ЗЛОЙ. Глава 12. Переломный момент

У отца никогда подолгу не было постоянной работы. Он никогда длительно не работал на государство, потому что считал это уделом ущербных людей. С детства отец научил его самому необходимому, с его точки зрения, ремеслу: воровству. Дед брал моего отца с собой на «дело», взращивая в нем уверенность, что только этим и может заниматься настоящий мужчина, чтобы прокормить семью. Дед, кстати, сидел за воровство. Отец был более прозорливым и шустрым. Несмотря на богатую в этом плане биографию, его ни разу не поймали с поличным, и ему не пришлось оказаться по ту сторону колючей проволоки.

В лихие девяностые отец стал «представителем» и колесил по необъятным просторам России.  География его поездок включала в себя и Среднюю полосу, и Урал, и Иркутск, и Братск, и Якутию, и Казахстан, и Сибирь и еще много прочих местностей, названия которых я не запомнила.

Не знаю, чем именно он там занимался и как зарабатывал, но в доме в ту пору действительно было много денег, импортной одежды, бытовой техники и деликатесов, которые до этого мы видели только по телевизору. Он привозил ящиками апельсины и мандарины (я их до сих пор не ем, потому что один их вид вызывает отвращение, ассоциируясь со скандалами и побоями). У него всегда было много иностранного алкоголя: французский коньяк, ирландский виски, немецкий шнапс и пиво  целыми упаковками. На эту золотую коллекцию постоянно приходили посмотреть многочисленные в ту пору друзья.

Отцу нравилось, что у него много друзей. Когда я говорила, что они в нем видят только денежный мешок и любят не его, а его алкогольную коллекцию, он жутко злился и отвечал: «Придет день, и эти люди мне тоже помогут, как я помогаю им сейчас». Не трудно догадаться, что когда он остался без денег, те самые «друзья» исчезли без следа, как прошлогодний снег. И долгожданный день, в который он всегда верил - когда они должны были ему помочь,  так никогда и не наступил.

Его часто и подолгу не бывало дома. Иногда он приезжал совершенно неожиданно и без предупреждения, и неделями не выходил из дома. Пил. И спал практически с пистолетом под подушкой. Никому нельзя было задавать вопросов. А нам, собственно, и не хотелось их задавать. Не знаю, как маме, но мне уж точно. Мне было безразлично, откуда он явился и почему не выходит из дома. Единственное, чего я с нетерпением ждала, так это его очередного исчезновения, и желательно, чтобы в этот раз навсегда.

У меня в ту пору начался сложный период: первая любовь, несчастная и невзаимная, разумеется. Первые проблемы с подругами, каждая из которых в другой начинала видеть соперницу. Первые расстройства и депрессии, связанные с будущими экзаменами и выбором профессии. На отношения, которые складывались в тот период между мамой и отцом, я совершенно не обращала внимания.  Однажды, возвращаясь из школы, я увидела в почтовом ящике письмо. Прекрасно зная, что читать чужие письма неприлично, я, вопреки этому, почему-то распечатала конверт. Там была телеграмма. Ее текст я помню до сих пор: «Дорогой Ванечка, завтра вылетаю. Встречаемся в Одессе, как договаривались. Целую. Твоя Галя». Обратного адреса не было. Что это за телеграмма? Какая Галя? Куда прилетает? Почему целует?
 
Я вдруг осознала, что мимо меня прошел целый пласт родительских отношений. Я стала собирать в памяти события последнего времени и вспомнила, что отец действительно на днях собирался лететь в Одессу. Все складывалось один к одному. Значит, у него есть другая женщина. И это прекрасно! Наконец он оставит нас в покое и уедет жить к ней! Радость моя была безграничной. Я понеслась с этой телеграммой к маме и надеялась, что совсем-совсем скоро мы заживем спокойно, без скандалов, без слез, без унижений. Мамина реакция меня, однако, очень удивила. Она не обрадовалась, нет. Она расстроилась и заплакала. А вечером, придя с работы, она устроила отцу допрос с пристрастием, требуя объяснить, что это за Галя и куда он собирается с ней ехать.

Таким растерянным своего всегда уверенного и жесткого отца я не видела никогда в жизни. Он был словно нашкодивший ребенок, застигнутый врасплох, не мог связать нескольких слов в предложение, постоянно путаясь и заговариваясь. Он говорил, что никакой Гали не существует, что это всего лишь розыгрыш, что так подшутили его друзья. Через некоторое время он вдруг говорил, что эта телеграмма была секретным шифром, чтобы никто не догадался, куда и на какое «дело» он должен поехать. Все эти сбивчивые и путаные объяснения были настолько абсурдными и неубедительными, что не выдерживали никакой критики. Я понимала, что мама совершает большую ошибку, но не могла ее остановить. Назавтра, то есть именно в тот день, когда отец должен был лететь в Одессу, она загородила входную дверь и просто не выпустила его из дому.

Это был переломный момент не только для их отношений, но и для ее ребер. Он избил ее практически до бессознательного состояния. И никуда не поехал. Он остался дома и каждый день снова и снова избивал ее. Он говорил: «Ты мне всю жизнь испортила. Ты мне сломала все планы, спутала все карты! Гадина, сучья тварь, ты этого хотела? Получай!». При всем этом, мама как-то умудрялась ходить на работу и вообще – ходить. Справедливости ради, надо сказать, что не меньше досталось и мне. Спустя пару дней, когда он уже не бил маму и вообще  не разговаривал с ней, он вдруг спросил у меня:

- Кто достал из ящика телеграмму, ты или мама?

- Я.

- Ты ее читала?

Я понимала, что надо соврать. Потому что это был тот самый случай, когда ложь может быть во спасение. Но я не могла соврать. 

- Да, читала.

- А кто распечатал конверт?

Тут уж сомнений не было: соврать – значит снова подвергнуть маму опасности быть избитой. Да и зачем сваливать на маму, если его и в самом деле распечатала я?

- Я.

- Ты??? – это был такой вопль, который и сейчас еще вспоминается мне в мельчайших подробностях. – Ты??? Распечатала??? И прочитала??? Телеграмму??? Которая была адресована мне??? Кто??? Тебе??? Позволил??? Совать свой нос в чужие дела??? Так это все из-за тебя??? Из-за тебя у меня вся жизнь пошла наперекосяк!!! Ты, сучий выродок, я тебя убью, гниду!!!

Да, я жестоко поплатилась за свой опрометчивый поступок. Не хочется вдаваться в подробности, но лучше бы он меня тогда действительно убил. По крайней мере, на том мои мытарства кончились бы раз и навсегда.