Спасибо деду за победу! 04 Цыганочка с выходом...

«Цыганочка с выходом» продолжение

Начало https://valafila.livejournal.com/33585.html


Чуда не случилось.
«Неведомая страна», куда мы переехали семьей, спасаясь от пьющей и вымирающей сибирской деревни, оказалась вовсе не сказочной. Из ноябрьского чистого сибирского морозного утра, с прозрачным воздухом и скрипучим снегом, я попала в серый промозглый и сырой день с накрапывающим дождиком и лужами в ямках на асфальте. На вокзале я увидела много людей с непохожими на нас лицами. Азиаты, - назвала их мама. Мы здесь будем жить.

Азиатам не было никакого дела до нас, они спешили, суетились и говорили на непонятном языке. Я огляделась. Вокзал был похож на наш, откуда мы уезжали. Тот же Ленин на постаменте у входа указывал рукой правильное направление. Такие же мужики курили в сторонке у урны, - «наши», похожие и привычные. Отец подхватил чемоданы и пошел «ловить машину», чтобы нас довезли до какой-то родни.

Из окна машины я во все глаза смотрела на новый город, и ничто не оправдывало моих надежд и ожиданий. Серые трех- и пятиэтажки, как в нашем сибирском райцентре, в небольших скверах стоят памятники тому же Ленину, один раз на глаза попалась скульптура всаднику в необычных доспехах на коне — местному фольклорному герою, административные здания с красными флагами на флагштоке и на маленьких мачтах, с той же «головой» Ленина на барельефе... Отличие было только в азиатском орнаменте с характерными извивами и рогами на барельефе.

Я еще не знала, что летом этот город будет утопать в зелени, по арыкам на улицах будет течь прохладная вода прямо с гор, что в парке, с тем же, как у нас в райцентре, именем Горького, есть настоящий зоопарк, куда мы будем водить наших гостей из Сибири... Что я приспособлюсь, привыкну и к этим необычным людям, и к этому переменному климату, и что мне придется провести здесь все свои детские и отчасти молодые годы.

Я обернулась от окна к маме, прижалась к ней и тихонько заскулила: как я хочу назад к бабушке-хлопотушке, и пусть она даже поругает меня за шалости, но потом обязательно обнимет и скажет - «моя ты любимая Санюшка». Она часто называла меня именем своего единственного сына за наше с отцом невероятное внешнее сходство.

На наших проводах бабушка постоянно плакала и просила отца, чтобы он обязательно приезжал ее хоронить. Проводы были шумные, со слезами и с песнями - «Как родная меня мать провожала, тут и вся моя родня набежала...». Я тоже повторяла эти слова про родню, которая «набежала» со всех окрестных деревень, словно мы уезжаем навсегда, и они нас больше не увидят.

Я долго привыкала к новому городу, людям, их обычаям. Наверное, потому что переезд совпал с началом моего школьного обучения, которое я с первого и до последнего дня не любила, и каждый день в школе был для меня испытанием. Начиная с раннего утра, с недосыпа, с бьющей прямо в глаза лампочки «Ильича», со строгости и требовательности матери, с постоянных прилипал-пацанов и вечного страха - не успеть, не понять, не выучить...

Отправляя меня на первую школьную линейку, моя мать у ворот школы остановила меня и непривычно строго сказала, что у меня «никогда не должно быть троек и крайне редко четверки». Я запомнила эти ее слова на всю оставшуюся жизнь, они легли на мои маленькие детские плечи непомерной тяжестью. И я до сих пор все еще несу этот огромный, а главное, ненужный и мешающий моей жизни груз ответственности.

Я выполнила ее задание в полной мере. Потому что я, тогда не осознала умом, но поняла чувством и интуицией ребенка, что отныне меня не будут любить просто за то, что я есть, я поняла, что теперь мне придется зарабатывать любовь родителей этими проклятыми пятерками, что мне придется быть лучшей во что бы то ни стало. И что у меня больше никогда не будет моего счастливого сибирского детства.

...Как-то моя последняя сибирская тетушка в телефонном разговоре напомнила, как любили меня родители, как гордо они говорили, что их дочь не пойдет гулять и не сядет есть, пока не выучить все уроки... И как же она была удивлена моей жесткой и беспощадной, на ее взгляд, оценке этой «родительской любви», лишившей меня любви настоящей.

Впрочем, до моего более или менее осмысленного отношения к происходящей действительности должны были пройти еще годы... И в эти годы я, как всякий ребенок, впитывала в себя «семейные ценности», подражала своим родителям, наполнялась теми знаниями, что давали в школе, на игровых площадках во дворе, ...пока эта tabula rasa не превратилась в набор заученных правил и алгоритмов жизни, часто настолько конфликтующих между собой, что лучше было об этом не думать.

Со стороны, и в том нашем социальном круге наша семья действительно казалась образцом благополучия и добропорядочности. Отец работает на крупном предприятии, мать от рентген-лаборанта быстро дошла до главной сестры больницы, фотография дочери — на доске лучших учеников школы. Дом — полная чаша, хозяин на заработанной честным трудом на уборке хлебов «Волге» чинно возит хозяйку за продуктами, а обе хозяйки — мать с дочерью «закрывают» сотни банок со всякими вкусными заготовками впрок.

В первое время по переезду у отца случались срывы в пьянство — запои. Это когда мои родители никак не могли отблагодарить новую родню, которая помогла нам обустроиться на новом месте. И к нам «на огонек» заходили практически еженедельно и даже не раз на неделе. И, конечно, по традиции накрывался стол с обязательной выпивкой. Долго сдерживать обещание «не пить больше ни грамма» отцу не удавалось. Наша семейная жизнь снова оказалась под угрозой, как тогда в Сибири. Все чаще, приходя из школы домой, я видела картины, которые невозможно описать приличными словами. Но самым неприличным было то, что мне, девочке-подростку приходилось все это убирать. При том, что ответственности за отличную успеваемость с меня не снималась...

Спирт в доме был всегда, оно и понятно при маминой должности. Поэтому папины братья слетались к нам, как мухи на мед или что еще. Моя мать понимала, что не справляется с ситуацией, однако изменить привычный образ жизни не могла. И тогда она пошла на решительные меры — медицинские. Надо отдать ей должное, она сумела отвратить отца не только от пьянства, но и от алкоголя вообще. Отец думал, что он «свое выпил», что организм больше не принимает. На том и успокоились на длительное время.

Но то, что отец перестал пить, вовсе не означало, что у нас автоматически прекратились застолья. Просто они стали проходить под контролем трезвого отца. С одной стороны это облегчало наше существование. Но, с другой, я продолжала видеть пьяные и похотливые глаза своих дядюшек, и старалась уходить из дома к подруге или просто во двор.

Отец не мог закрыть для них двери дома и вовсе не потому, что «какой ни есть, а он родня», как пел любимый одним дядюшкой Высоцкий. Ему самому нужно было их общество, их внимание, их откровенная лесть. И они давали моему отцу все это за рюмку-другую водки. Теперь сценой для отца стала собственная кухня, а родня — зрителями и ценителями его красоты и талантов и, прежде всего, его «Цыганочки с выходом», которую он плясал, конечно, по их настоятельной просьбе. Так он компенсировал невозможность «напиться и забыться» от этих однообразных рабочих будней, от того, что он, такой талантливый красавец-мужчина, не смог реализовать свою флотскую мечту.

Я уже перестала просить отца не устраивать дома пляски в туфлях с металлическими набойками, после которых мне трудно было отмыть пол даже с порошком. Я научилась относиться к этому, как к моей неприятной, но неизбежной обязанности в семье. Я стала подростком, у меня начался тот самый критичный возраст осознавания себя, как отдельной особи, причем, особи женского пола. В глазах школьных мальчишек, своего и старших классов, а также дворовых ребят, постоянно оглядывающихся на меня, я уже видела знакомые любострастные огоньки.

Мама не объясняла мне моего нового возрастного состояния. Она положила на видное место маленькую книжку с интересным названием «Матери о девочке». Эту книжку мы с подружками изучили самым внимательны образом, так что мы уже хорошо понимали, почему и как появляются дети. Наверное, так поступали все родители в нашей родне, потому что все мои сестренки и даже братишки потом читали эту книжку и слушали наши с подружкой рассуждения на эти почему-то «запретные» темы.

У меня появился интерес к самой себе, - кто я, что я действительно хочу и что могу, почему я нахожусь здесь, в этой обстановке... К урокам я по-прежнему относилась, как к обязательству, ни один предмет не заинтересовал меня всерьез. Я учила уроки, как таблицу умножения, как названия городов, рек, озер на карте, не понимая практического смысла в этих знаниях. Единственный урок — домоводство, на котором нас учили шить на себя одежду, радовал возможностью сделать себе что-то более современное, чем школьная форма и платьице маминого вкуса.

Со спортом у меня не заладилось по причине высокого роста, от которого я сильно комплексовала и потому сутулилась. Особенно, когда преподаватель ставил меня первой в длинном ряду на физкультуре. Да и мама постоянно приговаривала, какая я такая дылда, что не носить мне каблуков, как ей самой, почти равной отцу по росту. Я не могла ходить по бревну на своих длинных ногах и падала. Я не могла правильно спрыгнуть с брусьев, потому что мне мешала вторая планка, за которую я всегда зацеплялась ногами...

Но однажды в школу пришел руководитель танцевального ансамбля — выбирать старших школьников для подготовительной группы. Он обратил на меня внимание, думая, что я, такая высокая, должны быть старшеклассницей. Он все же согласился попробовать меня в танце. И мы оба были удивлены, как легко мне давались все танцевальные движения. Наверное, отцовские танцы и пляски каким-то чудным образом передались мне.

Родители поначалу никак не соглашались с моим новым увлечением, когда узнали, что я уже некоторое время хожу на тренировки, которые правильно назывались — тренаж. Особенно сердился отец. Его почему-то тревожили мои танцы в паре с мальчиками и моя чрезмерная увлеченность этими танцами. Но я сумела уговорить его, обещая, что на учебе это никак не отразиться и дома я всегда буду вовремя.

Мои родители на концертах сидели в первом ряду, и отец опять гордился тем, как талантлива его дочь, - вся в него. Моя мама больше молчала, - она была снисходительна и к его, и к моему увлечению танцами. У мамы тоже был свой талант, - она была лучшей певуньей там, в сибирском селе, и, конечно, здесь. Ею восторгалась вся здешняя родня и весь больничный коллектив. Они с красавцем-отцом еще и поэтому были желанными гостями на больших празднествах и торжествах, что эта красивая артистическая пара с удовольствием демонстрировала свои таланты под шумные аплодисменты и присвистывания гостей. Я не любила ходить на эти торжества, а если изредка бывала, то сидела где-то поодаль, наслаждалась сладостями и иногда прыгала под музыку с младшими в другой комнате.

Но теперь, с ансамбля танца, начиналась моя новая жизнь, в которой только я была главной героиней. Сцена, софиты, полный зрительный зал, яркие красивые костюмы завораживали меня, уводили в сказочный мир, где грезы хоть на короткое время становились реальностью. Меня вообще перестал интересовать мир моих родителей, в котором я и без того присутствовала условно, выполняя лишь функцию хорошей дочери.

С этого момента начинался мой «выход в свет», моя «Цыганочка»... которая еще более разделила меня с моей семьей.


Vala Fila