Фаны. Подьём. часть первая

      Рыжая псина, высунув длинный язык, зевала и равнодушно оглядывала сидящих  в тени сарайчика ребят. Мы, разбредясь по двору, доедали остатки лагерного завтрака. Мухи кружились над горкой лепёшек, жёлтое масло успело подтаять, его мягкие кубики плавали в кастрюле с холодной водой в тени сарайчика. Таджик, отмахиваясь от мух, о чём-то бойко нашёптывал Афганцу, поодаль сидели на корточках и смотрели в сторону хозяина в ожидании на что-нибудь понадобиться два молчаливых его работника. Афганцу разговор был явно не по душе, он сидел с отрешённым видом и вскоре, закончив его коротким "тушиндым"*, подошёл ко мне.

- О чём задумался, татарин?

- О чём о чём, о Зинке, конечно, - выхватив взглядом её круглый зад, проговорил я. Пять лет назад мой брат, закончивший кафедру арабской филологии, и только вернувшийся из командировки в Южный Йемен, узнав, что я поступил, поучительно инструктировал:

- Нехер им знать, о чём ты думаешь, в универе все разговоры своди к байкам про баб. Стукачи проявятся, сам увидишь, особенно, в командировках. Спрашивает тебя особист о чём-то, а ты ему анекдот, и чем скабрезней, тем лучше.

Афганец сел рядом: - Знакомо.

- Посмотреть бы на Искандеркуль с горы, - сменил я тему.

- А кто тебе мешает, и день сегодня будет хорошим, - откинувшись на затёртую стенку сарая, сверкнул он глазами на цветущую гору, - Зира созрела, самый сезон для сбора.

Афганец замолчал на секунду, слова выходили из него тяжело.

- Я на железнодорожном переезде родился, недалеко от Душанбе. Мать брала нас с собой собирать травы.

- Расскажи, - попросил я. Мимо нас проносились пчёлы, из сарайчика шёл приятный фруктовый аромат.

- Да нечего рассказывать. Для вас, городских, выход на природу это отдых. Здесь это изнурительный труд. Собирали, сушили, мать потом весь год в еду добавляла, ну, и настойку делала от изжоги, в порошок измельчит и даёт нам с водой кипячёной.

     Таджик, лукаво посмеиваясь, прошёл мимо нас и с самодовольным видом что-то прокричал своим работникам, те быстро поднялись и, стряхивая с себя шелуху, безропотно последовали за ним.
    
     Между тем день только начинался, каждый из нас ожидал от него чего-то праздничного, радостного, яркого. Афганец наконец созрел, он решил лезть по склону. Мы окружили его и принялись уговаривать взять нас с собой, уж больно заманчивой показалась нам идея подняться на плато, чтобы оттуда увидеть озеро. Наш приезд сюда не предполагал ни восхождений, ни вообще каких-либо авантюр, но пока преподаватель, взявший с нас предварительно слово, что вести себя мы будем тихо, был в отъезде, мы хотели заняться чем-нибудь необычным, томимые праздностью, мы искали приключений.

     Долго уговаривать Афганца не пришлось. Он прикинул, что на подъём с нами понадобится ему пара часов, чуть дольше должно было уйти на спуск, и, с учётом отдыха, пяти часов должно было хватить на всю прогулку. Искандеркуль расположен на двухкилометровой высоте. Вместе со временем, проведённым в пути от Пенджикента, срок пребывания в горах приближался к трём дням, акклиматизация нас уже не пугала. Покончив с завтраком, мы начали готовиться к походу.

     Профессор наполнил фляжку кипячёной водой из титана, который заполнялся  из большой лагерной бочки, стоявшей под худым навесом на приспущенных колёсах, на её синем боку чьей-то рукой намалёвана была на русском надпись «ВОДА ПИТЬЕВАЯ». Для бочки полагалась лошадь, которая и паслась неподалёку. С самого приезда наши девушки, как только увидели эту старую кобылу позади бочки, начали приносить ей хлеб. Она брала его с благодарностью, жевала, фыркая, и косила глаза с удивлением, на них, улыбающихся, светловолосых.

    У остальных ребят фляжек не было. Афганец не хотел вмешиваться в наши приготовления, и о необходимости запастись водой ни словом не обмолвился. Подъём в гору представлялся мне не более чем прогулкой, вода здесь, у озера, была повсюду, оттого и положил я в рюкзачок лишь дешёвенький  фотоаппарат и невесть откуда взявшуюся банку тушёнки, надел на себя белую тенниску, шорты и лёгкие парусиновые туфли, совсем не предназначенные для горных походов. Сборы оказались недолгими, и вскоре мы запылили по каменистой дороге, уводящей вверх. В придорожном ивняке Афганец наломал крепких прутьев, срезал сучки, подравнял их ножом, и потом уже каждый как мог смастерил себе палку. У места, где река шумным водопадом сбрасывала свои воды в нижнее русло, Афганец решил начать подъём.

     Солнце слепило глаза. Пологий, долго тянущийся косогор был нами пройден довольно легко. Кололись ветки можжевельника и скрюченной облепихи, между ними резали склон бараньи тропы. Гора уходила резко вверх, и подъём становился круче. Низкая высохшая на солнце трава издавала аромат зиры, тёмные зонтики которой начали попадаться мне на глаза. Под ногами забелели булыжники, из-за крутизны склона и камней под ногами идти стало заметно труднее. Растительность постепенно  исчезла, её заменила острая базальтовая крошка. Мы шли друг за другом, стараясь ступать аккуратно, не отталкивая булыжники. Из-за отсутствия опыта хождения по горам нам это не удавалось, и отлетающие камни стали попадать в головы идущих позади. Заметнее напрягались мышцы ног, каждый из нас стал сильнее опираться на посох.

* Я понял (узб)
** Стройотряд

Продолжение: часть третья http://proza.ru/2024/08/28/731