Глава XVI. Шаромыжка. Семнадцатая кафисма

Глава XVI. Шаромыжка. Семнадцатая кафисма.
               
-Васька, просыпайся. На-ка яйцо, тепленькое ещё. А то эти кобылы съедят всё, проспишь.
Васька у матери - любимый ребенок, сын. А как же. Девки-то, что? Старшая Ольга, вторая Верка, большие уже, кормить, да одевать нужно, приданное им готовь. А откуда? Мужика-то нет. Да мужиков вообще в деревне нет. Раз, два, и то инвалиды. Все прибраны. Ой, ёченькиии! Тяжела бабья доля. А Васька – мужик, помощник будет.
    Васька красивый. Черненький, кудрявый. Глаза синие. Поговаривали в деревне, что от татарина Петра он родился. Вот же парень будет. Девки изведутся. В деревне одни девки. После войны женихов совсем нет. Любила мать Ваську больше других детей.
-Верка, на яйцо. Из-под курицы только, – бабушка украдкой от всех подкармливает вторую девчонку. Бабушка любила Верку. Все время что-то ей давала. Чтоб никто не видел. Голодно. Яйца сдавать надо было. План. Всех заставляли в деревне яйца государству сдавать. Самим нечего есть было.
    Мать всё время на работе. С раннего утра и до вечера. В колхозах так. И денег не давали. Мукой только и то норму, до следующего года не хватало. Голодно. Кто с мужиками, полегче. Всё на бабушке держалось. Бабушка летом ягоды, грибы собирала. Всё помощь. За скотиной ходила.
    Ольга самая старшая. Её никто не любил. В двенадцать лет отдали в няньки. Сама хоть прокормится там, оденут хоть. И школа опять же семилетка в райцентре. Грамотная будет. В деревне только начальная школа.
    Мать приготовила девкам в приданное два одеяла. Голубое и сиреневое. Верка себе сиреневое выбрала. Ольге – голубое. Ольгу замуж отдали в семнадцать лет. И оба одеяла – ей. Верка до сих пор помнит, как ей жалко было. Придёт к сестре в гости. А там под её сиреневым одеялом спят чужие люди. Ольга замужем три дня побыла. Муж в армию ушёл, а она пожила-пожила с его родственниками, да домой пришла попозже. Одеяла им оставила. Жалко. Правда, мать, когда Верку замуж отдала, ей тёлку дала. Тоже помощь. Отелилась, молоко было. Ребенка кормили, сами этой коровой кормились.
    А Васька… Материна надежда! В четырнадцать лет уехал к старшей Ольге на север. Вот, зачем парня сманула? Верка ей не простит брата никогда. И мать, тоже, не стала перечить. Пусть едет. Такой ещё малой! На севере деньги, бабы. Парень изгулялся и приучился к спиртному. У Ольги с новым мужем детей нет и не было никогда потом. Им, что? Получат зарплату и пьют. И брата споили. Вернулся к матери. Работать устроился в райцентре. Женился. Жена учёная, учительница. Родители грамотные. Но не дали им жить. Забрали дочь. Попивал Васька. Зачем такой зять? И у Васьки никто не родился. И никогда так и не было детей. Любил эту первую жену. И всё наперекосяк. Ведь работящий, красивый. Когда работал – месяц не пьёт. Как зарплату получил – понеслось. А мать слова не может сказать. Любимчик.
    Верка с мужем тоже к Ольге на север приехали, мать за ними. Ей одной не прокормиться. Денег нет. В колхозе уже тяжело работать, все жилы вытянула на свинарнике вёдрами, да навозом. Бабушка померла у младшего сына на руках, Сани (материного брата). Мать всю жизнь с Веркой так и прожила. А Васька так себе пристанища и не нашёл. Всю жизнь работал. Пил. Всю жизнь какие-то жёны быль. Но своего – ничего.
    Он так и считал, что дом – там, где мать, сестра Верка. У Верки своя семья: муж, две дочки.
    Одна дочка – это я. Это мой дядька Вася. Первые мои воспоминания про дядю Васю такие. Мы живём в однокомнатной квартире. В комнате мы с сестрой спим на диване и мама с папой на кровати. Бабушка спит на кухне. Приехал дядя Вася с новой женой Сонькой. Старше его, и у неё свой большой сын – Колька. Ему четырнадцать лет. Мама их спать положила на пол около дивана. Они все вшивые приехали, а у нас с сестрой – косы. Мама им всем выводила вшей. Я помню их мазала, стригла. Сколько жили – не помню. Пили, спали, ели. Уехали. Мама им дала в дорогу одежду, денег. Потом нас стригла и вшей выводила. Больше мы эту Соньку с Колькой не видели.
    Потом приехал один к нам. В рваной одежонке, голодный. Опять у нас жил. Ходил в кино, на танцы, на гулянки. Жил-жил. Однажды соседка из четвертого дома приходила ругаться. Он, оказывается пьяный перепутал нашу квартиру. Сорвал замок у неё.  Съел картошку жареную на кухне и лёг спать. Она пришла – шум подняла. К нам выгнала. Хотела в милицию заявить, что замок сорвал и забрался. Мама её уговорила. Ничего же не украл. Мама его одела, билет купила, отправила. Уехал.
    Ещё раз приезжал с какой-то женой. Мама его устроила работать в совхоз недалеко, в посёлок Леуши. Они там квартиру сняли с женой. Мама им дала постель, одеяло, одежду, шторы. Живите. Месяц работал. Сытый был. Там же коровник. И сметана, и молоко, мясо вволю. Живи да живи. Не пил, работал. Почти пятьсот рублей заработал. Проснулся. Ни жены. Ни денег. Попил-попил. И следом за ней. Женщина к маме приезжала, с неё требовала деньги за квартиру, за картошку, дрова и что-там ещё они должны были. Брат же. А бабушка наша (Васькина мать) пенсию не получала. Они же с деревни, и не знали про пенсию. Верка работает, муж её Иван работает. На дочек и мать денег хватает. На Ваську хватает.
    Ольга тем временем уже с севера уехала с мужем. И Васька от Верки к Ольге ездил. А однажды он к Ольге привёл женщину Райку. Райка с большущим животом. Улеглись спать. Та давай рожать. Ольга сроду не видела, как рожают. У самой - детей нет. Приняла ребёнка, девочку. Пуповину перевязала, скорую вызвала. Так с последом увезли Райку в больницу. Ребёнка Светой назвали. Ребёнок не Васькин. Оказывается, дядя Вася вышел из тюрьмы. А у ворот – ждут такие же, сидевшие тётки. Она - к нему. А он и рад. Бабу давно не видел. Шустрая беременная бабёшка оказалась. Зинка их отправила к Верке. У ней же самой муж, кто такую ораву потерпит.
    Я - в девятом классе, весна. Приезжает дядя Вася с тетей Раей и Светочкой малёхонькой. Мама им на диван постелила. Мы уже в двухкомнатной квартире жили. Мы с сестрой и бабушкой – в спальне. Мама, папа и эти трое – в зале. Долго жили. Всё это время не пили. Я помню учила Свету ходить. Уже месяцев семь было.  Мама им все вещи ребёнку купила, одеяло детское, ползунки. Бабушка навязала варежек, носков. Я даже Светочке шарф связала и костюмчик. Мама своё пальто Райке отдала фиолетовое, помню. Дядя Вася работал. Нам-то он всегда всё по дому делал. С отцом и тротуар строил, и веранду обшивал, помню. Картошку копал, садил, огород копал, на охоту, рыбалку с отцом ездил. Работящий был. Получил большие деньги на работе. Райки с ребёнком и с деньгами - след простыл. Следом уехал дядя Вася. Мама его отправила, билет купила.
    Однажды к бабушке (его матери) приходил милиционер. Мы в школе с сестрой, родители на работе. Спрашивал кто такой, кто он ей. Сказал, что он сидит. Нам стыдно было, что у нас дядька тюремщик. В то время садили за тунеядство. Он два раза сидел. Никого не убил, ничего не укал. Уж если работал, то работал – не пил до зарплаты.
    Я уже училась в институте, он приезжал. Летом. Спал на веранде, тепло было. У меня каникулы были. Меня парни с танцев провожали. Я стыдилась дядьки. Я уехала учиться. Он ещё приезжал. Ещё с какой-то женой. Работал. Им даже вагончик дали с работы. Отдельно жили. Ровно месяц. Зарплата. Пожар. И всё по новой: ни жены, ни денег.       
    Жёны все были гражданские. Он после первой не регистрировался. Матери своей никогда ничего не привозил. А мать любила его. Когда она с Веркой уезжала из деревни, то домик свой продала за малые деньги. Но Верке не дала. Всё потихоньку Ваське отдала, когда тот приезжал.
    Я уже замужем была, в другом месте жила. Мама говорит, что приезжал. Пил сильно. Они его в коридор положили, постелили под него одеяло, фуфайки, пальтушки какие-то. Он пил, ссал под себя. И не вставал. Мать уже плохо ходила, в спальне лежала. Он у мамы просит:
-Верка, купи бутылку.
Мама не покупает.
-Хватит пить.
А мать из спальни:
-Верка, возьми у меня деньги. Купи ему.
К тому времени бабушке пенсию по старости оформили. У нее свои деньги появились. Верка её денег не брала. Прокормит, мать же.
Мама говорит: «Молчу-молчу. Терпение лопается. Пойду, куплю».
Еле выпроводили его. Он лежал. Ничего не ел. Только пил и ссал под себя. Потом под ним пол в коридоре мама перекрашивала, всю краску разъело. Я уже этого не видела. Я его больше не видела совсем.
    Он уехал к Ольге опять. Куда ещё ему деваться. Мама говорит, как только его наш отец терпел, ничего не говорил. И матери его (нашей бабушке) не слова не говорил.
    Там, у Ольги, он отморозил себе пальцы на обоих ногах. Наверно спал на морозе пьяный. Не знаем. Долго лежал в Тюмени в больнице. Отняли по лодыжки. Специальные башмаки носил. Плохо было без ступней ходить. Пятки оставили. Лечился от алкоголя. Сошёлся с женщиной. Год-два жили. Он пенсию по инвалидности оформил, какие-то хоть деньги были. Это мне тетка Ольга рассказывала. Но потом пришёл сын у той женщины из тюрьмы. И выгнал дядю Васю из дома. Женщина сыну уступила или боялась, не знаем. Дядя Вася – к тёте Ольге опять. Запил. Так и умер у Ольги. Пятьдесят три года. Мало пожил. Но намучился, наездился, нажился с бабёшками паршивенькими. Один никогда не был, всё с такими-же пьянчушками жил. Детей не было родных. Мама говорит, он ей рассказывал:
-Верка, знаешь, как иногда пропьюсь. Есть хочется. Хожу, на помойках, в урнах собираю хлеб обгрызанный, заплёванный. Оботру и ем.
    Ох, наголодовался. Матери Верка не говорила, что сын Васька умер.
-Что-то Васька не едет, - говорит мать Верке.
-Он хорошо живёт, вот и не едет, помощь не нужна.
Вера пойдет раздавать милостыню по Ваське. А мать:
-Верка, кому носишь? У нас кто-то умер?
-Да, по бабушке, да по дяде Егору подаю.
Однажды она у меня спросила:
-Лизка, Васька уже умер наверно? А мне не говорят.
-Да, - говорю. - Тётя Оля написала маме.
-Ой, ёченькиии.
   Откуда я знала, что от неё скрывают. Бабушка плакала. Любимый сын. Бабушка умерла уже теперь давно. Мама моя бабушку похоронила. Дохаживала за ней мама моя (та самая Верка). Тётка Оля приезжала на похороны.
   Раньше телефонов не было сотовых, стационарного у тётки Оли не было. Когда дядя Вася умер, мы не знали. Она потом только письмо написала. Она похоронила и отпела дядю Васю, так она сказала. Тётка Оля. Ещё живая была, когда туда я съездила. На могилку дяди Васи. Хорошее место. У самой дороги. Под соснами. Кладбище старое, всё в деревьях. А где-то через лесок, слышно поезда ходят.
     И тётка Оля умерла. Я её с ним рядом похоронила. Мы с сестрой, деньги сложили на оградку им. На памятники мама наша дала деньги. Я сама съездила, памятники заказывала, устанавливали. На фотографиях они молодые, красивые. Фото на чёрных мраморных табличках выграировали. Такие у нас фотографии их были. Поздних не было. Оградка большая. Столик со скамейкой есть. Пусть лежат.  Всё теперь как у всех. Жалко многострадальца. Мало пожил. Стыдно за себя, что я его раньше стыдилась такого. Раньше не жалела. Молодая была. Не знаешь, как еще жизнь повернётся.
    «Ту-туууу, чух-чух-чух» - стучат колеса поезда из–за леса. Земля трясётся от поезда. Васька с закрытыми глазами лежит. Он же не знает, что умер. Думает, что спит, в поезде едет на полке, от Верки с матерью – к Ольге. Сытый, с собой Верка еды наложила: сала, яиц, курицу, денег дала. Новую фуфайку. Мать носки связала из белой овечьей шерсти, с собой ещё одни положила. Хорошо. Спокойно. Тепло. Пусть спит спокойно. Устал от жизни. Намучился. Теперь всё по-другому.

-Бабушка, - говорит старшая внучка Лизы, - а я помню, как маленькой мне давали по телефону говорить с бабой Олей.
-Видишь, не было у неё своих внуков, я уезжала последний раз, она про тебя вспоминала, фотографии твои мне показывала, ей баба Вера высылала.