Короткий такой рассказик

   Тетка Алевтина, проще Алёна – существо необъятное. Самая полная дама из всех, каких мне посчастливилось в жизни  повстречать. Никто не идет с ней  ни в какое сравнение. Она -  половина мира. Она умудряется занимать ровно половину  всего, что с ней связано: половину любой комнаты, половину скамейки, половину ума  у того, кто с ней в данный  момент ведёт беседу. Ходит она напористо, плавно огибая углы. Её можно описать всего тремя словами:  ах, какая женщина!
  Некоторое представление о ней можно получить, разглядывая картины Кустодиева.  Розовощёкая полногрудая красавица  вкушает чай на  веранде. Кое-что можно посмотреть про  неё и у Рубенса, но лучше всё же познакомиться с ней поближе. побыть с  ней рядом. Потому что от неё исходит восхитительный аромат сдобного теста,  сразу начинаешь думать о квашне, о румяных булочках и прочих прелестях, привычных для здорового организма.
   
      В дополнение ко всему самому-самому лучшему, выдающемуся, наградил её  Всевышний звучным голосом. Куда там сладкозвучные сирены и пароходные гудки! Те слышны за каких-нибудь  сотню   метров или от силы за  один-два километра в сырую погоду...

     Тетка Алевтина - существо самовластное. Она умеет выстроить всех по струнке.  Порядок в доме – её страсть. Салфеточки, рюшечки, чашечки  – всё под её присмотром. По моему разумению, сама она  не подходит  ни под  какие ранжиры.
     Любой вопрос получается у неё  в форме приказа. – А ты руки мыл? –гремит из кухни, и ты безропотно идёшь мыть руки.
     Возражения не принимаются: - Иди за стол!
      
     Я часто у  них бываю в доме. Не потому. что вечно голоден. У меня на кухне есть даже своё привычное  место за столом.  Как и всякая добрая женщина,  Алёна обожает готовить, потому  она  чаще всего обретается на кухне. И потому любит кормить меня наравне с сыном.
    Если спросишь у неё, как добраться  куда-нибудь к  чёрту на кулички, она  детально расскажет обо всех магазинах, которые попадутся  тебе на пути. Это хорошие ориентиры, не правда ли?  Она энциклопедически образованный  человек, она знает их все как свои пять пальцев.
 
     Я подкупил  её несколькими  обстоятельствами: первое – тем, что зову её Алёнушка, а не  тетка Алевтина, любуюсь ею самой и её именем.    Второе, что с удовольствием  поедаю всё, что дают, суп, кашу, компот.  Салат ем с хрустом.  И  третье, но самое, пожалуй, главное – это то, что я пишу  стихи. Она - жена моего родственника,  которого все всегда называют по имени-отчеству.  Оба они не
старше моих  родителей, и они для  меня каждый  авторитет в своем деле. Я  часто бываю у них. Они как-никак свои люди. Бывал бы ещё чаще, но беда в том, что Алевтина Петровна требует от меня каждый раз  читать наизусть мои новые сочинения.   Память у нее отличная.
     Она была актрисой и всё ещё помнит о своих успехах на сцене.  Она – начитанная  женщина, любит поэзию, читает  Есенина, Самойлова, Левитанского, даже новомодного Бродского, и часто меня перебивает:   - Это ты не  так сказал, это не так и то не  этак.
   - Ты... – учит меня  стихи писать. К счастью, сама не пишет.

   Про фонтан ещё Прутков чудно выразился. Заткни его. Вот так бы я и о себе  сказал. Говорю, не остановишь. Послушаешь Алёну, ну, всё равно не дорос до всех наших мэтров, метров аж на двадцать-сорок в высоту не дорос.  Я не небоскрёб  и даже не дом с мезонином.  И я ехидно так говорю: – Аленька, только ты же превосходишь  всех,  по крайней мере по охвату талии. Она рассматривает свой вес как свое преимущество. В семье по этому поводу все отпускают глупые шуточки, а она, как и все толстяки, говорит,  хорошего человека должно быть много. Хотя и нельзя охватить необъятное, но глядя  не неё и полную Луну, думаешь, как  им  это легко удается.

    С ней можно  рассуждать об оксюмороне, пиррихии и спондее, о флексивном характере русского языка, Она учит  меня  читать мои собственные стихи, и даже порой находит в них больше смысла, чем это казалось до того самому автору. Хвалит редко, вот похвалила  мои  короткие забавные стихи, в которых большого смысла я не видел.

В гостях я нынче у Рогожиных.
Какой тут  будет аппетит!
Заворожённо, настороженно
Созданье пёстрое глядит.

Передо мной колбаски крошечка,
Я ж им сосед, а не родня.
Сидит. глотая слюнки, кошечка
И ждет поступка от  меня.

  Алёна сразу же сказала, что по этим строчкам  историю конца  прошлого века можно изучать.  Вот это неожиданная похвала.  В другом пахнуло на неё  сельским бытом:

Вот три коровы на лугу,
Одна из них комолая,
А я сижу на берегу
И мысли невесёлые

Быть может, в  жизни повезёт,
Обзаведусь любахою,
Она в душе растопит лёд,
Заохаю, заахаю

И мы корову заведём,
Такую же комолую.
И всё пойдет своим путём.
Чёрт с ней, со средней школою!

Особый  восторг вызвало вот это задорное мальчишечье откровенное  стихотворение:

Лежит парнишка под кустом,
Порастопырил ушки.
Он весь в восторге неземном
От собственной  игрушки.

С размаху бросил на сучок
Как облачко рубашку
И ладный крепкий  кулачок
Летает легкой  пташкой,

Льет солнце медные лучи
С азартом жадным в реку,
А ты, приятель, помолчи,
Ведь чудно человеку.

Мальчишка вскочит нагишом
и с ходу прямо в воду.
Ах, хорошо с  карандашом
Описывать природу!

     Андрей Петрович, врач-профессионал, человек с большим опытом, услышав последний опус, был сильно обрадован. Лицо засветилось широкой улыбкой. Он наконец-то увидел во мне высокого хорошо сложенного крепкого смелого юношу. Он вечно лечил меня от простуды, кашля и насморка, но  теперь понял, что со мной можно говорить  об интимных  вещах, нам обоим это интересно.
     Статус мой изменился. Я стал у  своих друзей авторитетным парнем, а  девчонки стали тайком осматривать меня с головы до ног, что мне ни мало не мешало.  Дядя  много говорил со мной,   ласково  называя меня юношей, рассказывая  о том, о чем я не узнал бы даже от моего  консервативного папочки . Но врачом я, к сожаленью,  стать не захотел.
       Бывало, что-то выходило мне  боком. Я обиженно говорил - Больше я к вам  на порог ни  ногой!
       Алёнушка обмякает,  и трубным своим рыком   тянет:  - Ну что ж ты та-ак!

       Вообще-то я хотел написать не о них, а о литературных спорах. Они  то и дело возникают тут и там, и ни к  чему конкретному не приводят.  Только слабые росточки таланта  губят на корню, так легко утонуть в этом бучиле. Ничего путнего  не вырастает,  хоть дактиль тебе, хоть будь амфибрахий с флажолетом. Ты думай  только о том, о чем пишешь, и всё получится.
      Бывают и  умные беседы. Вот, к примеру, влияла ли поэзия двадцатых годов прошлого века на судьбу народа, полностью безграмотного в  своей массе? Через Клюева повлияла  на Есенина, и тот создал  самобытную поэзию, наполнив её  мелодией, самоощущением народа, а  Блок -  ветром, А вот моё:  – «таких грибов не видел в праздник даже. Как будто я   лизнул каминную  трубу всю в  саже... »   Каково, а?!  Алёна потом три дня со мной не разговаривала. Язык, видать, отнялся от волнения.  Хоть я не знаток  истории русской литературы, да.  Но не зря говорят, зри в корень!
    Повлияли ли в своё время на неё декабристы?  На Пушкина, да, а он преобразовал всю литературу. Прочти у Пушкина «Записки Белкина»,  сравни их с тем, как писали Ломоносов, Державин и Карамзин.
       Разговор читателя с писателем необходим, но для меня всё упирается в необъятную тетку Алёну. Даже Бродский не повернул её ни на градус в сторону современности. По-прежнему Есенин, Рождественский, Левитанский. Что я сделаю, молодой хиляк, тут уж никуда    не попрёшь. Если она – половина мира.  А Пушкин, Лермонтов,  плюс она и Есенин, это много.  Хоть бы щёлочка, куда бы  протиснуться можно было.

Задачка в целом непростая,
Пускай советы на пятак
А сам-то знаешь?   Сам-то знаешь?
Скажи, коль что-то здесь не так.

   А ещё, столетник стоит у меня на окне. Большой, зимой и летом с зелеными  сочными листьями. Сто лет, это не так уж много. Это я так, ни к селу, ни к городу.