Жизнь между строк

 Он завершал ответ на ее первое письмо:
«Все проходит....»
Сомнительная истина и он хорошо это знал.
Могут ли слова вообще её утешить?
               
                ***

Пришло время и «девичий виноград» застыдился и заметно покраснел  от непривычного поведения хозяина, за мельтешньёй которого он внимательно следил все лето.
Человек ни капли не походил на мудрого Соломона, и даже опомниться не успел, как горько и сладко влюбился. Первое – потому что поздно, второе потому что – слава Богу – это мучительно-сладкое счастье случилось с ним, похоже, в последний раз.
Сразу всё вокруг изменилось. Даже пышногрудые гортензии вызывали у него непривычное смущение, когда он осторожно брал невесомые соцветия, пытаясь освободить их от избыточной влаги уже холодных дождей.

Бог выбрал для него не самый лёгкий путь в жизни, но избавил от греха быть вором или убийцей. Хотя и праведником его нельзя было назвать: как все грешил, курил и пил, нежно любил женщин и мучился, когда сам изменял, и страдал, когда обманывали его.
Вообще ему казалось, что любознательный Бог зачем-то испытывает его на прочность, не доводя дело до конца и не позволяя спокойно и не раз умереть.
Он был хорошо знаком и с голодом, и с холодом, мог утонуть в могучих реках Европы и Азии, мог быть застрелен из ружья или пистолета. Мог быть даже съеденным. Но добрый Бог не допустил всего этого.
Быть может он для Бога привычное транспортное средство?

Он много думал о личном Боге, который сидит где-то внутри и внимательно следит за каждым его поступком и словом. Поняв, что это так и есть, он уже никогда не жаловался на судьбу. Кому жалобу подавать, если сам Бог дал, и он же взял? Потому-то он и опасался таких роскошных подарков, каким была, есть и будет настоящая любовь.

Чужая мудрость и боль – всего лишь направления для собственных мыслей и чувств. Это результаты жизни каких-то других людей. И он давно кое в чём уже разобрался, но не мог написать ей в ответ, что ничего и никогда не проходит, что всё и навсегда остаётся. Это было бы жестоко и безутешно. Он ограничился привычной благоглупостью. Но её письмо он запомнил.

А настоящая любовь, как живое существо, всегда разная даже у одного человека. Похоже только одно слово: «настоящая». Поэтому без Бога внутри разобраться в своих чувствах почти невозможно. Почему он молчит – это как раз понятно: я тебе дал, а дальше не моё дело. Вопрос в том, как он молчит?
А вот это надо чувствовать. Если Бог – твой молчаливый друг, то чуть улыбнется. Если наблюдатель, который едва терпит тебя, то сам виноват: живёшь не по-божески.
Много лет назад он впервые встретил эту женщину и не заметил улыбку Бога.

Может он больше не мог верить? Или ещё не умел? Кто это знает?
Да и вообще самой женщины не было. Только след. То самое письмо.
Оно ничем не пахло, и не выдавало волнение особенностями почерка – обычное электронное письмо. Слова тоже самые обыкновенные, но… сколько в них было такого...
В то время ему и своей боли хватало с избытком.
Но «подобное тянется к подобному» и цепочка их следов растянулась на годы.

Эти годы растаяли в потоке тёплых слов. Они говорили эти слова безо всяких намеков на какое-то иное продолжение. Да, иногда они даже мечтали о заведомо несбыточных встречах, куда они приедут из своих миров, чтобы просто поболтать о том и сем, и побродить босиком по песку на каком-то море. Чтобы ни слова о любви. Какая может быть любовь у двух подранков?
Все эти годы его Бог терпел и страдал вместе с ним. А он, возможно, вообще не верил в Бога и считал себя бесконечно одиноким. Кто это знает, кроме Бога?

И Бог придумал для него наказание. Для начала Бог лишил его дара речи. Поняв, что и этого мало, что его ученик от этого недостаточно страдает – за целую жизнь наговорился до сыта и больше молчал – Бог лишил его способности писать: пусть только думает, а его невысказанные мысли пусть разорвут дурную голову. Может быть, что-то поймёт? Ведь пока не глухой?
Пока...

И он услышал своего Бога, прилежно разучивая сначала самые простые и лёгкие слова, которыми он мог бы написать сообщение, что жив и почти здоров, той единственной, что оказывается ему дорога.
Возможно, именно Бог открыл ему глаза на отношение к этой женщине.
Иногда он думал, что его Бог это вовсе не суровый и честный друг, а женщина, которая умеет заставить тебя не только слушать, но и слышать.
Только Бог, если он женщина, мог придумать такое испытание.
Подобные мысли его пугали: он боялся обидеть Бога, если он все же не женщина.

Когда он получил от неё первое письмо в этой новой для него жизни после перерыва в годы, Бог сказал ему всего два слова: «Это Она». Он не смог удержать неожиданных слёз. В тот момент на него обрушилась такое счастье, что он мог только повторять непослушным языком «она жива, жива...». Больше ему ничего не было нужно.
На самом деле это не она «воскресла», а он.
Но он не сразу понял это.

И началась новая жизнь.
Ему, до полусмерти избитому собственным жизненным опытом, она давалась непросто.
Дело в том, что всю жизнь он плыл «против течения». Не специально, а так получалось. Если пытаешься жить «по-божески», то чаще всего так и выходит. Так жить просто, но не очень удобно, а по-другому он и не мог, и не хотел. В его новой жизни даже себе ничего доказывать не надо: просто живи и радуйся. А как раз этого он делать не умел.

Он учился часами смотреть в небо и обнаружил, что оно живое. Раньше это был источник информации о погоде, которая не бывает плохой, но иногда она способна убить и это нужно брать в расчет.
Он открыл для себя «иглопад», когда по какому-то неведомому сигналу сосны начинают сбрасывать старые иголки. Это длится не более одной минуты, но за всю свою жизнь он впервые увидел это. Постепенно он убеждался, что весь его жизненный опыт нужен только при конце света.

В прежней жизни он думал, что одиночество это естественное его состояние будь то в глубине глухой тайги или в толпе большого города. Тогда он не мог понять и объяснить, почему, например, он не сделал всего один шаг к неминуемой гибели? Или совершил поступок, вопреки собственной логике, желанию и здравому смыслу?
Сейчас до него дошло: он никогда не был один! Ни в тайге, ни в толпе, ни перед лицом смерти. Всегда с ним был Бог, в которого он никогда не верил. И он понял: одиночество вообще не существует, если вас не оставил Бог. И от этих мыслей ему стало легко и радостно. И каждый день стал первым в его новой жизни.

До «воскресения» их переписки ему и в голову не приходило, что можно услышать её голос или попросить фотографию. Хватало писем. Их было так много, что получилась бы толстая книга.

Ему понадобилась целая жизнь, для того чтобы понять: что самое главное для человека? И это не работа и не любимое дело: никому ведь не придет в голову назвать делом или работой сердцебиение и дыхание. Мы до поры не замечаем ни того, ни другого. Но приходит время и наступает прозрение: оказывается, мы просто не можем жить без работы сердца и лёгких. Это касается тела.

А душа не может жить без любви. Это её главная "работа".
Без неё – если верить в бессмертие души – она незаметно засыпает. Но это больше похоже на смерть: спящая душа не может радоваться ничему и никому. Даже себе. Даже своему Богу. Она его просто не видит и не слышит. Она крепко спит.
Совсем недавно его душа проснулась. Он, наконец, услышал Бога и увидел его улыбку. Он понял, что главное для него именно эта последняя любовь. И его ни капли не смущало, что женщина пока его не любит: душа её заснула, спасаясь от боли. Так бывает. И он это знал.
И только одно его беспокоило...

Больше всего он боялся причинить ей боль своей смертью. Он всегда считал, что если любишь, то мечтаешь уйти из жизни вторым. А как же об этом мечтать, если ты старше её на много лет? Наверное, он смешил своего Бога нескромными планами дожить до ста лет. Но не ради себя, а только для неё. Про себя, не вслух, он называл её своей королевой. Для него она была несравненно и трагически красивой. Иногда он думал: за что Бог так щедро одарил его?
Он был уверен, что для любви нет преград, что он всё равно разбудит её душу…

***
А семь лет назад он завершил свое первое письмо этой женщине чужой мудростью:
".... пройдёт и это..."