На диком болоте

            Охотясь в Сибири на разных озерах, мне неоднократно приходилось видеть, как огромные стаи уток, поднявшись с середины труднодоступных болот, покружившись, вновь садились на внутренние плесы, а вечерами прилетали на ночевку стаи гусей, но редко кто из охотников решался забраться туда, ломая сотни метров камыша, таща лодку, а ночью возвращаться, опасаясь заблудиться.
            Однажды в молодости во время пролета северной утки я соблазнился на подобную охоту неподалеку от границы с северным Казахстаном и даже спустя десятилетия помню ее до мельчайших подробностей.
            Проезжая на грузовом вездеходе с будкой мимо густо заросшего камышом большого болота, до берегов наполненного водой, мы увидели, как от шума машины с  середины поднялись сотни разных уток и, немного полетав, там же сели. Мы знали, что охотятся на этом болоте очень редко из-за его глубины, да и забраться в него тяжело, хотя уток там бывает много. Но уж очень заманчивой представлялась охота, а телевизионная вышка, возвышавшаяся далеко в степи, была хорошим ориентиром не только днем, но и ночью, и нам захотелось рискнуть. Однако местный пожилой водитель, привезший нас на охоту, пытался отговорить от этой безумной, на его взгляд, затеи.
            Посовещавшись, мы решили объехать болото вокруг и посмотреть с крыши будки машины, где находятся плесы. За прибрежными камышами увидели только один пятачок чистой воды, а середина болота даже в бинокль не просматривалась.
            Нас охотников было трое – я, мой приятель, по возрасту значительно старше меня, и его сын. Выгрузив лодки, они намеревались пробраться на этот береговой плес, а мне предстояла более сложная задача – добраться до середины.
            Заехав на противоположную сторону болота, как наиболее подходящую для осуществления задуманного, я положил в лодку сотню патронов, ружье, чучела и, не смотря на настойчивые предостережения водителя, потащил ее к камышу.
            Болото с берега было глубоким, заросшим высоким тростником, местами с лабзой и редкими плешинами воды. Проталкиваться вперед на алюминиевой лодке - раскладушке с помощью длинного шеста было трудно, а стоило стать на лабзу, как она сразу начинала прогибаться под ногами, приходилось класть шест, весла вдоль борта, становиться на них, чтобы передвинуть зажатую лабзой лодку. Утки от случайных ударов по ней взлетали и, покружившись, с шумом рассаживались на воду, разжигая во мне еще больше охотничий азарт.
            С полкилометра, может больше, я настойчиво с короткими остановками для отдыха медленно продвигался вперед и вскоре взмок от непривычной тяжелой нагрузки, стали появляться тревожные мысли: «Как буду вечером выбираться назад, хватит ли сил?» Но летающие над плесом стаи уток влекли меня.
            Внезапно камыш закончился, и я обрадовался, увидев широкий и длинный плес. Утки разных пород стали подниматься с воды. Но меня поразило не их количество, а необычный вид плеса. Ничего подобного я не видел. Противоположный его край выглядел дико: вместо стены зеленого камыша местами на высоту более двух метров торчали в разные стороны корявые, чудовищные серые корни, густо переплетенные между собой. Сначала я не мог понять, откуда они там взялись. Поразмыслив, предположил, что ураганным ветром сюда пригнало большие и малые плавучие острова камыша, прижав к краю лабзы, а потом мощные порывы степного ветра перевернули их на нее. Корни высохли и теперь уродливо и устрашающе торчали. Заглядевшись на чудо природы, я не обращал внимания на летающих вблизи уток, и только услышав выстрелы приятелей, кинул на воду несколько чучел и заплыл в камыш.
            Утки подлетали часто, в основном стайками, я стрелял в них, едва успевая перезаряжать ружье. Битых птиц волной уносило и прибивало к стене с корнями. Сколько добыл уток, я не считал, но несколько пустых пачек из-под патронов уже валялись в лодке. Часто раздавались дуплеты приятелей, затем внезапно наступило затишье, утки куда-то улетели. Я стал поспешно подбирать дичь, но не успел собрать и половины, как они стали возвращаться, пришлось продолжить охоту. Птицы явно привыкли к этому плесу. Их могла привлечь сюда постоянная тишина, покой для отдыха, возможно, и кристально чистая и вкусная вода, которую я попробовал, ведь в большинстве ближайших степных озерах она в основном соленая.
            Не дожидаясь окончания зари, хотя патроны еще были, я стал собирать дичь. Уток оказалось так много в лодке, что переставить ноги в ней стало почти невозможно: дичь скатилась на середину и лежала толстым слоем, а борта лодки осели в воде. Вот тогда я понял, что путь назад будет очень трудным.
            Между камышами я еще мог плыть, толкаясь шестом, прилагая при этом большие усилия, а вот протолкнуть лодку по лабзе было проблемой. Она продавливала лабзу, упиралась в нее носом, а поднять его с утками, каждая из которых весила около килограмма, а их было несколько десятков, было чрезвычайно тяжело. Каждый раз в таких случаях приходилось шатко стоя на шесте и веслах продвигать лодку на два-три шага вперед, а стать назад в нее после этого мешали лежавшие кучей утки, и это повторялось многократно. К тому же, преодолевая многочисленные окна воды в наступающих сумерках, я потерял след захода, а спасательных огней телевизионной вышки из болота видно не было, пришлось вновь ломать береговые камыши, благо водитель догадался включить свет фар.
            Преодолевая неимоверную усталость, напрягаясь из последних сил, я наконец-то выбрался на берег.            
            Охота на диком болоте запомнилась мне, как самая труднодоступная и добычливая.
            С того времени прошло полвека, но больше я не подвергал себя подобным испытаниям.