Лия Мордухай

Автор: Белль К. Эбботт. НЬЮ-ЙОРК:1856.
*********
Эта электронная книга была отредактирована Чарльзом Альдарондо.
***
Гигантские часы на стене в актовом зале мадам Тракстон модная школа отметила час окончания занятий. Группы беспокойных, встревоженных учеников стояли по квартире или столпились у окон, наблюдая за дождем, который лил обильными потоками с утра. Всем не терпелось отправиться в путь, но никто не осмелился бросить вызов буре. Под каменной аркой входа в сборе-зал,
группа из четырех девиц стоял общения, отдельно от остальных, наблюдая
дождь, и с нетерпением ждал его прекращения.
"Я знаю, что мой отец либо пришлет моего брата, либо приедет за мной сам", - сказала Элен Ле Гранде, - "так что мне не нужно бояться дождя". Затем,
повернувшись к еврейке с мягкими глазами, которая стояла рядом с ней, она добавила: "Когда подъедет карета, Лия, ты можешь сесть со мной. Я
видеть, что вы благополучно оседает на дому".
"Спасибо, Елена, но это не помешает мне ходить. Ничего не болит
я - Лия Мардохей презренная. Затем, отвернув лицо, молодая
девушка рассеянно посмотрела на улицу и начала тихо напевать.
На эти слова молодой еврейки ответа не последовало. Определенного
сортировать внимания на ее высказывание, казалось, запретить любое дознание, и тишина, ни одного слова порицания, которая может возникнуть на губах у нее
товарищи. - Как подло с моей стороны не предложить Лиззи место в экипаже
И Хартвелл тоже, - подумала Хелен после минутного размышления. - Но я
не осмелилась из-за моего брата, который так часто убеждал меня, чтобы сделать равными себе только богатые. Он мало знает, как я люблю Лиззи
Хартвелл, и может ли она быть богатОЙ или беднОЙ, я не знаю, я не помощи".

"Послушайте, девочки, - наконец нарушила молчание четвертая участница
группы, Берта Леви, тоже еврейка, - подумайте, какая я глупая".
а.м. Мама обещала мне завтра вечером небольшое чаепитие, и
этот проклятый дождь чуть не заставил меня забыть об этом; но, спасибо
фортуна, она понемногу отступает, и, может быть, мы все вернемся домой
через некоторое время. Я ужасно голоден! Конечно, вы все будете
пообещай мне прийти, и я буду ждать тебя. Затем, повернувшись к Хелен,
она сказала: "Ты ведь придешь?" Хелен согласилась."А ты, Лия?"
- Я сделаю это, если смогу. Однако я никогда не уверен в своих действиях.
- А ты, дорогая Лиззи? - С разрешения моих дяди и тети; во всяком случае, я благодарю вас за вашу доброту.- Что ж, я буду ждать вас всех, и...
"Вот и карета", - крикнула Хелен, когда ливрейная карета богатого судьи завернула за угол и остановилась перед просторным зданием школы. "Я знал, что мой отец не забудет меня" "да, это мой брат".
Лошади, насквозь промокшие, выглядели темными и лоснящимися, как борзые, поскольку они стояли, нетерпеливо переступая ногами по брусчатке, в то время как видимые облачка пара поднимались из каждой раздутой ноздри.
Дверца кареты открылась, и Эмиль Ле Гранде, с красивой, мужественной фигурой, одетый в серый военный костюм, и не менее красивым лицом, вышел и подошел к группе, так нетерпеливо наблюдавшей за развитие шторма.
"Доброе утро, мисс Мордехай, я рад, что мы снова встретились", - сказал
джентльмен, вежливо кланяясь.
"Благодарю вас, сэр, но ваше присутствие несколько удивляет нас", - ответила
Лия.-"Я верю, хотя, я не незванным гостем на этой выставке группа?"
"Позволь мне напомнить тебе, брат мой, что мои друзья, мисс Хартвелл
и мисс Леви, также присутствуют", - сказала Хелен с некоторым упреком.

Эмиль ответил на упрек и вежливость извинениями и улыбкой, а затем добавил: "Очарованию мисс Мордехай я обязан нарушением вежливости".
Лицо Лии вспыхнула, и ее глаза сверкали ярче, чем на эти лестные слова молодого кадета; но она не ответило. -"Пойдем, Хелен, пойдем", - наконец сказал брат. "Лошади здесь, нетерпеливый. Корсар мокрый, и я думаю, ты тоже устал. Затем, повернувшись к Лии, он продолжил: "Мисс Мордехай, не окажете ли вы нам честь составить нам компанию, пока мы не доберемся до дома вашего отца, где я обещаю лично доставить вас в целости и сохранности?"
"О, да, Лия поедет; я уже пригласила ее", - сказала Хелен. Затем,
после минутной подготовки, две юные подруги сели в экипаж.
- Еще раз прощайте, девочки, - весело сказала Берта Леви, когда дверца кареты
закрылась. - В такой день ехать верхом гораздо лучше, чем идти пешком.
Помните о завтрашнем вечере. Затем, с тире, экипаж вне зрения.
"Ну, Лиззи", - подытожил Берта, значительно улыбаясь, она могла
не наблюдать проявляются предпочтения Хелен в предложении Лия место
с ее: "нас не должны здесь больше стоять. Я вижу, что дождь, из уважения к нам, вот-вот прекратится, и я не думаю, что за мной приедет какой-нибудь тренер. Вы ожидаете его?" К этому характерное замечание, Лиззи Хартвелл с улыбкой ответил:"Я думаю, Берта, зонтики, калоши, и заботу, мы можем достичь
дома без серьезного ущерба".
"Но забота - это не тренер, ты же знаешь, мой друг, как бы мы ни повернулись
это, - смеясь, сказала Берта, надевая халат и
галоши. "Я голоден как волк, и я боюсь, что мама позволит этому
моему младшему брату съесть весь мой обед, если я буду слишком медлителен
есть. В любом случае, мальчики - настоящие бакланы. Пойдем, пойдем немедленно.Две девочки вышли на скользкую улицу и повернули свои
лица к дому. - Я рада, Лиззи, - продолжала Берта, когда они
сворачивали из угла в угол, - что наши пути до сих пор пересекаются.;
компания намного лучше, чем одиночество в этот унылый день.
день. И помните, я желаю знать ответ на свой вопрос.приглашения как можно раньше. -Завтра мой брат Исаака день конфирмации, и мы все должны быть ровно в синагоге девять часов".
"Ты узнаешь сегодня вечером, Берта, и я буду с тобой, если возможно. Но здесь, прежде чем мы расстанемся, давай остановимся и купить бананов старых Синда Maum. Она всегда так благодарна за пять пенсов, брошенных школьницей ".

К этому времени две девочки стояли перед хорошо известным фруктовым киоском старой слепой цветной женщины, известной повсюду в Куин-Сити как "Маум Синда". В течение многих лет она была самой важный рынок для снабжения школьников вкусными фруктами, безукоризненными ирисками и конфетами из молотого горошка.
"И, благослови Господь, это мисс Лиззи?" - спросила добродушная женщина,
когда звук голоса Лиззи Хартвелл донесся до ее слуха во время этого
любезного приветствия.- И что ты будешь есть сегодня, чили?
- Немного бананов, мама Синда, два для меня и два для моей подруги.,
Мисс Берта Леви.- О, да, мисс Берта, - любезно ответила женщина, - и, может быть, я и видела мисс Берту, но это приятный голос мисс Лиззи, который
старая слепая женщина помнит" - передавала бананы через широкую доску, которая защищала ее соблазнительный товар от посторонних взглядов.
"Вы мне льстите, Синда Maum; но я надеюсь, что дождливый день не
сильно мешала вашей торговли. Вот" - и, протянув свою тонкую
белую руку, Лиззи опустила звенящие пенни в старую, морщинистую, которая открылась, чтобы принять их.
"Да благословит тебя Бог, чили. Вы небер забыть о своем бедном, де слепых. Бог благослови вас Бог!" -"Доброе утро, Синда Maum".
"До свидания, юная леди, до свидания". И последний проблеск этих двоих
отступая друзей у старухи, она все еще была глубоко кланяясь и courtesying в подтверждение своих воспоминаний.Затем подруги расстались на весь день, каждая выбрала самый прямой путь к своему дому, и вскоре обе были надежно укрыты от моросящего дождя и леденящего ветра.
*******
ГЛАВА 2.
ДВЕ бледные лилии и две королевские розы на стебле вряд ли составили бы
более красивую и эффектную группу, чем четыре девушки стоящие вместе под каменной аркой классной комнаты, на тот мрачный день у мадам Тракстон.
На светлые волосы и голубые глаза Элен Ле Гранд и Лиззи Хартвелл
отчетливо контрастирует с пристани замки и глаза Берты Леви
и Лия Мордухай--красота, ни стиль ни в какой степени
омрачен такой тесный контакт.

Белокурая красота первых двух девушек свидетельствовала об их
несомненной англо-нормандской крови и христианском происхождении, в то время как противоположный состав остальных свидетельствовал об их еврейском происхождении.Даже случайный наблюдатель решил бы, что эти четыре девушки
были связаны необычными узами дружбы - несочетаемым это могло показаться дружбой, и все же это было не так.Элен Ле Гранд, старший группы несколько месяцев, был едва восемнадцати лет от роду, а яркий и веселый девушки как одна смог найти на всей земле, и единственная дочь судьи Ле
Гранде, юрист богатства и знатности.
Немедленного французского происхождения, судья Ле Гранде обладают выдающимся
степень особенностях своей нетрадиционной ориентации, летучие родословной. Гордый своими детьми и честолюбивый в отношении их будущего, в своей щедрости он не отказывал ни в чем, что считал необходимым для их продвижения по жизни.
Таким образом, в восемнадцать лет, Элен Ле Гранд посмотрел на открытии небо жизнь как бездумно, как она будет выглядеть на светлых водах
голубой гавани, которая простиралась перед ее отца поместье, где небо
и вода смешиваются в Тихом, простор лазури, чуть вняв или
заботливые ли бури и солнечного света, покоился на глубине. Bertha
Леви, маленькая еврейка с темными глазами, стоявшая рядом с ней под
каменной аркой, была не более и не менее пикантной маленькой
девушкой, которой только что исполнилось семнадцать, дружелюбного нрава и
любящее сердце, но ни в коем случае не пристрастное к учебе, и всегда
готова тайком почерпнуть из своих книг любые отрывки из урока, которые могли бы пригодиться ей самой или ее друзьям в испытании декламации.
Мать Берты была вдовой, обстоятельства которой позволяли ей
детям пользоваться всеми удобствами и даже многими предметами роскоши. Она
воспитала их в строгости еврейской веры. Лиззи Жирардо Хартвелл, следующий в ярмарочной таблице, был единственным членом группы, который не был уроженцем Куин-Сити. Не будет преувеличением сказать, что она действительно была руководящим духом мадам Всей школы Тракстон.Доктор Хартвелл, отец Лиззи, жил в далеком штате и умер, когда она была еще нежным ребенком. Ее мать, потомок
гугенотов, сама была уроженкой Куин-Сити. Но далеко от родного дома миссис Хартвелл прожила свою супружескую жизнь, и молодые дни Лиззи тоже прошли в их тихом, не богатом событиями доме в Мелроузе.
Но в возрасте пятнадцати лет, за три года до выхода фильма
"эта история", Лиззи под доброй опекой своего дяди
Хартвелл поступила в популярную школу для благородных девиц мадам Тракстон.

Обладая благородной, героической кровью и благословленная любовью, которая
внедрила в ее юный разум принципы храброй, преданной семьи
происхождение, было вполне естественным, что Лиззи Хартвелл проявила
необычное развитие сердца и разума в очень нежном возрасте и дарует
раннее обещание более храброй, благородной женственности, когда Время наложит
свою печать на ее чело.Неохотно сердце поворачивается, чтобы прочитать наполовину написанную историю в печальном лице Лии Мардохей, четвертой девушки, стоящей на фотографии на фоне камня под аркой. Она была из тех, кого ни с чем нельзя спутать Еврейский тип, обладающий очертаниями лица, блестящими глазами, массивной копной волос, которые так часто отличают и украшают Еврейскую девушку, где бы ни восходило и ни заходило солнце.

В печали, отразившейся на лице этой молодой девушки, можно было бы
смутно различить наполовину погасшее пламя надежды, которое обычно
так ярко горит в сердцах большинства молодых девушек. Но почему это
печаль, никто не мог сказать. Ее причина была загадкой даже для нее самой
друзья. Бенджамин Мордехай был богатым банкиром, который много лет
жил в уединении в своем холостяцком доме. Но в процессе
времени, он женился с мягким Сара Давид, и принес ей поделиться
с ним его дом и состояние.Любовь привело на этот брак, и мир и счастье на некоторое время,как сладкий Ангелы, казалось, поселился навечно в
дома. Но раз внесены изменения. По прошествии полутора лет родилась любимая Лия, и с того дня здоровье матери в течение года состояние ее здоровья неуклонно ухудшалось, а затем ее положили в могилу.По мере того как мать угасала, малышка Лия расцветала, наполняя сердце отца тревожной, нежной любовью.Среди обитателей дома Мардохея со времен миссис
Ухудшающимся здоровьем Мордехая занималась молодая женщина, Ребекка Харц, которая выполняла обязанности экономки и главного управляющего домашним хозяйством. Мистер Мордехай нанял ее на эту важную должность
не столько из-за ее компетентности, сколько для того, чтобы
оказать благотворительную помощь своему несчастному отцу, который постоянно
умолял найти работу для своих многочисленных детей среди наиболее
привилегированных представителей своего народа. Исаак Харц был мясником, чьи стройные доход легко измученные тяжелым семьи. Ребекка, его дочь, была
симпатичная молодая женщина двадцати лет на тот момент, когда она вошла в семью мистера Мордехая. Несмотря на грубость и невоспитанность, она была также проницательна и коварна, часто притворяясь дружбой и привязанностью, чтобы добиться своих целей, когда на самом деле ненависть и враждебность пылали в ее груди. Такой была Ребекка Харц. Такой женщиной была узурпация власти в семье, когда скончалась добрая миссис Мордехай.

ГЛАВА III.

В уютной гостиной миссис Леви собрались гости Берты на чаепитие.
Лиззи Хартвелл, прибывшую первой, провели в ярко освещенную гостиную.
в освещенной комнате миссис Леви оказалась единственной обитательницей.
- Я с радостью приветствую вас, мисс Хартвелл, - сказала миссис Леви, вставая и беря Лиззи за руку. - Я давно желал познакомиться с вами,
зная дружбу моей дочери к вам. Прошу вас, присаживайтесь.
"Благодарю вас, миссис Леви", - ответила Лиззи, "я действительно почитаю ее
честь встретиться с матерью такого друга, как Берта".
"Моя дочь будет настоящей и по. Я сожалею, что необходимость
вынуждает ее пока не появляться. Садись поближе к огню.
Лиззи придвинулась поближе к раскаленной решетке, и они продолжали
приятную беседу, пока не появилась Берта. "Какая красивая женщина!" - подумала Лиззи, как она изредка обследовав Миссис Леви с ног до головы во время t;te-...-t;te. И она была красивая женщина, тихонько оделся, но богато в черный атласная, на голове красовались только кластеризации кудри она носила с ее девичеством. Даже в них почти ничего не изменилось
расположение, и лишь редкие серебряные нити тут и там
свидетельствовали о прикосновении времени. Ее глаза все еще были прекрасны, но их блеск потускнел из-за слез вдовства.
Берта обладала той же красотой, которая отличала ее мать,однако время шло, работа модели для нее еще не была завершена.Когда гости были должным образом собраны, Берта подошла к своей матери, которая все еще развлекала Лиззи, выглядя совершенно очарованной подругой своей дочери, и сказала: "Мама, ты не освободишь своего пленника сейчас? Элен Ле Гранд желает ей присоединиться к группе над там, у окна, в игре в Юкер".
"Конечно, моя дорогая. Я доверяю Мисс Хартвелл простит мне, если я
задержали ее слишком долго"."Давай, Лиззи, пойдем", - сказал Бертой; а затем добавил, в вполголоса: "Ты знаешь, что я обещал показать тебе, Лиззи. Пойдем со мной. Позволь им придумать игру без тебя".
"О, да, этот альбом, покажи его мне", - сказала Лиззи, следуя за Бертой.
подойдя к плотно заполненной тумбочке, из которой она достала красивый альбом в переплете, альбом, в котором говорилось: "Это от Ашера. Разве это не прелесть? -"В самом деле, - ответила Лиззи.
"Мама говорит, что я не знаю, кто мне это прислал, потому что нигде нет имени". Она не хочет, чтобы я думал, что это от Ашера, но я знаю
это так. Это так похоже на него - делать такие приятные вещи." и, наклонив свою голову ближе к Лиззи, Берта продолжила: "Видишь ли, Лиззи, я
ужасно разочарована, потому что мама не позволит мне пригласить его
здесь в эту ночь. Я так же досадно, как я могу быть".
"Разве кто-нибудь из этих джентльменов не ответит вместо него?" - спросила
Лиззи, улыбаясь."Чушь! нет; все они и еще сорок человек не равны Ашеру
Бернар, по моей оценке. Я люблю Ашера, говорю тебе, и я собираюсь
выйти за него замуж, на днях; ты меня слышишь?
"Выходить замуж! как ты говоришь! Девушка твоего возраста осмеливается говорить, что ты выйдешь замуж за такого-то, - сказала Лиззи, смеясь.
- В самом деле! Я считаю себя достаточно женщиной, чтобы решать, кто мне нравится,лучше, чем кто-либо другой, называете ли вы это достаточно взрослым, чтобы жениться, или нет. Но позвольте мне рассказать вам, что сказала сегодня мама, когда застукала меня целующим альбом. "Берта Леви" - и о! она посмотрела на меня так прямо и серьезно, что я почти задрожала: "Берта Леви, ты собираешься выставить себя на посмешище из-за этого бродячего игрока, Ашера Bernhardt? Скажи мне". "Ты знаешь, что он великолепно играет на флейте, и это то, что мне нравится". Тогда я кротко сказала:"Я знаю, что он любит меня"."Ты ничего не знаешь об этом, и ты очень глупая девочка. Это
вы так относитесь к моему учению, не так ли, воображая прогуливающихся
актеров в частных театрах? Что! могла бы ты пообещать себе
выйти замуж за такого мужчину - мужчину, главная рекомендация которого заключается в том, чтобы он умел играть на флейте?"Счастье", - прошептала я.
"Несчастье, ты хочешь сказать! Что ж, я запрещаю тебе когда-либо думать о нем
снова. Я никогда, ни за что не соглашусь на это, никогда, пока я
твоя мать. Запомни мои слова сейчас!"О! Лиззи, разве это не было ужасно, мама так строга к нему! Я..."- Берта, Берта! - раздался голос с противоположного конца комнаты,что Берта сразу признали ее матери и сразу
повернулся к миссис Леви, оставив Лиззи, стоя в одиночестве.
- Как тебе не стыдно, дочь моя! - тихо сказала миссис Леви Берте.
- заставлять мисс Хартфелл весь вечер стоять и говорить о твоем
предполагаемом подарке от Ашера Бернар! Я больше не позволю тебе составлять мне компанию до тех пор, пока ты не научишься вежливости, и я уничтожу эту
драгоценную книгу. Ты меня слышишь? Немедленно пойди и проследи, чтобы мисс
Хартвелл села.Берта склонила голову в знак повиновения, и когда она повернулась обратно чтобы присоединиться к Лиззи, Лия Мордехай подошла к пианино в сопровождении  Эмиля Ле Гранде.
Лия Мардохей был великолепным певцом, но он был только по просьбе
друзей, что ее душа текла в песне. В этот вечер ее музыка
была восхитительной, и Эмиль Ле Гранде, всегда любивший божественное
искусство, был очарован красотой ее голоса. Когда ее пение смолкло, печаль все еще была на ее лице, и в сердце Эмиля зародилось новое ощущение - удовольствие, смешанное со страхом.Тянулись вечерние часы. Часы , которые уносили еврейскую Суббота переходила в христианский день отдыха, и Лиззи
Хартвелл, повинуясь просьбе ее дяди, чтобы не "оставайтесь на нее
удовольствие слишком поздно", - было первым, чтобы отделиться от группы.
Час спустя, когда часы Цитадели пробили полночь, Карета судьи Ле Гранде быстро подкатила к особняку Бенджамина Мордехая, везущего домой свою прекрасную дочь в сопровождении Эмиля Ле Гранде.
Этой ночью, когда Лиззи Хартвелл медленно раздевалась перед
оставшимися часами сна после возвращения домой, она заглянула в
малое зеркало перед ней, и думала, что слышно--"Эмиль Ле Гранде
казалось, совсем очарована-ночь с Лией, он долго крутилась вокруг нее, как
тень, и часть вечера он казался угрюмым и почти
убогие. Как странно, что он влюбился в нее! Она
замечательная девушка. Я не думаю, что ей мог понравиться Эмиль Ле Гранде. Интересно, почему Ли вчера назвала себя "презираемой"? Ну, будем смотри".
Гости миссис Леви ушли, один за другим, пока мать и дочь остались одни в опустевшем зале.- Мама, - сказала наконец Берта, пожимая плечами своей изящной фигуркой, и задумчиво глядя в огонь: "Я действительно верю, что Эмиль Ле Гранде влюблен в Лию Мордехай, а она в него".
"Стыдись, Берта, думать о таких вещах! Я верю, что ты безумен в вопросах любви. Ты забыла, что она Мордехай".
"О! Любовь есть любовь, мама, Мордехай или не Мордехай! Я думаю, Эмиль Ле
Гранде прекрасный парень ".
"Ты будешь дерзкой, Берта?" - спросила ее мать, пристально глядя на нее.
"О! ни за что на свете, мама. Простите меня, если вы так думаете, и
давайте уйдем, потому что завтра меня ждет ужасная учеба.

ГЛАВА IV.EMILE LE GRANDE'S DIARY.

"СУББОТНИЙ вечер ... Ей-богу! Полагаю, мне следует написать в воскресенье утром. если быть строго правдивым. И я предполагаю, что ортодоксальные люди
закатили бы свои набожные глаза и заявили, что мне лучше быть в постели в
этот час, вместо того, чтобы писать в своем дневнике. Но это не имеет значения. разница. Я не знаю, является ли это седьмой или первый день
что я должен соблюдать как день покоя. Один подходит ко мне, а также
другие. Так вот для моего журнала.
"29 ноября, субботний вечер. Да, я напишу в субботу вечером, потому что
как выглядит эта штука. Только что вернулся от Берты Леви.
чаепитие - ходил со своей сестрой. Не пошел бы, если бы не надежда
встретиться с Лией Мордехай. В общем, я ненавижу евреев, но я должен признать
здесь, Журнал, что миссис Леви самая элегантная женщина, какую я когда-либо встречал; и Берта тоже хитрое создание, не красивое и не
именно так мне кажется, но при этом очаровательная девушка.

"Но из всех красивых женщин, которых я видел за многие годы, еврейских или
христианских, ни одна не может сравниться с Лией Мордехай - такие волосы
и такие глаза редко даются женщине. Хелен говорит, что ее волосы
достигают четырех футов в длину! Какая королевская осанка у этой элегантной
головки! -"Но я клянусь, что есть печаль в ее лице, что я не
понять. Она, конечно, ничего не знает печали. Это не происходит
от нужды; ибо она, из всех девушек в этом Королевском Городе, наиболее далека
от этого. Старый Бен Мордехай обладает несметным богатством, и к нему прилагается
"сердцевина ореха". Конечно, он настолько скуп, насколько может быть скуп еврей.;
но не по отношению к своей дочери. У кого больше элегантных шелков, бархата и
бриллиантов, чем у нее? Богат! богат! Ha! как славно это слышать!
но, если не считать денег старого Мордехая, Лия - превосходная женщина.;
за такую жену никогда не нужно стыдиться. Мне не следовало бы.

"Я должен взяться за работу, чтобы выяснить причину беспокойства, которое, должно быть, постоянно обитает
в ее сердце и омрачает ее лицо. Я подкуплю Хелен, чтобы она
выяснила это для меня. Это может быть какой-то несчастный любовный роман-Кто знает?
Я думаю, что я хотел бы любой парень в сторону, что может быть
добивающихся ее руки. Я думаю, я бы убила его, если это необходимо. Возможно,
дорогой журнал, мне не следовало писать это ужасное односложное письмо,
но поскольку ты не рассказываешь сказок, я оставлю это в силе.

- А теперь я должен лечь в постель и поспать, если смогу... отоспаться за несколько утомительных часов, которые отделяют меня от очередного зрелища ярмарки Лия. -"Часы уже бьют два".
"И Марк не был там ночью, как я надеялся и ожидал,"
вздохнула Лия, как она стояла перед элегантном туалетном столике ее
опочивальня, и отложил устав ее туалет, после
Ревель было сделано. - Только еще одно разочарование! И все же я знаю, что
Берта пригласила его, и он обещал мне присутствовать. Я не должен был
носить эти серьги и эта брошь, которая была моей мамы, я
известно, Марк бы не было. О, мой ангел-мама!"
Слеза медленно скатилась по ее лицу и упала на сверкающий жемчуг
который она все еще сжимала в пальцах. "Почему могила
не накрыла нас обоих? Почему я осталась одна и так одинока в этом мире?
Неужели Марк обманул меня - Марк Абрамс, единственный друг в мире
, которому я безоговорочно доверяю? Одному Богу известно. Теперь я вспоминаю,
как он смотрел на мою мать - какая насмешка называть эту женщину
матерью!-- когда я спросила его, пойдет ли он на чаепитие. Я
помните, кроме того, что она последовала за ним к двери после того, как он
велел нам "прощай"; и что слова, которые она, возможно, проговорился, там, небеса только и знает! В течение некоторого времени у меня было затаенное подозрение, что она планировала завоевать любовь Марка и передать ее моей сестре Саре. Что, если ей это удастся. О! какой несчастной я должна быть! Это
прошел почти год с тех пор, как мы с Марком тайно поклялись друг другу в любви, и он пообещал тогда, что мы поженимся вскоре после того, как я закончу учебу у мадам Тракстон. С какой нежностью я ждал этого наступления
день! Это была единственная надежда в моей несчастной жизни; и теперь
когда время так близко, возможно ли, что моя мечта должна
исчезнуть в небытие? Должно ли это сердце вкусить горечь утраты?
обман, среди прочих его горестей? Я несчастная девушка! Несомненно,
какая-то злая звезда воссияла над часом и местом моего рождения. Но я буду
надеяться на лучшее и по-прежнему продолжать с нетерпением ждать
грядущего дня, когда моя жизнь будет разлучена с несчастной женщиной
которая сейчас так мрачно омрачает мое существование. Я надеюсь, даже
хотя разочарование придут наконец". Внутренний монолог закончился, Лия заложен  от жемчуга в бархатной подкладкой дело, и обратился к дремоте и
мечты.Марк Абрамс, давний друг и любовник Лии, был старшим сыном
талантливого и высокоуважаемого раввина, возглавлявшего самую
процветающую и богатую еврейскую общину в Куин-Сити; и
Сам Марк пользовался большим уважением как безупречный молодой человек.
честность и необычайный блеск интеллекта.

ГЛАВА V.

Снова наступило утро ПОНЕДЕЛЬНИКА. Большой колокол в куполе Мадам
Прозвучал сигнал семинарии Тракстона, и все ученики, большие и маленькие,
собрались, чтобы присоединиться к вступительным упражнениям. Во-первых,
маленькие девочки с ясными глазами, в аккуратных фартуках, с волосами, зачесанными назад в скромные косички, или надежно собранные под верным гребнем; затем - более продвинутые ученицы, каждая из которых несет на себе отпечаток здоровой энергии и сердца, полного надежд; и, наконец, большие девочки, или "выпускной класс", как Мадам Тракстон многозначительно одела их - все снова были в сборе в это ясное утро понедельника, чтобы приступить к обязанностям на следующую неделю, и снова разделить радости и горести школьной жизни. Это был прекрасный взгляд этот собранный школы; ибо где же сердце, что не ознакомиться с несказанным удовольствием заре красотой невинной,неосторожное девичества?
"Берта, ты помнишь урок французского?" - спросила Лиззи Хартвелл, когда
класс юных леди проходил из актового зала в Комнату мадам Конд.
- О, достаточно хорошо, Лиззи, чтобы уберечь меня от нагоняя, я думаю.
Вот, не прошу вас держать книгу открытой на прицел, так что я могу сделать
что помялась немного прямо, в случае госпожа призывает меня
конъюгат?" Лиззи рассмеялась.- О, тьфу! конечно, ты не сделаешь этого. Лиззи Хартвелл, ты слишком добросовестна. но, Хелен, ты сделаешь, не так ли?
- Да, если вы и для меня подержите ее открытой. Я совсем не подготовлена
к уроку.- Послушай, Лия, - продолжала Берта, смеясь и подмигивая Лиззи своими шаловливыми глазами, - что ты знаешь о глаголе "целоваться"?
"Больше, чем я бы этого хотел", - был лаконичный ответ - эта красивейшая
Еврейка. "Я полагаю так, судя по тому, что я видел в прошлую субботу вечером. Но мы здесь, в логове льва, и нашему легкомыслию лучше поутихнуть ".
"Bon jour, madame!" -"Bon jour, mesdemoiselles." И дверь была закрыта.
В этот же час на большой пустой площади перед Цитаделью Башня в верхней части Куин-Сити, множество взводов молодых мужчины, одетые в серые военные костюмы кадетов, занимались муштровкой, муштровкой, муштровкой, согласно обычаю, как часть их повседневной школьной рутины.Прохожий остановился бы на мгновение, и смотрел с этот интерес радовало это зрелище. Разнообразные и замысловатые
эволюции, совершаемые этими одетыми в серое фигурами, когда они расширялись в
широкие взводы, а затем, как по волшебству, снова разделялись на группы
"два", "четыре" или "шесть" были для непривычного зрителя странным и
привлекательным представлением.
Ощетинившиеся штыки, сверкающие на ярком утреннем солнце, придавали
доказательства верного ухода с которыми их польском
сохранились. И эти блестящие начищенные мушкеты тоже громко говорили
отражающему сердцу о дикой работе, которую они могли бы когда-нибудь совершить, когда их привлекут к сражению те же самые умелые
руки, которые сейчас так мирно поддерживали их - демоническая работа, которая могла бы одеть землю и людей во вретище и запустение!
Тренировка была закончена, произведена последняя эволюция, скомандована остановка и прозвучал приказ о расформировании.Подобно хрупкому изделию гончарной работы, ряды волшебников распались,и каждое ружье упало на землю с тяжелым "стуком", как будто оно было железным.
"Послушай, Джордж, я чертовски устал от этого ворочания, и
Я буду рад, когда закончится семестр и я освобожусь из этого места ".

"Ну, я не могу сказать, что буду, Ле Гранде", - ответил Джордж Маршалл,
такой же красивый кадет, как носивший форму, и очень амбициозный,
стремящийся к повышению. "Я пришел в этот институт, потому что я всегда был
очарован военный парад, и я собираюсь сделать это мой профессия длиною в жизнь". "Фью! как я устал! Что ж, добро пожаловать. Что касается меня, это
последняя жизнь, которую я должен выбрать. Я очень хорошо,как в униформе,
особенно, когда я иду туда, где девочки-они всегда дают курсанта костюм второй взгляд-но как эта профессия в руках, как вы называют его, простите меня".-"Что? ты бы хотел, Ле Гранде, всегда играть роль дамского угодника?"
"О! да; и это напомнило мне, Джордж, что у меня появилась новая возлюбленная;
она у мадам Тракстон это. В день, во время антракта, давай прохаживаться
до семинарии, и взглянуть на девочек. Может быть, я увидеть ее".
"Я не могу; в антракте я должен изучать моего Лежандра. Посмотри на
часы, уже поздно".- К черту Лежандра! ты самый странный парень, которого я когда-либо видел - заботишься о девушках не больше, чем "кот на каникулах". Ты не пойдешь?- Не сегодня, Ле Гранде. Я очень занят.
Часы пробили девять, и Джордж Маршалл вместе с другими распущенными кадетами
поспешили к своим повседневным обязанностям - к тяжелой учебной задаче, которая ожидала их в мрачных стенах цитадели.
На мгновение, прежде чем вернуться к своим книгам, Джордж Маршалл выглянул в окно - за окном виднелась голубая, затянутая туманом гавань. Там он снова увидел старый форт Дефианс, мрачный, суровый и темный на фоне утреннее небо - единственный объект, который омрачал яркость синевы. небо и голубая вода, сливающиеся воедино вдали.
"Как прекрасна гавань сегодня! И все же каким мрачным выглядит форт
", - сказал молодой кадет, обозревая сцену. "Я вижу, как развевается
флаг моей страны, и все мирно и спокойно в водах. Благодарю Бога за такую страну! Но я должен спешить к своим обязанностям".


ГЛАВА VI.

"ЛИЯ, дорогая, что тебя беспокоит сегодня утром? Твой меланхоличный вид
огорчает меня. Есть ли какая-нибудь печаль, о которой ты не смеешь рассказать своей любящей "ЛИЗЗИ?"

Эти строки Лиззи Хартвелл занесла на страницы книги, которая
лежала на столе Лии, пока она отсутствовала на музыкальной декламации.
Мало-помалу прозвенел звонок, объявляющий о получасовом освобождении от занятий.Затем Лия пересекла комнату и, нежно взяв Лиззи за руку, сказала: "Пойдем, прогуляемся".Лиззи обняла подругу, и обе девушки вышли во двор, что образовалась площадка для молодых ученые и красивой набережной для более старых, а затем свернул в сторону по кирпичной ходьбы, что связано с кухней и
зал слуг с основным зданием.
Эта кирпичная дорожка, перекрытая над головой полом веранды второго
этажа крыла здания, была надежно защищена при любой погоде. Когда Лия и Лиззи свернули на этот променад, Берта Леви подбежала к ним веселой скачкой, говоря:"Пойдемте, девочки, поиграем в грации. Хелен согласна. Вот она. Что скажешь? -"Извини меня за сегодняшнее утро, Берта", - ответила Лия. "Я плохо себя чувствую;у меня болит голова, и, возможно, я смогу избавиться от этого!
"О! да, конечно; но в последнее время ты серьезна, как сова, Лия;что с тобой такое? Ты подумываешь о пострижении в монашество? Если то в белую или черную вуаль? -"Наш народ никогда не принимает постриг, Берта. Ты забыла? ответила
Лия с упреком."Прости меня, дорогая, я не хотела ничего плохого. Но я спешу. Дама Тракстон немедленно позвонит в этот старый колокол, и моя игра в
грации даже не начнется. Я бы хотел, чтобы старина все еще была в своей родной руде и не всегда была готова навлечь на нас беду "; и так сказав,
Берта убежала, крикнув: "Мэг Лоутон, Мэри Пинкни, идите сюда!" и поиграйте в грации. Мгновение Лиззи и Лия стояли, наблюдая за формированием группы,
и восхищаясь грациозными движениями обручей, когда они вылетали из
волшебных палочек девочек. "У этой игры хорошее название", - сказала Лиззи.
Лия снова схватила ее за руку и сказала:

"Пойдем, пойдем дальше". Затем, после паузы, она продолжила: "Я нашла
твою записку, Лиззи, и мне жаль, что у меня такое красноречивое лицо;
но я несчастен, Лиззи; да, я несчастен, и я не могу этого скрыть
. Я бы не стал навязывать свои печали на другие, но это мое лицо и
не мой язык, что предает меня".

"Не думай, Лия, умоляю тебя, что я попытаюсь проникнуть в
тайну твоего сердца", - ответила Лиззи. "Но я подумала, что если ты
попав в беду, может быть, я смог бы как-то утешить тебя".

"Я благодарю вас, дорогие, дорогая Лиззи, твоего сочувствия" - и слеза упала
от блестящих ресниц еврейка; "я еще раз благодарю вас и опять же, - продолжала она, - но ничего не поделаешь можете облегчить мою печаль".
"Хорошо, ты можешь доверять мне в симпатии и всегда буду любить, что ли
утешит тебя это или нет, Лия; быть ваша беда, что он может".
- Мое горе не внезапное, Лиззи; это долгая, печальная история, которая
Я никогда не чувствовал себя вправе оскорблять чей-либо слух, и
тем не менее, я всегда находил тебя таким нежным и таким верным, что, когда ко мне приходит какое-либо дополнительное горе, мое сердце странным образом обращается к тебе за сочувствием- сочувствие. Я не знаю почему. Ты можешь мне сказать? -"Я думаю, мы всегда обращаемся к тем, кто нас любит, в часы
темноты"."Да, Лиззи, но существует какая-то особенная тоска, в моем сердце для вас в разы. Мне кажется, это сродни чувству, я должен был для моего
мать, будь она живой. С этим чувством в моем сердце я страстно желаю
взглянуть на миниатюру моей матери, которая когда-то была у меня, но которая теперь во владении моей мачехи и смотреть на лицо, которое
говорит мне с такой любовью, хотя ее голос так долго молчал".
Лиззи, тронутая трогательными словами Лии, повернулась и посмотрела на свою подругу нежным взглядом и сказала: "Поверь мне, Лия, в этом
сочувствие, в котором ты по какой-то причине нуждаешься, и излей мне свою больную душу если захочешь." -"Но, вот! прозвенел звонок, и мы должны идти", - резко сказала Лия. "Давай встретимся после школы в верхнем коридоре, который выходит на море. Мне нужно еще кое-что тебе сказать.
"Если вы хотите, уважаемая Лия; и это лишь краткий два часа до
освобождение. Пойдем". Школьницы, закутанные в плащи с капюшонами, были готовы к отъезду, после трех долгих, долгожданных ударов больших часов, Лия
сказала: "Становится прохладно, Лиззи. Поплотнее закутайся в шаль
А то в коридоре холодно. Пойдем, выйдем через заднюю дверь, пока ее не заперли.Поднявшись по винтовой лестнице, девушки достигли верхнего этажа
коридора, который проходил по южной стороне крайнего крыла здания.
"Предположим, мадам Тракстон наткнется на нас, Лиззи, что бы она сказала?"
думаешь? - спросила Лия, когда две девушки присели поближе друг к другу в
конце коридора.- Полагаю, все в порядке, поскольку у нас есть учебники; и, возможно, нам стоило бы на минутку проверить наш французский. Что скажешь?
"Так что у нас было, как он стоит на первом месте в утро", и гнуть их
лбами девушки молчали некоторое время, делая вид, что
исследования. Наконец Лиззи закрыла книгу, и Лия начала свой рассказ.
ИСТОРИЯ ЛИИ.

"Я содрогаюсь, Лиззи, когда думаю о том, чтобы рассказать тебе печальную историю моей жизни; и все же меня побуждает к этому жажда
сочувствие, которое так постоянно терзает мое сердце. Как я уже говорил
тебе раньше, мое сердце странным образом обращается к тебе с печалью. За три
года, что я знаю тебя, и мы виделись ежедневно, я
никогда не видел тебя виновной ни в одном поступке или слове, которые были бы
недостойными...- О! Лия...
- Не перебивай меня, Лиззи. Ты должна услышать мою историю сейчас, хотя она и будет рассказана вкратце и у меня есть к тебе одна просьба, моя дорогая. Это
- это, что у тебя милосердие для меня недостатки, и жалость для меня во многих моих соблазны". Она продолжала:
"Как вы знали раньше, моя мать умерла, когда мне было очень мало
ребенок, едва трех лет от роду. Я очень хорошо помню ее, но
невнятно. Женщина, которая теперь является женой моего отца, был его
домработница в жизни моей матери. Она, конечно, происходила из
обычных слоев общества, ее отец был очень бедным мясником. Как она
вообще стала женой моего отца, я не знаю; но моя старая няня имела обыкновение намекать мне, что это было нечестно. Как бы то ни было
возможно, он женился на ней, когда мне было четыре года; и с этой даты
начинается моя печальная история. Первый случай в моей жизни после этого
второй брак, который я помню наиболее ярко, был таким. Год спустя
женитьба моего отца на Ребекке, важные дела призвали его в Англию, и давнее желание увидеть своих престарелых родителей привело его в Богемию, где они жили, после завершения дела в Ливерпуле. Как я жил, пока его не было, я смутно помню; но достаточно хорошо, я думаю, как я была еще частично под опекой и контролировать свою преданную медсестру, темнокожая женщина добрая и ласковая сердце."Бедная, милая старушка, она давно умерла!
"Этот визит моего отца к своим родителям оказался последним, поскольку
они умерли год или два спустя. Среди родственников моего отца в
старая страна, был двоюродным братом, который жил в богатстве и роскоши
где-то в Саксонии. Этот двоюродный брат был как брат ему
молодых дней, и по возвращении отца из Богемии, он прошел
через Саксонию и заплатил двоюродный брат визит; он по-прежнему говорит
иногда это замечательное событие. Я не должен забыть сказать вам
что этот кузен был бароном... бароном фон Розенбергом. Он не был рожден для этого титула оно было присвоено ему за какой-то героический поступок,
обстоятельства которого я сейчас не помню, во время восстания.
"Расставаясь с моим отцом в конце своего визита, барон произнес
ему преподнесли множество дорогих подарков; среди прочего, элегантную трубку редкой и изысканной работы. Как отчетливо я это помню сейчас! Он был в
форме головы лося с раскидистыми, изящно обработанными
рогами. Глаза были сделаны из каких-то драгоценных камней, а
на морде лося были инкрустированы золотом инициалы барона.
"Стебель, я хорошо помню, был из черного дерева, богато украшенных
золото. Я предполагаю, что это была великолепная вещь в своем роде, и ценится
пределы измерения от отца моего. Он пользовался им только в редких случаях, и
для удовлетворения наших гостей. Но в конце концов произошло событие
что вызвало заветной трубы от своей шкатулке, никогда не будет
вернулся. Это было по случаю третьей годовщины моего
отца брака с Ребеккой Харц-это праздник, который заслужили
вретище и пепел вместо пиршества и веселья. Но в тот день
прошла грандиозная демонстрация, на которой присутствовало множество гостей и друзей . Все ценные предметы роскоши, принадлежащие семье
, были реквизированы, и среди них
драгоценная, но злополучная трубка. Гости ели, пили и веселились,
Я полагаю, до тех пор, пока все не насытились, и в поздний одинокий час они
покинули дом моего отца опустевшим, с беспорядком, царившим безраздельно в
каждой квартире.

"Не забывай о моей лосиной голове, ребекка", - таково было последнее наставление моего отца
, когда он удалился в свою спальню после того, как пир закончился
.

"Но Ребекка не внял его приказу, и усталость сама,
поспешно удалилась, сказав, что подожду до утра'.

"Наступило утро, и, к несчастью для меня, я проснулся первым.
Торопливо одевшись, я решила осмотреть место недавнего
веселья; поэтому я спустилась по лестнице и вошла в тихую,
опустевшую гостиную. Через несколько минут в гостиную вошла Ребекка собственной персоной
полуодетая и закутанная в малиновую шаль.
Она пришла вынуть трубку.

"Почему ты так рано встала, Лия?" - смущенно спросила она, увидев, что я
тоже был в комнате. А потом, когда она торопливо обходила вокруг
стола, на котором лежала трубка, предательская бахрома ее шали зацепилась
за тонкие рога лося и вытащила его из-под одежды.
поставьте на стол. Он с грохотом упал на пол, и мы оба
в смятении посмотрели вниз на обломки у ее ног. В этот момент в холле послышались шаги
и, испугавшись, что это мой отец, Ребекка
смело спросила с горящими глазами:

"Зачем ты это сделала, несчастное дитя?"

"'Что делать?' Я прошептал, спасовал.

"'Отрицать это, если посмеете, и я переломаю все кости в твоем теле, ты
рысь! Что ты скажешь своему отцу? - продолжала она. Каждое подобрать
кусок, иди и покажи ему это. Говорят, Ты сломал его, а спросить его
прощение! Ты меня слышишь?'

"Я колебался и дрожал.

"'Ты посмела ослушаться меня? - она гневно воскликнул, с грозным
жест.

"Я боюсь своего отца", - снова прошептала я, едва понимая,
действительно ли я сделала это зло или нет.

"И хорошо тебе, - бесстрашно продолжала она, видя, что она
обретает надо мной власть. - Но чем скорее ты попросишь у него
прощения, тем скорее ты его получишь. Уходи немедленно, я тебе говорю".

"О! пожалей меня, Лиззи! пожалейте меня, ибо с того рокового момента я
был рабом, крепостным более сильной воли - воли, которая
медленно иссушала и уничтожала последние следы нравственности.
мужество, которое могло бы украсить и укрепить мой характер;
подавило его, и я осталась трусливой, несчастной, беспомощной девушкой!
Но чтобы вернуться.

Невольно я наклонился и начал подбирать осколки
хрупких рогов и глаз головы лося, которые лежали
разбросанные по мягкому ковру, действительно задаваясь вопросом, действительно ли,
Я действительно разбил его.

"Теперь, когда ты собрал осколки, немедленно иди к своему отцу;
и не забудь сказать ему, что ты его разбил. Ты меня слышишь?"

"Я выскользнула из комнаты, подальше от присутствия женщины, которая
он так жестоко воспользовался моей беспомощностью. Дрожа от страха,
и чувства моей предполагаемой вины, я подошел к отцу, который был рядом.
в это время он удобно сидел в семейной гостиной и читал
утреннюю газету.

Я подполз к нему и протянул осколки.

"Проклятый, заплати! Кто это сломал?" - он почти кричал от гнева.

"Я так и сделал", - пробормотал я; и до конца моей невысказанной истории мой отец
нанес мне удар в первый и последний раз в своей жизни. Он послал меня
шатается на столе; с острым углом ударила меня в лоб и вырезать
ужасная рана. Вот, я покажу ее тебе. Она отчетливо видна,
и всегда будет такой".

Лия откинула блестящие темные волосы со своего гладкого бледного лба и
показала длинный твердый шрам, который был так тщательно скрыт
черными складками. "Я всегда причесываюсь, чтобы скрыть его".

- О! Лия, Лия, - вздохнула Лиззи, - какой ужас!

"При виде крови, которая обильно текла из раны, мой отец
подхватил меня на руки и, целуя мое окровавленное лицо, восклицал
снова и снова:

"Дурак, негодяй, дьявол, вот я кто! Ни за что на свете я не стал бы
пролей хоть каплю этой драгоценной крови. Я прошу у тебя прощения, моя
дорогая, тысячу раз, дитя мое!" Мои крики, хотя и подавленные,
привели мою мать в комнату. С хорошо напускным видом невинности
и нежности она попыталась стереть кровь с моего лица и
перевязать глубокую рану у меня на лбу. Я все это время рассеянно
задавался вопросом, действительно ли я сломал трубу; такова была моя слабость, такова
сила, которая была над моей молодой жизнью и окружает ее до сих пор, даже сейчас
по сей день.

"Мой отец собрал разрозненные фрагменты разбитого
храните и бросайте их в огонь; и с того дня по сей день он
никогда и никак не упоминал об этом происшествии. Всегда добрый и
нежный ко мне, он, кажется, всегда пытается искупить какую-то вину
и его долгое молчание убеждает меня, насколько живо и
с сожалением он помнит свое насилие по отношению ко мне ".

- Потрясающе! - взволнованно воскликнула Лиззи.

"Да, это шокирует, дорогая Лиззи; ибо ужасная правда всегда
передо мной, и этот ненавистный шрам - печать первой лжи в моей
нежной юной жизни. Я никогда не убираю волосы с лица, так что
на меня произвел болезненное впечатление страх, что те, кто это увидит,
прочтут причину его существования. О! Лиззи, эта ложь и
этот жестокий обман, навязанный беспомощному ребенку, были ужасны.
действительно, слишком ужасны, чтобы их выносить.

"Но я должен продолжать. Я так подробно остановился на этом первом
несчастном случае моего детства, потому что это своего рода путеводный столб
к долгой и унылой трате лет. Это является надгробием моей
ушедшей свободы, ибо, как я уже сказал, в тот злой момент, когда я
подчинился ее злой, властной воле, я потерял всю моральную силу и
по сей день я хуже, чем ее вассал. Как я ни стараюсь, я не могу избавиться
от этой привычки; она стала моей второй натурой, и ее влияние сейчас
настолько иссушающее, что я не осмеливаюсь сопротивляться; и все же я презираю
себя за свою слабость. Пожалей меня, Лиззи, не вини меня! Видит Бог, во мне есть какая-то
моральная потребность, которую никакое человеческое агентство
не может удовлетворить.

Притворная нежность моей матери ко мне заставила моего отца поверить, что
она любила меня по-настоящему и была нежной и доброй, какой и должна быть. Ему
и в голову не приходило, что она обманывает. И по сей день он ничего не знает о
это, потому что я никогда не рассказывала ему о своих испытаниях и горестях с того самого дня, как
он нанес мне тот незаслуженный удар. Я люблю своего отца
нежно, и все же я не могу, не смею раскрыть его ослепленному видению
факты, которые так долго скрывались от него. Нет, Лиззи, Я
скорее предпочту страдать от нее, как я должен делать, не омрачали его жизнь такая
открытие.

"Таким образом, вы видите что-то о том, как прошли годы. Я, беспомощный,
обиженный сирота, становлюсь старше и сильнее день ото дня, и все же
морально все слабее и слабее, без воли и силы сопротивления, пока
Иногда я удивляюсь, что на самом деле я не слабоумный.

"Я благодарю великого Бога за мои школьные годы. Это были дни, полные
удовольствия и пользы для меня. Они забрали меня из того дома, где
Я увял, как увядает роса под палящим солнцем, и меня бросили
среди приятных друзей, которые, кажется, любят меня и, по крайней мере, верны мне
и добры. Верны и сострадательны! Дорогая Лиззи, ты не можешь понять
значение этого выражения. Для моего изголодавшегося, несчастного сердца,
эти слова - полнота любой речи. Я понимаю их
значение и смотрю на них, как на горящие звезды вдалеке, тускло сияющие
над затемненным миром.

"Да, еще раз скажу, я благодарю великого Бога для этих школьных дней, что
вели, чтобы я знал тебя, Лиззи ... ты, для кого мое сердце стало известно в свою очередь
как раненая, беспомощная птица бы обратиться к своей матери укрытия
крыло для безопасности и защиты".

Тронутая рассказом Лии и ее признаниями в любви, Лиззи склонила голову.
она обхватила голову руками, и несколько слезинок скатилось сквозь тонкие
пальцы. Заметив эти слезы, Лия наклонилась вперед и поцеловала их.
Смахнув их поцелуем, сказала: "Это первые слезы, которые я когда-либо видела у себя".
Затем она продолжила:

"Нет необходимости останавливаться на бесчисленных примерах
жестокость и несправедливость, которыми была отмечена моя жизнь, начиная с только что упомянутого периода
, по настоящее время. Достаточно сказать, что многие события
из моей семейной жизни оставили свой жгучий отпечаток в моем сердце и
уме; и многие, я благодарю Бога, стерлись из моей памяти. Но когда мне
было пятнадцать, примерно в то время, когда мы с вами поступили в эту семинарию, произошло
событие, которое глубоко ранило мое сердце и оставит
в нем боль навсегда. Это было так:

"Очень рано утром в день моего пятнадцатилетия мой отец пришел
в мою комнату и поздравил меня множеством поцелуев, дав мне свое
благословение. Затем он сказал:

"Дочь моя, у меня здесь миниатюра твоей матери, сделанная
еще до твоего рождения. Тогда я оправил ее в бриллианты для тебя, дитя мое,
даже не подозревая, что ее так скоро заберут у нас обоих. Я продолжал
он надежно заперт, в ожидании, когда ты достаточно взрослая, правильно
чтобы оценить ее значение. Сегодня, в день твоего пятнадцатого рождения, я
призвал сокровище и даю его тебе навсегда. Возьми его;
храни ее бережно, дитя мое, как ради живых, так и ради мертвых.
Отец вложил миниатюру в мою руку и отвернулся
с плохо скрываемыми эмоциями. Тихо, дрожащей рукой я
открыла шкатулку, в которой хранилось сокровище, и впервые
с момента ее смерти мои глаза остановились на смутно припоминаемом
лице моей матери-ангела.

"О Лиззи Хартвелл! При первом взгляде на это милое, но
полузабытое лицо я упал, как беспомощное существо, которым я и был, на
пол, распростертый от волнения. Как долго я оставался таким подавленным
Я не знаю, охваченный горем и рыданиями. Я ничего не знал, пока старый
знакомый голос, резкий, холодный и жестокий, не коснулся моего уха, когда дверь
открылась.

"Лия Мордехай, почему ты лежишь там и плачешь, как дурочка? Что
с тобой такое?" - спросила моя мать.

Невольно я подавила рыдания, вытерла слезы и поднялась на ноги
.

"Что у тебя там, детка?" - продолжила она.

Не говоря ни слова, я протянул ей шкатулку, и когда она посмотрела на
милое, кроткое лицо с жестоким презрением, она сказала:

"Из-за чего это ты рыдаешь? Ты что, никогда раньше не видел
куклу с раскрашенным лицом? Кто тебе это подарил?'

"Отец, я боязливо ответил; 'и это картина моей
мама, моя дорогая мама, которая умерла.'

"Мой ответ, казалось, привел ее в ярость, и она сказала: "Бриллианты
красивые, но я не могу сказать того же о лице. Я полагаю, ты
считаешь, что у тебя теперь нет матери, судя по всему этому хныканью. Смотри
вот, Лия, - добавила она, когда ее, казалось, осенила внезапная мысль.
- Ты слишком молода, чтобы хранить такой дорогой подарок. Я возьму это,
и оставлю себе, пока у тебя не хватит ума понять, что такое бриллианты
.

"Верни мне это", - взволнованно сказала я, осмеливаясь протянуть свою
дрожащую руку.

"'Воистину, я не буду, - она сердито ответила, отведя назад
назойливые руки.

"Твой отец дурак, раз подарил такому ребенку, как ты, такую
ценную вещь, как это. Я посмотрю, подарит ли он моей Саре столько
бриллиантов, когда ей будет всего пятнадцать. А теперь, имей в виду, Лия
Мардохей, - продолжала она с торжествующей улыбкой на своем порочном
лице, - если ты посмеешь сказать своему отцу, что я забрала это у тебя, ты
жестоко раскаешься в этом. Запомни мое предупреждение: ничего не говори об этом, пока тебя не спросят.
а потом скажи, что ты отдала это мне на хранение. Она опустила
шкатулку в карман платья и холодно вышла из комнаты.

Дверь за ней закрылась, и я остался один в своем несчастье и своей
гнев. В своей горечи я проклял женщину, которая таким образом посмела раздавить
беспомощного маленького червяка своей злой ногой, и, упав на мою
повернувшись лицом к лицу, я взмолился великому Богу позволить мне умереть, отвести меня к
той матери, которую я так глубоко оплакивал.

- Здесь становится прохладно, Лиззи, - продолжила Лия после
паузы. - Предположим, мы выйдем из коридора и найдем убежище в холле
крыла. Мы можем посидеть у большого окна в конце зала,
с видом на море. Там мы будем в безопасности от посторонних.

Лиззи поклонилась в знак согласия, и после того, как обе девочки уютно устроились в
"большое окно", - продолжила свой рассказ Лия.:

"Она хранила миниатюру по сей день, и в течение трех долгих лет,
не важно, как сильно мои глаза жаждали увидеть это милое лицо,
Я никогда не осмеливался просить об этом. Много раз она носить его, в
великое государство, в ее предательскую грудь, мой отец всегда предполагающих
что я одолжил его как особый знак любви,--таков, по крайней мере,
была история, которую она рассказала ему, и я никогда не смел ей перечить."
Когда Лия закончила этот эпизод, ее темные глаза, кажется, загорелись
новым светом, и дрожь пробежала по ее телу. Она добавила с
странным акцентом:

"Одна вещь, я хочу сказать, Лиззи, прежде чем перейти от этого предмета,
и помяните мое слово; дух мой не настолько сломан, ни мои чувства
справедливость так затупил но вот в один прекрасный день я буду иметь, что миниатюрные
снова. Я поклялся в этом, и пока я жив, я сдержу свою клятву. Но я должен
поторопиться; уже становится поздно. Теперь я перехожу к последней и
самой тяжелой проблеме в моей жизни.

"Много лет я знаю Марка Абрамса, сына нашего раввина. Мы
были дети и друзья вместе, чуть ли не со времен моей
мать умерла. Он всегда был так нежен и добр ко мне в детстве,
что я часто задавался вопросом, каким был бы мир без Марка Абрамса в
it. Он всегда был объектом моих по-детски искреннее восхищение, и, по сути,
единственный друг, которого я когда-либо имел кто смел, тот и заботился, чтобы показать мне
доброта. Год назад, чуть больше года назад, он прошептал мне
нежную историю любви, и мое бедное сердце затрепетало в экстазе от
его слов. Да, он попросил меня стать его женой, когда мои школьные годы
должны были закончиться, и я пообещала ему, что сделаю это.

"В то прекрасное время никто не знал о его любви ко мне. Я и сам не мечтал об этом,
пока он не сказал мне, удивив меня неожиданным
откровение. Я умоляла, чтобы наше счастье хранилось в секрете, пока я не закончу
школьные годы. Это была моя роковая ошибка. Ты знаешь, что у нашего
народа мало тайных встреч, и если бы я только позволила Марку
сначала поговорить с моим отцом, тогда все было бы хорошо. Но
враг, наконец, настиг меня, и я боюсь, что побежден и
разорен навсегда. В течение нескольких месяцев я думал, что мой шаг-мама
подозреваемых мой секрет, и предположить, что я мог обнаружить ее
намерение нарушить привязанность, если она обнаружила, что ее подозрения относительно
правильно. Каждое ее действие выдавало это намерение. У меня на
"Таймс" смутно намекнула Марку на мои испытания и печали, но о
масштабах коварного замысла этой женщины он понятия не имел. Мне
было стыдно полностью знакомить его с ее истинным характером. Если бы
это было у меня, дорогая Лиззи! если бы это было у меня давным-давно! Мои опасения, что
Марка втянули в тонкую паутину, сплетенную этой злой женщиной,
и, несомненно, заберут у меня, что было подтверждено его отсутствием
на чаепитии у Берты Леви. Он пообещал мне присутствовать, и моя
мачеха предложила какой-то стимул, который удержал его на расстоянии. Чтобы сопротивляться
ее воле, нужно обладать силой Геркулеса.

"Лиззи! Лиззи! Я не могу сказать тебе больше; продолжение моих страхов
слишком ужасно, чтобы разворачиваться! Даже сейчас мое бедное сердце изо всех сил пытается
не поверить в это. Лия на мгновение опустила голову, вздох
сорвался с ее дрожащих губ, и она замолчала.

- Продолжай, дорогая Лия. Расскажи мне все, - попросила Лиззи.

И Лия продолжила. "Долгое время я был озадачен, узнав
где моя мачеха хранила ключ от маленького ящика шкафа, в котором, как я
полагал, находилась моя давно спрятанная миниатюра. Путем тщательных поисков я
нашла его на следующий день после вечеринки у Берты и, чувствуя себя необычно
несчастный, я решил, что, если возможно, увижу лицо моей матери еще раз
. Было воскресенье, и в тот вечер нас пригласили на несколько частных спектаклей
к мистеру Израэлю Бахману, чья дочь только что
вернулась из школы. Возможно, вы помните его дом на Вайн-стрит. Я
отказался присутствовать. Оставаясь дома, я думал, что смогу
достичь своей цели - обнаружить спрятанное сокровище.

"Шкафчик был помещен в большой шкаф, примыкающий к
гостиной. Чтобы исследовать его, я должен спрятаться в шкафу.
После того, как семья уехала, оставив меня единственным обитателем дома,
позвонила подруга. Когда ее визит закончился, меня снова прервал слуга
, так что было поздно, прежде чем я смог приступить к своей секретной работе.
Наконец все стихло, и мои исследования начались. Сначала один ключ, и
потом еще была применена к замку, но без успеха. Я работал
вдали надеюсь, зная правильный придет тот, в свою очередь, если бы я был
не прерывается. Открывался ящик за ящиком, и когда наконец были найдены нужные ключи
, ни один из них не принес желанного приза. Я
дрожал от страха разочарования. Оставалось найти только один.
открыла; что, если и там было пусто? Медленно и дрожащей рукой
Я вставила ключ в этот последний хрупкий замок. Как раз в этот момент я услышала
звук в холле и приближающиеся шаги. Что я должен делать?
Не останавливаясь, чтобы подумать, я закрыла гардероб-дверь. Как я сделал это,
в гостиной была открыта дверь, и мачеха вошла,
в сопровождении Марк Абрамс.

"Садись", - вежливо сказала моя мать; и в глубине души я задавался вопросом
что могло последовать дальше. Марк повиновался и придвинул свой стул поближе к огню.
подождал, пока она отложит свои одеяла и усядется
напротив него. Затем она сказала:

"Очень жаль, Марк, что твоя любовь к Лии так неуместна; но,
как я уже говорил тебе раньше как можно мягче, на то есть причины
почему ее отец никогда бы не согласился - причины, которые нельзя изменить.
Помимо прискорбного уродства бедняжки Лии, есть...

"Уродство! - воскликнул Марк в крайнем удивлении. - Я хотел бы
знать, какое у нее уродство? Она, самая совершенная модель, которая когда-либо была создана
отлитая по смертному образцу.'

"До сих пор, мой друг, я чувствую, что это только справедливо и правильно, что я
познакомить вас с болезненным фактом; Лея деформируется'.

"И как?" - хрипло произнес Марк.

"Она страдает от поражения позвоночника, которое со временем сделает ее
отвратительным уродством и, возможно, беспомощным, безнадежным инвалидом".

"Милосердные небеса!" - потрясенно и недоверчиво произнес Марк.
Он сидел, уставившись в огонь. Наконец он сказал:

"Бог знает, как мне жаль это слышать, потому что я люблю ее, нежно люблю
!

"Быстро оценив эффект, произведенный ее рассказом, моя мачеха с
хорошо притворным чувством продолжила:

"После окончания учебного семестра Лии ее отец планирует отвезти
ее в Европу для получения медицинской консультации и навыков, а также в случае
улучшение, которое едва ли можно предположить или на которое можно надеяться, у него есть.
давным-давно он пообещал ее руку сыну богатого кузена где-то там.
в той стране... барону фон как-то там... Я не могу вспомнить точное имя.'

"Наконец Марк поднял глаза и сказал::

"'Миссис Мардохей, не мучайте меня дальше. Как я могу пополнить свой
рассказ? Как я могу поверить, что мисс Ли не такая, какой она
кажется - воплощением здоровья и красоты? Увы! мои разбитые,
исчезнувшие надежды! Увы! за мои золотые мечты о будущем!

"О, не принимай все слишком близко к сердцу, мой мальчик. Лия не
в любом случае, я очень забочусь о тебе. Это будет лишь небольшое разочарование
для нее, если она действительно когда-либо всерьез думала выйти за вас замуж; и я
помню, что слышала, как она говорила, что никогда не собиралась выходить замуж -
я полагаю, сознавая свое несчастье.

Марк поморщился при этих словах и ответил: "Ей не нужно было
обманывать меня".

"О! девочки есть девочки, ты знаешь; и после того, как ты преодолеешь эту проблему
если тебе все еще нравится это имя, помни, что это сестра Лии
Сара, ты нигде не найдешь такой прекрасной девушки, если она моя дочь".
"Я мог бы любить ее хотя бы ради ее сестры", - сказал он.

"Я мог бы любить ее хотя бы ради нее самой".
Отметьте с чувством; и затем он склонил голову на мраморную каминную доску
и пристально посмотрел в огонь, не говоря ни слова.

"Тогда, если ты хочешь, - продолжила моя мачеха с некоторой,
наигранной нерешительностью, - после размышления ты можешь поговорить об этом с ее отцом
. Из Сары выйдет прекрасная жена".

"Подумай обо мне, Лиззи! Подумай обо мне в этой миниатюрной темнице,
молча выслушивающей смертный приговор моему земному счастью!
Моя слабость, в молча слушать ложь о том, что было,
возможно, чтобы разрушить мою жизнь! Думай обо мне, и помилуй меня!" Лия
смахнула слезу, первую, скатившуюся из ее каменных глаз
с начала своего рассказа; и затем она продолжила:

Если Марк и прислушался к этим последним словам моей мачехи, он никак не подал виду.
он продолжал слепо смотреть на светящуюся
решетку, очевидно, не обращая внимания ни на какие окружающие предметы. Наконец
он проснулся и сказал:

"Я должен идти. Миссис Мордехай, желаю вам спокойной ночи".

"Прошу вас, останьтесь подольше", - возразила моя мачеха; и он ответил:

"Не сегодня; уже поздно, и я должен побыть один. Один! - печально повторил он.
и через мгновение исчез.
Все это время Лиззи, я стоял, дрожа в мой тайник,
моя дрожащая рука почти онемела ручкой холодный гранит, на
что я держал дверь. Я едва осмеливался дышать, опасаясь моей
присутствие будет обнаружено. Испытание было ужасно, уверяю вас! Я
возблагодарила Небеса, когда услышала, как дверь библиотеки открылась и снова закрылась,
на этот раз за удаляющейся фигурой моей мачехи, ибо тогда я была
снова свободен - свободен дышать, двигаться и вздыхать, если захочу,
не выдавая своего убежища или причины моего сокрытия. Я
не нужно, не смог бы, даже если бы захотел, рассказывать тебе о своих чувствах в тот раз
. Я помню их, но смутно, даже сейчас. Но это многое я помню.
помню, и так будет. Я решил, что Марк Абрамс должен быть
свободен, а не обманут каким-либо моим словом. Моя гордость,
мало что осталось в моей душе, и мое негодование, тень от него.
что еще засела во мне, боролись за то время, в ожесточенном конкурса,
и как обычно, я испустил мои права, и снова поддался на злую
судьба. Мое сердце отказалось от своего сокровища, и он никогда не узнает
ничего о горькой жертве. Я чувствую, что мне не повезло и
презирал, Лиззи; и чувство это так, я не желаю омрачать
жизнь Марка Абрамса. Я его слишком сильно люблю, слишком дорого, либо
омрачают его будущее в своей жалкой жизни. Я бы предпочла жить дальше
и страдать молча, как я страдала годами, нелюбимая и
не любящая до конца ".

На этом прекрасная девушка закончила свой рассказ. Оба друга какое-то время
молчали. В нежно-голубых глазах Лиззи заблестели слезы, и она
с удивлением посмотрела в холодное, жесткое лицо Лии, которое
утратило свое мягкое выражение и, казалось, окаменело от этого рассказа о
ее беды. Потом она сказала:

"Был бы я мог помочь тебе, Лия, разделяя вашу скорбь".

"Ни один смертный не сможет помочь мне, Лиззи. Я злополучной и
злополучный, я боюсь."

Прониклась симпатией, и с тяжелым сердцем, Лиззи наклонила голову,
и положил его на колени Лии; и ее безмолвную молитву, хотя услышанное
смертное ухо, взошел на престол Вечного Отца, и был
ответил в далеком будущем.

"Уже поздно, и нам пора идти", - сказала Лия. "Уже зажигаются уличные фонари
, и мне придется придумать какое-нибудь веское оправдание для того, чтобы
отсутствовать так поздно".

"Так мы и должны; становится поздно", - ответила Лиззи.

"Запомни, я доверяю тебе, Лиззи", - сказала Лия.

"Не бойся, я никогда не предам твое доверие".

Затем обе девушки отошли от окна, торопливо прошли через холл
и коридор, спустились по винтовой лестнице, вышли на улицу и
повернули домой.






ГЛАВА VII.





Два друга шли бок о бок молча расстояние
площади, а затем их пути разделились.

Когда Лиззи Хартвелл завернула за угол, отделявший ее от ее спутника
, она плотнее закуталась в шаль вокруг своего оцепеневшего тела
и ускорила шаги, которые торопили ее к дяде
Главная. Ее разум был полон печальных и мрачных мыслей - мыслей о
жизни и характере ее любимой подруги. Туманные сумерки
казалось, углубился в слезы, которые затенены ее видение, как она
мысли снова и снова в жизнь омрачена печалью, а
герой с перекошенными от предательства и обмана.

"Увы! - подумала она. - Если бы рука любви сформировала эту
юную жизнь, какой совершенной была бы ее симметрия! Какой
фонтан радости мог бы сейчас биться в пустынной пустыне этого сердца,
где едва ли течет ручеек любви ".

Наполненный этим и подобными размышляя, Лиззи дошла до дверей
дома своего дяди, и вскоре ее впустили под его гостеприимную
крышу.

Лия Мордехай, расставшись с Лиззи, побрела прямо вперед
к элегантному дому своего отца. Ярко горели уличные фонари,
но уходящий дневной свет, который распространял свой мрак по всему миру.
мир и вполовину не был таким темным и опустошенным, как ее бедное сердце. И все же Лия
редко плакала - ее слезы не выступали, подобно бдительным часовым, при
каждом приближении боли или радости. Только когда иссохший источник
ее сердца был глубоко взволнован, это прекрасное создание заплакало. Успокойся,
спокойные и прекрасные в свете лампы черты ее юного лица
не выражали никаких эмоций, когда она проходила мимо одного и другого, дальше, за пределы
шума болтливой толпы.

Наконец она остановилась перед воротами своего отца и позвонила в колокольчик.

- Это вы, мисс Ли? - спросил Минго, привратник, открывая
дверь сторожки.

"Да, Минго, я сегодня поздно. Мой отец вернулся домой?"

"Только что ушел, мисс".

"Я благодарна за это", - пробормотала она себе под нос. - Спасибо тебе,
Минго, - добавила она вслух, когда верный слуга закрыл дверь.

Нервничая из-за азарт и эмоции, это было в конце той же ночью
прежде чем Лиззи Хартвелл могла успокоиться ко сну. Лии
меланхолия история до сих пор не давало ей покоя.

Наконец она уснула и увидела сон - спала с пятнами слез на щеках
и ей приснился странный, неуместный, навязчивый сон,
сотрясаемый смертоносной артиллерийской стрельбой и сверкающий
сверкающий мушкетный огонь. Море тоже, тихая гавань, на которую она всегда
любила смотреть, была взволнованной и темной от бешено набегающих волн.

Серый старый форт тоже стоял, нахмурившись, со странным
темный дым валил из-за его изношенных зубчатых стен. И среди этой
путаницы снов и искаженных фантазий мозга, постоянно
внезапно появлялось милое, печальное лицо Лии Мордехай, смотрящей
умоляющим взглядом в лицо своей спящей подруги.

Но, наконец, этот тревожный и таинственный сон был прерван
утренним солнцем, бросившим свои лучи через оконное стекло и пробудившим
спящего к сознанию. Проснувшись, Лиззи вскочила со своей
кровати и невольно отдернула белоснежную занавеску, закрывавшую
восточное окно. Затем она посмотрела на синее море, окружавшее
форт, и воскликнул: "Как забавно! Дефаенс стоит мрачный
на своем опоясанном морем месте, как обычно, и в гавани все тихо. Как
забавным людям снятся такие странные сны. Но я боюсь, что видение этой
дымящейся крепости и той разъяренной гавани не скоро изгладится из моей
памяти; возможно, в моей натуре есть налет суеверия. Но Я
нужно поторопиться, или я опоздаю на утреннее богослужение. Я думаю, что
скажите моему дяде моей мечты".






ГЛАВА VIII.





За месяц прибавил скорость. Конец учебного года мадам Тракстон приближался стремительно
. Школьная дружба, которая росла и созревала в течение
семинарии стены, теперь углубились и усилились в качестве дня для окончательной
отделение подходить. Все учились, с усердием, похвально
и тоже надо, для финального испытания, через которые Мадам
Ученики Тракстона обязательно должны сдать экзамен.

С того мрачного дня, когда Лия Мордехай познакомила Лиззи
Хартвелл рассказала о некоторых фактах своей печальной жизни, но больше ни слова
на эту тему не было сказано. Но они, казалось, были связаны друг с другом
неразрывными узами любви. Ни слова жестче, чем
ласкать, и нет сильного, чем улыбка, у Лиззи никогда не бросит на
Лия; и как жаждущие, увядшие цветы пьют росу с
небес, так и эта несчастная девушка получила эту нежную, беспримесную
любовь.

Неумолимые обязанности школы были неотложными, запрещая долгие беседы.
конфиденциальные беседы и тайные интервью. Все были
впечатлены тем фактом, что они приближались к важной,
а для некоторых и страшной эпохе в своей жизни.

Лия уже давно знакомы Лиззи с завершением ее
страхи, сообщив ей о помолвке между Марк Абрамс и ее
сестра Сара. С этой информацией-это признание ее разбитого сердца
и надежды -Лия скрыла эту тему молчанием и отложила ее в сторону
, как мы кладем наши сокровища в могилу. Лиззи, всегда
сострадательная и сдержанная, не упоминала об этом; и поэтому
молчание не нарушалось, пока шли дни.

На площади Цитадели, далеко выше семинарского мадам Тракстон, в
бурение, сверление, бурение, ежедневно происходит в эти солнечные
дн. Сверление, бурение, бурение--к предстоящей битве жизни, или
для малинового войну, что может пустынной земли. Который был
это? Только завуалировано лет может ответить на этот запрос. Тем временем
бурение по-прежнему продолжалась.

Большие надежды наполнили мужественные груди, и честолюбивые сердца бешено забились
приближался конец военного года.

Эмиль Ле Гранде дремал в своих личных покоях поздно вечером,
по окончании тяжелого рабочего дня, сидя в просторном
кресле, уронив голову на грудь. Молодой человек
дремал над дневником, который бессознательно сжимал в руке. Если бы
кто-нибудь прокрался рядом с ним и заглянул вниз, он, возможно, прочитал бы
следующие записи, начавшиеся за много месяцев до этого вечера.

Январь.-- Я видел прекрасную Лию всего три раза после Берты.
Чаепитие у Леви, и все же я ежедневно прохожу мимо ее дома с этой целью
с тех пор. Черт возьми! Это злая судьба, клянусь! . . .

"Февраль.-- Как билось мое сердце сегодня, когда я шел рука об руку
с Джорджем Маршаллом, и мы внезапно столкнулись с прекрасной
Еврейкой, когда она сворачивала на Принс-стрит.

"Какое великолепное лицо, Эмиль! Что это за еврейская девушка кланяется
тебе?"

"Мисс Мордехай, - гордо ответил я, - дочь еврейского банкира,
о которой вы слышали, я говорил раньше".

"Да, конечно. Что ж, она красива. Ты выглядишь немного
околдованным, мальчик", - сказал он. И я ответил - ничего.

"Марта.--Я все больше и больше недоумевает. Еврейка лежит на дне
это все. В день я намекнул Хелен что-то моей фантазии для Лиа
Мордехай. Она только рассмеялась. Меня разозлили ее насмешки, и я
сказал ей, что намерен жениться на Лии, если смогу. Ее глупый ответ,
- Ну, предположим, ты не можешь?' Школа-девочки, нестерпимо глупо, по
Хелен возраст! Сейчас она не думает ни о чем и ни о ком, кроме Генри Паккарда,
а он самый глупый курсант в институте - это все знают.
Хотел бы я, чтобы у меня была сестра, которая могла бы мне посочувствовать. Ч-е-е-в! Я
совершенно не в духе. Может быть, завтра со мной все будет в порядке.

"Апрель. - Профессор. Сегодня Браун сказал, что я недостаточно усердно учусь,
и если я не прибавлю темпа, то к концу семестра буду выглядеть убого
.

- Джордж Маршалл, тоже хороший парень, говорит, что я слишком много думаю
об этой девушке. Может быть, я и думаю; но я бы хотел, чтобы он сказал мне, как можно помочь этому.
парень. Эта еврейка сбивает меня с толку! Если бы старый Мордехай не был
богат, я бы полюбил ее за мечтательные глаза. Я готов поклясться, никогда.
с тех пор, как она так мило заговорила со мной неделю назад и пожала мне
свою белую, изящную руку, меня не волновало, был ли я быстр в
парад, учебу, или еще что-нибудь ... чтобы я мог всегда оперативно на
встречи с ней. Она выглядит иногда печальный. Она не может быть счастлива.
Интересно, что моя мама подумала бы читать этот журнал.
Но, старая книга, ты никогда не рассказываешь сказок, не так ли?

"Май. - Дни становятся теплее, и дни тоже прекрасные. Все вокруг
в цвету, и старый Куин-Сити выглядит очаровательно. Девушки, тоже
Мадам Тракстон и все остальные, Рой о городе, как пчелы в
розарий. Я встречаю их на каждом шагу.

"Моя униформа становится довольно ветхой; пуговицы и кружева совсем потерты.
потускневший. Скоро у меня должен быть новый костюм.

"В последнее время мне повезло - я много раз видел Лию М. ". Она пришла
дома с Хелен два раза, и я ходил с ней много раз. Я
сказал ей, что люблю ее, но она, кажется, не склонен доверять
меня. Только сегодня я послал ей лист магнолии, на котором было написано:
"Моя любимая, моя прекрасная жена". Хелен сказала, что улыбнулась, принимая его
и сказал: "Поблагодарите его, пожалуйста". По-моему, это было благоприятно.
Да, я считаю себя счастливчиком.

"1 июня. - Я сегодня совершенно не в духе. Дела не пошли
ровно в Цитадели в день. Я снова был объявлен выговор за этим
лысый коричневый. Он должен забыть, что я человек, а не просто
мальчик. Мне все равно, "сдам" я или нет, как говорят мальчики.

"Слабоват в математике", - серьезно сказал профессор; и я
полагаю, что так оно и есть. Я никогда не мог терпеть цифры, и все же я должен сделать мой
живя по ним.

"Французы, я довольно хорошо понимаю. Я полагаюсь на то, чтобы помочь мне
через.

"Джордж Маршалл сделает для меня все, что в его силах, я знаю; во всем институте нет лучшего кадета.
Старина Браун сам так говорит. Я нахожу
что Джордж был прав, когда он сказал мне давно, что я уже слишком много
в моей голове мысли о девушках. Двойка занять мысли! но
они там. Мне очень правильная и педантичная мама тоже была
забив меня в последнее время. Она как-то узнала мое воображение. Уфф! как она это сделала
ругайте меня! Сказала, что хотела бы знать, не забыл ли я о крови
которая текла в венах Ле Гранде! Если бы я потерял семейную гордость
и честь настолько, чтобы смешать свою кровь с кровью старого ростовщика
Мордехай! Как она выглядела! Как она топнула по полу
своей изящной ножкой, когда я намекнул на тот факт, что моя материнская
дедушка не был ни герцогом, ни лордом! Как она утихомирила мою
"дерзость", как она это называла, такими ругательствами, как "дурак,
идиот, плебей"! Привет! Но я чувствовал, что с моей стороны было не по-мужски
так провоцировать маму, и я попросил у нее прощения.

"Однако я не обещал ей перестать любить Лию Мордехай. Я
также не сказал ей, что однажды попросил Лию стать моей женой.
на днях, когда закончились школьные будни.

"5 июня. - Заключительные учения в школах были ускорены.
в этом году, поскольку погода чрезвычайно теплая, и Совет директоров
Здоровье боялись возвращения страшным бедствием, желтая лихорадка, что так
опустошенный этого прекрасного города пять лет назад. На следующей неделе, мадам Тракстон по
семинария закроется, и это за неделю до института.
Приглашения на насыпи, Мадам, уже вышли. Выпускной класс
кадеты приглашаются--везунчики!

"Хелен, кажется, очень грустно при мысли о расставании с ней
школьные годы и своих друзей. Но потом ей восемнадцать, и вот
вполне достаточно взрослая девушка, чтобы выйти. Она говорит, что тоже всех
в школе у девочки Лиззи Хартвелл будет наиболее пожалел
когда она покидает город, Королева для своего дома на далеком государстве. Она
вполне симпатичная девушка, но слишком религиозен, я могу судить, от чего
Говорит Хелен. Ее мать-вдова. Я думаю, они бедны.

"Мама снова вполне примирилась со мной и игриво говорила со мной
вчера вечером о женитьбе на мисс Белл Аптон, которая должна навестить Хелен
на следующей неделе и присутствовать на закрытии школы мадам Тракстон. Что ж,
"мы увидим то, что мы увидим", но я вряд ли это сделаю. Она может
едва ли затмить "Лию Мардохею прекрасную" - именно так я пишу
это сейчас ".






ГЛАВА IX.





Экспертиза дней мадам Тракстон закончились. Долго опасались
комментарии были приняты с верой в учеников и преподавателей.
Сертификаты о стипендии и "награды за заслуги"
были вручены удачливым участникам; долгожданные дипломы
были вручены будущим "выпускникам" и тому памятному семестру
часть школьной жизни была закрыта навсегда. Час для этого события настал.
Величественные старинные гостиные над актовым залом в просторном здании
были заполнены до отказа - завсегдатаями и
избранными гостями, которые были удостоены чести от изысканной мадам
вежливость. Это был элегантный ассамблеи, одной из характерных черт
Королева города в дни ее ненавязчивый аристократии, нежно-разводила
мужчины и женщины.

Среди именитых гостей выделялись три десятка кадетов,
которые сами были только готовы покинуть стены колледжа и выйти вперед
с триумфом шагая по широкому открытому полю жизни.

"Выпускной класс" насчитывал более двадцати девочек - все молодые,
некоторые одаренные, многие красивые, - чьи дома были разбросаны повсюду
по всей стране; молодые девушки, которые в течение многих месяцев и даже
лет, жили и учились и любили вместе, со всем пылом
и сила молодости. Теперь они должны были быть разделена; разорвавшую с
нет перспектив воссоединения.

Все чувствовали это приближающееся расставание с большей или меньшей печалью,
в зависимости от их разной натуры; а некоторые размышляли об этом с
глубоким сожалением.

Приветствия, поздравления и презентации были окончены, и
Мадам Тракстон, при всей ее величественной элегантности, наконец-то ослабила свою жесткую бдительность.
и "выпускники" были свободны - свободны бродить
впервые, и этот первый тоже последний, среди просторных
залы и коридоры старого здания школы, как юные леди.
Свободно получать улыбки и обращения давно запрещенных лиц
кадеты, не опасаясь зловещего хмурого взгляда мадам.

Наконец звуки музыки поднялась на воздух. Завязанный группы здесь
и есть заказ на подготовку танца. Формировались декорации
в гостиных и холлах нетерпеливые ноги двигались в такт
вступительной речи.

"Мисс Хартвелл, могу я попросить вашей руки для кадрили?" сказал
Джордж Маршалл, кланяющийся Лиззи на представлении мадам
Сама Тракстон.

"Благодарю вас, я никогда не танцую, мистер Маршалл".

"Не танцевать! Как это?"

"Никогда не учился, сэр".

"Это еще более странно. Я полагал, что все молодые леди мадам
танцевали".

"Как правило, да, - ответила Лиззи, - но в силу особых
обстоятельств я являюсь исключением из общего правила. Если вам нужен партнер по танцу
позвольте представить вас моей подруге Берте
Леви. Она танцует как фея."

- Не сейчас, спасибо, мисс Хартвелл; если это не покажется дерзким.,
Я хотел бы знать, почему вы не танцуете.

"Что ж, это простая история, рассказанная вкратце; и если вы послушаете меня минутку
Я расскажу вам, если хотите".

"С удовольствием. Продолжайте".

"Мелроуз, мой родной дом, в штате ..., тихий маленький городок.
в нем мало общественной жизни и еще меньше веселья. Моя мать тоже является
вдовой, которая жила в большом уединении с тех пор, как умер мой отец
смерть, которая произошла, когда я был маленьким ребенком. Я был ее
единственным спутником все эти годы тяжелой утраты и горя, и
у нее никогда не было желания, чтобы я предавался каким-либо из тех
удовольствий и веселья, которые так любят молодые люди. Из-за этих
причин моя жизнь приобрела мрачный оттенок, который может показаться, и это действительно так
, неестественным для молодых. И все же, поскольку я не знал ничего другого всю свою жизнь.
жизнь, это не испытание для меня, чтобы отказаться от удовольствий, которые так
манящий, чтобы вы, наверное, мистер Маршалл".

Джордж Маршалл ничего не ответил, и некоторое время казалось, был весь поглощен
созерцание. Он внимательно выслушал этот простой, половина-рассказал
историю ее жизни. И как он отметил, ласковое выражение ее
спиритуелле лицо, она стала в его глазах образцом красоты.
Упоминание о смерти ее отца напомнило ему о
времени и способах смерти его собственного отца - времени, когда ужасная
эпидемия желтой лихорадки охватила Куин-Сити с
разрушительным крылом. Молчит, наблюдая Джорджа Маршалла, всасывается
образом, Лиззи продолжение:

"Ты думаешь, мне очень неинтересной, не побоюсь этого слова. Барышни, которые делают
не танец, как правило, так считают. Позвольте мне представить вас
некоторым моим друзьям, которые будут...

- Прошу прощения, мисс Хартфелл, за мое невнимание. Я думал о
прошлом - прошлом, о котором напоминает ваша собственная история. Простите мою рассеянность.,
Прошу прощения.

- Но юные леди? - спросила Лиззи.

"Я не хочу танцевать сейчас, если вы позволите мне удовольствие
набережной", - ответил он.

"Конечно, я буду," - ответила Лиззи с изящным изгибом
изящная головка; и, сжав своей робкой маленькой ручкой сильную руку
мужественного кадета, она прошла с ним из нижней гостиной
через холл в библиотеку.

"В коридоре больше места, чем здесь", - сказала Лиззи. "Предположим,
мы пойдем туда?"

"Сначала позвольте мне задать вопрос, подсказанный музыкальным инструментом, который я
вижу стоящим в библиотеке. Ты поешь? Ты поешь на
арфе?

"Я пою".

"Ты не споешь для меня?"

"Я сделаю это с удовольствием, если вы освободите место в библиотеке", - ответила она
с непритворной простотой. Библиотеку занимал
несколько почтенных леди и пожилых джентльменов - все гости,
которые не участвовали в танце. Лиззи слегка склонила голову
и перешла к арфе, теперь молчавшей в углу. Без
раздумывая, она уселась перед ним, и тонкие пальцы
схватил струны на инструменте, виртуозно touch, работающих под управлением
благодаря мягкой, сладкой прелюдии и нежные аккорды. Ее голос, наконец, зазвучал
чарующими мелодиями старой шотландской баллады,
"Не горюй, Дэви, любимый".

Завершая эту старую любимую мелодию, она снова сладко запела,
колдовская песня: "Я знаю берег, на котором растет дикий тимьян".

Затем, оторвавшись от арфы, она сказала с приятным акцентом и еще более сладкой улыбкой:
"Теперь, когда я околдовала вас своей музыкой, мистер Маршалл, я
готова к прогулке по коридору".

Эти слова, так легко сказанные девушкой, были всего лишь выражением
правды, о которой она и не подозревала. Джордж Маршалл действительно был
околдован и, поклонившись в молчаливом согласии, предложил руку
чародейке, и вскоре Лиззи оказалась среди танцующих, которые
искали временного отдыха от упражнений, разбросанные по
группы здесь, там и повсюду по всему просторному зданию.

На длинный балкон, где серебристый лунный свет мягко ложился, как
роса на цветы, Джордж Маршалл шел впереди с юной
девушкой, робко цепляющейся за мужественную сильную руку, которая месяцами держала его за руку.
не знавший более нежного прикосновения, чем холодная, жестокая сталь мушкета,
постоянный спутник кадета на военных курсах.
завершаю.

Они молча прошли по коридору и, наконец, остановились в
восточном конце, выходящем на море, обнимая руками
дитя своей груди, преданный Город-Королеву.

Джордж Маршалл, всегда неразговорчивый, теперь был мучительно молчалив. Его
мозг, всегда быстрый и ясный для понимания проблемы Лежандра,
теперь казался затуманенным и вялым. Наконец, смущенная
гнетущей тишиной, Лиззи попыталась расшевелить своего собеседника,
заметив,

- Вы любите море, мистер Маршалл? - Спросила она.

Все еще глядя на восток, поверх морских глубин, он ответил рассеянно:

"Вы имеете в виду, люблю ли я морскую жизнь? Если да, то я отвечаю самым решительным образом:
Нет. В этом мире есть только одна жизнь, которая привлекает
меня, - и тут его манеры стали сдержаннее, когда он продолжил, - но одна,
и такова жизнь солдата. Я люблю воинскую жизнь, и служба,
и когда я закончил, - которые время под рукой ... если я
успешно, как я надеюсь, я предлагаю себя в моей стране, и
с нетерпением жду ее отказ или признание моих скромных услуг.
Но я прошу прощения, если мой энтузиазм привел меня от твоего
дознание. Мне нравится только смотреть на море; его величие во время шторма
и мирный покой, который следует за ним, вызывают мое восхищение, но
это все. Это нечто слишком коварное, чтобы любить ".

- Значит, ты боишься воды, - улыбаясь, спросила Лиззи.

"Посмотрите сегодня вечером, если вам угодно, - был ответ, - на мягкое серебро
, покрывающее его прекрасную голубую грудь, и представьте, если сможете,
такая мирная вода, поглощающая несчастную лодку в своих тихих глубинах
! О нет, я восхищаюсь морем только как частью чудесного Божьего творения
. Но, мисс Хартвелл, есть кое-что, едва различимое в
туманной дали, что я действительно люблю; это old Defiance. Видишь огни
старого форта, мерцающие вдали на воде? Они будоражат во мне
боевой дух и, кажется, манят меня в неизвестность, но
долгожданная судьба. Может, это и причудливо, но все же у меня возникло странное чувство
к этому старому форту с тех пор, как я впервые стал кадетом в
Цитадели. Почему ты хмуришься? Ты против моего энтузиазма?"

"Ни в коем случае", - ответила Лиззи быстро; "но, что странно, как кажется
чтобы увлечь тебя, он всегда отвечал и даже пугал меня.
Это единственный объект из красивой гаванью, которая никогда не бросит
тень на красоту моря. Я ненавижу это; и я часто желал
, чтобы море безмолвно унесло это в свои голодные глубины и
не оставило после себя никаких следов ".

Джордж рассмеялся.

"Твоя фантазия забавляет меня", - сказал он. "Никогда не стоит уничтожать"
"старый вызов", потому что тогда враг, если он когда-нибудь придет, найдет
легкий доступ к Королевскому городу, и за этим могут последовать разруха и разорение
."

"Что ж, я полагаю, что мои желания будут напрасны в будущем, как они и были в прошлом.
и поскольку завтра я покидаю Куин-Сити, старый
Нарушение будет исчезать из поля моего зрения, хотя и не из моей памяти, на
долго, очень долго. Так что пока я хочу, чтобы он не заболел".

"В самом деле, - удивленно ответил Джордж Маршалл, - вы уезжаете из
Куин-Сити завтра - так скоро?"

- Да, я еду на пароходе "Файрфлай", который отправляется завтра в
порт ... в моем родном штате, а оттуда в Мелроуз, где я
живу.

"В котором часу отходит пароход?" - спросил молодой человек.
задумчиво.

"В шесть вечера, дядя сказал мне".

"И вы так скоро уезжаете - завтра в шесть вечера?" спросил он. "Может быть, я
эгоист в монополизации ты так долго, Мисс Хартвелл. У меня есть два
друзья, вы должны знать, прежде чем вечером закрывается--Калхун и Эдвин
Эмиль Ле Гранде. Ты с ними знаком? Танцы снова прекратились,
и мы их поищем.

"Спасибо".

"Прежде чем мы покинем это лунные пятна, однако, Мисс Хартвелл, я прошу
что вы дружите со старыми вопреки, ради меня, и напомним
это жестокий в отношении него", - сказал он игриво, и с аркой
улыбка.

Лиззи ответила: "Ради тебя, я сделаю это, и только ради тебя"; и
послав воздушный поцелуй через серебристое море, она сказала: "Прими это, старина
форт, как предложение мира".

Ветер вздыхал, и море роптало, когда они повернулись, чтобы присоединиться к гулякам
, и этот спортивный поцелуй унесло блуждающим
бризом.

Веселье должно закончиться. Влюбленные ученики мадам должны быть разделены.
Прощание должно быть произнесено, но не должно быть слез; по мнению мадам, это было бы
слабым и неприличным проявлением чувств.
Вежливо склонив свою величественную голову и любезно поздравив каждого с
тем, что "закончили", и закончили хорошо, мадам грациозно помахала им рукой
удаляясь из своего присутствия в будущее, легким движением руки
украшенная драгоценными камнями рука.

"Я увижу тебя завтра, Лиззи", - прошептала Лия Мордехай, когда она
выходила из семинарии в сопровождении Эмиля Ле Гранде.

"Конечно, в любое время, и не разочаровывай меня. Помни, что это
последний день".

Все исчезли. Звезды слабо мерцали в небе. Все огни в
огромном доме мадам были погашены, и все звуки того вечера
веселье стихло навсегда.






ГЛАВА X.





Утреннее солнце бросало свои красные лучи, теплые почти до тропической жары,
сквозь полузакрытые окна квартиры Лии Мордехай, и
навязчивый свет пробудил сознание в темных, мечтательных глазах.
Час был поздний. Изнуренные трудом и томные от напряженной учебы и
расслабляющий климат, Лия отдыхал в своей постели, неохотно встает.

"Теперь все кончено; школьные дни закончились, и меня признали отличницей.
юная леди, я полагаю", - полусознательно подумала Лия, когда она
наконец очнулась ото сна. Затем пришла мысль, что это был
последний день пребывания Лиззи Хартвелл в Куин-Сити; и
Лия очнулась от своего покоя с новым и мощным порывом. "Я
проведу с ней эти последние часы", - отчетливо пробормотала она,
торопливо совершая простой утренний туалет. - Да, я расскажу ей свой секрет.
хотя я еще ни одной живой душе не открыла его.
пока, - громко продолжила она, поправляя булавку тут и там
среди темных косичек ее волос. Наконец-то разгладив причал
полосы пересекали светлый овальный лоб, она снова оглянулась и увидела
что шрам - ненавистный, ужасный шрам - был скрыт. Затем, прикрепив
узел из алой ленты к изящному кружеву своего белоснежного
утреннего платья, она ленивой походкой спустилась по лестнице и вошла в
библиотеку, где ее ждал отец.

Г-н Мордехай был горд Лия; гордиться ее достижениями в школе,
доволен ею класс поведения, и рады, что она
"совершилось", - и с такой большой кредит. Когда она вошла в библиотеку, он
встал и, заключив ее в объятия, первым делом пожелал доброго утра
и тогда поздравительный поцелуй на ее лицо.

"Я горжусь своей дочерью, - сказал он, - гордились тем, что никто на Мадам
Тракстон по отличились своими Лия. Я горжусь твоим примером для твоих сестер
и верю, что они будут стремиться ему подражать".

"Спасибо тебе, отец. Я надеюсь, что никогда не опозорю тебя", - с нежностью ответила она.
"Я люблю тебя".

Во время этого короткого диалога мать со злыми глазами сидела как
внимательный слушатель, ее ревнивая натура всколыхнулась до глубины души. Затем
она сказала:

"Если ты так горд, что Лия сейчас, что вы чувствуете, когда Сара
через школу?"

- Надеюсь, еще больше счастья; и, следуя примеру своей сестры,
она не сможет разочаровать папу, - сказал мистер Мордехай, поглаживая Сару по
мягко кивнув головой, он встал и направился к столу для завтрака.

Утренняя трапеза завершилась более чем стать скорую руку, для
Г-н Мордехай ждали, чтобы приветствовать его дочь, и
соответственно, опоздать на свой банк.

"Уже очень поздно", - сказала Лия, выходя вслед за отцом из дома.
 "Я слышу, как часы Цитадели бьют десять. Я должна провести это
утро с Лиззи". Затем надел легкую шляпу Ливорно, которая придавала
ей цыганка, как внешний вид, она пошел к преп. д-р
Простенькие дома Хартвелл это. Когда она проходила квартал и площадь, которые
отмечали расстояние, на сердце у нее было тяжело, а мысли были
печальными. Она поняла, что, возможно, это было ее последнее прощание - прощание с
своим самым дорогим другом. Ее путь пролегал мимо стен
темной, серой цитадели, и когда она бросила взгляд на ее увенчанные башнями
высоты и окна, похожие на тюремные, она глубоко вздохнула:
проникновенный вздох. И почему?

Поднялся легкий морской бриз, и хотя он щеголял
беспомощно повязал ленту на ее грудь и снова и снова целовал
пунцовые щеки, это не могло остудить огонь тревоги и печали,
который горел в ее сердце. Она чувствовала, что она был сильно потеряв в
потерять Лиззи Хартвелл. И страх был не праздный.

Дрожа от усталости и глубоко запрятанных эмоций, Лия наконец остановилась
у двери дома доктора Хартвелла, ожидая ответа
привратника.

Дверь открылась. - М-м-мисс Л-л-лиззи с-с-говорит , п-п-подходи прямо сейчас
лестница, М-м-исс М-м-ордекай, - пробормотал полированный черный
Ганнибал, стоявший у двери, известный всему большому кругу
Доктор Хартвелл друзей и знакомых, как самый опытный
слуга и самый несчастный Заика.

"Очень хорошо, пожалуйста, покажите мне путь", - ответила Лия, репрессировав
улыбка.

Поднявшись на два лестничных пролета, она последовала за темным проводником, и когда они
добрались до комнаты Лиззи, дверь которой была приоткрыта, он сказал с улыбкой:
взмах его правой руки: "М-м-исс, М-м-мардохей, М-м-исс
Л-л-лиззи."

"Хорошо, Ганнибал, почему бы тебе не рассказать мне?" - спросила Лиззи игриво, и
Ганнибал отступил ниже по лестнице, ухмыляясь и потирая голову в
путаница. Девочки остались одни. Лиззи была занята упаковкой чемоданов
и устраивая коробки, в то время как каждое описание женский
атрибутика валяется по комнате в беспорядке.

"Теперь позволь мне помочь тебе, дорогая," сказала Лия", и тогда мы можем иметь долгое
соединиться".

"Спасибо, мы так будем. Сначала я побросаю эти вещи вон в тот сундук
быстро, потому что тетя Роуз не поднимется, чтобы осмотреть их.
я думаю; а когда я вернусь домой, моя мама устроит им хороший
капитальный ремонт. Я устал и измучен тяжелой учебой и волнениями,
и моя добрая мама на этот раз извинит мой беспорядок. Запихни их.
Вот и шаль, а теперь и мое платье, муслиновое, которое я надевала в последний раз.
спокойной ночи. Не дай мне разрушить это. Я аккуратно сложу его, ради
комплимента, который оно принесло мне прошлой ночью, - сказала Лиззи, улыбаясь, когда
она развернула белоснежное одеяние, складывая его для сундука.

"Что это было?" - спросила Лия.

"Джордж Маршалл сказал, что я похожа на жемчужину, мое платье было таким прозрачным.
Как это звучит сегодня? Вчера вечером это звучало очень хорошо. Я
едва нашелся, что ему ответить. Я не знаю, что ответить на такие речи
, но я подумала, что если я и выглядела жемчужиной в своих прозрачных
одеждах, то только благодаря хорошему вкусу и умелым пальцам моей матери,
потому что ни одна профессиональная модистка не прикасалась к моему платью и не шила его ".

"По-моему, оно такое же красивое, как у любой мадам Офэ", - сказала
Лия.

"Не так красив, как у тебя, Лия, но тут мама должна учитывать
затраты на все, а ты-нет".

Эти слова Лиззи, нежной и любящей намек на ее
мамина нежность и никогда не утомляющий уход, упал на сердце
Лия, когда холодная, жестокая сталь опускается на безобидную голубку. Она
посмотрела в окно и смахнула слезу с опущенных
век, чтобы Лиззи этого не увидела.

Лиззи продолжила: "Я должна позаботиться об этом платье, Лия; я не знаю,
когда у меня снова будет новое. Может быть, дорогой, в следующий раз
вы от меня услышите, я буду играть в школу, мэм, и таких халатах
не следует часто использовать. Как ты смотришь на то, чтобы стать моей ученицей,
Лия? - спросила она с натянутой попыткой пошутить.

Лея серьезно посмотрела на подругу мгновение и сказал, "Вы не
любая идея преподавания, правда, Лиззи?"

"Да, дорогая, я могу научить. Моя мать была вдовой, и не
значит, богатые. Я старший ребенок. Она научила меня по великой
пожертвовать собой с помощью моего дорогого дяди, и было бы неправильно с моей стороны
не выразить свою благодарность хотя бы попыткой поддержать
себя, если не больше. О да, любимая, со временем я стану
угловатой школьницей ... мэм, если только... - и она рассмеялась шаловливым, веселым
смехом. - Если только я не выйду замуж.

- Боже мой! как ветер дует!" - сказала Лия, как белый шелк
занавес захлопал вперед и назад в игривый ветерок, хоть и
Анон, охватывающих ее прекрасной головы и лица.

"Да, Лия, тот же самый ласковый морской бриз скоро унесет меня далеко от тебя.
когда мы встретимся снова, одному Богу известно. Я уже почти прошел через это.
сейчас пакуемся, и нам нужно поговорить - наш последний, долгий, конфиденциальный разговор
поболтать много-много дней. - "Может быть, годы", - печально добавила Лия.

"Вот и старый сундук номер один. Книги, и все, что связано с
школьной скамьи, спрятаны в тебе", и она повернула ключ. - Этот
номер два, я не закрою, пока тетя Роуз не внесет в него немного денег.
внесите в него кое-что для моей матери - так она просила меня. Тогда
нагнувшись, Лиззи извлек из своего тайника тщательно
завернула маленький сверток, и передал его в ЛИИ, сказала:

- Вот, дорогая, алый шелковый шарф с золотой бахромой, который я
хочу дать вам на память. Это то, что я премию, как это было
привезена из Греции мой дядя, несколько лет назад. Его цвета
будут прекрасно сочетаться с твоим милым личиком; возьми это.

- Оставь себе, Лиззи. Мне ничего не нужно, меня ничто не волнует, для
личного украшения. Ты скажи, я красивая, но это не
насытить сердце человека, который так страдал от жестокой неправоты. Я
уход только для того, что я получаю так мало--человеческое сочувствие и
любовь. Возьми его обратно".

"Нет, сохранить ее как сувенир мою любовь, если вы не заботитесь, чтобы носить его,"
сказала Лиззи.

Лия положил ее руки вокруг Лиззи шеи при этих словах, и изгиб
голова ее снова и снова целовал ее.

"Теперь, когда я закончил, давай сядем здесь, у окна, которое выходит на
море, и поболтаем".






ГЛАВА XI.





- СЕГОДНЯ ты покидаешь меня, Лиззи, - начала Лия. - Не оставляешь бедняжку Лию ни с кем.
потом она замолчала.

- Почему ты колеблешься? Тебя что-то беспокоит? - Спросила Лиззи
, заметив нерешительность Лии.

- Да, - слабым голосом произнесла Лия, - есть кое-что, что беспокоит
меня... что-то, о чем я боюсь рассказать даже тебе, дорогая Лиззи.

- Ты не можешь мне доверять?

- Не в этом дело, Лиззи, но мне стыдно признаться тебе, и к тому же я боюсь.
Но, - продолжила она, - ты знаешь, как я страдала из-за Марка Абрамса,
и как его любовь была отнята у меня и отдана другой.
Ну... - она снова заколебалась. "Секрет, который я собираюсь сейчас раскрыть,
не касается Марка Абрамса или любого другого еврея под солнцем".

"Это какая-то любовная связь с неевреем?"

- Да, - прошептала Лия, - и это сильно сбивает меня с толку. Это то, что
мне навязали, и я с трепетом прихожу к тебе за
советом.

- Кого это касается? - спросил я.

"Тот, который говорит, что любит меня, и клянется в вечной преданности ... один
чье имя я не смею упоминать".

"Надеюсь, он достоин тебя, кто бы это ни был".

- Разве ты не подозревала меня, Лиззи? Разве мое красноречивое лицо
не выдавало меня раньше? Неужели ты не можешь сообразить, кого я имею в виду?

"Неужели это Эмиль Ле Гранде?" - спросила Лиззи после минутного раздумья.
с изумлением на лице.

"Да, - запинаясь, ответила Лия, - это он говорит мне, что любит меня".

"А ты любишь его, Лия?" - спросила Лиззи с некоторым колебанием.
Занавес, который продолжал трепетать с новой силой, был распахнут
в лицо молодой еврейке, и застилает багровая краснеет
что заволокли его. Как нежно, как он пришел, занавес поплыл обратно,
и Лиззи обнаружены следы внезапной эмоции Лии. Без
в ожидании дальнейшего расследования, Лия продолжила:

"Я решила, что расскажу тебе все, Лиззи, прежде чем мы расстанемся, и
спрошу твоего совета. Да, я думаю, что действительно люблю Эмиля - люблю его, потому что он
говорит, что любит меня. Прошлой ночью он снова уговаривал меня стать его женой. Я
дрожала, как испуганная птица; я чувствовала, что слышу
опасные слова, но у меня не хватало смелости оторваться от него ".

"Он говорил что-нибудь еще - я имею в виду о том, что ты еврейка?"

"О, да, многое. Он сказал, что его не волнует это различие, если меня это не волнует.
но я сказала ему, что волнует. Я заверил его, что был воспитан
евреем самой прямой секты и что мой отец никогда бы не согласился
на мой брак с христианином. На мои замечания он рассмеялся и
ответил, что разобрался бы с оппозицией, если бы я только согласилась
выйти за него замуж. Он убеждал и умолял меня пообещать ему, но я
решительно отказалась. Хотя он очень обаятельный, и я думаю, что это
опасный мужчина, который встает на пути бедной, нерешительной, несчастной девушки
как и я.

- Он много говорил о разнице в религии, Лия?

"Он что-то сказал, не очень много; сказал, что сам он нерелигиозен
что одна вера примерно так же полезна для него, как и другая, поскольку он
точно не знает, какая из них истинная. Он сказал, что как
скоро жениться на еврейке, как христианин, он любил ее, и
религия может позаботиться о себе сам".

"Ты спросил, Если бы его родители знали о его любви к тебе?"

"Да. Он ответил, что Хелен знала об этом, но он не потрудился
сам рассказать родителям. Мне не понравилось это замечание; и я
ответил, что они, несомненно, возразили бы против того, что я еврейка,
если бы он сказал им. Он рассмеялся над этим голым предложением, и я
немного пожурил его за это явное пренебрежение к его родителям ".

"Вы, возможно, направил его к пятой заповеди с
приличия, Лия, я думаю."

"Так что я мог бы, но не думать о нем. Я рассказал тебе обо всем,
Лиззи, и я хочу знать твое мнение о таких смешанных браках. Эта тема
глубоко волнует меня, и у меня нет другого друга, которому я бы осмелился
доверить это. Я не доверяю никому, как и я вас".Лия посмотрела серьезно и
постоянно в лицо ее друга, и Лиззи началась:

"То, что я говорю сейчас, Лия, предназначено не как совет тебе относительно
брака с Эмилем Ле Гранде, а всего лишь как мое мнение в целом о
браках, в которых существуют такие материальные различия. Во-первых,
человека, который признается, что у него нет религиозной веры, следует жалеть,
если не презирать. И я думаю, что неверующий христианин намного хуже, чем
самый неверующий еврей. Это доказывает такое крайнее отсутствие
последовательности и верности. Я бы побоялся доверять человеку, который мог бы
сделать такое признание. Ле Гранды - нерелигиозная семья,
и образованием Эмиля неизбежно пренебрегали в этой самой
важное уважение. Из-за отсутствия у них религиозных принципов
они общеизвестно горды, надменны и тщеславны - даже глупы
- из-за своего семейного положения. Я полагаю, что миссис Ле Гранде
вряд ли могла получить более глубокую рану для своей семейной гордости, чем от
Женитьбы Эмиля на еврейке, какой бы красивой или высокородной она ни была. Все, что
она знает или помнит о Мардохее, это то, что банкир когда-то был
бедным, презираемым ростовщиком. Никакие годы честных усилий или
успешных достижений не смогли стереть этот факт из ее цепкой
памяти. Было бы неправильным, Лия, называть такую женщину
Христианка. Она совершенно незнакома с прекрасными принципами веры
и любви, которые исповедуют истинные христиане и практикуют те, кто
верит, что они "перешли от смерти к жизни".

"Тогда, ваш народ тоже непреклонен в своих взглядах на такие
противоестественные браки. Предположим, вы выходите замуж за этого человека, несмотря на
непреклонное сопротивление родителей с обеих сторон - есть
небольшая надежда, что они смогут помириться. Вы сразу понимаете, что вас
могли бы считать изгоем вашего народа, и его тоже. Ваши
дети не были бы ни евреями, ни христианами; несмотря на все внешние
земные обряды и церемонии не могут превратить христианина в
Еврея или еврея в христианина. Будь проклят номинальный христианин
который позволил бы своим детям посредством церемонии или обряда превратиться
номинально в евреев. Такой человек хуже неверного; и отрекся
от веры. Бог сотворил евреев великим и славным народом - своими собственными
избранными детьми. Но между христианами и евреями существует огромная,
огромная разница; и это тоже сотворил Бог.

"Нет; Лия, если бы я советовал еврейке выйти замуж за нееврея, чего я
не делаю, я бы сказал, Выбери мужчину, глубоко укоренившегося в религиозных
принципиальный и смиренно цепляющийся за свою христианскую веру. Такой человек
редко, если вообще когда-либо, стал бы обманывать или дурно обращаться с вами ".

"Я вижу, что ты права, Лиззи", - перебила Лия, очевидно,
возбужденная словами своей спутницы. "Я буду прислушиваться к своим учением, и
никогда не слушать о любви от того, кто может вести меня
в искушение, и, возможно, в роковую ловушку. Увы! - она
продолжила, сверкнув темными глазами, - если бы не ужасная ложь,
жестокий обман, я все еще была бы невестой Марка Абрамса, и
счастлива в надежде стать его женой, а не несчастной, разочарованной
девочка, откройся лести и очарованию другого мужчины".

"Сохрани свою решимость, Лия, если сможешь; и пусть премудрый Отец
даст тебе сил", - ответила Лиззи.

- Да поможет мне Бог, я так и сделаю; но ты знаешь, что я слабое и беспомощное создание.
и когда тебя не станет, моя единственная опора и верный
друг уйдет. Обещай мне, что ты никогда не перестанешь
любить меня и с жалостью вспомни сердце, которое любит тебя и будет
всегда стремиться быть с тобой ".

Лиззи ничего не ответила; разбушевавшееся сердце заглушило слова,
которые изо всех сил пытались сорваться с ее губ; и притянула Лию поближе к себе
прижав ее к груди, она обняла ее тихим, теплым и нежным объятием. "Доверяй
мне даже до самой смерти", - наконец тихо прошептала она; и последовал ответ
:

"Я буду".

Услышав шаги, поднимающиеся по лестнице, Лиззи сказала: "А вот и
идет тетя Роуз. Ты будешь на пристани этим вечером, Лия, чтобы проводить
меня и пожелать мне счастливого пути с одной из твоих лучезарных улыбок, чтобы
Я мог надеяться на благополучное прибытие в предназначенный мне порт?

"Что ж, мы поговорили без помех, и поэтому я оставлю тебя"
- сказала Лия. - Твоя тетя, несомненно, захочет, чтобы ты была с ней
ненадолго. Я встречу тебя на пристани вовремя. До тех пор, до свидания.

Когда миссис Хартвелл вошла в комнату Лиззи, Лия потеряла сознание; и
более милое и печальное лицо, по словам миссис Хартвелл, она редко видела.






ГЛАВА XII.





Время шло незаметно, и близился день отъезда Лиззи.
В тот памятный солнечный июньский день, когда солнце медленно садилось на покой,
облака малинового, пурпурного и золотого цветов, сливаясь в фантастические формы
, покрыли широкий горизонт и привлекли внимание самых случайных прохожих.
восхищенный их дивной красотой. К восточному горизонту приближался
небо было голубым и безоблачным, сливаясь с водой в бескрайнюю лазурь
необъятность.

Прохладный, бодрящий морской бриз рассеял сильную дневную жару
и толпы веселых пешеходов и множество экипажей в ливреях
проезжали и возвращались на фешенебельный бульвар, где
богатство и красота Куин-Сити ежедневно собирались после того, как спадала жара.
день закончился.

Светлячок, Ладен с ее бременем, был готов на пирсе, в ожидании
сигнал к отбытию. Друзья Лиззи Хартвелл все еще оставались на
приглашающей палубе, неохотно произнося прощальные слова, которые должны были так
обязательно приходите. Доктор и миссис Хартвелл, ее дядя и тетя, судья Эмити
и его дочь, ее учительница субботней школы, Берта, Хелен и
Лия, остальные члены "нерасторжимого квартета", как
школьницы называли этих друзей, собрались на палубе, и
с ними Эмиль Ле Гранде и ее новоиспеченный друг Джордж
Маршалл. В соответствии со своим обещанием он пришел, чтобы ускорить проводы
прощающегося судна с добрыми пожеланиями и наблюдать за его удаляющимися очертаниями, пока оно
не скрылось из виду в бескрайних водах.

Когда орудие цитадели дало сигнал к заходу солнца, было приказано укладывать доски
друзья поспешили на берег, и тогда "Светлячок" отошел от своего причала
чтобы снова бороздить глубины. Произнося свое
последнее прощание, Джордж Маршалл вложил крошечный billet-doux в руку уходящей девушки
которая, не обращая внимания на его действия, уронила его в свою
я положил его в карман и в одиночестве сел на палубу, наблюдая за
медленно исчезающим берегом. Все слабее и тусклее становилось пятнышко на
глубине для друзей, наблюдавших на берегу, все слабее и тусклее в
сгущающихся сумерках, пока кора не обогнула олд Дефаенс и не оказалась
отделенный расстоянием и темнотой от их поля зрения.

Когда Лиззи Хартвелл в сопровождении доброго капитана спустилась на нижнюю палубу
, она вспомнила о маленьком послании и, достав его из
потайного места, прочла:

Мисс ХАРТВЕЛЛ: Что бы вы подумали, если бы мои странствия привели
когда-нибудь меня в Мелроуз? - С сожалением, Г.М.

"Думаю, я была бы рада увидеть вас", - произнесла молодая девушка с улыбкой.
она снова сложила записку и спрятала ее с глаз долой.

Когда последний отблеск Светлячка исчез из поля зрения
наблюдателей с печальными глазами, они медленно отвернулись от своего печального вида,
и направились домой.

"Он все позже и позже, Мисс Лия", - сказал Эмиль, стоявший рядом молодой
Еврейка. "Могу я проводить вас домой?"

"Спасибо, но мне еще не поздно пойти одной", - ответила она;
- кроме того, моя прогулка приведет к дому моего дяди Джейкоба, где я могу переночевать.
ты же знаешь, это не очень далеко.

Полный решимости не дать сбить себя с толку в своем намерении сопровождать Лию, он
ответил:

"Чем дольше прогулка, тем короче путь" с вами, мисс Лия.
Позвольте мне сопровождать вас, прошу вас. Его настойчивость возобладала; и
запинаясь, она ответила: "Как вам будет угодно, мистер Ле Гранде", решившись на
ее сердце, однако, что это должно быть в последний раз. "Только этого
утром, - подумала она, - что я обещала Лиззи? И до
день закончился, я уже нарушил это обещание. Что нерешительная
тварь я! Но это будет последний. Я снова клятвы".

- Я полагаю, вам будет не хватать мисс Хартвелл, - начал Эмиль, подходя к ней.
Подойдя ближе. "Из своего печального выражения, можно
думаю, она умерла, а не исчез в сосуде. Я
надеюсь, что в Куин-Сити еще остались друзья; по крайней мере, один,
о ком будут доброжелательно вспоминать в отсутствие мисс Хартвелл.

"Да, мистер Ле Гранде, у меня есть друзья, надеюсь, немногие остались
позади; но никто, ни одна живая душа, которая могла бы занять ее место в моей
привязанности. Она была больше, чем школа-друг; она
был советником, сестре; тот, кто выше всех остальных понимает мои
природа и сочувствует и оценивает мой образ", - сказал
Лия, тепло.

"Действительно, мисс Хартвелл достойна зависти в том, что она обладает такой большой частью
вашей привязанности, и все же я думаю, что вы говорите несправедливо, приписывая
ей одной то сердце любви и сочувствия, которое у вас есть. Разве я тебе не говорил
о моей привязанности и преданности вам? И вам по-прежнему требуются другие
заверения, подтверждающие искренность моего признания?"

При этих словах - неприятных для Лии - она густо покраснела и
устремив свои темные, горящие глаза прямо на Эмиля, сказала:

"Мистер Ле Гранде, я молю вас, чтобы я никогда больше не слышал от вас подобных выражений.
подобные чувства. Мы друзья, и, если ты захочешь, можем быть ими всегда.
но, со всей правдивостью я говорю это, больше, чем друзьями, мы
никогда не сможем быть. Откровенно признаюсь, что ваше общество мне очень приятно
ваши манеры очаровательны, ваш стиль привлекателен; но я
Еврейка самой строгой секты, а вы христианка, и не очень строгая
и только эти факты образуют непреодолимый барьер на пути
к тому, чтобы мы были больше, чем друзьями. Огромная пропасть лежит между нами, и за
что даже любовь не может безопасно ходить. Ты не можешь прийти ко мне, и я
не смеет крест для вас. Это бесчестие перед Богом и непослушание родителям
думать о таком шаге. Мистер Ле Гранде, умоляю вас, забудьте
эту страсть, которую вы исповедуете; подавите ее, если она есть, и помните
Лия Мардохей, еврейка, только как друг. Ты обещаешь? - спросила она.
дрожа с головы до ног, потому что для этого потребовались все усилия.
моральная сила ее податливой натуры, чтобы произнести эти слова - слова,
которые могли мгновенно погасить единственный огонек надежды, который все еще горел
в ее душе.

"Я обещаю?" он ответил с надменным волнением. "Нет! Клянусь, я этого не сделаю
нет! Пока ты свободна, я буду любить тебя; и пока твое
девичество дает такую возможность, я буду говорить тебе об этой любви.
Бросить тебя? Я, который люблю тебя безумной и глупой преданностью? Я
Обещаю не любить тебя? Нет! нет! Никогда, никогда, никогда, пока жива надежда
. Какое мне дело, если ты еврейка? Это храм красоты
где я поклон, И ведь еврейка дышит в нем, должен я уйти
мое почтение? Никогда, пока я жив. Клянусь!"

Напуганная словами своего отчаявшегося возлюбленного, Лия продолжала идти дальше
молча, почти сожалея о том, что ее мужество позволило ей
так свободно высказать свое мнение. Через некоторое время она сказала: "Не сердитесь"
на меня, мистер Ле Гранде, я не хотела вас обидеть.

"Это хуже, чем оскорбление, это смерть", - ответил он.

Поднимаясь по ступенькам дома своего дяди, до которого к этому времени добралась Лия.
протянула руку и сказала: "До свидания. Я останусь здесь на ночь".
Обхватив ее мягкую руку, он сказал: "Скоро я тебя увижу. Спокойной ночи".

Неделю после школы мадам Тракстон закрыта, срок военной
академия состава. Муштра, муштра, муштра была остановлена,
выпускной класс кадетов либо выиграл, либо проиграл награды, за
которые они боролись; и список кандидатов на воинские почести
был передан миру. Заметным среди имен, увенчанных
заслуженным отличием, было имя Джорджа Маршалла. Более благородный, храбрый дух
никогда не выходил из стен колледжа на переполненную магистраль жизни,
или тот, у кого поступь тверже, правдивее, чем у него.






ГЛАВА XIII.





ВРЕМЯ шло. Месяцы перетекали в месяцы, пока не превратились в
календарь исчислялся годами, с тех пор как мы попрощались с мадам Тракстон
последний урок в тот ушедший июньский день 185-го года, и мы смотрели с
полный сожаления взгляд на последнее хорошо выполненное упражнение курсантов-выпускников
того же года.

Солнечные двенадцать месяцев пролетели над этими разлученными людьми.
друзья, многие из которых все еще цеплялись друг за друга со старой любовью школьных дней.
и поддерживали посредством частой переписки тщательный
знание жизни и деяний друг друга. Об этом стоит упомянуть
что эти годы принесли некоторые изменения в жизни и судьбе
троих из четырех верных друзей мадам Тракстон и других людей,
которые когда-то были заклятыми друзьями в институте.

В своем тихом доме в Мелроузе Лиззи Хартвелл ежедневно сталкивалась с
суровыми обязанностями жизни в окружении компании ясноглазых маленьких учениц,
с непринужденной грацией сохраняя достоинство школьной учительницы.

Хелен Ле Гранде, яркая свежая блондинка в школьные годы, расцвела
в светловолосую, красивую, модную красавицу, преданную обществу так же, как
общество было предано ей.

Берту Леви, плутоватую и веселую, как всегда, отправили за границу
завершить образование в Берлине - "Чтобы отрезвить ее и попытаться
сломай ее дух", - написала она в письме Лиззи.

Только жизнь Лии Мордехай, по-видимому, не была отмечена
никакими изменениями. Она стала старше на несколько лет - это все, что мир увидел
о переменах в ее жизни. Для посторонних глаз, она по-прежнему проводит
постоянство своей жизни, до сих пор ношу меланхоличным выражением,
и еще позавидуют многие, за ее богатство и красоту. Глаза
мир не мог прочесть бедное сердце, которое билось в ее груди
.

По окончании колледжа Эмиль Ле Гранде намеревался изучать юриспруденцию, и
в течение нескольких месяцев пытался сконцентрировать свой разум на прозаическом,
практическом учении Блэкстоуна. Попытка оказалась безуспешной,
и тогда, устроившись на работу в хорошо зарекомендовавший себя банкирский дом,
он занялся бизнесом с похвальным усердием. И все же жива
в его сердце была страсть, которую так долго питали к прекрасному
Еврейка. Он по-прежнему не упускал возможности убеждать ее снова и снова
его неизменная преданность, и постоянно стремился, от нежных
высказывания о любви, чтобы получить обещание руки.

Это постоянное почтение, которого Лия долго избегала, со временем стало желанным.
и по мере того, как проходил месяц за месяцем, она часто
прошептала себе под нос: "Как бы я ни боролась с этим, я действительно люблю его.
Любовь побеждает любовь, я верю, всегда".

Джордж Маршалл, осуществив свою давнюю
мечту, находился на действительной службе своей страны в звании капитана
регулярной армии. Хотя он был изгнан из своего родного Штата, никто
кто знал его, мог усомниться в том, что он твердо и храбро стоял на своем посту
исполняя свой долг, готовый выполнять работу своей страны по ее приказу.






ГЛАВА XIV.





"Сын МОЙ", - сказала однажды Марку миссис Эйбрамс тихим, нежным тоном, когда
заглянула в маленькую библиотеку, где он усердно работал над
что-то полускрытое в его руке: "подойди сюда на минутку, ладно?"
ты?

"Ты торопишься, мама?" ответил он, поднимая свои черные глаза,
блестевшие выражением решимости, и полностью останавливая их
на лице матери.

"Нет, не совсем, если вы заняты; но что вы делаете?"

"Я скажу тебе, когда приду, и не заставлю тебя долго ждать"
тоже.

Миссис Абрамс спокойно удалился, и вернулся к постели ее
маленькая дочь Рейчел, которая лежала страдающая от боли и горя
лихорадка.

"Что теперь мама может сделать для своего любимца?" - спросила любящая мать, когда
она склонила голову над своим ребенком и пригладила светлые волосы
от разгоряченного лба: "твоя рука все еще болит, мой ягненочек?" В
стон ребенка был ее единственный ответ.

"Какая жалость! Как жестоко, что ваши дорогие руки должны были
так истерзана, что дикие собаки!" продолжала Миссис Абрамс, как она мокрая
снова наложила повязку с охлаждающим лосьоном и вытерла слезы
которые она не могла сдержать при виде страданий своей маленькой дочери
.

Послышались шаги, и Марк появился в дверях, держа в руке
маленький темный предмет, и сказал:

"Мама, ты видишь это? Ну, я приготовил..."

"О, Марк!" - прервала его мать в ужас. "Когда чего ты взял, что
убийственная штука: я вас умоляю, убери пистолет сразу; очень
зрелище это меня пугает".

Марк засмеялся и ответил: "Я починю собаку старой леди Фланнаган,
мама, а потом уберу ее. Она спрятала собаку от полиции,
но она не может прятать это всегда. Я убью его, как только увижу, и уйду.
готовый сделать это. Я поклялся, что сделаю.

"Оставь собаку в покое, сынок, у тебя могут быть неприятности, если ты этого не сделаешь",
ответила его мать.

"В самом деле, я не оставлю собаку в покое", - с негодованием ответил Марк, когда
он подошел ближе к кровати, на которой лежала страдающая младшая сестра,
с разодранной рукой и горящим лбом. "Думать, что это милое дитя,
как она была невинно катали ее обруч вдоль тротуаров, будучи
что напало дикое, свирепое животное, и ее жизнь так узко спас!
Действительно, я не оставлю это в покое. Я сниму это в первый раз, когда буду снимать
смотри на это, и старой карге лучше ничего мне не говорить
после того, как я это сделаю. Бедняжка!

"Что брат Марк принесет сегодня своей младшей сестренке?" - продолжил
любящий брат, наклоняясь и целуя девочку снова и
снова, прежде чем отправиться в офис судоходной фирмы, из которой
его только что сделали партнером.

"Да, мама", - продолжил он, засовывая орудие смерти во внутренний карман своего пальто.
"Я не воинственный человек, как ты знаешь, но
Я буду носить это, - он указал на пистолет, - пока не убью эту собаку,
конечно," и поправляя пальто и шляпу, он вышел из дома.

Раввин Абрамс не находиться среди дворцовых резиденций
Королева Города. Довольно ограниченный доход вынудил его найти более
непритязательный дом, чем, возможно, соответствовало его призванию
и положению в жизни. Тем не менее, применяя на практике учение, которое он
изложил, "никому ничего не быть обязанным" и никогда не жить сверх своего
дохода, он основал свой дом в той части города, которая была
скорее характеризуется низкой арендной платой, чем аристократическими жилищами. Тем не менее,
они были респектабельными и к тому же удобно расположенными. Немедленно
прилегающие дома раввина жили болтливого старая ирландка, на
после того, как отвращение и страх соседей. Старая Марджери
О'Фланнаган не нуждалась в защите от вторжений
грабителей, кроме использования собственного ядовитого языка; тем не менее, она
еще больше укрепила свои укрепления с помощью собаки самого свирепого вида.
и свирепые наклонности, которые она назвала зловещим именем
"Опасность". Между ней и Опасностью существовали сильнейшие узы
дружбы, если не привязанности. Неожиданным образом этот
свирепый пес напал на маленькую дочь раввина, и когда
отец потребовал отдать собаку в руки полиции,
она спрятала его вне досягаемости и, ругаясь, как пират,
пригрозила убить любого человека, который осмелится подвергнуть опасности.






ГЛАВА XV.





ЛИЯ МОРДЕХАЙ сидела одна в своей спальне. В камине ярко пылал огонь.
газовый свет над головой добавлял квартире мягкости.
яркость. Одетая в удобную малиновую шелковую
накидку, девушка сидела перед камином, положив ногу в туфле на
решетку камина, и пристально и задумчиво смотрела в фантастическую
угли. Снаружи мир был холодным и ярким, потому что бледная, дрожащая
луна наполняла мир своей красотой. Ветер пришел через
моря, и смешавшись с журчанием воды, произвел странный
и призрак, похожий на звук, как она прокатилась по полу-пустынные улицы,
грубо проникая в жилища бедности, и свистел
особняки богачей. Этот звук Лия слышно, как он стремился
попадание на нее Windows, и вниз, прикрытые дымовой трубы. Она
вздрогнул, но это не был необычным или страшный звук, и не
половина так печально, как звук, что плыли вверх по лестнице: звук
низко, сладко поют-Марк Абрамс пения с флейтой-как голос
ее сестра Сара, которая скоро, очень скоро, как ожидается, станет его
жена. Лия слышала этот голос раньше, вслушивалась в его мелодию,
настраивалась на другие слова, и когда она вспоминала ушедшее время, она
дрожала, содрогалась от невыразимого ужаса.

Когда музыка смолкла, она встала и подошла к окну
. Обеими руками прижал тесно рядом с ней столкнуться, так как в
исключить каждый проблеск света изнутри, она уверенно посмотрела
окна. Все без было светло, и холодно, и красиво. Белый
по небу плыли пушистые облака, похожие на множество призрачных лаев.
над глубоким синим морем.

"Холодно снаружи и холодно внутри", - пробормотала она, а затем, как будто
пораженная каким-то внезапным решением, она отвернулась от окна обратно к
маленькому секретеру, сказав:

- Да, я больше не буду откладывать. Я должен ответить на письмо Лиззи и рассказать
ей все. Мои обязанности в течение ближайшей недели будет нажатие, позволяя мне
нет возможность писать, равную той, настоящей".

Затем она написала: "Королева города, 20 января, 185-.

"МОЙ САМЫЙ ДОРОГОЙ ДРУГ: Сегодня ночью я выглянул из своего окна
на холодный, яркий мир, окутанный лунным светом, и когда я смотрел на
далекий туманный горизонт, расстояние напомнило мне о моем далеком
друг в Мелроузе - вспомнил также тот факт, что твое последнее
приветственное письмо непривычно долго оставалось
без ответа. Ваше письмо, что пришли на Новый год, пришли как
весенние цветы, всегда свежие и красивые. Этим пренебрегли
из-за неизбежного давления обстоятельств, которыми я был окружен
пренебрежение которыми, я уверен, вы оцените и
простите, когда я подробно изложу следующие факты.

"Моя сестра Сара выходит замуж через неделю. Это приближающееся событие
стало причиной того, что у меня ограничено время, я стараюсь не попадаться на глаза и
даже из памяти вытесняются все письма.

"Да, дорогая Лиззи, долгожданное бракосочетание действительно вот-вот состоится
и все наши домочадцы, кроме меня, в лихорадке
от волнения и восторга.

"Моя мачеха в восторге от успеха своего плана и
даже снисходит до того, чтобы быть доброй ко мне, ко мне, Лиззи, которую она так
долго и преданно презирала.

- Мой отец, кажется, тоже рад этому союзу, зная, что Марк
превосходный характер и деловые качества, и он ценит
связь с семьей раввина. Сам Марк выглядит счастливым
в надежде заполучить Сару в жены. Но что касается Сары, я не могу
с трудом угадать ее чувства; она слишком молода и беззаботна
чтобы полностью осознать предстоящий ей шаг. Кажется, она в восторге от
случая, который преподносит ей так много красивых подарков; и
я думаю, что помимо этого она почти ни о чем не думает. Свадьба будет
отпразднована в синагоге, а прием состоится здесь, дома.
Марк подарил Саре несколько элегантных подарков, подарков, которые должны быть моими.
Разве неправильно писать эти слова - слова, которые содержат так много
смысла? Это может быть; но как вы знаете, все, дорогая Лиззи, я не
стереть их. И это напоминает мне кое о чем, что я должен тебе сказать, о
еще одном образце двурушничества и предательства, навязанном мне
Ребеккой. Несколько недель назад двоюродный брат моего отца, барон фон Розенберг,
услышав о предстоящем замужестве Сары - я уже рассказывал вам об этом
кузен раньше - прислал коробку с ценными подарками для детей,
все мы, включая Сару, конечно. Среди присланных статей были
элегантный темно-красного бархата мантию, и бриллиантовую брошь. - Эти следы, -
писал барон, - неужели для вашего старшая дочь-Лия, я верю'.

"Мой отец передал письмо своей жене, предполагая, конечно, что мне
будет позволено с ним ознакомиться. Но вместо этого она спрятала письмо
и, расставаясь с подарками, сказала мне: "Вот, Лия,
красивое ожерелье, присланное тебе бароном, и это элегантное бархатное
накидка и бриллиантовая брошь для твоей сестры Сары-свадебные подарки
. Как любезно со стороны барона вспомнить ее так подробно!
"Да, - сказал я, - это было мило и вдумчиво. Я рад, что он
был так щедр. Я, конечно, благодарю его за то, что он помнит обо мне.
"Мне не снилось ничего, кроме того, что она говорила мне правду, и при этом
я не должен был подозревать обман, но, к сожалению, я
однажды случайно услышала, как мой отец сказал: "Ребекка, как Лии понравились
накидка и брошь, которые прислал ей барон?"

"О, она считала их прекрасными такими, какие они есть", - последовал быстрый ответ;
"но, как великодушная девушка - таких немного - она умоляла свою сестру
сохранить их, как подходящие свадебные подарки от нее, а также знаки
ее любви".

"Она милое бескорыстное создание", - ответил мой отец с улыбкой.
доверчивость ребенка, - я никогда не видел другой молодой человек, как
ее. Она так глубоко и скрыта в ее природе, нельзя легко читать
ее мысли. Иногда мне хочется, чтобы она была более открытой и доверчивой; но
она прелесть, несмотря на всю свою сдержанность.'

"Да, и любит Сару к идолопоклонству, - последовал ровный, хорошо положить
ответ.

"Это все, что я услышал, дорогая Лиззи, из нашего разговора, а затем,
с ужасом и тошнотворным ощущением, я улетел - улетел к
одиночеству и общению с самим собой.

"Я не осмеливался разуверить своего отца, а что касается подарков, то мое сердце взывало
вон, уходите, тщеславные безделушки, уходите? Что такое бриллианты и бархат для
опустошенной души? Уходи, как Марк Абрамс, и многие другие вещи, принадлежащие мне по праву
, ушли от меня - из-за предательства и мошенничества.'

"После этого ужасного открытия, дорогая Лиззи, я тосковал по твоему искреннему сердцу
, такому теплому от сочувствия, но оно было далеко, и никто
средство общения между нами - бездушная, лишенная слез ручка.
Тогда этого было недостаточно; теперь это чувство прошло.

"Но я прошу у вас прощения за то, что отнял так много времени и пространства у
себя и своих горестей. Простите меня.

"Когда свадьба закончилась я напишу вам полный и подробный отчет
это все.

"Я говорил вам в моем последнем Берты Леви? Она совершенствует свой
голос в Берлине и обещает стать замечательной певицей, говорят они
. Вы бы когда-нибудь подумали, что она сможет оставаться трезвой достаточно долго, чтобы
спеть хотя бы короткую балладу? Какой девушкой была Берта!- правда, хорошей и доброй
несмотря на ее колдовство.

"О боже! ты когда-нибудь хотела, Лиззи, снова стать школьницей в
У мадам Тракстон? У меня. Я часто вспоминаю песню: "Назад, повернись
назад, о Время, в своем полете", и мне всегда грустно, что моя
этот быстроногий монарх не обращает внимания на крики.

"Я иногда вижу мадам Тракстон. Она всегда была привержена, как вы
знаю, и неотложные дела на новое учеников исключают из ее
ум все воспоминания старых. Но я люблю ее, и всегда
должен.

"Мне кажется, я слышу, как ты спрашиваешь: "Что с Эмилем?" и в нескольких кратких словах
я могу ответить. Я все еще иногда вижусь с ним, и он по-прежнему
признается в своей неизменной любви ко мне. Прости меня, Лиззи; прости
то, что может показаться моей слабостью, но я должен признаться в этом, я верю, что я
люблю Эмиля. Твердо, как я когда-то обещал тебе, закрою свое сердце от
благодаря его увертюрам в любви я медленно, но верно уступила своему решению
и теперь я могу лишь откровенно признаться в этом. Я не думаю, что я
когда-нибудь выйду за него замуж. Я говорил ему об этом снова и снова, и я
верю, что никогда не откажусь от своего решения. Я никогда не говорил своему
отцу о преданности Эмиля мне. Я не считал это необходимым, поскольку
Я не собираюсь выходить за него замуж; и потом, я боялась сказать ему об этом
. Я встречаюсь с Эмилем лишь случайно, и то редко. Я знаю, что ты бы
посоветуйте, чтобы не видеть его вообще, а может и не буду в будущем.
Nous verrons.

"Так как я писал вам в последний раз, Легаре котенок умер. Она была
увядая, как вы знаете, в течение длительного времени потребления. Дорогая девочка,
теперь она обрела покой; и, я думаю, ей можно позавидовать.

"Но, дорогой друг, я растягиваю свое письмо до утомительной длины.
Тишина этого часа призывает меня искать покоя. Итак, поспешно и
с вечной любовью я желаю тебе спокойной ночи. "Твоя собственная"ЛИЯ".






ГЛАВА XVI.





Проходили дни, и ночь перед свадьбой нависла своей холодной,
беззвездный мрак навис над Куин-Сити - навис, как черный покров над усопшими.
мертвые.

"Мой дорогой", - сказала миссис Эйбрамс, когда Марк в этот вечер готовился
покинуть свой дом и отправиться к своей невесте, чтобы сделать последние
необходимые приготовления к предстоящей церемонии, - "Я бы хотела, чтобы ты был
со мной сегодня вечером. Сердце матери взывает о последнем вечере свободной жизни ее сына
, требует последних мгновений того времени, когда она может
называть его исключительно своим. -Завтра, мой мальчик, ты уже не
шахты. У меня будут лишь второстепенные права на вашу любовь и
дружеское общение, и в будущем я должен утешать себя
знанием того, что, потеряв мать, мой сын обрел жену ".

- О мама, - ответил Марк с озабоченным видом, - не говори так. Я
вынужден сегодня вечером ненадолго задержаться у мистера Мордехая, а также
заехать к Криспину и убедиться, что мой ботинок натянут, и
потом я поспешу обратно. Тесные ботинки в день свадьбы, мама,
совсем не подойдут, ты же знаешь, - игриво добавил Марк, поглаживая
мягкие волосы, которые откидывались назад от овального еврейского лица - бледного, нежного
это было лицо. "Я очень скоро вернусь".

"Брат Марк, разве ты не рад, что с моей рукой все в порядке? Мама говорит, что я может
ходить в синагогу, тоже, завтра, и увидеть тебя замуж", - сказал
невинная сестра, чьи растерзанные рука все еще висела в снежное
повязки на шее.

- Да, голубка, это действительно так, - ответил Марк, наклоняясь к
белокурой девочке и нежно лаская ее. "Если бы моя маленькая Рейчел не могла
быть там, брат Марк не считал бы себя удачно женатым.
Мне жаль только, что я не смог взглянуть на этого злобного пса, который
так обидел мою дорогую. Неважно, я все еще готова и жду его возвращения.
и тогда я отомщу.--Спокойной ночи, дорогая мама.,
Я должен идти; сладкой спокойной ночи тебе и маленькой Рейчел - пока я не вернусь
назад". Молодой человек вышел в холодную, темную ночь и
повернулся лицом к элегантному дому еврейского банкира.

"Умф! умф! это трудный путь.бороться за старый Питер-холодный ветер, и нет
звезды. Люди должны буду благодарен де старый перевозчик," крякнул, а
чем говорит, довольно короткие, слегка согнуты, старый негр, как он стоял
вглядываясь с любопытством в окна тускло освещенную, мутные старые
типография "королевы городской Курьер". Затем, повернувшись, он
зашаркал к двери, восклицая: "Плохая ночь у моего ревматика".
и продолжил, спускаясь по истертым ступенькам: "Босс, просто...
дайте мне немного в'искейской настойки - в'искейская настойка очень хороша
от ревматизма. Может быть, когда они хорошенько согреют меня, я не буду чувствовать себя так
жесткий, и холод не будет так ужасно щипать. Умф! умф! умф! палата
номер два идет первым", - и еще крепче сжимает пачку бумаг
и снова собирает складки поношенного серого одеяла
рядом с ним старый носильщик отбивал ритм, настолько быстро, насколько позволяли холод и
его окоченевшие конечности, в привычном ритме.

Было три часа ночи, и в течение часа он тащился дальше
и дальше, мимо кварталов и площадей, бросая направо и налево приветствия домашним
посетителю, "Курьеру", по пути. Внезапно он
остановился на мгновение, чтобы прислушаться. "Дир, уже четыре часа", - сказал он, когда
в церкви Святого Луки объявили время. - Я скоро закончу осмотр,
и к тому же успею к местным джентри, поскольку они завтракают поздно.
Питер уже давно круглое, но он не против дат, поэтому он ГИЦ де
деньги. Все светское общество знает старину Питера, и как снимаются шляпы.
а дамы улыбаются, когда снова наступает Новый год. Хм!
Джинго! Какое у него колено затекло! Когда старый Питер умрет, неббер найдет
другого перевозчика, похожего на него. Питер Неббер остановится на нуффин, де рейн и нор
де шайн, де северяне и еще что-нибудь - умф! даже от ревматизма.
Тут старик прервал свой монолог, наклонившись, чтобы потереть
пораженный член, который так замедлял его продвижение, и чья боль была
постоянным напоминанием о том, что его ловкость и молодость ушли
навсегда. Выпрямившись, он начал снова: "Это жесткая замазка"
Зимой практически ни на кого, особенно на ревматика. Если бы не de
w'iskey bitters of de boss, старина Питер не был бы таким бойким, как сейчас.
Босс говорит: "Виски биттер очень полезен для чего угодно", и я верю
ему. Вот и Джиннивери, и зима миновала, и
к следующей зиме ревматизм пройдет, и тогда я буду такой же
снова как новенький. К этому времени старый возница уже стоял напротив
площади Цитадели и, на мгновение остановившись в своем прихрамывающем марше,
он посмотрел направо и налево, назад и вперед, а затем сказал:
"Думаю, я сэкономлю квартал, направляясь к Вайн-стрит, срезав путь через
площадь Цитадели - так я и сделаю. Ворота всегда заперты на этом
час, но я знаю, где я могу проскочить под свободные нары.,
документы и все." С этими словами он, прихрамывая, перешел улицу, нашел отверстие
и, согнувшись пополам, в мгновение ока прошел через него. Затем
тащась дальше, он снова вспомнил о главном средстве от
все его болячки, "rheumatiz" особенно, и он продолжил
очевидно восторг:

"Следующую зиму Вт настойки'iskey будет слишком хорошо, и де босс будет
уверены, что все ясно для нас обоих. Я "знаю", что босс заболел
ревматизмом. Я... Привет! что это? Иди своей дорогой, старина
грунтер. Этот старый Питер".

"О Боже! помоги мне! иди сюда!" - простонал еле слышный голос. "Иди
ко мне! помоги мне! помоги мне!"

"О господи!" - воскликнул старый Питер, отскакивая во внезапном испуге.
"Кто это? Чего ты хочешь? В чем дело? Я не люблю спиртное.
Ты не сможешь обмануть меня. Я перевозчик и курьер этих пяти и
двадцать лет. Чего ты хочешь?

"Господи! Помоги мне! Приди ко мне, Питер. Я знаю тебя. Я не могу причинить вреда.
Приди, умоляю! Приди скорее! Успокоенный слабыми, но
настойчивыми словами, старый Питер приблизился к темному предмету, который лежал
на земле, едва различимый в тусклых сумерках
приближающегося дня.

- Наклонись поближе ко мне, Питер. Я умираю. Мне холодно, я слаб и
хочу сказать тебе несколько слов.

- Боже милостивый! - и старый негр вздрогнул, склонившись над
распростертым перед ним телом.

- Ты что, не узнаешь меня, Питер?

Питер наклонился ближе.

- Масса Марк Эйбрамс, это вы? Что с вами? Кто это сделал
? Кто вас убил? Скажите мне; скажите мне, ради Бога.

- Послушай меня, Питер, послушай. Я умираю - ранен в грудь из
пистолета.

- Кто это сделал? Кто это сделал? Ради всего Святого, кто это сделал?

"Нет, Петр, успокойся, послушай. Это была случайность. У меня был в
внутреннего кармана своего пальто небольшой пистолет. Проходя здесь
около одиннадцати часов, торопливо возвращаясь домой от Криспина, я
случайно споткнулся, и когда я падал, пистолет разрядился и
убил меня. Вот, быстро бери пистолет и беги за моим отцом.
Поторопись, парень, поторопись, чтобы я мог, если возможно, попрощаться. Возьми
пистолет с собой. Я недостаточно силен, чтобы дотянуться до него. Поторопись.

В ужасе старый носильщик нащупал его на земле и
случайно опустил руку в лужу крови рядом с раненым
мужчина.

"Дьявол? Я ненавижу кровь? Это плохо, плохо, плохо! Месса Марк! Месса
Марк! Ответа нет.

"Месса Марк! Я верю, что он мертв. Я так и боялся. Месса Марк! По-прежнему нет.
ответа.

"О господи! Я уберусь отсюда. Бедное дитя мертво, и если меня здесь увидят
, они могут обвинить меня в убийстве. Я не могу пойти и сказать
нуффин. Оле Питер напуган. Я должен git от;" и собрать его
документы и одеяло снова, он покинул место трагедии
стремительно, как его конечности инвалидов позволит, ощущение, как будто какой-то
страшный призрак были в тесном преследования. Бессознательно он носил с собой
пистолет и был уже на расстоянии многих квадратов, прежде чем достаточно
собрался с мыслями, чтобы заметить
смертоносное оружие в своей руке. "Что ему с ней делать?" сразу
промелькнуло в его мозгу, и как осветляющий дневной свет помешал
возвращение ее на свое место рядом с жертвой, он решил держать
IT. Он не осмеливался отбросить это от себя.

Поскольку старый Питер был слишком напуган, чтобы открыть правду о
трагедии, он сразу же решил навсегда сохранить тайну в своей груди
и поскольку он не был виновен ни в каком преступлении, он не боялся
тайна раскрывается. Поэтому он отправился в наступающие утра,
по его долго, нудно круг обязанностей, и ни один читатель в этот день
пропустил "курьер" или подозревал секрет, что сокрыто в
грудь перевозчика. Через несколько часов после колонки "Курьер" было
бережно отсканированы, на этом январское утро, "лишние" мелькали
из брюк, и затопила города Королева с ужасом и
многие из сердца горе и печаль. Она гласила:

"Страшная трагедия! Загадочное убийство! В день свадьбы превратился в
день скорби и горькое разочарование!

"Сегодня рано утром было обнаружено тело молодого Марка Абрамса
мертвое, оно лежало в луже крови недалеко от центра
площади Цитадель. Как он пришел к смерти, до сих пор остается загадкой, но
несомненно, это было от руки убийцы. Самый ужасный
факт, связанный с этим печальным бедствием, заключается в том, что в день
смерть несчастного человека должна была наступить в день его свадьбы. Он должен был
жениться на второй дочери Бенджамина Мордехая, эсквайра, банкира.
Его тело перенесено в дом его отца, достойного.
раввин синагоги на Мейпл-стрит. Похороны состоятся сегодня.
днем, в час, назначенный для свадебной церемонии. Редко когда
Куин-Сити был так потрясен; и многие с тяжелым сердцем будут
сегодня присоединяться к воплю горя, который исходит от пострадавшей семьи ".
семья.

Так гласил бюллетень, и догадка, ужас и печаль были
на устах многих мужчин, женщин и детей в Куин-Сити.






ГЛАВА XVII.





МЕЛРОУЗ, дом Лиззи Хартвелл, был промышленным поселком в
северной части Южного штата. Более живописное или привлекательное место
редко можно найти. Он венчал вершину одного из хребтов
длинных, пологих холмов, которые тянулись от реки, подобно диадеме
венчающей чело монарха. Заснеженные дома, приютившиеся среди
густой листвы, и тщательно подстриженные ряды живой изгороди, придавали
этому месту английскую атмосферу аристократического уединения. Чистый
серебряная река, которая вращала шпиндели знаменитых
фабрик, окружала эту романтическую деревню, как мать дитя
своей любви. Эти фабрики, успешно функционировавшие на протяжении
почти четверти века, дали работу множеству честных,
трудолюбивых людей, которые в противном случае ходили бы скудно одетыми и
плохо питались, возможно, уже погибли.

Мистер Калеб Шайлер, управляющий и владелец этих
фабрик, был великодушным жителем Новой Англии, который привез в
этот Южный штат отличался его родной бережливостью и предприимчивостью, и он потратил
полезный и сравнительно длительный срок в построении и
повышение Мелроуз. Хватит интеллекта и богатство собрались там
чтобы сделать религиозные и образовательные преимущества желательно, если не
улучшенный. Все дома были ухоженными и привлекательными, и Мелроуз
был очаровательным местом для жизни, хотя и удаленным от железных дорог или
пароходов.

В восточной части деревни, там, где начиналась извилистая дорога,
пологий спуск к реке, стояла простая, но удобная и
просторная школьная комната. Ее возвели много лет назад для "Янки
школьный учитель"; теперь его занимала Лиззи Хартвелл, которая
была любимой ученицей этого же учителя много лет назад, когда она
была совсем маленькой девочкой. Чахотка давно свела ту учительницу
с ума, и время привело к тому, что светловолосая маленькая девочка заняла
ее место.

Над толпой фабричных детей, а также собравшихся из
более состоятельных семей, Лиззи Хартвелл теперь руководила с большим
достоинством и грацией, как школьная учительница. В этой сфере жизни ее
способности ума, души и тела нашли полный простор для совершенного
развитие. Любит детей, любит учиться, всегда рада помочь
тем, кто жаждет знаний, рада просветить невежд, Лиззи
Хартвелл была счастлива и к тому же приносила пользу в работе, которой занималась
. Прошло уже более трех лет с тех пор, как Лиззи ушла от мадам
У Тракстона заканчивался второй год ее преподавания.
Был сентябрь. Леса умирали раньше обычного, в разгар
золотого бабьего лета. Дни стояли сладкие и восхитительные, и Мелроуз
был так же привлекателен в своей осенней красоте, как и в
свежести весны. Приближался конец одного из таких
очаровательные сентябрьские дни, когда Лиззи Хартвелл подошла к двери
своей классной комнаты, чтобы посмотреть на заходящее солнце и проверить, не слишком ли долго она
задерживает детей. Мгновенно ее внимание
арестован урчание три недели кареты, медленно, медленно
на холм перед ней. Мгновение она стояла, наблюдая за его медленным приближением
, очевидно, не обращая внимания на класс, который уже был "в
очереди" на полу, с нетерпением ожидая последнего чтения, которое
освободит их. И все же учительница смотрела на
почтовую карету, которая наконец достигла вершины холма, и
лошади, словно под влиянием нового вдохновения, побежали бодрой
рысью и быстро приближались к зданию школы. Вдруг
лицо молодого школа-хозяйка побледнела, а затем малиновыми, как
она мельком увидела лицо, которое устало откинулся рядом с
тренер-дверь и выглянул наружу-лицо знакомо, и все же не хорошо
вспомнил: красавец, мужественное лицо, омраченное военных
кап-и как озарение пришла мысль, что она видела, что
лица. Взяв себя в руки, Лиззи отвернулась от двери.
спокойно, как всегда, осмотрела класс правописания, похвалила всех
за их совершенство в декламации и с благословением распустил
маленькую группу энтузиастов на весь день.

"Кто это был?" - пробормотала она, медленно надевая щегольскую шляпу и
свою накидку и машинально натягивая лайковые перчатки, готовясь
отправиться домой. "Я уже видел это лицо раньше, я думаю, и
но я не уверен. Это может быть Джордж Маршалл?" - сказала она
медленно. - Если так, то время изменило его, но, думаю, только в лучшую сторону.
Как меня пугает мысль о том, что я когда-нибудь снова увижу Джорджа Маршалла!
Но я глуп, очень глуп, воображая такую абсурдную вещь. О,
нет, он никогда не приедет в Мелроуз. Я бы хотела, чтобы он это сделал", - и она начала
напевая тихую песенку о любви, наполовину бессознательно, наполовину со страхом, пока она
тащилась домой.

Час спустя надушенный billet doux доставил в коттедж вдовы
поздравления от капитана Джорджа Х. Маршалла, США. Он
наконец-то действительно прибыл в Мелроуз.

Получив ограниченный отпуск в армии, он вернулся домой
навестить своих родственников и друга в Мелроузе. Времени было
неизбежно мало. Только одну неделю он мог провести в Мелроузе - одну короткую.
семь дней - дней, увенчанных золотым ореолом в последующие годы. Для
молодая школьная учительница: это были дни, наполненные надеждой и
счастьем, яркие, как лучезарное солнце, которое возвестило им о начале пути, один за другим
. Дни, что она расстается с сожалением, как и их солнца
пошли вниз. Шесть из этих золотых дней прошло-прошло в приятной
Конверс, в пении, в чтении, в надежде, а седьмой был
приближается.

- Мистер Маршалл, - сказала Лиззи вечером шестого дня, - неужели
вы уедете из Мелроуза, не зайдя в мою школу и не сказав мне, что вы
думаете о моем призвании?

- Конечно, нет, если вы доставите мне удовольствие, а завтра
это единственное время, которое у меня осталось, - ответил он.

"Что ж, тогда приходи завтра, если хочешь, и увидишь меня на троне в моем королевстве.
" Моя школа открывается в восемь часов, потому что в этой стране мы
преподаем долго и честно. Наши люди ничего не знают о пятичасовой системе обучения
, - весело ответила она.

- Тогда, мисс Хартвелл, если вы доставите мне удовольствие, я зайду к вам.
рано утром, и мы прогуляемся по берегу реки. Я должен
расскажу вам еще о своем приезде в Мелроуз, и тогда я увижу тебя в
ваш сфере труда. Дадите ли вы мне эту последнюю просьбу?" молодые
мужчина нервно потребовал.

"Я сделаю это с удовольствием", - ответила она. "Я буду готов к семи"
и я покажу тебе место, где, по преданию, индианка
девушка прыгнула с утеса в лодку своего возлюбленного, ожидавшего внизу,
чтобы ускользнуть от преследования своего разъяренного отца и погибла на скалах
.

"Это было печально! "Жертва любви" действительно, ужасной ценой!
задумчиво ответил молодой человек. "Я верю, что когда-нибудь добьюсь большего успеха
, чем был индийский влюбленный".

Лиззи задрожала и, переведя взгляд на вазу с полевыми цветами,
украшавшую простой стол, смущенно ответила: "Бедняжка Винона!
у нее была печальная судьба".

"Завтра, в десять часов, дилижанс отходит. Я смогу увидеться с тобой
какое-то время утром, можно? Итак, я пожелаю тебе спокойной ночи", и Джордж
Маршалл встал и протянул руку.

- Спокойной ночи! - пробормотала Лиззи с замиранием сердца.
в глазах помутнело, и почти показались слезы.

Прошла ночь, и наступило утро - яркое, ясное, свежее утро; и
молодая девушка проснулась с рассветом.

"Ах, я!" - вздохнула она, укладывая блестящие локоны перед своим
простым зеркалом. "Это последний день. Я почти жалею, что он вообще пришел
в Мелроуз. Раньше меня так интересовала моя школа; боюсь, теперь
Я всегда буду думать об армии. Да, я надену эту синюю
лента - он любит синюю, ему понравилась голубая "незабудка", которую я надевала у
Мадам Тракстон в первый вечер, когда я его встретила. И эти фиалки
Я приколю к груди, они тоже голубые. Боюсь, я глупая девочка;
и все же в моем сердце странная боль. Неужели это ... Увы! Я
не могу произнести это вслух. Семь часов! Он идет! да, он здесь! Я слышу
его шаги на крыльце."

Джордж Маршалл выглядел бледным и встревоженным, когда прощался с миссис
Хартвелл и вышла из своего аккуратного белого коттеджа этим прохладным сентябрьским утром
в сопровождении молодой школьной учительницы. Его
задумчивое лицо хранило отпечаток бессонной ночи, и он был
молчалив и рассеян. На его стороне Лиззи болтала прочь, как будто
подкупили, чтобы рассеять мрак и тишина, которые угрожали окружить
их-болтали, как будто никакие другие чувства, чем веселье наполняли ее собственного
сердце страхом,-болтал до тех пор, пока кривая в Белом песчаная дорога привела
их в вид на реку, и под кластер широко-раскидистая
вода-дубы, в тени сломанной массы камня.

- Мисс Хартвелл, - резко сказал Джордж, - сядьте здесь, рядом со мной, на
эти покрытые мхом камни, прежде чем мы пойдем дальше, и позвольте мне сказать
вам то, что я достаточно долго держал невысказанным. Ты согласна?

Лиззи ничего не ответила, но робко последовала за ним и села
рядом с ним на камни, покрытые лишайником. Когда Джордж Маршалл поднял взгляд
, из ее настоящих голубых глаз скатилась слеза, и, тронутый этим свидетельством
эмоций, он сказал с глубоким пафосом:

"Мисс Хартвелл, я люблю вас, и вы это знаете. Если бы это не было грехом
против великого Бога, я бы сказал, что обожаю вас. Могу ли я надеяться, что
эти хрустальные слезы предают проявления родственной любви ко мне?
Ничего, кроме любви, чистой и чистой, любви к себе, когда-нибудь
привезли меня в Мелроуз. Могу ли я уйти с уверенностью, что моя любовь
возвращена, и с надеждой в сердце прийти когда-нибудь снова
и объявить тебя своей женой? Могу ли я?"

Слезы все еще текли из чистого фонтана невинных Лиззи,
нежное сердце, и голову склонил так же мягко, как Лилия Гейл
но ответила она твердо, кротко, по-настоящему, "да, я тоже тебя люблю, и я
обещанием, с благословением Божиим, в один прекрасный день стать твоей женой".

- Тогда вытри эти слезы и дай мне увидеть в глубине твоих
невинных глаз, что твое обещание серьезно и неизменно.

"Поскольку моя душа бессмертна, я серьезен; и поскольку Небеса истинны, я
буду верен твоей любви. Никогда не сомневайся во мне. Вот, возьмите эти
невинные цветы, скромные дети дикого леса - эти фиалки, как
залог моей непритворной любви". и, расстегнув золотую брошь,
она позволила нежным цветам упасть в раскрытую ладонь своего возлюбленного.

Собрав подношения любви, Джордж Маршалл пожал протянувшую их изящную руку
и запечатлел на ней пылкий поцелуй,
сказал: "Да благословит тебя Бог, моя дорогая, и прими это как печать моего
благословения".

Когда автобус, курсирующий три раза в неделю, выехал из Мелроуза в тот очаровательный
осенний день и проехал мимо школы девы, вздох, который она
бросила ему вслед, был не без надежды, и тот, который издал влюбленный
в ответ послышалось обещание прийти снова когда-нибудь, не за горами, и
навсегда забрать ее из той классной комнаты.






ГЛАВА XVIII.





Ужасная трагедия, наполнившая столько сердец
ужас, безвременная и загадочная смерть Марка Абрамса, вызвала
давным-давно были связаны с событиями прошлого. На еврейском кладбище
, в пригороде Царицы-Сити, покоились его бренные останки
. Несколько месяцев назад пробилась трава, и цветы любви
распустились над его лишенной пульса грудью. На седьмой день
каждой недели, начиная с того ужасного января, несчастные отец и
мать благоговейно обращали свои лица к городу своих
отцов и возносили свои горячие молитвы. И все же время не уменьшило
горе, которое принесло время в израненное, кровоточащее сердце матери.
Устало и часто с отчаянием она тосковала по тому неизведанному,
неизвестна жизнь за гранью, где она смутно надеялась на воссоединение с ней
потерянный сын.

Сара Мардохей, молодые, легкомысленные, неустойчивые, в смерти ее
любовник был разочарован, но сердце не разбито. Оправившись от
потрясения, вызванного ее горем, с жизнерадостностью и эластичностью юности, ее
репринты едва ли вышли за рамки периода, который принес расцвет
месту упокоения мертвых. Пусть никто не порицания этот молодой
сердце, которое, в силу своего характера, не мог сидеть окутано
уныние и скорбь, ни дрожь при мысли, что когда летом
пришла, тепла и яркости, она была как свет из сердца, как
птицы, которые колядовал в саду вокруг нее просторный дом.

Не такая скорбь ее огорчил мать. Изо дня в день,
с тех пор как рухнула ее заветная надежда, сожаление и разочарование
терзали ее грудь с всепоглощающей силой. Она презирала судьбу,
которая сорвала ее планы и замыслы и оставила объект своей
ненависти все еще не подавленным. Лия, с ее красотой и неподдельной грацией,
снова должна была одержать победу. И снова она могла оказаться не такой уж успешной.
Ребекка была холодной, жестокой и лживой - Лия внушала страх. И снова она могла оказаться не такой успешной.,
подавленная и несчастная. Увы! бедная Лия Мордехай. EMILE LE
ДНЕВНИК ГРАНДЕ.

"15 августа.-Хотя меня зовут Эмиль, я уверен, что добьюсь успеха.
в моем стремлении жениться на еврейке. Она прекрасна! Она принимает
мое внимание сейчас добрее, чем когда-либо прежде, и она
признается, что искренне любит меня. Это "полдела".
Временами она кажется очень несчастной, но только однажды она намекнула мне.
что ее жизнь была чем-то иным, кроме яркого летнего дня. Однажды я
думал, что она любила Марк Абрамс, и я ненавидел его за это; но это
бесполезно теперь. 'Мертвецы не рассказывают сказки'.

"20 августа. - Ух ты! как мама была в восторге сегодня, когда я намекнул, что
возможно, женюсь на Лии Мордехай! Она с негодованием спросила, что я
"собирался делать с Белл Аптон, девушкой выдающейся респектабельности
и равной семье Ле Гранде?" Я мягко намекнул, что
не мог полюбить такую ничтожную женщину, какой была Белл Аптон; и если
она была влюблена в меня, то без причины."Я заплатил ей
немного внимания, но только для того, чтобы доставить удовольствие маме и Хелен. Она слишком
женоподобна, если уж так аристократична - и вполовину не так красива, как
"ma belle Juive". О! эти мечтательные глаза! Они преследуют меня день и
спокойной ночи. Мне кажется, я болен любовью!

"30 августа. - Это был незабываемый месяц для меня. Прошлой ночью, при свете звезд
, когда я шел домой с Лией из Бэттери, она пообещала
выйти за меня замуж; да, на самом деле выйти за меня замуж! Сказала, что несчастлива дома
- Интересно, почему - и вышла бы за меня замуж в целях самозащиты, если бы не
другая причина. В ее темных глазах стояли слезы, когда она сказала суровым, хриплым голосом:
"Если ты любишь меня, Эмиль, по-настоящему любишь и будешь
верный мне, я оставлю всех остальных и выйду за тебя замуж". Тогда она
заставила меня поклясться в этом - поклясться там, перед лицом голубых небес и
мерцающих звезд. Я дрожу, когда вспоминаю своих родителей
неудовольствие, но потом я люблю девушку, и должен выполнить свою клятву, даже
до смерти. Через месяц мне будет двадцать пять лет, и до
другое рождение-день катается, после этого, я должна быть замужем
человек-женился на девушке, которую я люблю, Лия Мардохей, еврейка. Интересно
то, что мир будет говорить. Но мне все равно, любовь не знает преград.
Когда мои планы немного более определенными, я должен упомянуть вопроса
серьезно к моему отцу. Мама и слышать об этом не будет, я знаю. И
тогда; если он захочет, все хорошо; если он не захочет, все хорошо
и все же. Я женюсь на ней".






ГЛАВА XIX.





ЛИЯ МОРДЕХАЙ сидела одна на южном балконе дома своего отца
однажды ночью в том самом памятном августе, события которого
были так полно описаны в дневнике Эмиля, - сидела одна, наслаждаясь теплым
серебряный лунный свет, заливавший весь мир вокруг нее, - сидела одна,
думая, мечтая, опасаясь, смутно надеясь. Внезапно звук
голоса матери донесся до нее из соседней комнаты и привлек
ее внимание. Она невольно прислушалась. "Да, дорогой муж, Лия
очень хочет уехать - даже несчастна из-за страха быть отвергнутой".

"Ты удивляешь меня, Ребекка", - ответил любящий муж и отец. "Я
никогда не мечтал, что Лия захочет посетить Европу. Она никогда
не упоминала об этом при мне".

"Нет, и никогда не скажет. Она боится вашего неудовольствия, боится
выдать желание расстаться с вами, даже на короткий период
времени; но все равно она жаждет уйти. С тех пор, как Берта Леви отправилась в
В Берлин она тоже лелеяла тайное желание поехать. Вы хорошо знаете
что музыка - страсть ее души, и Лия стремится к культуре,
которую она не может получить в этой стране ".

"Дорогое дитя! - воскликнул отец. - она будет довольна своим
желает и учится на родине столько, сколько захочет. Она была
всегда была хорошей, послушной, любящей дочерью и заслуживает быть
вознагражденной ". Затем, после минутной паузы, добавил с
плохо скрываемым волнением: "Да, моя дочь всегда послушна и
добра, но немного чересчур рассудительна для столь юной особы; но ее мать была
всегда заботливая, милая женщина, и я полагаю, что это наследство ребенка.
Мистер Мордехай вздохнул. И Ребекка, уловив направление
его мысли, быстро вернулась к теме, сказав:

"Ну, муж мой, какие меры ты можешь принять в связи с отъездом Лии?
Конечно, ты не можешь сопровождать ее.

"Это легко сделать", - ответил он. "Каждую неделю появляются люди,
направляющиеся прямо в Европу из этого самого города; и, кстати, мой
друг Соломон Штеттхаймер рассчитывает вскоре отправиться в Виртемберг, чтобы посмотреть
после наследства умершего родственника, и я мог бы смело доверить
Лию на его попечение. Я немедленно напишу своему кузену, барону, и
передам ее под его опеку.

- Это мудрый план, муж мой, и он доставит Лии огромную радость. Принять
он известен ее как будто это было только приятным сюрпризом, что вы были
предлагая ее, не упоминая тот факт, что я ознакомил тебя с ее пожеланиями.
"

"Я так и сделаю, доброе сердечко, хорошая маленькая женщина, какая ты есть",
нежно ответил мистер Мордехай, поглаживая Ребекку по
руке.

Лия больше ничего не слышала. Потрясенная и напуганная этим вероломным
заговором, она тихо прокралась с балкона, прошла через боковой
сад, вошла в дом через заднюю дверь и поспешила в свою
собственную комнату наверху.

"Милосердные Небеса! какая ложь - лишить меня отцовской любви и
отправить меня из дома, к неизвестным друзьям, так далеко! Я не могу,
нельзя идти; я не могу оставить отца, даже если это убьет меня
остаются", - выдохнула девушка, со слезами на глазах и горечью в сердце, как
она опустилась беспомощно и безнадежно на снежную постель, что стояла, а
призрак монстра, в камере, залитой лунным светом. Часами она лежала в тишине
и в печали, и когда, наконец, пришел сон, произнесенные слова
ее дремоты лишь обнажили тяжесть ее тяжелого сердца в
часто повторяемые слова: "Я не могу, не могу, не пойду".






ГЛАВА XX.





Прошла НЕДЕЛЯ. Ни слова о планируемом путешествии не было получено.
говорят ее отцу, и девушка уже начала надеяться, что
это мог быть только бремя праздный разговор, а не
проект действительно определены по любой из родителей. Но однажды рано
утром, когда мистер Мордехай уловил звуки музыки, доносящиеся из
гостиной - такую нежную музыку, - он отложил газету, которую читал.
читал и тихонько проскользнул в комнату, откуда доносились звуки.
Это внезапное и необычное проявление музыкального мастерства этим утром
взрыв мелодии изумил отца, и он направился в гостиную
скорее от неожиданности, чем из удовольствия послушать
более близкое наслаждение искусным выступлением его дочери. Не подозревая
о приближающихся шагах, Лия сидела, бледная и статная, за
элегантным инструментом и время от времени извлекала звуки
чарующей мелодии. Сосредоточенное выражение ее бесстрастного лица
ясно говорило о том, что музыка была единственным каналом, по которому
сдерживаемые чувства ее сердца находили выход. Как часто это
божественное искусство unsyllabled выражение несчастными, или
вне себя от радости сердце.

"Дочь моя", - наконец, сказал г-н Мордехай нежно, после стояния
за несколько минут наблюдают за Лией.

"Это ты, отец?" - ответила она, внезапно оборачиваясь: "я сделал
не слышала, как ты пришел".

"Нет, любовь моя, я пришел тихо, чтобы не потревожить тебя; пришел, чтобы
поблагодарить тебя за сладкую музыку, которая звучит в это раннее утро - такую
божественную, я бы сказал. Сыграй мне что-нибудь еще, такое же сладкое и нежное, как
соната, которую ты только что закончил, а потом иди сюда и сядь рядом
я хочу тебе кое-что сказать.

"От всего сердца, отец", - ответила Лия, вставая и поворачиваясь.
сквозь гром музыки. "Это будет песня, отец?"

"Конечно, мой дорогой".

И, достав изрядно потрепанные страницы бетховенской "Аделаиды",
молодая девушка села на место и запела.

Нежные слова ее отца, а также зловещие: "Я должен
кое-что сказать тебе", поразили Лию и вызвали аккорды любви.
и страх дико трепетать в ее груди. И все же она скрыла свои
более глубокие чувства и спела - красиво, смело, сладко - нежную,
восхитительную песенку о любви, которая, как она знала, была любимой у ее отца.
Мелодия стихла, аккорды смягчились и приглушили свою сладость, и
Лия повернулась к отцу, ожидая слов похвалы
этим он всегда награждал ее выступления. Но он молчал.
Сидевший рядом на диване мистер Мордехай представлял собой поразительную картину.
внешность, которую Лия сразу заметила. Он был одет в свой
малиновый утренний халат, украшенный золотой каймой, и носил
подходящую алую шапочку, небрежно надетую на голову; золотой
кисточка свисала с шапочки рядом с задумчивым лицом и
наполовину снежной бородой, которая шелковой бахромой ниспадала на грудь.
Голова его была полуотвернута, и острые черные глаза, казалось, неподвижно смотрели
на какую-то центральную фигуру на роскошном гобелене. Он был
настолько поглощенный, что не обратил внимания на прекращение музыки, и не был оторван от своей рассеянности.
он очнулся, пока Лия не села рядом с ним.
и сказала:

"Теперь, отец, я готова слушать тебя".

"Прости меня, дочь, если я кажусь невнимательной к твоей очаровательной песне";
но мысли о твоем благополучии наполняли мои грезы.

"Какие мысли, отец?" Испуганно спросила Лия.

"Что ж, послушай меня. Я запланировал для тебя, дочь моя, самое
восхитительное и прибыльное путешествие. Будучи уверен, что ты обладаешь музыкальным
талантом высочайшего порядка, я желаю, чтобы этот талант проявился в высшей степени
культивируемый. Культура, в которой вы нуждаетесь, не может быть получена в этой стране;
поэтому я написал своему кузену, барону фон Розенбергу, с просьбой пригласить вас
на время стать членом его выдающейся семьи. Под его
уход и направление исследований может осуществляться в максимально
преимущество. Что вы думаете о договоренности?"

Когда мистер Мордехай рассказывал о том, что, по его мнению, должно было стать приятным
сюрпризом для его дочери, он заметил серьезное, даже страдальческое
выражение ее лица и удивился этому.

Лия молчала. Затем, с выражением удивления и разочарования на лице,
ее отец повторил вопрос. "Что ты думаешь о моем плане? Тебе
Он не может не понравиться, дочь моя!"

"Саксония находится очень далеко от вас, дорогой отец - я полагаю, барон
живет в Саксонии. Я не думаю, что могла бы быть счастлива так далеко от
тебя, единственного живого человека, который по-настоящему любит меня в этом холодном
мире. Последние слова были произнесены с горечью.

- Твои слова поражают меня, дитя мое; они отдают неблагодарностью, и
странные слова для твоих уст. Что ты хочешь этим сказать?

Лия задрожала оттого, что так много слетело с ее доселе безмолвных губ,
выдавая хотя бы слегка истинные чувства своего сердца; и подавляя
слова, которые последовали бы, если бы ее отец не высказал свой
упрек, она быстро ответила:

"Прости меня, дорогой отец, если я кажусь неблагодарной, я не
ценю любовь, я люблю; но я не хочу идти так далеко
от вас. И ты не отошлешь меня, не так ли?

"Никогда не беспокойся обо мне, дочь моя; поезжай и поживи год, если не больше.
это короткий промежуток времени, когда он проходит. Стремись к
улучшению, которое ты получишь. Иди и стань выдающимся, дитя мое;"
и глаза амбициозного родителя загорелись новым светом при этой мысли
.

Лия ничего не ответила, и отец, отпустив изящную руку, которую он
так нежно держал, снова и снова повторял: "Не обращай на меня внимания, дитя,
не обращай на меня внимания; год - это небольшой срок. Иди и стань выдающимся".

В тот день банкир отправился в свою контору, воодушевленный этим
проектом для удовольствия и совершенствования своей дочери, почти не мечтая о том,
где и с какой целью был задуман этот план; и Лия провела
это одинокие часы в печали и слезах.






ГЛАВА XXI.





LE GRANDE'S DIARY.

"3 октября.

"Я был в таком лабиринте неизвестности и замешательства в течение целого месяца.
месяц, дорогой Дневник, что я пренебрег тобой; сегодня вечером я буду
вспоминать, если смогу, некоторые из моих потерянных дней. Нет, я не могу. Это не имеет значения.
это были просто трудные дни. Я до смерти озадачен.
узнать результат письма барона. Он, конечно, написал и
настоял, чтобы мистер Мордехай немедленно прислал к нему Лию. И
подготовка к ее отъезду продвигается быстрыми темпами. Каждый день
Я говорю: "Дорогая, останься со мной", а ее отец отвечает: "Доченька, ты
должна уйти". "В конце концов, мы увидим, каким будет конец".

"15 октября.-К ночи, дорогой дневник, я самый триумфальный
запись из моей жизни. Скажите это не так, дышать не так, для души!
Лия, дорогая, обещал на мне жениться, а не ездить по Европе, как
ее отец определено. Она сказала мне прошлой ночью, когда я познакомился с ней в
в парке, что ее ум был составлен. Она не поедет. Она не
желаем идти, и жениться на мне был ее единственной альтернативой. Она любит меня,
правда, и мы должны быть счастливы, я уверен. Мои родители горько
против, и у нее будет, чтобы такой союз, но мы будем женат,
несмотря на все это. Я доверяю только Хелен; у нее нет ничего подобного.
гордость возмущается тем, что Лия еврейка. Завтра я уезжаю в
Гавана, куда я отправляюсь с документами из нашего банковского дома в филиал
дом в этом городе. Если я добьюсь успеха в ведении своего бизнеса
а я уверен, что так и будет, тогда все будет хорошо. Я
остается только два дня, так как день для посадки Лии не
отпуск Мои мама и папа ничего не знают о бизнесе
которая уводит меня прочь, пока я не обманул их. Но, журнал, хорошее
ночь.

"28 октября.-Снова домой из Гаваны, с бьющимся сердцем и
радужные надежды. Я восхищаюсь тем, что прекрасный город на Антильских островах почти как
сколько я делаю мой любимый, родной город королевы. Я буду наслаждаться моим новым
дома, я знаю. Как я мог поступить как-то иначе, чем это нравится? Удовлетворительное
зарплата в нашей отрасли дом, и прелестная молодая жена, язычник может
хорошо быть счастливым. Теперь старый Мордехай может оставить себе свое золото, если хочет, и
мой отец может сделать то же самое. Оппозиция заставила меня больше полагаться
безоговорочно на себя, слава судьбе. Я буду в состоянии грести
мое собственное каноэ."Лия чем-то похожа на этих испанских красавиц,
только выражение ее лица немного печальнее. Я верю, что она будет счастлива в
своем новом доме, среди цветов Кубы и под лазурным небом. Дай бог
ей безоблачной жизни. Я вне себя от радости; и из-за страха
совершая слишком много, чтобы ваш учета, журнала, я перестану писать.
Adieu."






ГЛАВА XXII.





"ТЕТЯ БАРБАРА, - сказала Лия за день до предполагаемого отплытия
судна, которое должно было увезти ее, - не могли бы вы сказать Минго, чтобы он уходил
ключ от сторожки сегодня вечером висит прямо за внутренней дверью. Я
возможно, он приходит или уходит поздно, и его не нужно беспокоить,
если он согласится это сделать ". Эти слова были адресованы мужчине средних лет.
цветная женщина в высоком тюрбане деловито расхаживала по комнате
Квартира Лии, сворачивающая одежду и упаковывающая чемоданы, и вздыхающая,
время от времени, как будто испытывая сердечную скорбь от перспективы
приближающегося расставания.

- Да, дорогой чили, я скажу ему, если ты хочешь. Дере не много
раз для ваших близких ноги, чтобы входить и выходить из Де Лодж"; и
сопровождающие эти простые патетические слова вспыхнули честно
слезы, упавшие на аккуратный белый фартук, который добрая душа поднесла к ее глазам
.

"Тетя Барбара, ты будешь скучать по мне, когда меня не станет?" - спросила Лия, глубоко
тронутая проявлением печали пожилой цветной женщины.

"Лоу, Чили, одному богу известно, как старая тетя Барбара будет по тебе скучать. Но
Я буду молиться де Боже, чтобы держать вас в безопасности от вреда, когда вы не так
далеко, и вернуть вас к нам снова, в один прекрасный день."

"Предположим, я никогда не вернусь, тетя Барбара; ты когда-нибудь забудешь меня?"

Пожилая женщина ничего не ответила, но ее грузное тело затряслось
конвульсивно, от чрезмерного волнения. Затем Лия подошла к этому
верный друг и, обняв ее за шею, нежно сказала:
"Не плачь так, тетя Барбара, но ободри меня надеждой, что когда-нибудь
я вернусь к тебе". Звук приближающихся шагов в коридоре
высушил слезы тети Барбары, и когда она открыла дверь в
ответ на тихий стук, ее лицо было безмятежным, как летнее озеро.

- Это ты, отец? Входи, - сказала Лия, поднимая голову, чтобы встретиться с ней взглядом.
отец посмотрел ей в глаза.

- Да, дочь моя. Ты готова? Чемоданы упакованы? Могу я сделать для вас что-нибудь еще?
- ответил мистер Мордехай почти на одном дыхании.

- Почти готово, отец. Тетя Барбара почти закончила последнюю,
и я готова покинуть тебя.

Эти слова, произнесенные с таким чувством, с такой печалью, поразили
глубоко в сердце отца и наполнили его невыразимым
сожалением.

- Готова покинуть меня, дочь, - повторил он слегка раздраженно. - Я
боюсь, что ты не понимаешь или, скорее, неправильно истолковываешь мои
мотивы, побудившие меня отправить тебя в такое грандиозное путешествие. Сколько девушек там
кто бы тщетно, изо дня в день, на такие преимущества, как и я
предлагаем вам!"

С этими словами Лия ничего не ответила. И г-н Мордехай, спортивная ходьба
беспокойно расхаживая взад и вперед по спальне дочери, он втайне сожалел, что когда-либо задумывался об этом проекте, хотя бы на мгновение.
.........
.......... Затем он сказал наполовину извиняющимся тоном: "Ты останешься здесь".
"Ты останешься только на год, дочь моя; это не такой уж большой срок".

"Может быть, я никогда не вернусь, отец. Но ты всегда будешь любить меня,
не так ли?

- Тише! тише! дитя. Мне не нравятся твои слова. Они огорчают меня! А
Год - короткий срок, ты знаешь; так что не будь глупой. Давай, заплети
волосы, приведи в порядок платье и сразу спускайся в
гостиную. Сегодня вечером мне нужна какая-нибудь музыка.

"С удовольствием, дорогой отец", - ответила Лия, как весело, как
отек эмоций в ее сердце позволит. Затем, вполголоса обращаясь к
самой себе, она добавила: "Возможно, это последний раз, когда у меня будет
привилегия играть для него в моей жизни. Если бы я уехал в Европу,
эта несчастная женщина разработала бы какой-нибудь план, чтобы удержать меня там, и поэтому
Я останусь с... - Последнее слово, которое она произнесла, было произнесено шепотом,
и едва сорвалось с ее губ. Поспешно подчинившись приказу отца,
приведя себя в надлежащий вид, Лия спустилась в
гостиную, где ее ожидал мистер Мордехай. - Отец, - сказала Лия
внезапно, как она была повернувшись к ней музыку", - в день, глядя на
пакет бумаги, я наткнулся на карты Кузина Ханна
Стайвесант; я не думал о ней на долго. Кто это был
она вышла замуж?"

"О! Христианская собака! Ренегат. Кажется, кого-то по имени Блисс.

- Они процветали, отец?

- Осмелюсь сказать, что нет, но я точно не знаю. Я знаю
ничего о ней, так как она до сих пор отрекся от своего народа, как выйти замуж за
Христианин. И не желал знать что-нибудь о ней".

При этих словах мистера Мордехая - знаменательных словах - Лия остановилась
она сама играла на инструменте и, погруженная в себя, с мыслями, далекими
от музыки, механически исполняла пьесу за пьесой,
как просил ее отец. Колокольчик к чаю, наконец, созвал всю семью
на вечернюю трапезу, и, обхватив дочь
рукой, мистер Мордехай направился к ожидавшему его столу. Это был
последний ужин семьи банкира, не разбитый. Но кто бы мог
сказать это в тот памятный вечер давным-давно?






ГЛАВА XXIII.





НОЧЬ сгустилась вокруг Королевы-Сити темным и мрачным покровом,
после прохладного октябрьского дня, предшествовавшего тому, который был назначен для Лии
Отъезд Мардохей для Европы-ночной чей зловещий мрак, казалось,
для проникновения в сокровенные квартиры дома банкира. Было уже поздно
прежде чем г-н Мордехай мог бы избавить его дочь от его присутствия, и
дать поцелуй на ночь, его обычного благословения, прежде чем они
отдельно для сна. Даже коварная Ребекка пожелала спокойной ночи теперь
нежным тоном и одарила Лию милостивой улыбкой, когда она в последний раз поднималась по
лестнице. "Это последний раз, - подумала она, - за много лет.
долгий день, может быть, вечность, и я смогу искренне улыбаться. Когда она уйдет,,
Я позабочусь о том, чтобы она никогда больше не пришла. Ага! Теперь я счастлив и
могу улыбаться радостно и искренне ".

Снова оказавшись в своей тихой комнате, Лия заперла дверь и постояла немного.
Мгновение с испуганным лицом украдкой оглядывала комнату. Все
было тихо. Биение ее собственного дикого сердца было единственным звуком, который она слышала
. Затем опускаясь обессиленная, она присела на минутку,
при вызове последнюю искру мужества в ее робкие, пугливые души
и сказал: "Да, это ужасно, но меня везут к нему.
Если я послушаюсь своего отца и поеду в Европу, я знаю, что вернусь только через
много лет, если вообще вернусь. Если мне суждено разлучиться с моим отцом, это
не будет связано с интригами этой женщины. Она разработала этот план, чтобы
выслать меня из моего дома, и она будет разочарована. Я уверена
что Эмиль любит меня, и все же я никогда бы не вышла за него замуж, если бы меня не вынудили это сделать
просто потому, что он не еврей. Но как бы то ни было, я
делаю этот шаг сознательно, твердо решив смириться с
последствиями, будь они хорошими или злыми. Да, я полон решимости сделать это
первый шаг в неповиновении воле моего отца. Я ничего не могу с этим поделать.
Принятие этого решения причинило мне ужасные страдания, но
обстоятельства вынуждают меня к этому. Теперь это бесповоротно. Боже, прости
меня, если я причинил горе моему отцу! Он знает, как я люблю его и служу ему,
и Небеса знают, как жестоко со мной обошлись. Но время идет.
проходит. Я должен написать последнее, нежное письмо моей дорогой Лиззи; рассказать
ей об этом последнем, отчаянном шаге в моей жизни и умолять, чтобы ее любовь,
так долго испытываемый, может, все еще последуешь за мной по неизведанной жизни, которая
лежит передо мной, будь то жизнь в солнечном свете или в тени.

- О! мысль ужасна. Дай-ка подумать. Сейчас одиннадцать.
Эмиль придет в двенадцать. Я должна спешить". и поднявшись со своего
положения лежа, Лия спрятала часы за пазуху и
усевшись за секретер, написала последнее, исполненное любви письмо к
подруга ее школьных дней. Это она опустила в карман,
чтобы отправить в домик. Затем написала дрожащей
рукой и с замирающим сердцем прощальное послание своему любимому отцу;
и все было готово. В небольшой чемодан она тщательно упаковала
немногочисленные вещи, необходимые для ее тайного путешествия.
Туго набитые сундуки были надежно заперты, а ключи висели без дела
на кольцо в ее рабочей корзинке. - Эти сундуки, - пробормотала она себе под нос
оглядывая комнату, готовясь покинуть ее,
- достанутся моей сестре, или отправятся в Европу, или, может быть, будут
уничтожены. Я никогда не воспользуюсь их содержимым. Дорогая тетя Барбара
тщательная упаковка была бесполезна, если бы она только знала об этом. Добрая
Тетя Барбара! Теперь осталось сделать еще одну вещь. Я, должно быть, мой
миниатюрный матери прежде, чем я оставил дом Отца Моего, возможно, навсегда.
Тетя Барбара добилась ключ от кабинета на меня, и его ложь
спрятан в одном из ящиков стола. Да, Ребекка скрывала это от меня в течение
почти пяти лет. Как я сжигаю все же с гневом, подумать о жестоком
врут, что отнял у меня единственный подарок, который я когда-либо ценил в моей жизни! Эта
вероломная грудь никогда больше не почувствует прикосновения этого драгоценного,
украшенного драгоценностями лица. Нет, во имя небес, я не уйду без
этого!

"Тише! часы цитадели бьют без четверти двенадцать! Милая старушка
комната! Кресло, кровать, книги, картины - все, прощайте!

В доме внизу было тихо. Свет был выключен уже на
час. Крадущимися шагами по верхнему коридору и бесшумными шагами
на лестнице показалась фигура Лии в плаще с капюшоном.
к спальне ее отца и его жены приблизилась фигура Лии. Звук
тяжелого дыхания свидетельствовал о тяжелом сне, когда она тихо повернула
дверную ручку и вошла в комнату. Успокоенная этим звуком, она
скользнула к шкафу и, бесшумно повернув ключ, осторожно повернула
его в замке. Белый, тонкий палец мягко похитил около
первые гладко отполированный ящик, чтобы найти его пустым. Затем один и
другой подверглись, быстро сменяя друг друга, такому же бесшумному
осмотру, пока не добрались до четвертого и последнего ящика; и это
одна из них отдала желанное сокровище. Поспешно спрятав его себе на грудь.
она закрыла ящик и выскользнула так же тихо, как
проскользнула в комнату. На пороге она бросила назад один нежный,
долгий взгляд на смутно очерченную фигуру своего отца, лежащего
перед ней в бессознательном сне. "Да защитят его Небеса", - тихо прошептала она
и прошла дальше- дальше и вышла за плотно закрытую на засов
входную дверь - навсегда! В звездном свете, холодном и слабом, она обнаружила себя
с дрожащими конечностями и трепещущим сердцем, и на мгновение
присела на холодную каменную ступеньку, чтобы собрать свои слабеющие силы и
отвагу, прежде чем отправиться в сторожку. При звуке приближающихся колес
она встала и быстрым шагом направилась к сторожке, добравшись до
нее как раз в тот момент, когда перед ней остановилась карета.

- Это ты, Эмиль? - Спросила я. - тихо сказала Лия, когда дверь домика открылась и появилась
мужественная фигура.

- Да, дорогой. Благодари судьбу, храбрость тебя не подвела. Меня
лихорадило от беспокойства и нетерпения в течение нескольких часов. Ты
готова, дорогая?

При этих словах Лия задрожала и пролепетала: "Да".

"Ну, я подумал, что будет лучше взять с собой священника, и поэтому мой
в экипаже наш друг епископ Леверет. Предположим, что мы проведем церемонию
здесь; тогда не будет никакого возможного
разочарования или опасности. Ты боишься?"

"Чего мне теперь бояться, когда я зашел так далеко? Теперь я подчиняюсь
твоим желаниям во всем, отныне и навсегда. Я готов".

Через минуту был вызван епископ. При свете тускло горевшего
фонаря он достал молитвенник и прочитал впечатляющую информацию о
церемонии бракосочетания в его церкви. Ответы были торжественно произнесены
, произнесено благословение, и в тот полуночный час в
тишина дворницкой, Эмиль Ле Гранде и молодой
Еврейки были объявлены "мужем и женой". Быстро добравшись до судна
которое было готово отправиться в тропический порт с первыми лучами утреннего солнца
, Эмиль вскоре благополучно устроил свою невесту
в комфортабельной каюте, с чувством радости, лишь слегка приправленной
смутным предчувствием, он попрощался с добрым епископом, который
сопровождал их туда.

Когда утреннее солнце, яркое и румяное, поднялось со своего восточного ложа,
корабельная пушка, подавая сигнал к отплытию, прозвучала за
бар с пеной, и молодожены влюбленные плывут по течению, так и по
океан жизни и на голубые просторы, которые окружали их на произвол судьбы
страдать в мрачной кораблекрушения, или смело становиться на якорь в какой-нибудь удаленный
гавань любви и безопасности.






ГЛАВА XXIV.





ВСТРЕВОЖЕННЫЙ и нервничающий из-за ожидаемых печалей наступающего дня, мистер
Мардохей рано поднялся со своего ложа беспокойного сна. Беспокойно
он ходил по библиотеке взад и вперед, ожидая
появления своей дочери Лии. Наконец он сказал жене, когда
она позвала его на утреннюю трапезу: "Уже очень поздно. Интересно , почему
Лия не сойдет. Я просто пройду в свою комнату, и посмотреть, если она
готов; усталость и тревога могут быть причиной ее спать позже
чем обычно в это утро. Я присоединюсь к вам в столовую в
момент".

Через мгновение истекло, Мистер Мордехай стоял, слегка постукивая по его
дверь камеры дочери. Ответа не было. Он осторожно приоткрыл ее.
Комната была пуста. Ни звука, ни голоса не приветствовали его появление.
Строгая и хорошо расставленная элегантная мебель безмолвно стояла на фоне
холодных, унылых стен. Зловещая опрятность заброшенного
спальня свидетельствовала о страшной истории. Отец на мгновение замер
в изумлении, молча осматривая квартиру, его сердце наполовину сжалось
дрожа от смутного страха; затем он сказал хриплым, испуганным голосом
тон: "Лия, дочь моя, где ты?" Ответа не последовало, но
слабое эхо его прошептанных слов: "Где ты?"

Тихо войдя в комнату, он снова остановился, а затем
медленным, неуверенным шагом подошел к окну, которое выходило
в сад перед домом. Снаружи не было ничего, кроме солнечного света
и ветерка, и проходящей мимо толпы, которая уже начала собираться
улицы. Он снова отвернулся, с тревожным сердцем, от
толпы снаружи, в пустынную комнату внутри. "Где моя дочь?
Лия, дорогая Лия, где ты?" Сложенный клочок бумаги на
письменный поймал его взгляд, и бросившись вперед, он схватил ее, половина
надеюсь, наполовину со страхом, и с трепетом развернул его. Это
слова в нем содержатся:

"МОЙ ДОРОГОЙ ОТЕЦ: Сможешь ли ты, простишь ли ты когда-нибудь свою непослушную
Лию? Я содрогаюсь, когда думаю о тебе, читающем эти строки.
утром, когда я буду далеко от твоих любящих объятий! Но,
дорогой отец, ты же знаешь, я не хотел идти в Саксонию, так далеко
от вас; боясь, да, даже зная, что будут возникать обстоятельства,
чтобы не допустить моего возвращения. Я не могу объяснить, что я имею в виду, дорогой отец, из-за
страха поставить под угрозу твое счастье. Я предпочитаю жить дальше, как я жил
годами, сокрыв в своем сердце тайну моей печали - тайну, которая толкает
меня на этот акт неповиновения. Я боюсь твоего
гнева, и все же, дорогой отец, я не могу уйти. Я предпочитаю остаться и
выйти замуж за того, кого, кроме тебя, я люблю больше всего на свете - Эмиля
Le Grande. Да, дорогой отец, когда твои глаза прочтут эти строки, я пойму, что я
стану его женой и буду далеко отсюда в своем путешествии к нашему далекому дому.
Он меня любит, и я люблю его, но уже не раз я отказался от его
любовь, в знак уважения к вашим учениям, что лишить мой народ и мою
Вера, брак с христианкой, была хуже смерти, и
вечный позор'.Я могу надеяться, на то у тебя прощения, даже
но я хочу найти ее на коленях, отец родной? Если бы мне позволили
остаться дома, я бы никогда не вышла за него замуж, тем более в
тайный способ, который я предлагаю. Я бегу к любви и защите
Эмиля, как альтернатива ужасной судьбе. О! пожалей и прости
меня, отец; люби меня, даже если я приношу горе твоему нежному,
любящему сердцу. В моем новом доме я буду наблюдать и ждать каких-нибудь новостей
, какого-нибудь послания, подобного белокрылой голубке, несущей мне одно-единственное
слово любви и воспоминаний от моего любимого отца. Если это произойдет
увы, нет! ах, я! ты всегда можешь знать, что в моем сердце есть печаль,
которую никакое счастье или процветание никогда не сможет искоренить -
тьма, которую никогда не сможет рассеять солнечный свет.

"И теперь снова, и в заключение, отец мой, я молюсь, чтобы благословение
великого Бога Израиля всегда пребывало на твоей достопочтенной голове; и
не призовете ли и вы Его благословения, чтобы оно снизошло на голову
вашего недостойного и несчастного ребенка? Дорогой, дорогой, драгоценный отец, а теперь
прощай, долгое, полное слез прощание, пока я не получу твое благословение.
"К сожалению, твоя собственная "ЛИЯ".

Ошеломленный и изумленный, мистер Мордехай едва осознавал значение
слов, которые пожирал его сверкающий взгляд, пока не дошла до знакомой подписи
. Затем, как будто поток света ворвался на
его ослепленное зрение, пришло ужасное откровение; невольно он
воскликнул: "Вечный Бог! Этого не может быть! Это невозможно, что мой
ребенок убежал от меня! Пошел с христианской собакой, чтобы стать его
жену, повелся на его лестные слова из объятий свою любовь
его неверующие сердца! Вырванный из дома, чтобы следовать за
странствиями злодея! О, Боже! О, небеса! Этого не может быть! Этого не должно
быть! Клянусь Израилем, этого не будет! О, дитя мое! моя
дочь, моя драгоценная Лия? Где ты? Куда ты
убежала, дочь моя?"

В исступлении мистер Мордехай ударил себя в грудь, растрепал свои серебристые локоны и
скорбно склонился, когда роковое письмо выпало из его дрожащей руки.
Глубины его горя были всколыхнуты, и слезы, которые текли из
его пылающего сердца, оставили источник сухим и иссохшим. Затем, как
затишье сменяет бурю, так и, когда эта яростная буря эмоций была
пройдена, мистер Мордехай собрал свои силы, призвал силы
его гордость, месть и ненависть рассеяли все следы его печали.
он укрепился в выполнении возложенного на него долга и с каменным сердцем
в лоне Адамант, взял письмо и спустился по лестнице
в семье ждут ниже. Нетронутыми перед ними был утром
еда. С диким взглядом и решительной походкой мистер Мордехай вошел в
столовую для завтрака и встал перед семьей, высоко подняв письмо
в своей дрожащей руке. "Смотри сюда", - сказал он звенящим голосом,
"прочти здесь историю о ребенке, который пытался разбить сердце престарелого
отца. Но сначала выслушай меня. Выслушай мою клятву. Это сердце
не разобьется, клянусь, не разобьется! Лия ушла -сбежала с
собакой-христианином, чтобы стать его женой. Прочтите это сами, когда я вернусь.
ушла; но услышьте меня, вы, кто остался. Сара и Фредерик. Мое благословение
никогда не почиет на ней, живой или умирающей. Поскольку она решила
навлечь печаль на седые волосы своего отца, пусть Бог прольет дождь
бед на ее непослушную голову. Пусть ее дети скитаются,
необрезанные собаки, одинокие и заброшенные - как она пренебрегла мной
- по лицу земли, вечно ища хлеба, но при этом чувствуя
постоянный голод! Презираемая своим народом и отвергнутая ею самой
народный Бог, пусть она когда-нибудь почувствует нужду в друге, и все же не найдет его
такового! Ее непослушание проклято навеки, так что я клянусь в этом Богом
Израиль! Попомните мои слова, и помни мой гнев!", - заключил он,
яростно глядя в глаза двое детей, которые сидели и молчали
перед ним. "Прочтите это сами; а затем сожгите это и развейте
пепел по ветру". Никто не ответил на эту вспышку
неумолимого, жгучего гнева, который так сжег сердце отца. Они
никогда раньше не видели его в таком бешенстве. Затем мистер Мордехай
поспешно вышел из дома и, пройдя мимо Минго у будки привратника,
вышел, не кивнув в знак приветствия. Вежливо поклонившись и улыбнувшись,
Минго пропустил своего хозяина, удивляясь этому странному нарушению его
привычная вежливость.

Когда дверь сторожки закрылась за мистером Мордехаем, Минго
вспомнил о чем-то и, поспешно догнав своего хозяина, сказал:

"Вот, хозяин, это ваша книга?"

"Что?" - угрюмо спросил хозяин.

"Эта книга, сэр; я нашел ее в сторожке".

Мистер Мордехай машинально взял его у слуги и положил
во внутренний карман своего пальто, а затем прошел дальше, не сказав ни слова.
В доме все были поражены, все встревожены открытием, содержащимся в
письме; все, кроме Ребекки, были полны печали. Она не чувствовала никакого
сожаление. Брат и сестра молча и печально ходили по дому
входили и выходили из опустевшей комнаты, едва осознавая
что их нежная сестра действительно ушла.






ГЛАВА XXV.





МИСТЕР МОРДЕХАЙ едва прошел площадь от своего дома, как
внезапно он повернул назад и снова остановился перед сторожкой.

- Минго, - резко сказал он, - скажи своей хозяйке, чтобы она прислала мне это проклятое
письмо. Поторопись.

Проворный раб молниеносно выполнил приказ и через мгновение
стоял перед своим хозяином с письмом в руке, кланяясь и улыбаясь
со своей обычной вежливостью.

Взяв письмо, мистер Мордехай смял его в руке, затем положил
в нагрудный карман и снова направился к своему
банковскому дому. Если он и встречал мужчину, женщину, ребенка, друга, знакомую,
или родственника на той утренней прогулке, он не знал об этом; ибо суматоха
страсти, бушевавшей в его душе, на время заглушила все
воспоминание, но не о том ужасном горе, которое постигло его.
В свое время он достиг темный коричневый банковской деятельности-дом, и стоял
в нерешимости относительно хорошо носить каменным ступеням. Он вставил
тяжелый ключ в замочную скважину, но рука, казалось, была бессильна открыть
включите его огромного болта, и с минуту он стоял с задумчивым,
определил отдыхает глаз на асфальте. Еще мгновение, и затем он
быстро сняла ключ, бросил его в карман, и быстрым шагом
восстановили его действия на площади, после площади, а потом резко повернулся
в известной улицы, где стоял управления
уважаемые Ле Гранде.

Случилось так, что мистер Мордехай подъехал к офису с одной стороны
, в то время как сам судья Ле Гранде подъехал к нему с другой стороны,
верхом в легком одноместном фаэтоне, в котором он обычно ездил в свой офис и
обратно.

"Доброе утро, г-н Мордехай. Как жизнь у тебя, мой друг, это
прекрасное утро?" говорит, приятно судья, как он сошел с коня и бросил
линии Катон, водитель.--"Передай своей хозяйке, что ей не нужно отправить
для меня до пяти часов. Я буду очень занят сегодня. Затем, повернувшись
к банкиру, он ожидал ответа.

"Для меня это не доброе утро", - яростно ответил банкир. "Эта
ночь принесла дьявольскую работу в мой дом".

"Что вы имеете в виду, друг мой?" был тихий ответ судьи. "Что
Сделала ночь?"

- Разыграл дьявола! Не пытайся шутить с моим горем. Этот сын
твой поступок уже причинил мне достаточно вреда. Не пытайся
издеваться надо мной. Я предупреждаю тебя, Ле Гранде, я предупреждаю тебя!

Пораженный этими загадочными словами на иврите, судья Ле Гранде
серьезно заверил мистера Мордехая, что ему ничего не известно об этой проблеме
это постигло его, и он неоднократно спрашивал: "Что натворил мой сын?"

"Сделано? Увы! он сделал то, что, слава Богу, я мог бы исправить!" - был
ответ, произнесенный сердито и свирепо. "Но поскольку я не могу этого исправить, я
проклинаю это - проклинаю от всей души! Он женился на
моей дочери? Украл ее - тайно увез из моего дома, и
они благоразумно скрылись от моего присутствия!

"Женились на вашей дочери!" - воскликнул судья, и истина смутно начала доходить до него.
"Конечно, это ошибка". "Конечно, это ошибка".

"Действительно, это дикая ошибка; я молил Бога, чтобы все было иначе".

"На основании какого основания вы делаете это утверждение?" продолжил судья Ле
Гранде, очевидно, воодушевленный открывшейся истиной.

"По признанию моей дочери, оставленному в ее комнате и написанному за
короткое время до ее бегства".

"Где это признание? Позвольте мне взглянуть".

- Здесь, - ответил банкир, рисование смятой послание от его
карман. "Там, читать зло для себя."

Дрожащей рукой судья Ле Гранде разгладил смятую бумагу.
и нетерпеливо, со страхом, пробежал глазами содержимое, которое должно было разрушить его надежды.
надежды банкира были разрушены. Молча, внимательно,
он прочел это, читал, пока история не была рассказана, а затем, смахнув
слезу с глаз, он сказал с чувством:

"Мардохей, прости ее! Прости ее, как я прощу его; и теперь
когда это сделано, давай сделаем все возможное.

- Прости! банкир зашипел: "Простить такой акт неповиновения
как это? Такой позор для моего имени и народа? Никогда, пока есть
капля еврейской крови в жилах Бенджамина Мордехая, прощу ли я это
!"

"Это позорит ваше имя и народ не больше, чем мое;
но я считаю, что люди-дураки, которые делают позор семьи
бед и упорно их напоказ перед всем миром."

"Тогда я буду рад побыть дураком, если ты так считаешь", - ответил
Мистер Мордехай с растущим волнением.

"Увы! У меня были большие планы на Эмиля, - печально сказал судья Ле Гранде, когда
он отвернулся от мистера Мордехая. - и на его мать тоже; она
нежно надеялась, что он женится на Белл Аптон. Теперь все - сплошное разочарование.
Я не знаю, как она будет терпеть. Что касается меня, я должен принять
лучшее из этого. Я надеюсь, что они могут быть счастливы.- Я говорю, Мордехай, - пристально глядя
на банкира, - у них есть мое прощение и мое благословение
также. Ты можешь поступать, как тебе заблагорассудится.

"Что ж, я проклинаю их", - с горечью ответил банкир. "и я клянусь,
они никогда больше не увидят моего лица, живые или умирающие. Ни одного доллара
из моего кошелька они никогда не получат, даже если на них обрушатся нужда и попрошайничество
. Не думайте, что я когда-нибудь смогу измениться, судья Ле Гранде. Поскольку мой
народ и Бог моего народа, Вечный Отец, неизменны, поэтому
такова моя цель в отношении этих непослушных детей. Доброе утро. "
Затем мистер Мордехай медленно повернулся и вышел из кабинета, и когда судья
увидел удаляющуюся фигуру и вспомнил яростный блеск его
темных глаз, он без колебаний воскликнул: "Бедный старик! Мне жаль тебя.
И, - добавил он после минутной паузы, - Боже, помилуй нас обоих!

Как птица спокойно плывет на груди голубое небо и находки
последний ее листовые дома, так маленький сосуд, который носил беглец
любители, нашли безопасный и быстрый якорь в тихой гавани
море-Гирт остров, который должен был быть их будущий дом. Молодой, пылкий
муж и прекрасная, нежная жена с восторгом смотрели на
безоблачное небо и сверкающую воду и с надеждой думали о
будущем. Только одна тень омрачала их горизонт. Это было страшно
Лии показалось, что анафема ее отца когда-либо коснется
ее. Но будущее было скрыто, и голос Надежды шептал:
"его благословение может прийти со временем. Ждите".






ГЛАВА XXVI.





Прошло ДВА года - два коротких, ярких года индивидуального и
национального процветания, а затем наступили перемены. Используя слова
бессмертного Диккенса: "Это было лучшее из времен, это было худшее из
времена; это был век мудрости, это был век глупости; это
было время света, это было время тьмы; это было
весна надежды, это была зима отчаяния; у нас было все
перед нами, у нас ничего не было перед нами; мы все направлялись прямо в
небеса, мы все направлялись прямо в другую сторону ". Эти вдохновляющие высказывания
, столь точно описывающие период, положивший начало
кровавой Французской революции, могут быть применены с равной правдивостью и силой
к годам, положившим начало войне между государствами в справедливой
Америка.

Разве процветание не зародилось и не расцвело в каждой долине и деревушке этого
прекрасного владения? И все же были ли люди когда-либо более невнимательными или более
неблагодарными за их благословения? Ссоры и раздоры, разногласия и
ненависть становились все более ожесточенными по мере роста национального величия.
Рабство, с одной стороны, говорило: "Я буду", а Свобода, с другой: "Ты
не должен". Так что туча войны, "размером с мужскую ладонь" только поначалу
, появилась на смутном горизонте будущего. Мудрость пыталась
разработать планы предотвращения войны, но Глупость насмешливо тряхнула локонами,
и насмешливо сказал: "Ха! ha! Война - приятное времяпрепровождение". Итак,
кульминация была достигнута, и введенный в заблуждение народ, требовавший войны,
ударил в набат, из-за чего потекли реки крови из
братские сердца, и окутал великий и счастливый народ забвением.
запустение и позор.

В то время, когда над землей сгущалась туча братоубийственного конфликта
темная и широкая, вероломный враг на границе был
угрожающим и даже уничтожал многих мирных граждан нашей страны
. Граждане. На широкой границе, на Дальнем Западе, это стало обязанностью
правительство держать эти хитрые враги в сильной и
надежные вооруженные силы. До этого северо-западного форпоста сервиса
Капитан Маршалл получил приказ голосом своей страны. Не
отправили туда как на праздничную экскурсию, а отправили в настоящий
кровавый конфликт и на испытание, которое проверило бы храбрость
и мужество ветерана. Во главе своей команды, компании, 3д
Полка У. С. завсегдатаев, капитан Маршалл достиг этот пост
опасность в час своей самой неминуемой опасности. Если бы не это своевременное
прибытие войск, мирный маленький городок Миннеополи мог бы
был опустошен, а его беззащитные жители жестоко перебиты
или уведены в плен. Но преднамеренное разрушение
города было предотвращено, вероломные "краснокожие" разочарованы, и
Храбрость капитана Маршалла была продемонстрирована вне всяких сомнений.

Это было в ночь после нападения индейцев, и кровавый
отбить. Все было тихо. Войска были собраны в лагере.
Обычная болтливость солдат была остановлена воспоминанием о
их погибших товарищах, так недавно похороненных в солдатских могилах.
Все тоже помнили об опасности, через которую они прошли, и
многие были угрюмы и молчаливы. Наконец заговорил молодой рекрут с ясным лицом и легкой головой
, видя тишину и печаль вокруг
лагерного костра. - Послушайте, капитан, это был жалкий краснокожий вождь
которого вы притащили вчера. Он больше походил на Князя Тьмы
, чем на вождя племени. Однажды я подумал, капитан, что у него есть
ты; и я был просто готов прикончить его, когда увидел, что ты в
безопасности.

"Да, Карлос, это было тесное место, и, если бы не добрая судьба, я
спал бы с теми храбрыми парнями, которые покинули нас. Мир
местам их упокоения".

- Мне было жаль, что ты не убил его; он заслуживал смерти. Но как быстро
он сдался, когда увидел, что ты приближаешься к нему со своим мечом!
Ha! ha!"

"Да, Мико очень плохой Индийский, и вызвал для этого больше проблем
расчетный чем все остальные индейцев вместе взятых. Я думаю, что он будет
наслаждайтесь своей свободой, когда он получает его снова. Заключение и цепи для него
хуже смерти.

- Говорю тебе, капитан, они трусливые дьяволы. Они не выносят
пороха. При одном этом запахе они выбегают из своих
укрытий, как множество крыс из горящего здания. Я ненавидел
видеть, как одного из них берут живым. Это не похоже на борьбу с цивилизованными людьми
не так ли, капитан? Я за черный флаг в бою
с этими красными дьяволами.

- Война есть война, Карлос, и она приводит к жестокости самых умных людей на земле
, если они ей потворствуют. Я доверяю нашим бедам придет конец здесь,
надолго, если не навсегда, теперь, когда Мико-наш пленник. В
всяком случае, я надеюсь, что все будет оставаться тихой и спокойной, пока я не уйду
и домой не вернуться. Фораз в месяц я беру отпуск, чтобы посетить свой родной штат.
"

- Собираетесь домой, капитан, навестить свою мать? - спросил светловолосый.
молодой парень, едва ли восемнадцати лет, который сидел молчаливым слушателем.
разговор между Карлосом и его командиром.

"Ах! Франко, у меня нет матери, она давно умерла, - ответил
капитан, - но я возвращаюсь в свой родной штат. Там живут мой отец и
брат и сестра".

"Прошло много долгих дней, - сказал Франко, - с тех пор, как я увидел мои родные
холмы и услышал нежный голос моей матери, когда она пела о
наш скромный дом. Я часто задаюсь вопросом, как она могла петь так, настолько
нищета и постоянно заботятся о ней. Может быть, я никогда больше ее не увижу
"; и тень печали пробежала по прекрасному молодому лицу
Французского рекрута.

Капитан ответил: "Я верю, что ты сможешь, Франко, хотя ты и находишься
сейчас за много лиг отсюда. Что заставило тебя оторваться от нее, Франко?"

"Бедность, капитан, бедность; и если я не смогу облегчить бремя
жизни моей матери, вернувшись, я никогда туда не вернусь!"

Наконец в лагере воцарилась тишина, и одна за другой группы
товарищи расформирован. Костры были потушены, и на
ранний час сна нежно окутал эти стражи их
мира и безопасности страны.






ГЛАВА XXVII.





Весна пришла опять, и немного больше, чем его первый месяц
прошло, когда, рано утром, когда солнце подкравшихся
тихо с востока, и прежде чем он привел в час
дремлющие войска вызвали на другой Р'veille, или позолоченная
холмы и долины, капитан Маршалл, в сопровождении
по его верном ординарце, Франко, вошли в полтора-спящий город
из Миннеополи и повернул к гостинице, откуда вскоре должен был выехать дилижанс
чтобы отправиться на ближайшую железнодорожную станцию.

- Лейтенант Стайлз будет командовать, Франко, пока я не вернусь, ты же знаешь,
и я боюсь, что он станет опасной заменой со своим
приветливая натура, - сказал капитан, когда приблизился час расставания.

"Ну, не обращайте на это внимания, капитан; какими бы приветливыми мы ни были, мы, мальчики, этого не делаем"
не желаем нового командира прямо сейчас", - ответил искренний мальчик.

"Береги свои скальпы, Франко. Не позволяй "краснокожим"
застать тебя врасплох, пока меня не будет. Ну вот, я вижу, карета готова. Я
скоро должен попрощаться с тобой ".

"Если я буду помнить о храбрости моего капитана, "красные дьяволы" не получат
держу пари, мой скальп. Но я надеюсь, что на какое-то время они уладят дело. Приходите
обратно как можно скорее, капитан, и в ваше отсутствие думаете
иногда Франко, ладно? Приходит тренер. Лошади
все хорошо и гей".

"Будь уверен, Франко, я буду думать о тебе, и часто. Как бы я
хотел взять тебя с собой! Но береги себя. Месяц
отсутствие не так долго, в конце концов. Прощайте, мой дорогой друг,
хорошо-с;" и садясь в карету, ожидая, капитан Маршалл
помахал на прощание своему опечаленному юному спутнику, и в тот же момент
кучер кареты крикнул: "Все готово!" - и резко тронул
щелчок кнута; лошади рванулись вперед, и вскоре новобранец и
капитан были разлучены - разлучены навсегда. Менее чем за
две недели капитан Маршалл совершил свое долгое и
хлопотное путешествие и снова был в безопасности в пределах своего родного штата.

"Говорю тебе, Фред, - сказал капитан однажды, когда он навещал своего
друга в Куин-Сити, - тревожное, угрожающее положение дел
в этом секторе огорчает и тревожит меня. У меня и во сне не было такого
воинственный аспект этого тихого города Королева моря. Мне показалось, что у нас было
все неприятности, которые с нами, в северо-западном направлении, среди этих жалких
дикари. Я приехал домой на месяц отдохнуть и повеселиться, и...
он произнес с легким колебанием: "за исполнение моего обещания
верности; за осуществление светлой мечты о любви, которая
озаряла мое сердце почти два года. Да, Фред, и если бы не это.
если бы не дела, которые привели меня в фэр-Мелроуз, я бы пожалел.
что вернулся домой именно в это время. Говорю тебе, мой добрый друг
будущее предвещает зло, если не кровопролитие".

"Что ж, Маршалл, кровопролитие неизбежно, если только нам как секте не будут предоставлены наши конституционные права.
и я, со своей стороны, говорю: если это необходимо,
пусть это произойдет, даже с яростью шторма. Я за права штата,
и за штат Пальметто навсегда!"

"Не кровопролитие, Фред, если мы сможем предотвратить его", - ответил молодой офицер
на взрыв энтузиазма пылкого молодого Пинкни,
любимого друга его детства. "Я только что с поля, горы, где
Я видел, как мои храбрецы попадают под предательскими ударами
Индейцы. Я видел, как лилась кровь, и желание увидеть его больше нет. Я
мне всегда нравилась военная жизнь, ты знаешь, Фред; но я скажу тебе, что это
тяжко для сердца мужчины видеть, как его людей перестреливают, как собак.

"О да, я вижу, вы за Союз", - ответил молодой Пинкни с
нетерпеливым жестом. "Ваша служба в регулярной армии были выходцами свой
сердце из своего родного государства, я боюсь".

"О, да, я прямо сейчас за Союз - по крайней мере, за союз сердец;
и когда ты поедешь со мной в Мелроуз, ты увидишь, что этот союз будет
сохранен".

"О, потрудись! Маршалл, вы сейчас не можете думать ни о чем, кроме брака. Я
сам за союз сердец; но союз государств, каким он был
существовало, я ненавижу. Видите ли, мирного отделения у нас быть не может; и
если оно должно закончиться кровопролитием, что ж, во имя человечества, пусть оно произойдет
! Я готов к действиям моего штата ".

"Я молюсь, чтобы твоя кровь никогда не потребовалась в качестве платы за насильственное отделение".
"Мой дорогой Фред. Но состояние страны ужасает меня!"
Я - тот, кого долг зовет в одно место, а привязанность связывает с
другим - я поставлен в незавидное положение. И все же я все еще надеюсь, что
неприятности скоро рассеются, и все по-прежнему будет хорошо ".

"Твой долг перед тобой ясен, Маршалл. Он за нас или против нас
сейчас, и без двусмысленностей ".

"Что ж, мы не будем ссориться из-за проблем нашей страны. Они могут быть
лучше, а могут и хуже, чем мы предполагаем. Я буду надеяться на лучшее.
Пусть грядет зло. Давай поговорим о Мелроузе и прекрасном цветке,
который там цветет. А, Фред?

Фред ответил, улыбаясь: "Так и сделаем, дорогой мальчик; вот, возьми эту сигару.
Давай покурим, и, если хочешь, прогуляемся к Батарее
и посмотрим лагерь".






ГЛАВА XXVIII.





Розовый месяц май пришел на смену холодному апрелю в тот памятный
год, когда облако войны и гражданского противостояния так затмило землю.
мрачно. Он пришел с непривычной зеленью, свежестью и красотой,
наполнив сердца отчаявшихся надеждой, а полных надежд -
ликованием. Прошел едва ли месяц с того момента, как дилижанс умчался
холодным апрельским утром из наполовину проснувшегося города Миннеополи,
когда однажды вечером похожий экипаж медленно поднялся по
длинный холм, вершину которого венчал живописный Мелроуз. Среди пассажиров
были капитан Маршалл и его друг Фред Пинкни.
Первый прибыл в Мелроуз, чтобы потребовать руки своей невесты Элизы
Хартвелл, и забрать ее как свою жену. В то чудесное майское время
ни одно сердце не было счастливее, чем у Джорджа Маршалла, и ни один голос не был радостнее,
когда он звучал в безудержном смехе над забавными шутками и
шутливые комментарии его остроумного друга Фреда.

"Послушай, Джордж, это, несомненно, самая красивая страна, которую я когда-либо видел
. Посмотри. Такая жимолость и такие цветы шиповника никогда не росли
раньше. Может быть, если судьба будет благосклонна, я вернусь сюда, в
эту живописную страну, чтобы найти себе жену, после окончания войны.
Кто знает? Тогда я стану увенчанным лаврами героем, добившимся успеха в
Янки к курчавые, и все честные будут вздыхать по моей
руку и сердце! Ох! Я жду конфликта. Джордж, ты
знаете, янки не буду драться!"

"Ну, мы увидим. Во всяком случае, судя по моему знакомству с ними, я
не пойду с ними в бой, вооруженный только метлой.
Но вот мы и в Мелроузе. Не говори, ради любви, о войне. Мое
Сердце трепещет. Конфликт с Купидоном хуже, чем индейцы,
Фред."

"Да, я вижу, вы сдались безоговорочно; и все же ваше пленение
я замечаю, что это ни в коей мере не досадно. Что ж, вы счастливчик,
Джордж. Участие процветания вам."

Уставшие от долгого путешествия, так много сделано по
утомительно, карет лесопиления, этих двух спутников
с радостью сошел в таверне "Мелроуз" и с нетерпением принялся за выпивку.
закуски, которые предлагало это простое гостеприимство.






ГЛАВА XXIX.





В тихой маленькой гостиной Хартвелл вдова, в начале мая
утром, ласковый бриз украл в окно,
колыхал кисейные занавески и наполняя квартиру с
вкусные духи. В той же гостиной собрались несколько избранных друзей .
собрались, чтобы стать свидетелями торжественной церемонии, которая должна была лишить их
гордости и любимца деревни. Когда циферблат на
изящном циферблате маленьких бронзовых часов, стоявших на каминной полке, показал
восемь, послышалось шуршание одежд и звук шагов
ввели ожидавшую пару, и сразу же все гости встали.

Бледная и дрожащая, миссис Хартвелл заняла свое место рядом со своей
дочерью, стоявшей перед достопочтенным священником. В течение многих лет
Преподобный мистер Пратт был их пастором и духовным наставником, и его
сердце было наполнено глубокими эмоциями, когда он произносил торжественные слова
это связывало это дитя его любви и неусыпной заботы с ее мужем,
чтобы быть "Его слугой до конца". Среди сдавленных рыданий он взывал
Благословение Небес на их супружеские сердца, молясь о том, чтобы, поскольку любовь
руководила этим союзом, любовь сопровождала их даже до смерти.

Среди вздохов и слез были приняты поздравления, и когда
наконец Фред Пинкни улучил момент, чтобы прошептать на ухо Джорджу Маршаллу
, тот сказал с характерной шутливостью: "Клянусь Юпитером? Я буду
рад, когда приедет тренер. Я не могу выносить столько слез; это больше
больше похоже на похороны, чем на свадьбу. Если им приходится так рыдать,
когда парень женится, я, пожалуй, откажусь.

Еще час, и свадебная компания отбыла. Прекрасный цветок
Мелроуз ушла, превратившись из одинокой девушки в счастливую, исполненную надежд
невесту; ушла, чтобы последовать по стопам настоящей, храброй девушки.
муж, ушедший из Мелроуза, оставив позади множество ноющих сердец.;
тоже уезжаешь, что вакансии без правопреемства лет может когда-нибудь вполне
заполнить.

Через две недели после тихой свадьбы в Мелроуз, однажды под вечер,
Джордж Маршалл и его жена шли не спеша вдоль
постоянно толпились батареи королевы городе, куда они приехали на
визит капитана Маршалла дядя, доктор фитнес. Серьезное
выражение застыло на лице молодого капитана, когда он оглядел
длинные ряды палаток, усеивавших открытую площадь и окаймлявших
широкую улицу - настолько серьезное, что он едва обратил внимание на
прохожие, которые кланялись в знак приветствия ему и его прекрасной невесте.

- Джордж, ты кажешься таким рассеянным; ты едва заметил Фрэнка Брюстера.
когда он только что прошел мимо в "Бретте" с Флоренс Дейл. В чем дело?
случилось, дорогой?

"Я в замешательстве, в недоумении, размышляя, моя дорогая. Но я не хотел
так абстрагироваться. Я должен попросить у вас прощения, а также, что из моих
друзей".

- О, не обращай на меня внимания, Джордж, только скажи мне, что тебя беспокоит.

"Ничего больше, чем недоумение, вопрос, который преследовал меня с тех
так как я пришел домой, и увидел, сомнений в том, что мы должны иметь
война-вопрос, который я в ближайшее время должен решить, следует ли мне бросить мою
Государство во время опасности или моя страна. В любом случае, я буду действовать.
меня заклеймят как предателя или мятежника. Это серьезная дилемма для
располагайся, дорогая Элиза, а я должен действовать мудро и как мужчина. Мое
Сердце ужасно разделено: долг зовет меня в мою страну, а любовь
зовет меня домой. Мои предчувствия тоже шепчут, что эта война будет
не пустяковым делом ".

"Что касается меня, Джордж, и ты это уже знаешь, я против
отделения. Фред Пинкни говорит, что это из-за крови вигов, которая
течет в моих жилах. Я сказал ему, что мой отец и мой дед
до него были бескомпромиссными вигами. Оно может быть и так, я не знаю. Я
отринь идеи льется кровь, и еще, я думаю, у нас было мало
причиной для объявления войны".

"Ты мудрая маленькая женщина, и твои аргументы звучат убедительно, но эти
чувства не годятся для распространения в Куин-Сити. Помни, я
все еще офицер армии Соединенных Штатов. Будь осторожен".

"О! Я не боюсь своих чувств или того, что меня сочтут
предателем. Только сегодня утром полковник Легар спросил меня, не хочу ли я
подарить винтовкам Palmetto новый флаг, который он сделал для них.
Но вернемся. Война есть война, Джордж, и вступать в нее следует с
осторожностью.

- Да, ты прав. Временами мне кажется, что я не смогу сражаться
против флага моей страны; и потом, с другой стороны, я бы не стал
сражаться против своего дома и сородичей. Похоже, у меня осталась только одна альтернатива
- уйти в отставку и не служить в армии.
вообще не браться за оружие", - печально ответил молодой офицер.

"Ну, не унывай. Не впадайте в уныние. Я надеюсь, что мудрость прямой
ваше решение, и помните, если мысли будут рады предоставить вам
комфорт, который я поклялся следовать за вами по пятам и ваш
удачи, где бы они ни свинца, будь то скалистые от Мэна до дикого
Колорадо, - ответила молодая жена с наигранной любезностью.

"Браво! какой я счастливчик! Конечно, никакое зло не постигнет меня.
Ваши подбадривающие слова решают мой выбор; мудрость, как вы говорите, направит
решение. Оно будет принято. Мы еще раз совершим очаровательный
круг по этому манящему бульвару, и тогда я сообщу вам свое
решение. Вон едет Фред Пинкни верхом на лошади. Как он красив
выглядит в этой форме! Он принадлежит к карликовой пальмы винтовки, я
верим".

"Да, так он и делает. Фред галантный, красивый парень, даже чересчур.
хотя и слишком горячий, - задумчиво ответила молодая жена.

Они снова прошли веселый променад, и, когда солнце в последний раз
рэй был при смерти, молодая жена остановилась и, осторожно облокотившись на
перила, устремив взгляд на море, сказала: "Теперь, Джордж,
скажи мне о своем решении". И он быстро ответил: "Я подам в отставку со своего
поста в армии и свяжу свою судьбу с моим народом и моим государством.
Увы! Возможно, я никогда больше не увижу Франко!"

"Я верю, что вы действовали разумно", - ответил молодой женой,
вдумчиво. "Но, о-о, Джордж, см. вызов. Посмотри, как заходящее солнце
золотит флаг, новый флаг, который поднялся над старым, который
развевался там, когда я была здесь школьницей. Почему-то я люблю старый
флаг, звездно-полосатый флаг - "кровь вигов", я полагаю; но Неповиновение
всегда казалось мне таким мрачным и ужасным, даже когда я был
школьница, в мирные дни, а теперь она предстает ужасным монстром
ужас!"

- О! Непокорный не причинит тебе зла, моя дорогая. Это тихий старый форт
, который защитит нас от наших врагов. Да здравствует память о
человеке, который сдал его только под дулами пушек! Но пойдем,
нам пора. Уже поздно; пешеходы и транспортные средства
поворачивают домой ".

Как печально, что время до сих пор не дало ни одного историка или биографа
честно и милосердно Хроника страшной борьбе многих
благородный-благородный человек, которые принесли в жертву любви к Родине любовь
Государство в том, что грешная гражданской войны! Тем не менее, есть правда, что
великий Искатель человеческих сердец имеет Свой послужной список на небесах; и в
разворачивающейся будущей жизни многие души, которые здесь были заклеймены как предатели,
там получат награды патриотов. Десятки людей, которые были здесь
презираемые за трусость, получат там похвалы, которые ожидают
храбрых. Легионы, погибшие в позорных камерах, будут
там найдены коронованные герои. Ибо кто знает еще не написанное
отчет об ужасной войне между Штатами, но герои, которые
погибли здесь и ушли за пределы?






ГЛАВА XXX.





Прошло ШЕСТЬ месяцев - шесть незабываемых месяцев, которые, к сожалению, разрушили надежды а
нации и перевернули планы и цели бесчисленного множества людей
. Туча войны темнела и сгущалась, пока небо
многих счастливых домов уже не было затянуто ее устрашающим мраком. При
первых звуках горна конфликта мирный, счастливый народ был
превращен, как по волшебству, в воинственное войско. Волна войны
хлынула с такой стремительностью, что сметала все на своем пути.
Желая того или не желая, мужчины должны быть воинами. Городов, поселков и
деревни были на ногах от волнения. Забывая обычную
интересы жизни, люди говорили восторженно, бешено, войны.
Несколько месяцев назад привычная безмятежность Куин-Сити уступила место
шумной военной жизни. Его переулки и пригороды были усеяны
палатками, призрачными домами солдат. Мужчины, которые вчера были
джентльменами, сегодня были всего лишь вассалами, чье существование было отмечено
утренним р'вейлем и вечерней татуировкой. Сверление, сверление,
сверление по-прежнему продолжалось ежечасно; но не это мирное упражнение
жители привыкли наблюдать на площади Цитадели несколько дней назад
. Маршировать, охранять, контрмаршировать, наблюдать - таков был порядок дня
. Одни сердца были полны энтузиазма, другие помрачнели от
отчаяния. Поток крови братьев уже окрасил алым дерн
более чем в одном штате. Текла кровь, кровь - алая кровь,
это могло быть возлиянием более благородному, святому делу.

Старый "Дефаенс", мрачный и воинственный, стоял в гавани Королевы.
У Сити теперь был новый командир. Орудия, как обычно, повернули свои
смертоносные жерла в открытое море, но артиллеристы и командир сделали
не носить форму старых войск, когда-то стоявших там гарнизоном. Джордж
Маршалл, движимый любовью к государству и тронутый
назойливостью друзей, принял должность командующего в
Непокорный, и теперь был полковником, а не капитаном Маршаллом. С
с сожалением, со слезами на глазах даже, он сложить обмундирование старого
войском, и сказал со вздохом, когда он укладывал их из виду, "я буду
никогда больше в них нуждается". Винить его, если вы смеете, вы, кто никогда не
выдержала испытание такой суд. Порицание его за предателя, если вы
наверное, у вас есть только развлекался на окраине вашей страны
опасность. В этой книге на максимум, слава Богу, Ангелы читать его записи
правильно.

"Джордж, - сказала Элиза однажды утром своему мужу в погожий октябрьский день
, когда он собирался оставить ее и отправиться в форт, - Мне жаль, что ты когда-либо
принял командование "Дефайенсом". У меня всегда был странный ужас, что
чудовище морское. Мне больно думать, что твое присутствие там".

"Ну, какой же ты глупый в том, что страх, любовь моя. Это гораздо лучше для
тебя, чем если бы я был в поле. Если бы я был во главе полка
, Меня бы командовали то здесь, то там, Одна Судьба знает где,
и, возможно, я не видел бы тебя месяцами, возможно, годами. Когда ты станешь
более подробно ознакомиться с Старая крепость, моя дорогая, вы перестанете
связи его с такой террор".

"Может быть, я, Джордж, но я не боюсь. Он стоит какая-то страшная
явления, когда-либо передо мной, во сне и наяву", - ответила она, наполовину
к сожалению, наполовину испуганно. "О! в этой страшной войне! Это началось, но это
еще не закончилось, - добавила она с содроганием.

"Ты должен быть более обнадеживающим; твои слова не обнадеживают
мужа-солдата. Давай, взбодрись и пойдем со мной в крепость
сегодня вечером. Что скажешь? Иди и сразись со львом в его логове, так сказать.
это было.

"Я буду счастлив сделать это так, если он будет, как правило, чтобы развеять мои
ущерба, вернее, мой ужас перед этим местом. В какой час?"

"Ровно в шесть вечера "Морская пена" отходит от третьего причала и направляется в
форт. Я вернусь вовремя, чтобы мы могли отплыть в этот час. Будь
готов. Adieu. Я должен спешить! Он поцеловал ее и ушел.

Когда Элиза снова осталась одна в своей тихой комнате, умелые
пальцы были заняты ее работой, а растерянный мозг был занят
своими мыслями. Наконец она сказала еле слышно: "Возможно, я веду себя
глупо. Одному Богу известно, как ужасно я отношусь к этой проклятой
войне".

В назначенное время Джордж Маршалл вернулся и обнаружил, что его ждет жена
; и без промедления они отправились на пирс "Морская пена". Когда
молодой полковник шел рядом со своей женой, такой скромной, но приличествующей случаю
одетая в простой белый муслин, с голубым шарфом на шее
безупречная фигура, он счел ее образцом красоты и прошел мимо
в молчаливом восхищении, пока они не достигли пирса.

- Что, по-твоему, напоминает тебе эта посадка, Джордж? - приветливо спросила
молодая жена, когда ее муж уселся рядом с ней на
палубу "Морской пены".

- Насколько я помню, ничего особенного. В чем дело?

"О, я был напрасно, достаточно предполагаю, что это может напомнить вам случая
что когда-либо были памятные мне", - она лукаво ответил. Но я вижу,
ты забыла тот солнечный июньский вечер пять лет назад, когда я
сел на пароход с этого самого пирса - сел, оставив тебя позади, и
думал, что больше никогда тебя не увижу.

"О, простите мне недостаток памяти и сентиментальности. Война
почти вытравила последнее из моей натуры. Тем не менее, я благодарю Бога,
что сейчас мы вместе плывем по океану жизни, не испытывая никакого
страха разлуки и с надеждой, что штормы, если они
пойдем, может, не разобьем нашу лодку. Разве море не прекрасно? И какой
восхитительный бриз!"

"Да, флаги развеваются в воздухе; но форт, хотя и кажется таким
близким, все же довольно далеко. Как обманчива вода!" Лодка неслась
по направлению к крепости, как перышко на ветру.

- Вот мы и подошли, - сказал полковник, - ближе, ближе, ближе к
огромной куче вымытого морем кирпича и известкового раствора; ближе к вашему ужасному
враг, любовь моя; медленнее, медленнее, медленнее приближайся к земле. Вот мы и на месте!
И "Морская пена" снова благополучно бросила якорь.






ГЛАВА XXXI.





СОБЫТИЕ нагромождалось на событие в течение первых двух долгих лет войны.
пролетели годы, которые, казалось, исчислялись в календаре двадцатью четырьмя, вместо
по двенадцать месяцев каждый. Борьба еще не достигла апогея, но
кровь лилась рекой. От Мэна до Персидского залива простиралось одно огромное море
осажденное побережье, ибо в каждом морском портовом городе мрачные монстры войны
стояли, охраняя вход в гавань. Центральный,
хотя и презираемый Куин-Сити, уже ощущал на себе огонь ожесточенной и
жестокой бомбардировки. Беженцы сновали туда-сюда по стране
в поисках мира и безопасности, но не находили ничего. Нужда и
лишения были даже начинают угрожать некогда роскошных людей,
и мрак и отчаяние обволакивает надежды тех, кто с любовью
мечтал успешного расчленения Союза. Таков был
послужной список лет, предшествовавших памятным семидневным боям при
"Мерри Оукс".

Эти сражения легли в основу длительного периода нашей
гражданской войны. Это было на следующий день после ужасного конфликта. Войска
отступили, чтобы восстановить силы, а раненые, умирающие и
мертвые остались на поле боя. Ранним утром, когда разгорается жара
летнее солнце текло, всадник медленно ехал и
тщательно об этом поле смерти. Тут и там густо лежали тела убитых,
когда они падали, их было легко отличить по
разным цветам одежды, которые они носили, когда собирались группами под
в благодатной тени деревьев можно было видеть раненых, сил которых было
достаточно, чтобы дотащить их туда. Это поле представляло собой шокирующее зрелище
. И пока всадник медленно ехал по пустынной дороге,
с любопытством и грустью вглядываясь в обращенные кверху лица мертвых,
случайный наблюдатель мог бы заметить меланхолическое выражение на его лице.
лицо и отметил блестящую слезу, скатившуюся из его глаз. Ибо
храбрый, верный, благородный Джордж Маршалл никогда не стыдился плакать над
бедами человечества! Неотложные дела вызвали его с
поста службы на место боевых действий как раз вовремя, чтобы оказаться в пределах слышимости
той памятной семидневной бойни. И пока он ехал тем тихим
летним утром, странные, болезненные эмоции наполнили его сердце. Вокруг
и около него, впереди и позади, лежали мрачные и ужасные лица, холодные от смерти
лица солдат, которые были братьями по стране, и многих из
они братья по названию - братья по фактическому кровному родству, братья по
судьбе, братья во всем, кроме любви. Вот они были здесь,
теперь мирные, бок о бок, последний конфликт закончился, последняя искра
враждебность погасла; там, бок о бок - мертвые. Неудивительно, что
Джордж Маршалл плакал. Удивительно, что когда-либо билось человеческое сердце
, которое могло удержаться от слез при виде такой сцены.

Наконец Джордж Маршалл внезапно натянул поводья и, подняв
руку ко лбу, чтобы прикрыть глаза, с любопытством посмотрел
на мгновение вперед, на предмет, лежащий не очень далеко.
Затем, быстро выйдя, он осторожно подошел к объекту
своего пристального внимания. Это было мертвое тело солдата. Темно-синяя
форма говорила о том, к какой армии он принадлежал. Чулок, повернули назад.
от стройных лодыжек, небрежно упал на тяжелый армейский ботинок.
Голова была наполовину повернута, и открытые глаза, хотя и незрячие, были
все еще яркими Божьей лазурью.

"По его тонкой руке, словно любящей
холодную ласку смерти, мягко ползла дикая лоза, крошечные цветки которой
увяли бы от прикосновения лапки дикой пчелы". Сбоку от его лица
была поношенная кепка, которая упала с его головы, когда он падал.

Боязливо, робко, с видом, полным ужаса, полковник Маршалл
подошел к безмолвной фигуре и склонился над лежащим телом.

"Великий Бог! это Франко! Я думал, я знал, что бедняга от
издали! Бедный, бедный мальчик! Бедная белокурая Франко!" - воскликнул он в
дыхание. Затем, осторожно повернув испачканную фуражку, он прочел "Третий полк
Регулярные войска Соединенных Штатов". "Мое старое командование, мое старое командование", - пробормотал он
. "Увы! бедный Франко! Я благодарю Бога, что мы не встретились в смертельном конфликте
. Твое истинное, доброе сердце никому не желало зла, но недоброе
судьба привела тебя к печальному концу, и я, например, буду оплакивать
твою несчастную долю. Увы! бедный мальчик, ты никогда не увидишь своего увитого виноградом тела.
Франция снова, и крестьянские дома твоего рода матери никогда не будет
потемневшие от твоего отсутствия".

Затем колени немного времени рядом с мертвым мальчиком
добрый полковник уронила слезу и склонил голову в глубоком
рефлексия. Затем, поднявшись и нетерпеливо оглядевшись по сторонам, он сказал
наконец: "Там, в конце этого окопа, рядом с этим
сломанное дерево, я могу положить его тело вместо лучшей могилы. Там
по крайней мере, это будет безопасно от стервятников и ужасной судьбы
, которая ожидает непогребенных мертвецов побежденной армии ".

Затем нежно и печально он опустил молодого солдата в его
мирную могилу, закрыв его лицо своей прокопченной фуражкой и
сложив на груди его бессильные руки. Наконец, покрыв
холмик, на который упали его слезы, несколькими вечнозелеными ветками,
он терпеливо вырезал на грубой доске, которую установил, чтобы отметить
могилу, слова:

"БЕДНЫЙ ФРАНКО. В возрасте 20 лет".






ГЛАВА XXXII.





Бомбардировка Куин-Сити продолжалась. С беспрецедентной
с упрямством она сопротивлялась яростным требованиям врага и стойко стояла
под смертоносными ударами пуль и снарядов. Многие из
жителей бежали из своих домов при первом грохоте
артиллерийского обстрела, но многие также остались; и среди последних
была семья мистера Мордехая. Но теперь настал момент
когда дальнейшее подвергание опасности показалось банкиру безрассудством
пренебрежение жизнью. Итак, они уезжали - уезжали, как и многие другие.
уезжали, оставляя позади роскошный дом с его удобствами и
роскошь ради лишений, тягот, неудобств беженца
жизнь. Ценные вещи перевозились в места с большей безопасностью.
некоторые были проданы, другие отданы оставшимся друзьям, которые
не могли уйти, а некоторые остались без присмотра. Это было за день до
предлагаемая вылета. Дом носил аспект разобран
замок. В комнате, которая раньше была библиотекой, а теперь битком набита
сундуками, коробками, свертками и так далее, Ребекка и ее верный слуга
были заняты упаковкой, распаковкой и повторной упаковкой
своих домашних вещей. "Вот, Барбара", - сказала Ребекка, поворачиваясь к ближайшей к ней женщине
, отодвигая в сторону старую потертую сумку. "Ты
могу взять это. Это старый саквояж, который мой муж на днях прислал из банка
среди своего хлама оттуда. Вот, дай мне из него бумаги
, я просмотрю их, пока посижу здесь, чтобы отдохнуть
минутку. Вот, положи их мне в фартук. Повинуясь этой команде
Барбара вытряхнул содержимое на большом фартуке, что хозяйка
подтвердил их получение, и она села на экспертизу. Одна за другой
бумаги выпали из ее пальцев на пол, как ничего не стоящий хлам.
она толкнула их ногой в сторону открытого камина.
Внезапно она заметила на полу темно-коричневую бумагу, небрежно развернутую.
сложить, что упавший с нее на коленях незамеченными. сняв трубку, она
извлек из него небольшую книжку, сброшюрованные в России кожаные, размер
рука мужчины. На внешней обложке тусклыми, сильно потертыми и
покрытыми плесенью буквами было выведено слово "Дневник". - Что это может быть? - с любопытством пробормотала она
, крепко сжимая книгу в руке. Медленно
Расстегнув тонкую застежку, она с изумлением прочла слова
, написанные на первой странице: "Дневник Эмиля Ле Гранде".

Пораженная тем, что предстало ее глазам, Ребекка поспешно спрятала книгу в
карман платья и вышла из комнаты. Оказавшись в безопасности от
прозрев, она жадно принялась изучать злополучную книжечку
, которая так таинственно попала в ее руки. Запись за записью
она читала жадными глазами. Вскоре ее взгляд остановился на имени,
"Лия Мордехай".Нет стервятник никогда не поглощал свою несчастную жертву
более хищность, что это злая баба содержание последовавших
день за днем. Ее глаза сияли от восторга, а украшенные драгоценностями руки
дрожали от радости, когда она переворачивала лист за листом злополучную книгу
. Наконец она внезапно остановилась и воскликнула полудиким голосом:
"Ага! Теперь я это знаю! Наконец-то правда вышла на свет,
ужасная тайна раскрыта ", - когда она читала досадную, но бесполезную запись.
запись молодого Ле Гранде, сделанная вечером, когда Берта Леви пила чай. -
вечеринка, дурацкая пластинка: "Если бы я знал, что она любила Марка Абрамса, я
убил бы его".

"Вы ошибаетесь, моя птичка," Ребекка продолжала soliloquize; "он
не любил Лию Мордехай, как нежно, как ты предполагаешь, но ты посмел
чтобы убить его с ревнивой ненавистью, когда вы хорошо знал, что ты
круша надежды и будущее моего ребенка. Что ж, я позабочусь об этом
чтобы месть свершилась. Мой юный орел, ты не так уж далеко, но
правосудие может найти тебя. Хотя между нами перекатились воды дюжины океанов
Я думаю, что моя месть может настигнуть тебя. Отдыхай в своей
воображаемой безопасности, пока можешь, юный негодяй; буря
собирается для твоего уничтожения. Отдыхай. Ребекка Мордехай
никогда, никогда не забудет тебя. Я буду держать эту тайну в себе до Мой
планы созревают, а потом я буду действовать. Теперь мы должны улететь, а потом... Ладно,
неважно, что будет потом, поэтому я держу это сокровище в своих руках в целости и сохранности.
сказав это, она спрятала дневник за пазуху и с жестоким
рассмеявшись, она снова занялась приготовлениями к отъезду. В
было произведено удаление. Особняк банкира был отменен, и
Королева города брошены на произвол спойлер. Все эти дни, полные
волнений и неразберихи, маленький дневник в безопасности покоился на груди
его обладательницы. Она намеревалась расчистить путь, прежде чем раскрыть
свою тайну и свое предназначение. Так оно и было.






ГЛАВА XXXIII.





В их тихое маленькое море-песок домой, где небо было ярким и
синий, и ветерок теплый и мягкий, Эмиль Ле Гранде и его молодой
супруги жили в мире и счастье на протяжении почти пяти лет. Ни один
лайн когда-либо приходил, несмотря на всю безнадежную тоску и тщетные
ожидания Лии, чтобы заверить ее в прощении и неизменной
любви ее отца. Итак, устав от этого продолжающегося разочарования, она успокоилась,
убедившись в том, что его благословение теперь никогда не придет
, и она должна найти счастье только в любви своего мужа. Давным-давно,
Давным-давно родители Эмиля написали, выражая самые добрые пожелания
своего благополучия и передавая Лие привет от имени дочери. Миссис Ле
Гранде, хотя и был разочарован и огорчен тем, что Белл Аптон не была
выбор в пользу любви своего сына, вскоре успокоилась и приняла альтернативу
с удивительной и похвальной покорностью. Итак,
несмотря на горькое разочарование Лии, она была счастлива; ибо, помимо
Любовь Эмиля, она вскоре обратила надежду и счастье из жизни
черноглазая маленькая дочь, которая пришла, чтобы благословить ее домой. Эмиль
уступил желанию Лии и, следуя обычаю своего народа,
она назвала свою маленькую дочь Сарой в память о своей матери,
смерть которой она так долго и глубоко оплакивала.

Событие о рождении этого маленького внука так и не дошло до мистера
Уши Мардохея, потому что он считал Лию мертвой с того самого
ужасного утра, когда он обнаружил, что она тайно
вышла замуж за "собаку-христианина". Он ничего не желал знать о ее благополучии;
он избегал узнавать что-либо.

В глубине штата, примерно в двухстах милях от
Куин-Сити, находилось уютное уединенное маленькое поселение под названием
Инглвуд. В это маленькое убежище мира и безопасности многие
беженцы нашли свой путь и сняли временные дома. Многие еврейские семьи
из Куин-Сити бежали туда, и среди них семьи
Раввина Абрамса и мистера Мордехая.

Прошло несколько недель после переезда мистера Мордехая в Инглвуд, когда
однажды Ребекка попросила мужа сопровождать ее в дом
раввина. Мистер Мордехай с радостью согласился. Они нашли раввина, как
обычно, погружен в свои книги во временной библиотека, которая является
необходимым признаком его домой. Миссис Абрамс все еще носила на своем бледном,
спокойном лице следы скорби, которые остались на нем после
ужасной и загадочной смерти ее сына. Без промедления и с помощью
того умелого управления, которое было характерно для Ребекки, она
перешла к ужасной теме смерти Марка. Затем, через некоторое время
пауза, глядя прямо на раввина, она внезапно сказала с
ужасающим акцентом: "Я знаю виновного человека - того, кто совершил этот
ужасный поступок". Раввин, его жена и мистер Мордехай выглядели ошеломленными.

"Что вы имеете в виду", - наконец произнес раввин в испуге.
недоумение.

"Я имею в виду, что я знаю, кто убил Марка", - ответила она, с
мигающие глаза и звонкий голос.

"Знайте, кто убил моего сына!" - хрипло воскликнул он. "Ради всего святого,
кто это был?"

"Вы знаете темную злодейку, Ребекку, которая совершила это кровавое деяние! Автор:
Израэль, кто это был? - спросил ее муж почти на одном дыхании.

- Это был Эмиль Ле Гранде! - медленно ответила она. - Он, и никто другой.

"Это ужасное обвинение", - сказал раввин. "На каком основании
вы делаете такое заявление?"

"На основании его собственных слов", - торжествующе ответила она.
"Вот, ты можешь прочитать признание сам". Она вытащила маленький дневник
и указала на записи.

- Вот, прочтите сначала: "Если бы я думал, что Марк Абрамс любил ее, я бы
убил его".

"Великий Боже!" - ахнул раввин, снова взглянув на запись, как будто
он думал, что глаза обманули его.

"Вот еще, смотри сюда", - сказала Ребекка, указывая на другую запись:
"'Мертвецы не рассказывают сказки'.Это был не какой-то подвиг его правила ведения
что он не обнаружен?" она продолжала, как она повернула
вперед через книгу.

"Он умрет!" - воскликнул мистер Мордехай, дрожа от ярости и
изумления, в то время как пораженный отец повернулся и печально зашагал
по полу, восклицая: "Ах, я! ах, я! Увы! мой бедный мальчик?"
в то время как израненное сердце матери снова обливалось кровью.

"Посмотри сюда еще раз", - сказала Ребекка, указывая пальцем на другую запись.
"Довольно!

довольно!" - воскликнул отец, отворачивая голову и махая рукой. "Хватит!"
жестом руки он заставил ее замолчать. "Я увидел достаточно; тайна раскрыта".
"наконец-то открылась правда. О Боже, ужасная правда!"

Мистер Мордехай топнул ногой, стиснул руки и пробормотал
еле слышно: "Этот негодяй погубил тебя, разбил мое сердце и
разрушил надежды моего ребенка, и он умрет!"

"Но, бедная Лия, мой муж", - сказала Ребекка, наполовину робко, и с
подобие глубокого чувства.

"Лия!", он сердито повторил: "вы смеете даже, сейчас, говорят, что имя
меня? Дай Бог, чтобы она умерла! Никогда больше не оскорбляй меня, произнося это имя.
"

"Прости меня, дорогой муж; в волнении от этого печального открытия я
забыла твои приказы. Я буду повиноваться тебе в будущем". И, возвращаясь снова к
этой теме, чтобы смягчить неудовольствие мужа, она
добавила: "Каким образом ты можешь надеяться теперь связаться с Эмилем, дорогой муженек?
Ты знаешь, что он далеко, и орудия блокадного флота
вмешиваются.

"Хотя вмешались орудия дюжины флотов, я должен привлечь его к ответственности"
правосудие, - резко ответил он.

"Подумай, что выстрадала моя дорогая Сара, и страдает до сих пор"
"дело его кровавых рук, дорогой муж", - сказала Ребекка, притворяясь
плача, она закрыла лицо рукой.

Почти доведенный до исступления, мистер Мордехай яростно сказал: "Обещай
мне, рабби Абрамс, обещай мне, Ребекка, что ты одолжишь мне свой
помогите привлечь этого беглеца к ответственности; и я клянусь Иерусалимом,
он будет наказан. У меня есть золото, и это обеспечит мне успех.
Да, у меня есть золото, которого он жаждал, но - ага! которого он так и не получил.
Поклянись мне, пообещай мне, вы оба, что вы будете хорошими союзниками!"
И они поклялись ему.

"Но скажи мне, Ребекка", - сказал раввин, внезапно останавливаясь на своей
взволнованной походке. - Как к вам попала эта книга? - спросил я.

"Действительно, рабби Абрамс, это загадка. Собирая и распаковывая вещи,
готовясь покинуть Куин-Сити, я случайно нашел это
Журнал в старый чемодан, что мой муж послал от своего банка
в один прекрасный день, среди большого количества хлама. Он пролежал там долгое время, я
судья. Ты можешь прояснить эту тайну, муж мой? - спросила она, поворачиваясь.
к мистеру Мордехаю.

"Дай мне взглянуть", - ответил он; и, взяв Дневник у нее из рук,
он держал его так, словно это была смертельно опасная вещь, в то время как сам
странно разглядывал его из стороны в сторону.

"Я думаю, я думаю", - сказал он медленно, как бы рассеянно и
смущенный: "Я думаю, это книга, которую Минго дал мне на следующее утро
после ..." Затем он замолчал. "Ну, я думаю, он нашел ее в сторожке, я
полагаю", - продолжил он. "Я помню, как в то утро он дал мне маленькую книжку
, и я отложил ее куда-нибудь, чтобы почитать, когда мой разум будет
менее возбужден. Я забыл о ней ".

"Своего рода судьба сохранила его, мужа, так что мы могли бы быть
отомщу", - сказала Ребекка.

"Держать его безопасно то, как это будет необходимо в будущем. Вы
мудрая, добрая женщина, мудрая женушка", - добавил муж, со всеми
следов недовольства на ее прогнали с его лица.

Выполнив свою миссию, Ребекка, предоставив попавшей в беду семье
искать утешение в их горе, насколько это было возможно, вернулась домой, чтобы
позлорадствовать над совершенством плана, который принесет горе и
опустошение в счастливом кубинском доме.






ГЛАВА XXXIV.





Война все еще бушевала. Можно сказать, что весь мир был
более или менее взволнован этим конфликтом. Бдительность, затягивая ее
понять здесь, удвоив там его удары, наблюдая за входом и
розетки везде, учил когда-то счастливых людей, что войны никакой не было
праздник спорта. Но великий конец должен быть достигнут, конец
"Война восстания" с неповрежденным правительством. Для достижения этой цели
все средства считались справедливыми и благородными. Блокада,
голод, уничтожение собственности, факелы - да, все без исключения
оборудование, которое могло бы подчинить враждебный народ, было введено
в реквизицию для поддержания Союза.

Итак, еще до того, как третий год памятной гражданской войны прошел своим
кровавым чередом, нужда едва не вырвалась за границу в этой прекрасной южной
стране. Если бы не успешные, хотя и случайные предприятия какого-нибудь
дружественного судна, которому удалось прорвать блокаду, доставив
запасы, необходимые для комфорта измученных войной людей, острая нужда
возможно, безраздельно властвовали во многих семьях, где когда-то царили богатство и
роскошь. Так совершается во благо тех, смелый
искатели приключений на море. И все же были прорывающие блокаду - немногие,
очень немногие, слава Богу, - которые были всего лишь группой людей-стервятников, охотящихся
на своих собратьев, и которые за определенную сумму золотом давали взаймы
их рука приложена к любому деянию тьмы. К этому последнему классу принадлежал
Джо Харалсон, хорошо известный капитан "Тигрицы", самый
успешный прорыватель блокады на всем южном побережье. Харалсон
сам он был уроженцем одного из плодородных хлопковых островов у побережья штата Пальметто
и в час опасности покинул
свою страну и бежал в Вест-Индию. Там он снарядил судно
для ведения блокады и, будучи знакомым с большей частью южного
побережья, ему всегда удавалось ускользать от орудий
блокадных флотов и благополучно проникать со своим грузом. Припасы
товаров и военное снаряжение, которые он время от времени
доставал, обменивались на хлопок, который он продавал за золото с
баснословной прибылью.

Это было летом после переезда семьи мистера Мордехая в
Инглвуд. В июне месяце Джо Харалсон поставил "Тигрицу" на якорь
в безопасном месте в порту Гаваны. Нью-Провиденс был всегда
гавань убежища; но сейчас другой бизнес, чем успешно
распоряжение своим грузом хлопка привел его сюда. Одним мягким,
погожим утром, в этой стране, где весна сменяется летом, Лия
каталась на машине со своим мужем, наслаждаясь ранним утренним бризом
и надеясь, что это пойдет на пользу хрупкой маленькой Саре,
тогда, на ее второе лето. Они приблизились к Пласа-де-ла-Мар, и
- Заметил Эмиль, оглядывая бесконечные ряды кораблей.:

- Вот, Лия, посмотри на бесчисленное количество флагов.

- Да, все, кроме флага нашей борющейся страны, - ответила она. "Я
интересно, станет ли это когда-нибудь признанным флагом среди наций?"

"Боюсь, что нет", - серьезно ответил Эмиль. "Но вот! наша дорогая
уснула! Мы должны поспешить домой.

Придя домой, Эмиль поцеловал свою жену и нежно поцеловал своего
спящего ребенка тоже, прежде чем выйти из лайт-воланта; и
затем, бросив веревки Петро, рабу, который ожидал их возвращения.
вернувшись, он сказал: "Позаботься о пони, Петро"; и, повернувшись к своей
жене: "Позаботься о моем маленьком ягненке, Лия, пока я не приду снова", - и
ушел от них.

Час спустя коренастый мужчина с грубым лицом вошел в
банкирский дом Gardner & Company и спросил на запинающемся английском:
"Сей или Ле Гранде дома?"

"Да", - ответил мистер Гарднер. "Вот, мистер Ле Гранде, этот человек хочет
вас видеть". Эмиль подошел и, с любопытством посмотрев на незнакомца,
заметил, что тот был одет частично в матросскую, частично в гражданскую одежду
. - Что будете заказывать, сэр? спросил Эмиль.

- Сэр, - ответил незнакомый мужчина, чей ломаный английский выдавал его
Испанский, - Мы находимся на да-арф Бланко Плаза, американское судно
из да-Стейтс. Сейк-друг желает увидеть Сейк или Ле Гранде, очень быстро.
быстро, очень быстро, Сейк.

"Из какого штата прибыл корабль?" - изумленно спросил Эмиль.

- Из штата да-Юг, сехор, штат да-Па'метто.

Через мгновение Эмиль предположил, что это какой-то прорыватель блокады, и
предположил, что прибыл какой-то друг или родственник, и, не имея возможности
сойти на берег, действительно послал за ним. Не дожидаясь, пока обдумают,
и без дальнейших объяснений он последовал за странным проводником,
который повел его к пристани. Флаги были плавающие бесплатно и гей,
но как это безымянный Цицерон указывал, тигрица, что лежал
перед ними с персоналом флаг чуть-чуть, Эмиль Ле Гранде подумал:"
капитан боится показать свое истинное лицо; также он может быть."

"Капитан Харалсон, сеньор Ле Гранде", - сказал проводник с ломаным
акцентом, входя в каюту корабля, где капитан ожидал
его возвращения. "Я сказал капитану тебе, что приведу его", - продолжил он с
дикой ухмылкой на лице.

"Кто это хочет меня видеть?" - спросил Эмиль. "Где мой больной друг?"

"Вы заключенный, сэр", - свирепо ответил капитан. " Беглец
от правосудия, и ваше государство требует вашего возвращения".

"По какому праву ты произносишь эти слова, негодяй?" ответил
Эмиль, сбитый с толку негодованием.

"Властью тех, кого вы ранили, и кто послал меня
вернуть тебя".

"Кто, и где мои обвинители?" - спросил Эмиль с досадой. "Пусть они!
осмелятся противостоять мне!"

"Тогда следуйте за мной", - сказал капитан, проходя к небольшому
квартира, вид из салона, в конце сосуда. Он дал три
резкий, быстрый стучится в дверь, затем повернул засов и вошел.
Эмиль не последовало. Сидя перед ними на корабль-гостиной, с книгой
лениво лежать у нее на коленях, был-Ребекка Мордехай!

"Ага! и вы пришли, наконец, капитан", - сказала она. Вытекающих из
ее место и бросив взгляд на Эмиля, - продолжила она, - "Г-н Ле
Гранде, мы встретимся снова, надежно, как признается сам за
достичь справедливости. Вы видите океаны и раковины-пушек нет барьеров в
пути достижения моих целей. Вы сбежали от ваших
страна, думающая, что твое отвратительное преступление никогда не всплывет; но
"убийство будет раскрыто", и теперь ты моя пленница. Правосудие все же свершится.
"Что ты имеешь в виду, женщина?" - спросил я.

"Что ты имеешь в виду?" в твоем языке яд аспидов.
Если бы я не знал тебя в лицо, я бы поклялся, что ты какой-нибудь сбежавший
обитатель сумасшедшего дома. Объясни мне, что ты имеешь в виду, безумец, - ответил Эмиль.
в гневном изумлении.

"Назови меня сумасшедшим, если посмеешь, жалкий преступник. Опровергайте мои слова,
если вам угодно, но ваше собственное письменное признание у меня в руках.

"Признание в чем?" - закричал Эмиль, топнув ногой в сердцах.
возмущение. "Никогда, никогда, я твой пленник! Я покину это
проклятое место,--"

"Не так быстро, друг мой", - угрожающе сказал Джо Харалсон, когда Эмиль
сделал попытку выйти из комнаты. "Не так быстро! Мне обещано много
золота, если я доставлю тебя живым в твое родное Государство; и это золото, мой
друг, я получу".

"Освободи меня! отпустите меня!" - крикнул Эмиль, "я-невиновный человек. Это
женщина..."

"Тише, мой друг, или я буду укладывать тебя, где твои крики не
достичь какого-либо человеческого уха. Успокойся, мой мальчик.

Эмиль понял, что сопротивление бесполезно, и спокойно сказал, повернувшись
снова обращаясь к Ребекке: "В каком преступлении я виновата, что ты так охотишься на меня?
как на дикого зверя?"

"Откуда тебе знать?" - ответила она с презрительным, жестоким смехом. "Бы
вы знаете даже половины преступлений, которые забил против вас в
родное государство?"

"Ты не можешь рассказать мне ни о чем", - угрюмо ответил он, сожалея о том, что
снова заговорил с этой безжалостной женщиной, в ловушку которой он так
неосторожно попал.

"Возможно, вы думаете, что мы еще не выяснили, кто убил Марка
Абрамса; но, сэр, мы выяснили".

"Кто это был?" - возмущенно спросил Эмиль.

"Это был ... Эмиль Ле Гранде", - медленно ответила она, ее свирепый взгляд отмечал
каждую эмоцию на его лице.

"Великие Небеса. Какое зверство!"

"Отрицай это, если посмеешь, у меня есть доказательства".

"Докажи это, если сможешь. Я прошу тебя доказать это. Но я должен покинуть это место.
место. Подобная чепуха не должна меня больше задерживать. Я знаю, что вы
сумасшедший. -Капитан, отпустите меня. Не обращайте больше внимания на бред этой женщины
.

"Я поклялся, сэр, по обвинению этой женщины, доставить вас в целости и сохранности обратно в штат, и вы должны вернуться.
Я не могу допустить, чтобы у вас не было возможности сбежать". "Я не могу позволить вам сбежать".
"Я не могу позволить вам сбежать".

"Сначала я должен увидеть свою жену. Я не могу улететь без этого".

"Судно готово к старту. Вы не сможете увидеть
ее. Если ты будешь тихим и послушным, на тебя не наденут наручники; если
будешь сопротивляться, мы отправим тебя в безопасное место. Теперь будь мудрым и помалкивай.
- Но моя жена... - прошептал я.

- Но моя жена...

- Через час "Тигрица" выйдет из порта, сэр, и вы ее не увидите.


- Увы! увы! - простонал Эмиль. - Во имя всего Святого, почему это зло
постигло меня? - и, быстро опустившись на табурет в каюте, он сказал:
- Уберите меня от присутствия этого несчастного сумасшедшего, капитан, если я
надо идти. Да, если меня должны украсть таким трусливым способом из
мирного дома, отнять у любящей жены и невинного, беспомощного
ребенка, я могу только подчиниться; но держи эту несчастную женщину подальше от моего
присутствуй, я умоляю тебя.

- Друг мой, вы можете оставаться здесь, - ответил неумолимый капитан.
- пока мы не выйдем из порта. - и, открыв дверь маленькой комнаты, которая
в комнате был только иллюминатор, он запер Эмиля, а затем
занялся приготовлениями к скорейшему отъезду. Оказавшись запертым
Эмиль достал из кармана листок бумаги и написал на нем строчку
в Гуадалахару и компания, призывая своего друга, чтобы пойти за своей женой, и давай
к нему сразу. Из своего маленького окошка он заметил поблизости раба,
и, быстро подозвав его, сказал: "Вот мои часы, мальчик; отнеси это".
быстро отправь записку Гарднеру и Компании, и мои часы будут твоими". Затем
он выбросил листок бумаги в окно. Огорченный и
встревоженный, он снова опустился на стул, нервный и несчастный, опасаясь, что
Тигрица уйдет до того, как прибудут его жена и мистер Гарднер.

Получают загадочную записку Эмиля, мистер Гарднер пошел со всеми
возможной скоростью к дому молодого человека, и сообщил, что Лия
произошло. "Я не понимаю эту записку, - сказал он, - есть
конечно, загадка про повестку. Человек, который пришел для Ле
Гранде был странный, неприятный лицом; но мы должны поспешить".

Лия, так что давно привыкли к печали, выказывала никаких необычных эмоций
эти опасения словами мистер Гарднер, но спокойно спросил:

- Как вы думаете, моему мужу причинили какой-нибудь вред?

- Не могу сказать, мадам; надеюсь, что нет.

- Какой мотив мог быть у этого человека, чтобы обманывать Эмиля?

"Милость знает, но не доверять этим коварным
Слишком далеко испанцев. До сих пор его история может быть правдивой один. Он
несомненно, был моряком. Мы, по крайней мере, пойдем и посмотрим. Пони и
фаэтон готовы.

"Позаботьтесь о моей дорогой Маргарите", - сказала Лия, целуя ее.
спящая девочка, и вышла к ожидающему "воланте".

"Теперь езжайте быстрее, мистер Гарднер. Мое сердце предчувствует меня.

Не ответив, мистер Гарднер призвал вперед пони флота, и они
не снижая скорости, пока улица за улицей было
наехали, угловой момент угол свернул, а они были в поле зрения
Пласа-де-ла-Мар с ее мириадами корабельных мачт и флагов в поле зрения.
Затем, поехав медленнее, мистер Гарднер свернул к причалу
номер три и нетерпеливо посмотрел вперед. Корабля там не было.
Выйдя из шезлонга, Лия и мистер Гарднер подошли к группе рабочих
, которые там работали, и спросили:

"Это не пирс номер три, где стояло на якоре американское судно
?"

- Да, сэр, но американское судно вышло из порта час назад.

- Вышло из порта час назад! - в смятении повторила Лия. - Тогда где мой
муж?

Мистер Гарднер с сомнением покачал головой и сказал: "Возможно, он ушел"
с ними.

- Ушел с ними? - в отчаянии переспросила Лия. - Ушел! - снова произнесла она и
затем беспомощно опустилась на причал.

Мистер Гарднер, расчувствовался, снова поднял ее на шезлонг, с
уверенность в том, что ее муж, по всей вероятности, вернулись в
его место для бизнеса.

Снова придя в банк, мистер Гарднер был разочарован, обнаружив, что
Эмиль не вернулся, но вместо этого его ждал другой клочок бумаги
с этими ужасно значимыми словами:

"Они украли меня, чтобы вернуть в мой родной штат, чтобы
ответить за чудовищное преступление, в котором я не виновен. Отправьте мою жену
за мной, как только...

Тут Эмиль остановился из-за нехватки времени. Он бросил записку в руки
того же раба, который нес первую.

"Отнеси это Гарднеру и компании, и они тебе заплатят", - сказал он, когда
"Тигрица" оттолкнулась от берега.

Корабль отчалил; и Эмиль, один во тьме и отчаянии,
тщетно пытался догадаться, откуда пришла эта таинственная беда,
и каков будет ее вероятный результат.

Капитан "Тигрицы", как уже было сказано, был наемником и
алчным человеком, заботящимся о истекающей кровью стране не больше, чем
хищная птица для истекающего кровью голубя. Пока он добывал золото
своих обедневших соотечественников и ускользал из рук блокадного
флота, который так бдительно охранял каждый важный порт, он был
доволен. Заботам этого человека, этого капитана с железным сердцем,
Ребекка Мордехай посвятила себя, как она
сказала, "возвращению Эмиля Ле Гранде в коллегию правосудия".

- Если вы благополучно доставите меня туда, капитан, я дам вам золото. Если вы
доставите меня обратно с преступником, я дам вам еще.

Харалсон, знавший, что сундуки в хранилище Мардохея были
наполнившись желанной рудой, он поклялся самому себе
страшная клятва, что его океанский странник совершит это путешествие,
даже ценой последней капли крови своего сердца. Было видно, насколько
успешно он приземлился и вероломно заманил свою жертву
на корабль. Затем, после двух дней достаточно
бурные плавания в тропических морей, снующих тут и там,
страх набрасывается на морских монстров, он стремился
ускользать, Харальсона высадились, наконец, на входе, непонятных, но хорошо
известно, что его на низкий, песчаный берег Каролину. С
с упавшим сердцем Эмиль еще раз ступил на родную землю и
по приказу своей похитительницы угрюмо последовал тем путем, которым она вела.
Огорченный, уязвленный, почти обезумевший, он пошел окольным путем, который привел
его обратно еще раз - назад, назад, в Куин-Сити. Не обратно в свой
уютный дом отца, ибо тот, увы! был незанят, и
семья оказалась беженцами в чужой стране. Но снова назад, в тюрьму для преступников
кандалы, чтобы найти пристанище в камере для преступников - назад к одиночеству и
отчаяние, когда, наконец, мрачный старый надзиратель повернул решетку
гром обрушился на него, и он остался один в тюрьме.






ГЛАВА XXXVI.





Война все еще бушевала. Везде во всех опальной земли,
прилив братьев кровь текла полным ходом. Горечь росла с каждым часом
, и ни один небесный голос не был услышан над шумом
бойни, говорящий: "Останови безумие, и пусть кровь перестанет литься".
Конец еще не был достигнут, великая проблема этого противоестественного конфликта
еще не решена. Бомбардировка Куин-Сити все еще
продолжалась, хотя и без особой надежды на его сдачу. Но
обстрел продолжался, как будто этот смертоносный дождь смерти был всего лишь
веселым времяпрепровождением в те летние дни. Теперь форт считался
неприступный; и все же надежда на его сдачу была той, которая не могла
умереть в сердцах осаждающих. День за днем они
подвергались нападкам и повторяли их, и день за днем их переполняло
разочарование.

Наконец, в один ясный июньский день раздался оглушительный грохот, и
затем, словно собрав последнюю искру надежды и решимости,
зловещие жерла пушек в течение многих часов изрыгали такой ливень
пуль и снарядов, который запомнится навсегда. Небо почернело
рано утром с моря поднялось облако дыма-
серный дым, который пронизывал каждый уголок города, и была принесена
на каждый спешащий ветер к дальним холмам и долинам.
Можно хорошо представить себе картину очень Инферно; так страшно было
конфликт. Суровый, темный, и решительно, вопреки постояла сутки-не
пушки демонтирована, а не человек встревожен. Но становилось поздно, и до сих пор
в подъеме пушки ревели. Небо выше было пасмурно, как
хотя природа были готовы с потоком слез, чтобы плакать над
дела человечества. Сверкнула молния, и сверкнули пистолеты, и
здесь и там и везде ужасных снарядов упал толстый и
быстро.

Наконец один из них обрушился на бастионы Неповиновения и
взорвался - взорвался с грохотом ярости, который донесся до каждого слушающего
: "Совершено какое-то ужасное деяние".

Увы! увы! Дикий грохот прозвучал похоронным звоном по одному храброму,
благородному сердцу и разрушил бесчисленные надежды, когда душа Джорджа Маршалла
ушла. Смертоносный осколок снаряда пронзил его мозг,
и его жизнь оборвалась в мгновение ока.

Пусть больше ничего не будет рассказано об этой печальной истории; ничего, кроме этого:
он был убит, и войска ушли в смятении и беспорядке - убитые и
перенесенный в последние объятия раненого сердца, которое не знало исцеления.
годы исцеления -убит в Дефаенсе, месте странном, таинственном.
ужас овдовевшего сердца с тех дней, когда она была солнечной.
девичество-убито и похоронено в тени магнолии, среди
сотен храбрых сердец, погибших за то же несчастливое дело.






ГЛАВА XXXVII.





ВРЕМЯ шло незаметно. Много месяцев ушло в прошлое с тех пор, как
день смерти оплакиваемого полковника Маршалла - месяцы, о которых в этом
повествовании мало что известно, за исключением того, что это были месяцы крови.

Возвращаясь к безутешной жене, оставленной неблагоприятной судьбой одной в своем доме на Кубе
, мы обнаруживаем, что она печально изменилась. Столь же внезапным, как
было расставание Эмиля с семьей, столь же шокирующим и
жестоким было воздействие этой неприятности на нежную натуру Лии
. С того часа, как мистер Гарднер сообщил ей о таинственном исчезновении ее мужа
, Лия опустилась на колени, переполненная горем.
Затем в течение многих недель она страдала от почти безнадежной болезни,
чтобы, наконец, выздороветь и обнаружить, что она по-прежнему одинока.

Надежда набраться сил, чтобы последовать за мужем, была единственной надеждой
это придало ей бодрости в часы выздоровления и стимулировало усилия
природы в работе по выздоровлению. Наконец, время принесло облегчение, и
после многих месяцев устанут ждать, надеясь, смотрите,
возможность для Лии для начала в поисках мужа.
Вверенная заботам добросердечного человека, который сам был капитаном
блокадника, встревоженная жена надеялась достичь берегов своего
родного штата в безопасности. В отличие от вероломного Джо Харалсона,
капитана "Хлопковых штатов", судна, на которое взошла Лия,
не был знаком с морем-побережье многие из блокированного государства;
но, призвал ее importunities, доброму капитану определена, если
возможно, на земле своей в безопасности на побережье своего родного государства.
Однако в этой попытке его постигло разочарование. Был поздний час.
после полудня, когда "Коттон Стейтс" собирался бросить якорь в безопасном месте в
малоизвестной гавани небольшого острова недалеко от материковой части, когда
капитан обнаружил далеко в море темные очертания преследующего его корабля.
канонерскаялодка. Он немедленно вышел в море, и, к счастью, сгущающиеся сумерки
вовремя скрыли преследуемое судно, предотвратив
захват. На следующий день "Хлопковые штаты" пристали к одинокому,
малонаселенному побережью и бросили якорь у Сэнди-Бар, места, известного
лишь немногим как возможный порт въезда.

В этом малоизвестном порту захода "Коттон Стейтс" была единственным судном,
которое когда-либо бросало якорь. Здесь, на берегу, находился грубый,
просторный склад, построенный спекулянтами, владевшими этим
предприимчивым судном, и предназначенный для приема хлопка, который
были вывезены и грузы, которые были им ввезены. Забота
об этом складе припасов и незаконных товаров была возложена на
довольно дряхлый, но заслуживающий доверия старик, которого фамильярно называли "дядя
Джек Марнер". В грубой хижине, неподалеку от этого тайника над землей, жили
старый дядя Джек и его жена. Сципио, надежный негр, также был
нанят компанией, чтобы помогать дяде Джеку в наблюдении за складом,
и обычно ему поручали информировать владельцев судна, как только
груз был выгружен. В этом неясном Харбор-белый песчаный бар,
как было известно, что дядя Джек, капитан, а компании-
Государства хлопок был закреплен и готов внести свой груз.

- Мадам, - обратился капитан к Лии, - я сделал все, что мог. Я
пытался земле вам ближе ваш дом, но не смог; я надеюсь, вы будете
медведь меня не помнит зла".

"Я никогда не забуду вашу доброту, сэр; когда-то на Земле, независимо от того, как
далеко от города, я знаю, что я смогу найти туда дорогу. Я чувствую
уверены, там мой муж, если живет, туда и я пойду на
один раз."

"Не один?"

"Да, в одиночку, если потребуется."

"Не бойся разведчиков и отбившихся солдат, что так заводятся
земля?"

"Я ничего не боюсь, капитан. Я нахожусь в поисках своего мужа, и я буду
искать его, даже если я погибну в этом усилии ".

- Что ж, мадам, я вверяю вас заботам дяди Джека Марнера.
и снова уезжаю, зная, что о вас будут хорошо заботиться. Вон
старик и Сципион работают, разгружая рабочих. Я отведу
тебя в его хижину.

Лия сердечно поблагодарила его и, взяв своего ребенка на руки,
капитан повел его к скромному дому дяди Джека и представил
Лию своей жене.

Без промедления "Хлопковые штаты" разгрузились, погрузились снова и вскоре были в безопасности.
"Это очень слабый на вид ребенок, мадам", - сказал добрый дядя Джек.

- Это очень слабый на вид ребенок.,
когда он вернулся в хижину после окончания работ на корабле.
- Маленькое создание заболело?

- Нет, но она не очень крепкая, дядя Джек, - ответила Лия.

"Может быть, прорезывание зубов? Прорезывание зубов джинералли дается малышам с трудом"
.

"Да, - ответила Лия, - прорезывание зубов сделало ее хрупкой".

- Лос-Анджелес, чили, капитан сказал мне, что вы направляетесь в Куин-Сити;
разве ты не боишься отправиться туда сейчас, когда продолжается мощнейший обстрел
туда?" И, не дожидаясь ответа, он продолжил: "Я думаю,
однако, псы войны немного устали и скоро уберутся восвояси. Это
бесполезно пытаться оболочки и тесто вниз, что прекрасный Старый город. Она никогда не
был сделан, чтобы предаться власти furrin, и сдаваться она не
будет. Готов поспорить на что. Но, моя Чили я хотел быть сколько его у вас, чтобы пойти тар
теперь, гибкие и сильные мужчины, как я, гораздо меньше, а бедные, слабо
женщина смотрит, как себя".

"Нет, дядя Джек, я не боюсь. Солдаты не стали бы приставать ко мне,
и снаряды не могут попасть в меня, поэтому я иду неустрашимый. Я ищу своего
муж, и мы должны найти его. Дядя Джек, далеко ли еще до Королевы
Город?"

- Больше ста миль, Чили.

"Я могу получить любую передачу о вот взять меня часть пути,
по крайней мере?"

"Чили, тхар не твари, в двадцати милях от этого места, как я
знает на. Поблизости никто не живет, кроме меня, старухи и
Сципио и Тоби - это мул компании, ты знаешь; и Сципио
едет с Тоби в ..., когда судно окажется в безопасности, чтобы сообщить компании.
Сципион должен начаться завтра в компании знают, что лодка находится в
Агинский, и когда он ГИЦ назад я отведу тебя к
Королева Города. Ты поедешь на Тоби, а я пойду пешком. Я сказал капитану, что хотел бы
проводить тебя в пути, насколько смогу.

"Когда вернется Сципион?" - робко спросила Лия.

"Может быть, через неделю, может быть, раньше".

"О! Я не могу оставаться здесь неделю. Я не могу остаться ни на день. Мне так
не терпится продолжить. Если мой муж жив, я должна связаться с ним ".

"Но как ты можешь поехать, чили?"

- Иди один, дядя Джек. Уверяю тебя, я не боюсь.

Клянусь Юпитером! Джек Мернер пусть слабо выглядит женщина, как вы начнете
один из его дома, не сильные руки, чтобы отлично вам? Никогда,
никогда, никогда! - с нажимом воскликнул добрый старик, тряхнув
своими седыми кудрями.

- Но некому пойти со мной, дядя Джек, и поскольку я не могу
подожди, я должен идти один. Уверяю тебя, я ничего не боюсь.

Старик продолжал качать головой, хотя и ничего не ответил;
и затем, передав маленькую Сару ее матери, он вышел из хижины
за дровами, которые были необходимы для приготовления ужина.

Ночь прошла, и наступило мягкое и ясное утро; и Лия, освеженная
ото сна, выразила решимость немедленно продолжить свое путешествие
.

"Если вы пойдете, Господа пойти с тобой, Чили; но боюсь, вы будете
никогда ЖКТ тар. В двадцати милях отсюда, возможно, вы найдете ночлег, и
вы не может; что тогда?"

"О, я могу позаботиться об этом; только дай мне правильное направление, если
вы можете".

- Держись как можно ближе к побережью, и, если тебя ничто не пожрет, ты
через некоторое время найдешь Куин-Сити; но это больше сотни миль,
помни. Мне неприятно видеть, как ты уезжаешь, правда.

- Не задерживай меня, дядя Джек. Я не могу, не должен оставаться.

"Что ж, если ты должен и хочешь идти, я пойду с тобой, пока мы не доберемся до
открытой дороги; но я повторяю, ты можешь остаться здесь, в моей
хижине, если хочешь. Она скромная, Я знаю, но старый Джек Мернер была
зрелище лучше, чем этот дом, в его день. Но я благодарю Господа, что
пусть это останется." и старик смахнул слезу своей
дрожащей рукой, помогая старухе готовить еду
для одинокого путешествия Лии. В ранний час они были готовы
начать. Дядя Джек взял маленькую Сару на руки, и Лия попрощалась
со своей доброй старой женой и, следуя за дядей Джеком, вышла на
песчаный пляж и повернулась лицом к далекой, скрытой от посторонних глаз дороге.

Час или больше пешеходы медленно брели вперед, дядя
Джек все это время пытался развлечь ребенка у себя на руках, который
то и дело протягивал свои маленькие ручки и кричал: "Мама". С
опустив глаза и сжав сердце, Лия неуклонно двигалась вперед, не обращая внимания
ни на что, кроме случайного плача своего ребенка. Дядя Джек, когда он
шел, сломал зеленую ветку болотного мирта и
собрал веточку синих зимних ягод, которые он связал вместе в виде
букета для ребенка. Этим он очаровал детеныша и
пресек все попытки добраться до материнских объятий. Наконец,
тропа закончилась, и появилась открытая дорога.

"Ну вот, - сказал дядя Джек, - наконец-то мы здесь. Это дорога, которая
ведет в Шелтонвилл, единственное место, которое находится на вашем пути к
Куин-Сити. Держись прямо, Чили, и, может быть, ты наконец доберешься туда.
может быть, нет; я не знаю. Давай отдохнем минутку под этим
водяным дубом. Садись на бревно; я гарантирую под ним нет змей
".

Лия слегка улыбнулась, подчиняясь этому приказу, и села на
крошащееся, поросшее мхом дерево, сказав:

"Дядя Женя, есть ли реки в сторону города Королева?"

"Никто, Чили, но на маленькие черные, и вы, Кин крест, который на
Sheltonville. Удивительно, что эти дьявольские солдаты не разрушили
мост перед этим; но они этого не сделали, последнее, что я слышал из Шелтонвилля.
"

"О, я думаю, я смогу перебраться на ту сторону", - весело ответила Лия. "Реки,
как и горы, теперь не смогут удержать меня от моего мужа. Если он в
город, я должна найти его".Вот маленькая Сара заплакала, и
проявлять признаки усталости. Напрасно дядя Джек распускал дикий
букет цветов, свистел, пел, щебетал; маленькое создание находило
пристанище в объятиях своей матери и спало на ее верной груди.

Солнце клонилось к середине утреннего часа, когда
маленькая девочка проснулась и, вцепившись в шею матери,
хитро отвернула лицо от дяди Джека, как бы говоря: "Ты должен
не обладай мной снова. Я устал от твоего дикого букета.

"Ну вот, - сказал дядя Джек, - маленькое создание снова проснулось, и
проворный, как сверчок. Пойдем к дяде Джеку, ладно?

- Мне пора, - сказала Лия. - Уже поздно. И, поднявшись с
ребенком на руках, она придвинула к себе маленький узелок с едой и
одеждой, который несла, и сказала: "Я готова.
Прощай. Держись прямо, мне нужно?

"Да, чили", - ответил дядя Джек дрожащим голосом, "прямо.
"вперед, и да пребудет с тобой Господь".

Лии не было. Она пошла по песчаной дороге, указанной дядей
Дрожащим пальцем Джека, шла по ней, пока небольшое болото, заросшее
болотной растительностью, не скрыло ее из виду; и тогда старик сказал, как
он печально повернулся к своей каюте: "Бедняжка Чили, похоже, у нее
много неприятностей в этом беспокойном мире. И к тому же она такая
молодая и хорошенькая. Я благодарю Господа, что там, наверху, есть мир
там, - и он поднял затуманенные слезами глаза, - где больше ничего нет.
беда никогда не придет; и пусть старому Джеку Марнеру повезет
мерзавец тар."

В течение десяти долгих, утомительных дней Лия следовала прямым путем, который лежал перед ней.
перед ней не было преград, каждый шаг приближал ее все ближе и ближе
к городу ее детства. Едва, много времени, чтобы
добыть пищи в день, или жилье по ночам, она все равно бестрепетно
продолжала свой путь, не сводя глаз с конца.
Время от времени мимо проходили отряды фуражиров и отставшие солдаты, но все же
в адрес одинокой женщины не прозвучало ни единого слова неуважения или оскорбления
когда она проходила мимо, живое воплощение недружелюбия.
беспомощность.

Наконец, с болью, усталостью, в слезах путешествие было почти завершено.
близился вечер десятого дня.
Звезды одна за другой появлялись на голубом небе, и
яркие огни сотен лагерных костров, далеких и близких, возвещали о том, что
отрадный факт, что Куин-Сити был совсем рядом. Случайный снимок
также какого-то бдительного стража напомнил ей, что без
паспортов нелегко попасть в некогда мирный,
гостеприимный город. При этой мысли Лия задрожала; но она прошла мимо
неустрашимо вперед, к устрашающей линии часовых, которая растянулась
поперек ее пути. Она была слишком измучена, чтобы плакать, слишком сбита с толку, чтобы
думать, слишком встревожена, чтобы что-то делать, но смотрела вперед, на приближающийся
город с его мириадами огней, а затем снова вниз, на невинных
ребенок, спящий у нее на груди. На ветру , который налетел ей навстречу,
словно в знак доброго приветствия, она уловила старую знакомую ноту
музыка курантов Святого Анджело. "Дом, милый дом" прозвучало в
ее усталом ухе со всей нежностью и фамильярностью ушедших
дней.

"Как все здесь изменилось; и, увы! как я изменилась", - сказала
она; и, пошатнувшись под бременем своего ребенка и пробудившегося
груза воспоминаний, она в изнеможении упала бы на землю,
если бы не резкий, звенящий голос, который сказал:

"Стой! Кто там идет?"

Этот неожиданный крик вернул ее к пониманию истинного положения вещей.
на этот вопрос Лия призвала остатки своей силы и мужества и
ответила: "Всего лишь женщина, слабая и уставшая. Во имя небес, дайте мне
пройти".

"Выдвиньтесь вперед и поставьте подпись".

"Я не могу! действительно не могу! Но во имя добра, дай мне покой и
еду в город в эту ночь", - ответила она с отчаянным
голос.

"Откуда ты пришел?"

"Из Сэнди-Бара, в нескольких сотнях миль отсюда, и я прошел пешком
все это расстояние. Я не принес вам ни плохих, ни хороших новостей. Я всего лишь
бедная, беспомощная женщина, ослабевшая и умирающая от голода. Молю тебя, во имя
сострадания, позволь мне пройти, добрый страж."

Тронутый этими умоляющими словами, часовой украдкой огляделся вокруг
он тихо ответил: "Женщина, поторопись. Продолжайте; и имейте в виду, если вы
скажете, что я пропустил вас без подписи, моя голова заплатит за это
неустойку. Давай, на том Marbray нет сердца, чтобы сказать " нет " такой
женщина, как и ты."

- Благослови вас Бог! - прошептала Лия. - Благослови вас тысячекратно!
она поспешила вперед и вскоре затерялась в извилистых улочках города.
город, который теперь был погружен в ночную тьму.

Оказавшись снова в знакомых пределах старого города, она остановилась,
и, прислонившись к углу лавки, с любопытством огляделась по сторонам,
как будто пытаясь определить определенные местности. Наконец она сказала
тихо:

- Да, я вижу Цитадель и шпиль Церкви Христа. Но мне нужно отдохнуть.
Я зайду вон в ту гостиницу. Она шагнула вперед, к убого выглядящей
таверне в нескольких дверях отсюда, где толпа болтливых солдат была
сгруппирована у двери. Слишком уставшая, чтобы наблюдать за кем бы то ни было, Лия, пошатываясь, вошла
в заброшенную, убого обставленную приемную Добрых
Развеселила дом и попросила еды и ночлега для себя и ребенка
на ночь.






ГЛАВА XXXVIII.





Багровые лучи октябрьского солнца проникали в единственное окно
маленькой, грубо обставленной комнаты, которую Лия занимала в гостинице.
Утомленная долгим, утомительным путешествием, она все еще спала. Хоть и устали,
природа на некоторое время сопротивлялся проникновения ярких солнечных лучей,
медведки ее дитя наконец вызвал Лию
сознание. Крошечные ручки с ямочками запутались в длинных
черных волосах, которые растрепанными прядями ниспадали на плечи матери
грациозно, и веселый ребенок радостно засмеялся, когда мать проснулась.

"Моя птичка всегда готова петь?" - нежно спросила Лия, увидев
невинный, счастливый ребенок рядом с ней. "Пусть ты никогда не узнаешь нотки
грусти, любовь моя; пой, пока можешь". Затем Лия печально перевела взгляд
на потрескавшуюся, покрытую пятнами стену над головой и тихо
пробормотала: "Наконец-то я здесь, одна -одинешенька в Куин-Сити,
без друзей и без гроша в кармане - один в том месте, где я когда-то владел
тысячи - один в поисках единственного существа, которое любит меня, в
этом огромном мире - один, и мне нечем утешиться, кроме моей собственной верности,
решительное сердце. Когда это подведет меня, я обрету покой. Бедный, любимый
Эмиль!"

Охваченная усталостью, беспокойством и страхом, Лия закрыла лицо
грубым коричневым покрывалом своей кровати и заплакала, всхлипывая от невыносимой
горечи в сердце. Наконец, удивленный тем, что улыбка матери исчезла с его лица
, ребенок заплакал; и, перестав плакать, Лия прижала
беспомощное создание к своей груди в нежных, страстных объятиях.
"Храни тебя Бог, благословенный!" - сказала она с глубочайшим пафосом. "Небеса
защити тебя, мой ангел, от той печали, которая сейчас наполняет сердце твоей матери
! Но я должна встать и действовать. Плач не достигнет цели моего прихода.
"

Решительно поднявшись, она наскоро привела в порядок их нехитрый туалет и
спустилась по узкой лестнице в столовую.

Простая трапеза вскоре закончилась, грубые, болтливые обитатели постоялого двора
ушли, и Лия с ребенком остались одни в плохо обставленной приемной
. Она послала маленького жилистого негритенка за владельцем ресторана
и ожидала его появления. Внезапно в узком проходе раздался глухой стук,
стук, стук, и перед ней появился невысокий,
краснолицый, лысый, напыщенного вида старик с деревянной ногой,
.

- Сударыня, - сказал он, кланяясь подобострастно, "она себя в том, что нужные
мое присутствие? Крикет сказала мне - мы называем этого гибкого маленького
черномазого Крикета - что леди желает видеть меня в гостиной.

- С кем я имею честь разговаривать? сказала Лия, с трудом
подавляя улыбку восторге от гротескной внешности человека.
"Я хотел видеть хозяин".

"Именно так, мадам, и меня зовут Майкл Моран, я владелец"
"Дома хорошего настроения" вот уже двадцать лет".

"И вы оставались в Куин-Сити все эти ужасные годы?"
месяцы обстрелов? - спросила Лия, на сердце у которой сразу стало светлее.
надежда, что она сможет получить от него какую-нибудь нужную информацию.

"О, да, ребенок-прошу прощения, мадам, но, на самом деле, ты выглядишь как
ребенка. Майкл Моран не такой человек, чтобы покинуть пост в
время опасности. Видите ли, мадам, - и он указал на деревянный
обрубок, - видите ли, я имел несчастье потерять члена команды на мексиканской
войне. Этот деревянный обрубок все еще говорит о храбрости Майкла Морана, а я
и сегодня такой же храбрый человек, каким был в сорок седьмом, всегда
готовый служить своей стране ".

"Да, - ответила Лия, - но ты уже слишком стар, чтобы многое сделать для своей страны"
.

"Да; то есть я не могу взять в руки оружие, но зато я
оказал доблестную услугу, обустроив очень удобный, полностью
респектабельный дом на обочине для несчастных детей моей страны. Вы
смотрите, мадам, дерзай дом известен далеко и рядом как место
найти хорошее питание и размещение, по очень разумным ценам. В
солдат-увы! Я знаю, что такое солдатская жизнь, - и старик
приложил свою толстую руку к сердцу. - Солдаты, я говорю, находят
дом Майкла Морана, и погрузитесь в хорошее настроение он
распределяет".

Старик, однажды начавшись, продолжалась бы его высказывания объявление
Инфинитум не смело Лия прервала его вопросом:

"Не могли бы вы сказать мне, сэр, вернулся ли еще кто-нибудь из беженцев?"

"Очень много, мадам. Вы видите этот адский старый артобстрел, хотя
это довольно неприятное занятие, в конце концов, особого вреда оно не принесло. Это
разрушило несколько прекрасных домов и убило несколько человек, но тогда я
не верю, что Куин-Сити никогда не сдастся; и, клянусь Эрин, я
надеюсь, что этого никогда не произойдет. Если бы солдаты, по крайней мере для мужчины, обладали сердцем
о Майкле Моране они будут выделяться до тех пор, пока...

- Можете ли вы рассказать мне что-нибудь о семье Ле Гранде - я имею в виду судью Ле Гранде?
- Снова храбро перебила Лия.

- О судье? О да, я думаю, они уехали во Францию несколько месяцев назад, -
ответил Майкл с видом глубокого удовлетворения от того, что у него есть
небольшое знакомство с таким выдающимся человеком, как судья;
и, похлопав себя по колену пухлой рукой, он продолжил: "Видишь ли,
судья не был особенно военным человеком, и..."

"Ты что-нибудь знаешь о Леви?" снова прервал старика
болтливость трактирщика.

- Леви? О, да; они сбежали давным-давно и теперь бродят по лицу
земли. Бомбы чуть не снесли дом старого Леви, и я
думаю, это его убьет, поскольку он настолько скуп, насколько вообще может быть человек
. Если бы он остался в своем страдающем городе, как Майкл Моран...

- Но миссис Леви была вдовой, - перебила Лия, видя, что старик
по ходу дела подбирал информацию с целью своего
собственного возвеличивания. "Ее муж умер много лет назад".

Решив не дать сбить себя с толку таким тихим способом, Майкл ответил:
"Ну, это был другой мужчина, мадам", и опасаясь, что Лия может
опровергая свою сфабрикованную историю, он добавил: "Клянусь Эрин, это был
другой мужчина".

"Хорошо, сэр, можете ли вы рассказать мне что-нибудь о семье Мордехая - мистере
Бенджамин Мордехай? - переспросила Лия слегка дрожащим голосом.

Глаза старика заблестели, и он с удвоенной силой хлопнул себя жирной рукой по колену
и быстро ответил:
пытливо прищурившись, он спросил: "Ты еврей?"

"Я еврейка, сэр", - тихо сказала она. "Я испытываю интерес к своему народу.
Что вы можете сказать мне о Мардохеях". "Я чувствую интерес к своему народу".

"Что ж, дитя, тогда послушай меня еще раз. Я говорю решительно, мадам,
итак. Ну, старый Бен Мордехай, он был очень богатым человеком, у него был банк.
много-многолет, и много-много груд золота. По сути, он был моим
банкир в свое время в моей жизни, и в день он может свидетельствовать как об
ли Майкл Моран был или не был бережливым человеком и хорошим настроением
Создать платежное учреждение. Однако несколько лет назад я перевел свой
бизнес в другой банк, кхм!" Вот старик глазами резко Лия,
чтобы увидеть, если эти намеки относительно его морального состояния не
поразить ее до глубины души. Затем он продолжил: "Ну, я собирался
заявить ... Ну, на чем я остановился?" - сказал он с озадаченным выражением сожаления на лице.,
как будто он потерял или собирался потерять какое-то заветное замечание,
настолько сбивающей с толку была мысль о его деньгах
имеет значение: "на чем я остановился?"

"Вы говорили о том, что мистер Мордехай покинул Куин-Сити",
любезно подсказала Лия, видя смущение старика.

"О да, у меня иногда голова становится немного грязной", - сказал хозяин гостиницы
извиняющимся тоном, проводя розовой рукой, на этот раз энергично по
лысой, гладкой поверхности своей головы. "Ну, Мардохеи уехали"
и мне сказали, что бедная семья переехала в дом старика, чтобы
защитите его. Но на прошлой неделе снаряд со свистом влетел в город
и оторвал угол его прекрасного дома. Говорю вам, мадам, у
старика, конечно, был прекрасный дом. И, мадам, у старого Мордехая когда-то была прекрасная
девушка, а несколько лет назад она сбежала и вышла замуж за какого-то
парня, и это чуть не разбило сердце старика. Они сбежали,
и уехали куда-то; я думаю, это было на остров Куби. Мой банкир
сказал мне это. Видите ли, мадам, мои ресурсы пока таковы, что мой
банковский бизнес довольно обременителен для меня. "Дом хорошего настроения"
, конечно, хорошо оплачиваемое учреждение, и...

- Но что же с несчастной дочерью? - слабым голосом спросила Лия.

"Ну, как я собирался заметить, они ушли в Куби, и где-то
несколько месяцев назад, возможно, год или около того, они поймали там негодяя,
и переправил его контрабандой в эту страну, чтобы наказать за убийство, которое он
совершил несколько лет назад, задолго до того, как женился.

Сердце Лии бешено колотилось в груди, и каждый член ее тела дрожал
как осиновый лист; но старик не заметил ее волнения и
продолжил:

"Скоро его будут судить здесь. Я слышал, что друзья покойного и
семья Мордехай настаивают на судебном разбирательстве. Когда судебное разбирательство состоится, я
полагаю, семья банкира вернется.

- Несчастный заключен здесь, в тюрьме старого города?
Спросила Ли дрожащим голосом.

- Да, мадам. Однажды в старую тюрьму попал снаряд, и некоторые из
заключенных чуть было не сбежали, но ее отремонтировали, и
теперь, конечно, она довольно переполнена. Если бы в нее могла попасть бомба и прикончить
всех заключенных сразу, я думаю, это бы их устроило. Я не знаю
иначе зачем они держат эту тюрьму полной воров и убийц. Я тоже
занят мой план дома, давая развеселить и утешить в моем
несчастные соотечественники, которые так беспокоятся о тюремных птицах. Да,
Майкл Моран слишком занят для этого ".

- Какой у меня счет, сэр? - слабым голосом спросила Лия, не обращая внимания на многословие
Разглагольствование Майкла, и думать только о тюрьме - тусклой, темной
тюрьме, где томился ее муж. - У меня нет денег, кроме
золота, - продолжала она. - сколько я должна тебе за еду и
кров?

- Золото! - повторил Майкл с жадным подчеркиванием; и затем, как будто
опасаясь выдать свою характерную любовь к блестящей руде, он
добавил с напускным безразличием: "Ну, я полагаю, как и вы
больше ничего, золото не подойдет. ты должен мне... - и он назвал определенную сумму.
"Удивительно низкая цена. У Майкла Морана не хватит духу быть жестоким с
женщиной; и я знаю, ты до конца своих дней будешь сожалеть о том, что тебе пришлось
так скоро покинуть "Дом хорошего настроения ".

Лия ничего не ответила и не выказала сожаления, когда раздала требуемую сумму из
своего небольшого запаса денег. Поспешно покинув гостиницу
с ребенком на руках, она поспешила к
мрачной тюрьме, которая, как она хорошо помнила, находилась за много улиц отсюда.

В то самое ясное октябрьское утро , которое открыло глаза Лии в
Эмиль Ле Гранде в Куин-Сити расхаживал взад-вперед по своей тюремной камере
в ранний час. Заточение в течение стольких долгих, томительных месяцев
наложило свой отпечаток на каждую черту лица; и бледный и изможденный он
едва ли походил на себя прежнего. Перед ним, на оловянной тарелочке,
был грубый тюремный завтрак, пока еще нетронутыми. Беспокойный и
несчастный, он ходил взад и вперед в узких пределах
своей камеры, то поглядывая вверх на солнечный свет, который струился через
узкое окно так высоко над его головой, то прислушиваясь к
ловите звук каждого человеческого шага, который раздавался в коридорах или
перемещался в соседних камерах этого жалкого места.

Им овладело отчаяние, и смерть была желанным гостем. "Неужели
это я сам", - пробормотал он, судорожно проводя пальцами по
своим волосам, отросшим от небрежности, "или это какой-то другой несчастный
негодяй? Остались ли у меня жена и ребенок на далеком чужом берегу, или
эта мысль - ужасный кошмар, терзающий мой
мозг? О птицы небесные, я завидую вам! О ветерок, который бродит, я завидую
тебе! О солнечный свет, который струится через мое окно, дай мне свободу,
моя свобода, я молюсь!"

Подавленный этими мыслями, несчастный, ослабевший душой
как и телом, опустился на жесткий тюфяк, когда раздался звук
в коридоре снова послышались шаги, все ближе, все ближе,
ближе к двери его камеры. Вздрогнув, Эмиль услышал, как отодвигается засов.
дверь открылась еще раз, и перед ним предстал тюремщик.

"Ле Гранде, - сказал он, - там внизу женщина говорит, что должна тебя видеть...
нищенка; мне привести ее наверх?"

"Да, мужчина, во имя милосердия, приведи ее наверх. Я бы увидел собаку, которая
пришла бы ко мне в это уединенное место. Приведи ее, нищая она или нет.,
хотя мне нечего ей дать.

Тюремщик удалился, и сердце Эмиля бешено забилось от этого странного сообщения.
даже нищий пожелал увидеть его сейчас в его
убожестве.

В коридоре снова раздались шаги, все ближе,
ближе, ближе к камере.

Эмиль поднялся со своего тюфяка и, пошарив в кармане, сказал:
"У меня нет даже четырех пенсов для бедной старой души".

Дверь камеры открылась. Эмиль увидел тюремщика и женщину с ребенком
. Его глаза ярко вспыхнули, сердце подскочило к горлу.
Лицо женщины побледнело, и, пошатываясь, она упала на
заключенный прижался к груди и ахнул: "Мой муж!"

Он сказал: "Слава Богу. Моя жена! моя жена! мой ребенок!"






ГЛАВА XXXIX.





Это было невозможно Хроника половину из того, что произошло в
насыщенные событиями дни, из тех насыщенных событиями лет. Дни словно месяца, и
месяцев казались годами, в свой печальный, медленный прогресс. Когда сердце счастливо
, крыло Времени легко, но как каждая душа была опечалена в те мрачные дни
, так и течение лет было медленным и унылым.

Ни для кого не было времени столь мрачного и безнадежного, как для Эмиля, когда он
томился в тюрьме, и для Лии, когда она ждала неопределенного
воссоединение. Но безнадежные дни миновали, и в невыразимой радости
муж и жена снова обнялись. Теперь, она никогда не была
оставить его до кормы Фиат закона следует решить вопрос о его виновности или
невиновности. В мрачной обители, в тени тюрьмы,
Лия получила временный дом. Недостаточность ее средств
лишила бы ее более удобного жилья. Но она желала
только жить в безвестности и быть рядом со своим мужем, в
его одиночестве и несчастье. Без комментариев или замечаний она
заходил в тюрьму и покидал ее так часто, как это позволял суровый тюремный закон
. Тюремщиком был человек, занимавший более высокое положение
в жизни, и искал это место, чтобы избежать безжалостной хватки
призыва в армию. Часто он задавался вопросом, на бледное, прекрасное лицо этой
несчастная жена, и отмечены ее чуткость по отношению к ребенку, что не
казалось, усталые верные руки, которые несли его так постоянно о чем.
"У этой женщины есть история", - часто говорил себе тюремщик.

Но дни шли, и не прошло и месяца, как Лия пробыла у королевы.
Город, суд был близок. Неотложных мер в этих ужасно
хаотичные времена, г-н Мордехай хотел вывести его виновника
справедливость, от страха, что промедление было оказаться опасной, если не
катастрофические для своих целей.

"Моя дорогая, - сказал Эмиль своей жене за день до предполагаемого
судебного разбирательства, - я хочу, чтобы ты не присутствовала на завтрашнем
следствии. Я боюсь, что ты можешь подвергнуться оскорблению
и унижению, которого я не могу вынести, находясь в оковах. Кроме того, дорогая,
ты не можешь принести мне никакой пользы.

- Мой отец будет там, Эмиль?

- Я полагаю, что он будет.

- Тогда я не могу присутствовать. Я чувствую, что никогда не смогла бы встретиться взглядом со своим
отцом, если бы не знала, что у меня все еще есть его прощение и любовь
. Но как я могу оставить тебя?

"По-прежнему спокойно, дорогая, в свой интернат-место, и ждут, надеюсь,
конец. Я надеюсь, все будет в порядке. Я знаю, что я невиновен", - сказал
Эмиль, с усилием изображая жизнерадостность.

- Дай Бог, чтобы они признали тебя невиновным! Но о! Эмиль, я боюсь, я
страх, я боюсь чего-то-я не могу рассказать вам, как это, но со дня
вы были взяты от наших счастливых кубинский дома, не луч надежды
горит мое сердце".

"Ты должна быть храброй, Лия, твоя печаль угнетает меня, и я
не могу, не должен предстать перед моими обвинителями ни с чем, кроме как с
видом вызывающей невинности. Будь храброй, будь жизнерадостной ради меня и
ради нашего невинного ребенка".

"Могу я увидеть тебя во время суда?"

- Полагаю, что нет; но поскольку это займет самое большее несколько дней, вы
можете спокойно оставаться в своей квартире до конца.

- За твоим окном сгущаются сумерки, Эмиль, - сказала Лия после
задумчивого молчания. - Я должна была уйти час назад; твой ужин
сегодня будет поздним, дорогой, но... Я боюсь оставлять тебя! Кажется,
как будто ты завтра идешь на свои похороны. Что будет
со мной? Что будет с нашей беспомощной любимой?"

Отвлеченный жалобными словами и страдальческим взглядом своей жены,
Эмиль сказал:

"Ты хочешь свести меня с ума, Лия? Разве я не просил тебя быть храброй, даже
до конца? Если ты сейчас дрогнешь, я погиб. Мое здоровье и моя
сила уже на исходе. Только сознание своей невиновности
поддерживает меня. Оставь меня сейчас. Поддержи меня надеждой на оправдание и
будь храброй, какой может быть только женщина ".

"Прости меня, Эмиль; прости мою слабость; и когда мы встретимся снова, возможно
солнечный свет более яркого, счастливого дня, рассветающий над нами. Прощай, мой
родной Эмиль, мой любимый муж", - и несчастная жена склонила свою
голову к искреннему, невинному сердцу Эмиля и выплакала свои последние слезы
жгучей скорби.






ГЛАВА XL.





С того дня, как Лия впервые увидела своего мужа в тюрьме и
обратила внимание на грубую, непривлекательную пищу, которую подавали заключенным
, она ежедневно сама готовила ему еду и снабжала ею,
тоже из ее скудного кошелька. С разрешения тюремщика, этот
еды было получено два раза в день из рук верного негра
женщина, известная многим заключенным как тетя Дайна.

В тот же вечер, когда Лия так печально рассталась со своим мужем, она
сразу же отправилась к себе на ночлег и быстро приготовила соблазнительный
ужин. Когда она ушла, Эмиль, снова оставшись один, присел на корточки
в углу своей темной камеры и погрузился в печальные размышления.
задумчивость, пока тюремщик, не обратив внимания, не открыл дверь камеры и не передал
корзину, сказав:

- Ле Гранде, вот ужин для короля. Не унывай, парень, и съешь его.
Старушка Дайна принесла его от твоей жены, и она говорит, что хлеб получился
"отменный".

- Я не хочу сегодня ужинать, тюремщик. Но я оставлю его себе, ради моей жены.
ради нее.

"Старая Дайна сказала, что ты должен есть, хочешь ты есть или нет; сказала
ты должен есть, чтобы быть сильным". Тюремщик поставил маленькую корзинку
в которой были аппетитные коричневые булочки и несколько холодных ломтиков ветчины,
и удалился.

С минуту Эмиль еще оставался скорчившимся в своем углу и
прислушивался к затихающим шагам удаляющегося тюремщика; затем
очнувшись, он шагнул вперед и, подняв корзину, сказал:

"Ради любви, я попробую хлеб, не от голода. Небеса
знает, когда я снова почувствую голод. Дневной свет почти угас,
но в мрачную камеру проникало достаточно света, чтобы разглядеть содержимое
корзины. Взяв мягкую коричневую буханку, он повертел ее в руках
затем отложил. Он снова взял его и сказал: "Это так вкусно".
"Ради всего святого, я попробую". Затем он осторожно разломил его, и
из него в руку выпал маленький кусочек коричневой бумаги.
Потрясенный, он открыл его и прочитал эти слова:

"Неизвестный друг хочет помочь тебе. Встретимся в полночь
у ворот тюрьмы. Я спасу тебя. Отмычки и проводов, позволит вам
чтобы сбежать, найдите их в булочках. Поскольку вы цените свою жизнь и свободу,
встретимся".

"Что это значит?" - спросил перепуганный заключенный. "Наконец-то Небеса смилостивились?
" и затем он с любопытством и осторожностью открыл хлеб, который,
конечно же, выдал секретные приспособления для осуществления его
побега. В изумлении, даже ужасе, Эмиль некоторое время держал в руках эти незаконные
маленькие приспособления, с любопытством разглядывая их,
а затем с некоторым испугом спрятал их за пазуху.

"Интересно, кто этот неизвестный друг, который так желает моего побега?"
размышлял Эмиль, как он смотрел на темнеющее в сумерках, как он снял
последние остатки дневного света из своей камеры. "Может быть, Лея, который
сделано это, моей пустынной Лия? Сможет ли она, наконец, спасти меня? Она,
в чье сердце я невинно принес столько горя и
разочарования? Увы! увы! дорогое сердце! Но если это окажется один
еще, как я могу бросить жену и ребенка? Что, если он должен доказать
враг пытается предать меня в дальнейших неприятностей? А еще я делаю
не бойся. Эта мрачная камера заставила меня устать от жизни, и смерть была бы желанна.
Если она приходит в борьбе за свободу! Нет, я не могу остаться;
Я покину это проклятое место, хотя я опять-оставьте его предал,
хотя мой побег может взять меня Бог знает куда-отметьте это, и надеюсь, что
светлое будущее несет мне процветание и мирное воссоединение
с теми, кто так дорог мне. Остаться я не могу, я не смею. Мои
Мучители ненасытны, в мою невиновность не верят, мои друзья
ушли; денег у меня нет. Я сжимаюсь от предстоящего испытания. Мне предлагается
обещание свободы. Я принимаю его.

"Часы бьют полночь. Темно, очень темно, маленькие ключи";
но, возможно, ты не подведешь меня. Теперь я покидаю это проклятое место.;
да, я надеюсь, оставить его и снова ходить по земле на свободе. Черт бы побрал моих
обвинителей! - прошептал взволнованный заключенный, мягко вставляя
таинственный, изящный на вид ключ в тяжелый замок. "Ha! как
замок поддается этой хрупкой пружине! Тихо! тихо! или я могу
потревожить кого-нибудь из спящих заключенных! Бог знает, как много утомительных бдений являются
хранить в эту убогую обитель. Я буду ступать узкий коридор нет
больше, я надеюсь. Небеса! Внешний засов тоже отодвигается, и Божий
голубой купол и яркие звезды надо мной! Я свободен от этих проклятых
стен! Теперь и ворота поддаются! Я свободен! бесплатно! Слава Богу, бесплатно
еще раз!"

Когда Эмиль вышел из тюремных ворот и они бесшумно вернулись на место
, он с тревогой огляделся по сторонам и сразу заметил темную,
полусогнутую фигуру человека, приближавшегося к нему. Его сердце затрепетало.

"Эмиль Марс", - произнес низкий голос, когда неизвестная фигура приблизилась к нему.
"Эмиль Марс Ле Гранде, ты меня не узнаешь? Я здесь
как я и обещал.

Испуганный этим появлением, Эмиль отпрянул назад, сказав:
"Отойди, человек или дьявол, кем бы ты ни был! Кто вы? Что
вам нужно? он продолжил, когда неизвестная фигура попыталась схватить
его за руку.

- Тише! тише! Нас могут подслушать. Не бойся. Я пришел, чтобы
подружиться с тобой. Эмиль Марс, ты что, не узнаешь меня? - спросил маленький старичок.
он сдвинул с лица широкополую шляпу и заглянул
в глаза Эмилю. "Ты что, не знаешь старину Питера Мартине?"

"Что? старый дядя Питер, который так давно возил "Курьера"?" - спросил
Эмиль в изумлении.

- Ты тот же, Эмиль Марс. Я сейчас тот же старый брюнет, каким был
много лет назад, только не такой шустрый. Видишь ли, я инвалид из-за
небольшого ревматизма. Но пойдем со мной, парень; не жди здесь больше
; нас могут обнаружить.

- Моя жена с вами? - нетерпеливо прошептал Эмиль.

- Ла, нет, приятель; твоя жена ничего не знает об этом заговоре. Нам нужно спешить.

И я не вижу ее, Питер?"

"Нет, друг, если вы хотите защитить де ищейки дат на вашей
отслеживание. Вам лучше быть быстрым, слишком".

"Я должен увидеть свою жену".

"Будь храбрым, парень, будь храбрым. Почему ты покинул тюрьму, если не хотел
сбежать? Пойдем быстрее".

"Но куда ты идешь?" ответил Эмиль, машинально
следуя за прихрамывающим проводником.

"Сюда, сюда, следуй за мной. Я скажу тебе сейчас", - и затем остановился
в тени защищающего здания старик наклонился, чтобы
растереть больные конечности, и тихо сказал: "Видишь, Эмиль Марс,
Я не спускал с тебя глаз, эбер, с тех пор, как они привезли тебя сюда, в тюрьму.
Я никогда не покидал Куин-Сити, и неббер покинет, и "я" позаботился обо всем
думаю, что тебе следует убираться восвояси, если ты этого хочешь. Я составлял план
план за планом, и они не срабатывали, но, наконец, я получил помощь изнутри
и тогда я получил ключи; тогда я знал, что ты в безопасности, если сможешь
только возьми их. Поэтому я наняла старушку Дайну, чтобы она испекла хлеб на скорую руку .
в вашей корзине после того, как ваша жена установила свой ужин. Дат все
Что я мог сделать. Я слышал, что суд должен был состояться завтра, и, если бы не
де ревматиз, де киз был бы готов неделю назад. Ты знаешь,
Эмиль Марса, по совместительству аффикин старого Питера, и чего он не умеет, так это отсутствия вымени
ниггеру нужно попробовать. Он, он, он!"

"Но куда ты идешь?" перебил Эмиль.

"Ну, Эмиль с Марса, это блокадник, лежащий недалеко от Бара. Я хочу
показать тебе это. Эмиль содрогнулся.

"Никакого страха. Если ты останешься на суше, они тебя достанут, шур, и я.
эбри знает гавань так же хорошо, как я город. Разве Питер не
Солдафон здесь Евер после войны революции? Никто не знает
де-Харбор лучше меня Дэн, tripedoes или нет tripedoes. Дэй не могу
меня, дат'компании Shure. Давай, пойдем, только быстро и хитро".

Эмиль последовал за ним, как во сне. Не осмеливаясь или заботясь о том, чтобы задавать вопросы
своего проводника, пока они не оказались в безопасности на краю пирса, который находился
в нескольких футах над морем.

"Что теперь?" - спросил он.

"Хорошо. У меня привязан бато, папа, он ждет нас. У нее есть
веревка, чтобы спуститься. Но раз ты боишься, может, мне лучше спуститься самому
скоро. Началось! Я боюсь нуффина, особенно в гавани ".
Эмиль выглянул из-за края пирса и вздрогнул, увидев, как
темная фигура исчезает внизу.

"Опять все в порядке, целая и невредимая. Пошли. Смотри, не упади. Быть смелым,
человек, не терять мужества Йер, или вы можете быть в тюрьме-птица де остальное
Йер дней. Он, он, он!"

Побужденный к действию этим язвительным замечанием старого Питера, Эмиль
схватился за веревку, медленно соскользнул по стене и благополучно приземлился в
стоявшую внизу лодку.

"Теперь, я думаю, мы в безопасности; теперь нас никто не достанет", - усмехнулся старый Питер.
он схватил весла и поплыл прочь.

Эмиль ничего не ответил, и какое-то время плеск весел был слышен только в
единственный звук, который нарушил тишину.

"Вы знаете, что они будут принимать меня?" наконец сказал Эмиль, как он
увидел берега отступают.

- О да, я не раз возил людей к блокадникам - тех, кто
не хотел драться, и тех, у кого были друзья по ту сторону вымени.
Все они хорошо заплатили старине Питеру, и ему, возможно, не удастся увезти их отсюда в целости и сохранности
. Он, он, он.

"Почему ты сделал это для меня, Питер? Для меня, у которого едва ли был друг
на свете; для меня, который не может отплатить вам ничем, кроме благодарности?
- взволнованно спросил Эмиль.

- О, старина Питер не всегда работает ради денег; иногда он работает ради любви.
На этот раз это из-за любви, Эмиль Марс.

- Как далеко судно, Питер?

- В пяти милях от пирса; вы видите огни над судном вон там,
сэр.

Эмиль молчал, думая о брошенной жене и несчастном
ребенке, которого он оставлял все дальше позади с каждым взмахом
весел.

"Я должен отправить письмо обратно с тобой, Питер; обещай мне, что моя жена
получит его".

"Я обещаю, Эмиль Марс. Но будь храбрым, парень, будь храбрым; помни
теперь ты свободный человек; свобода очень сладка, Эмиль Марс. Я бен
свободен уже двадцать лет, как умер старый Марстер Мартинет. Он джин
мне свободу. На корабле, мы здесь", - сказал старый негр, как он пришел
наряду с мрачной железную, что стоял, как огромная скала,
срединно-океанические. Затем старик протрубил в пронзительный свисток, зажатый в его руках.
звук проник в самую глубину боевого корабля.

"Аллу! Это ты, Питер? - крикнул в ответ помощник капитана, перекидывая
огромный фонарь через борт судна и заглядывая вниз, в
воду внизу. - Что привело тебя сейчас, старый горбун?

- Друг, мужчина, новобранец в твою армию, если хочешь. Возьми его,
и делай, что тебе заблагорассудится.

- Не поднимешься ли ты на борт, старина Питер? - добавил веселый деготь, возбужденный
примите сбежавшего заключенного. "Мы так давно вас не видели,
мы не знали, что вас подобрал снаряд. Поднимайтесь на борт, генерал,
мы покажем вам еще несколько бомб".

- Не в этот раз, капитан, мой ревматизм довольно силен для такого долгого лазания.
"Я просто подожду здесь письма". Уле Петер Солдафон
не feered рыб. Он, он, он!"

Письмо Эмиля было написано и передано Петром, который вскоре был
снова рулевого суши. Когда солнце снова засияло над Куин-Сити,
старый Питер ковылял по своим ежедневным обязанностям, напевая
иногда в своей особенной манере и с таким выражением лица, как
невинное, как будто ночное время было безмятежным сезоном
мирного отдыха и прекрасных снов.

Письмо, найденное на пороге квартиры Лии, адресованное
ей, было подобрано и передано ей примерно в тот час, когда в тюрьме
поднялся переполох из-за открытия, что
Эмиль Ле Гранде сбежал.

Как и откуда пришло это письмо, так и осталось загадкой ". Участник БЛОКАДЫ США
"УДАР МОЛНИИ". "В два часа ночи.

ЛЮБИМАЯ ЛИЯ: Жребий брошен, и это снова разделяет нас. Судьба, которая
так долго казавшийся жестоким, снова стал добрым. Неожиданная,
не на что было надеяться помощь достигла меня в моей тюремной камере и позволила мне
сбежать. Я знаю, что невиновен в преступлении; Небеса знают это; но я боялся
моих мучителей. Те, кто искал меня на чужом берегу,
несомненно, перевернули бы землю и небо, чтобы доказать мою вину. Я надеюсь на
более светлый день, когда мы воссоединимся в мире и счастье. Я
ничего не смог бы для тебя сделать, если бы остался и выдержал шторм, который
ожидает меня. Это может поглотить меня. Я ухожу с надеждой на светлое будущее.
Пока что. Куда я пойду, я не знаю. Может быть, во Францию, где мой
отец ушел. Мне не для чего оставаться в этой стране, кроме как для
тебя; и я не могу и не смею оставаться рядом с тобой. Небесный щит
и сохрани тебя и моего ребенка, пока я не пришлю тебе помощь! Если я выживу, это
придет, хотя это стоило мне жизни. Я не смею смотреть
вперед; но будь полна надежд и храбрости, верная, любящая Лия, и
терпеливо жди более светлого дня. Когда закончится эта проклятая война, если
Я не смогу прийти к тебе, ты придешь ко мне. Живущий, тоскующий, надеющийся
в ожидании этого грядущего времени, с тысячью объятий Я есть и всегда буду им.
,

"Твой преданный ЭМИЛЬ.

"Мое время на исходе, я не могу больше писать".

Храбро, спокойно Лия прочитала это роковое письмо; и затем, с
силой духа и героизмом, свойственными ее собственному славному народу, она
сложила его и приложила к своему сердцу, столь раздираемому горем и
неизвестность. После того, как прошел первый шок от разочарования, она
обратила свои мысли к сложному вопросу: как она должна зарабатывать
на хлеб себе и своему ребенку; и когда однажды ее планы были составлены,
она решительно осуществляла их в бедности, слабости и
безвестности. О днях, месяцах и годах, которые прошли над ее головой
героиня, с их испытаниями, борьбой, разочарованиями, слезами,
сердце-боли и агонии, прежде чем смерть принесла облегчение, этот рекорд,
в жалости, молчит.






В ГЛАВЕ XLI.





Война-облака куда-то укатилась. Темное, дикое, кровожадное облако, которое
с такой разрушительной яростью пронеслось над землей, где война
считалась невозможной, миновало. Грохот пушек прекратилась, погремушка
из мушкетов был больше не слышал на земле. Опять же народ был в
мира, undismembered, торжествующий. И снова его гордый флаг развевался,
никем не тронутый и веселый, на каждом валу и флагштоке в обширных
владениях. С одной стороны, горели костры и звонили колокола,
возгласы "ура", приветствия, поздравления, ликование по поводу прекращения
конфликта, в то время как, с другой стороны, печаль и оплакивание,
стенания и отчаяние наполнили дома людей, сердца которых
истекали кровью, и чьи надежды были разрушены. Все, абсолютно все исчезло. Остался только
кипарисовый венок, чтобы напоминать об убитых любимых, и
нищета, нужда и голод, чтобы ужасными пальцами указывать на прошлое.
Ласковый солнечный свет снова с любовью опустился на этот изношенный участок земли
, обнаружив, что его плодородные поля опустели, дома разрушены, а
его народ повержен. Тут и там, везде, повсюду, в
многие государства, где поступь войны монстр был тяжелый, только
молчаливый дымоходов и заброшенные сады дал знак, что
место было когда-то усадьба Счастливая, счастливая семья. Не сочтите это за
сенсационную запись, способную вызвать сочувствие в сердцах незнакомцев. Только
сочувствие небес помогает человеку в его крайности; и это сочувствие,
слава Богу, было у его измученного войной народа.

Этот же знаменательный момент, который принес мир народу с такими
неожиданная внезапность, нашли сотни, даже тысячи людей,
все еще беженцы. Затем многие, собрав свои разбитые надежды и
мужество, вернулись в свои прежние дома. Увы, многие! подавленные потерей
друзей и состояния, они не осмелились обратить свои печальные взоры
назад, но предпочли спокойно оставаться там, где их застала последняя авария
. Беженец! О, читатель, добрый или неосторожного читателя, думаю
не легкомысленно и пренебрежительно слова.

Так далеко, насколько это возможно, рассеянных обитателей Королева города
вернулись в свои дома в шрамах. Многие, кто в момент их
отъезд насчитал их тысячи, и даже миллионы, вернулся в
сравнительная нищета. И все же они возвращались, возвращались, возвращались, кто мог, в
эту изуродованную Мекку их сердец.

Мистер Мордехай снова поселился в своем роскошном доме, который уцелел
после бомбардировки, и, в отличие от сотен его несчастных
сограждан, он не был беден. Помимо удачи,
которая сопутствовала его финансовым отношениям в этой стране во время
периода конфликта, у него также были банковские связи в Англии,
одно это сделало бы его богатым человеком.

Итак, мистер Мордехай вернулся в свой дом не в бедности и нужде, не
в рубище и траур по убитому, и не в радости или
довольство. От страшного дня, когда он потерял свою прекрасную
дочь, его сердце было затемнено и его надежды разрушены, и
благодаря насыщенной лет, что поскользнулся на, так как он в последний раз лицезрели
ее лицо, такое ощущение неумолимой горечь овладел его
душа. Всегда сердитый на Лию и на человека, который довел ее до
непослушания, он теперь испытывал к нему еще большую горечь, поскольку считал
его преступником, убийцей, безнаказанным и непрощенным. Изменение
место и сцена, торопится и спешит мероприятий в течение года
воспоминания о жизни беженца несколько вытеснили из его головы
мысли о потерянной дочери; но теперь, когда он снова вернулся, вернулся
в старый дом, где каждая ниша и уголок, цветок и куст,
были связаны с ее памятью, отец был несчастен
действительно - несчастен, потому что он хорошо знал, что где-то на широкой
земле Лия, если и жила вообще, жила в одиночестве и
уныние, бедность и печаль.






ГЛАВА XLII.





Первая мирная весна сменилась летом, летом, памятным
своей невыносимой жарой. Однажды днем, ближе к концу июля,
темные и сердитые тучи заволокли небо, раскаты грома и
вспышки молний предвещали ужасающую бурю. Пешеходы
спешили домой, а люди и животные искали спасения в укрытиях.
Воды тихой гавани, подгоняемые жестокими ветрами, рассвирепели и
вздыбились белыми бурунами, которые разбивались о причалы,
пирсы и крепости, насколько хватало глаз. Морские чайки
дико кричали и носились вокруг при этом зловещем появлении
небеса, в то время как лесные певчие птицы и голуби
амбарный двор, искавший укрытия от надвигающейся бури. В
ночью хлынул проливной дождь.

Надежно укрывшись в своем уютном доме, мистер Мордехай просидел
час или больше, наблюдая из окна библиотеки за яростью
бури. Высокие, изящные кедры и оливковые деревья, украшавшие
передний и боковой сады его дома, раскачивались на ветру, который
грубо срывал с их шпалер нежный жасмин и
лозы жимолости, которые доносят такой восхитительный аромат до вечерних ветров
. Он рвал цветы с ветки, и дождь забросали
их в землю в своем неистовстве. Листья взбитым с их
ветки, и в мгновение ока исчезли из виду. Плохо закрепленный на петлях
ставень на чердаке был безжалостно сорван и выброшен
головой на улицу. За всем этим мистер Мордехай наблюдал с
изумлением, а затем, как будто перед ним возникло какое-то внезапное видение мысли или
видения, он с
содроганием отвернулся от окна и сказал:

"Это дьявольски дикая ночь. Я опущу занавес".

Гостиный себе то, на ярко светит лампа-Королева города Газа
работы были уничтожены в результате обстрела орудий-он обхватил руками
поперек его груди, и уверенно посмотрел на тикающие часы
на каминной полке. Так, погруженный в задумчивость, он просидел около часа;
его потревожил только громкий стук в парадную дверь.

"Клянусь Иерусалимом! кто может быть на улице в эту бурную ночь?

Снова раздался стук, громче, чем раньше.

"Минго!" - невольно воскликнул он. "А! собака теперь свободна, и
отвечает на мой зов только по своему желанию. Однако, хороший мальчик.

Стук повторился.

"Я должен идти сам. Кто может быть таким назойливым в эту темную, ужасную
ночь? Ни один грабитель не осмелился бы на такое!" - и, схватив лампу, он тихо скользнул
к входной двери. Он осторожно повернул засов, и
приоткрыв дверь, выглянул наружу.

"Давай, Мордехай, открой дверь", - произнес дружелюбный голос снаружи. "
Ты подозреваешь воров в эту мерзкую ночь? Неудивительно".

Мистер Мордехай открыл дверь пошире и увидел раввина Абрамса и мужчину
настолько замаскированного, что он не мог сказать, был ли это кто-то из его знакомых.

"Чего ты хочешь, друг мой?" сказал он любезно.

"Хочу, чтобы ты пошел с нами, Мордехай", - ответил раввин, рисунок
ближе его плащ, который ветер пытался оторвать.

"Куда идти?" - в ужасе спросил мистер Мордехай. "Только дьяволы
сами могли выстоять в такую ночь, как эта".

"Ну, тише, мой друг. Я вызван этот неизвестный друг,
идти с ним желанием видеть человека, который должен меня видеть, должен видеть вас,
слишком. Это все, что я знаю. Пойдем.

"Не жди, друг мой, время дорого", - раздался приглушенный голос
неизвестного мужчины.

Мистер Мордехай нахмурился и с сомнением пожал плечами.

"Не бойся зла, друг мой, но пойдем со мной", - продолжал незнакомец
ободряющим тоном.

"Буря не уничтожит нас, Мордехай; я уже испытал ее ярость"
- сказал раввин. "Пойдем".

Мистер Мордехай неохотно подчинился и поспешно приготовился к
погода, обернувшаяся темнотой и бурей, с
раввином и гидом.

Дальше они шли, борясь с диким ветром и дождем, и несколько
слова были произнесены, как они протекали на их неизвестным способом.
Наконец проводник внезапно остановился на углу пустынной,
темной улицы и сказал:

- Вот, джентльмены, в том низком доме напротив, где в окне горит свет
, вы найдете человека, который желает видеть
вас. Поспешите к нему. Я вернусь до того, как вы уйдете. Поднимитесь по
лестнице и поверните налево. Откройте дверь сами; там будет
внутрь вас никто не впустит."Произнеся эти слова, гид
исчез в темноте, и мистер Мордехай и раввин остались
одни.

"Что это может означать, рабби Абрамс?" - тихо спросил мистер Мордехай
голосом, сильно взволнованным. "Предположим, это должно доказать какой-то заговор с целью заманить
нас в беду? Я не пойду дальше ни на шаг; нас могут ограбить или
даже убить в этом жалком месте. Вы знаете, что это Доггс-аллея.
И это никогда не было очень респектабельным районом. Что скажешь ты?

"Я не испытываю страха, друг Мордехай, хотя и признаю, что вызов
таинственный. Если вы последуете за мной, я укажу путь. Мое любопытство
толкает меня вперед ".

"Но на этом пустынном участке, в эту дикую ночь, нет сторожа,
которого мы могли бы позвать в минуту необходимости; нет и уличного фонаря
как видите. Темно, ужасно темно! Не лучше ли нам подождать
до завтра?

- Нет, пойдем. Я люблю приключения. Давайте заглянем немного глубже
в эту тайну"; и с этими словами раввин смело пересек
скользкую улицу, мистер Мордехай робко последовал за ним. Они были
вскоре стояли в узком дверном проеме, который вел вверх по лестнице. Они
медленно поднявшись и повернув налево, они различили сквозь
щель под дверью слабый свет. Они тихо добрались до этой комнаты.
ощупью пробрались и тихонько постучали в дверь. Ответа не последовало.

- Мы войдем? - прошептал банкир. "Это ужасно
подозрительное место".

"Да, пойдем; я не чувствую страха".

Осторожно повернув засов, они открыли дверь; лампа на
столике у окна осветила содержимое квартиры.

В углу, на грубо сколоченной кровати, лежал мужчина, негр, очевидно, больной,
его широко раскрытые глаза были устремлены на дверь, словно в
ожидание их прихода. Медленно подняв руку, когда они вошли.
больной поманил джентльменов к себе. Они подошли.
приблизились.

- Сэр, - сказал он так тихо, что его голос не был громче
шепота, - Я рад, что вы пришли. Я боялся, что дождь не пустит вас сюда
. Затем он схватил руку раввина своими холодными, липкими
пальцами и, пристально глядя дикими глазами, снова сказал: "
Ты знаешь меня, Марстер Абрамс? Скажи мне, ты меня знаешь?

Раввин серьезно посмотрел на него и после минутной паузы сказал
с сомнением:

- Это старый дядя Питер Мартинет, разносчик "Курьера"?

- Де-же-марстер, де-уэрри -тот же. Но -конец-об-олле-Питере-уже-близок-
рукой подать, марстер, совсем-совсем-близок! Прошлая-зима-была тяжелой-и-затем
увольнение с работы-об-де-Кюриер-стоп-это- стало-очень-тяжелым-для-оле-Питера.
De-rheumatiz-marster! De rheumatiz? Коротко!
Доктор-говорит-что-у-сердца-сейчас-де-ревматизм. Может быть,
так-марстер-но-оле-Петер-мос-уже-закончил.

"Могу я что-нибудь для тебя сделать, Питер?" - любезно спросил раввин. "Что
вы будете есть?"

При этих словах умирающий, ибо он умирал, протянул мистеру Мордехаю другую руку
и, пожав его, сказал:

- Да, Марстер, я-хочу-кое-чего. Я-хочу-чтобы-вы-и-мистер
Мордехай-выслушал-меня; выслушай-меня-минутку. Я-должен-тебе-кое-что-сказать".
"Конечно, мы это сделаем", - мягко ответили они, с болью наблюдая за тем, как тяжело умирающему говорить.

"Я -должен-тебе-кое-что-сказать".
"Конечно, мы это сделаем". - Что ты хочешь сказать?

- Видишь ли, Марстер-Абрамс, я-умираю. Оле-Петер-мос-сделано. Я-не-могу-
предстать-перед-Богом с-грехом-на-моей-душе,-который-теперь-мучает-меня. Я
должен рассказать это-потому-что-я умираю".

Тут старик задохнулся от усилия рассказать свою историю
и раввин, осторожно приподняв его голову, произнес
ложку воды. Затем, после минутной паузы, он продолжил:

"Я-был-великим-грешником, что так долго держал-рот-на-замке; но - я не мог
ничего-с собой-поделать. Оле Петер - боялся - но теперь - я боялся - больше нет.
Скоро-я буду с-великим Богом-который-тоже-узнал- мою тайну - и я
чувствую-Что-Он-простит-меня-если-я- признаюсь в этом- прежде-чем-умру. Я знаю, что-он-сделает это,
марстер-де-Спирит сказал-мне это".

"Признаться, что Ли?" - поинтересовался раввин мягко, думая, что старый
высказывания мужчины были, но бред бредом.

"Секретный магазин; секрет, который-я-хранил-так долго - что он стал -секретом
грех, ужасный грех, который сжег меня здесь, - он положил слабую руку
на сердце, - словно горящие угли. Послушай меня.

"Я знаю-как-Марсианин-Марк-Абрамс был-убит, и - знал-об-этом-когда-либо
с-той-темной-Джинновской-ночи-когда- в-него-стреляли...

"Милосердный..."

"Тише! слушать-для-меня-мой-жидкость werry-короткое", - сказал он, показывая на
раввин молча, кто уже побледнел от ужаса при одном лишь
упоминание имени его сына.

"Тише! Марса-след-не-убил-как-все?-подумал, но не был-
убил-по-де пистолета-он-нес-в его карман. Было очень темно
той-ночью-как-вы-возможно-помните. Он-проезжал-мимо-Цитадели
Прямо-чтобы перекрыть дорогу-идущую-от Криспина, - сказал он, и-в-де
темный-он-спотыкается-и-падает-и- пистолет-выстреливает-и убивает его. В
де-ранним-утром-просто-"на-день-поскольку-я-спешил"
с-моей-газетой я нес де Кюри, и, благослови-меня-Господь, я
наткнулся-на-него - и - перед-Богом-он-был-мертв. Он позвонил-мне-и рассказал
как-ему-было-больно, и умолял-меня баллотироваться-ради- его-отца, ради-тебя,
Марстера-Абрамса. Он попросил меня забрать-де-пистолет-и бегут
для вас-быстро. Ж Ен я найду-де-пистолет,-спрашиваю,-ему-другой вопрос.
Он-ничего-не-сказал. Я знал, что-он-мертв. Я был-напуган -
ужасно-напуган-и-что-то-подсказало-мне-сбежать. Я побежал-так быстро
как-я-мог-и ж Ен-я-много-squars, я найду де-пистолет-в
моя-руки. Это-напугало меня-снова. Я останавливаюсь -на минуту - подумать. Я-был-ужасен
испуганный хозяин, и я решил, что просто храню это в секрете, и
И-так что я
сохранил оба - до сих пор. Смотри, вот пистолет - и я-сказал тебе- правду.
- и старик пошарил под подушкой в поисках оружия.

С трудом он вытащил его и, протягивая раввину, сказал:

- Прими это-это-преследовало-меня-достаточно-долго. Это то же самое, что и я.
Нашел-это-сегодня-ночью-только- это- сильно заржавело. Я-это-давно-похоронил
долгое-время-для-сохранности.

Когда-Марсианин-Эмиль-Ле Гранде-был-здесь- в-тюрьме- обвинен-в-совершении-преступления, - я
часто-хотел-рассказать-свою-тайну, но все еще боялся. Я-знал
он-не-был- виновен-и я решил, что-его- не-следует-наказывать. Поэтому я
помог-ему-избежать-тюрьмы. Я-выпустил-его-на-свободу. Я забираю-его-ночью
время-в один-из- де-блокадных-весселей-у Бара. Куда-он-идет- от
куда, Бог свидетель -Оле Петеру -не надо. А теперь, Марстер Абрамс, я закончил.
Перед-Богом-это -истинная правда. I'se told-it-at-las'. Рассказал всем-и теперь-я
умру счастливым.

- Еще-немного-воды, Марстер Абрамс, если-вас-не-затруднит, и вы придете в себя.
Оле-Петер-скоро-отправится-на-покой.

Молча выполнив эту последнюю просьбу, раввин внезапно повернулся, чтобы
понаблюдать за входом гида, который к этому времени вернулся.

Когда он вошел, не было произнесено ни слова.

Сбоку от стола, где лежал пистолет, раввин и мистер
Мордехай оба сели, каждый по очереди глядя на смертоносное оружие с
невысказанным ужасом.

Признание умирающего негра наполнило их обоих печалью и
изумление. Серьезность его тщательно продуманного рассказа сразу же поразила их
своей неоспоримой правдой; и с огорченными сердцами и
взволнованные, они молча сидели у кровати, пока борьба
не привлекла их внимание. Подняв глаза еще раз, они оба поймали
безмолвный взгляд серьезных глаз, который, казалось, безошибочно говорил:
"Я сказал правду. Поверьте моей истории. Прощайте". Тогда старая
земная борьба перевозчика была навсегда прекращена.






ГЛАВА XLIII.





Странное, почти невероятное и все же, очевидно, правдивое
признание старого Питера тронуло сердце мистера Мордехая с новой силой.
тяжесть, которая сломила его упрямство и сразу смягчила его гнев
по отношению к его несчастной дочери.

Мысль о том, что она была одна в мире, одна с тех пор, как
таинственное исчезновение ее мужа из его кубинского дома - одна
и, несомненно, борющаяся с жизнью за существование, росла в нем
с невыносимой интенсивностью. Сердце его стало нежным, и он решил
найти ее лицо и еще раз заверить в своей любви. Немедленно
выполняя это благое решение, он разыскал ее, сначала на Кубе, но
не нашел; и, к его горькому разочарованию, все его
последующие усилия увенчались успехом. Прошли месяцы, и скорбя
изо дня в день над незаполненными надежде встретить ее и искупительной
за его тяжести коллектором проявление нежности, г-н
Мардохей продолжал жить в печали, а месяцы медленно проходили за месяцами.

Он и не мечтал, что не так много лиг от его двери, его прекрасный
дочь выполняла, немощи, скорби, даже
с разбитым сердцем, изнурительный задача, которая давала хлеб насущный для себя
и ребенка.

И все же Лия часто видела своего отца, такого изменившегося от горя с тех пор, как
она в последний раз обнимала его; видела его только для того, чтобы уйти в еще более глубокое
неизвестность, он боялся противостоять его гневу, и решил не
познакомиться с его холодностью. И она действительно так изменилась, что ни одна душа
среди множества людей, с которыми она часто встречалась и которые когда-то были друзьями,
никогда не подозревала, кто она такая. Таковы были причины горя
и несчастья.

В тихой улице Бельвю в Квин-Сити, по-прежнему стоял только
памятник воздвигнут там во время войны, что был достоин
увековечение. Это был отель Bellevue улица, дом для одиноких.
Во время войны это заведение было известно как Бельвю-стрит
Госпиталь, и там погибло много храбрых солдат, и многие выздоровели
от ужасных ранений под доброй заботой и вниманием его сотрудников
эффективные менеджеры.

После того, как прошел первый шок от ее горя, Элиза Хартвелл
Маршалл был призван на должность сестра-хозяйка в этом
институт милосердия.

Следует упомянуть, что после смерти дяди по материнской линии во время
своей замужней жизни эта благородная женщина унаследовала красивое поместье,
состоящее в основном из ценных земель на некоторых плодородных
островах, прилегающих к побережью.

Большую часть этой земли правительство присвоило себе в пользование,
во время войны; но после восстановления мира, в результате
умелых переговоров законный владелец вернул себе владение
конфискованным имуществом.

Таким образом, Миссис Маршалл была возможность продолжать свою благородную работу
благотворительность, после побоища прекратились и больницы больше не было
необходим для солдат. Итак, пожертвовав больнице Бельвью из своих собственных средств
, она сразу же превратила ее в Дом для
приема тех, кто по причине несчастья не смог помочь себе
.

Здесь, в течение двух лет мира, который улыбался всему миру.
в безлюдье, оставленном войной, она трудилась, молилась и плакала
над страданиями человечества, пока ее не сочли, и это было справедливо
ангел милосердия.

Время шло. Хотя Куин-Сити так и не восстановил свое прежнее процветание, Приют процветал.
Его благотворительные стены были полны, люди были переполнены до отказа; дела не терпели отлагательств, а потребности были велики.
...........
...........

"Мисс Лиззи, - сказала однажды мама Исбел, когда бдительная надзирательница выполняла свой обычный круг обязанностей.
"Миссис Мозес, леди, которая делает
маленькая мойка, прислали сообщение, что она больна и не может этого сделать
на этой неделе. Приехавшая Де Чили сказала, что ей очень плохо, и она хотела бы
повидаться с вами".

"Вы знаете, где она живет, мама Исбел?"

"Маркет-стрит, дом 15, мэм, - сказал де Чили. - Пожалуйста, запомните".

"Найдите мне другую женщину, маму Исбел, на ее место; работа
не может прекратиться. Я немедленно пойду навестить ее. Бедняжка! Она
выглядит бледной и хрупкой с тех пор, как устроилась на работу в Дом престарелых ".

Без задержек, Миссис Маршалл поспешил на свою миссию милосердия,
и пробыли там, пока она стояла перед низкий, жалкий
многоквартирном доме на Маркет-стрит. Ее стук в дверь места
ему ответила неопрятная, грубоватого вида женщина, которая вошла в
узкий грязный вестибюль и, пристально посмотрев на надзирательницу, сказала
грубо:

"Чего вы хотите?"

"Миссис Мозес живет здесь?"

"Да, но сегодня ей очень плохо, она вообще не вставала. Действительно,
ей было плохо неделю или больше".

"Могу я увидеть ее?"

"Да, проходите; она там", указывая на маленькую комнату, отделенную от
конца узкого коридора.

Миссис Маршалл приблизилась к маленькой комнате и ответила на зов
слабый голос произнес: "Войдите".

Войдя в комнату, она обнаружила женщину, распростертую на низком,
неудобная постель; бледный, немощный и измученный. Рядом с кроватью, на
стуле, стояли флакон и еврейский молитвенник.

"Я так рада, что вы пришли, - сказала больная женщина, - я так слаба
сегодня утром. Видите ли, я кашляла всю ночь. Я чувствовала, что должна увидеть
вас. Надеюсь, вам не составило труда приехать.

- Абсолютно никаких. Почему вы не послали за мной раньше?

"Я надеялась изо дня в день быть достаточно сильной, чтобы снова стирать для
дома. Но вместо того, чтобы становиться лучше, мне становилось хуже
с каждым днем. Одному Богу известно, что я буду делать, когда не смогу работать".

"Где твоя маленькая дочь?"

- Пошла в булочную, купить мне теплую булочку. Она решила, что я могу ее съесть.
одну, дорогое дитя!

Тронутая этой обстановкой бедности и отчаяния, миссис Маршалл
едва могла сдержать слезы, но сказала:

"Если вы позволите, я налью вам немного бренди; это взбодрит
вас".

"Действительно, у меня их нет; вчера я израсходовала последнюю каплю".

"Тогда я прошу вас позволить мне перевести вас в Дом престарелых, пока
вы не поправитесь. Там, под добрым присмотром доктора Гиббса, вы сможете
быстро поправиться. Здесь вы страдаете без всякого утешения и
не можете надеяться на скорое выздоровление. Я умоляю вас уйти ".

Какое-то время больная женщина ничего не отвечала, но губы ее дрожали
от волнения, и наконец она печально сказала:

"Боюсь, я никогда больше не поправлюсь".

"О да, будь весела. Я обещаю, что ты не будешь ни в
дома".

"Может ли мой ребенок пойти со мной?"

"Да, вы должны ее туда, а ты сюда".

"Но у меня нет денег".

"Нет необходимости. Просто пообещай пойти, и я вижу, что вы
сразу сняли".

Неохотно и со слезами на глазах миссис Мозес, наконец, уступила настоятельнице.
Она неоднократно заверяла ее, что постарается заплатить
к ней, когда она восстановит свое здоровье и силы.

Миссис Маршалл оставалась некоторое время, ожидая возвращения маленького
ребенка. Наконец она вбежала с сияющим, счастливым лицом,
высоко держа вожделенную булочку и дико восклицая: "Смотри, мама!
вот она, милая и теплая. Съешь это, мама!

Затем надзирательница удалилась, пообещав немедленно заняться приготовлениями
для скорейшего вывоза матери.






ГЛАВА XLIV.





Прошло всего два месяца после того, как добрая хозяйка приюта Бельвью
перевезла больную миссис Мозес в его гостеприимные стены, прежде чем
она с сожалением увидела, что жизнь, которую она стремилась спасти, быстро уходила
. Хрупкое тело быстро сдавало под воздействием
опустошительной чахотки. Все мастерство и внимание доброго доктора
Гиббс оказался безуспешным. Это было слишком очевидно, что она скоро должна
умереть.

Днем теплого июньского дня, последовавшего за ужасной ночью
Миссис Маршалл, работавшая с больным, отошла на минутку отдохнуть
от усталости, вызванной наблюдением и уходом за больным. Вскоре ее сон был нарушен
однако мама Изабель, которая, бесцеремонно просунув ее
голову в комнату, сказала взволнованным тоном:

- Мисс Лиззи! Мисс Лиззи! Мисс Мозес говорит, что хотела бы вас видеть
немедленно. Она кажется мне очень плохой, мэм, действительно очень плохой; она такая
слабая!

"Разве доктор еще не приходил, мама Исбел? Я ожидала его.
к этому часу, - ответила миссис Маршалл, вставая и собираясь идти.
сразу же к своей пациентке.

- Еще нет, мэм.

- Если он придет, немедленно впусти его; но я уверен, что он уже ничем не сможет помочь
бедной женщине. Ее жизнь близка к концу. Мама Исбел вздохнула,
и уронила слезу при этих зловещих словах; а затем она заковыляла
в палату номер два, чтобы осмотреть белье, которое Марк Антоний стирал.
Бриггс, темнокожий мужчина, ее знакомый, был там делает. Есть
она выросла болтливого за недостатки работы, и вскоре я забыл
ее эмоции и ее симпатии к недействительным. Тем временем миссис
Маршалл поспешила в комнату больной и тихо вошла.

У изголовья сидела бледнолицая маленькая девочка, держа свою мать за руку
и осыпая ее поцелуями горячей любви.

"Мама, вот добрая миссис Маршалл снова пришла. Mamma! mamma! просыпайтесь,
- сказала маленькая девочка, когда вошла миссис Маршалл.

Пораженная этим звуком, больная женщина очнулась от своего беспокойного
она погрузилась в дремоту и обратила свои небесно-темные глаза, такие блестящие и ясные,
прямо на лицо матроны. Ее глаза на мгновение вспыхнули,
затем наполнились слезами и снова опустились. В этом взгляде было странное,
загадочное выражение, которое тронуло сердце
Элизы и наполнило его печалью. - Что я могу сделать для вас сейчас, дорогая
Миссис Мозес? сказала она с чувством. "Доктор скоро будет здесь".

Подняв исхудалые руки, конвульсивно сотрясаясь всем телом,
больная сказала пронзительным от волнения тоном: "Иди сюда! Подойди ближе
ко мне, Лиззи Хартвелл! Приди в мои умирающие объятия! Я могу
не задерживайтесь больше! Сбитая с толку этими странными словами и
еще более странной демонстрацией сдержанной женщины, миссис
Маршалл отпрянула, а инвалид продолжил: "Подойдите ко мне;
ближе! ближе! Я могу продержаться дольше. Бог знает, как сильно я
изо всех сил! Лиззи Хартвелл, ты не узнаешь меня? Вы никогда не
подозреваемые свою Лию? Мой позор и деградация
уничтожили мою личность? Ради всего Святого, неужели не осталось ни малейшего следа
сходства с другом, который так сильно любил тебя в наши счастливые
школьные годы? О Лиззи Хартвелл, я действительно твоя давно потерянная Лия!
Твоя несчастная, с разбитым сердцем Лия! Твоя покинутая, презираемая Лия!
Твоя умирающая, умирающая Лия Мордехай! Неужели не осталось ни единого следа?
Вот, посмотри на это - на этот ненавистный шрам. Теперь ты узнаешь меня, дорогая Лиззи?"

Лиззи, которая, испуганная этими поразительными словами, застыла, как
статуя, прыгнула вперед, когда бледная рука откинула волосы и
показала шрам, воскликнув:

"Это ты, моя долгожданная Лия, моя родная Лия Мордехай? Во имя жалости,
к чему эта маскировка? Зачем этот жестокий обман по отношению ко мне, по отношению к твоей
верной Лиззи, чье сердце, как и твое собственное, было ранено и
так долго истекаешь кровью? Расскажи мне, дорогая, расскажи, пока можешь; расскажи
Лиззи Хартвелл еще раз о своих горестях ".

"Разве я не умираю, Лиззи?" - спросила Лия с содроганием. "Боюсь, я
не могу рассказать тебе всего. У меня так мало времени. Но я не мог умереть
без единого произнесенного слова благодарности, без единого поцелуя
признания и любви! Это, Лиззи, дорогая, конец моей несчастной жизни.
жизнь; это конец неправедных поступков других; это конец
непослушание - горький, горький конец. Это была тяжелая, очень тяжелая борьба
Лиззи, между гордостью и любовью, чтобы я сбросил с себя
маскировка; но любовь наконец восторжествовала, любовь к этому милому
ребенку, - сказала она, нежно кладя руку на головку своей маленькой
дочери. "Я не мог умереть и оставить ее полностью в
незнакомцы. Когда я сказал тебе все, что может мой рассказ, тогда я буду
надеюсь на милость от тебя этого ребенка. Она казалась мне такой темной и
страшной, эта неизведанная жизнь, в которую я должен так скоро вступить
! Бог знает, как я трепещу в Его присутствии".

"Ты пробовала молиться, дорогая Лия?"

"Да, дорогая; но все равно было темно, темно, темно - пока темно".

"Успокойся, дорогая, и позволь мне выслушать историю твоей жизни. Расскажи мне
какие шаги привели тебя наконец к этому странному концу. Успокойся и
рассказывай медленно. Я хотел бы знать все.

"Тогда наберись терпения и слушай. Я ничего не утаю. Если Бог даст
мне силы рассказать это, я расскажу тебе все". Затем она тихо начала
свой печальный рассказ и откровенно рассказала историю своей жизни,
начиная с неудачного дня ее замужества и заканчивая каждым последующим
год скорби, пока она, наконец, не подошла, дрожа, к его печальному концу
. Спокойно она рассказала, как ее отец бросил ее; о
переезд отца ее мужа во Францию, где все еще оставалась его семья
; о несчастье Эмиля, преследованиях и вынужденном дезертирстве,
о его невиновности; о ее безнадежном стремлении увидеть его; о ее отчаянии
по мере того, как ею овладевало убеждение, что она не может надеяться услышать его снова
о мучительном ожидании, которое медленно покидало ее
ее жизнь; о ее нужде... "И теперь, слава Богу, - сказала она, - ты увидишь конец".
"ты увидишь конец".

Лиззи расплакалась, слушая эту историю, а когда она закончилась, сказала с любовью,

"Лия, дорогая, позволь мне послать за твоим отцом? Я знаю, что он приедет".

"Увы! предчувствие смерти овладело мной, и мысль о смерти
без его прощения ужасна! Разве его благословение не рассеяло бы
этот ужасный мрак, дорогая Лиззи? Ах! душа в присутствии своего Бога
- беспомощное, жалкое создание!

"Наш Отец - Бог любви и милосердия, Лия; доверься Его доброте".

"Прошлой ночью я молилась по своему молитвеннику, но все еще было темно.
Ты не помолишься, дорогая Лиззи? Молись, чтобы мой отец пришел с
прощением, и чтобы его благословение могло прогнать этот мрак - этот
таинственный мрак. Молись за меня, Лиззи, молись за меня сейчас; и тогда ты
может послать за ним. Но остановись! Дитя мое! Лиззи, дитя мое! Что
с ней будет? Ты не заберешь ее? Ты не оставишь ее у себя? Неужели
ты не полюбишь ее ради меня? Я не мог отдать ее другому. Скажи
мне, дорогой. Становится все холоднее - о! так холодно!"

Элиза тихо пробормотала: "Перед лицом Небес, Лия, я торжественно обещаю
обращаться с твоим ребенком так, как поступила бы ядругие разбираются с моими. Не заставляй
себя больше печалиться о ней, Лия.

"Слава Богу! а теперь ты можешь помолиться за меня; помолись, чтобы мрак рассеялся
и эта комната смерти осветилась благодаря прощению моего отца
. Вот, возьми меня за руки. Встань на колени рядом со мной. Я хотел поймать
каждое слово. Тень, кажется, чтобы повесить на все! Сейчас."

Охваченная волнением, Элиза опустилась на колени и одной рукой
обняла рыдающего ребенка, другой - умирающую
женщину, она молилась:

"Вечный Бог, наш Небесный Отец, в слабости, во тьме, и все же
доверительно мы обращаемся к Тебе за помощью. В жизни, как и в смерти,
мы зависим от Твоей милости и любви, и все же, никогда не забывая о
Твоя благость, мы должны постоянно молить Тебя о прощении.

"Даруй сейчас, дорогой Отец, - сейчас, в этот темный час растворения
природы - ясный и поддерживающий взгляд на Твою благость и милосердие.

"Рисовать совсем рядом, милосердный Бог, с заверениями в твое полное и
бесплатная помиловании. Рассеяй Своим сиянием тьму смерти, которая
теперь окутывает беспомощную душу; и возьми ее, в Своей безграничной любви,
в вечный покой. Яви Свое прощение, о Боже, за
дела, совершенные в теле, и освяти эту душу для обитания
Твоих Святых. Поскольку земля была темной и печальной, пусть небеса будут
светлыми и благословенными; и пусть будет дана вера сейчас, в этот час
ужасной крайности - вера, чтобы рассеять мрак, который сейчас окутывает Твою жизнь.
доброта, милосердие и сила.

"Даруй свет, свет, о Боже, тьме и ужасу, и мир и
радость предчувствиям и скорби. Вечный, вечно благословенный,
неизменный Боже, пошли сейчас Твой Дух и яви Свое прощение.
О Отец, пусть Твоя жертва принесет пользу! Пожалей также беспомощного сироту,
сострадательный Отец, и, как мантией, укутай его Своей любовью.
Направь его шаги с мудростью, направь его путь с любовью, и пусть
он живет в Твоей чести и славе. Услышь нас в нашей слабости,
беспомощности и греховности, и Твоему вечному Существу да пребудет
вечная честь и слава. Аминь".

Отпустив маленького ребенка и разжав умирающую руку, Элиза
встала и сказала:

"Теперь, Лия, я пошлю за твоим отцом".

"Хорошо. Поторопись!" и когда серафическая улыбка озарила ее лицо, она
добавила: "Оставь меня в покое, пока он не придет, Лиззи, но поторопись. Я бы хотела
посмотри на него сейчас, сейчас; все светло, светло, светло! Радость, любовь, покой - наконец-то!
".

Час спустя мистер Мордехай - в ответ на сообщение, в котором говорилось, что его
дочь умирает в приюте Бельвью и желает его видеть - пришел
ковыляя, он вышел в коридор, его лицо выражало глубочайшую скорбь.
его голова стала почтенной и седой, фигура согнулась.
под тяжестью горя, которое могло бы раздавить каменное сердце.
Не произнеся ни слова, он молча взял за руку миссис
Маршалл, которая встретила его на пороге, и повел в комнату Лии
. Выражение его лица говорило о душевной муке.
Бесшумно войдя в комнату, они обнаружили, что маленький ребенок
заснул у подножия ее матери кровати, измученный
плач. Покрывало, был составлен небрежно по лицу Лии,
скрывая ее черты. Тихо подойдя к ней, Лиззи, дрожа
развернул покрывало обратно. Увы! она была мертва.

На груди мертвой, когда ее готовили к погребению, была
найдена миниатюра ее матери, подарок на день рождения много лет назад.
Драгоценности исчезли. Одного за другим их снимали со своих мест
в ответ на настоятельные требования голода и нужды. Но
лицо, любимое лицо матери, всегда было прижато к сердцу
несчастной дочери. И теперь это не могло быть удалено,
даже самой смертью; ибо охваченный агонией отец, увидев
доказательство преданности Лии, сказал: "Как она хранила это при жизни, так и будет
она сохранит это и после смерти. Положи его снова ей на грудь. Слава Богу, я
скоро усну рядом с ней в тихом месте захоронения моего
народа; и пусть вечный Бог простит мой грех по отношению к ней ".

КОНЕЦ.
миссис Белл Кендрик Эббот