Они все были комсомольцы, обычные пацаны, детвора

         30 августа 1943 года был освобожден Таганрог

Фото найдено на сайте интернет-издания города Таганрога:
https://bloknot-taganrog.ru

Первоисточник -  книга Сергея Емельянова
 «Таганрог во время немецкой оккупации»


Это диктофонная запись рассказа жителя Таганрога, находившегося в городе во время оккупации, и лично знавшего одного из молодых подпольщиков, расстрелянных немцами в Балке Смерти.

Виктор Павлович Радченко - самый старший житель улицы Канатная. Здесь родился, здесь прожил всю свою жизнь. Виктор Павлович - сосед Семена Морозова, руководителя комсомольского подполья города Таганрога, времен Великой Отечественной войны. Запись сделана в дни празднования 60-й годовщины Победы, в Таганроге, на улице Канатной.

– Виктор Павлович, что вы помните из того времени? Знали ли Вы, что ваш сосед, Семён Морозов состоял в подпольной организации и даже руководил действиями подпольщиков?

– Когда только Семен пошел туда,  в организацию, когда их оставили в городе, я же пацаном был, бегал, и просто видел, что комсомольский вожак остался. А так, в общем-то ничего особенного и не запомнилось мне с тех времен. Правда, хорошо помню как их забрали, как расстреляли. Их же очень быстро забрали. Немцы пришли в город 17 октября, а в феврале месяце всех ребят уже постреляли.

– Скажите, на улице всегда люди знают, когда что-то происходит,  а что говорили люди, почему забрали Семена Морозова?

– Так они ж все были комсомольцами,  все, фактически, детвора, они ж то грабят у немцев машины, занимаются таким делом, то еще чем-нибудь вредят… Ну обыкновенные пацаны, попали и все. Немцев же в городе было много. Более 40 тысяч. Тут у нас в парке стояли целые полки. Отдыхали тут, видно на подмену готовились. Тут были склады снарядов. И когда наша артиллерия с той стороны залива стреляла, они били, в основном, по парку. Видно был тут на месте наш наводчик, прямо в парке где-то. Он корректировал огонь нашей артиллерии, и однажды наши  попали в эти бронированные двери склада, и тогда все взорвалось…Снаряды летели прямо до пивзавода, Филиппу - тут, на Канатной, - снаряд упал прямо на крышу.  Вот так вот пороху было на полу, на земле,  и по всей округе.

– А сколько Вам было лет, когда пришли немцы?

– 17 октября они вошли в город, а мне в декабре 41 года было 10 лет.  Конечно, я многое видел, все понимал, что-то уже забыл, что-то  помню. Мы все  видели, как немцы вошли в город, как шли они через парк, к морю. Нам же пацанам было интересно  –  немцы вооружены до зубов, - идут  все с пулеметами, с автоматами.

– А вот что вы помните, о том, как немцы начали публично вешать и расстреливать местных жителей?  Детские Ваши впечатления сохранились?

– Конечно,  мы с пацанами бегали смотреть , когда повесили этих ребят. Первыми, насколько я помню, на базаре повесили шесть человек, молодые ребята  с «Собачеевки»*. Кто-то говорил, что это партизаны, кто-то, что они грабили немцев, да попались. Да, их  повесили на базаре, площадь была прямо внутри  базара. Помню, что был январь, стояли страшные морозы, и они долго там висели. Да, немцы поставили виселицы прямо в базаре, и мы с пацанами бегали смотреть…

– А что говорили по поводу происходящего в городе, люди?

– Говорить тогда ничего было нельзя, потому что между нами были разные  люди. Вы же поймите, что и полицейские, и бургомистр, были все наши, местные.  И на биржах труда и везде в администрации наши, русские  работали. Да и на заводах тоже. На заводе только хозяин был немец, а все работающие были русскими.

– А что Вы помните из жизни Вашей улицы во время оккупации? Вы видели, что Морозов остался в городе, все знали, что он комсомольский вожак, не было дома разговоров о том, почему Николай Морозов остался?

– Мы не называли Морозова Николаем, и никто не называл. Для нас он был Семен, Семен Григорьевич. Может его в отряде так называли, не знаю, но  мы-то его знали только по настоящему имени,  как Семена, и никогда никто не называл его Николаем.
Не знаю, откуда взялось имя Николай. После войны говорили, что  он так назвал себя в честь Николая Островского, но,  скорее всего, это фантазии писателей, их предположения, придумка для  художественной  литературы.

– А в какой школе учились Вы?

– Ой, проще сказать, в какой я не учился. Я учился и во второй, и в четвертой, и в первой, это ж как раз война была….Потом и в десятой учился,  и в шестнадцатой…

– А разве во время оккупации школы работали?

– Обязательно.  Вот у нас сначала была четвертая школа, в войну, а потом нас всех выселили в двадцать вторую, туда, -  на Малую  -Греческую улицу, не знаю, как она теперь называется.  Нас перевели всех туда, а нашу  школу заняли под госпиталь. И во второй школе при наших был госпиталь…

– А разве не гестапо там было?

– Это при немцах, во время оккупации,  там было гестапо, а когда пришли наши, в 43-м году, когда немцы из города ушли, там сделали госпиталь. А мы учились тогда учились сначала в десятой, потом в шестнадцатой, что на Тургеневском переулке. Вернее, это угол улицы  Ленина и Тургеневского переулка. Сейчас там какой-то институт…
Тогда на углу Ленина и Украинского переулка был двухэтажный домик, а напротив типографии была биржа труда. А немецкая комендатура была прямо на Ленина, в Доме пионеров…Все арестованные сидели там в подвалах.
Дом пионеров до войны у нас был замечательный, я помню тоже часто туда ходил…

– Вы в кружке там занимались?

– Да нет, просто так ходил, мне все очень нравилось там, там  все было  очень интересно. А окна подвалов, где сидели ребята-подпольщики, выходили во двор... Сейчас какая-то  то ли чайная, или закусочная.  И часть окон сегодня уже заложена. А вот что было в том доме, где потом долго находился Дом учителя я не помню, сказать не могу.

– Скажите, вот пришли немцы, наши город оставили, люди остались… Что изменилось в Вашей жизни?
 
– Работали  также, только на немцев. Мы то не работали, так как детьми были, а родители работали, жить-то надо было, детей кормить.  Ходили в порт, пшеницу сгоревшую в перебирали. Наши, уходя, подожгли элеватор, и немцы нанимали людей, перебирать сгоревшую пшеницу. Хорошую отправляли в Германию,  отдавали в немецкие войска, а горелой расплачивались с нами, с населением за работу. Люди забирали эту гарь, уголь, и ели, потому что есть в городе было нечего…

– А что Вы тогда слышали  о подпольщиках, действующих в городе?

– Подпольщики, или не подпольщики, а когда осенью взорвали на Мечниковском переулке комендатуру, там тоже была комендатура, вернее, какое-то административное здание, где принимали от населения оружие, вещи разные, ценности, имущество, там всегда было полно народу, и в это время комендатуру взорвали…Было страшно,  людей много побило. Говорили, что кто-то подложил в печку мину, а уборщица затопила…Все и взорвалось.
Там и немцев много побило, там же чины немецкие были, но и наших, местных жителей много погибло.
Теперь, когда время уже прошло,  я уверен, что далеко не все расстрелянные были действительно подпольщиками, или членами каких-то организованных групп сопротивления. Туда, в основном,  попадали и те, кто просто что-то стащил у немцев. А воровали, в основном, еду, потому что есть было в городе нечего. А вот оружие воровать было просто незачем, оружие не было проблемой вообще. Его было везде полно.
.
– А Вы читали когда-нибудь эти листовки, которые расклеивали подпольщики, и в частности, группа Семена Морозова?

– Нет, они же не висели так, открыто, чтобы их все прочли. Их  быстро срывали, чтобы их не читали. У нас в семье все новости мама приносила с базара. Людское радио работает лучше, чем любая пропаганда…Еще мама приносила новости с работы. То есть новости люди узнавали тем, где общались между собой. Но я мало, что я могу рассказать, все-таки времени прошло очень много, многое забылось. Про Семена знаю, потому что все это происходило на наших глазах. Ну как пацан, я бегал, на улице, мы все видели, что Семен остался в городе. Общались с соседями, кто-то говорил, что остался он не случайно, потом все узнали, что их всех расстреляли.  Как я уже сказал, все это произошло очень быстро.  Немцы пришли в город 17 октября 1941 года, а в феврале месяце 1942 года всех ребят  уже постреляли…
Все другие  ребята с нашей улицы ушли на фронт. Все, кто остался были, как я, -  помоложе,  - в декабре 41 года мне было 10 лет...

Конечно, это было странно, -  ровесников Семена забрали на фронт, а Семена, почему-то оставили. Тем более,  что он был секретарем комсомольской организации и его знал весь город,. Вот и решили все, что Семен остался по заданию, чтобы организовать эту группу…А вот, почему оставили для такой работы человека, которого знал весь город, я не знаю, это же не мы решали…
Но разговоры такие сразу ходили, что Семен остался по заданию. Кроме него никого на улице Канатной не осталось. Ни одного человека его возраста. Только Борька Майков, так он был младше Семена был лет на 6 или 7. Он и сейчас живет в пятиэтажке на углу Мечниковского переулка и Антона Глушко.
А в его доме на Канатной теперь тетка живет, и племянник, они тоже Майковы. Он после войны тоже работал то ли в горкоме, то ли в райкоме…

– Расскажите о семье Семена Морозова, что Вы помните? Были ли у Семена братья и сестры, сколько их было?

– Их было в семье пятеро пацанов и одна девочка. Все потом жили здесь, все работали. Отец, и мать  Семена жили здесь уже после войны. Так что семью немцы не тронули.  Все Морозовы  поумирали своей смертью, и родители, и все братья. Мы-то малы были, а с родителями Морозовы  общались.
Баба Маня, - мать Семена, хорошая была такая, общительная, да и дед Гриша был хороший, - отец Семена. Дед Гриша работал в депо, а бабушка не работала, у нее и так хозяйство было – пятеро пацанов и девочка, дел хватало.

– А что-нибудь о дальнейшей судьбе братьев Семена Морозова Вы знаете?

– Ну, жили, работали в городе. Костя, - он перед Семеном родился, парикмахером работал, Мишка тоже в депо работал, с отцом. А  а Фешка, - Федька, работал потом на кожзаводе, они и жили в городке кожзавода.  На сегодня жив только сын предпоследнего брата Кости, мальчик жив до сих пор, но где живет, не знаю.
Но ведь и немцы тоже разные были. Были, например,  и такие, что  разрешали нам - детям, выходить за проволочное заграждение с удочками, летом -  порыбачить,  зимой, на коньках, на санках покататься... Правда, это,  если попадешь на хороших. А чаще  были такие, что лучше не подходи и близко.
Особенно запомнился первый день пребывания немцев в городе. Когда они только вошли, промаршировали через весь город, вышли к морю,  и танки стали сверху, с обрыва расстреливать отходящие суда, нагруженные людьми, Это было видно даже от нас. Там очень много полегло народу. Трупы потом долго еще выбрасывало на берег. Царствие небесное им всем! Потом говорили, что там даже Свешников погиб.... Он был директором то ли 31-го завода, то ли завода им. Димитрова. Помню, как люди со всего города шли к порту, надеясь на спасение. Шли прямо через парк, потом,  по железной дороге в порт, к морю туда, где они все погибли... Больше  идти было уже некуда, город был перекрыт, суда всех забрать не могли, были переполнены людьми, а когда начали стрелять немецкие танки, И суда и люди стали тонуть, погибали от выстрелов…

–  Говорят,  в городе при немцах, был лагерь советских военнопленных?

– Да, был. Там, где сегодня стадион Радуга, стояли казармы. По улице Фрунзе, по Гоголевскому переулку, по Октябрьской улице стояли тогда казармы. Их снесли только в шестидесятых годах.

– А видели Вы как гнали по городу людей в Балку на расстрел?

– Это было страшное дело. Они шли со стороны теперешней ул. Дзержинского, потом по Гоголевскому переулку, и затем туда, напрямую через завод на Петрушину балку. Много гнали людей, очень много. Насколько я помню, так массово, буквально поголовно, вместе с детьми расстреливали только евреев.
 А русское население, обычно расстреливали в гестапо, в подвалах. Потом уже и на Балке стреляли их всех без разбору.  На Балке и  сегодня по правую сторону похоронены евреи, у них общая была могила. Потом  там стреляли цыган,  их нельзя было оставлять, у них же почти схожий язык. А наших вместе с ними не стреляли.

– А много ли было в городе подпольщиков? Что говорили?
 
– Да нет, их было мало, небольшая группа. Город же маленький, почти все друг друга знают, и скрыть что-то было практически невозможно. Скорее это был  стихийный протест, обычное хулиганство против немцев, это было. Пацаны по машинам лазили, воровали что-то у немцев. Но это же не партизаны, и не организованная борьба. Это жизнь людей  заставляла, есть было нечего, а на улицах стояли  немецкие машины с продуктами, с оружием, с добром всяким.

– Скажите пожалуйста, вот Вы знали Семена Морозова, потом узнали, что его и его группу расстреляли. Теперь мы уже знаем, что, фактически, это был стихийный протест, самодеятельность. А что Вы знаете о тех, кого советская власть оставила специально в городе для подпольной работы? Вы же знаете, что их взяли стразу же. Что их расстреляли еще до того, как они успели что-то сделать. Слышали  Вы, что-нибудь о тех, кого еще  расстреляли в первые же дни оккупации?

– Я о них не слыхал ничего. А вот у нас,  на улице Канатной, в 44-м номере проживали два парня, это да, они были военные. Возможно,  они были оставлены по заданию в городе. Один из них даже женился тут на девушке, а другой был его друг, и их мигом забрали и постреляли. В феврале их уже постреляли. Ну, правда, у них и оружие было при себе во время ареста… Они же военные были. Сегодня в этом доме никого из старых жильцов нет. Я вообще на Канатной самый старый остался. Из женщин – Надя Сорочиха, еще кто-то, а из мужчин только я самый старший остался, да Майков.

– Ждали жители города к концу оккупации возвращения наших?

– Конечно!  Ну, ведь, знаете,  как я сказал, и немцы то были разные. Когда они сюда шли, им обещали, что они будут хозяйничать на нашей земле.

– Ну а все-таки, что Вы слышали, почему арестовали немцы Морозова?

– Их кто-то продал. Взяли одного, а потом по цепочке вычислили всех. Были такие разговоры, но я точно ничего не знаю. Просто разговоры слышал. У них же тоже члены группы работали на немцев. Кто-то в комендатуре, кто-то еще где-то. Вот та же Нона Трофимова и спасала ребят от Германии, и доставала им пропуска, а ее кто-то продал, что она нашим помогает, а потом так постепенно всех и забрали, по цепочке. Их же не сразу всех взяли.
 
–  Прошло 60 лет. Многое сегодня изменилось. Изменились сами понятия. То, что было для советских людей хорошо, сегодня стало плохо. То же, что было плохо, стало основным принципом нашего существования. Скажите, с высоты Вашего сегодняшнего представления, нужно было делать то, что делали эти молодые ребята? Нужно было бороться  с  немцами,, рисковать,  отдавать свою жизнь за какое-то совершенно неопределенное будущее, которого ты сам уже не увидишь?

– Ну а как же! Иначе б мы сейчас не жили! Были и такие люди, которые не хотели, чтобы наши возвращались в город. Которые хотели, чтоб нас завоевали немцы. Даже на нашей улице были такие. Отморозки. И немало их было. Им не нравилось, что Сталин в лагеря отправлял кого-то,  но сажал-то совсем не Сталин! Это же мы сами так вели себя. Вот Вы мне не понравились, я на Вас пошел написал донос. Вас посадили без суда и следствия.
Оккупанты же издевались над людьми, грабили нас. Вот идет немец по нашей улице, стучит в дверь, в калитку, и не дай бог курица там где-то закричала. Они  не смотрели на то, что дети голодные в доме, что есть нам самим нечего, они могли забрать,  все, что угодно, да еще оружием угрожали. Из наших домов нас выселяли, когда им дома понадобились. Вот я родился в доме № 29 по ул. Канатной, а когда в парке стояла их дальнобойная артиллерия, нас всех из наших домов выгнали, немцы заняли наши дома. А там, за парковым забором у них стояли орудия, направленные на лед, на залив. Они думали, что наши оттуда пойдут. Нас в мороз, в феврале месяце выгнали на улицу. Уходить было некуда, мы перешли к соседям по улице, в те дома, где не выселяли.

– Скажите, вот Семен Морозов здесь родился, вырос, потом был расстрелян немцами, помнят ли его земляки, соседи

– Ну а как же, все помнили из тех, кто знали его. Это сегодня некому уже помнить.  Тут уже все новые живут, вся молодежь. Они и не знают ничего о том времени. Ведь даже если человеку сегодня 56 лет, он уже не может знать о том, что было здесь.  Ведь прошло уже больше 60 лет с тех пор.
 

* «Собачеевка» - один из районов Таганрога.