А музыка звучит

На улице было по-осеннему мерзко, шел не то дождь, не то снег, промозглый ветер заставлял сидеть дома.
Домочадцам показалось, что кто-то осторожно стучится в окно кухни. Кто-то сказал, что это ветер. Зарифа остановилась, ее сердце заволновалось и забилось чаще. Она выключила свет на кухне, и преодолевая свой страх подошла к окну. Сердце уже вырывалось из груди, на лбу выступила испарина, она почувствовала что-то неладное, но в ночи не смогла разглядеть что же происходит за окном.
За несколько месяцев до этого вечера.
Бараки трудового лагеря в Кемеровской области, в которых трудармейцы заготавливали уголь были построены на скорую руку, как времянки. Из щелей дуло, буржуйки не могли протопить дальние углы бараков, поэтому под утро люди просыпались на нарах, покрытых инеем. Кормили очень скудно.
Шла война, продовольствия не хватало даже для действующей армии, поэтому трудовая армия снабжалась по остаточному принципу. Люди всегда были голодными. Среди множества трудармейцев выделялся совсем молодой юноша, лет шестнадцати. На вид ему не дашь и 12 лет: маленького роста, тощий, как комар, кожа и кости, и только озорные глаза говорили о том, что жизнь в нем все еще теплится. А еще он шутил, собирал свои последние силы в кучу и читал наизусть выученные в детстве короткие, детские, татарские стихи.

Урамда — буран,
Мин ;йд; торам.
Т;р;з; аша
Тик авыз ерам.
;й, ;ил выжылдый,
Буран дуылдый.
Ачулы песи
Кебек мырылдый.
;и;дем, ди, бугай,
Дуланып шулай.
;й, бичаракай,
Кыланма болай.

Звали юношу Ахмат, он был призван в трудовую армию из бухарско-татарских юрт Янаул, что в нескольких километрах от Тюмени. Триста лет назад в этом месте землю в собственность дали двум бухарцам Ашману Шабабину и Матиару Досаеву, так появились на карте Тобольской губернии в начале 18 века Шабабинские и Матиаровские юрты.
Семья Ахмата тоже была из бухарцев. В 1690 году его далекий предок Саид прибыл из Бухары и поселился в Тачимовских юртах, которые татары называли Шольген. В Тачимовских юртах был рожден и Ахмат. Дедушка Муххамад Вали был человеком образованным, говорил на нескольких языках, преподавал в мактабе Медянских юрт, что бухарцы построили при мечети.
В 1937 году деда Муххамад Вали арестовали, особо не разбирались, как, впрочем, со всеми в те страшные годы репрессий, через пять дней тройка Омского НКВД вынесла приговор, а еще через пять дней 70-летнего старика расстреляли в Тобольске. И на сыновей Муххамад Вали начались гонения. Старший Муххамад Айса уехал на золотые прииски в Магаданскую область, младший Ислам буквально пешком пошел до Екатеринбурга, а потом и до Москвы добрался, где поступил в школу рабочей молодежи и растворился в большом городе.
А вот отец Ахмада Гомар закончил в 1937 году Тобольское педагогическое училище, и, чтобы спасти свою семью и престарелую мать от репрессий попросился через Облано учительствовать в Тюмень. Его просьбу удовлетворили. Так в 1938 году семья Ахмата, его родители, бабушка, тетушка и брат с сестрой оказались в Янауле. И казалось, что вот она жизнь налаживается, но началась Великая Отечественная война. Отца Ахмата призвали в армию, но не на фронт, а на военный завод военным переводчиком.
Жителей Средней Азии редко брали в действующую Красную армию, они не знали русского языка, а значит и не могли быстро реагировать на команды военных командиров.
А вот на военных заводах Урала и Сибири узбеков, таджиков, выходцев из Средней Азии работало много. Отец Ахмата Гомар, знающий  арабский, татарский и персидский языки,  мог спокойно разговаривать с рабочими.
В начале 1944 года Гомар был направлен в действующую армию, пытался писать старшему сыну Ахмату письма, но они не доходили. Из дома писать было некому, мама Зарифа писать не умела, а братья и сестричка были маленькими.
Ахмату в трудовой армии приходилось рассчитывать только на свои силы и на веру, которую когда-то его предки принесли из Бухары в далекую Сибирь. Дома за старшего сына тихо, скрываясь от соседей и даже от домочадцев, молилась мама Зарифа. Она молилась всегда, сколько себя помнила, с самого детства. И те страшные военные годы верила, что Всевышний не оставит ее мужа и старших сыновей, поэтому молилась особенно неистово.
Зарифа еще раз выглянула из темной кухни в окошко, во двор. Она отчетливо увидела фигуру человека на земле, которая показалась ей до боли знакомой. Ее сердце разрывалось в  груди, ей стало трудно дышать , она не смогла сказать ни единого слова, а просто рванулась во двор. Она бросилась к телу, лежащему на земле у окна, и поняла, сразу поняла - это ее Ахмат. Она прижала сына к груди, не пыталась даже разглядеть его лица, ее материнские руки узнали своего ребенка, ребенка, умирающего от истощения. Через секунду истошный, почти звериный стон раздался на всю округу, крик обезумевшей матери разорвал ночную тишину, ее сердце остановилось на мгновение.
Зарифа опомнилась, взяла себя в руки, вспомнила, что сын должен был быть сейчас в Трудовой Армии, ничего не понимала, подняла обессилевшего сына на руки и занесла в дом. Маленькие дети от крика проснулись и плакали, видели, как мама заносит чье-то тело на руках в дом, но не узнали своего старшего брата.
За два месяца до того вечера. Ахмат в лагере. С каждым днем он теряет силы, работает с трудом, еды не хватает. Ахмат всегда голодный и смертельно уставший. Но он очень хочет жить. Вечерами после работы вспоминает, как брал в руки гармошку, начинал играть и все вокруг оживало. Кто-то начинал подпевать незатейливым мелодиям гармони, а кто-то безудержно пускался в пляс. В кого у Ахмата был музыкальный талант никто не понимал, ведь в его семье все были серьезными , несколько поколений мужчин в его роду были преподавателями в медресе или занимались торговлей.
Музыка звучала в нем всегда. Рано утром, когда мама будила еле слышными словами и нежными прикосновениями, его душа наполнялась звуками и трелями весеннего благоухающего сада, утопающего в солнечном свете. Когда он помогал по дому, а работать приходилось много, ведь он старший –надо было помогать родителям, в нем звучала веселая мелодия, которая задавала темп работы и работа спорилась. В минуты грусти, раздумий и печали музыка растекалась по телу пронзительными нотами, вынимающими душу из самых потаенных уголков. Музыка звучала в нем всегда.
Сейчас на краю землю, в холоде и голоде звуки покинули его, в ушах завывал монотонный ветер, на фоне которого скрипели телеги с углем и был слышен глухой звук лопат. Музыка ушла.
Ахмат решил бежать из этого ада, в котором даже музыка неспособна выжить. Много недель он собирал черный хлеб и сушил его, отрезал от положенного пайка ровно половину и складывал в холщовый мешок. И вот однажды, представился случай. Поздно вечером трудармейцы грузили уголь на открытые платформы. Когда работа была почти завершена Ахмат нырнул прямо в это море угля на платформе с самого края, укрылся куском старого брезента, свернулся калачиком и крепко сжал в руках приготовленную заранее сумку с хлебом. Сколько он пролежал на этой платформе он не помнил, сердце его билось так сильно, что стук сердца заглушал стук колес, проходящих мимо железнодорожных составов. Наконец тяжелый состав медленно тронулся, скрежет железа раздавался эхом в ушах. Получилось, получилось, теперь только добраться до дома, а потом, потом будь что будет….. - подумал Ахмат.
Сколько состав шел дней и недель Ахмат уже не помнил, он сбился со счета. Поезда тогда ходили долго, пропускали военные составы, иногда долго стояли в тупиках, на запасных путях, на дальних незнакомых станциях. Хлеб закончился быстро, иногда удавалось выскочить незаметным на станции, скрываясь от патруля, раздобыть воды. Силы покидали юношу с каждым днем, он внимательно прислушивался и присматривался к названиям мелькающих селений и городов. Только бы не пропустить станцию Тюмень. К огромной удаче на станцию Тюмень состав пришел к вечеру, Ахмат уже за несколько часов до подъезда узнавал знакомые названия селений и ждал родной станции. В голове давно был план как добираться до дома. Сначала до темных сумерек переждать на вокзале, спрятавшись за составами, а потом короткими переходами по темных нелюдным улицам до деревянного моста через Туру, а там уже своя родная Зарека и до дома рукой подать, там знакомо каждое дерево, каждый кустик, каждый дом и переулок. Силы закончились, последние десятки метров до дома Ахмат полз, отдыхал, провалился в небытие, снова полз по знакомым переулкам татарско-бухарской слободы, увидел минарет старинной мечети, что была построена бухарцами сотню лет назад и взмолился к Всевышнему дать ему сил доползти до дома.
Семья жила тогда в школе, вернее в пристройке к школе, приспособленной под жилье деревенского учителя –отца Ахмата. Последние метры полз на ощупь, огней в окнах давно не было, его Янаул спал, спал тревожным сном военного времени, в ожидании вестей с фронта.
Вот оно окно кухоньки, где спит мама. Она услышит, она обязательно должна услышать. Юноша из последних сил дотянулся до подоконника и постучал в окно несколько раз и бездыханно упал.
P.S.
Мама выхаживала Ахмата почти месяц. Не отходила от него ни на минуту, ни днем, ни ночью. Давала кушать по чуть-чуть. Каждый день топила баню и на руках носила его мыть в отварах целебных трав и парила березовыми вениками. И он поднялся, он выжил. Потом его отец – уважаемый учитель и фронтовик договорился с каким-то своими знакомыми руководителями и Ахмата устроили в железнодорожное училище. Так железная дорога, спасшая молодого юношу, стала его судьбой. Ахмат женился на круглолицей татарочке Мунире и у них родились: сын Салават и две дочери Динара и Замира.
После работы он часто брал в руки гармонь или скрипку и играл без устали, провозглашая каждым музыкальным звуком победу жизни над смертью. Радовался каждому прожитому дню и искренне улыбался миру, как тогда в далеком детстве. Но судьба сделал новый виток и решали еще раз испытать Ахмата. В возрасте 54 лет он тяжело заболел, видно сказалось трудное детство и голодная, полная лишений, юность. Уходил тяжело. Месяц лежал. И снова рядом с ним и днем и ночью была мама, спала рядом на раскладушке, кормила с ложечки. Но в этот раз судьба не была так благосклонна к нему. Он ушел с улыбкой на лице. Мама пережила своего старшего сына всего на два месяца. Ее материнское сердце не смогло во второй раз пережить смерть любимого сына.