Николай

    В какой-то момент я решился. Оторвав ладони от сухой, вкрученной в базальт ветки, я сделал свой первый шаг. Их нужно было сделать несколько, пять или шесть коротких шагов вдоль нависающего над пустотой узкого карниза. Упираясь лбом в шершавую стену, я всасывал в себя разреженный воздух. Мне хотелось вцепиться зубами в холодный камень, врасти в него. Стучало в висках, ноги не слушались, боязнь потерять равновесие, тишина необъятной пропасти за спиной сковывали мышцы, и тогда, медленно разведя руки, я зашептал.

- Ля Иляхи Иля Аллах! - хрипел я в стену.
- Нет бога кроме бога, нет бога кроме бога!

    Я слышал биение своего сердца. В глазах кружили кровавые лепестки страха.

    Крутая тропа была обсыпана мелкой каменной крошкой. Не слыша криков Афганца и уже не чувствуя впивающегося в мою плоть щебня, я съехал вниз по длинному осыпному жёлобу. Афганец поднял меня и, взвалив на плечи, потащил к огромному камню, на котором сидели остальные ребята.
- Поправь мне очки, - кривясь от саднящей боли, просил я его.

    Прошло время, прежде чем я смог придти в себя и понять, что нахожусь вне опасности. Я сидел на камне вместе с остальными ребятами, слушал их смех и чувствовал их возбуждение от пережитого, шок от спуска постепенно проходил, но боль оставалась и озноб ещё долго бил меня.

    Скала осталась позади, и теперь нам предстояло спуститься вниз по не столь опасной каменной осыпи. Мы шли небыстрым шагом, помогая Чеху. Вдруг Афганец круто  свернул и побежал куда-то в сторону, смешно размахивая над головой палкой. Мы остановились и, не понимая причины, ошарашено смотрели ему вслед. Афганец с азартом гнал зайца. Его голые колени блестели на полуденном солнце, перескакивая через камни, он старался палкой сбить косого с ног. Заяц, хоть и был по летнему жирным, пружинил и выписывал зигзаги, удаляясь от Афганца, и почти сразу тому надоело бежать, он остановился, и, отдышавшись, вернулся к нам.

    Нижняя часть склона постепенно наполнялась зеленью, стали появляться  кустарники, и вскоре мы увидели кроны тополей. Мы зашагали быстрее, а затем и вовсе побежали, одержимые жаждой. Афганец подхватывал падающего от слабости Чеха.

    Услышав шум воды, мы бежали на звук и чуть погодя очутились на берегу горной реки. Вода была холодной, мы захватывали её пригоршнями, пили и никак не могли напиться.

    Николай стал первым русским, которого я встретил в горах Памира. Это был худощавый человек средних лет с клиновидной бородкой на усталом лице. Жил он с семьёй в небольшом провинциальном городке и работал электриком на алюминиевом заводе, а в летнее время, вместе с женой и сыном уезжал за перевал держать пчелиную пасеку в верховье Искандер-Дарьи. К моему удивлению, Николай никогда не был в России, и вообще от насиженных мест далеко не уезжал. В армии служить ему не довелось из-за болезни ног, ещё он был набожным и показался мне добрым и беззлобным. Судьба случайно свела нас на берегу той реки. Огромных размеров пёс, перепрыгнув узкую реку, вцепился в мою голень и, наклонив лохматую голову, повалил в прибрежную гальку. Я не успел ни испугаться, ни раскрыть рот в крике, как из темноты леса раздалась команда. Услышав голос хозяина, волкодав ослабил хватку, однако ноги моей не отпускал, а только рычал, оскалив клыки, и смотрел в сторону появившегося на том берегу человека. Перейдя вброд реку, Николай схватил пса за загривок, встряхнул его и сердито рявкнул, показывая, кто здесь хозяин. Затем он  осмотрел ногу и обильно промыл рану водой. Пёс перестал рычать, улёгся рядом на землю, положил морду на передние лапы. К моему счастью, укус был поверхностным, клыки оставили лишь две слюнявые точки на обгорелой коже. Этот волкодав был из породы охранных и знал своё дело хорошо.

    Увидев, в каком состоянии все мы находимся, Николай отвёл нас на свою делянку, находившуюся на покрытом цветущей зеленью склоне горы, где, среди пчелиных ульев, в компании пасечника, его жены и двух волкодавов мы провели остаток уходящего дня.

    Красный отблеск заката высвечивал склоны, выделяя позади них чёрную линию каменной гряды. Жена Николая, молчаливая женщина с копной волос, скрученных позади головы и там же спрятанных в тёплый платок, мешком съезжавший вбок на афганский манер, и, как мне показалось, одетая в странную мешанину, состоявшую из длинной шерстяной безрукавки поверх платья и широких шаровар, вынесла нам в больших эмалированных мисках куски жёлтого мёда в сотах и ломти свежеиспечённого домашнего хлеба. Мы сидели вокруг деревянного стола, пили густой, пахнущий дымом травяной настой, ели хлеб с мёдом. Николай колдовал над моими локтями, что-то  рассказывал о жизни русских в Душанбе, о церковном приходе. Кожа саднила, ладони и ноги мои ныли. Утыканный колючками, я вполуха слушал Николая и радовался тому, что наше приключение наконец-то закончилось. Чех понемногу приходил в себя, его перестало тошнить. Он отказался от травяного настоя, пил лишь воду, жевал воск, медленно высасывая из него тёмный мёд.

- Зинке бы сегодня отдельно лечь. - отозвав меня в сторону, назидательно начал Афганец. Я мотнул головой, делая вид, что не понимаю, о чём он, - Замуж она в сентябре выходит, понял? - отрезал он.

Я молчал, соображая, к чему мог привести этот внезапный диалог, подобные споры с азиатами с их повышенным чувством справедливости часто приводят к мордобою, в глазах тёмным бутоном расцветал приоткрытый уголок Зинкиного рта.

- Понять-то я понял, только я к ней в кровать не лез. - ответил я, - И если придёт ко мне сегодня...

- Оно, конечно, так, баба она взрослая. - спокойно прервал меня Афганец, - Ты утренний мой разговор с таджиком помнишь?

- Ну, сегодня во время завтрака ко мне подходил начальник лагеря?  - повысил голос Афганец, - Узбек он, из местных. Накануне вечером подсел ко мне, разговорились. Земляки мы, из одного района. Так он в подпитии предложил мне обменять наших девчонок на плов и арбузы, потом деньги начал мне в руки совать, нашёл земляка, рожа дисбатская.

- А ты? - спросил я Афганца, с опаской поглядывая на собак.

- А что я? Еле сдержался, перевёл всё в шутку, понимал, где мы и кто вокруг нас. Поэтому и попросил девчонок ночью из палатки не выходить от греха подальше.

- А на завтраке-то что он от тебя хотел?

- Да напомнить хотел, по свойски, мол, вчера просьб никаких не было.

Афганец замолчал.

- Повезёт кому-то с Зинкой, один смех чего стоит, - проговорил я, выдёргивая колючку из саднящего колена, и затем, посмотрев Афганцу в глаза, добавил, - Ты почему нас бросил сегодня, там, на горе?

- Ты, татарин, зла-то не держи, вы ведь не дети, да и не так уж там, наверху, и опасно было, не пятитысячник. - Афганец не умел просить прощения, он смотрел на меня с виноватой улыбкой, однако выдавить из себя слова ему было сложно, - Так... Вспомнил первый свой выход на боевые. Ты же про Саланг слышал? Перевал в Афгане есть, в горах Гиндукуш. Счастлив я был сегодня, сам пойми, без броника, без боекомплекта, ДШК* и продзапас не тащить, никто в тебя не стреляет, красота.

- Ну ты и гад. - уже без злобы в голосе сказал я.

- Знаю, сам иногда не рад. - ответил Афганец.

    Недолго погодя начало смеркаться. Афганец молча сидел рядом, и, подняв голову, счастливым взглядом смотрел куда-то вверх. - Дикая, свободная земля, - проговорил он наконец, - Знаешь, татарин, никогда не могу надышаться горами, любой цветок, даже самый чахленький, любой камень мне здесь дорог. Жив я, понимаешь?

    Вторя его словам, темнеющие энотеры начали распускаться яркими бутонами, светлой фатой покрывая весь куст. Раскрывающиеся в закате цветы источали пьянящий аромат, он обволакивал и кружил голову, заставляя забыть беды прошедшего дня.

    Из-за горы выползла луна. Мягким светом покрыла она долину, в прохладе приближающейся ночи выступили очертания гор, одна, за ней вторая, третья, небо обросло звёздами. Мы тронулись в обратный путь. Николай вызвался проводить нас к тропе, а прощаясь, вздохнул и размашисто перекрестился. Мы прошли около километра, когда Чех неожиданно остановился. Он отошёл от тропы, сел в иссохшую, пыльную траву и сказал, что останется здесь и дальше не пойдёт. Как оказалось, он боялся потерять из виду тёмные тополиные вершины, в тени которых стекала к долине шумная горная река.

*ДШК – пулемёт «Дегтярева - Шпагина крупнокалиберный»