5-1. Сага 1. Глава 5. Небольшой экскурс в историю

 НЕБОЛЬШОЙ   ЭКСКУРС        В      ИСТОРИЮ       «БОЛЬШОГО    ДОМА»    В    ЛЕНИНГРАДЕ
       \далее  -  другой  шрифт\  У  «Большого  дома»  в  Ленинграде – Петербурге  большая  история,  но  не  по  временной  продолжительности,  а,  так  сказать,  по  свершённым  в  нём  делам,  счёт  которым  идёт,  думаю, если  и  не на  миллионы,  то  уж  на  сотни  тысяч  -  точно. Из  дальнейшего  станет  понятно,  о  каких   именно делах  здесь  идёт   речь. 
    Само-то  здание  располагающегося  здесь  ведомства  относительно  молодое,  построено  в 1931– 32  гг., как  лицемерно-уклончиво  утверждается  в  книжках  по  истории  архитектуры,  под  «административные  цели».   Однако  строящийся  «ансамбль»  изначально  включал  в  себя  ещё  в  «царское  время»  построенную  7-этажную  тюрьму,  а  также  приобрёл  новые  подземные  казематы   для  особо  грязной,  в  т.ч.  «мокрой»,   работы.   Новостройку «открыли»  (звучит  просто  издевательски,  поскольку  более  «закрытое»  учреждение  трудно   себе  даже   представить!)   к  большому  советскому  празднику  7-го  ноября.   Правильнее  было  бы  сказать  в  данном  случае:  «запустили»  в  работу.
        Знаменательно  также  и   то,  что  в  разработке  проекта  этого   весьма  монументального «профильного»  здания  принимал  участие  Троцкий.  Нет-нет,  не  Лев  Давидович  Бронштейн,    а  «настоящий»,  урождённый  Троцкий  -  Ной  Абрамович,  сын  петербургского  типографского  наборщика,  ставший  известным  советским  архитектором  и   оставивший  по  себе  значительное  и  при  том  вполне  положительное  творческое  наследие  в  стиле  «конструктивизма».   Он  прожил  недолгую  жизнь  и  умер   в   1940-м  в  возрасте  всего  лишь  45  лет,  но,  слава  Богу,  не  от  пули  в  затылок,  как  это  нередко  случалось  в  те  годы,   или  от  удара  альпенштоком,  как  его  более  известный  «однофамилец»  в  том  же  году,  а  какой-то  «своей»,  заурядной,  тихой  естественной  смертью.  Но  всё  равно  во  всех  этих  сближениях  названных   имён  и  дат  уже  даёт  себя  чувствовать   какая-то  мистика   грядущего  «большого  террора»  и  «больших  посадок»... 
           Здание  строилось  по  «спецзаказу»  и  предназначалось  для  «нужд»  ОГПУ -  Объединённого  Государственного  Политического  Управления  при  Совете  Народных  Комиссаров  (правительстве)  СССР.  Так  назывался   орган   (1923 – 1934)  по   охране  государственной  безопасности,  пришедший  на  смену  ВЧК,  а  затем  вошедший  в  состав  Народного  комиссариата  внутренних  дел (НКВД)  и  переименованный  позже   в  Главное  управление  государственной  безопасности.  Ну  а  потом  правопреемниками  пресловутого  «Большого  дома»  стали  Управления (по  Ленинграду  и  ЛО)   нашего  доблестного  КГБ  СССР  и  совершенно  милой  современной  ФСБ  РФ. 
      В общем,   ещё  на  заре,  так  сказать,  своего  существования «ведомство»  подходило    к  делу   основательно    и  чрезвычайно  серьёзно   (а  как-же  иначе?  ведь  оно  родом  из  «чрезвычайки»!)   и  свою   «инфраструктуру»  под  масштабные  «проекты»  готовило  загодя.   Дело  «государственного  политического  управления»   мыслилось  как  система  специально  оборудованных  пыточных  камер,  тюрем  и  концентрационных  лагерей,  покрывающих  плотной  сетью  всю  необъятную  страну.  Ну  и,  конечно,  расстрельных  подвалов  и  мест  тайных  массовых  захоронений.  Всё  продумывалось   от  начала  до  конца  заранее  и   вплоть  до  самых  мелочей.  Научный,  можно  сказать,  подход,  системный,  основанный  на  самом  передовом   («передовее»  самого  марксизма)  учении, т. е.  -  на    «ленинизме»!
    Да,  но   почему  же  именно  так  «по-свойски»,  запросто  назвал  народ  это  весьма  специфическое  учреждение  «Большим  домом»?  Не  только  из-за  его  размеров  -  на  целый  городской  квартал.  И  не  из-за  этажности  -  всего-то  каких-то  6  этажей.  «Эффективная»  высота  этого  здания  была  значительно  больше:   считалось,  что  с  неё  можно  увидеть  и  Колыму!
          Вот  в  этот  «Большой    дом»  и  пригласили  меня  прийти   (впрочем,  в   согласованный  день  и  час)  20  сентября  2007  года.  Был  погожий  солнечный  денёк,   обычный  для  этой  поры  -  «бабьего  лета».  Поэтому  путь  от  дома  на  Чкаловском  проспекте  58  до   Литейного  проспекта  д.№ 4  я  проделал  пешком,  чтобы  как-то  унять  за  время  ходьбы  внутреннее  волнение  и  явиться  в  «ведомство»  в  более  или  менее  уравновешенном  состоянии.
       А  именно  энергичная  ходьба  (в  продолжение  полутора – двух  часов)   действует  на меня  успокоительным   образом, в  чём   я  многократно  убеждался  после  систематически  повторяющихся   т.н.  «семейных  бесед».  Правда,  на  этот  раз   оздоровительная   процедура   носила  не  вынужденный,  а  заранее   предусмотренный,  упреждающий,  так  сказать,  характер  и  продолжалась  поэтому  всего  лишь  чуть  более  часа.
        Своей  цифровой  фотокамеры  тогда  у  меня  ещё  не  было,  поэтому  мне  пришлось  воспользоваться  той,  которую  любезно  предоставил  мне  на  время  и  научил  ею  пользоваться  заведующий  нашей  университетской  фотолаборатории  (а  точнее  сказать  «шеф»  всей  фото-службы,  потому  что  он  же  выполнял  и  функции  фоторепортёра  на  всех  университетских  мероприятиях)  Володя,  молодой  человек  очень  симпатичной  наружности,  с  роскошными  чёрными  усами  и  не  менее  роскошной  шевелюрой,  что  на  порядочно  облысевшего  меня  производило  особенно  сильное  впечатление.  Как  человек  ответственный  вообще   и  «материально  ответственный»  в  частности,   он  не  посчитал  излишним  взять  с  меня  расписку  за  фотоаппарат,  хотя  мы  давно  и  достаточно  хорошо  знали  друг  друга  и,  по-моему,   даже   испытывали  некоторую  взаимную  симпатию.
          Говорю  об  этом  с  самым  живым  чувством,  потому  что  через  пять  с  половиной  лет   Владимир   Анатольевич   Манахимов  скончался  «после  непродолжительной  тяжёлой  болезни»,  как  эвфемически  выражаются  в  некрологах,  не  дожив  до  своих  49  лет.   Я  встретил  его  в  последний   раз  за  полгода  до  его  печальной  кончины,  встретил  случайно,   мрачным  и  ненастным  октябрьским  днём   у  Троицкого  моста  со  стороны   площади  Суворова.  Низкое  небо   клубилось  недобрым  тучами,  с  Залива  ветер  успел    нагнать  довольно  высокую  воду,  которая  наполовину  затопила  уже  гранитные  ступени  спусков  к  Неве.  Начиналось  то,  что  у  нас  в  Петербурге  принято  называть  наводнением   и  что  служит  своеобразным  нашим   петербургским  брендом,  а  заодно  и  «развлечением»,  поскольку  от  угрожающей  настоящей  катастрофы  мы  надёжно  теперь  защищены  Дамбой… 
       Володя  очень  обрадовался  встрече ,  угадав  во  мне  «родственную»  душу:  он  тоже  вышел  поснимать  стихию,  но,  в  отличие  от  меня,   был  во  всеоружии  -  обвешан  несколькими  камерами   и,  кажется,  даже   со  штативом.  Одним  словом,  встретились  профессионал  и  любитель.  Состоялся  даже  непродолжительный  разговор.  Он  спросил  что-то  вроде:  «Тоже  любите  такую  погоду?».   А  я  выразил  пожелание  как-нибудь  увидеть  его  фотоработы   на   его  персональной  выставке;  он  обещал  подумать  над  предложением.  Но  этому  так  и  не  суждено  было  сбыться… 
       Ну  вот  я  уже  и  у  цели.  После  моего  недолгого  ожидания  в  большой  приёмной  ко  мне  вышла  женщина   лет  сорока  и  совершенно  незапоминающейся  внешности,  сдержанная  в  манерах,  и  ровным  приятным  голосом  пригласила  пройти  в  другое  помещение.  Мы  прошли  в  комнату,  где  стояли  два  простых  стола,  у  каждого  по  стулу.  На  одном  из  столов  лежала  папка-досье  в  характерной  советской  обложке  из  самого  дешёвого  серого  картона.
        В  комнате  нас  было  двое:  я  и   эта  надзирающая  дама.  Она  сообщила  мне  примерно  следующее:  это  архивные  материалы  по  делу  Вашего  отца,  они  будут  находиться  в  Санкт-Петербурге  до  такой-то  даты,  и,  если  Вы  намерены  посмотреть  их  ещё  раз,  заранее  предупредите  нас,  потому  что  после  такого-то  числа  мы  обязаны  вернуть  их  в  Архив  КГБ  Республики  Беларусь.  Далее  дама   в  очень  доброжелательном   тоне  объяснила,  что  листать  страницы  дела  она  будет  сама,  указывая  те,  которые  мне    разрешено  читать,  а  из  них  те,  которые  я  смогу   фотографировать.  И  мы  приступили.    
        Я  просматривал  открываемые  мне  сотрудницей  страницы  и  фотографировал  дозволенное.  Потом  уж  в  «спокойной  домашней  обстановке»  изучал  зафиксированное  более  внимательно  и  тщательно;  с   результатами  этого  «изучения»  читатель  может  познакомиться  в  ПРИЛОЖЕНИЯХ  (ксерокопии  некоторых  листов    уголовного  дела,  мои  истолкования   хода   следствия,  попутные  замечания  и  комментарии  к  отдельным  эпизодам дознания  и  прочее).   / конец  др. шрифта\
            В  основной  же  («сквозной»)  текст  я  включаю  лишь  те  материалы  дела,  которые  имеют  характер  повествовательный,  изъяснительный,  то  есть  вполне  содержательный,  и  потому  не  требуют  обширных  авторских  комментариев;  здесь  достаточно  будет  моих   коротких  ремарок  \в  «косых»  скобках\,  иногда  сопровождаемых  инициалами  -  В. М.