Молоко в ладонях Глава 20

               
   БЛАГОЙ ПОРЫВ

   На душе у Мишки покой и благодать; вот-вот добрая поклевка выкажет себя, что может быть лучше первого трепета белого поплавка, сделанного из гусиного пера. Ему казалось странным; гусей нигде видно не было, поели их должно в голодное время, а вот толстое, длинное перо он на болоте отыскал. Хотел уж было деревянный маячок выстрогать, а тут заметил; высматривал еще, но не было. С погодой пока ладилось; тишь на озере, ряби нет, вон уж и рыжая горбушка солнца показала себя, еще миг и высветит горизонт, покатит оно колесом по полю и ввысь, к небу. Тут он и клев, как на заказ. Однако же летом, карась лучше брал, а вот глубокой осенью, все чаще капризничал. Мишка понимал и чувствовал не только его причуды, но и любые сюрпризы погоды, готовился к ним, выведывал особенности и приспосабливался. Вот и сегодня не заладилось, хотя причин тому не было; должно первые морозы скоро, туман стелет по балке да по над берегом. А лишь солнце взойдет – словно и не было его. Туман предутренний гость, Мишка знает. Два карася с ладошку, а потом «как обрезало», пропал клев. Но Мишка ждал. Уж солнце высоко, а клева все нет, да должно уж и не будет. Ближе к полудню, погода стала портиться; ниоткуда сорвался ветер, погнало рябь по воде, порыжело солнце, замотали кудрями ближние березы, застонал лес. Собрался уходить рыбак, а пару карасей решил Маше отнести; пусть пожарит для малышей.
   Не ждал Мишка слезной встречи. Опять у ребят мамку отняли, жалко стало ему друзей; ведь они и так без нее долго жили, и он помогал им всю холодную зиму. Потом она нашлась; и что же – опять забрали ее, в контору увел милиционер. Как же так, почему? Совсем ничего не понимал Мишка. Сказал Маше, что за их матерью пойдет; узнать надо, что с ней и председателю пожаловаться, Юрки нет, он на работе, зато есть он, а он его друг. И Мишка, немедля, прямиком, отправился к Капустину, который долго не мог ему объяснить, что так надо, и чтобы он поскорее шел к себе домой, не мешал людям работать. С минуты на минуту из района опекуны явятся, а тут местный недотепа с вопросами лезет; учинит еще жалостливую провокацию на людях, а понять правильно его прямоту и непредсказуемую активность не все смогут. Не успел председатель отвязаться от назойливого Мишки, как две черные Эмки к конторе подъехали:
     - «Опека», вот она, легка на помине, - озадачился Капустин и быстро пошел встречать прибывших от Ершова ответственных сотрудников областных детских учреждений. Проводил их в помещение сельсовета, извинился за небольшую отлучку, и велел Юшкову занять гостей до его прихода: «Такие, мол, заботы председательские, а непослушную детвору, что гусей, к конторе гнать надо; сами не придут…»
     -  Мария, похоже ты старшая, на этот момент, - с порога обратился Капустин, пока окружившие ее сестры с тревогой смотрели на председателя колхоза. - Юрий сегодня и завтра работает на выезде. Поэтому сейчас, ты должна собрать всех своих девочек и младшего тоже и явиться в управление. Там прибыли люди из соответствующих органов и им необходимо составить на всех вас документы, понимаешь. Заодно и отпечатки пальцев снимать нужно. Это для идентификации всех вас, словом, для составления отчета и документов. Ваша мать ведь вас всех без документов привезла, потому и требуется описать детей, для порядка. Вот товарищ Юшков с ней по этому поводу сейчас и беседует. Так что собирай всех, Маша, и в контору быстренько приходите, для вашей же пользы.
     -  Пойдемте, девочки быстрее, там мама. Собирайтесь, - не теряя надежды на встречу, пусть даже прощальную, Маша наскоро занялась маленьким братом.
   Капустин поспешил к себе; пока все шло по намеченному плану, но главной его заботой все же оставалась Елизавета: «С детьми разберутся соответствующие органы, а вот моя задача – не дать детворе с матерью пересечься, у конторы вон, и без того, любопытных много собралось. Тут без крика и слез, пожалуй, не обойтись. Ох, Ершов, тебе бы мои заботы!..» - только серчать да сетовать и оставалось председателю, обеспокоенному ситуацией, в любой миг чреватой выйти из-под контроля и обернуться большим недовольством сельчан. Еще ранее, озабоченный устройством детей, предоставленных самим себе, Капустин, по просьбе бригадира, решил Марию с Юрием оставить в поселке; они самостоятельные - способны прожить одни. Старшую, вполне взрослую девчонку, можно будет занять в рабочей столовой. Разговор с обоими он отложил до возвращения Юрия из тайги: «Сейчас, по всему видать, совсем не до того будет…»
   Слезный плач расставания, в этот несчастный день слышали и сердобольные крестьяне, и все те, в ком сострадание не пробуждало особого сердечного участия к судьбе обездоленной детворы. Сегодня, молчаливую Веру, заплаканную Нику, испуганную Таню и совсем еще маленького, Ивана отлучили властным указом органов опеки друг от друга, распределив по разным, разбросанным по Сибири, детским домам. Лишили права проститься с матерью, безучастно запертой в арестантской комнате, отняли надежду жить одной, единой семьей, без права знать, кому-либо из родных, о месте своего пребывания. Дети страдали и защитить их в эти минуты было некому; мать забрали, лишив права сострадать, единственного оставшегося у нее, по совести. Маша плакала, не в силах помешать отправке малышей, бесчеловечному отлучению от дома и распределению по детским учреждениям. Таков был указ и такова воля распорядителей их судеб. Цепляясь ручками друг за друга, они до последнего пытались остаться вместе, не подчиняясь настоятельным требованиям и насилию взрослых дядек и теток. Одиноко стоя возле черных, зловещих машин, Маша слышала лишь горькие вопли сестер и непрестанный, растерянный плач Вани, оказавшегося во власти чужих ему людей. Сделать она ничего не могла, а все что пыталась сказать и объяснить, попросту игнорировалось.
     -  Куда малых забираете, нужды нет! Они уж сжились с сиротской долей, пусть бы и ладили себе. Кому дети мешают?.. – доносилось во всеуслышание от собравшихся на шум сердобольных людей.
   А у Маши сердце все больше заходилось болью и стучало, стремясь высвободиться и помочь.
     -  И вправду, натерпелись уж без матери, зачем разлучать, семья все же!.. Куда председатель то смотрит?.. Или нет совсем у вас жалости!?..
     -  Правильно делают!.. И пусть берут, все попрошаек меньше будет; страх смотреть на нищенскую жизнь, - перечили некоторые бабы с другого края.
   А следом, в перебранку, неслось укором от несогласных с решением Капустина:
     -  Давно ли сама из лаптей выпрыгнула, чтобы куском попрекать! Детям в трое тяжелее, а они, вон зиму вынесли, дом себе сами сладили. Не дело так с ними обходиться!
     -  Оставили бы детей, чего глумиться!.. Привычные они, в одиночку управляться, - гудел народ, что рой пчелиный. Только вот до исполнителей законодательных распоряжений слова что горох, без пользы по сторонам рассыпались.
   Не в силах помочь сестрам, Маша страдала от бессердечного и грубого произвола над детьми, лишенными права защиты. И лишь внезапно подбежавший Мишка, попытался вмешаться, освободить плачущих друзей, беспрестанно выкрикивая взрослым, что так нельзя делать, что это очень плохо и он расскажет обо всем милиционеру. А Юшков стоял рядом и, не обращая на юродивого внимания, помогал растаскивать и рассаживать малышей по машинам. Долгая разлука ждала детей Елизаветы, потерявших любую, слабую надежду, когда-либо вновь увидеться в этом мире, ставшим для израненных детских душ чужим, жестоким и безжалостным, с одним лишь узаконенным правом; всецело предаться участливой заботе государства о беспризорных и покинутых детях…
   Агрессивно настроенный Мишка, долго смотрел на бесчинства взрослых, не мог успокоится и все ходил кругами возле конторы. Взволнованно поглядывая в сторону плачущей Маши, долго стоял, не решаясь подойти и помочь бороться с отчаянием и бедой, парализовавшей ее душу. Он откровенно пытался мешать насилию, которое никак не укладывалось в его понятия о добром, и злом, но взрослые ото всюду гнали его или отодвигали в сторону, чтобы взявшийся ниоткуда местный дурень, не путался под ногами и не мешал законной отправке сирот в детский приют.
   Увидев в Мишке единственного сочувствующего, способного защитить и прийти на помощь, Маша прильнула к нему и еще горше заплакала. Содрогаясь всем телом, девушка рыдала на его плече, и оказавшись в необычном положении, полный тревоги, верный друг, испуганно озираясь, боялся к ней прикоснуться. Девушка горько плакала, а он ждал, опустив руки, пока Маша проплачется и, не сумев совладать с собой, нежно провел ладонью по красивым, распущенным волосам. И вновь в Мишкиной голове все перевернулось и попуталось; ему было хорошо и приятно, забыв о горе, стоять рядом с Машей, до которой так хотелось и так трудно было дотронуться.
   Мишка порывался остаться в толпе, в роли сочувствующего, но за ним пришла мать и пожелала увести его прочь от скопившейся массы любопытных сельчан. Впервые ослушался Мишка свою мать; убежал прочь и спрятавшись за стоявшим поодаль грузовиком, стал наблюдать за происходящим издали. Когда обе черные машины, походившие на двух мокрых от людских слез ворон, медленно поползли прочь, Мишка, будучи незамеченным, влез в кузов полуторки и прикрывшись брезентовым пологом, затих, спрятавшись от настойчиво искавшей его среди людей, матери. Мишке вдруг оказалось очень уютно в полумраке и тишине, под пологом, и он ни единым шорохом решил не выказывать свое укромное место.
    Народ, вскоре принялся расходиться и возле стоявшего поодаль грузовика, стало тихо. Хотел уж было Мишка выбраться из укрытия, как вдруг, неожиданно услышал разговор председателя с Юшковым, должно быть подошедших к самому борту полуторки:
     -  Ты, Игнат Иванович, сегодня здесь заночуешь или Елизавету в район повезешь? – Мишка узнал голос Капустина и замер. Он словно и вправду ждал чего-то необычного, выведать хотел, зачем вот только?..
     -  Нет, пожалуй, прямо сейчас и поеду. Машину вернуть обещал. Там, на месте, с делами разбираться буду. Собраться вот только надо, да Митяя в сопровождение возьму; Василий просил его до райцентра подбросить.
     -  Ну тогда веселее, он ее и покараулит, одному не с руки будет, вдруг опять бежать удумает?
     -  Куда там!.. В кузове к скобе пристегну, никуда не денется, сдюжит баба, не такое терпела, а уж что ей и где еще предстоит, то только там и известно.
   Разговор прекратился, и Мишка понял, что собеседники разошлись. Но покидать укромное место ему расхотелось. Он услышал, что на этой машине повезут Елизавету в район. А Маша так ее искала и плакала. Задумался Мишка; трудно было долго думать, он этого почти никогда не делал. Но тут Мишка все же догадался; если он поедет и проследит, где прячут Елизавету, то после расскажет Маше и она сможет снова встретиться с матерью и его конечно похвалит. Так и надо делать, и Мишка решил ждать, не высовываться из укрытия раньше времени, а затаиться и молчать.
   Всю долгую дорогу Мишка не обнаруживал себя, хотя знал, что рядом в кузове сидит пристегнутая к скобе Елизавета. Он боялся, что их разговор могут услышать и попросту выкинуть его из машины. Тогда он ничего не узнает. Мишка решил ехать до конца. Однако, уже на подъезде, на одном из крутых поворотов, он нечаянно откинул брезентовый полог и сильно удивленная, обеспокоенная Елизавета, не могла понять его, до крайности нелепого поступка. Они наскоро, полушепотом перемолвились, и Елизавета услышала от бесхитростного, и прямого Мишки просто ужасающую весть о том, что всех ребят, кроме Маши и Юрия, увезли на черных машинах, а куда, он не знает. Зато он заверил Елизавету, что будет знать куда увезли ее и Маша обязательно теперь найдет свою мать и будет рада.
   Понимая опрометчивость, наивного, глупого и доброго Мишки, Елизавета отчасти оправдывала его рвение, была благодарна за недоброе известие и боялась за судьбу юноши; она знала, что домой он может не вернуться… Так все и случилось; она не смогла удержать Мишку, и у здания милиции, когда машина притормозила, он удачно и незаметно спрыгнул, сразу же скрывшись за углом здания. Елизавете было очень жаль, она тревожилась теперь еще и за Мишку, ведь ее мало кто станет слушать и участковый, пусть даже согласившись с вескими доводами, не сможет отыскать беглеца и помочь, не осознающему себя, несчастному, возвратиться домой.
   Когда Елизавету увели, Мишка бросился бежать; теперь он знал где прячут Машину маму, а все остальное было не важно. Он долго бродил по незнакомым улицам в поисках своего дома, совсем не понимая, куда его привезли. Окончательно заплутав, не в состоянии верно оценивать ситуацию, несчастный не смог найти того, знакомого ему милиционера и исчезнувший бесследно грузовик. Встречные люди не хотели и боялись с ним разговаривать; отворачивались или шли мимо, лишь заслышав его медленную, невнятную, странную речь. По просьбе Юшкова, Митяй, как мог, обшарил всю прилегавшую территорию в поисках сбежавшего ненормального, но спустя время лишь в молчании развел руками перед участковым. Мишки нигде не было. Не особо обеспокоенному капитану, ничего не оставалось, как оставить местному дежурному ориентировку на поиски бежавшего из дома юродивого и заняться своими делами.
   Ближе к вечеру об исчезновении Мишки узнал и Капустин. Опять на его голову свалилась беда и совсем не понимая, как и с какой стороны подступить к организации поисков, он недоумевал и пытался понять; зачем дурачку это было нужно? Из районной милиции ему уже звонили и председателю вновь предстояло поработать почтальоном, разносящим по деревне лишь печальные известия. Переполошив родителей Мишки известием о пропаже их сына и предпринимавшихся районной милицией поисках, Капустин устало брел домой. Он намаялся заниматься совсем не относящимися к его обязанностям, делами; ему вдруг показалось, что поля его хозяйства давно заросли бурьяном, озимые не посеяны и скоро грянут холода, что крестьяне голодают, а нерадивый бригадир занимается всем, чем угодно, только не снабжением прожорливого Леспромхоза, и что его наверняка завтра снимут с должности, и скорее всего отправят куда-нибудь на фронт, в штрафной батальон, для таких же нерадивых как он, председателей колхозов.
   Мишка пропал, вот уже вторую неделю районная милиция, сбившись с ног искала бесследно исчезнувшего юношу, но все их старания были напрасны. С разбитым сердцем, понуро, от дома к дому, ходила по поселку мать в поисках своего заплутавшего сына. Обреченная на неудачу, она встречала в потухших взглядах сельчан лишь терпкую горечь молчаливого сочувствия. Поиски осложнились приходом ранней зимы; выпал первый снег и ночами протоки мелких рек и заводей неспешно, но основательно сковывало льдом. Такой же охочий до щуки рыбак и наткнулся однажды на вмерзшего в лед Мишку. Он застыл в тщетной попытке перебраться через протоку и не рассчитав силы, так и остался стоять в ожидании, помощи от людей, которых от чего-то не оказалось рядом, а ведь он так старался дойти до них; особенно до Маши, чтобы рассказать, куда увезли ее мать…

   Как-то однажды, еще задолго до выписки из больницы, Сашку навестил Егор; они откровенно долго разговаривали о том трагическом случае на шахте, вспоминали деда Семена, не сумевшего пережить беду. Егор остался жить в его доме и выказал желание пойти работать на железную дорогу. Они вместе решили не возвращаться на «Красную горку»; Егор посчитал тот обвал на шахте неким злым пророческим знамением, о котором больше вспоминать не хотелось. Оттолкнула его шахта от себя, а он не принял вновь ее безжалостного равнодушия к бесценным жизням людей. Ведь он когда-то дал себе обещание - отыскать свою сестру, Надежду и теперь отвергал все, что могло помешать исполнить это наболевшее желание. А Сашка, словно побывав по ту сторону жизни, пережив психическую травму, подобную контузии, переосмыслив время вынужденного внутреннего надлома, стал задумчивее и молчаливее; куда подевался тот прежний, юношеский задор и желание покорять вершины. Нет, он не стал боязливее, а скорее видел теперь жизнь иначе; со стороны, неким наблюдателем за самим собой.
   Лишившись друзей и Ники, без которых жизнь потеряла краски, он часто замыкался в себе и после выписки из больницы, возвратившись домой, к Марте, подолгу бродил в одиночестве. Часто просиживая вечерами в землянке, с грустью вспоминая вместе с Машей и Юркой совсем еще недавнее, счастливое былое; когда все ребята были вместе и говорунья Ника бесконечно радовалась каждому его приходу, сердце томилось в поисках выхода. Землянка словно опустела без детской суеты. Маша очень тосковала по сестрам и брату, особенно когда Юрий находился в отъездах. Превозмогая страх, она оставалась долгими и жуткими ночами одна. А озабоченному бесчеловечным решением органов опеки, Юрию, председатель посоветовал смириться; чтобы они с Марией приняли все как есть и для своего же блага терпеливо дожидались возвращения родителей. Документы на всех их сестер и братьев у него, на руках, и они после всех недоразумений тяжелого времени, всегда смогут отыскать и забрать своих детей на законном основании. Но для этого надо чтобы закончилась война и жизнь нормализовалась. Без права возврата к покою и счастью общения с близкими, жизнь становилась бесцельной, пустой и ненужной, уже в тринадцать лет превратившись в обузу, которую, превозмогая боль утрат, нужно было тянуть на себе в томительном ожидании приближения бесцветного, бессмысленного конца. С грустью вспоминая страдающих в невыносимой, неволе родителей, Марии становилось нестерпимо больно от осознания большой беды, которая без стука вошла в ее душу и с каждым прожитым днем грозилась, обозначиться и стать, пугающей своим обликом - разлукой навсегда. Недюжинный накал жизни нарастал и внутренний надлом души юной девушки, готов был в любое время проявить себя. В ее красивых глазах отразились невзгоды никчемного быта, довлеющие над всем остальным; они потускнели и наполнились особой, дерзкой печалью, исходящей из сокровенных глубин ранимого сердца. По крайней мере девушке так казалось. На самом же деле, лишения неприметно взращивали в ней все новые черты характера взрослого, самостоятельного человека. Она крепла духом, взрослела, становясь с каждым восходом солнца, с каждой новой встречей неминуемого утра, все красивее и привлекательнее. Вместе с братом, вдвоем, они по крохам начинали выстраивать новую надежду на непременное, счастливое будущее, которое обязательно грядет и изменит их мечты во времени.