Не комильфо - так не должно. часть ii глава xviii

XVIII

           Евгений Петрович в который раз перекручивал в мыслях ситуацию последних дней. Он не мог понять поведения своей Аннушки. Прикипел к ней душой.  Видно, Шура был прав по отношению к Софи, если ребёнок появился в такой степени необыкновенный. Он жил с сознанием гордости за возможность дать своей племяннице стать такой независимой, почитаемой в среде литераторов женщины. А в данный момент времени её отношение к Лоевскому, выходило за рамки его понимания. Все вопросы связанные с Машей на второй день пребывания их в Кёнигберге, как-то сами по себе вернули его в обычное русло жизни.
           Маша оказалась совсем другим человеком нежели его возлюбленная юности. В молодости она была абсолютно иная. А сейчас озлобленная старуха, не по годам ставшая такой в своём возрасте. Видно, настрадалась в замужестве, что так очерствела. О своей жизни ни слова, только о негодяе сыне, ослушавшегося её указаний. Из-за этой Анны она потеряла ребёнка. Даже подарок природой Анютки не вызывал в ней положительных эмоций. Потому без особых треволнений он покинул со своими девочками негостеприимный город.
          
           В своей ленинградской квартире Евгений Петрович оставил уют, созданный женой в полной неприкосновенности. Ни разу не приобрёл ни куска инородной мебели, только однажды сменил занавеси, подобрав похожие. Его такая жизнь устраивала. Трёхкомнатная квартира на Петроградке в районе метро “Горьковская” была небольшая по квадратуре, метров восемьдесят, не больше. Центральное место занимала фотография в эллипсной оправе его Зоси в стенке, занимавшей всё пространство отдельной ниши. Когда возникали серьёзные проблемы или непонятные ситуации, он приходил к портрету, словно к тени своей жены за советом, как и в былые времена.
           – “Зося, прости меня за допущённую беспечность по отношению к нашей Аннушке.” – Он всегда беседовал с ней мысленно, иногда прикасаясь пальцами то к бровям, то к губам, словно гладил её живую. – “Она скоропалительно вышла замуж. Уехала за тысячу километров. А я даже ни разу её не навестил. Мой грех. Пять лет безрадостного существования без неё и дурацкая обида за непонятное, ею вдруг принятое решение.”
           Невесёлое настроение последних дней скрашивала только Алёнка. Совсем непохожая на Машу, на её сына из альбома. И на Лоевского тоже, не по тем временам рождённая. Тайны племянницы от кого ребёнок... Полковник на то и полковник, что по своим армейским привычкам никогда не вмешивался в душевные
сопереживания своих сослуживцев, не говоря уже об Анне. Считал это недостойным.
           – “По всему видно брак Анны не удался. За время, что они у меня, муж ни разу не позвонил. Бедная Анна. А Алёнка, если и вспоминает о ком, то больше всего о своём друге. Она так и сказала: друга бросать нельзя.”
           Он задумался о Лоевском.
           – “Странно. Но чем он всё-таки всех берёт: Евгения Константиновна его почитает, по словам Анны. Потеря любимого человека Леной, не сделала их врагами. Анна от него без ума. Я даже не стал отговаривать её уехать к нему. Наоборот намекнул только о возможности. Так она, словно обретшая свободу птица, выпорхнула в форточку...  Пусть поимеет хоть чуточку, но счастья.” – Он в первый раз пожалел о своём к Лоевскому мнению времён “войны”, как ёмко назвал он их время жизненного пересечения.
           Евгений Петрович подошёл к спящей внучке. Лицо полковника, вернее его глаза наполнились радостью. Такого подарка от Аннушки он не заслужил. – “Бедный мой человечек.” – Только к кому относились эти слова непонятно: к племяннице или её дочери.
           – “А чем я отличаюсь от Маши? За два года мог двадцать раз слетать проведать  Аннушку с дочкой.” – Просто такая мысль даже не посетила сурового полковника, чем-то прижатого жизненными невзгодами. Видно стало стыдно. Хмурым вышел в соседнюю комнату.
           Опять вернулся к связи Анны с Лоевским. – “Если она несчастна с мужем, стоит развестись. Первое время поживёт со мной. От хорошего мужа к старому любовнику не убегают. Скорее всего, за столько лет забыла бы. Так нет, приехала не столько ко мне, сколько к нему. Значит заслужил.” – Евгений Петрович подошёл к телефону.
           – Миша, здравствуй. Мы сегодня уезжаем на дачу. Приезжай с Анной в Мартышкино на выходные. Будем рады Вас видеть. Кажется пришла весна. Что-то рано птички зачирикали.
           –  Польщён. Ждите. Будем.  – Вот от кого не ожидал звонка Лоевский, так это от Евгения Петровича, да ещё с таким предложением.
            
           Анна в этот момент принимала душ.
           – Анна, ты не поверишь кто сейчас звонил. – Михаил зашёл в ванную. – Твой дядюшка.
           –  Ты победил. Он тебя признал достойным уважения. Только жалеет, что не тот Миша в штампе. Какая шелковистая вода, не то что в Новосибирске. Заходи погладить спинку.
           – Я могу быть с тобой и без штампа, но ты трусиха. – Ноль внимания на желание подруги. Она выглянула из-за полупрозрачной от пара занавеси с полным ртом воды и, как заправская портниха, обдала его водой с головы до пальцев ног.
           – Ну, заяц, погоди!
           Описать, что творилось в ванной невозможно. Да простит меня читатель – язык не повернётся. Только вышли они из неё, усталые завёрнутые в один халат чуть выше пояса и сев ,добравшись до дивана, словно змей двуглавый о четырёх ногах, на котором окончательно успокоились.
           – Всё. Всё Завтра. Остальное только завтра и судьбе не прекословь, и не вздумай
возражать. – Анна освободилась от объятий. – Не хочу возвращаться.
           – К дяде?
           – К мужу.
           – Он нас пригласил на выходные. Лена скучает по мне. Так и сказала: – “Мне с вами со всеми неинтересно. Только с Мишей.”
           – Пигалица, ревновать не ревную, но завидую. На неё нельзя обижаться. Она, как и ты, оперирует фактами. Признавайся – кто из нас тебе больше импонирует?
           – У тебя есть сомнения? – Михаил успел увернуться от брошенной подушки. – Евгения Константиновна.
           Неоднозначный взгляд Анны заставил его сменить тему для разговора.
           – Это шутка. Вы мне вместе очень до’роги. Я просто переживаю за эту женщину. Достойный человек, повидавшая на своём веку больше, чем всем нам вместе взятым отведено. И мне, и тебе, и Петровичу, и Лене и там ещё кому... – Он задумался. – Неоспоримо главное, её душа за столько лет после потери мужа, не очерствела. Каждый раз встречаясь с людьми её возраста, ощущаю некий трепет от соприкосновения с неизведанным познанием жизни. Совсем не нашей жизни. Заэкранной... Завидно и досадно одновременно. Хватит о грустном. У тебя есть какие идеи продолжения  нашего безобразия. Приглашаю посетить вечеринку моих друзей по работе. Я там тоже молокосос. Остальные как ты и старше. Но соблаговолили... Приняли в свою компанию. Так как? Меня пригласили ещё неделю назад.
           – Не боишься? А почему бы нет. 
           – У тебя костюм с собой?
           – Купим. Мне в любом случае надо в Пассаж. Я вспомнила, что и я женщина.
           – Там и пообедаем.
          
           Евгений Петрович, вернувшись с Аленкой на дачу заполдень, первым делом уложил её спать. Девочка от длительных переездов быстро усыпала. Жилось ему, как казалось, спокойно, безо всяких видимых изменений. Этим летом стукнет немного немало шестьдесят два. Последнее время стал несколько вялый от ничего не делания. То ли дело в дивизионе. Всегда занят, а в доме и на даче за два года всё переделал, никто ничего не ломает... Жизнь произвела крутой поворот. И вдруг всё перевернулось с приездом Аннушки. Оказывается есть столько радостей, чего стоит жить. Только он не знал  как. Не был готов к такой резкой смене обстоятельств. С появлением Лоевского тоже что-то сдвинулось с мёртвой точки, только в другую сторону. Старшина своим присутствием, тесной душевной связью с Леночкой, с потерявшей из-за него уравновешенность Анны, своей целеустремлённость доводить, как он сказал “изыскания”, до конца, заставил полковника пересмотреть своё отношение к людям.
           – “На него даже сердиться нельзя. Не его вина, что моя сердечная подруга юности, стала изгоем по жизни. Озлобленная баба. Ей всего-то шестьдесят.” – Петрович тяжело вздохнул. Он никак не мог привыкнуть к такой резкой смене обстоятельств. Снова вспомнилась Маша. – “Дурная мысль – а как бы на неё среагировал старшина – заставила взять сигарету. Тот бы не прошёл мимо, не разобравшись. А мне, в моём-то возрасте...” – Полковник глубоко затянулся, выйдя на ступеньки крыльца,  и тут же пальцами затушил сигарету злой на себя, из-за своей непригодности в отношениях с людьми, вернулся в дом.
           Они потерялись как-то сразу после её замужества. Она уехала и словно её никогда и не было. Женя был настолько озлоблен, что даже стал попивать спиртное. И не вмешайся в его судьбу брат Шурка, неизвестно как сложилась бы его судьба . С его подачи он пошёл в общевойсковое училище со всеми вытекающими последствиями. И даже, когда он женился на Зое, он всегда вспоминал трепетное отношение Шуры к Софи, что, скорее всего, и выработало в нём семейное взаимопонимание с женой. А любовь пришла потом, сама по себе, как оказалось, навсегда.
           – Дед. – Леночка прервала размышления Евгения Петровича. – А когда мама приедет? – Она протерла заспанные глазки рукой. Зевнув, села на кровати, пятки спрятав под попой. – У тебя молочко есть? Миша мне после сна всегда покупал чашечку молочка. 
           – Так это же папа, он знает, что ты любишь, а я ещё пока не знаю. Сейчас посмотрю у меня в холодильнике должно быть.
           – Спасибо. Только не тот Миша. Папа или на работе, или читает. В Новосибирске мне мама давала молочко. Жалко Аннушку забыли взять с собой. – Алёнка снова зевнула.
           – Откуда ты знаешь, где мама?
           – Дед?! Какая мама? Кукла бабушки, Аннушка. Я с ней разговариваю, если никто со мной не разговаривает. И жалуюсь ей на вас. А она молчит... Зачем говорить, если это правда? Она не как я. Не любит носить чепухи.
           – Может его подогреть? – Петрович смотрел изумлённо на внучку и ему стало жалко себя: дожил до ста лет, а не умет разговаривать с ребёнком. О чём? Он даже не знал, как завязать разговор.
           – Дед, а ты можешь спать с открытыми глазами? И молочко само прибежит? Ты такой смешной.
           – Извини, я задумался. Сейчас принесу. – Полковник явно расстроился.
           Леночка выпила молочко и протянула губы деду.
           – Вытри мои усики. Я с ними смешная? Мне Миша сказал что я баловница. – Алёнка рассмеялась. – А они скоро приедут?
           – Скоро. Лучше скажи мне, как тебе понравилась бабушка Маша?
           – Никак. Она со мной даже не разговаривала. Бабушка Женя мой друг, как и Миша. Они думают я тоже большая, как они. С ними интересно... А тебе что нечего мне сказать? Бабушка Маша не любит разговаривать. А я не понимаю почему. Разговаривать или весело или грустно. Деда, а что такое грустно?
           – Не знаю. Наверно, когда тебе не радостно. Ну, невесело. Маше всегда грустно.
           – А ты пробовал её рассмешить? Если мне грустно, Миша мне скажет глупость и мы вместе смеёмся. Только мама говорит, что мы оба несём чепуху. А у меня в руках ничего не было. Смешно. Где чепуха? Нам с Мишей было смешно. А с тобой мне смешно, только когда ты смешной. Научи меня спать с открытыми глазами.
           – Болтушка. Пойдём ужин готовить. Мама с Мишей приедут голодные.