Лесосплав Моя комическая одиссея Глава 6

Уважаемый читатель. Благодарю тебя за проявленный интерес к моей скромной персоне. Буду очень благодарен за любой оставленный комментарий, не обязательно лестный ))). Мне это очень важно. Спасибо. Надеюсь, тебе понравится, и ты не пожалеешь о потерянном времени.

Глава 6. Стряпуха.

Ребята пошли примериваться и думать, с чего начинать разбор залома, а я, прикидывал в уме. Так, нас девять человек, пребывать нам здесь предстоит месяц, значит, грубо говоря, каждому предстоит три раза за срок побывать в должности стряпухи. Про маленький хвостик в три дня думать, почему-то не хотелось. Казалось бы – что может быть легче? Сварить ведро каши, бросить туда две банки тушенки, нарезать хлеб, вынуть из холодной воды большой кусок масла, порезать его на маленькие порционные кубики. Да-да, читатель, ты не ошибся. В то время масло еще не продавалось в пачках по сто восемьдесят и двести граммов. В продуктовые магазины, называвшиеся, почему-то, гастрономы, привозили масло в картонных коробках по двадцать килограммов. А потом, отстояв очередь, ты говорил продавцу, сколько тебе масла надо, продавщица - все они были одинаковыми на всем гигантском пространстве огромной страны – толстая, щекастая тетка в грязно-белом нестираном халате и таких же нарукавниках, отличие было лишь в убранстве головы – косынка или пилотка – брала в руки металлическую струну с двумя деревянными ручками на концах и отрезала ею от большого куба кусок поменьше. Потом брала источенный до тонкой полоски или еще новый толстый, как буханка черного хлеба нож и уже от отрезанного куска отхватывала приблизительно нужный тебе ломоть. Бросала на весы клочок серо-голубой негнущейся бумаги (и не дай Бог тебе было робко сказать, что из ста граммов требуемого масла эта бумага весит добрую четверть.) Тут начиналось унижение в особо крупных размерах. С упоминанием твоих очков (если ты в них – мол, очки надел – и самый умный. Если очков не было, то просто – ты что, самый умный что ли? Или – я ща вообще торговать перестану!) И уже очередь, подобострастно подстраивалась под стиль этого быдла. Раздавались выкрики:

 – Ну, не умничай! Что задерживаешь? Не хочешь – не бери.

И ты уже молча кивал и говорил скороговоркой, как заклинание:

 – Да ладно, чего уж там? Давайте быстрее.

Продавщица бросала кусок на весы и на весь зал кричала, обращаясь к кассирше:

-Зина, масло сто восемьдесят пять.
До сих пор не могу понять, как Зина потом понимала, кому надо пробить эти сто восемьдесят пять граммов масла, ведь в кассу стояла такая же длинная угрюмая, готовая к новым унижениям, очередь – символ нашего счастливого социалистического бытия.

Но, я отвлекся.
Итак, казалось бы, что может быть легче – сварить ведро каши и бросить туда пару банок тушенки? Теоретически – да. А вот на практике. На практике всё, почему-то, выходило совсем по-другому.

Для начала я покурил. Это получилось хорошо. День обещал быть неплохим – солнце уже высоко поднялось над деревьями, на голубом небе – ни облачка, ветра почти нет, тепло. Трудно было поверить, что только вчера мы слушали инструктаж Владимира Ивановича под падающим снегом, а Вова весело плескался в ледяной воде.
Я взял привезенные с собой топор и пилу и отправился за дровами, благо их тут было вокруг в избытке. Найдя не слишком толстые сухие бревнышки, я попилил их на чурки сантиметров по тридцать-сорок, а потом расколол их пополам на полешки. Из валявшихся тут же более-менее ровных сучьев отыскал пару рогатин, отпилил перекладину для подвешивания ведра и котелка. Нарезал штук пятнадцать колышков сантиметров по пятнадцать длиной.

Притащив добычу на ровную лужайку недалеко от воды, сел на толстое бревно, закурил и принялся заострять принесенные колышки, к которым планировал привязывать растяжки палатки.

Потом, чертыхаясь и матерясь сквозь зубы с полчаса устанавливал эту проклятую палатку, что в одиночку и без достаточной сноровки туриста, было весьма непросто. Учитывая, что это была не современная палатка, которую надо лишь достать из чехла и бросить на землю, и она сама, словно по волшебству, вдруг, подчиняясь какой-то неведомой силе свернутых особым образом стальных прутьев, раскладывается и устанавливается сама собою. По сути дела, она представляла собой несколько кусков брезента с пришитыми по краям петельками для растяжек. Все остальное, включая сами растяжки, колышки, колья для каркаса изобретатели сего чуда инженерной мысли оставили на попечение счастливых обладателей этого переносного жилья. Наконец справился и с этой задачей. Сложил в кривовато стоящую палатку продукты, принес воды, надрал бересты с валявшихся неподалеку березовых бревен. Достаточно быстро развел небольшой для начала костерок. Забил по его сторонам рогатки, примерил к ним перекладину. Остался доволен творением своих рук, подкинул в огонь полешек, повесил над костром ведро с водой для каши. Воду для чая решил вскипятить ближе к обеду. Минут через двадцать вода в ведре забурлила ключом. Я всыпал достаточное, по моему мнению, количество крупы (никто из нас ее, конечно, не промывал и, уж тем более, не перебирал. Что мы? Золушки, какие-то что ли, спешащие на бал?), добавил крупной серой соли из картонной килограммовой пачки, перемешал всё алюминиевой ложкой, которую прикрепил проволокой на полуметровый черенок – видел, как делал мой отец, когда на даче, экономя баллонный газ, варил на костре собранные в лесу грибы. Убрал из-под ведра лишние полешки, чтобы жар был поменьше. Процесс пошел. Все-таки какой-никакой дачный опыт пошел на пользу. Каша тихо булькала, доносились голоса моих друзей, занятых разборкой завала, солнышко светило, облака плыли по небу, в голове неспешно, одна за другой возникали мысли, что же я буду делать с кучей денег, которые я скоро заработаю…
Что-то назойливое, весьма неприятное вдруг отвлекло меня от таких приятных, реалистичных образов. Что-то мешало, не давало сосредоточиться. Что же это могло быть? Мысль потекла по другому руслу. Что же? Что же?

«****ь!» - Я подскочил, как ужаленный змеей. Неприятным был запах, шедший со стороны костра. Занятый своими мечтами, я незаметно задремал под теплыми лучами солнышка и обдуваемый легким ветерком. Пулей подлетев к костру, я увидел, что вода выкипела и каша начала подгорать. Еще не совсем придя в себя и не соображая толком, что делаю – в голове была лишь одна мысль – «Надо спасать еду!!!» - я схватился голыми руками за дужку ведра. Тут же взвыв от боли, запрыгал рядом с костром, бешено тряся в воздухе обожженными пальцами, изображая какой-то дикий танец африканского шамана. Кинулся к палатке за рукавицей. Нашел, естественно, не сразу. А запашок усиливался, катастрофа явно приближалась. Наконец я сдернул ведро с костра и поставил его рядом на травку. Стал принюхиваться, как конь, втягивая воздух и широко раздувая ноздри. Я принюхивался до тех пор, пока не стала кружиться голова. Запах уже не казался таким явным и противным.
«Ничего», - решил я, - «Тушеночки добавлю. Все нормально будет.» Собственно, альтернативы-то у меня и не было. Близилось время обеда, новую кашу сварить я уже не успевал. Я открыл две большие банки тушенки, вывалил их в кашу, размешал. Принюхался. Мне показалось, что мой план сработал – запаха горелого я уже не чувствовал. Настроение немного улучшилось. Я сбегал к реке, набрал полный котелок воды и повесил его на место снятого ведра. Никаким мечтам уж боле не предавался и минут через двадцать, чуть в стороне от углей в котелке висел свежезаваренный чай, в который я, не скупясь, сыпанул от души сахарного песка. Нарезал серый деревенский хлеб крупными ломтями.

«Ну, Господи, помогай». Я позвал парней на нашу нехитрую трапезу.
Они подошли, мыслями оставаясь, все еще в новой непривычной трудной работе, громко переговариваясь и делясь впечатлениями. Разобрали алюминиевые арестантские миски, ложки и большие кружки. Батя достал из своей котомки привезенную с собой большую красную эмалированную кружку и строго-настрого запретил кому бы то ни было даже прикасаться к ней.
- Кто тронет, тому ноги из жопы вырву, а учитывая вашу рукожопость – руки.

Каждый подходил к ведру с кашей, сам накладывал себе поварешкой, передавал ее следующему, брал хлеб и присаживался, кто на бревно, кто на травку.
Я весь напрягся, ожидая услышать нелицеприятные комментарии по поводу моих кулинарных и умственных способностей и советов, куда мне надо идти. Но, к моему величайшему удивлению, все принялись весьма энергично наяривать мою стряпню. Лишь Гриша Цфасман пробормотал, было, что каша какая-то странная и его мама готовила ее получше. Но едва начавшийся бунт был тут же в корне подавлен Батей:

- Ты, Гриня, жри, чё дают. Посмотрим, чем ты нас накормишь. Уж точно – фаршированную рыбу фиш с шакшукой мы вряд ли от тебя дождемся.
Гриша обиженно засопел и уткнулся длинным носом в миску, не прекращая, тем не менее, работать ложкой.
- О, - прокомментировал Батя, - графиня подумала и стала кушать.
В общем, свежий воздух и физическая работа неожиданно пришли мне на помощь. Да и парни все понимали, что в ближайший месяц разносолов ожидать вряд ли придется. Ехали сюда не за этим.
- А мне так даже и лучше, - подал голос Игорь, - мне жена недавно джинсы у фарцы прикупила, да малы оказались. Так я, как вернусь, думаю, в них легко влезу.

В течение обеда ребята, получившие уже кое-какой первый опыт работы на завале, обменивались впечатлениями, предлагали что-то для ускорения процесса разборки и организации безопасности. Я жадно ловил каждое их слово. Мне это всё еще лишь предстояло испытать.
Один за другим парни заканчивали нехитрую трапезу, поднимались и шли к речке сполоснуть с песочком свою посуду. Нами было установлено правило – посуду моет не дежурный, а каждый сам за собой.
После недолгого перекура бригада двинулась в сторону завала и вскоре оттуда послышались неясные команды, молодецкое уханье, стук бревен друг об друга, крепкие выражения, подгонявшие нерадивого напарника, либо как выход каких-либо эмоций. И вовсе не обязательно отрицательных. Русский мат тем и универсален, что органично применим как в критических ситуациях, так и в моменты душевного подъема. 

Я быстро навел порядок в лагере, забросил на плечо свой стальной крюк и направился поработать вместе с остальными – благо готовить на ужин ничего было не надо – будем доедать обеденную кашу с хлебом и чаем.