14. Русские зятья

14. РУССКИЕ ЗЯТЬЯ.  Пока на западных рубежах Новгородской республики шли бои с «поганой латынью», новгородцы терпеливо сносили самоуправство великого князя Ярослава и его бояр, частенько забывавших соблюдать вольности горожан. Однако стоило только низовским полкам разойтись по домам, как вечников, что называется, прорвало. Самому Ярославу пришлось бежать из Новгорода. Его бояре всем скопом кинулись вслед за ним, но кое-кого новгородцы смогли изловить и крепко поколотить. После этого вече постановило звать на княжение одного из героев Раковорской битвы - Дмитрия Александровича Переславского. Дмитрий, однако, против воли дяди не пошел и в Новгород не поехал, а еще через какое-то время и вовсе присоединился к войску, которое великий князь собирал для похода на север.

Считается, что Ярослав Ярославич Тверской мог стать первым русским князем, решившим использовать татарскую конницу во внутренних смутах. Слава Богу, в тот раз эти замыслы в жизнь не претворились. Предание гласит, что Василий Квашня, желая помешать брату навести степняков на Русь, лично отправился к Берке и уговорил того убрать свою конницу из русских пределов. Очевидно, доводы костромского князя показались хану убедительными, и он не стал участвовать в разорении Новгородской Республики - одного из крупнейших своих данников. Без татарской помощи великий князь сумел взять только Русу. На большее силенок у него уже не хватило. Вскоре к Русе подвалило новгородское ополчение, и противникам пришлось целую неделю торчать на разных берегах реки друг у друга на виду, пока не приехал рассерженный митрополит Кирилл и не заставил их прекратить склоку. Погостив в Новгороде несколько месяцев, Ярослав отправился во Владимир, предварительно согнав с псковского княжения Довмонта. Впрочем, как только великокняжеский караван скрылся из виду, Довмонт-Тимофей под радостные крики псковитян вновь вернулся к исполнению своих служебных обязанностей.

В 1267 году митрополит Кирилл сумел выпросить у хана Берке особые охранные привилегии для целого ряда «церковных людей»: зодчих, художников, книгописцев. На этом эпоха Берке для Руси закончилась. В 1269 году началась эпоха Менгу-Тимура.

Новый великий хан окончательно увяз в войне с Ираном, и от Руси ему требовались деньги и еще раз деньги. Не желая сокращать число своих данников, он прекратил набеги татарских шаек на Русь и первым из сарайских владык начал сокращать число баскаков. Впрочем, совсем уж назвать Менгу-Тимура мягкосердечным тоже нельзя. Рязанский князь Роман Ольгович, причисленный позже к лику святых мучеников, сказал в Орде несколько неосторожных слов о татарской вере, ну или это был оговор. В любом случае он немедленно был отдан в руки палачей. Казнили Романа 19 июля 1270 года. Сначала князю отрезали язык, затем вырезали глаза, обрезали уши, губы и нос, отрубили пальцы на руках и ногах, потом принялись дробить суставы. Только когда на теле несчастного не осталось живого места, ему отрезали голову. Жуткая смерть! Правда, и случай был исключительный. Остальные князья, те, что умели держать язык за зубами и низко кланяться, чувствовали себя в Орде более или менее спокойно. А того, кто был при деньгах, там вообще встречали как родного.

Жестоко карая ослушников, сарайские власти всеми силами пытались привязать к себе князей послушных их воле. Когда, одна из дочерей великого хана вдруг собралась замуж за ростовского князя Глеба Васильковича, ей было дозволено принять православие, так как в Сарае все уже прекрасно знали, что в противном случае пришлось бы казнить жениха, ибо он от своей веры не откажется и тем самым сорвет бракосочетание. Родившийся от этого брака княжич Михаил был уже полноправным русским князем, хоть его и прозвали на Руси «татарчонком». Появился русский зять и у всемогущего ордынского темника Ногая. Им стал ярославский князь Федор Чермный.

На ярославской земле Федор был человеком пришлым. Будучи внуком Мстислава Давыдовича Смоленского, он поначалу сидел князем в Можайске, но после ссоры с братьями Глебом и Михаилом был вынужден перебраться на берега Волги под крылышко своей тещи княгини Ксении – вдовы умершего еще в 1249 году Василия Всеволодовича Ярославского. После гибели в бою на Туговой горе Константина Всеволодовича княгиня осталась единственной правительницей Ярославского Княжества. Когда же в город прибыл Федор Чермный, ярославцы увидели в нем не столько князя, сколько мужа княжны Марии. И вот однажды, приехав в Орду по делам своего княжества, Федор попался на глаза царице ногайской орды, и так ей приглянулся, что она сразу пожелала отдать замуж за красивого русского свою дочь. Как раз в это время в Ярославле умерла супруга Федора Мария. Ярославские бояре, решив, что у смоленского князя нет больше никаких оснований сидеть на их столе, посадили на княжение малолетнего сына Марии и Федора, который считался в городе уже «коренным» князем. Оставшемуся в одночасье и без жены, и без удела Федору Ростиславичу Чермному не оставалось ничего иного, как дать согласие на свой брак с дочерью Ногая. Темник разрешил дочери принять православие, а константинопольский патриарх торжественной грамотой утвердил союз степной принцессы с лесным принцем. Сказав перед алтарем всего одно слово: «Да», Федор из безземельного князя в одночасье превратился в богатейшего землевладельца. Ногай с барского плеча отстегнул зятю Волжскую Булгарию, Чернигов и Херсонес. В самом Сарае специально для него был выстроен настоящий дворец. Федор мог до конца дней своих спокойно сидеть в столице Золотой Орды и предаваться неге, но в нем текла русская кровь, и как любого русского его тянуло на родину. Останавливало только то, что ему очень не хотелось воевать с собственным сыном.

На Русь Федор Чермный начал проситься только после того, как узнал, что его сын внезапно умер. Ярлык на Ярославль он получил без всяких проволочек. Со строптивыми ярославскими боярами ордынцы тоже разобрались сами. В результате, когда Федор Чермный приехал, наконец, в город, там уже все было готово к его встрече. Татарская жена Федора, получившая в крещении имя Анна, желая заслужить расположение своих новых подданных, сразу после своего прибытия на Русь принялась на собственные средства сооружать в Ярославле Храм архистратига Михаила.