Тимофеев сын Ермак

Историческая поэма в стихах.

Автор Сергей Попов-Ладанов.

********

Глава первая

 1
Как пологом пурпурной ткани
Сгоревший день накрыл закат,
И ночь с черты восточной грани
Бросала темноокий взгляд.
В реке зеркально отразилась
Луна. По берегам стелилась,
Синея, дымка от костров,
К ухе присевших рыбаков…
Движеньем вкруг себя и Солнца
Земля свершала в звездах путь,
Мигали светом им чуть-чуть
Там, из земной дали оконца,
И в тех оконцах деревень,
Лампадкой, тлея, гаснул день…

 2
Кровавый, гас закат в секире
Последних Иоанна лет,
Вдруг доброй вести из Сибири
Россию озарил всю свет.
 С победы духа над коварством,
Владеть татарским третьим царством
Взмог царь, ко всем венцам при том,
Ещё сибирским став царём.
Коль Польша с Швецией нам море
Балтийское закрыть смогли,
К движенью русские нашли
Весь северо-восток в просторе
Краев, на зависть униатств,
В сокровищах пушных богатств.

 3
Как с покорения Казани
 Ещё ногайские князья
И прикавказцы с миром дани
К Москве шли, подданства прося,
(Для помощи ль друг против друга,
На всякий ль случай, иль с испуга,
О Грозном слухов убоясь),
Так вслед им и сибирский князь –
Царь Едигер смекнул: насколько
В прищур татарского юрта
Сибирью давит пустота,
Где царства крошечная долька,
Что месяц в тучах злых ветров,
Как искра сгинет в тьме лесов.

 4
Вот, в летописи, для примера,
Читаем: в январе пришли
В Москву от князя Едигера
Послы сибирской всей земли.
С Казанским царством государя
Поздравив, дружно в пол ударя
Челом, просили, чтобы он
Как в имя взял их под закон
С землёй, с местами общежитья,
Чтоб данью царь их обложил,
Но от врагов их заступил.
Усердный приступ челобитья
Взял в милость Грозный Иоанн:
Посол и сборщик был им дан.

  5
Был сборщик дани Дмитрий Куров.
Помянем, дбре дело знал.
Не раз татарских глазощуров
Он в хитрых змействах уличал.
Всего семьсот собольих шкурок
Привёз прижимистый, как турок,
Боянда, сибирскй посол.
И, было, речь к царю повёл:
Что, мол, царевич их Шибанский
Уж год как крепко воевал,
Людишек в плен, мол, позабрал.
Где меха взять? Тут дух славянский
Правдивый Курова взыграл,
И он царю так подсказал:

6
«Не верь, царь, брешут басурмане,
Хоть ты меня кнутом ударь!
Они б довольно дали дани,
Но не схотели». Грозный царь
Забрал Бояндино именье,
Его ж под стражу, в заточенье,
Да и про дань-то не забыл:
Татар служилых снарядил
В Сибирь он с грамотою царской -
В Москву до полной выслать дань.
Что делать? Едигер, не стань
Рядиться, с грамотой татарской
Холопом вечным шлёт скорей
С посольством новым соболей.

  7
По соболю и белке взяли
Платить с души (таков уж век),
Татары за собой сказали
Их тридцать тысяч человек.
Была ль зависимость Сибири,
Далёкой столь и много шире
Самой Руси, пред ней прочна?
С царём кайсацким шла война
Тогда у князя Едигера,
Под Русь пошёл он, помощь зря,
А не для службы за царя.
Всё больше в помощь гасла вера.
Напротив, отдалённость страх
Уменьшила в его врагах.

8
Тогда же одному из русских
С тревогой Едигер сказал,
Когда в глазах, по-рысьи узких,
Огонь надежды угасал:
«Вот, дань царю я собираю,
Послов отправил, только знаю:
Кайсацкий царь поднялся вон,
И на Сибири сядет он.
Как я, он дань платить не станет…»
И вот Кучум, князёк степной,
Взял Едигера головой
На кол торчать. Кучум обманет
Москву, сказав, что дань идёт,
А царского посла убьёт.

 9
Сибирь, казалось, потеряли.
Но долго ль воля на юрту?
Пермь Строгоновы промышляли
Впритык Уральскому хребту.
Ещё в одиннадцатом ль веке
В сей край шли Божьи человеки,
За ними люд и всяк народ,
Откуда вольница течёт.
Край принял, хоть и со свободой
Под Иоанном Третьим власть,
Феодор Пермский с войском в часть
Здесь утвердился воеводой,
Потом и Строгоновы здесь
Вели от Соликамска весь.

 10
Род Строгоновых из Ростовской
Земли, на промысел живой.
Пятнадцатый шёл век… Московский
Великий князь в беде большой.
Василий Тёмный в плен к татарам
Попал, и Строгонов не даром
(Тут большего, чем деньги грань),
Дал выкуп чуть ли не с Казань,
И в благодарность за услугу
Весь край на северо-восток
Под содержание в оброк
Дал Строгонову князь, как другу.
Сей факт царь Шуйский поминал,
Когда о ссуде хлопотал.

11
Из Строгоновых, из фамильи,
Иваном Третьим был Лука
Землёй одарен в изобильи.
И дальше - царская рука
Василия, Ивана сына,
Луки уж внуков заедино
Ласкала к освоенью мест,
И к царству Грозного наш крест
Высокой веры православной,
Уезд Устюжский просветив,
За тем, кто верой с делом жив,
Пошёл, как смысл Руси державной:
Приять, освоить, населить
И верой нашей победить!

 12
Пятьсот, полста, ещё к ним восемь
И тысяча – в таком году
Как дело делали? мы спросим
Письмо купца к царя суду.
Григорий Строгонов челом бил
И ясно сказывал, как днём был:
«Вёрст восемьдесят восемь вниз
Перми, по Каме и по мыс,
Где дальше речка Чусовая,
На обе стороны без края
Леса черны, в них реки есть
Вкруг места вёрст сто сорок шесть.
Ещё не паханы там пашни,
Дворы не стаивали там,
И царская казна к счетам
Не знала пошлины незряшней.»
Царю Григорий бил челом,
Что хочет он на месте том:

13
«Поставить городок. По лесу
Дать пашне ход, поднять дворы,
Искать рассол для интересу,
Способя к варницам пары,
Варить в них соль.» Разведав точно,
Все оценив весьма несрочно,
Что искони лежат впусте
И вне казны места все те,
Григорию царь отдал в дело
Пространство, чтоб вернуть назад
Не пустошь, а богатый клад:
«Чтоб действовал Григорий смело
Царёвой властью», - но притом
Оговорил вопрос во всём:

14
«Чтоб с мест других людей податных
Не привечал из тягла он,
Приписанных же и возвратных
Держал для взятья под закон,
Как и воров, людей боярских
Для высших интересов царских,
Разбойников и беглых всех,
Кто шёл с именьем с дальних вех.
Купцы ль приедут в городок тот,
Беспошлинно торгуют там.
Григорий без оброка сам
(Поскольку край лежит далёк тот)
Цепь варниц ставит, варит соль
И промышляет рекам вдоль…

15
Руду ль найдёт где серебряну
В змеистых трещинах камней,
Иль медную, иль оловянну, -
Дать знать до царских казначей.
Без ведома к тем разработкам
Приказа нет. Счёт самородкам
Царёво око лишь ведёт,
Казна же любит строгий счёт, -
Чтоб по наследству царство сыну
Вознёс Помазанник-отец,
Чтоб царство, сын, приняв венец,
Как веру в Троицу едину,
Хранил, с любовью умножал
И сыну в свой черед предал.»

16
И царь дал Строгонову льготу:
«Беспошлинно на двадцать лет
Работать всякую работу,
Приют дав пришлым и привет.
Кроме приписанных, тягловых,
Людей, сноровистых и новых,
Работой щедро окормить,
Чтоб в трудном деле силой быть.
Душа ж и ум делам – Григорий -
Главой ответчик пред царём,
Но судит сам своим судом
Вплоть до Урала от предгорий
Людей своих. Закон простой –
Работай в поте и с душой».

17
Конечно, разное бывало
В судах тех, что греха таить,
Но к Строгоновым под начало
Шли люди – шли, чтоб лучше жить.
Шли в город, на посад, на пашни,
Починки в пустоши вчерашней,
Деревни встали на нови.
Оброка нет, есть ум – живи.
Тиун ли, пермский ли наместник
Людей не судят тех ни в чём.
Григорий Строгонов во всём
И суд им и расправы вестник.
Коль с ним кто судится чужой,
Тогда порядок вот какой:

 18
«…Чтоб грамоты взяв управные,
По ним ответчик и истец
Пред казначеем при скупные
В Москве решали, наконец,
Без приставов», - как мысли точны:
«Пройдут года ведь безоброчны,
Те двадцать лет, чтоб делу встать,
Окрепнуть и людей занять.
Тогда, коль время не достанет,
Иль с пеней в суд тащиться лень,
На Благовещеньев же день,
Григорий заодно уж станет
В путину долгу, но одну
Возить и подати в казну…»

 19
Приказ царя не либо-либо,
Чтобы гадать одно из двух, -
У Строгонова соль и рыба,
Но к нуждам власти чуткий слух.
В торгово-промысловой зоне
Нет пошлин, там торгуй в законе,
А вне кто хочет торговать,
Хоть Строгонов, хоть кто – взимать.
Здесь все на общих основаньях:
Дай предложение на спрос,
Товар в цене, барыш чтоб рос;
Всё остальное опыт в знаньях,
Как голод рынка возбудить,
Кого подмаслить, с кем дружить.

 20
А как же? Строгонов не просто
Стал в силе целый край тряхнуть;
Там деньги, как в печи берёста,
Горели, пролагая путь.
Будь Строгонов хоть в чём разиня,
Тогда б Прикамская пустыня,
Опасных дикарей полна,
Была бы ль им заселена?
Царь населителям дал льготы,
Но защитить он их не мог.
Там городок, там острожок –
Своими средствами работы
Вёл Строгонов к защите сам,
Глава и ратным всем делам.


 21
Вот тут значенье именитых
России деловых людей,
Не праздной жизнью знаменитых,
А пользой родине своей.
По средствам Строгоновым было,
Но паче тем, в душе что жила
Золотоносная была, –
Размах с смекалкой на дела, –
Продвинуть поселенья русских
К Уралу, тем возможность дать
И дальше их распространять, –
За Камень, в глубь пространств неузких,
Но сжатых сроках временных,
Служа царю без выходных.

 22
Воздвигнув, Строгонов нуждался,
Чтоб городок оборонять,
В селитре, (порох заряжался
В пищаль иль пушку, чтоб стрелять).
Что Строгонов просить изволил
По челобитной, царь дозволил:
«Посад где Вычегодский, знам,
В уезд Усольский входит, там,
Сварить селитры, но не боле,
Чем только три десят пудов».
И старостам приказ суров:
«Чтоб никому без царской воли
Не смел Григорий продавать
Селитры – накрепко держать, -

 23
Ни под каким Григорий видом,
(Тут Грозный тонкость дела знал),
С-под изб крестьян и к их обидам
Земли б и сору не копал,
Хором не портил к интересам…»
Канкор, так городок над лесом,
Построив, Строгонов назвал.
Чрез пять же лет Канкор стал мал.
Тут верст за двадцать, несдалёку,
Разведчики нашли рассол.
Челом бил Строгонов, что, мол,
«Ещё б нам городок к востоку
С приступной стороны меж стен
В клад камня - три десят сажен».

 24
Рассчет. Чертеж. На представленье
Царю, коль делу толк уж дан,
И с царского соизволенья
Построен город Кердеган.
Года чрез два, в приимство знаков,
Уже Григориев брат Яков,
Как от Аникея, отца,
(И деда, Федора купца),
Челом бил – «взять их до конца
С их промыслами, городками
В опричнину», - (нимало, слышь), –
Под покровительство то бишь…
«Да пустошь, двадцать верст лесами,
Додал б, де, царь ко прежним в ряд…
За мной же крепость и наряд…»

 25
Подумал Иоанн: «не много ль
В купце от денежных приятств?
(Иль то, что позже сметит Гоголь) –
Не ожидел ли от богатств?
Не стал ль обжорлив в суесловьях?..»
Земля на этих же условьях,
Как прежняя, была дана.
Доверие – её цена.
Своя земля в душе насколько
Превыше общей, но чужой.
Царь бережлив, «но ты же свой…
Свободен будь в трудах, но только…
От податей - лишь десять лет…
Вот так-то, Строгонов, мой свет…»

 26
В прикамских областях всё тихо
Лет пять лишь было, Каме вниз,
Вдруг, возмутясь, поплыло лихо
Башкир, остяхов, черемис,
Буинцев… шли войной на Каму,
Лелея в злобе мысль упряму,
Восстать из дикости своей.
Девять десятков пермичей
Побили. Получив те вести
От воеводы из Перми,
Царь Строгоновым шлет с людьми
В науку грамоту, где вместе
С чертою - мир где, где война,
Все интересно. Вот она…

 27
«Вам б жить с великим береженьем,
Избравши доброго главу,
Да с ним казаков с оруженьем,
Охочих к службе за Москву.
Стрельцами с силами казаков
Прибрать вогуличей, остяков,
Которые прямят нам, с них,
Взять жен, велев с детями их
Жить в крепости. С сими главами
Казаков вольных и стрельцов
Идти войной на вотяков,
Ногаев, черемису… с вами
Приказ: изменников карать,
А усмирённых - присягать…»



 28
Дал власть в Прикамье до Урала
Царь верным людям деловым,
А Зауралье обещало
Ещё и больше выгод им.
Трудов и мужества награда,
Необозримая для взгляда,
С хребтов подоблачных высот
Сибирь им грезилась. И вот,
Просить землиц к делам потребным
Дал Строгоновым случай: вдруг
Кучум купцов взять на испуг
Решился происком враждебным –
Его племянник Маметкул
Напасть на них не преминул.

 29
Где Чусовой бурлят пороги,
Меж гор пройдя, он с войском встал,
На Пермь великую дороги
И к городкам купцов искал.
Московских данников остяков,
Найдя, что бог у них инаков,
Побил, пленив детей и жен,
 Но, сведав пленных, удручен,
 Пять верст не доходя всего лишь
 До строгоновских городков
 И, вняв, что сколь ни будь норов,
 Но стрелкой с пушкой не сглаголишь, -
 Убрался, изрубив со зла
 Киргиз–кайсацкого посла.

 30
Уведомляя Иоанна о нападениях сиих
И зле сибирского салтана
С ордою родичей своих,
Григорий с Яковом жалели,
Что не спросясь царя, не смели
Послать казаков и стрельцов
Возмездьем скорым на врагов…
«А между тем, мол, в Зауралье
Уж просят русского царя
Взять дань – да прекратится пря,
И снидет единодержавье,
Как благо в тамошней молве, -
От крепкой власти на Москве».

 31
 Суть политических историй –
Борьба за власть, как взять закон.
Просили Яков и Григорий
Царя чтоб им дозволил он,
Владеть, как прежде, в той же роли,
Землеугодьем на Тоболе,
В притоках до верховьев их,
Трудясь у стен сторожевых.
Там, в вечных дебрях, с первосреза,
Почать над пашней новый град,
Держать там огненный наряд
И вырабатывать железо.
Царь, оценив грядущий труд,
Был дальновидно мудр и тут.

 32
Он истинно был ум державный
Зрить в древо смысла от корней:
«Вопрос о собственности – главный,
Кучум Сибирь считал своей.
Слепца такого, с волей злою,
Оборонительной войною
Не победить, не запугать…
Тут надо войском наступать…
Сибирь очистить от салтана,
Допрежь, чем промыслы творить…
Сибирцев с данью обратить
К Москве, тем вырвав их из стана
Врага… но войско не из них,
Надёжней – из людей своих…»

 

 Глава вторая.

1
В юго-восток степных окраин
Руси державной стороны
Уж век как, волен и отчаен,
Шел люд, охочий до войны.
Казаки в русском переводе
С татарского – бродяги вроде,
Иль воины из тех бродяг,
Которых удаль сведал враг.
Казаки, жившие в станицах,
Городовыми нареклись,
В цареву службу облеклись,
Встав обороной на границах
На всякий случай и пожар
От шаек рыщущих татар.

2
Другие, в полном смысле слова –
Степные птицы, всяк надзор
Иль над собою власть иного
Себе считали за позор.
Гуляя ли в степном раздолье,
Рыбача ли в речном приволье,
Охотясь ли, они, нет-нет,
Купцам творили много бед.
Громил по Дону в изобилье
Казак рязанский, волей пьян,
За караваном караван
Уж при Великом князь-Василье;
По месту ж, где чинил разбой,
При Грозном, стал казак донской.

3
Азовцам, крымцам и ногаям
Ещё страшнее, в свой черёд,
На Дон же шел, отвагой знаем,
Украйны Северской народ.
Казаки же, городовые,
Чтобы не ждать петли для выи,
В чем-либо сильно провинясь,
На Дон бежали, убоясь.
Там, в буйной вольнице толпами,
Объединясь, числом росли
От власти Грозного вдали
И атаманствовали сами
В надежде избежать правёж,
И множить воровской грабёж.
 4
То верны с честью в службе правой,
То вероломно нечестны,
То доброй, то мятежной славой
Покрыли головы они.
Не раз на жалобы от ханов
Шел гневный отзыв Иоаннов
Письмом о вольнице донской,
В путях политики большой
Засевшей жгучею занозой,
На страх таврическим купцам,
Ногайским и иным послам,
На южных рубежах угрозой
Что стало царству, как извне,
В опасность миру и казне.
 5
Царь Иоанн писал к ногаям:
«В узы разбойникам сиим
Не раз уж рать мы посылаем,
Кого добудем, тех казним.
А вы бы от себя велели,
Добыв их, слать к нам в тесном теле,
А нашим гостям и купцам
Велеть беречься по путям,
Когда опасна так дорога.
Кто грабит, скажет ли, как звать?
Воров кому тех можно знать?
Сам видишь, в поле татей много,
Кого им грабить – все равно,
А изловить всех - мудрено».
 
 6
Не правда ль, сколь дипломатично
В письме царь хана утешал?
Но казачкам от сердца, лично,
Гостинцев слать не забывал:
Чтобы смирить их дух бунтарский,
Иван Мурашкин, стольник царский,
С отрядом сильным к ним ходил,
Придя, взял многих и казнил.
Одни, как волки разбежавшись,
На время Волги вверх ушли,
Другие ж бегству предпочли
Злодейства и, едва унявшись,
Ногайский ужас вспыхнул вновь,
Когда казаки в дым и кровь

 7
Сарайчик-город разгромили,
Столицу в ханском рубеже,
И кости мёртвых обнажили,
Вскопав могилы в грабеже.
Свершив набег молниеносный,
С добычей знатной и несносной
В цивилизованных глазах,
Но правосильной в тех веках,
Ушли в разгульный пир буянов,
Страх заложив из рода в род
Надолго в кочевой народ.
Среди казачьих атаманов,
Ещё судьбы не сведав знак,
Был Тимофеев сын Ермак.

 8
Как часто случай жизни строит
Героев, коих чтит народ.
Род Ермака, сказать то стоит,
Простой был, неизвестный род.
Хоть не безличным имяреком,
(Дед был посадским человеком),
И в Суздале прескудно жил.
Фамилией Аленин был,
Зван Афанасий, сын Григорьев.
Чтобы семейство прокормить,
Он во Владимир съехал жить
И стал извозничать, проторив
Свой путь на воровских путях
В зловещих муромских лесах.

 9
«Товар ищи!» – в разбой кричали,
Но вскоре, преисполнив грех,
Товарищи в тюрьму попали
И Афанасий между всех.
Но как налим из рук он скользкий
От стражи в Юрьевец Повольский,
Бежал, семейство не забыв,
Где умер нищ, как нищ и жив.
Сыны ж ушли туда, где прочен
Уклад и жизнь повеселей, -
И Родион и Тимофей, -
В пределах Строгоновских вотчин
На Чусовой житье избрав,
Уже Повольскими там став.

 10
Род Родиона жизнь продлила:
С Лукой – Димитрий сын, явись,
У Тимофея же - Гаврила,
Фрол и Василий родились.
Тот-то Василий Тимофеев
И стал, тьму времени развеяв,
Как витязь, в блеске молний зрим,
Бессмертен подвигом своим.
Он сызмальства был дух бродяжий –
Силен и боек, и речист,
Глазами быстрыми игрист,
Как струи Чусовой меж кряжей,
Когда вода весло из рук
Рвет, заворачивая струг.



 11
Ходить по Волге и по Каме
Он рано начал бурлаком,
В артели, младший всех годами,
Стал кашеварить, но притом
Тянул и барки очень рьяно,
Когда случалось. От тагана –
Котла, в названии другом,
Стал зваться отрок Ермаком.
Ермак по волжскому наречью
Ещё есть камень жерновой…
Намёк, быть может, к мысли той,
Что твёрдо будет грозной сечью
Молоть в муку Руси врагов
Сей твёрдый камень жерновов.

 12
В иной мы летописи знаем
Его под прозвищем Ермак,
А в ремезовской так читаем,
Что звался Герман. Только как
Не звался б - Герман, иль Василий,
Иль Ермолай, мы без усилий
Его привычней узнаем,
Когда зовется Ермаком.
Он, возмужав, стал крепок в стане,
Со средним ростом богатырь,
Над мощной грудью плечи в ширь
Прияли силушку заране.
Чернобород, кудреволос,
Очами светл и прямонос.

 13
Бурлацкий труд без укоризны,
Простясь с артелью, бросил он.
Затосковав по вольной жизни,
Ермак отправился на Дон.
Там, встав щитом в рубеж границы,
Ермак Качалинской станицы
(За удаль и характер свой),
Был скоро выбран старшиной.
Но службой ратною наскучив,
Он как-то с шайкой молодцов
На Волгу – шасть, и был таков,
Момент продуманно улучив;
Там стал разбойником лихим
И атаманом разбитным.

 14
Среди разбойного народу
Ближайших четверо друзей,
Прошедших с ним огонь и воду,
Скрепились: Мещеряк Матвей,
Никита Пан, Михайлов Яков,
Иван Кольцо, от всех инаков,
При прочих равных, только в том,
Что к смерти присуждён царём
Он был по грамоте к ногаям.
И вот, к пяти сим храбрецам,
Далёко слышным по делам,
От умных Строгоновых, чаем,
Недаром грамота пришла
И к честной службе позвала.

 15
В ней, ласково увещевая,
Казакам мысль оставить зло
Купцы внушали, убеждая, -
«Лихое бросить ремесло,
Противное для христианства…
И коль избрали в постоянство
Опасность вы, так чтоб не зря,
А в войске белого царя…
Имеем крепости и земли,
Дружины ж мало, чтобы встать
Восточный край оборонять…
Идите к нам, и вы не тем ли
Свои загладите вины,
Царём и Богом прощены…»


 16
Увы, прощальными те были
Слова. На жизненной стезе
Ко времени тому почили
Григорий с Яковым в Бозе.
Семён, Аникиев, брат третий,
Да с ним Максим с Никитой, - дети
От старших братьев славных тех, –
Осталось Строгоновых всех.
Никита не в большом согласье
Жил с дядей, да и младший брат,
Двоюродный, как говорят,
Ему не мил был. В одночасье
Те вести от послов узнал
Ермак и в сердце размышлял…


  17
И вот, вняв чтенью, прослезился,
И шапку перед кругом сняв,
К товарищам он обратился,
С душевной теплотой сказав:
«Казаки-братцы, атаманы!
Что нам ответствовать, коль званы?
Нельзя нам в Астрахани жить,
На Волге ж жить - ворами слыть,
В Казань идти - стоит царь Грозный,
Кабы податься на Яик,
Так, знамо, - переход велик.
А уж в Москве-то жребий слезный:
Перехватают, рассадят
По разным тюрьмам и сгноят.


 18
Пойдемте ж, братцы, мы в усолья
Ко Строгоновым, ко купцам,
Пока не содят нас на колья
И честь сулят за службу нам.
Быть может, свергнем, мал-помалу,
Той службой мы с себя опалу,
Царь - государю послужив,
И бремя с совести сложив.
Подымем ж знамя мы на Волге,
Дружину ж кликнем: «С нами кто?!»-
Тут с Ермаком пять раз по сто,
И сорок с ним на годы долги-
Всех, коих речью пробрало,
На радость с радостью пошло.
 




 19
Готова к службы многотрудью,
На Чусовой явилась рать.
За область христианства грудью
Спешили атаманы встать,
И те, кто службу обещали,
И те, кто службы той желали,
Избрав доверие в венец,
Соединились, наконец...
Мурза Бекбелий ядом плещет.
Семьсот вогуличей собрал,
Жечь, грабить села попытал,
Но в пух разбит, пленен, трепещет,
Как зверь, зубами не скрежещет.
Его увидев в сетях пут,
Неверные смирились тут.

 20
Успех началом был важнейших
Побед, а мир стал силы знак,
Но войско для задач дальнейших
Готовил с ревностью Ермак.
Он, у купцов живя два года,
Любим средь ратного народа,
Дружину к службе приучал
И ей лениться не давал.
Ум, бодрость, мужество, отвага,
Решительность и вид вождя-
Все сочеталось в нем. Найдя
Такого воеводу: «Благо»,-
Сказали Строгоновы,- «вширь
Расти, Россия, цель-Сибирь!»
 
 21
Для этой цели испросили
Когда-то грамоту царя
Отцы их. Дети ж так решили:
Другой не спрашивать, а зря.
В самодержавье Иоанна
И мысль одна в ком самозванна
Царю жгла мозг, как язвой ев,
Родя средь подозрений гнев.
В вопросах же войны – тем боле:
«Намереньем благим мостят
Себе дорогу прямо в ад
Те, кто на то без нашей воли
Решатся… если не счастлив,
Навряд ли будет кто с них жив…»

 22
Семен, Максим же и Никита,
Одушевлением горя,
Меж тем готовили открыто
Поход без ведома царя.
Татар, литовцев, немцев, русских
(Кто б у нагаев был улусских
В плену и рабстве весь свой век),
Числом три сотни человек
Купцы из плена искупили.
Истерзанных, полуживых,
Одели, накормили их,
На ратный подвиг вдохновили.
И стало в войске, тех и тех,
Уж восемьсот да сорок – всех.

 23
Возглавив рать, высокочтимый,
Ермак был строг, но всем желанн.
Иван Кольцо неустрашимый
Под ним был главный атаман;
С ним есаулы-атаманы,
Казачьи сотники избранны,
Пятидесятники ж, донцы,
И рядовые – молодцы.
Купцы всем жалованье дали,
Одежду, снедь, боеприпас,
Ручные пушки в самый раз,
И семипядные пищали,
Проводников и толмачей,
Челны и вьючных лошадей.

 24
Ещё священник был потребен
Для разных христианских треб:
Напутственный отпев молебен,
Благословил он и обет
О доблести и целомудрьи.
И вот, рукой расправив кудри,
Обнял Ермак в последний раз
Всех Строгоновых, вняв наказ:
« Иди, Ермак в Сибирь походом,
Чтоб столп сибирских басурман,
Безбожный пал Кучум-салтан».
Сияло солнце над народом,
Над золотом лесов заря
Зажгла день первый сентября…
 
 25
В тот самый день, когда с дружиной
Ушел Ермак из пермских мест,
Пелымский князь ордой единой
Собрал вогуличей на месть.
Притворно-мирен лишь доныне,
Селенья выжег близ Чердыни,
В Усолье варниц, сколько смог,
И мельниц с хлебом он пожег.
Волк хищный, в злобе басурманской
Бил скот, жег сено, кров зорил,
Немало русских умертвил,
Упился кровью христианской
И, веселясь, детей и жен,
Гоня плетями, свел в полон.

 26
Еще такого разоренья
Не знали Камы берега.
Защиты не было, сомненья
На этом кончились врага.
Впервые, что казалось странно,
Купцы просили Иоанна,
Чтоб в помощь царь велел послать
Вооруженную им рать.
Но раньше, чтоб держать границы,
Хватало Строгоновым сил,
Да и в вогуличах страх был…
Василий тут Пелепелицын,
Чердынский воевода, внёс
Доносом ясность в сей вопрос:

 27
«Мол, Строгоновы в то же время,
Когда напал пелымский князь,
Взять не могли защиты бремя.
Они царя, де, не спросясь
(Хоть каждый пред царём отчётен),
Казаков чуть не девять сотен
В Сибирь услали с Ермаком
Кучума бить, вот дело в чем…»
Писал царь: «По какому праву
С злодеев вы, известных мне,
Достойных казни по вине,
Опалу сняли и расправу,
Воздав оружием им честь?
То дело нам измена есть…»

 28
«…Быть может, нет уж в вас уменья
Границ покой оберегать,
Что с самовольного хотенья
Кучума стали задирать?
Вот вам приказ: вернуть казаков,
Чтобы вогуличей, остяков
Им совершенно усмирить,
И тем вины свои покрыть.
Но у себя их не держите,
Оставьте человек до ста,
Коль брань от недругов часта,
А остальных в Чердынь пошлите,
Чтоб больше не было у вас
Казаков. Как придут – тот час…»

 29
«… А не исполните приказа
И станете держать вы их,
Не будем повторять два раза,
И как изменников лихих
За то, что вам служа, гуляли,
А нашу землю выдавали
Вогуличам ль, пелымцам ль злым, -
Мы перевешать всех велим.
На вас опалу ж мы положим
Большую, если что вперед
Бедой случиться на народ,
И меры к вам ещё умножим,
Коль вы посмеете опять
Войной Кучума задирать…»

 30
Нагнал на Строгоновых страху
Такого царь, в письме грозя,
Что в снах Семен увидел плаху,
На ней себя вообразя.
Отправленный царем с приказом
Оничков, воин, щуря глазом,
Когда вдруг на купцов взирал,
Тем мнилось – жертву выбирал.
Но он лишь в даль глядел тревожно:
«Приказ исполнить нелегко,
Ермак, Бог весть, как далеко,
Вернуть обратно невозможно.
А может, - он вздохнул, присев, -
Переменится в милость гнев?»

 31
Героя жизнь неравномерна.
Ермак ждал часа своего.
Как рассказать мне достоверно
Дела и подвиги его?
Всё чрезвычайное в нем сильно,
Обыкновенное ж обильно
В воображении людей
Столь приукрашено, что всей
Найти простой и ясной правды
Не удается мне порой
За баснословной мишурой.
Да, Карамзин, пожалуй, прав ты, -
Пойдем мы летописям вслед,
А вымыслам доверья нет.




 Глава третья

 1
Четыре дня казаки плыли
Реки вверх быстрой Чусовой.
Меж гор скалистых обходили
Стремнины с бурною водой,
Теченья против движа струги
И уставая от напруги.
Казакам часто приставать
Пришлось, чтоб силы подкреплять.
В пути раз камень повстречали
Висячий, в шестьдесят длины
И в полста метров вышины;
Тот камень, (а к нему пристали,
Там, где Ермак наставил перст),
В рост человека был отверст

2
Проходом в темную пещеру
Со множеством отдельных ниш.
Дивясь под сводами размеру
И в гулкую спускаясь тишь,
Казаки, замерев, взирали,
Как в свете факелов мелькали
Изображенья тут и там,
Животных дивных по стенам.
Там тигр янтарно – изумрудный
Из камня мордой прорастал
И, словно страж пещеры чудной,
Казаков взглядом провожал.
Был жив тот взгляд, огнём горящий,
Немой, но грозно говорящий.
Там дальше, в гроте серебра,
Чьей-то фантазии игра
Изобразила миг охоты:
Охотник на бегу своё
Оленю в бок метнул копьё –
«Попал ли ?!» - эхом вторят гроты.
Вверху издревле и теперь
Бежит двурогий чёрный зверь.
Вместилось сколь, вкусив, заснули
Во камне двести человек;
Тяжелый сон коснулся век,
Казаки славно отдохнули.
Поныне камень с тех веков
Зовётся Камень Ермаков.

3
Когда казаки до верховьев
Реки добрались Чусовой,
Здесь полноводие низовьев
Сменилось мелью, да такой,
Что вкруг бортов струясь упруго,
Вода не подымала струга.
Ермак снять паруса решил
И ими реку запрудил,
Устроив поперёк плотину.
Вода заметно поднялась,
И струг за стругом, устремясь,
Прошли чрез мель встрой по едину:
Сначала большие суда,
За ними меньшие тогда, -
 4
Смекалка в русских есть отвеку…
Из Чусовой, плывя быстрей,
Вошли в Серебряную реку,
(Иль в Серебрянку), а по ней,
Лишь только силы подкрепили,
Ещё два дня казаки плыли,
Не зная, что там впереди,
Вплоть до Сибирского пути.
Пристав, здесь валом насыпали
Земли, устроив в малый срок
Укрепов ряд. Сей городок
Кокуем-городком назвали,
И волоком до Жаровли,
В Тагил, и вот, в Туру вошли.

 5
С Урала – Камня в север края
Взглянул Ермак, и в край далек,
Где из-за стен средь гор Китая
Буддизмом древним тлел Восток.
И космос весь Сибири дикой,
Весь север Азии великой
До океана самого
Вбирал как будто взгляд его…
Златоордынского ислама
Здесь царство третие падет.
Здесь русский скипетр пресечет
Источник ига… Только драма
Вся впереди, и вот, все тут
В дружине к подвигам идут.
  6
Сибирским царством всей Сибири
Здесь начиналась сторона,
Во всей своей безлюдной шири,
Лишь дичь по берегам видна.
Хоть люди изредка встречались,
Узрев пришельцев, убирались
От глаз их бойких поскорей.
Но по Туре пошло людней.
Народ не кочевой, оседлый,
И пахотный уже там жил.
Туринск, Епанчи город был.
Сей князь Епанча нагло-подлый
Казакам здравствовать велел
И слал в подарок… тучу стрел.

 7
Казаки ж дали залп из ружей
Подручнику Кучума в дар.
От грома тихий ужас лужей
Растекся из штанов татар.
Лишь те, кто замертво упали,
В великом страхе не бежали.
Ещё ведь ружей никогда
Татары не слыхали. Да…
Короткой получилась драка.
Епанчин город разорив,
Казаки у Тавды добыв
Язык татарский, - Таузака,
За жизнь велели честным быть
И про Кучума говорить.

 8
«Живёт царь в городе Сибири,
Сибирь стоит на Иртыше.
Кучум хоть слеп, но в нашем мире
Он сердцем зрит и, вообще,
Всех в страхе держит. Под рукою
Его сбираются толпою
Князьки, ему кто платят дань
И воины, кто любят брань.
Средь них сильнее Маметкула,
Храбрей царевича сего,
Нет в нашем царстве никого…»
Ермак тут Таузаку дуло
И ствол пищали показал.
Тот понял, дальше продолжал:

 9
«Есть у Кучума войск обильно,
Снарядов много для войны,
Но луков нет, как ваши, сильно
Гремящих, были бы они
В руках умелых для потребы,
То покорил царь земли все бы…»
Ермак чрез толмача спросил:
«Кучум торговлю с кем водил ?»
«Кучум с бухарцами торгует,
Они товар ему везут,
А у него меха берут.
Магометанин царь, лютует,
Вводя насильно веру там,
Где молятся своим богам».

 10
Ермак спросил у Таузака
Про путь к Кучуму, Таузак
Ответствовал: «Иного знака
Не надо, реки будут в знак.
Иди к Сибири ты Тавдою,
Она в Тобол войдет, рекою
Плыви и, где войдешь в Иртыш,
Чуть вверх, и там Сибирь узришь».
Ермак кивнул ему, мол, понял,
И (как свободу посулил),
Он Таузака отпустил,
Чтоб Таузак Кучума донял,
О нём рассказом настращав.
И был, как видно, в этом прав.

 11
Волхвы, кудесники-шаманы,
Вопя на стогнах, уж давно
Вещали: «Идут христианы!
Погибнет царство всё равно!»
Ещё задолго до Кучума
Их в смысл знамений вникла дума,
Питая сонмы толковищ
Вокруг татарских городищ.
То с христианскими церквами
На воздухе являлся град, -
Весь забурлил, как говорят,
Иртыш кровавыми волнами,
И мыс Тобольский, как икру,
Метал несметную искру.

 12
А при Кучуме те знаменья,
Умножившись, пошли подряд,
Но интересней, без сомненья,
Одно из них, на общий взгляд,
С живой особенностью толка:
Рассказывали, - видят волка,
Как белый весь, от Иртыша
Идёт он, тяжело дыша.
А от Тобола мчит собака
Борзой породы, вся черна,
Как молния, устремлена,
Бьёт волка. Скоротечна драка…
«Падёт Кучум, - судили так,-
Собака – смерть, от русских знак…»

 13
Кучуму Таузак поведал
Поэтому на страх его
Про русских, как он их разведал,
Не прибавляя ничего:
«Их воины сильны. Из луков
Огнем средь громоносных звуков,
Хоть стрел не видно, смерть плюют
И сквозь-навылет латы бьют.
Такие раны уязвляют
Чрез сбрую ратную они,
Что в грудь попавши, со спины
Их стрелы с мясом вылетают,
Все кости на пути крушат
И кровью брызжут и шипят…»

14
Конечно, на пищали боле
Ермак надежды возложил,
Уже их громом на Тоболе
Татар разбужен улей был.
Уже был путь бесповоротен:
Горсть храбрецов, лишь восемь сотен,
А супротив - коварных, злых,
Десятки тысяч шли на них.
Но каждый богатырь в дружине,
Примером видя Ермака,
Стрелял, убив наверняка
Хоть одного, а по причине,
Что гром, стреляя издавал,
Еще десятки разгонял.

15
Уж как татары не старались,
Ермак чтоб дальше не прошел.
Однажды даже догадались
Цепями перекрыть Тобол.
Но хитрый в воинской науке,
Ермак хворостяные пуки
Потолще навязать велел
И, вроде пугал, их одел,
Чтоб видимость людей казали.
А сам (пока обман не зрят),
На берег высадив отряд,
Ударил с тыла, где не ждали.
Смутясь пустился вражий стан
Бежать вопя: «Урус, шайтан!»


 16
Ермак, сняв цепи, двинул дальше
К Кучуму ближе. Хан Кучум
(Мы скажем без предвзятой фальши),
Был храбр. Глазам ослепшим двум
Со зрением у тьмы в неволе,
Он взял в замену силу воли,
Презрел все слухи и слушки
И, волхованьям вопреки,
Был тверд за царство и за веру.
Дал Маметкулу предводить
Он десять тысяч – русских бить,
А сам в засеке путь к Искеру
На Иртыше закрыв собой,
Встал под Чувашьею горой.

 17
Всех конных – не окинуть взглядом
К урочищу шло Бабасан.
Царевич Маметкул отрядам, –
Всей тьме своей, простой дал план.
Предвидя вал сплошной атаки,
Окопы вырыли казаки,
Тесней к Тоболу, тыл храня,
Для большей плотности огня.
Три дня татары налетали,
Но наша, против их, взяла.
То битва первая была,
Когда на пушки и пищали,
Уже навыча громам слух,
Татары мчались во весь дух.

 18
С победы, давшейся не даром,
Тобол до устья путь открыл,
Но берег Долгим Крутояром
До Иртыша опасен был.
Казаки плыли не иначе,
Как под дождём от стрел Карачи,
Кучума думного князька,
Вплоть до его же городка.
Там, ближе к озеру, пристали,
(Карачинским его зовут),
Была вторая битва тут.
Казаки городок тот взяли,
А в нем запасов царских кладь
И мёда не одну там кадь.

 19
Казаки плыли к новой битве.
Татары на конях своих,
Как волки, быстрые в ловитве,
На Иртыше настигли их.
Татар повсюду прибывало
Так много, что от стрел не стало
Проезда. К берегу пристав,
Казаки, залпом разогнав
Татар, и сами поплатились
Так, что израненные все,
Победу взяв во всей красе,
Навеки с многими простились.
Что ж, независимость была
И диким варварам мила.

 20
Сибирцы в битвах разглядели
Немногочисленность врагов.
Кучум и Маметкул хотели
Их раздавить числом полков.
В засеке у горы Чувашьей,
Как будто роем пчел бурлящей,
В огне костров под шум еды
Шло совещание орды…
Ермак вперед против теченья
Навстречу плыл, как знак грозы.
Уже под ночь Атик-Мурзы
Взял городок он (без сомненья,
Лишь для того, чтоб как-нибудь,
Засев в нём, малость отдохнуть).


 21
Но сон бежал его, тревога
Щемила сердце, не спалось.
Вдоль Иртыша луны дорога
Сияла, вся дрожа насквозь.
Осенний мрак в холодных водах,
Как тяжесть дум в душевных сводах,
Тонул. В пронзительной тоске
Сидел Ермак. Невдалеке,
Там, под Чувашьею горою,
Огни горели, стан шумел,
Мулла татарский что-то пел,
Готовясь к завтрашнему бою, –
Там, скоро, завтра быть должна
Похода участь решена.

 22
Никто не спал в казачьем стане.
Как дети пред отцом сейчас,
Казаки, встав при атамане,
Сплотились, как в последний раз.
Ермак открыл совет дружины:
«Пред ликом смерти все едины!
Подайте каждый голос свой,
Да будет Бог нам всем судьей!»
И вот раздался голос слабых:
«Уж время нам идти назад.
Полны добром челны стоят –
Пей, веселись… душа жила бы!
Да и осталось нас – пять сто,
А татарвы раз в двадцать с то».

 23
Казаки, споря, зашумели,
И сразу стало веселей.
Одни домой, назад хотели,
Другие ж, те, что посмелей,
Их урезонивали: «Будет!
Уж осень в реках воду студит.
Куды бежать нам, плыть? Вот-вот
Зима морозом лед скует».
«Тыл обратив, в снегах посгинем».
«А клятву, честным что купцам
Мы дали, - тем, кто верил нам,
Ту клятву, братцы, что ж, отринем?
Иуды ль мы?» «Нет, не блажи!»
«К татарам лучше на ножи!»

 24
Иван Кольцо так разозлился,
Что в скулах желваками вспух.
«Скажи, Ерема!» - он воззрился,
И все тут обратились в слух.
Ермак, свои расправив плечи,
Направил длань: «Там место сечи…
Коль с нами Бог, кто против нас?
Нам путь вперёд! Наш пробил час!
Как жили, не расскажешь вкратце
Худой мы славой прежним днём,
А ныне, с доброй, пусть умрём,
Но не отступим! Вспомним, братцы,
Как вольные сердца горят.
Казаки мы, нам черт не брат!

 25
Ещё скажу: нет малодушных
Средь нас, все в ратном братстве мы.
Нам не к лицу в перинах душных
В болезнях ждать последней тьмы.
От века, в битвах непрестанных,
Мы били нехристей поганых
И будем бить их не числом,
А верой нашей со Христом!
Сподвигнемся! Уж полна чаша!
Закрутим, братцы, круговерть!
И в этих странах и по смерть
Не оскудеет память наша,
И слава вечно будет там!
И да поможет Бог всем нам!»


 26
Казаки истово молились…
Сиянием лучей заря
Явила день, когда простились –
День двадцать третий октября.
Надели чистое навеки,
И двинулись на смерть к засеке.
Чем ближе, взяв единый вздох,
К ней устремились: «С нами Бог !»
Татары тучу стрел подняли,
Но тщетно, слишком далеко,
Хоть уязвили, но легко.
А наши пушки и пищали
В ответ, дав мощный залп огня,
Сразили многих, уроня.

 27
Татары из своей ограды
Опять стрельнули – недолёт,
Но громоносные снаряды,
За залпом залп, все шли в зачет.
Маневр удался, в перестрелке
Татары падали, как белки.
Они, себя загнав в загон,
В нём сильный понеся урон,
Чтоб выйти, сами разломали
Свою засеку в трех местах,
И в рукопашный, на мечах,
(Где ружья мало помогали),
В казаков врезавшись толпой,
Вступили в страшный ближний бой.

 28
На поле дымном вопли, визги
Татар, и наше в выдох – хак!
С ударом смачным крови брызги
Летят повсюду. Вон, Ермак
С Кольцо Иваном заедино
Всех впереди – два исполина
Примером мужествуют рать.
Там, успевая заряжать,
Литовцы с немцами пищали,
Во фланге стоя посторонь,
В упор бьют. Редит бегл огонь
Татар, и вот, те побежали
Назад к засеке, чуя страх.
Казаки же на их плечах

 29
В засеку вслед вломились… Диво
Явил им в милость Бог свою.
Как силушкой играл счастливо
Ермак в неравном том бою!
Татар раз в двадцать больше было,
Но русская ломила сила
И порождала во врагах
Оцепенение и страх.
Как будто высшим провиденьем
Уже начертанной судьбы,
Случилось вдруг в пылу борьбы, -
Случилось, как одним мгновеньем, -
Кучум услышал шёпот мулл:
«Царевич ранен - Маметкул».

 30
В его ушах тот тихий шепот
Раздался, словно гром с небес,
И начался в татарах ропот,
Как будто ветер двинул лес.
И, как остяки, их соседи,
Они, отчаявшись в победе,
Спасенья начали искать
И во все стороны бежать.
Напротив, молнией сверкнула
Надежда в русских, дух ожил,
Когда татары дали тыл.
Мурзы, спасая Маметкула,
А с ним себя спасая лишь,
В ладье уплыли чрез Иртыш.



 31
Все призывавший Мухаммеда
С горы на гибель христиан,
Узнав, что брошен, и победа –
Над ним, заплакал старый хан.
Но жизнь дороже всех убытков;
В Сибири взяв лишь часть пожитков,
Казну оставив и престол, -
Он в степь Ишимскую ушел.
Казаки ж гнать его не стали
И в сон, едва прибрав своих,
Слегли под стражей часовых,
И трое суток отдыхали.
Потом земле придали их –
Сто семь товарищей своих.

 32
Сто семь мужей в геройском званье
Была победы той цена,
В Тобольской церкви в поминанье
Записаны их имена.
Хоть слез не показать стараясь,
Казаки плакали, прощаясь.
Им дорогою стал ценой
Бой под Чувашьею горой.
Тот бой великим битвам в сходство
По героизму стал борьбы.
Он до Тобола и Оби
Решил российское господство.
Ермак, шагнувший за Урал,
Победой право то давал.





Глава четвертая
 
 1
Казаки с честью всех убитых
Товарищей похоронив,
Три дня, не зря врагов разбитых,
К Сибири плыли, путь открыв.
Сибирь был град реке прилежный,
К защите: скос крутобережный
От Иртыша шел стороны;
С других сторон были видны
Три вала в насыпь с рвом глубоким.
Дома с нежженых кирпичей
Иль с дерева столицы сей
Встречали видом одиноким
Казаков. Тихо было здесь,
Как будто вымер город весь…

 2
Ермак подумал, что татары
В засаду сели, затаясь,
Известно–хитры на ковары,
Не оплошать бы водночась.
Имея воинскую сметку,
Он нескольких людей в разведку
Послал всё высмотреть вокруг,
Беды да б не случилась вдруг.
Казаки, возвратясь, сказали,
Окрест проверив каждый куст,
Что город совершенно пуст,
И жители его бежали,
Но точно не сказать, когда,
И им неведомо, куда.

 3
Тогда нательный крест на вые
Ермак, целуя, обнажил
И, как в историю России,
В Сибирь торжественно вступил.
В том городе казачье братство
Нашло великое богатство
Неунесенного добра:
И золота, и серебра,
Мехов собольих драгоценных
И самоцветных всех камней,
Бухарских огненных парчей,
Восточных сабель незубренных.
Ермак велел добро сложить
И все по-братски разделить.

 4
Но что ж казаки приуныли?
Татарским царством овладев,
Они три дня в Сибири жили,
Последние запасы съев.
Люта своими холодами,
Зима была не за горами,
Идти ж куда – не стало сил,
И голод смертью им грозил.
Но на четвертый день с дружиной
Пришел остяцкий князь Боар
С всем множеством запасов в дар
И с клятвой в верности единой,
Чтоб милосердный дал покров
Ермак остякам от врагов.

 5
Сказал он: «Будь заступник нашей
Ты жизни, мы ж тебе друзья.
Я видел под горой Чувашьей,
Что победить тебя нельзя.
Об этом я донес народу.
Возьми ж подарки и свободу,
Да будет меч охранный твой
Над нашей бедной головой».
Ермак, быв ласков с князем смирным,
Изрек: «Никто не тронет вас,
Живи спокойно, в добрый час,
На прежнем месте. Знай, настырным
Врагам твоим на укорот
Ермак всегда свой меч найдет».

 6
А за остяками с Тобола
И с Иртыша татары шли,
И главы мужеского пола
Детей и жен с собой вели.
Без государевой бумаги
Ермак тех глав привел к присяге,
Переписал для простоты
И отпустил в свои юрты.
Их легкой данью облагая,
Ермак, как подданных своих,
Берег от притеснений злых,
Доверие их обретая;
Казакам ж сразу дал понять –
Чтоб басурман не обижать.

 7
Постом ль, молитвой ежедневной,
Желая Богу угождать,
Ермак для чистоты душевной
Стремился плоть свою смирять.
В его дружине самый смелый,
Но первый грешник закоснелый,
Иван Кольцо, и тот, как внял,
К себе заметно строже стал.
Ермак учил живым примером,
Сам будто заново родясь,
Он, целомудренно держась,
Своим внушал и иноверам,
Что, коли дал обет – держись:
Будь тверд, сражайся и молись.

 8
Сей бывший атаман разбойный,
Себя героем оказав,
Имел и ум, вождя достойный,
Дав строгий воинский устав
Соподчиненности железной –
Для дела ратного полезной
И чтоб сподвижников своих
Сим ограждать от дел лихих.
Они ж земли на крае света
Завоевателями быв,
Смирив врагов и кровь пролив,
Не смели, мирных их, за это
Теснить и дальше продолжать
Как слабых сильные терзать.

 9
В татарах видя не безликих
Людей, Ермак закон им дал,
И к новой власти в грубо-диких
Сердцах доверие вселял.
К казакам же (храня их в битвах,
Любя, о них пещась в молитвах),
Неумолимо грозен был,
И их безжалостно казнил
За дело студное к татарам,
И за порушенный обет
Для низкой похоти сует.
И летописец то недаром
И назидательно не зря
Поведал, прямо говоря.
 
 10
В стране полунощной, в Сибири,
Не выпуская меч из рук,
Лишь мысля дело двинуть шире,
Ермак жил в вынужденном мире
Средь кратких дней и долгих вьюг.
Он ждал весны.Меж тем владенья
Расширились, не без стремленья
Вогульских в подданство князей –
Ясак Суклим и Ишбердей
Платить желали добровольно,
И мягкой рухлядью ясак
Им положил платить Ермак…
А Ишбердей казакам больно
Понравился, присягу дав,
И им вожатым добрым став,
11
В местах незнаемых… Похоже,
Делоправление внутри,
Хоть важное для жизни тоже,
Казакам, что ни говори,
Не нравилось. Ермак, скучая,
Зевал, наряды назначая
На сбор ясачный соболей,
На ловлю рыбы и зверей,
Что ко столу в местах бесхлебных
Была единственная снедь,
Чтоб с голоду не умереть
В сибирских холодах враждебных.
Весну же обещал апрель
Через шестнадцать лишь недель…

 12
В Искер-Сибири на зимовке,
Привыкнув к мирной тишине,
Казаки, в разных ловлях ловки,
Порою удалялись вне.
Они доверчивыми стали.
Опасности ж не миновали…
Однажды как-то в декабре
(В день пятый было), при костре,
На озере (на Абалацком),
Артелью в двадцать человек,
Поставя шалаши на снег,
Они весь день в поту рыбацком
Трудились. К ночи ж на покой
Легли без стражи всей гурьбой.

 13
А Маметкул был недалеко
(От язвы он здоров уж был),
И на казаков в оба ока,
Возрясь, как зверь, их сторожил.
Когда ж уснули те беспечно,
Напал татарин… И навечно
Всех уложил до одного,
Не упустивши никого.
Татарам мстя, при Абалаке
Настигнув, их Ермак рубил
До ночи. Утром схоронил
Казаков, сгинувших без драки,
На Саусканском он мысу,
При Ханском кладбище в лесу.

 14
Весной пришел по водополью
Мурза татарский к Ермаку.
За весть Ермак его к застолью
Сажал и подливал медку.
Тот рассказал, что на Вагае,
Верст за сто, хищным волком в стае
Немногих воинов и мулл
Кочует дерзкий Маметкул.
Ермак смекнул, что скорость с тайной
Важнее множества тут сил
И шестьдесят лишь отрядил
Бойцов к возможности случайной
Взять Маметкула. Те в обход
Свершили быстрый переход.

 15
Подкравшись к стану Маметкула,
Напали ночью и врасплох.
Татар беспечность обманула,
И сон последний был их плох.
Казаки многих умертвили,
Но Маметкула не убили,
А взяли в плен его живым,
И с торжеством перед своим
Они явили атаманом
Царевича – врага того,
Кто не прощая ничего,
Сам, действуя ночным обманом,
Зарезал русских. Посему,
Теперь откликнулось ему…


 16
Стал жалок Маметкул в плененье,
Затосковал и захандрил,
Ермак был ласков в утешенье
И словно брат его хранил.
Как гостя, не по общим нормам,
Снабжал его он лучшим кормом.
Казакам ж строго приказал,
Чтобы никто не обижал
Царевича, который кровью
Был русской обагрен. Не месть
Ермак оказывал, а честь
Врагу с терпеньем и любовью,
Но сторожил он крепко, впрок,
К войне и миру свой залог…

 17
Война пустая есть затея
Без суммы знаний о врагах.
Уже лазутчиков имея
В определенных им местах,
Ермак сложил, и вышла сумма:
Плен Маметкулов для Кучума
Удар был страшный, свыше сил,
Его он наповал сразил.
Ещё Сейдяк, сын Бекбулата,
Возросший мужество явить,
За смерть отца шел хану мстить
(Того Кучум убил когда-то).
И вот, с Бухарии самой
Шел сын с узбеками войной.

 18
К сим бедствиям ещё Карача
Кучуму с войском изменил,
И в Лымских землях обознача
Свой стан, кочевье он открыл
Тары меж устья с устьем Космы
У озера. Седые космы
Клоками рвал Кучум, из глаз
Его слепых текли в тот час
Ручьями слезы. «Уж кого
Бог не помилует – друзья
Того оставят и князья,
И честь в бесчестье для него
Приходит!» - так рыдал Кучум,
Скорбя от безутешных дум.

 19
Итак, был главный враг не тайна,
И с наступлением весны,
Ермак, все взвесив, не случайно,
Наметил путь и план войны.
В Сибири, для простой причины,
Оставив часть своей дружины,
Ермак, в салют дав с пушек гром,
Поплыл на север Иртышом.
Уже ближайшие улусы
Все признавали власть его,
Не помышляя ничего,
Как только мира. Здесь «урусы»
Являли ужас для татар, -
Им мир за подданство был дар.

 20
Однако, мирные стоянки
Закончились у берегов,
Когда близ устья Аримдзянки
Казаки встретили врагов.
Те, не желая покоряться,
Сев в крепости, взъярились драться
За независимость свою.
Взяв крепость приступом в бою,
Ермак всех главарей упорства
Велел в острастку расстрелять,
А прочих – саблю целовать
За злобное их непокорство
Заставил, прежде омочив
В крови, - так присягал, смирив.

 21
О том слух до татар наццинских,
Татар туртасских долетел,
И дальше, эхом, до карбинских –
Противиться никто не смел,
Ведь страх был больше, чем свирепость.
Но князь Демьян, имея крепость,
С крутобережья Иртыша
Грозил, сдаваться не спеша.
Демьян две тысячи остяков,
Вогуличей, собрав числом,
Все предложения со злом
Отверг, и звал на бой казаков.
Для смелой дерзости такой
Причиной был кумир златой.

 22
Кумир тот славный звался Рача,
И вывезен с Руси он был
Еще с Крещенья, много знача
Для дикарей. Всяк воду пил
Из чаши, где кумир держался,
И как бы, духом укреплялся.
Но суеверие – пустяк,
Демьяна победил Ермак…
Взяв крепость, далее поплыли
Казаки, видят – вон стоят
Кудесники пред Рачей в ряд.
С надеждой жертвы разложили
И молят Рачу – идол нем.
Но залп – и все бежали с тем

 23
Во тьму лесов волхвы со срамом.
Юрты лишь Рачевые там
Остались под Демьянским Ямом
В названье будущим местам…
Где далее, стеснен горами,
Бежит Иртыш, бугрясь валами,
В земле Цынгальской в краткий срок
Нарымский взяли городок
Казаки (выстрелом единым
Туземцев войско разогнав),
И жен с детьми лишь в нем застав.
Ермак столь ласков был к невинным,
Что не замедлили просить
Мужья с отцами дань платить.

 24
Всё дальше плыли атаманы
По Иртышу. Дней летних жар
Сменяли холода, туманы,
Дожди ночные… Князь Самар,
Остяк знатейший, шел с войсками,
Соединясь с восьмью князьками,
Навстречу русским, чтоб не дать
Земли Югорский древней взять.
Самар, забыв про осторожность,
Хвалился: «Больше сил у нас!»
Он крепким сном в рассветный час
Со стражей спал. Учтя возможность,
Казаки нанесли удар.
От первой пули пал Самар,

 25
Стрельбой внезапно пробужденный…
Все войско бросилось бежать,
А жители ясак законный
Спешили Ермаку собрать…
Плывя, Ермак Оби достигнул.
Где Обь течет, знать Бог подвигнул
Еще от новгородцев встарь.
Оби ж исток и устье «хмарь
Скрывала в мраке отдаленья»,
Со слов московских уж людей,
Кто лет за двадцать до, как к ней
Ходил, лишь для ознакомленья.
Теперь же водрузить Ермак
Шел межевой Российский знак.

 26
На берегах Оби казацкий
Дух в битве оказав, Назым
Ермак взял город, князь остяцкий
На приступе пленен был им.
Но в том бою Никиту Пана,
Любимейшего атамана,
И многих лучших потерял
Ермак. Он сильно горевал,
Оплакивая их кончину.
Идти же дальше – не схотел,
Что смог за лето, то успел.
К тому ж увидел он картину,
От коей содрогнулся вдруг, -
Вид мрачной дикости вокруг.

 27
Здесь смертный холод ждал кого-то
Сковать, как жертву, вечным льдом.
Пред взором Ермака болота
Промерзших тундр под зыбким мхом
Тянулись к северу, теплея
Едва ль за лето. Солнце, грея,
Не успевало растоплять
Земли, как уж зима опять,
Кладбища мамонтовы пряча
На девять месяцев в снегах,
Гасила жизнь в кромешных тьмах…
На Юрт Обской был князь Алача
Главой поставлен Ермаком,
А сам, каким пришел путем,

 28
Таким же он назад, к Сибири,
Пошел, вернуться предпочтя,
Чем сгинуть в краесветном мире,
Побед своих не возвестя…
Подобен был живому чуду,
Честимый данниками всюду
С всем раболепством диких душ,
Грозы и доблести сей муж.
Казаки с воинской музыкой,
В кафтанах праздничных на брег
Сходили. Видом человек
В дружине, счетом невеликой,
Казался необычен всяк,
Но сверхестественен – Ермак.

 29
Он так в тех землях утвердился,
Завоевав пределов ширь,
Что без помехи возвратился
В Искер, в спокойный град Сибирь.
Ермак увидел, что подмога
Нужна ему, людей немного
Осталось – триста, треть полка,
От восьмиста уж сорока.
Тогда, согласно летописцу,
Ермак дал Строгоновым знать,
Что Бог помог казакам взять
Кучума славную столицу,
Его царевича, людей –
С землей, с присягой, с данью всей…

 30
Ещё вестил он Иоанна:
«Надежа – православный царь!
Услышь всю правду без обмана,
Как есть. Великий государь!
Твои опальные казаки
России для, герои аки,
На смерть шли с знаменьем креста,
Царя во имя и Христа.
Благоволит доколе миру
Стоять Всевышний, в веков тьмы
С Сибирским царством ты возьми
И наши головы, секиру
Воздав со плахой им иль честь –
Твоя в том с Божьей воля есть…»

 31
С той грамотой в Москву собрался
Второй в дружине атаман –
Иван Кольцо, он не пугался,
Что был давно на дыбу зван.
Была сомнений лишь минута:
Преступников казнили люто,
Приговоренных на Москве.
«Мне смерть одна ведь, а не две», -
Шутил Иван в задорной речи, -
«В Москву, мля, разогнать тоску», -
Сподвижник первый Ермаку
В делах важнейших, как и в сече,
Добавил: «В этом честь моя.
Ко Грозному поеду я».

 32
Ермак не спорил. Положиться
Он смело на Ивана мог.
Тому ж осталось снарядиться,
Ведь до Москвы был путь далек…
Задумаемся тут серьезно:
А почему Ермак так поздно
Давал о новом царстве знать
Царю и Строгоновым? Ждать
Чего желал он осторожно?
Чтоб властвовать там самому,
Не подчиняясь никому?
Иль, может… разве невозможно…
С богатством (ведь казна-то чья?),
Жить двинуть в теплые края?

 33
Но мог ль так поступить он, живший
России преданный навек?
Конечно, нет! Разбойник бывший
Мужик был – слова человек.
Как воин русский до предела,
Терпя во все свои терпела,
Ермак хотел развить успех,
Посмешищем не быть чтоб всех.
О том была его лишь дума,
Чтоб начатое довершить –
Сибирь, сколь сил есть, покорить,
В степь дальнюю загнать Кучума,
А уж потом о всем писать
И вспоможений царских ждать.

 34
Казаков воодушевляя,
Слабевших в силах, мог Ермак,
Еще врагов одолевая,
Закон и власть держать. Но знак
Он из враждебной дал стихии,
Предчувствуя, что без России
Ему Сибирь не удержать,
И он не мог не понимать,
Что скоро голод и болезни,
Суровый климат, месть татар
Развеют, будто легкий пар,
Все войско, и оно исчезнет.
А подвиг жертвенный побед
Зачем тогда?.. он ждал ответ.




 Глава пятая
 
 1
К зиме до Строгоновых вести
Дошли с письмом от Ермака.
Купцы тотчас собрались вместе
В Москву, от первого снежка.
Настал конец былым сомненьям,
Они с понятным нетерпеньем
Спешили радость разделить
С царем, кому клялись служить.
Весь род, усердьем знаменитых,
Был истинный виновник сей
Победы. Со дружиной всей
Ермак без граждан именитых,
Их начинаний, их забот -
Не совершил бы свой поход.

2
Ведя речь трудно и пространно
(Как бы росла Россия вширь),
Купцы молили Иоанна
За нею утвердить Сибирь.
«Великий царь! Твой ум рассудит,
Что нам, как частным людям, будет
Сибирь не в силах удержать.
Её громаду не обнять,
Не взять, как бездну многозвездья.
И да сподобит Бог на то
Тебя, наш царь, а мы – ничто…».
Царь не оставил без возмездья
Сих преданных и деловых,
С раденьем к службе слуг своих.

 3
Он Строгоновых звал к застолью,
Там слал Семену кубок свой –
Сим жаловал на Волге Солью
Его он - Малой и Большой.
С вином по чаше – младшим слава:
Максиму и Никите право
В их городках давал опять
Беспошлинно царь торговать.
Писался тут же им в довольство
О том Указ. Вдруг из ворот,
Явленьем изумив народ,
От Ермака пришло посольство.
Сибирь как с неба на Москву
Упала, всколыхнув молву.

4
Московский люд пришел в движенье.
Догадки, споры, пересуд…
В Кремле унылом оживленье,
Давно не виданное тут.
«Сибирь дал Бог России!» - всюду,
От мала до велика, люду,
Подобна диву или чуду
Была услышанная весть.
В веселье – всем, казакам – в честь
Колокола звонили. Духом
Воспрянул, радуясь, народ.
Зеваки, свой разинув рот,
Росли толпой, дивясь то слухам,
То красноречью языков,
То виду пришлых удальцов.
5
Молва сто крат приумножала
И самый подвиг Ермака.
Фантазия границ не знала,
Порой от правды далека.
По ней – полмира так пленили,
Сокровища – несметны были
В чудес исполненной дали
Сибирской сказочной земли,
Саму известность чью заставить
Припомнить с подданством ее
Навряд могло ли мненье чьё.
Чтоб Ермака тем больше славить,
Народ, казалось, позабыл,
Что Едигер уж дань платил.

 6
Вот, в Кремль вошли сибирски гости…
Величья блеском окружен,
На троне из слоновой кости
Там в Золотой палате - Он,
В державной шапке Мономаха,
Вонзая взгляд свой в жертвы страха,
Как скипетр молнии в ночи,
Одетый в золото парчи
С каменьями и образами, -
Сидел, властитель царств и стран,
Иван Четвертый, Грозным зван…
Царевич Федор, тих с мольбами,
Встал одесную – очи вниз,
А слева – Годунов Борис.

7
Вокруг престола рынды в белых,
Атласных, шитых серебром
Стоят кафтанах. В юно-смелых
Их взглядах, полных торжеством,
Поёт значенье ближней стражи.
Топорики узорны даже
Не шелохнутся на плечах.
Их ноги в красных сапожках.
Князей-бояр полна палата.
Дыханий шелест, шепот губ…
Но вот раздались звуки труб
И колокольного набата.
Два стольника казаков тут
Пред очи царские ведут.

 8
Позади них несут подарки –
Роскошнейшие вороха,
В огнях свечей искристо-ярки
И дорогие все меха.
В вязанках черные лисицы
Главой к главе, бобры, куницы
И, драгоценнейший из всех,
Внесли горой соболий мех.
Всё с самоцветными камнями,
От коих глаз бы не отвел,
Уставили ковровый пол
Меж мягкой рухляди ларцами.
Когда ларцы открыли – ох! –
Раздался по палате вздох.

9
На копьях, гнущихся в нацепье
Извивов медных, в восемь рук,
В сверкающем великолепье,
Внесен был золота сундук.
И к завершению – картиной
Восточной утвари старинной
С невиданным оружьем в ряд –
Был восхищен дарами взгляд…
Шел во главе посольства видом
Матерый, с бородой в просед,
Под пятьдесят, быть может, лет,
Казак, которого обидам
Царь ведал счет, не знав в лицо.
Казак тот был – Иван Кольцо.

 10
Иван подумал про Ивана:
«Силен ты, честно говоря», -
Царь – про лихого атамана,
Казак – про грозного царя.
Но что молчать, подобно теням? –
Казак степенно ко ступеням
Престола ближе подошел
И смело речь к царю повел:
«Великий государь! Казачий
Твой атаман Ермак вины,
(За что на смерть осуждены
Мы с ним), изгладить не иначе
Старался – милость заслужить,
И шлет тебе челом он бить –

11
Сибирским царством, чтоб с Казанским,
Как частью Золотой орды,
С другим же царством – Астраханским,
Ещё б Сибирским царством ты
Владел, стоять доколе миру
Даст Бог. А мы же под секиру
Здесь ложим головы свои:
Казни опальных, мы твои…»
Перекрестясь за сим, рядами
Все на колени опустясь,
Казаки, долу преклонясь
Повинно-буйными главами,
Недвижимы остались ждать:
Что царь изволит им сказать?

 12
В трепещущих свечах молчанья
В палате стала тишина.
В царя вошли воспоминанья
В сиянье с бликами огня.
В минувшем ожила картина.
Царь вспомнил, шли как заедино
Его с Казанью поздравлять
Послы: дарить и честь отдать.
«Посол земли Самаракандской!»
- Глас вслед бухарского посла.-
Как речь цветисто ожила!
Дьяк думный с грамоты султанской,
Златописанной, важно чтёт,
Провозглашая перевод:

13
«Превеличайший из великих,
Превознесенный властелин!
Блистай на землях многоликих,
Как солнце на снегах вершин!
Сколь мощны Соломон и Дарий,
Но ты мощней их. Всякой твари,
Как плодовито древо в зной,
Даешь прохладу. Кто земной
Тебе ещё владыка равен?
Ты месяц среди звезд! Могуч
От крепких градов меч твой – ключ.
Как Александр победой славен –
Тобой путь к царствам отворён –
Ты царь царям и тронам трон!..»

14
Царь встрепенулся… «Встаньте ж, други!
Кто старое помянет, - вон
И глаз тому, - а за заслуги
Моя вам милость: да прощен
Всяк будет! Нет на вас опалы.
За ваши подвиги немалы
Велеть молебны по церквям
Служить и всем колоколам
Москвы звонить вам в честь и славу!
Я рад вестям издалека,
Что Бог походом Ермака
Нескудной милостью державу
Судил так нашу двинуть вширь.
Спасибо, други, за Сибирь!»

15
Казаки, встав, преобразились,
Особенно Иван Кольцо,
В ком чувства воедино слились,
Слезами омочив лицо.
Преступник, к смерти оглашенный,
Вдруг добрым витязем явленный,
Царю он грамоту подал
И благодарно лобызал
Принявшу руку, слыша милость, -
Не месть, не к извергу хулу, -
А батюшки-царя хвалу,
Кем зло всё бывшее простилось.
В сей миг Иван бы за царя
И жизнь отдал, душой горя!

16
Простив, - в обычай не инаков,
Чтоб отдарить – велось, как встарь,
Кольца и бывших с ним казаков,
Великим жалованьем царь
Пожаловал. Вперед – деньгами,
Сукном и камками-шелками.
Вождя ж, особо отлича,
Он шубу с царского плеча
Слал Ермаку и два доспеха –
Злаченых панциря, с ковшом
В узорах – яшмы с серебром.
И в грамоте, ему что слал,
Сибирским князем величал

17
Он Ермака. Распоряжаться
Велел ему Сибирью всей,
Чтоб в ней порядком утверждаться
И властью царскою над ней
Начальствовать, как и дотоле.
С Иваном Глуховым по воле
Царя без лишних было слов
Отряжено пятьсот стрельцов.
Семен же Дмитрич, князь Болховский,
Назначен воеводой был, -
Весной, придя, да б дальше плыл
По Чусовой он, флот купцовский
Приняв в готовности, как след, -
Сибирскому герою вслед.

 18
Велел епископу отправить
Царь Вологодскому для треб,
Богослуженье чтобы править
И подавать духовный хлеб,
В Сибирь особ священных десять
С семействами, - да перевесят
В свет обращающи мольбы
Всю тьму языческой судьбы
Народов диких, - к просвещенью
Благою вестью указав
Им путь, внедрить законных прав
В них смысл, преодолев сомненье…
В пути возвратном дал наказ
Кольцу Ивану брать как раз

 19
Охотников к переселенью
В Тобольский новый вольный край,
Толчок дав русскому движенью,
Чтобы открыто, не отай,
Селились в край иноплеменных,
В царевых льготах несомненных,
Внедрились мощно, будто кедр,
Навеки в толщу диких недр.
Охотники же находились,
Ведь Русь–громада велика,
И на призывы казака –
Пошли, с годами утвердились,
Там пережив и сам поход.
Приходит русский раз народ…

 20
Но что ж Ермак? Не ждал он праздно
В Сибири из Москвы вестей,
И действуя разнообразно,
Шел дальше, встречь судьбы своей.
Ходил к вогуличам Тавдою
И выйдя к устью сей рекою,
Сошел у озера на брег.
Здесь Лабутан и Печенег
Себя лишь мнили господами.
Ермак сибирских сих князьков
Побил, и много костяков
Являли долго черепами
Свидетельство кровавых дел,
Покуда прах их не истлел.

21
Туземцы волостей Кошуцкой
И Табаринской, дав ясак,
Робели перед силой русской,
Но их зависимость никак
Не объяснялась доброй волей,
И всё смиренье с новой долей
Явилось следствием причин
Завоевательных. Один
Волхв уважаемый, гадая,
С благоговеньем Ермаку
Предрек не только в сем веку,
Но в веки славу, хоть взирая
Хитро в прищур, не всё сказал, -
О близкой смерти умолчал…

22
Ермак в обычаях и быте
Вогульских видя дикарей,
Порою думал, что открытей,
Бесхитростней не знал людей.
Как дети, вдруг поссорясь разом,
Они людей богатых разум
В закон призвав себя судить,
Шли к ним, чтоб тяжбы разрешить.
Ни государства, ни закона,
Как таковых, ещё не знав,
Они и не искали прав.
Природы девственное лоно
Им было храм, и гроб, и дом –
Во всем язычестве своём.

23
Был идол бог их, солнце красно,
Гора, дух зверя, иль река,
И пел шаман под бубен страстно
Им в роды родов и в века.
Он в исступленье воскурений
Искал ответы из видений
И в дикой пляске средь костров
Визжал в ночи смысл страшных слов,
И пена с губ его летела.
Мистический был ужас в тех,
Кто видел это, и во всех
Вогуличах душа мертвела
Всецело и по существу
Пред силой, явственной волхву.

24
Казаки с силою нечистой
Воочию столкнулись раз,
Когда из-за горы лесистой
На них напал дикообраз –
Детина трёхметроворостый,
Как чешуей покрыт коростой,
(Близ Табаринска–городка
То было). Хоть на казака
Сам черт не наведет испуга,
Но здесь не черт и не медведь,
А человек бежал к ним ведь.
При виде явного недруга
Зашевелились шапки всех.
А тот бежал и кашлял: «К-хех!»

25
Один шутник среди казаков
Успел сказать: «Да он простыл
И выпить хочет, слышишь, Яков,
Налей ему, чтоб уходил».
Но шутки в строну, - детина,
Заросший шерстью образина,
Когда к казакам подбежал,
Как нитки их арканы рвал,
По десять человек он разом
Косматой лапищей давил.
Один казак его свалил
Из пушки, не моргнув и глазом,
Хотя пишали не могли
Убить. Казаки подошли,

26
Чтоб разглядеть лесное чудо,
На них дерзнувшее напасть,
Дивясь, - явилось, мол, откуда
Такая редкая напасть.
«Ерема, кто это, вогулич?» -
«Да ты совсем струхнул, Микулич.
Вогулич–карла, ростом мал,
Ни двух аршин, ты ж сам видал.
А этот…» Все казаки дружно
Склонились, ярче сдвинув свет, -
«… а этот в две сажени…нет,
С вершком ишо. А сам наружно -
Как человек…» - «А может бес?!» -
«Иди, спроси, Микулич, в лес».-

27
«Ну нет. Спрошу-ка я шамана,
Когда до городка дойдём.
То он науськал великана,
И все мне скажет под огнем». –
«Не трожь шамана, сказ мой строгий.
Наш Бог живой, его же боги
Мертвы и деревянны есть.
Когда Христовой веры весть
Дойдёт сюда, тогда, быть может,
С добром нас в церкви помянут
Прадети тех, кто жили тут
И будут жить; и песню сложит
Про нас когда-нибудь народ,
И, сев за стол, её споет…

28
А этого вы прикопайте,
Беднягу, - все же человек,
Да к трапезе не опоздайте,
Еще кого не повстречайте.
С утра -плывём», - Ермак изрек.
Отставши хоронить казаки,
На трупе уязвлений знаки
От пуль до десяти сочли
И, к изумлению, нашли,
Что великанская грудина
В могучих ребрах уплотнясь,
Единым костяком срослась
И стала панцирь исполина,
Пищаль который не брала,
А только пушка возмогла…

29
Быть может, это баснословье
Иль чье-то выдумки сюжет,
Но ведь и наша жизнь – условье
Поверить в чудо сверх сует.
Есть в каждой жизни то событье
(Иль сон, иль случай), чьё небытье
Другим, невидевшим, верней,
Чем явь их видевшим ясней.
Но в летописных прибавленьях,
Которым верим не всегда,
Сказать по правде, не беда
Представить в преувеличеньях,
Что что-то было, быть могло,
Раз чрез века до нас дошло.

30
Достигнув уж болот Пелымских,
Ермак, в сраженьях пленных взяв,
От них из мест верхне-тавдымских
Хотел путей узнать. Узнав,
В Россию, в Пермь, путем чтоб новым
Ходить, но не таким суровым,
Как прежний труден и суров,
А чтоб опасность от врагов
Была бы меньше. Но дороги
Ермак, зайдя в леса и топь,
Не проложил, и их, как Обь
Он годом раньше, край убогий
Оставил гибельным снегам,
К зиме в Сибирь вернувшись сам.


31
Итак, в владениях обширных
Ермак стал власть, врагам назло,
И данников смиренно-мирных
Весьма умножил он число.
До Сосвы край земли Югорской,
Завоевав с казаков горсткой,
В страну Кондинскую включил,
Чьё имя титул уж вестил
Давно московских государей.
И вот Ермак здесь дань собрал.
Малоизвестный край тот стал
С всеизобильем всяких тварей
Сокровищницей всех даров
От рек великих и лесов.





 Глава шестая

1
Казак, в сибирском деле главный,
России гордость с тех веков,
Герой-правитель, грозно славный,
Зимуя, ждал к весне послов.
В день первый марта возвратился
В Сибирь Иван Кольцо. Явился
С ним ратный в множестве народ
Под властью царских воевод.
Не описать всю радость встречи,
Когда казаки и стрельцы,
И те, и эти – молодцы,
Друг друга за могучи плечи
Обняли. Вон из кадей дно!
На стол медовое вино!

2
Сибирь преобразилась пиром,
Невиданным от старины.
Казалось, двинулось над миром,
Сияя, солнце встреч весны.
Семен Димитрич, князь Болховский,
Глава заслуженный стрельцовский,
Наполнил мёдом ковш царя,
Ниже почтенно говоря:
«Прими, Ермак, подарок царский
С вином, во отпущенье вин,
И князя всей Сибири чин.
Да будет Русским край татарский
Во веки. А за подвиг сей –
Честь-слава вам России всей!»

3
С пальбою грянуло веселье!
В дворце Кучума сгоряча
Стрельнули, и едуче зелье
Глаза застлало. Со плеча
Царя самого Иоанна,
Старанием Кольца Ивана,
Ермак был шубою покрыт:
«Хоть на царя нарядец шит,
А на тебе, Ерема, краше», -
Гордился Ермаком Иван,
И весел более, чем пьян,
Шумел: «Стрельцы! Всё наше – ваше!
Неси, Микулич, соболей, -
Сюда их! Но, допрежь, - налей!

4
Словцо скажу… Казаки-братцы!
Нам жёнка – сабля, мать – пищаль.
Что рухлядь нам, ведь мы не цацы!
Вот клад наш – атаман. Не жаль
И головы нам за такого,
Отца и друга дорогого.
Так выпьем ж, братцы, за него,
И да хранит нам Бог его!»
Казаки и стрельцы – все встали
И, не сводя с героя глаз,
Под общий одобренья глас
За атамана выпивали.
Затем растроганный Ермак
Взяв слово, дал к вниманью знак:

5
«Спаси Бог – всем. Но столько ль стоим,
Как те, кого уж нет средь нас?
Кто в битвах умирал героем,
Но от врагов не прятал глаз?
Душ зрелых, не в цветенье вешнем,
Пять сотен их не в мире здешнем –
Душа, ждут, всплачет ль по ним чья?
Не уберег, вина моя!…
Дай Бог нам в смерти покаянье,
И путь к нему, тернист и твёрд,
Чтоб стал смирен, кто в чём был горд,
И отошел через страданье,
Грех изболя, по мере сил,
Здесь в честь помянут, там в честь был…

6
Помянем», - встал Ермак, все встали,
И, не сдвигая звонких чаш,
Скорбя душою, поминали,
Почивших всех в обычай наш.
В путях ли, средь мечей ли звона, -
Всех поминали – с Волги, с Дона
Друзей, и шумный пир настрой
В застолье взял уже иной.
И без двоящихся уж мыслей
Вокруг тщеславной суеты -
Все стали по любви просты,
Хотя в объятиях не висли
И не вставали под клинки
В хмельных братаньях мужики.

7
Последний пир земной был мудрым ль?
Ведь ныне емо и пием,
А завтре – саван златокудрым ль,
Седым ль, не знаем, бо помрем.
Души нетленное богатство
Дал во Христе Господь нам братство:
Мирянам и святым отцам,
Казакам вольным и стрельцам
И всем в том братстве человекам.
Здесь верой истинной дыша,
В Небесном Царствии душа
Блаженств упьётся райским млеком.
Там Солнце правды и суда
В любви не меркнет никогда.

8
По вере брат, Христос то Солнце,
Он встреч грядет на небесах.
На свет во храмовом оконце,
Нас Церковь-мать зовёт в веках.
И души всех во ней стоящих,
Во путь спасения воззрящих
Там «Свят Господь!» – в веках поют,
А здесь незримо в храмах ждут.
Ты помолись, душа, Благому,
И помолись в Нем всем святым,
Как самым искренним своим,
В Отечестве небесном к Дому
На пир Господень ждущих нас,
Зовущих, не смыкая глаз…

9
К утру, разбредшись по Сибири,
Казаки и стрельцы ночлег
Искали – гавань чтоб пошире –
Чтобы прибить челны на брег:
Челны кружоно-расписные,
То бишь головушки хмельные.
Последним, всяк проверив пост,
Лег сам Ермак во весь свой рост
На лавке в меру плеч могучих.
Ещё знаменье сотворя,
Накрылся шубою царя,
И далеко в лесах дремучих,
Татары убоялись да б,
Раздался львиным рыком храп.

10
И снилась Волга атаману,
И он по ней свой правил чёлн,
И к миру, в бликах осиянну,
Его звала прохлада волн.
Там было счастье безмятежно:
Там дети целовали нежно,
И внуки на руках росли,
Там дом был, сад, нарез земли,
И пылких ласк жены любимой
Там были радости любви
В семье, во плоти и крови,
Отцовства дланями хранимой…
Сон краток был,Ермак уж встал,
Сел к свету и задумчив стал…


11
Без связи всех причин и следствий
(Он это объяснить не мог),
Предчувствие каких-то бедствий
Росло в нём с смутою тревог.
Они, как тучи за горами,
Вестили дальними громами
То в раз, а то в раскат – разы,
Предвестья роковой грозы.
Что сделал? – пир венчал победы.
Что дальше? – путь тяжел, непрост.
И будет пост в пятки и среды,
А где-то и Великий пост…
Давно уж смерти не боясь,
Чего робел сибирский князь?…

12
Цинга жестокая открылась,
Болезнь, которая в сыром,
Холодном климате явилась
Причиной многих бед потом.
В пустыне малонаселенной,
С пришельцев взяв ясак законный,
Обыкновенная цинга
Опасней стала им врага.
Сперва стрельцов она скосила,
От них заразой перешла
И на казаков. Смерть была
Простой и тихой: гасла сила.
И что ни день, число шло в рост
Могил. И русский рос погост.

13
Ещё запасов не достало.
Лишь на казаков положась,
С собой в Сибирь запасов мало
Привёз, спеша, Болховский князь.
Казаки, между тем, не знали,
И царских войск зимой не ждали,
Чем от охоты поджились,
Тем для себя лишь запаслись.
Запасы вышли. Тут морозы,
Нарочно будто б, страх ударь.
И лют стал март – что твой январь.
Метелей рев, злых вьюг угрозы
Вестили смертью смельчакам –
Охотникам и рыбакам.

14
Доставке хлеба в то же время
Они мешали. Из юртов
(Где хлебопашец сеял семя,
Имея скудно от трудов),
Подвозы хлеба задержались.
Без свежей пиши воспалялись,
Сукровясь, десны на зубах
И гнили язвами во ртах.
Болезнь усилилась. От хвори,
В числе других - Болховский князь
Скончался в Бозе, повинясь,
В оплошной спешке. Было горе.
Похоронили князя в честь.
(Об этом в летописи есть).

15
В сраженье смерть – куда как к стати,
В цинге и холоде – хана.
Без битв не стало трети рати,
Покуда не пришла весна.
Болезнь и холод миновали,
Подвозы пищу доставляли,
Весны повеяло тепло,
И время зимнее ушло.
Казалось, и в врагах смиренных
Царили тишь и благодать.
Но ведь татар не худо б знать,
В коварствах необыкновенных.
Пускаясь в дружбу, в подкуп, в лесть, -
Готовят западню и месть.



16
Один князек, мурза Карача,
Улус имевший на Таре,
В несгодь Кучуму обознача
Свой вызов в межтатарской пре,
Имел лазутчиков в Искере.
Он стал играть на русской вере
Во дружеюбные слова.
Речь льстивая была халва
С изюмом сладостным Востока.
Он слал подарки Ермаку
И уверенья «кунаку» –
«Мол, рать его не одинока,
Мол, с ним Карача на врага
И верный я царю слуга,


17
И в том не буду уж инаков…
Но только, князь Ермак, пришли
В улус ты мой своих казаков,
Чтоб от ногаев берегли…»
«Казаков, мол, приму я с честью», -
Карача сыпал хитрой лестью, -
«Во всем довольство положу,
Уж как могу, им удружу,
И их за службу награжу».
Намёк, как выползень змеиный,
Казал, что, сбросив кожу, гад
Уполз, но затаил свой яд
До времени, в укус единый
Собравшись аспидом в броске.
Хоть подозренье в Ермаке

18
Едва, казалось, шевельнулось,
Почуял, вроде бы, душой
Он темное, но … отвернулась
Судьба. С слепою простотой,
Послом ласкаемый коварно,
По легковерию, бездарно,
Всю осторожность потеряв,
Под сладость слов собой не став,
Ермак доверился Караче, -
Татарин хитрый убедил
И Ермака так обольстил,
Что тот с совета, не иначе,
Отряд дал: сорок два бойца,
Включая главного – Кольца.

19
Казаков горсть могла б отважных,
Хоть тысячи будь дикарей,
Всех разогнать без следствий важных
В два залпа, но они ж в «друзей»
Шатры шли, а друзья-то – мнимы.
И там, опаской не хранимы,
Казаки под ножи убийц,
Не разглядев их даже лиц,
Как агнцы (в битвах львы !) тут встали…
И первый воин Ермаков
Пал жертвой веры в мир врагов,
И воины его – все пали.
Кого Карача звал в союз,
Всем им, застигнутым средь уз,
Могилой стал Тарской улус.

20
«И бысть в Сибире, граде званом», -
Есть в летописи письмецо, -
«Слышно казакам-атаманам,
Что быша побиен Кольцо
Иван с дружиной. И рыдаху».
Ермак же, разорвав рубаху,
О друге плакал больше всех,
Скорбел и в том не знал утех.
Он сам себя считал виновным,
Отец как, в гибели детей,
Что не сберег их от смертей,
Доверясь лестям хитрословным,
Решившись наспех, на бегу,
Внять вероломному врагу.

21
В путях ль Господних был путь знавших
Неверной дружбы льстивый дар?
Мятеж был следствием, бунт наших
Всех данников в числе татар.
Народцам к радости окрестным
Карача происком бесчестным
Когда зарезал россиян,
Михайлов Яков, атаман,
Тогда ж остяками в разъезде
Убит был. И Карача-князь,
С остяками соединясь,
Вокруг Искера встал, и везде,
С обозами – не сосчитать,
В осаду обложную взять

22
Чтоб русских… Тут Ермак увидел –
В осаде – царство где его?
Он разве это не предвидел?
Где подданные? Никого…
Завоевания исчезли.
Татары ж на стены не лезли,
Не брали земляных укреп.
«Урус! На – мясо, кушай – хлеб»,-
С дали кричали, издеваясь:-
Мол, видит око, зуб неймет.
«Урусов» голод сам убьет,
Когда в виду их, объедаясь,
Татары будут есть лося,
«Урусов» на гости прося.

23
Задача не из многих данных, -
Как выжить? Больше ничего.
Саженей сто стен деревянных –
Вот всё владение его.
Ермак хоть вылазки мог делать,
Людей жалел: дескать, не дело-дь
Их, малочисленных губить,
Дескать, что пользы с пушек бить? –
Враг издаль встал… Подобно волкам
Татары ждали: сытость ль их,
Иль голод русских обложных,
По истечение недолгом
Покажут ясно, чья возьмёт? –
В Сибирь Карача так войдёт…

24
Хоть в голоде, дрались неробко,
Крепясь, казаки и стрельцы,
Но даже кончилась похлебка
С крапивы. Что же? Всё?.. Концы?..
Казаки в крайности на дело
Отчаянно, равно как смело,
Решились… С тьмою в новолунь
(Шел в ночь двенадцатый июнь),
С Мещеряком Матвеем взялись
Идти ребята в самый раз –
Российский тех веков спецназ.
Из города тайком пробрались,
Ползком, в цепочке, то в рядку,
Оставя город Ермаку

25
Блюсти. Прокрались сквозь обозы
И вышли к месту Саускан,
Сняв часовых… Не вняв угрозы,
Там мирно спал Карачин стан.
Карача с молодой женою
В шатре млел, бородой с слюною
Уткнувшись в жар ее персей.
Во сне себя Сибири всей
Уж видел славным он владыкой,
И благодарность брал, как дар,
Освобожденных им татар.
Тут в тройках рати невеликой
Казаки бросились на них
И стали резать, резать их.
26
Впотьмах, спросонок, слыша стоны
И крик, татары не поймут,
Что будучи все окружены,
Едва ли ноги унесут.
Погибло много заедино.
В числе убитых и два сына
Нашли Карачи самого.
«Эх, упустили, жаль, его.
Ушёл»… Заря приободрила
Татар, хлебнувших в тьме беды.
Из становищ в ряды орды
Влилась, спеша, подмогой сила,
Остановила беглецов,
И бой стал напряженно нов.

27
Татары жали. Но казаки,
Засев в Карачинский обоз,
Так били из пищалей в драке,
Что аж по коже шел мороз.
Всё было так и в ближнем бое,
Когда казак один – тех трое,
Орущих злобно, как коты.
Но были действия просты.
Приклад пищали, - и татарин
Лежит. Но что же с головой?
А нет её. Нож, - и другой
Глядит, как будто раскумарен,
Как воскурив гашиша, хан,
Глядит на гурий, обоян…
28
Глядит… Цел вроде. Что ж не ладно?
В лоб нож вонзён по рукоять…
От третьего стрелы отрадно
Уйдя, его схватив, стоять
Дает лишь миг. И что же? Шея,
Парализовано немея…
Тут третий умер от тоски,
Всхрустнув, распались позвонки…
В таких вот стычках добывался
В бою с татарами успех.
Война – не шутки и не смех,
Здесь каждый кровушкой венчался,
Но каждый был герой-казак,
И атаман их – Мещеряк.

29
Уж как Матвеюшка завелся –
И не моги остановить.
Татарин в полдень отборолся
И дёру дал – дай только жить.
Но Мещеряк по всей округе,
Воззвав: «Вперёд, казаки-други!» –
Татарам не дал долго жить,
И стал нещадно их давить.
Казаки тут кураж поймали,
Отвёл уж душу кто как мог.
Куда шайтан тех не сберег,
В крови неверных заплывали:
«Вот вам за Пана молодца,
А вот за Ваньку, за Кольца!»

30
Карача обомлел. Татары,
В казачьих лапах побывав,
Хвальбу и тары - растабары
Закончили, и тыл отдав,
Пустились в бег, сторон не зная,
Одну лишь мысль душой внимая –
Спастись! – и больше ничего:
Честь – честью, шкура - т – одного.
Наклал в штаны за ночь – вестимо! –
Дрожал Карача, смерть спознав.
Себя уж в славе не мечтав,
Бежал, бежал аж до Ишима…
Ещё судьба сквозь муки ран
Благоволила россиян…

31
Князьки, от силы прихотливы,
Вскричали: «Хватит! Что же вы?
Мы русским подданством счастливы!
Вот дань, да не было б крови».
Но тут Ермак, над всем взирая,
И ложь татарства в корне зная,
Велел в острастку им задать
Побоище, и сильно гнать.
В страх неприятелю, все дальше,
Для безопасности своей,
Числом хоть слабый уж людей,
Караче вслед, без ложной фальши,
Ермак направил свой удар,
Смиряя ужасом татар.

32
Искер стоял освобожденный!
Осады нет – Карача снял,
Бежав столь сильно огорченный,
А за спиной Ермак дышал.
Мечом уральских камнерезов,
Вверх Иртышом, как ферзь, разрезав
Леса, иль в мощи боевой,
Взлетая на брега ладьей,
Сметал коней татарских, пешек,
Мурз-офицеров – всех круша!
Разбил так князя Бегиша,
Град крепкий взяв его, орешек.
Доныне несколько полешек
Ещё останками лежат
В Вагайском устье, говорят.

33
Завоевал всё до Ишима,
Врагов карая, волей злых,
А с безоружными, вестимо,
Ермак был милостив и тих.
В Саргацкой волости какой-то
Старейшина жил, весь седой-то,
Как лунь, - наследственный судья
По все татарские края.
Его знал первый хан сибирский.
То есть ещё от тех времен
Он главный был судья… так он
И Еличай-князь, богатырский
Вняв дух, смирились в Ермаке,
Дав дань в Тебенде-городке.



Глава восьмая

1
Два года властвуя в Сибири,
Казаки выходы нашли,
На страны в азиатском мире,
Торговлю с ними завели.
Купцов богатых караваны,
Далёкие к ним слали страны,
И шли восточные дары –
В путь, от самой аж Бухары.
Тот торный путь от вод Арала
В киргиз-кайсаков степи шел,
С времён Чингизовых он вел
Юг в север Азии, бывало.
И ярмарки разгульну ширь
Два года ведала Сибирь.

2
Зрить пышной ярмарки картину
Спешили все тогда скорей.
За драгоценную пушнину, -
Мех лис, куниц и соболей, -
Бухарцы в мену предлагали
Земли и ремесла плоды:
С щербетом – чёс для бороды,
С изюмом – шелк хорезмской шали,
Что шла портянкой внутрь сапог,
Лаская грубь казачьих ног.
Верблюды желтые ревели,
Когда горбы их щупать смели,
А белый головной верблюд
Во лбу нес дивный изумруд.

3
Шел соболь по цене, как камень
В оправе золотых перстней,
Иль как с ковер, широка знамень
Парчи, горящей словно пламень,
Иль нож, что воину нужней.
Казаки, до оружья хваты,
И соболями все богаты
(Поскольку долю и общак
Делил всем поровну Ермак),
Себе на всяк вкус находили
Булавы, сабли и ножи.
«Эй, басурманин, покажи
Ишо вон тот, в алмазной пыли,
Что ручкой на кистень похож.
Держи два соболя, дай нож…»

4
Купец тот знал, бельмес по-русски
(В Москве уж много торговал),
И, щуря глаз узбекский узкий,
Хитрил и цену набивал.
Хотя его на самом деле
Глаза от соболей горели,
Просил за нож и шмот парчей
Он трех роскошных соболей.
Казак, хоть видя басурманский
Подвох, не спорил и… давал,
А на бухарца он взирал
Гостеприимно, христиански.
Тот голову в чалме клонил:
«Рахмат! Якши!» - благодарил.

5
В Сибирь восточных блеск базаров
Вошел, и зрелища был пир.
Не перечислить всех товаров,
Являл что ярмарочный мир.
Всё нравилось казакам – мена,
Оружия, одежды смена, -
Хоть жизнь недорого ценя,
Они и одного для дня
Любили брать её услады
И наслаждаться всякий раз,
Коль наступал потехи час;
Да и купцы – все были рады…
Но в этот год из дальних стран
Вдруг задержался караван.
6
Ермак, услышав про Кучума,
Смекнул: тот ищет караван.
Микулич вышел лишь угрюмо,
Явился Мещеряк, им зван.
Ермак, сомнения развея,
Сибирь оставил на Матвея,
И трем полстам казаков с ним.
А сам полсотне, удалым
И сильным, дал приказ: сбираться.
«Чтоб за день караван найти,
И от Кучума упасти,
Идем в поход, казаки-братцы,
На стругах, дабы нам успеть
В пути бухарцев перевстреть».

7
Зловещий замысел свершался:
Казаков выманил Кучум.
То им лазутчик посылался,
То в нем, лелеемой из дум
Была одна – о царстве, – дума,
Столь сладостная для Кучума,
Что сотрясало сердце грудь
При мысли царство вновь вернуть.
Кучум, невидимый казакам,
Вдали следил их, затаясь.
Плыл целый день Сибирский князь.
Не раз, его послушно знакам,
Гребли казаки к берегам
И приставали тут и там.

8
Без завтрака и без обеда,
Без отдыха реки вверх шли.
Искали тщательно, но следа
Казаки даже не нашли
Иль признака какого стана, -
И ни бухарцев каравана,
И ни Кучумовых людей,
По Иртышу в округе всей.

Уже под ночь, в пути возвратном,
Ермак решил заночевать:
Истомилась, устала рать,
Весь день трудясь во поте ратном.
В Иртыш впадает где Вагай,
Ермак зрит остров: «Приставай!»

9
На месте сём воспомним с грустью,
Когда душой представим лишь…
К Вагайскому (где остров), к устью,
Тек надвое делясь Иртыш,
Кривясь излучиной – к востоку,
И – прямо, где не поглубоку
Когда-то вырыт был канал.
Искусственный уж берег стал
Изглажен от следов копанья.
(Зовется ныне полутопь
Та - Ермакова перекопь).
Там к югу - холм есть, от преданья,
Насыпан хану был под трон
Руками девичьими он.

10
Средь памятников сих забытых
Давно уж минувших веков
Воздвигнул славу в честь убитых
Последний подвиг Ермаков.
И хоть погибнуть надлежало,
Но, несомненно, – здесь начало
Сибирь истории возьмет.
Здесь ей Россия прирастет,
Как позже скажет Ломоносов,
И дальше – станет явь в веках,
Что здесь живем, родясь в родах,
И соль земли нам смысл вопросов
В распятом Спасе на крови.
Сим дай Бог братство нам в любви.

11
На берег, выйдя, привязали
Казаки струги к ивняку.
Шатры разбили. Есть не стали:
Смертельно до того устали,
Что замертво все спать упали.
Подкрался сон и к Ермаку.
Ермак всегда столь осторожный
И бдительный, тут неприложный
Закон – спать с стражей не соблюл
И, задремав в шатре, заснул…
Оплошность ли, судьбу ль жестоку,
Что посмеялась тут над ним –
Кого и как мы обвиним?
Из мрака, выгнувшись к востоку,
Как ятаган сверкнул Иртыш,
И вдруг гроза взорвала тишь…

12
Громады низких туч от молний,
Внутри их блещущих, слепят,
Гремит с небесной колокольни,
И ветры вышние свистят.
Пальнула молния извивом.
Иртыш, взлохмаченный порывом,
Весь яростных борений полн,
Бьет в берег гребни частых волн.
Дохнуло холодом от тучи.
Вот, остров градом оградя,
Вслед зерна крупные дождя
Летят, всё засевая круче.
И давит гром со всех сторон:
«Проснись, Ермак!» Но крепок сон.

13
Последним проблеском в сознанье
Его как будто будит рок.
Но в детстве он… Грозы сиянье…
Он, восьмилеток- Василёк,
Ожесточенно лужи месит,
Бежит, а в мыслях куролесит:
Рыбалка! «Тимофей! Отец!» –
Мать батю кличет. Наконец,
Спешит – Гаврюха, братка, с поля,
А Фрол, брат средний, неводить
Зовёт соседей, да б добыть
Из Чусовой стерлядки. Поля,
Сестра на ощупь шьёт впотьмах
Прореху в бредня ячеях,

14
Проворствуя иглой-цыганкой.
«Темно!» – кричит, но вот, зажгли
Лампаду. Огонек под склянкой
Льёт свет на пуки конопли.
Синё вдруг стало в хате днем как,
Миг тишины, и – треснул гром так,
Что бабы охают, крестясь,
А мать, смешно кота боясь,
Шипит на Ваську: «Брысь, проклятый!»
Что ж, Васька, тезка, хитрый кот,
Мурлыча, к Васильку идёт,
И трется мордочкой усатой,
И горбится, дрожа от чувств, -
Почуял рыбу, жирный хлюст.

15
Соседи и родня – все в сборе.
Пришел и дядя Родион,
За ним Лука, Димитрий вскоре –
Братья двоюродные. Вон
Ровесник Мишка, сын соседский
Прибег. Серьёзно, не по-детски,
С ним поручкался Василёк:
У Мишки спрятан бредешок.
А как же? Мужики рыбалить
Сбираются, при снасти все,
В грозу на Чусовой косе,
А им-то с Мишкой, что же, пялить
Глаза на печку от тоски?
Ну, нет! Есть бредень, есть мешки…

16
Опять сверкнуло… «Страсть Господня»,-
Мать крестится и вся дрожит, -
« И что те вздумалось сегодня
Рыбалить?» – на отца ворчит.
«Молчи, не разумеешь, баба.
Пужаясь от грозы, не слабо,
Прёт рыба к берегу дуром,
И мы её там шатанём…
Послухай, Васька, как там ерик?
Поди, гудёт?..» . «Гудёт, гудёт!»
«Тогда пора. Пошли на берег.
А чтоб нутрё не застудить,
Всем в пазух сенца подложить.»

17
Из хаты вышли: «Эка, темень!
Земля в размяк… Держись за мной!»
В отвес льёт дождь густой на темень,
Ползёт потоком к Чусовой.
Идут… подвязаны кофтёнки,
В платках, и снизу в одежонке:
В исподних юбках на чулки…
Идут то бабы. Мужики
Тепло все тоже пододеты…
«Гля, то не пристань, Тимофей?»
«Она и есть… Отсель - и сей.
Кажись на рыбу все приметы.
На бредень по три разбредайсь
И, с Богом, наловить старайсь!»

18
«Отец от глуби зачинает» –
Всё зорко видит Василёк,
Который толк в рыбалке знает.
Припёрли с Мишкой бредешок
(Мешки конечно не забыли),
И тут же план соорудили,
Как стерляди мешка с три взять.
Откуда только бы зачать?
Идут…поодаль, незаметно,
С дружком Мишаткой Василёк.
Конечно, рыбе невдомёк,
Ловцы-то, знаемы всесветно,
Идут… ох, страшно над косой…
Гроза ревет на Чусовой!

19
Рёв стонущ… Ветер, в клочья рвущий
Тугое полотно дождя,
Свистит, хватает, вездесущий…
Вошли тихонько, забродя.
Как филин ухает на дубе,
Гром Васильку: Иди от глуби!
Решились разом, заодно
И, щупая ногами дно,
По пояс окунулись в воду.
В миг липкий холод вполз на грудь,
Чтоб сердце обручем стянуть.
В глаза зажмуренные сходу,
Глубинным запахом полна,
Стегает, как кнутом, волна.

20
Надувшись шаром, тянет бредень,
И ноги в шерстяных чулках
Скользят, и глуби хладна ледень
С комолом, рвущимся в руках –
Влекут все глубже, глубже … ноги
С уступа рвутся, на пороги
Теченьем всасывает их,
Несёт стремительно на них…
Рукою правой выгребает,
И сильно к берегу гребёт.
«Эй, Василёк», - его зовёт
Вдруг глубина, и так пугает,
Как никогда, но, вот, ступает
На дно вдруг радостно нога:
«Эй, Мишка, ты живой?» «Ага»…



21
Откуда-то, из вязкой черни,
Кричат: «От глуби, обходи!»
Льёт дождь потише, поразмерней.
«Ты, Мишка, берегом бреди.»
С минуту тянут бредень молча.
Вода студёна, аж игольча,
Как тесто вязкое, она
Движенью каждому трудна,
Лишь рыб о ноги стукотня.
«Гляди, у берега коряга,
Её я, Васька, обведу»..
Толчок вдруг страшный! На беду,
Тут Мишка видит (вот бедняга!),
Как нечто, вроде, как сомяга,
Грохочуще всплеснул хвостом,
Как глыба рухнула куском.

22
У Мишки дух перехватило
И комель вырвало из рук,
Нечеловеческая сила
Его под зад толкнула вдруг,
И снова, снизу вдруг подъятый,
Кричит он, ужасом объятый:
«Тону! Помо!..» – взахлёб слова.
«Помо!..» – опять взахлеб, и «А-а-а!»
От страха холодея: «Где ты?!» –
Кричит с испугом Василёк,
Не выпуская бредешок.
Вдруг руки Мишкины в браслеты
Как будто стиснули его:
«Спаси!» А рядом никого…

23
Эх, Василёк не растерялся:
За волосы, и: «Выгребай!»
Изрядно Мишка нахлебался,
Теперь ухи хоть не хлебай.
«Да будь же проклята вся рыба!
Аж смерть в глазах была, и, либо
Хватило сил ишо на вздох,
Иль, Васька, ты, иль спас сам Бог»,
Мишаня плачет, вид сопливый,
А Василёк издалека
Крик слышит: «Щука велика!» –
То братки Фрола крик счастливый.
Кидает взмахи Василёк:
Тут, вроде, брошен бредешок!

24
«Ты, Васька, где?» – Мишаня хнычет;
На четвереньках Василёк
На берег вылез, бредень тычет
До Мишки. Мишка весь продрог,
Дрожит, но бредень разбирает
На корточках, не попадает
Совсем зуб на зуб у него…
И Василёк, вроде того…
Кой-где прояснело, из тучи
Разорванной, зрит Василёк,
Плывет серебряный челнок,
А под ногой песок зыбучий,
Искрится, влагу не впитав,
И чисто небо, выше став.
25
То плакал, а теперь хохочет,
Распутав бредень, Мишка: «Вась! –
Кричит ему, - как он наскочит,
Я на него, а он мне «Слазь!»
Пилу наставил под яишни
(А мне они ишо не лишни),
А самого глаза, по вишне,
Стал быть, как смертынька глядят.
Так что, я, Вась, не виноват…
Да, гля-ко, вот где проклятущий
Сазан нас в бредень саданул.
Дыра-то… Вот так полохнул…»
Тут месяц заглянул плывущий,
Из любопытства: да, дыра,
Аршина может в полтора.

26
Дыру руками раздвигает
На середине Василёк,
Согласно месяцу кивает:
Да, мол, был славный сазанок.
Тут от косы примчалась Поля,
Сестрёнка: «Вы потопли, што ля?
А ну, скорей, бежим к косе,
Послал батянька. Ждут уж все…»
Бегут скорее, чтоб согреться,
Мешки взяв, бредень – на косу.
Довольный батя на весу
Мешки сам взважил и смеется:
«Раз забрели – два чебака,
Другой раз – рыбы два мешка».

27
В мешке, скрежеща, стерлядь трётся,
В другом – с два пуда разных щук
Да окуня, но остается
Ещё сазанов восемь штук.
У дяди Родиона тоже
Улов такой, что дай то, Боже.
Особенно один судак
И сомище, до пуда так.
Всё это Василёк и Мишка
Руками щупают, берут,
Завидуют, но только тут –
У Мишки от воды …отрыжка
Звучит. Все бабы, мужики
Смеются: «Эх, вы, рыбаки…»

28
Пытает батя: «Что, словили?»
«Нам бредень просадил сазан»
«А бредень-то хотя б зашили?» –
Смеётся, думает, обман,
Но Василька ласкает батя,
Его вихры рукой лохматя:
«Ну, что, казак, домой пойдем?
Там банька, да уха потом».
«Идите, мы догоним с Мишкой».
И двинулись от Чусовой
С уловом рыбаки домой…
А Василёк перед копнишкой
Встал прошлогоднего сенца;
Трясутся с Мишкой без конца;

29
Пошли аж колики по телу.
«Гля, Мишка, вот, стоит копна.
Замерз, не рад и свету белу.
Пока домой дойдем – хана.
Полезли греться». И охапку
Взяв сена, Василёк, как шапку,
Свернул тут на бок верх копне,
В ней яму вырыл, где на дне
Горячий запах сенной прели
Слежалых трав ударил в нос,
И теплоту вокруг вознес
С пыльцой тончайшей повители;
Ей Василёк окутан весь.
«Сюда, в середку, Мишка, лезь!»


30
Копна горячая, как печка,
На ней, обнявшись, возлежат.
В одно стукотят два сердечка.
Душа с душою говорят.
Над ними месяц, небо звёздно,
Гроза прошла. Сверкнёт, но поздно,
Уже едва доходит гром,
И детство вымыто дождём.
Спит Василёк, во сне смеется,
Спасает Мишку он когда…
Прошел сей день… Пройдут года…
И кто и как тогда спасется,
И будет кто и кем спасен?
«Проснись, Ермак!» Но крепок сон…

31
В ту ночь как будто на несчастье
Смешались вой, свист, рёв, треск, гром!
В дегтярно-черной тьме ненастье
Хлестало ветром и дождём.
Змеящихся разрядов полны,
Клубились тучи. Били волны,
И гипнотический их блеск,
И их однообразный плеск,
Тем более, всех усыпляли
Казаков, дремлющих в шатрах.
А в близких к острову кустах
При вспышках молний уж сверкали,
Пока что издали грозя,
В прищур татарские глаза.

32
Татары бодрствовали близко,
Но даже будучи близки,
Казаков стерегли без риска
На дальней стороне реки.
Кучум за целый день ни разу,
Со злейших не спуская глазу,
С своих опаснейших врагов,
Взяв след, уж не терял следов.
И вот, в ночную непогоду,
Поскольку лодок не имел,
Лазутчику он повелел
Сыскать в реке на остров броду.
Лазутчик этот смертник был
(Кучум за что-то смерть судил).

33
Но, если смертник проберется,
Сперва сыскав на остров брод,
К казакам, и назад вернется,
Кучум сказал, что, мол, дает –
Помиловать его он слово.
И понукнул того сурово:
«Иди. Но тихо, всё увидь,
Гяуров стража где стоит».
Тот лошадь взял. Вошедши в воду,
Нащупал брод, на остров влез.
Разведал ловко всё, как бес.
Назад вернулся, вслед по броду.
Сказал, что стражи не стоят,
А русские все крепко спят.

34
Кучум, хоть алчем скорой местью,
Себя от спешки обуздал.
Невероятному известью,
Не веря, снова приказал
Пробраться вдругорядь к казакам
И доказать каким-то знаком,
Иль вещью, справедливость слов.
Тогда, мол, верить он готов.
Опять отправился татарин
И снова реку перебрёл.
К шатру подлез, рукой нашел
(Вот был аллаху благодарен!)
Наощупь три пищали в нем,
С тремя лядунками притом.

35
У брода ждущие татары,
Всё помогли к Кучуму снесть.
Узрев, обрадовался старый:
«Пороховницы – ни бог весть, -
А вот пищали, без сомненья,
Такие удостоверенья,
Что можно смело русским мстить –
Непобедимых истребить,
В своих шатрах столь крепко спящих,
И малочисленных притом
Пред воинов моих числом:
Ведь десять, одного разящих –
Победа есть наверняка,
Скрутить бы только Ермака.»


36
Большой толпой на остров тихо
Татары стали выползать.
Казаки, близ, не чуя лиха,
Все продолжали крепко спать.
«Кучумово взыграло сердце!» –
Так летопись об иноверце
Нам Ремезова говорит.
Казаков полумертвых вид,
Беспечно спящих, для Кучума
Воистину был неба дар.
Беззуб и слеп, уж дряхл и стар,
На жизнь взирающий угрюмо,
Кучум в сей миг помолодел.
Так крови мстительно хотел.

37
И вот татары, разобравшись,
Наметя жертвы средь чужих,
Враз, по команде подобравшись,
Как рыси бросились на них.
Плачевно гибнули казаки.
Едва воспрянув в скорой драке,
Хрипели. Стоны… Смертный крик…
Пронзённые ножами вмиг,
Все сгинули! Из уцелевших –
Ермак сам и Микулич с ним.
И вот, к последним сим живым
Толпа из сотен озверевших,
Вдохнувших крови свежей пар,
Свирепых двинулась татар.

38
Ермак вскричал: «Микулич, к стругам!»
И саблю с ножен обнажив
К толпе, отпрянувшей с испугом,
Сам бросился, татар смутив.
Один… другой… четвертый… пятый…
Ермак, решимостью объятый,
Врагов убитых не считал
И ран своих не замечал.
Пока татары разобраться
Смогли и стали напирать,
Ермак, рубя их, стал кричать:
«Сюда, ко мне, казаки-братцы!
Товарищи, ко мне!..» Никто
Ему не отвечал на то.

39
Ермак, увидев, что поправить
Никак тут дела уж нельзя,
Сметая всех, стал к стругам править,
Рубя одних, другим грозя.
Он задыхался от напруги…
Но вот Иртыш! а где же струги?
Где?! Бурей (до него дошло),
Их к середине унесло…
Ермак, взирая, бурно дышит:
«Врёшь, не возьмёшь»… - в Иртыш идет.
Ещё сил хватит, доплывёт…
Но тут Микулича он слышит…
Вокруг Микулича враги…
«Микулич?!» – «Батько, помоги!..»

40
Во тьме на голос он стремится,
И, молнией вдруг осиянн,
Вот, видит, рядом злые лица,
А на Микуличе – аркан…
Враги и сами уж ослабли.
Спасая друга, махом сабли
Ещё он отразил убийц,
Схватил Микулича и ниц
С ним пал в стремительную воду…
Микулич ранен… Кое-как
Его перед собой Ермак
Толкает… Сзади тьма народу…
Их ищут, мечутся, кричат,
Пуская стрелы наугад…


41
Микулич тонет. Вдруг всплывает:
Из сил последних… изо всех…
Ермак Микулича спасает…
«Вон лодка…» Но тяжел доспех.
Микулич скользкий борт рукою
Хватает, чувствуя собою –
Вздымает что-то, как волна…
«Ерема, где ты?..» Тишина…
На дне покойно, нет заботы.
Мелькнула жизнь, легка, как тень…
Шел август, с ночи пятый день,
И тысяча шел пятисотый
Осьмидесят четвертый год…
Восплачь, Россия! Встань, народ!




Глава девятая

1
Верстах в двенадцати то было
От Абалака. Здесь река
Чрез восемь дней, как поглотила,
К Епанчинским юртам прибила
Теченьем тело Ермака.
Как верить в случай тут не станешь?
Рыбачил там татарин Яниш,
Что Бегиша – князька был внук.
Вот, видит, показались вдруг
Из речки ноги человечьи.
Петлю накинул он на них
И вытащил не берег тих
Утопленника. На наплечье
Железных лат лег меди слой,
А на груди – орёл златой.

2
Тут Яниш, видя без сомненья,
Кто сей бездушный исполин,
Созвал всех жителей селенья
Смотреть его. Ермак один,
 Как перст, лежал средь тьмы татарской
В своей броне орлёной царской,
Татарам ненавистен так,
Хотя уже безвредный враг.
Была находка драгоценна.
Весть дали всем. Издалека
Спешил Кучум до Ермака.
Так к мёртву льву спешит гиена,
Кивая, мерзостно смеясь,
То подступая, то боясь…

3
Спешили насладиться местью
Гиены от остяцких юрт.
И, вот уж по всему предместью
Вкруг Ермака клубился гурт
Гиен, в него готовых впиться,
Над мертвым телом чтоб глумиться,
И рвать его зубами, рвать,
За прежний страх, чтоб клок хоть взять.
Сперва они его раздели
И поделили меж собой
Убор героя дорогой.
Там огрызались и галдели,
Как бы деля над трупом власть,
Чтобы на нем сомкнуть всем пасть.

4
Преславен – знала вся округа –
Был Белогорский идол там,
Досталась верхняя кольчуга
Его языческим жрецам.
Сейдяку-князю, не иначе,
Кафтан достался, а Караче –
Дан пояс с саблей, как мурзе.
Он саблю помнил ту в грозе…
Лишь Кондоула восхотела
Рука кольчугу нижню взять,
Её посмел он только снять,
Оцепенелого из тела
Вдруг хлынула живая кровь.
То поминали вновь и вновь…

5
Татары, злобясь, возложили
Нагое тело на рундук
И, как в распятии, прибили,
Взнеся на древо, плети рук.
Пред мертвым им, пьяны и смелы,
Там в Ермака пускали стрелы
Ордой всей в труп его, как в цель,
Что продолжалось шесть недель.
Птиц плотоядных к трупу стая,
Что удивительно, летая,
Не прикасалась. Страшны сны,
Виденья, как во дни войны,
Среди неверных обретая
Мистического страха власть,
Их зверства охладили страсть.

6
И да восплачем сокрушенно
О претерпевшем до конца.
Исстрелянного совершенно,
Похоронили мертвеца.
На Бегишевском, на погосте,
Легли истерзанные кости
Во пух землицы как в покой,
Там, под кудрявою сосной.
Героя в честь в день погребенья,
Тридцать быков изжаря, съев,
Не отвели татары гнев
Небесный. Начались виденья
Такого сильного значенья,
Что над могилой свет стоял,
И столп там огненный пылал.

7
В магометанском духовенстве
Страх силу возымел тот час.
Не шла молитва о блаженстве,
И не был совершен намаз.
Они нашли, в какой пучине
Сокрыть могилу, и доныне
Могилы место посему
Нам не известно никому.
Когда бы знать нам место праха,
Где за века лег пласт земли,
То мы бы этот прах нашли.
Но где то место? Может, птаха
Лесная, может, выпь над ним
Поет под вечер? Помолчим…

8
В году шестьсот пятидесятом
На тысячу (так год нам дан),
Сиё в рассказе непредвзятом
Поведал Ремезов Ульян,
Сын Моисеев, сотник царский.
Тайша калмыцкий иль татарский,
Начальник племени Аблай
Ему донес о том, мол, знай,
Подробности тех дел и смерти.
От Кондоуловых внучат
Аблай взял бронь, и, говорят,
Ульян не возражал. Проверьте –
Так повелел им Алексей
Михайлович – Руси царь всей.
9
Микулич, Ермаком спасенный,
Один оставшийся в живых,
В Сибирь теченьем принесенный,
Дал весть о гибели своих.
Нет Ермака!.. Погасла зорька…
Заплакали казаки горько.
Пал удалой их атаман!
Был ужас всех неописанн.
В отчаянии совершенном
Они твердили все подряд:
«Пропали мы теперь вовзят!»
Им в приговоре оглашенном
Звучал судьбы жестокий смех…
Сто пятьдесят осталось всех
10
Казаков, воинов московских,
Счастливых в битвах, не пропасть,
Людей немецких и литовских –
Дружины иноземной часть,
Что Строгоновы снарядили,
Когда их с плена искупили.
Над сим остатком всех людей
Был главный Мещеряк Матвей.
Они решили возвратиться,
Идти назад в Россию прочь,
Чтоб воду в ступе не толочь,
Не ждать бесцельно, не гордиться,
Завоеванием кичась,
В Сибири пал сибирский князь.

11
Со смертью Ермака в Сибири,
Увы, всё кончилось для них –
Надежда в сем враждебном мире
И смелость благородна их.
Кучум, Сейдяк, Карача, голод,
Все жители: и стар, и молод,
Без Ермака казались им
Уже не пустяком каким…
Плыл жаркий август в середине.
Пятнадцатого же числа
Рать от столицы отошла.
Ещё не плача так, как ныне,
С тяжелым сердцем каждый шел
И разговор в душе свой вел.

12
Прощальным взглядом сожаленья
Скользили по рядам могил,
Где христианские знаменья
Оставить им Господь судил.
Теряли всё – и в битвах правых
Плоды трудов своих кровавых
С гробами братними в земле.
Так шли, со скорбью на челе,
Необозримые пустыни
Меж Русью видя и собой,
И каждый представлял порой
Опасность битв иль смерть в трясине
Безвестную среди болот,
Что на пути возвратном ждёт.

13
Сии, чья воинская школа
Была вождя их славный дар,
Поплыли тихо вверх Тобола
К великой радости татар.
И дикари в родах презренных
Господ не любят чужеземных
И ненавидят дань платить
Тому, кто смог их покорить.
Смирились гордые казаки,
Была сильнее их судьба,
И ей проиграна борьба.
Непобежденны в честной драке,
Они ушли, взяв честь с собой.
И вот, стоял Искер пустой.

14
В Искер войти Кучум, раздумав,
Сам не дерзнул средь разных дум.
Вошел сначала сын Кучумов,
Алей, лишь вслед за ним Кучум.
Не представлялись в непосредстве
Ему никак казаки в бегстве.
Он в мыслях видел их и в снах, -
То в громоносных ладиях,
То в крепости, непобедимых,
И плаванья тревожить их
Не мыслил, страшных все ж таких,
Как молния, неотвратимых
В слепящий миг небесных кар.
Он ждал ответный их удар.

15
Искер… Стоял Кучум, изливший
К аллаху слёзы и мольбы.
Был рад старик, вполне вкусивший
Лихих превратностей судьбы.
Стоял в дворце, под сенью крова,
Чтоб снова царствовать, и снова
Лишиться царства своего
От мстящего врага его -
(Кого отца убил) – Сейдяка.
Кучума выгнал вон Сейдяк.
Злосчастный, не смирясь никак,
Ещё б боролся он, однако,
К ногаям в степи убежал
И смерть там лютую принял…



16
С Урала-Камня в север края
Глядел Ермак, и в край далек,
Где из-за стен средь гор Китая
Буддизмом древним тлел Восток.
И космос весь Сибири дикой,
Весь север Азии великой
До океана самого
Вбирал как будто взгляд его.
Златоордынского ислама
Здесь царство третие падет.
Здесь русский скиптр пресечёт
Источник ига… Только драма
Вся позади. И вот, все тут,
Кто мертвы сраму не имут.

17
Погиб герой, но не бездарно, -
Снял с имени разбойный знак.
Отечество, встань благодарно
Пред честным именем Ермак!..
Кучум, зарезавший казаков,
Не мог стереть побед их знаков,
И уж не смог отнять земли,
Где кости россиян легли.
И царства Русского держава,
Сибирь единожды признав,
С достоинством превыше прав
Владеть ей возымела право.
Героя подвиг - песня в честь:
С тех пор Сибирь – Россия есть.

18
Ни современник, ни потомок
Героя подвига сего
Честь не оспорил. Слух был громок
Завоевания его!
Он доблестен в летописаньях…
Тобольской церкви в поминаньях –
С дружиной храброй – воин-князь –
О них торжественно молясь –
«Кроваву кто спознах купелю»,
Как пастырь добрый Киприан,
Кем убиенных список дан,
Мы в православную неделю
В Тобольской церкви восстоим,
Чтоб вечну память кликать им.

19
Архимандрид дотоле бывший
Хутынского монастыря,
Архиепископство явивший
В Тобольске, Киприян, воззря:
«В вторыя лето воспомяну», -
Писал – «казака атамана
Князь-Ермака Повольска. Сын
Он Тимофеев, прост чей чин.
Повел спросити у казаков
Сей добрый пастырь, где, како
Они приидоша? Кого
Погавии убили? Знаков
Спросити, где были бои
С погаными у них? Сии
Козаки списки не несоша,
И о боях, како они
В Сибирско царство приидоша,
(Назад лет сорок в давни дни).
Повел убитых пастырь имя
В синодик написати, сими
В Помин души всем кликать им
В соборной церкви в Дух живым.
Синодик, в тридцать третьей главе,
Написан сице козакам.
В лето семь тысяч (цифирь там) –
Восемь и девять, при державе
В Руси от князь великих встарь,
Иван Васильевич был царь.
И не от славных муж и посля,
Как не от царских воевод,
Избра Бог мужа к ратям росля
Людей с простых Господь дал от.
Очистити святыни место
Для православна благовеста
От бисерменского царя
Кучума»…Киприян воззря,
Еще писал: «И ратоборством
Вооружи Бог Ермака
И вольностию козака –
(С победной воли непокорством)
Всю славу света честь сего
Бо сии воини его
И сладость плотску позабыша» –
(Предсмертного смиренья знак) –
«И смерть в живот свой приложиша
За други и браты Ермак,
Щит веры истинной прияша,
Свою бо храбрость показаша».

20
Не о злодеях и их присных
Безбожниках в разгульной мгле,
В летописаньях рукописных
О царстве всём и о земле
Сибирской, с радостью читаем
О людях, коих глубже знаем,
Коль есть за каждым из имен
Оценка нравственных сторон:
То главное, чем автор дышит,
Когда, идя он фактам вслед,
Не беллетристик, но поэт,
Который кровью сердца пишет,
И простирается, воззря,
В тьму лет он, взорами горя.

21
Он видит взлеты и паденья
Людей столь грешных, сколь живых.
Но с их же кровью искупленья
В смертях геройских и простых.
Как русский, то есть православный,
Он видит смысл смертей тех главный –
Так веру до конца явить,
Чтоб жизнь за други положить.
И веры той кто был изменник?
И дрогнул кто в свой смертный час?
Кто шкуру малодушно спас?..
Молчит историк-современник,
Ибо таких наверняка
Не знал в дружине Ермака…

22
Сибирь… Великое пространство
Неисчерпаем клад хранит.
Зимы суровой постоянство,
Определяющее быт.
Острят: дурак, мол, не застудит
Мозгов, а умный жить не будет;
Но ведь живут здесь без тоски
Какой уж век сибиряки.
Мороз за сорок – веселятся,
Тулуп, ушанка и пимы,
Стакан на грудь, и – прах возьми,
Попробуй-ка, мороз, добраться.
А каждый в битве стоит двух –
В здоровом теле крепкий дух.

23
В изустных и живых преданьях
Князь-атаман здесь жив окрест,
Здесь имя Ермака в названьях
Звучит доныне многих мест.
Здесь даже бедные жилища,
Где хлеб порой одна лишь пища,
Украшены, как никого,
Изображением его.
Ермак там видом чуть дороден,
В рост средний, крепок, сановит,
Широкоплеч. Лицо круглит,
Брада черна, лик благороден:
В волнах темнокудрявых влас –
Зерцала быстросветлых глаз.


24
Ермак, как муж натуры сильной,
Изображается вождём,
С душою пылкой и обильной
И с проницательным умом.
Я видел гобелен богатый,
Сюжет на нем замысловатый:
На черном бархате – Ермак.
Ночь, под горой Чувашьей враг
Томится злобною истомой.
Шит серебром луны Иртыш.
И окружен герой наш лишь
Дружиной; в смертный бой ведомой.
Торжественен героя вид.
Ермак как будто говорит:

25
«Ещё скажу: нет малодушных
Средь нас, все в ратном братстве мы.
Нам не к лицу в перинах душных
В болезнях ждать последней тьмы.
От века в битвах непристанных
Мы били нехристей поганых
И будем бить их не числом,
А верой нашей, со Христом!
Сподвигнемся! Уж полна чаша!
Закрутим, братцы, круговерть!
И в этих странах и по смерть
Не оскудеет память наша,
И слава вечно будет там!
И да поможет Бог всем нам!»

26
Века прошли… Слова те правы!
Иртыш, накрыв его волной,
Не поглотил героя славы,
Ермак – народный наш герой.
Не средь смутьянов и злодеев
Кондратий, декабрист, Рылеев,
Его же нам живописал,
Хоть жертвой сам смутьянства стал…
Там каждого Господь рассудит,
И суд тот – неисповедим…
Ермак! Всё сделанное им
Ни смерть, ни время не остудит.
За други душу положив,
Да будет в нас он духом жив!

27
России сын! Какой награды
Достоин ты? Путём твоим,
Тебе вслед русские отряды
В Сибирь один шли за другим!
Чтоб завершить завоеванье,
Россия слышала призванье;
Ермак с сподвижниками звал
За Пояс Каменный – Урал.
В течение веков грядущих
России земли разрослись.
Пределы тех земель сошлись
С пределами держав могущих,
Которым путь иной был дан –
К Америке чрез океан.

28
Тайгой шла Русь. В лесах, где волки
Лишь выли, там в напряг труда
Остроги строились, поселки,
И заводились города.
И мал-помалу, век за веком,
Шла вера с русским человеком,
И в тьме языческой земли
Там Храмы Божии взросли.
Осваивалась кладовая.
Чего там не было, Бог мой,
В необозримой кладовой!
Алмаз, руда ли золотая,
Без края ль лес в морях воды,
И звероловств пушных плоды –



29
Все то, о чем и не размыслишь
Во всю пространственную ширь,
Все то, чего не перечислишь
В богатствах, -- вся эта Сибирь
России целиком досталась,
И ей Россия прирасталась
Воистину и навека!
Что есть нам имя Ермака?
Не то что метеор Тунгусский,
Что ярок был – но нет его,
И не осталось ничего.
Ермак оставил след неузкий
В отечестве, как воин русский,
Первопроходец, князь-казак,
По славе первый сибиряк.
30
Где духа русского истоки,
И кто почином даст пример,
Когда судьба возносит в сроки
Скрещения веков и эр?
Полны таинственного смысла
Движенья звезд, событья, числа,
Переплетенья войн и воль.
Не потеряла ль силу соль?
Как воздух нам нужна идея
И движущий её герой –
Союз, как струн Боянных строй,
Когда, ко слуху песнь навея,
Душа-лебедушка персты
Слагает в образ красоты.

31
Не много слов для песни надо,
Где вещ Боян князьям поет.
Там чувства звучная отрада
В душе любовью расцветёт.
Вдруг мир с бездонной синевою
Рекой прольётся голубою,
И вспыхнет жизнью, будто цвет,
Во всей красе весь белый свет.
Там трав ликующих сиянье,
В росе горящих пред зарёй,
Там россыпь звезд во тьме ночной,
Там грусть прощеньем на прощанье
Нисходит в лет ушедших дым
Со счастьем кратким и простым.

32
От юных дней произрастанья,
За чередой цветущих лет
Нас ждут болезни увяданья
И смерть, увы, за ними вслед.
Смерть – гордым нам вовек наука,
Она без спроса и без стука
Войдет, и кто бы кем ни был,
С ней спорить не достанет сил.
Всегда проста и чрезвычайна,
Чертит над прущей суетой
Черту срубающей косой,
Никем не выданная тайна.
Но выкуп дан ей – крест и кровь,
«Ибо крепка, как смерть, любовь».

33
Что Богу от России надо?
Любви, Надежды, Веры в ней
И в кротком покаянье взгляда,
Который синевы синей.
Но черный зрак ей в сглаз неверья
Был дан. Соблазн павлиньи перья
Раскрыл и ослепил народ.
И грянул рабством черный год.
И чем сильней была потреба
Бытоулучшить Русь под мир,
Тем лживей приходил кумир
С посулом зрелища и хлеба,
И был над слёзным морем смех,
И общий не раскаян грех.

34
Грех - есть вражда блудящей плоти
От Бога душу оторвать
В соблазне ложном: «Не умрете,
Но будете, как боги знать
Добро и зло». Что ум без Бога?
Душа влачится до порога
Вне страха вышних воль Его,
Покуда смерть, и – ничего?
Там два пути чрез суд мгновенных.
Там дай нам Бог, не в козлищ быть,
Все лучшее душой явить
На пире душ благословенных,
Где нет ни времени, ни вех,
Но всяческое Бог во всех.

35
Не дай мне Бог, рабу, жеманства
И лжи блудливой на пути.
Дай времени и постоянства
Молиться: Господи, прости!
Когда один с ночной мольбою
Стою согбенный пред Тобою,
В грехах, я мерзок сам себе.
Но с верой вновь иду к Тебе.
Помилуй, Троица Святая,
Спаси меня и сохрани,
Чтоб в сколь ни будь земные дни
В душе, как истина простая,
Была любовь, и мир, и свет,
И Твой прощающий ответ.