4-10. Сага 1. Глава 4. Факт и на самом деле

ФАКТ»  И   «НА   САМОМ   ДЕЛЕ»   -  ДАЛЕКО  НЕ  ОДНО  И  ТО  ЖЕ
        До  этого  момента  с  «хронологией»  в  моём  повествовании  всё  более  или  менее   ясно,  хотя  и  не  полно,  и  не  очень  точно.   А  здесь  начинаются   расхождения,  о  возможности  и  даже  неизбежности  которых  я  уведомил  читателя  заранее.   
     В  протоколах   следствия  ОГПУ   сразу  после  Варкович  1920  года  читаем:  «С  1920  служил  в  кр.  армии  144  полку  в  г.   Дорогобуж  в  качестве  инструктора  и  демобилизовался  в  1922»  (орфография  и  пунктуация  источника).  В   военном билете  от  17  декабря  1940  г.:  «1920 – назначен  14  запасной С.П.  ком.  отделения» (орфография  и  пунктуация  источника).    В  военном  билете  от  29  июля  1944 г.:  «Служил   с  1920 – 1921  год  при  21  СД.  рядовой»   (орфография  и  пунктуация  источника).   Это  так  называемые  зафиксированные  «факты».
           В  нашем    неспешном  повествовании,   возможно,  появится  вскоре  один  проходной  персонаж (кузен  Наума  -  Данила,  фамилия  которого  никогда  в  семейных  преданиях  не  упоминалась,  зато  часто  звучало определение   «даниловщина»,  когда  речь  заходила  о  каких-либо  человеческих  странностях  или  чудачествах).  Про  него  рассказывали,  что  он    любил   изъясняться  витиевато,  особенно  о  сложных  материях,  которые  его  слушателям  были  неведомы.  Так   вот,  если  он  особо  хотел  подчеркнуть  достоверность  и  подлинность  каких-то   сообщаемых  сведений,  он  непременно  добавлял:  «Это  не   «факт»,  это  на  самом  деле  было!»  Может  быть,  потому,  что  в  его  «вокабуляре»  слова  «фикция»  и   «факт»  являлись  равнозначными?  А  ещё   этот  Данила  на  полном  серьёзе  утверждал,  что  «центргорода»   -  он  почему-то  произносил  это  словосочетание  нарочито  сверхслитно  -  есть  только  в  Нью-Йорке,  где  ему  довелось  прожить  с  десяток  лет,  и  что  нигде  в  другом  месте  его   быть  не  может!    Всё  может  быть.   Я  тоже,  следуя  этой  «народной  мудрости»,  должен  кое-что  прояснить  и  уточнить,  как  всё  было  «на  самом  деле»,  то  есть  по  рассказам  моего  отца.               
 
           Данные, касающиеся периода с сентября 1920 по сентябрь 1921, разноречивы.  Одни  (из  материалов  следственного  дела №27419-с) говорят о том, что Н.Д. Маглыш  в ноябре - декабре 1920-го участвовал в вооружённом восстании против большевиков, известном в истории Беларуси как "Слуцкая рада"  или  как  «Слуцкi  збройны   чын», и был одним из командиров в её вооружённых силах, а после  их  разгрома регулярными частями Красной Армии, скрылся  на  территории,  контролируемой  польскими властями,  потом  нелегально   проник на  территорию  БССР  «со шпионско-диверсионными целями».         По другой версии, более предпочтительной  для обвиняемого  Н.Д. Маглыша,   но   скорее и всего и  более  далёкой  от  истины,  "при наступлении поляков на  ст. Скидель- Мосты - Гродно ... поляками    захвачен  в  плен, в  плену находился до июля 1921;  затем  вместе  с  пленными   направлен  через  Барановичи -  Негорелое  в  г. Минск  в  распоряжение  Временной  комиссии  по  делам  военнопленных».
        Иногда  можно  слышать  расхожую  фразу  о  том-де,  что  в  споре  между  двумя  противоположными утверждениями  лежит  истина.  Это  не  более  чем  «общее  место»,  а  если  говорить  по  существу,   распространённое  заблуждение:  она  там  не  лежит,  она  вообще  нигде  не  «лежит»  в  готовом  к  употреблению  виде.   Истина  всегда  сокрыта  в  запутанных  клубках  противоречий  и   взаимоисключающих,  на  первый  взгляд,  утверждений,  в  которых  надлежит  разбираться  терпеливому  исследователю. 
                Но  наш  случай  в  этом  смысле,  кажется,  особый,  так  как  искомая  нами  и  скрываемая  Наумом  Маглышем  от  его  (пре)следователей  истина  в  действительности  находится  во  временном  интервале  сентябрь  1920 – июль  1921,  а  имевшие  здесь   место  действительные   события   являются  ключевыми  для  понимания  дальнейшего.         
      Направляясь  по  предписанию из   расквартированного  в  Дорогобуже  144-го  пехотного  полка   в  21  пехотную  дивизию,  находившуюся  в  г.   Лида,  он,  наверное,  узнал  от  местных,  что  где-то  неподалёку  уже  действуют  передовые  части  наступающих  поляков,  а  по  окрестностям  рыскают  их  военные  дозоры  и патрули.  Поэтому    Наум  Маглыш  счёл  за  благо  избежать  встречи  с  ними   и  на  время  найти  убежище   под  родительским  кровом,  который  оказался  гораздо  ближе  «пункта  назначения»  по  военному  предписанию.  Проще  говоря,  он  дезертировал  из  Красной  Армии,  что  тогда  делали  поголовно  все  белорусские  мужики.  Как  и  они,  он  не  пылал  к  ней  (РККА)  особой  любовью,  не  уповал  на  неё,  не  питал  в  отношении  её  ни  симпатий,  ни  особых  надежд.  В  общем,  побег  от   «красных»   вроде  бы  прошёл  гладко,  а  вот  от  поляков  скрыться  надолго  не  удалось.  Когда  он  добрался  до  своих  Варкович,  они  были  уже  тут  как  тут.  Вот  уж  доподлинно:  из  огня  да  в  полымя.
         Повезло  разве    только  в  том,  что  и  у самих   поляков  забот   был  полон  рот:  их  или  теснили  или  «беспокоили»  части  Красной  Армии,  да  и  местное  население  не  испытывало  восторга  от  их очередного    и,  похоже,  ненадолго,  «возвращения».  На  носу  был  октябрь –  не   самый  жаркий  в  Беларуси  сезон,  но  всё  ещё  горячая  пора  никогда  не  прекращающихся  крестьянских  работ  в  деревне.  А  и  ведь  «бацьку»  уже  под  70  -  ещё  одни  руки  в  хозяйстве  («у   гаспадарцы»)   совсем  не  лишние.
         Сразу  впрягся  во  все  хозяйственные  дела  и   не  заметил,  как  уже  и  « лiстапад»  (ноябрь  по-беларусски)  подошёл:  все  лиственные  уже,  считай,  облетели,  а  хвойных  не  то  что  в  деревне,  а  и  во  всей  округе   отродясь  и  близко  не  было.  «Унылая  пора  - очей  очарованье!»  А  по  старому,  по  прежнему  календарю,  ещё  только  конец  «кастрычнiка»,  когда  начинают  «трепать»  уже  хорошо  вымоченный  дождями  лён,  освобождая  ценное   волокно  от  ненужной  «кастрыцы» -  вот  тебе  и  «кастрычнiк»!   Но  по-нынешнему  всё-таки   «лiстапад» . 
            И  словно  бы  в  подтверждение   таких  переремен  в  календаре  что-то  зачастил  к  нему  сосед  Юрка,  через   две  хаты  от  них  обитавший.   Это  по-простому  «Юрка»  да  «Юрка»,  по  деревенскому  прозванию  же  -  «Шпак»  («Скворец»  в  переводе  на  русский).  На  самом   же  деле  такой  же  сельский  учитель,  как  и  Наум,  но  чуток  помоложе  и,  в  отличие  от  Наума,  пороху  не  нюхавший:  когда  он  вошёл  в  призывной  возраст  (21  год),  Великая  война  уже  подошла  к  концу  и  его  кровь  ей  не  понадобилась.    Эта  судьба  обошла  его  стороной,  но  тем  дело  не  кончилось…
        Не  зря,  однако,  говорят,  что  от   судьбы,  как  от  неё  ни  увёртывайся,  а  всё  равно  не  уйдёшь:   даже  на  того,  кто  сидит  тихо,  нанесёт  лихо,  ну  а  бойкий  -  тот  сам  напорется.  Сельский  учитель  Георгий  (Юрка)  Иванович  Листопад  внешне  был  скромен,  тих  и  смирен,  как  и  подобало  человеку  столь  незначительного  звания  и  достатка.  Выучиться  на  учителя  бедняцкому  сыну  было  не  так-то  просто,  но  он  смог  это  сделать  и,  получив  учительское  «пасведчанне»,  не  переставал  где-то  и  чему-то  учиться  дальше.   И,  надо  сказать,  научился-таки!
         А  теперь  вот  выяснилось,  что  Юрка  времени  даром  не  терял  и  за  последние  годы  крепко  породнился  с  партией  белорусских  социалистов-революционеров,  стал  даже  вхож  в  её  руководство  на  Слутчине. Как  говорится,  наш  пострел  везде  поспел.    И  теперь  вот,  похоже,  стал  потихоньку  и  как  бы  исподволь  прощупывать,  чем  дышит  сосед,  этот  вояка-фронтовик  и,  поговаривают,  бывший  то  ли  поручик,  то  ли  даже  штабс-капитан,  сосед  Маглыш… 
      Наум  особенно  и  не  таился  от  него,  не  скрытничал,  да  и  не  было  особенно  из-за  чего:  ну,  офицер;  да,  солдатский  комитет  избрал  (было  такое  дело!)  командиром  роты,  но  командирствовал  он  недолго,  меньше  месяца;  да,  голосовал  за  эсеров;  да,  с  поляками  не  поладил,  сидел  в  «каталажке»,  но  этим  и  обошлось.  А  как  Наум  смотрит  на  разные  прелиминарные  соглашения  Советов  на  переговорах  в  Риге,  то  прекращающихся,  то  возобновляемых?  А  как  можно  смотреть:  большевики  в  открытую  торгуют  тем,  что  им  не  принадлежит -  Белорусской  землёй…
             Далее  (с  сентября  1920-го)  следует  период  некоторой  неясности,  неопределённости,  недомолвок,  неточностей,  возникших (а  вернее  сказать,  созданных   самим   Наумом  умышленно скорее  всего),  чтобы  сбить  с  толку  и  со  следа  желающих  установить  свою  истину  (пре)следователей  из  О.Г.П.У.  Её  раскрытие  не  сулило  бы  Науму  Маглышу  в  обстановке  тех  лет  (да  и  в  последующем,  а  это  уже  1929-1930  гг.)   ничего  хорошего.
           Да  в   то  время  и  не  было  у  нас  в  стране  такой   «моды»,  чтобы  «говорить  правду,  только  правду  и  ничего,  кроме  правды». Клятв  не  приносили  ни  на  «Библии»,  ни  на  «Капитале»  Карла  Маркса.  Судопроизводство  времен  Гражданской  войны,  «военного  коммунизма»  и  последующих  лет  осуществлялось  вообще  в  высшей  степени  своеобразно  и  очень  «немногословно».    Руководствовалось  оно  единственным   принципом  «революционной  целесообразности»  и  заканчивалось  в  большинстве  случаев  «постановлениями»  в духе  следующих:  «пустить  в  распыл»,  «поставить  к  стенке»    (это  в  годы  революционного  романтизма)   или  «приговорить  к  высшей  мере  социальной  защиты»,  «10  лет  без  права  переписки»   (это  уже  в  годы  развёрнутого  строительства  социализма).   Такие  вот  были  времена…
         А  сосед  Юрка  Листопад  не  просто  так  зачастил  к  соседу  Науму:  в  Слуцке  назревала  возможность  попытаться  возродить  чахнущую  БНР,  никем  не  признанное  правительство  которой  мыкалось  то  ли  в  литовском  Вильно,  то  ли  в  польской  Варшаве,  а  может  быть,  в   чехословацкой  Праге.  (Мне  было  интересно  в  1991  году  узнать,  что  название  этой  столицы  произошло  от «порогов»  на   реке  Влтава,  где  заложили  в  своё  время  город).