Гора. часть девятая

    В какой-то момент я решился. Оторвав ладони от сухой, вкрученной в базальт ветки, я сделал свой первый шаг. Их нужно было сделать несколько, пять или шесть коротких шагов вдоль нависающего над пустотой узкого карниза. Упираясь лбом в шершавую стену, я всасывал в себя разреженный воздух. Мне хотелось вцепиться зубами в холодный камень, врасти в него. Стучало в висках, ноги не слушались, боязнь потерять равновесие, тишина необъятной пропасти за спиной сковывали мышцы, и тогда, медленно разведя руки, я зашептал.

- Ля Иляхи Иля Аллах! - хрипел я в стену.
- Нет бога кроме бога, нет бога кроме бога!

    Я слышал биение своего сердца. В глазах кружили кровавые лепестки страха.

    Крутая тропа была обсыпана мелкой каменной крошкой. Не слыша криков Афганца и уже не чувствуя впивающегося в мою плоть щебня, я съехал вниз по длинному осыпному жёлобу. Афганец поднял меня и, взвалив на плечи, дотащил до огромного камня, на котором уже сидели остальные ребята.

    Прошло время, прежде чем я смог придти в себя и понять, что нахожусь вне опасности. Я сидел на камне вместе с остальными ребятами, слушал их смех и чувствовал их возбуждение от пережитого, шок от спуска постепенно проходил, но боль оставалась и озноб ещё долго бил меня.

    Скала осталась позади, и теперь нам предстояло спуститься вниз по не столь опасной каменной осыпи. Мы шли небыстрым шагом, помогая Чеху. Вдруг Афганец круто  свернул и побежал куда-то в сторону, смешно размахивая над головой палкой. Мы остановились и, не понимая причины, ошарашено смотрели ему вслед.
Афганец с азартом гнал зайца, перепрыгивая через валуны и меняя направления, пытаясь палкой сбить того с ног. Заяц петлял, удаляясь от Афганца, и уже вскоре тому надоело гнаться, он остановился, и, отдышавшись, вернулся к нам.

    Нижняя часть склона постепенно наполнялась зеленью, стали появляться  кустарники, и вскоре мы увидели кроны тополей. Мы зашагали быстрее, а затем и вовсе побежали, одержимые жаждой. Афганец подхватывал падающего от слабости Чеха.

    Услышав шум воды, мы бежали на звук и чуть погодя очутились на берегу горной реки. Вода была холодной, мы захватывали её пригоршнями, пили и никак не могли напиться.

    Николай стал первым русским, которого я встретил в горах Памира. Был он православным, жил с семьёй в Турсунзаде и работал электриком на алюминиевом заводе, а в летнее время, вместе с женой и сыном уезжал за перевал держать пчелиную пасеку в верховье Искандер-Дарьи. В России он никогда не был, и  далеко от насиженных мест не уезжал, в армии служить ему не довелось из-за болезни ног, ещё он был набожным и казался добрым и беззлобным человеком. Мы встретились на берегу реки случайно, огромных размеров пёс, в мгновение перепрыгнув узкую реку, ухватился пастью за мою ногу, да так повернул её, что я упал в прибрежную гальку, не успев даже испугаться. Из-за деревьев раздался крик. Услышав команду, волкодав ослабил хватку, однако голени моей не отпускал, а только рычал, скалил зубы и смотрел в сторону появившегося на том берегу хозяина. Кричал Николай. Перейдя вброд реку, он отвёл от меня пса, извинился, осмотрел ногу и обильно промыл место укуса водой. К моему счастью, укус оказался поверхностным, собачьи клыки в меня не вошли, собака оставила лишь слюнявый след от зубов на коже. Она была из породы охранных и знала своё дело хорошо. Увидев, в каком состоянии все мы находимся, Николай отвёл нас на свою делянку, которая находилась совсем рядом, на покрытом цветущей зеленью склоне горы, где, среди пчелиных ульев, в компании двух волкодавов, мы провели остаток уходящего дня.

    Красный отблеск заката высвечивал склоны, выделяя позади них чёрную линию каменной гряды. Жена Николая, молчаливая женщина с копной волос, скрученных позади головы и там же спрятанных в тёплый платок, мешком съезжавший вбок на афганский манер, и, как мне показалось, одетая в странную мешанину, состоявшую из длинной шерстяной безрукавки поверх платья и широких шаровар, вынесла нам в больших эмалированных мисках куски жёлтого мёда в сотах и ломти свежеиспечённого домашнего хлеба. Мы расселись вокруг деревянного стола, выпили густой, пахнущий дымом горный чай, съели хлеб с мёдом. Николай лечил мои локти и  рассказывал о жизни русской общины в Душанбе, о церковном приходе. Кожа саднила, ладони и ноги мои ныли, утыканные колючками. Я слушал Николая и радовался тому, что наше приключение наконец-то закончилось. Чех понемногу приходил в себя, его перестало тошнить. Он отказался от чая, пил воду, жевал воск, медленно высасывая из него пчелиный мёд.

- Утренний мой разговор с таджиком помнишь? - отозвав в сторону, спросил меня Афганец. Я мотнул головой, не понимая, о чём он говорит.

- Ну, вспомни, сегодня утром, во время завтрака ко мне подходил начальник лагеря? - получив утвердительный ответ, он продолжил.

- Узбек он, из местных. Накануне вечером подсел ко мне, разговорились. Земляки мы, из одного района. Так он в подпитии предложил мне обменять наших девчонок на плов и арбузы, потом деньги начал мне в руки совать, нашёл земляка, рожа дисбатская.

- А ты? - спросил я Афганца, с опаской поглядывая на собак.

- А что я? Еле сдержался, перевёл всё в шутку, понимал, где мы и кто вокруг нас. Поэтому и попросил девчонок ночью из палатки не выходить от греха подальше.

- А на завтраке-то что он от тебя хотел?

- Да напомнить хотел, по свойски, мол вчера просьб никаких не было.

Афганец замолчал.

- Послушай, ты почему нас бросил сегодня, там, на горе?

- Ты зла-то не держи, не так уж там, наверху, и опасно было, не пятитысячник. - Афганец посмотрел на меня виновато, - Так... Вспомнил первый свой выход на боевые. Ты про Саланг слышал? Перевал в Афгане есть, в горах Гиндукуш. Счастлив я был сегодня, сам пойми, без броника, без боекомплекта, ДШК* и продзапас не тащить, никто в тебя не стреляет, красота.

- Ну ты и гад. - уже без злобы в голосе сказал я.

- Знаю, сам иногда не рад. - ответил Афганец.

    Недолго погодя начало смеркаться. Афганец молча сидел рядом, и, подняв голову, счастливым взглядом смотрел куда-то вверх. - Дикая, свободная земля, - проговорил он наконец, - Знаешь, татарин, никогда не могу надышаться горами, любой цветок здесь, даже самый чахленький, любой камень мне здесь дорог. Жив я, понимаешь?

    Вторя его словам, темнеющие энотеры начали распускаться яркими бутонами, светлой фатой покрывая весь куст. Раскрывающиеся в закате цветы источали пьянящий аромат, он обволакивал и кружил голову, заставляя забыть беды прошедшего дня.

    Из-за горы выползла луна. Мягким светом покрыла она долину, в прохладе приближающейся ночи выступили очертания гор, одна, за ней вторая, третья, небо обросло звёздами. Мы тронулись в обратный путь. Николай вызвался проводить нас к дороге. Мы прошли около километра, когда Чех неожиданно остановился. Он отошёл от тропы, сел в иссохшую, пыльную траву и сказал, что останется здесь и дальше не пойдёт. Как оказалось, он боялся потерять из виду тёмные тополиные вершины, в тени которых стекала к долине шумная горная река.

*ДШК – пулемёт «Дегтярева - Шпагина крупнокалиберный»