Тына-тына

Тогда мы встретили 1971 год. Я чувствовал, что этот год
будет у меня совсем другим. То, что я повзрослел, это было
точно. Ещё я очень остро понимал, что скоро придётся
распрощаться с мужской свободой. Это знакомство, уяснил
я себе, будет серьёзным. Что принесёт оно, было только одному
богу известно. А пока мы с другом Юркой, после скромно
проведённого вечера на школьном новогоднем балу, получили
приглашение прийти в общежитие. Оно располагалось
в обычном многоквартирном двухэтажном доме и представляло
из себя двухкомнатную квартиру. Для небольшого районного
посёлка по тем временам было совсем неплохо. Здесь жили
молодые учителя, приехавшие на работу по направлению.
Я понимал, что приглашение было не просто так. Значит, мы
заслужили доверие. К нам проявили интерес и внимание. Когда
мы с другом стояли у дверей квартиры, то услышали довольно
весёлый шум. Мы невольно переглянулись. Юрка вслух
выразил наши общие мысли:
- Смотри-ка, весело-то как. Как на перемене, в начальных классах!
- Это уж точно, – подтвердил я.
Когда мы постучали, веселье оборвалось. Потом
послышался как на уроке почти деловой разговор. Затем:
- Да, да! Войдите!
- Давай вперёд.
Поехали, – сказал я Юрке.
И вот мы уже в прихожей раскланивались, здоровались и поздравляли
присутствующих с Новым годом! Мы старались вести
себя как можно свободно
и раскованно под пристальными взглядами педагогического коллектива.
 Но получалось у нас, как я отметил про себя, не очень
здорово. Выручила Антонина, вернее, Антонина Ивановна,
сидевшая за столом, находившемся в центре небольшого
зала. На руках она держала сына-малыша лет четырёх,
уплетавшего какие-то сладости.
- Ну, вы что же женихов-то плохо встречаете? –
обратилась она к сидевшим за столом педагогам.
Послышался шум двигающихся стульев. Раздались голоса:
- Раздевайтесь. Проходите. Присаживайтесь.
Откуда-то появились
ещё два стула, с которыми
здесь, как я понял, был
дефицит. Но вскоре мы
расселись за столом. Появился чай в бокалах. Я чувствовал себя как разведчик на
передовой или минёр при разминировании. Один неверный шаг или слово, и этот
педколлектив обязательно обсудит и даже поставит оценку. Это у них в кровь перешло.
Что вы думаете, пять лет зря их, что ли, этому учили.
Я чувствовал, что у моего друга
такие же подобные ощущения. Он скромно поддерживал
светский разговор. Порой изучающе осматривал комнату. Я
заметил, что его взгляд несколько раз останавливался на
баяне. Который почётно стоял на тумбочке в углу комнаты,
недалеко от Юрки. Что сделал мой друг потом, не
поддавалось никакой логике. Он протянул руки и взял
инструмент. Я мог отдать что угодно на отсечение, играл он
точно как я. А я уж точно никак, если только на нервах.
Юрка, поставив баян на колени, стал растягивать меха, не
нажимая на кнопки. Мальчишка, сидевший на коленях
у Антонины, молча следил за ним. Юрка, набрав в лёгкие
воздуха, беззвучно двигая инструмент, вдруг запел:
- Тына, тына, тына, тына…
А дальше все неожиданно услышали звонкий детский голос:
- Тына, тына у Мартына…
И тут он немного осёкся. Все с большим удивлением
посмотрели на малыша. Все очень хорошо знали слова этой
простой озорной народной песенки. Педагоги замерли. Их
щёки стал заливать яркий румянец. Кто-то скромно опускал
или отводил глаза в сторону.
Тут мать неожиданно пришла сыну на выручку.
- Давай, сынок, давай! Как тебя там папка учил?! –
бодро говорила Антонина.
И сын продолжил:
- …красны ягоды висят… Девки думали малина,
откусили половину.
- Давай, сынок, давай. У нас же отец режиссёр театра
малых форм.
И дальше детский голос изобразил:
- Встал я рано в шесть часов, нет резинки у трусов! Вот
она, вот она – на носу намотана!
Лица молодых учителей полыхали маковым цветом.
Мы с Юркой смеялись натуральным неподдельным смехом.
Антонина хвалила смеющегося, ничего не понимающего
сына:
- Молодец, сынок! Хороший концерт для Нового года!
Развеселил. А то учительницы заважничали тут немного.