паранойи. По вечерам папуасы собираются у костра и режут друг другу правду-матку. Выкладывают всё. Никаких тайн и личной жизни! Этакая групповая терапия. Тебя бы к ним, тебе нет места среди цивилизованных людей.
Чепарухина ещё с малых лет остерегались. Однажды, подслушав разговор взрослых, Сашуня поспешил сделать его достоянием общественности. Это обстоятельство стало причиной того, что переругались два семейства. Было много шума и крика, тем более, что мужчины дрались не на шутку. Вмешалась милиция. В одном из протоколов фигурировал мальчик Саша Чепарухин.

Ещё то, что Саша носился со своей шевелюрой. Однажды я поймал себя на том, что не понимал патлатого парнишку, который плакал и упирался, когда его в парикмахерскую тащил милиционер. Так и с Чепарухиным. Тот проявлял богатую эрудицию по части шампуней и разных народных средств для волос. Свою поросль он возвёл в ранг ценностной категории. Написал о ней стихи. Между прочим, художественно и вдохновенно. Он корил брутального учителя физкультуры, который покушался на его причёску. Автор прихвастнул, что пишет как Моррисон – его любимый поэт-битник. И сразу же заговорил от себя и от имени кумира, что они «расхристанные и волосатые».
Вскоре Лёня прервал беседы. Не хватило «профессиональной» выдержки. Он заявил:
- Можно говорить, что угодно, но невозможно слушать всё подряд. Стоило ли слушать столько несусветных глупостей, заранее зная, что этот тип - единственное чадо у суматошной матери.
Кстати, любителя-фрейдиста не жаловали у Чепарухиных. Когда о нём заходила речь, то поминали его не иначе, как «этот мерзавец Лёня...» Об этом его проинформировал, конечно же, Саша.

В одной компании я заметил Чепарухину, что он человек без недостатков и что именно это есть его главный недостаток. Он может грешить, но ему всё прощается, с такой же лёгкостью, с какой Афродита восстанавливает свою девственность. Ей достаточно искупаться в водах моря. Присутствовавшие девицы захихикали. Что значит «без недостатков», «какая грубая лесть», «два сапога-пара»...
Чепарухин сказал мне серьёзно:
- Эти девицы – настоящие дуры. Они не заметили, как тонко ты дал мне понять, что человек без недостатков не имеет и достоинств. Диалектика такая.
Говорил он будто не о себе, серьёзно и сосредоточенно, как если бы заглянул в гардероб и выбирал, в какой костюм облачиться.

Трудно было предположить, чтобы фрейдист-любитель мог что-то посоветовать Саше. Во всяком случае, тот самостоятельно и по своему вкусу выбирал формы протеста. Одно время он ходил с расквашенной физиономией. Мать всё время зудила по какому-то поводу. Он не выдержал и с криком: «Хватит!» с разбега врезался лицом по стену. Однажды я застал во дворе дома, где он жил, ситуацию – соседи тревожно переговаривались, окно первого этажа (квартира Чепарухиных) было открыто. У меня холодок по телу пошёл от предчувствия. Тут послышалось: «Ведут, ведут!» Вижу болезный появился, понурый и бледный. Его два солдата под руки вели, а он в одних трусах, босиком. На плечи видно халат накинули. Был холодный зимний день.
- Баловень раздухарился, - съязвил кто-то, - нагишом через окно сиганул и в парк убежал от родителей. Еле нашли.
Однажды с утра пораньше меня разбудила озадаченная бабушка и говорит, что меня какой-то военный спрашивает, говорит, что «своего ребёнка ищет». Я опешил. Выхожу, вижу - отец Чепарухина. Извиняется и говорит, что Саша убежал из дому, он решил, может быть, его чадо у меня отсиживается. А я ему отвечаю, что его сын у одноклассника и назвал фамилию. Побледнел мужик. Тот одноклассник тоже как и Лёня был персоной нон грата в их семье. Хиппарь и наркоман! Чепарухин-старший уехал, а я подумал, как он меня нашёл. Моего адреса даже его «ребёнок» не знал.

На самом деле Чепарухина распирало от жажды жизни. Однажды его привлекли в одно спортивное соревнование, чемпионат профсоюзов. У них был некомплект. Сосед предложил подключиться.
- Нечего праздно шататься. Займись спортом, - одобрила предложение соседа мать.
Он как угорелый бежал на дистанции кросса. Его команда профсоюза работников торговли проигрывала целый этап. Чепарухин наверстал упущенное и привёл её к победе. Опять-таки ради престижа профсоюза работников торговли, сломя голову, он пытался взять высоту. Делал это второй раз в жизни. Первый раз, когда сдавал нормы ГТО.

А однажды, вместе с отрядами безбилетников Чепарухин штурмовал здание тбилисской филармонии, где впервые в СССР проводился фестиваль поп-музыки. Его за шиворот схватил милиционер, но Саша пустил слезу. Чего-то испугавшись милиционер отпустил его, а тот воспользовавшись заминкой, пробился в зал.
В Москве во время учёбы в МГУ Саша вообще ушёл в загул. Чепарухин рассказывал мне, что наведывался к фашистам. Эти молодчики пели песни о дивизии СС, о Гитлере. Под гитару и на русском языке. Надрывно, как у бардов. Собирались на квартире у лидера. Пока не приходила его жена и не разгоняла «фашистов» резиновой дубинкой. Чепарухина она огрела по спине, когда тот во все лопатки бежал к двери, где возникла небольшая куча-мала из отступающих «гитлеровцев». Через некоторое время его видели на спектакле еврейского театра, где под конец артисты и зрители пели «Атикву». Саша пел громче всех. Связался с хиппи, из-за чего забросил учёбу. Как-то в их компании наглотался таблеток. Потом слышал голос. Через некоторое время понял, что это он говорил с самим собой. Его хватило настолько, чтобы позвонить на станцию «Скорой помощи» и кричать в трубку: «Спасите! Спасите!!»...

Познакомились мы в Комсомольском городке. Был такой заповедник с розариями, зоопарком, искусственным озером. Далеко от города. Всё бы хорошо, если бы этот Эдем не обставили комсомольской символикой и совковой монументалистикой. Через дендропарк к нему вело шоссе. При въезде в городок оно переходило в площадь. Там стоял огромный памятник Ленину, лицом к дороге. Будто ждал гостей. Иногда бывало обидно за него. Совершенно равнодушные к нему, обегая его, гости с криками: «Какой вид!» первым делом бросались к смотровой площадке обозревать красоты и фотографировать их. Памятник стоял к красотам спиной.
Приятно было сюда наезжать, но постоянно находиться в этом раю – сущая морока. После шума и суеты празднеств городок превращался в сонное царство. Спали все – от сотрудников ратуши, до садовников и сторожей. Тишину нарушали только крики павлина из зоопарка. Убаюканные тишиной и бездельем, спали, положив головы на стол, и мы – сотрудники социологического центра. Появление новых лиц вызывало ажиотаж. Однажды ко мне наведалась знакомая, миловидная, со свежим морским загаром. Она быстро уехала. Оказывается, ей стало не по себе. Она пожаловалась мне:
- Мужская часть твоего коллектива смотрела на меня с жадностью маньяков, девицы с ненавистью почти маниакальной.
Злоупотребив свободиями независимой жизни, Чепарухин вернулся в Тбилиси. Взял академический отпуск. Случайно семья в полном составе заехала в городок. Сашуне понравилось здесь. Отец тут же зашёл в ратушу обделывать дела. Полковнику отказать не смогли. Через некоторое время Сашу оформили спасателем на искусственном озере.
Я стал наведываться к спасателю. Он было словоохотлив. Меня очаровала его русская речь и интеллект. Как никак студент МГУ. Мой русский язык был мало востребован. Только тогда, когда в социологический центр заворачивали гости, меня выталкивали вперёд. Я рассказывал о задачах нашей организации. Один-два раза подвёл товарищей – заявился на службу небритым и именно в тот день, когда ожидались делегации. Пришлось директору самому «отчитываться» перед гостями. Делал это заикаясь и с запинками, за что получил замечание от одного из секретарей ЦК.
В какой-то момент меня осенила мысль, а не устроить ли Чепарухина в социологический центр. Я убедил директора, зачем транжирить кадры. Саша вполне мог бы поработать социологом. Ведь никому в голову не приходило в «луже» купаться.
- Надо было быть дураком, чтобы в ней тонуть и чтобы тебе понадобилась помощь спасателя с комсомольским значком да ещё такого интеллектуального, как Чепарухин, - заключил я свою аргументацию.
Мой начальник был доволен, кандидат "с блеском" прошёл собеседование. Но не прошло и получаса, как он уже разочаровывал. Мой протеже «на радостях» решил поделиться со мной одним из своих «талантов». Стоя под окнами кабинета директора, Саша достал из кармана мандарин, разобрал его на дольки. Я уж думал, что со мной хотят поделиться, но Чепарухин стал подбрасывать дольки мандарина вверх и ловко ловить их ртом. Оставшуюся последнюю дольку протянул мне и сказал: «Подбрось». Я так и поступил. Чепарухин и её ловко поймал своим ртом. За этим аттракционом наблюдал директор и несколько чинов из ЦК, которые проводили совещание. Как мне передали, они позабавились перед ожидающим их скучным заседанием.
- Это что ваш сотрудник? - спросил один из них директора.
Шеф отмолчался.
Кстати, доставая из кармана злосчастный мандарин, Саша уронил таблетки и спешно их поднял.
- Что за лекарство? – я спросил.
- Фенозепам, - ответил он.
Директор тоже обратил внимание на заминку с таблетками. Он спросил меня, что принимает «мой друг». Получив ответ, шеф отметил в раздумье:
- Сотрудник, принимающий седативные средства, с признаками инфантилизма, без зазрения совести мусорит территорию городка и это видят сотрудники ЦК...
Тут я вспомнил, что Саша бросил кожуру цитруса прямо себе под ноги. «Замусорил территорию». Подобный «проступок» обычно вызывал у начальства административный раж, переходящий в осатанелость. Не думаю, что это происходило от любви к чистоте. Был бы повод покуражиться.
Директор уже склонялся отказать Саше. Тот не помедлил облегчить ему задачу.
Он не засиживался на своём посту. Слонялся по городку и своей эксцентричной внешностью и свободными манерами шокировал замордованную комсомольскими порядками публику. На него настороженно смотрел Первый Секретарь. Визиты Первого оживляли жизнь в городке, ибо он вопил на всю окрестность. «Наводил порядок». При виде комсомольца-оригинала он почему-то терялся. Вроде, даже дар речи терял. Начальство затаилось. Вот попал под машину чёрный лебедь. Птица покинула водоём и почему-то вышла на дорогу. Её переехала выскочившая из-за угла «Волга» мэра городка. Материальный ущерб попытались приписать Чепарухину. Не досмотрел. Его аргументу, что он спасателем работает, а не «гусей пасёт» начальство не смогло ничего противопоставить. Довольно скоро поспел ещё один повод. Спасателя на водах обвинили в том, что он сорвал комсомольскую свадьбу. В тот день Чепарухин наведался в радиоузел. С товарищем Ясоном, который отвечал за радиофикацию, Сашу сдружила любовь к музыке. Они регулярно обменивались кассетами. В результате их отношений возникла путаница. В самый торжественный момент брачной церемонии, когда жених и невеста обменивались кольцами, окрестности городка огласили фривольные ритмы американского джаза. Вместо ожидаемого грузинского многоголосия. В тот день выходила замуж одна из комсомольских богинь, которую вот-вот должны были записать в старые девы. Если на самой свадьбе инцидент замяли шутками, то на совещании ему придали значение ЧП.
Мэр городка заметил Чепарухину:
- Вы постоянно светитесь. Слишком много экспромта в вашем поведении.
Ему посоветовали не прекословить ВЛКСМ, который достаточно силён, чтобы испортить человеку карьеру. Чепарухина выгнали «по собственному желанию».

Он перестал появляться в городке. Но я не порывал с ним. Не знаю, кто кого к себе «привязывал», но то, что мне его не хватало – факт. С его помощью я совершал побеги из гнетущей обстановки комсомольского городка. Ещё более невыносимой казалась социология. Изучая комсомольские химеры, она сама становилась химерой. Я искал спасение в общении с «безгрешным» Чепарухиным. Ещё, эти мои языковые потребности...
Вместе с ним и другими фанами я участвовал в помянутом штурме филармонии... Мог ли когда-нибудь до этого дойти, если бы не Чепарухин? Он прошёл на фестиваль, я нет.
- С виду не босяк, а туда же, - бросил мне милиционер, когда я делал слабые попытки прорвать кордон.

Вслед за ним я полез на дерево, чтоб взобраться на балкон, где шумела вечеринка. Нас ждали, но не предполагали, что мы заявимся не через дверь. Он залез, а я остался на дереве – ни туда, ни сюда. Не мальчиком уже был. На меня гости и хозяева вечеринки пальцем показывали и говорили, что я – сотрудник ЦК.

Другой раз зашли на дискотеку. Обстановка была чинная, как на бале. Так у нас в Тбилиси бывает, если не хочешь нарваться на драку. То ли сами девицы - недотроги, то ли их сурово мужики оберегают. Чепарухин был сверх меры «весёлым и приставал к девушкам», что выражалось в его буйных танцах и в том, что он пытался вовлечь в них присутствовавших особ женского пола. Его вывели. Я проследовал за ним. Чепарухина завели за угол и какой-то мужик двинул ему в челюсть. Нокаут. Потом меня спрашивают, не с ним ли я. Получив утвердительный ответ, тот мужик и меня послал в нокаут. Мягкий тычок в челюсть, потом возвращение из шока – сначала забрезжил свет фонаря, а потом фигуры. Слышу:
- Аклемались? Вы в наш садик не ходите!
Такое приключение! Кстати, та дискотека не обошлась без массовой драки.

Как забыть?
... Мы стояли у дверей школы. Пришли за компанию с общим знакомым. Тот должен был встретить племянницу-школьницу и сопроводить домой. Пока стояли во дворе и ждали, наблюдали за детьми, первоклашками. Они резвились на школьной лужайке. Тут вижу Чепарухин слезу пустил. Что такое? А он на детишек показывает и говорит, какие они маленькие и незащищенные. Я говорю, что дети как дети. Нет, мол, очень маленькие и хрупкие. Я ему, что нашло на него что-то. Потом присмотрелся и вижу, как один мальчонка забегался, расшалился. Как козявка мелкий. А за ним физкультурник увязался, чтоб мальчонку утихомирить. Педагог. Нам подмигнул и к мальчонке с деланно дидактическим выражением лица обратился. Первоклашка среди товарищей пытается спрятаться от него. Ребёнок думал, что с ним играет дядя и залился смехом. Тут Чепарухин чуть ли ни в голос заплакал. Я обалдел. А он речит:
- Как ранит сердце этот смех! Он как переливы золотого колокольчика на шейке агнца в чаще, кишащей волками.
Или, стоим мы на улице и наблюдаем съёмку фильма. Разыгрывалась сцена, явно надуманная. Девушка с двухместным велосипедом («тандем») должна выйти из-за ворот двора. Девушки на велосипедах мало ездят, а тут такой агрегат. Точно на треке позаимствовали. Всё, что от неё требовалось, выйти, пройтись по дуге, протащить тандем и остановиться. Не получалось у неё. Сколько дублей испортила. Чуть не плачет. Народ собрался и комментарии бросает: капризничает дива! Колкости подкидывают. Даже оператор под их влияние подпал. Нервничать стал, упрекает артистку. Публике подыгрывал. Режиссёр к ней подошёл, увещевает. А она молчит. Неожиданно Чепарухин от толпы отделился и к режиссёру с артисткой направился. Я и народ рты поразевали от такого неординарного поступка. Та девица с чудо-велосипедом и режиссёр тоже опешили, когда к ним подошёл верзила. Но разговорились. Девушка отошла, её лицо разгладилось, успокоилось. Режиссёр же руку пожал Чепарухину, за что-то благодарит. Потом дал команду, на сегодня хватит. Толпа стала расходиться. Я спрашиваю его, что ты им такое сказал.
- Я предложил паузу сделать. Не видите, что девочка уперлась, на грани срыва. Ей перестроиться надо. Зачем мучить?

Чепарухин уехал в Москву. С ним убыли и его родители. Наши отношения прервались. Потом пришли смутные времена. ЛКСМ канул в Лету. С социологией я не порвал. Изучаю спорт в социальном ракурсе. Чепарухина не забывал. Но делиться воспоминаниями было не с кем. Общих знакомых не осталось. Многие уехали, а те что остались, свою память не утруждали. Но вот недавно я встретил «товарища» Ясона, того самого из радиоузла комсомольского городка. Он тоже в Москву перебрался. Часто встречается с Сашей на разных музыкальных тусовках. Чепарухина, оказывается, почитают за авторитета.
Ясон приехал навестить мать. Я ему о городке рассказал. Как разгромили его. Теперь там руины. Потом о Саше спросил.
- Мог бы в интернете его фото увидеть. Теперь он - довольно известный импресарио, - ответили мне.
- Внешне изменился?
- Полысел.
Пока я думал, как болезненно Чепарухин мог реагировать на утрату своей шевелюры, собеседник добавил информацию:
- Да ещё, он хромает.
- С чего это?
Наш знакомый осклабился и сказал:
- В Америку он возил фольклорный ансамбль из Тувы. За океаном на всём экологически чистом торчат. Фольклор тоже что-то вроде экологии у них. Чем проще, тем лучше. Тувинцы Чепарухину ростом по яйца были. Выйдет этот охламон на сцену, скажет что-то на американском и уходит. Вся роль! И вот в Небраске едут на автобусе по прериям. Сашуня шофера попросил остановиться. Говорит, что выйти надо народу по нужде. Тувинцы все пьяные были, много жидкости поглотили, а у Чепарухина мания – думал, что постоянно писать хочет. А шофёр говорит, что нельзя, только тогда остановит, когда до туалета доедут. Чепарухин не стал спорить. Не Грузия ведь. Вот вышли у туалета. Весь ансамбль уже облегченный в салоне сидит, а импресарио всё нет. Появился, наконец, стоит на подножке у дверей. Ему говорят поднимайтесь, пора трогать. Шофёр-негр тоже нетерпение выказывает. А Сашуня призывает - давайте воздухом подышем, простор ведь какой. Полюбуемся. Артисты же говорят, это простор им ещё с Тувы «обрыдший». Слово за слово и один из них возьми и толкни Сашуню. Тот из автобуса вывалился. Так Чепарухин ногу сломал.
Рассказчик захохотал. Я подумал, смешно ли это. Ясон не унимался:
- Повезло ему ещё. Помнишь, как его машина чуть не сбила. С работы на служебном автобусе ехали. Ему приспичило. На шоссе остановили. Он в сторону обочины, в лес направился. Не с той стороны автобус стал обходить и уже ширинку раскрыл...

Об этом эпизоде я ничего не знал. Чепарухина мне по-прежнему не хватает.