О преданности и предательстве

      История эта началась в высшей степени обыкновенно. Он подобрал котёнка. А потом ему стали сниться сны.
      Но, начнём по порядку.
      Валентин Сергеевич жил один.  После развода, случившегося восемь лет назад, они с женой разменяли прекрасную четырехкомнатную квартиру, и он переехал в небольшую уютную однокомнатную, хотя и на окраине, но зато рядом с конечной остановкой, где скапливался транспорт, отправлявшийся во все концы  города. Отношения с супругой, бывшие последние годы всё более и более напряжёнными, после развода и вовсе прекратились, тем более что детей она за долгие годы настроила против него до той степени, что они никогда не звонили и не навещали отца.
      Валентин Сергеевич был видный мужчина.  Женский пол его замечал, а замечая, не прочь был заполучить под свою юрисдикцию, что совершенно не входило в его планы. И он продолжал жить холостяком. Однако те, кто, случалось, попадал к нему в жилище, не находили там признаков холостяцкого быта, которые обычно вопиющим образом лезут в глаза. Все вещи в квартире были тщательно расставлены, всё было прибрано, свеженатёртый паркетный пол сиял,  и самый придирчивый инспектор не нашел бы ни пылинки даже в укромных, недоступных взгляду неожиданного гостя, местах. И женщины, которые иногда случались в его жизни, попав к нему домой, смущались и беспокоились, не смея задать главного для всякой женщины, согласившейся на романтическое свидание, вопроса, - женат ли он? Что женщины?! Даже друзья, из тех, кто был незнаком с его семейными обстоятельствами, в предвкушении долгой и основательной попойки, иногда интересовались, не будет ли против его супруга, подразумевая под этим, что тащиться среди ночи с окраины в центр - удовольствие ниже среднего. Зачем при такой жизни завёл он дома кошку, этого он никогда  не смог внятно объяснить не только друзьям, но даже  самому себе.
      А дело было так. Как-то вечером, возвращаясь с работы, Валентин Сергеевич услышал душераздирающий кошачий крик, доносящийся из подъезда. Создавалось впечатление, что целая банда наглых котов сводила там свои бандитские счёты. Он открыл дверь с намерением выгнать нахалов вон, но никаких котов не обнаружил. На площадке сидела маленькая, чёрненькая, взлохмаченная и замусоленная кошечка, совсем ещё котёнок, но орала так, как не смогла бы орать никакая кошачья компания. Пасть у неё широко раскрывалась, и отчётливо был виден розовый язычок и белые, хорошо заметные клыки. При этом она умудрилась так пронзительно  посмотреть Валентину Сергеевичу в глаза, что у того холодок пробежал по коже. От этого он повернулся к ней затылком и хотел было направиться к лифту, но тут в голове у него прозвучал негромкий и какой-то даже сварливый голос.
      -Неужели ты бросишь меня умирать тут одну от голода и холода!? Неужели тебе меня не жалко! Я думала ты большой, сильный и добрый, а ты такой же жестокий, как они все! –
      Валентин Сергеевич оглянулся, чтобы понять, кто это заговорил с ним, но кроме кошечки никого не обнаружил.  Однако будучи человеком на самом деле добрым и совестливым, он двумя пальцами осторожно, чтобы не испачкаться, поднял котёнка за загривок и вошёл с ним в лифт. Крик моментально прекратился и до своего этажа он ехал в относительной тишине. Только попав в тамбур своей квартиры, он оценил масштабы возникшей перед ним проблемы. Миниатюрная кошечка была больна. Большие проплешины виднелись в её шерсти, кончики ушей были чем-то или кем-то отгрызены, а в тех местах, где шерсть была пореже, резвились ясно различимые блохи.  Было понятно, что  пускать кошечку в дом ещё рановато. На первый случай он пристроил котёнка у стенки, зашёл в квартиру, взял коробку из-под обуви, положил в неё шерстяную тряпку и аккуратно поместил котёнка в это импровизированное гнездо.  Тот молча занял предоставленное ему помещение и сразу свернулся клубком, даже не заикнувшись о кормёжке. Оставив кошечку в тамбуре, Валентин Сергеевич снова зашёл в квартиру, вымыл руки и  вышел, теперь уже не только из квартиры, но и из дома, чтобы купить кошачьего корма и кошачьих лекарств, благо зоомагазин был расположен неподалёку. Через час спасённая им чертовка, вся вымазанная мазью, одетая в попонку, с жадностью  громко грызла кошачий корм. Собственно, и имя своё она получила из-за этого корма. Он назвал её Кити – Кэт.
      Больше недели возился Валентин Сергеевич со свалившимся неизвестно откуда пациентом. Отмывал от грязи и лекарства, стирал попонку и шерстяную тряпку, кормил, снова покрывал мазью уши и спину. Наконец, когда проплешины стали затягиваться новой блестящей шерстью, блохи повывелись, а животик кошечки изрядно потолстел, пришла пора принимать на постой нового жильца. То есть, он впустил её в  квартиру, а сам встал у порога, наблюдая, что предпримет Кити - Кэт. Кстати сказать, кошечка ему попалась самостоятельная и, что называется, с характером – за всё время лечения она ни разу не возразила против процедур, ни разу не потребовала кормёжки, но и ни разу не замурлыкала от удовольствия. И сейчас кошечка не стала обследовать всю квартиру, обнюхала только приготовленный для неё лоток, стоявший возле двери в комнату, и уверенно направилась к кровати, где обычно спал Валентин Сергеевич. Запрыгнув на кровать, она свернулась клубком рядом с подушкой и закрыла глаза. Так в квартире Валентина Сергеевича обосновалась Кити-Кэт.
      Как и положено кошке, большую часть времени она спала. Она спала, когда он уходил на работу, и спала, когда с работы он возвращался. И только в выходные дни ему доводилось наблюдать, как она сидит в кухне на подоконнике, ловит лапкой случайных мух на окне или играет с редкой завалявшейся бумажкой. Часто он брал её на руки и гладил рукой по мягкой блестящей чёрной шерсти, отчего Кити довольно жмурилась, но мурлыкать всё равно отказывалась напрочь. Через месяц она стала встречать его у двери и провожать в комнату. Ещё через месяц, в особо холодную летнюю ночь,  он взял её к себе под одеяло. До этого она спала либо у него на груди, либо, если ему это мешало, в кресле рядом с кроватью. Добавим к этой картинке одну неожиданную деталь – у Кити чёрной была не только шерсть. Подушечки пальцев были словно намазаны ваксой, а кожа за ушами и на животе напоминала по цвету автомобильную покрышку. Даже кончик носа светился матовой чернотой. Словом, Кити была стопроцентной негритянкой. Нужно отметить ещё одну странность –  за всё время проживания в квартире Валентина Сергеевича она почти не выросла, лишь слегка округлилась и её шерсть засияла ровным чёрным блеском. Теперь они всегда спали вместе: он на спине, она сбоку, уткнув нос ему подмышку. И хотя кошки – ночные животные, Кити спала всю ночь, не просыпаясь, не беспокоясь и не меняя позы.  Ещё через месяц такой жизни он однажды услышал за спиной тот же ворчливый голос:
      -Так ты, оказывается, одинок. Что ж, я тебе помогу.-
      И опять, обернувшись, он никого не увидел, только Кити-Кэт таращилась на него своими огромными глазищами.
      С этого дня ему стали сниться сны.
      Ему снилась тьма. Плотная, без единой искорки света. Не жуткая, не страшная, а какая-то приятная, даже ласковая. И очень, очень теплая, скорее горячая. Ему было хорошо в этой тьме. Он лежал на чём-то мягком и тёплом. Но это было неочевидным и странным, так как лежал он или висел, сказать определённо он не мог. Лежал или висел он без одежды, что тоже было странно, так как с трусами и майкой Валентин Сергеевич расставался только в случае крайней необходимости. И что уж совсем было странным – он был не один. Хотя  ничего не видел и не слышал, не чувствовал ничьего дыхания или прикосновения, но твёрдая уверенность, что рядом находится ещё кто-то, не покидала его. И запах. Едва уловимый, но приятный. Пахло корицей или лавандой, или, скорее всего, и тем и другим одновременно. Сколько времени продолжался сон, он не мог определить. Чувство времени напрочь покинуло его, тем более что ему было хорошо. А проснувшись, он, как всегда, обнаружил лишь Кити-Кэт, спящую и слегка похрапывающую.
      Весь день ночное видение не выходило у него из головы. И, конечно, главным образом его интересовало чьё-то незримое присутствие. Но на этот счёт он за весь день так ничего и не придумал. А ночью сон повторился. Всё повторилось точь-в-точь, как и в прошлый раз. Ему снова снилась тьма, снова было очень тепло и снова было хорошо, только присутствие незнакомого существа чувствовалось сильнее. И запах стал отчётливее. Как это всегда бывает во сне, он силился протянуть руку и дотронуться до…    Впрочем, до чего он должен был дотронуться, он совершенно себе не представлял. Тем более что пошевелить рукой было невозможно – не двигались даже пальцы. Словом, настоящий сон.
      На третий вечер он укладывался спать уже с отчётливым желанием поскорее заснуть. И его ожидание не было обмануто. Снова была сладкая, тёплая тьма. Снова он не мог пошевелиться. Но на этот раз он почувствовал лёгкое, осторожное прикосновение. Чья-то мягкая, тёплая рука нежно скользила по его коже, нигде не останавливаясь и ничего не пропуская. Спустя мгновение он почувствовал и другую руку, которая двигалась в том же ритме, что и первая. Ощущение, которое он при этом испытывал, было божественным. Мягкое тепло, медленное движение следовало за изгибами его тела и наполняло его неизведанной ранее истомой. Постепенно движение ускорялось, прикосновения становились ощутимее, и от этого истома также постепенно переходила в наслаждение. Никогда массаж, если это был массаж, не доставлял ему такого удовольствия. Время, казалось, снова остановилось.
      Вылетел он из своего сна внезапно, без предупреждения, без подготовки и с удивлением увидел серенький рассвет за окном и кошечку, похрапывающую, как обычно, уткнувшись носом ему в подмышку. Кстати сказать, теперь он звал её Кити-Кэт только в торжественных случаях. В остальное время он называл её просто Катей. Кошечка не возражала, привыкла к тому, что у неё два имени и всегда поворачивала голову в его сторону, если звучало любое из них.
      На четвёртую ночь случилось то, на что он втайне надеялся. Сон стал более реальным, чем явь. Оцепенение прошло, и он мог свободно владеть своими руками. И это умение ему немедленно понадобилось. Когда тьма сгустилась снова, он ощутил рядом с собой чьё-то дыхание, чьё-то прикосновение и чьё-то горячее тело. Теперь ничто не мешало ему узнать, кто лежит около него. Осторожно и медленно, как ранее  чувствовал это сам, начал он скользить ладонями по коже существа, находившегося рядом. Гладкой коже! Медленно и постепенно в его сознании строились черты, несомненно, человека, несомненно, небольшого роста, несомненно, женщины. Покатые плечи, конусообразные груди, гибкая узкая талия, широкие бёдра – никем иным, кроме как молодой женщиной его иллюзия быть не могла. Пока он таким образом исследовал незнакомку, она почти не двигалась, но когда его исследовательский пыл стал понемногу угасать, она протянула к нему свои тёплые ладони и вчерашнее ощущение возобновилось – теперь уже её руки медленно и нежно скользили по его телу. И опять он тонул в наслаждении, опять её прикосновения доставляли ему ни с чем предшествующим не сравнимые радость и удовольствие. На этот раз выход из сна был очень медленным и постепенным. Сновидение исчезало, как будто таяло, до последнего мгновения оставаясь нежным и ласковым.
      С той же постепенностью возникал перед ним реальный рассвет и привычная домашняя обстановка. Но вот что удивляло и радовало его одновременно – весь свой сон он помнил до мелочей. Ощущения, которые он при этом испытывал, были яркими и волнующими. Они оставались у него не только в голове, но и на кончиках пальцев, на коже, где-то в груди и отзывались частым сердцебиением. И опять он целый день находился под их впечатлением и  ждал  новых чудес. И опять ночью его окутала беспросветная тёплая и ласковая тьма. Но на этот раз он уже чувствовал своё тело во всех деталях  от макушки до пяток. Поэтому, когда рядом возникло знакомое гибкое и горячее женское тело, он немедленно заключил его в нежные, но плотные и нерасторжимые объятья. Женщина, в свою очередь, положила свою голову ему на грудь и тоже нежно и ласково обхватила его за шею. Упругие курчавые волосы щекотали его подбородок. Так они лежали, обнявшись, и слушая взаимный и согласный стук своих сердец. Время летело незаметно. Но вот женщина, не меняя позы, скользнула  под его руками сначала вправо, потом влево, отчего её твёрдые соски прочертили двойную линию по его груди. И тут он словно вспыхнул изнутри. Возбуждение было столь велико, что он, не размыкая рук, перекатился на спину, притянул её к себе и вошёл в неё так глубоко, как только смог. Дальнейшее он помнил смутно. Всё, что он чувствовал, превратилось в непрерывный, нескончаемый, мощный и захватывающий поток ощущений. Усилившийся коричный запах, тяжесть её тела, жаркий огонь, который исходил из неё – всё жило, всё двигалось, всё ежесекундно менялось, то, почти исчезая, то достигая невероятной  силы. И самым запомнившимся было ощущение от её плавных, но быстрых движений и неуёмного темперамента. Темперамент оказался воистину негритянским, что вместе с окружавшей  Валентина Сергеевича непроницаемой тьмой было естественным. Она не дала ему ни секунды передышки даже тогда, когда он уже разрядился и стал постанывать от нахлынувшей боли. Боль и наслаждение странным образом сочетались в неизъяснимое, ранее не изведанное удовольствие.
      И опять он вылетел из своего сна без предупреждения и без подготовки. И Катя всё так же посапывала у него в подмышке. Только на этот раз у него стучало в висках, сердце бешено колотилось, и он никак не мог успокоить дыхание.
Теперь он уже точно знал, что его ждёт следующей ночью. Но то, что случилось на самом деле, он, всё же, предугадать не смог. Сначала все было, как и раньше, – сгустилась тьма, напоённая сильным запахом корицы, женщина, лежавшая рядом, обняла его, прижавшись к нему всем своим телом, и взаимные ласки возобновились. Но спустя некоторое время изящным, коротким движением она перевернулась так, что её руки обхватили его ноги, а волосы щекотали внутреннюю часть бёдер. Поневоле ему пришлось в ответ обхватить её за талию и ласкать её в унисон с тем, как она ласкала его. И начиная с этого момента, он вообще перестал что-либо соображать. Наслаждение прокатывалось через него волнами, доводя его до неистовства. Запах корицы с лавандой одурманивал его и не давал передышки. Жар её тела теперь, казалось, окутывал его со всех сторон. Много раз она подводила его к разрядке, но за несколько мгновений до неё умеряла свои ласки так, что разрядка не наступала. В конце концов, мелкая дрожь охватила всё его тело. Наслаждение достигло той степени, что стало одновременно и страданием. И вот, им словно бы выстрелили из пушки, – он летел неизвестно куда в сладкой, обвораживающей тьме, охваченный апатией и истомой. Того, что он испытал, ему хватило бы с лихвой и надолго, но на этом дело не закончилось. После того, как он распростёрся без сил, не имея возможности пошевелить ни рукой, ни ногой, она перевернула его на живот и стала вылизывать ему позвоночник от крестца и до шеи. Удивительное дело, но по мере того, как она поднималась своим язычком вверх по его спине, усталость куда-то улетучивалась, силы восстанавливались, и возбуждение снова понемногу охватывало его. А потом всё начиналось сначала. Сколько раз за эту ночь проделала  она с ним свою ласковую пытку, он не помнил. Помнил только, что это было многократно. Конечно, он понимал, что такого быть не может, но память твердила ему обратное. И как вышел он из своего сна, он тоже не помнил. Был какой-то переходной период, от которого в памяти не осталось ничего. Но серый рассвет был на месте, Катя была на месте, и он чувствовал себя бодрым и отдохнувшим. Последнее было для него совершенно загадочным и не укладывалось в его представления о мужских возможностях. И на работе он не заметил, как прошёл день, хотя внимание и сосредоточенность, которые от него требовались, были с ним сполна до самого конца рабочего дня. Происшедшее ночью уже не заполняло до краёв его мысли, как прежде. Скорее всего, из-за того, что насыщение было выше его возможностей, решил он.
      Вечером дома он заметил, что поведение Кати сильно изменилось. Если раньше кошечка вела себя достаточно независимо, но дружелюбно, то теперь она буквально не отходила от него. Встретила она его коротким вопросительным мявом и сопроводила в комнату, где он переодевался, на кухню, где он разогревал приготовленную вчера еду, к телевизору, куда после ужина он уселся посмотреть новости. Запрыгнув к нему в кресло, Катя потребовала, чтобы он её погладил, потёршись мордочкой о его руку, и когда он это сделал, устроилась поудобнее и впервые довольно замурлыкала.  Куда бы он ни шёл, всюду  она следовала за ним, при первой возможности устраиваясь на коленях и требуя, чтобы он её гладил. Даже, когда он сидел в туалете, она маялась за запертой дверью и выражала своё недовольство негромким сердитым мяуканьем. И когда пришло время укладываться спать, Катя первая запрыгнула на кровать и, не дожидаясь его, залезла под одеяло.
      С тех пор и потянулись жаркие для него ночи, наполненные нежностью, огненной страстью и непередаваемым наслаждением. Он не особенно задумывался о сущности поселившихся в его снах чудес, принимая всё, что с ним происходило, как есть. Единственно, что было для него донельзя загадочным, - почему после таких пересыщенных впечатлениями ночей он просыпался выспавшимся, отдохнувшим, полным сил и энергии? Эту загадку он надеялся разрешить как-нибудь в будущем, а пока наслаждался той иллюзорной реальностью, которая незнамо откуда вторглась в его жизнь.
      Две недели спустя у него на работе произошло небольшое событие - в проектный отдел под его начало приняли новую  чертёжницу. Это оказалась молодая блондинка невысокого роста со стройной фигурой и весьма выразительными формами.  Лицо у неё было миловидное, даже красивое, а характер весёлый и покладистый. Но что-то странное мерещилось ему в этом лице. Оно слегка напоминало ему знакомую кошачью мордочку. Что-то знакомое было и в мурлыкающем тембре её голоса. И что-то мягкое и грациозное, совершенно кошачье, проскальзывало в её движениях. Валентину Сергеевичу она приглянулась с первого взгляда. И с первого же раза он взял её под свою опеку. При всякой возможности он проводил у её стола много времени, подробно обсуждая задания, которые он ей давал, и непонятные места в чертежах, которые она выполняла. Повышенное внимание, которое он уделял новенькой, не осталось незамеченным в отделе. Но и сама она, как оказалось, тоже  не осталась к этому безучастной.
      Очень скоро он стал замечать с её стороны свидетельства заинтересованности, которые женщины, не желая ничего сказать прямо, тем не менее, явно демонстрируют понравившемуся им мужчине. Она преувеличенно внимательно слушала его объяснения, хвалила все его пространные комментарии, хвалила его самого за ум и профессионализм, преувеличенно смеялась всем без исключения выдаваемым им шуткам и анекдотам и выказывала постоянную готовность выполнить любое его задание. Дальше – больше. Он стал находить в её поведении признаки прямой влюблённости: при его появлении она вспыхивала и краснела. Когда он останавливался возле её стола, вся подавалась ему навстречу, а когда уходил, как-то сникала и явно печалилась. Насмотревшись достаточно, Валентин Сергеевич, скорее чтобы проверить своё заключение, чем из порыва страсти, улучил момент, когда в бюро они остались одни, и поцеловал свою подопечную долгим и очень чувственным поцелуем. Сначала она вся обмякла и приникла к нему, но тут же стала отчаянно освобождаться – за дверью послышались шаги. Как это совмещается с ночными видениями, об этом он не думал. И, кроме того, сны, всё-таки, это иллюзия, а перед ним была живая, настоящая, влюблённая в него женщина. После работы он впервые пошёл её провожать. Случайным ли было совпадение или она сама так захотела, так и осталось неясным, но оказалось, что они живут в одном районе. И когда он пригласил её зайти к нему, как он сказал, «на чашечку кофе», она молча кивнула головой.
      Войдя в квартиру, он помог гостье освоиться, подал ей красивые новые тапочки, которые были у него наготове для такого случая, и проводил в комнату. Катя, которая обычно встречала его у входной двери, отнеслась к незнакомке весьма неодобрительно, можно даже сказать агрессивно. Она фыркала и негромко шипела в сторону женщины, путалась у неё под ногами и явно не хотела пускать её в комнату. Когда же та уселась в кресло, запрыгнула на кровать и продолжала оттуда фыркать и шипеть. Валентин Сергеевич, хотя и был весьма удивлён Катиным поведением, не обращал на него внимания и всецело занялся своей гостьей. Покончив с кофе и дав ей время приготовиться, он уж откровенно начал целовать её локоны, её шею, её голубые глаза, её свежие, сочные губы. Она не противилась и отвечала на его ласки, хотя и несмело, но с охотой. Зато Катя взбесилась. Она металась по кровати, шипела и фыркала теперь очень громко. Даже рычала, показывая свои острые белые клыки. Пришлось выставить её за дверь. Но и за дверью она не оставляла своих угроз, а когда он раздел гостью и уложил на кровать, стала царапать дверь и громко орать, почти так же, как орала когда-то на лестничной клетке. Тогда он взял её за загривок и отнёс на кухню, а обе двери плотно закрыл. Странное дело – кошачий концерт сразу прекратился, и в квартире установилась так необходимая ему сейчас тишина. И в этой тишине он услышал тот же сварливый и на этот раз угрожающий голос:
      -Ты ещё пожалеешь!-
      Впрочем, ему было не до неизвестно откуда прозвучавших угроз. Раздосадованный он вернулся в комнату и стал восстанавливать нарушенное было равновесие. Нечего и говорить, что это ему удалось на сто процентов. Через несколько минут он и его пассия  самозабвенно ласкали друг друга. Сказать, что его ощущения были ярче его снов, было нельзя. Сказать, что наслаждение, которое он испытывал, было сильнее фантомного, тоже было нельзя. Но, всё же, сознание того, что рядом с ним настоящая, не призрачная женщина, что всё происходящее с ними освещено мягким светом закатного Солнца, давало ему какое-то новое удовлетворение и дополнительную уверенность в собственном существовании. Когда они закончили, уже почти стемнело. Вся раскрасневшаяся, его гостья, кстати, её звали Наташей, слегка смущаясь, извинилась и сказала, что остаться она не может, что ей необходимо сегодня обязательно попасть домой. Он мысленно поблагодарил её и за смущение и за те ласки, которые она ему недавно дарила, и вызвался её провожать. Но она отказалась, и дело ограничилось лишь вызовом такси. На прощание, прежде чем она ушла, Валентин Сергеевич молча протянул ей связку запасных ключей от квартиры и подъезда, что делал лишь в исключительных случаях. Она также молча приняла их и скрылась за дверью. Прогромыхал лифт, и она исчезла. Пора было наводить нарушенный порядок. Первым делом он выпустил из кухни Катю, которая даже не взглянула на него и, выбравшись из кухни, забилась куда-то в угол. В одиночестве он приготовил себе обычный ужин и тут же, чувствуя сильный голод, употребил его в дело. Надо сказать, в отличие от его самочувствия во время сновидений, на этот раз он находился в состоянии апатии и полного упадка сил. Каждое движение давалось ему с трудом. Было такое впечатление, что на сегодняшнее приключение он израсходовал всю энергию, которой располагал. Его неодолимо тянуло ко сну.
      Между тем, за окнами сгустилась непроглядная тьма. Поднялся ветер, пошёл небольшой дождь, и послышались отдалённые раскаты грома. На этот раз он не стал включать телевизор, погасил свет и лёг в кровать. Но теперь он лежал один - Катя так и не пришла. Тьма, которая окутала его в эту ночь, не была ни тёплой, ни ласковой. Напротив, она была холодной и дышала враждебностью. И что было  главным отличием – он слышал звуки и иногда видел вспышки света. Где-то рядом бушевала неистовая гроза. Раскаты грома раздавались в вышине прямо над ним, а молнии, вспыхивавшие одна за другой, на секунду ярко освещали то место, где он находился. Оказалось, он лежал на своей кровати в своей квартире. Один. Ему было холодно. Молнии вспыхивали за окном, а гром раздавался над крышей его дома. В углу комнаты он чувствовал что-то злобное и страшное. Какой-то сгусток тьмы, порождённый неведомой, но неутолимой злобой. Он лежал, боясь пошевелиться. Потом, всё же,  тихонько позвал Катю несколько раз. Вдруг, к своему ужасу, он почувствовал рядом с собой тяжесть грузного тела и в свете яркой вспышки молнии увидел огромную, страшную морду чёрной пантеры с разинутой пастью, с огромными белыми клыками, нависшую над ним. Это было последнее, что он успел увидеть. Через мгновение он ощутил сильную боль в горле, услышал хруст своих шейных позвонков, и тьма сомкнулась над ним навеки.
      На следующее утро Валентин Сергеевич не появился на работе. Не отвечал он и на телефонные звонки, когда его подчинённые, выполнявшие срочную работу, пытались прояснить непонятные им детали на чертежах. Не появился он и во второй половине дня. Обеспокоенная Наташа вызвалась навестить Валентина Сергеевича и  узнать, что случилось.
      Когда она позвонила у его двери, никто не откликнулся. Не откликнулся и на второй звонок и на третий. Уверенная, что может, в крайнем случае, подождать его у него же дома, она достала ключи и открыла дверь. Картина, которую она увидела, потрясла и ужаснула её настолько, что она не смогла даже закричать, лишь без сил привалилась к дверному косяку: на своей кровати, в луже крови, лежал Валентин Сергеевич с разорванным горлом. Глаза его были открыты, и он как будто вглядывался куда-то вдаль. А на груди его лежала маленькая мёртвая чёрная кошечка, и оскаленная пасть её была вся в крови.