Васишта. Глава 3

          Посыльный мчался по дороге, поднимая пыль. Осадив коня перед палатами князя, спрыгнул и бросил повод подбежавшему дворовому мужику. Спросил у служивого, который стоял, облокотившись на перила:
          - Князь дома?
          Тот кивнул. Посланный, не дожидаясь, когда о нём доложат, вбежал по лестнице в терем.
          Воевода Михайло Фёдорович сидел в горнице со своим давним другом сотником Гордеем.
          -  Депеша от царя-батюшки! – посыльный протянул свиток.
          Долгорукий развернул бумагу и стал читать.
          - Ну, вот и дождались, Гордей Матвеевич, - сказал он, - надо ополчение собирать. Мужики, слава богу, отсеялись. На всё про всё у нас недели две. Пойдём на Москву. Оттуда, когда сольются полки, на Владимир, потом на Муром, а там и до Казани недалеко. Вся Русь собирается в кулак! С божьей помощью одолеем нынче Орду, - он повернулся к иконам, что висели в правом углу, и перекрестился.

          К поселению стекались мужики с телегами и лошадьми из соседних деревень. Доставались из амбаров мешки с зерном и крупами, прошлогодней брюквой и репой, которая худо-бедно сохранилась в ямах. И хотя внешний вид был уже не тот, но на какое-то время на прокорм хватит – путь предстоял долгий. Где-то кудахтали в клетках куры, - какое-никакое, а яйцо дадут, а потом и на уху* можно пустить. В корзины загружалось вяленое мясо с рыбой, этого, конечно, не хватит, но в начале пути можно по лесам побегать, дичь добыть.
          Гордей Матвеевич осматривал амуницию каждого ополченца. Выдавал по мере надобности: кому кольчугу, кому шлем, кому меч. Писарь сидел рядом и записывал расходы. Два года назад уже ходили на Казань, многие не вернулись, но кто живой остался, оружие берёг, да и на пограничье без него нельзя, хоть и мирно пока жили, да всё измениться могло в одночасье.

          Михайло Фёдорович трапезничал, сидя за столом с детьми и Младой Игоревной. Даже малолетние дочери находились тут же с няньками, которые кормили их из ложечек. Дни сборов пролетели быстро, и он стал искать каждую свободную минуту, чтобы побыть с семьёй - когда ещё увидятся.
          - Андрея с собой возьму, Младушка, - сказал он.
          - Ох, - горестно выдохнула та, - Михайло Фёдорович, мал он ещё для такого похода. Оставил бы ты его.
          - Куда ж мал? – удивился муж. – Я в его возрасте с отцом в походы ходил. И ему надо привыкать! Вон какой вымахал – выше меня!
          - Выше-то выше, да только разума… - она осеклась, не решаясь осердить сына.
          - Пусть опыта набирается, - воевода хлопнул улыбающегося Андрея по спине.
          - А меня, батюшка, возьмёте? – спросил Василий.
          - Ишь, что удумал! – покачала головой мать. – И это в поход рвётся!
          - Дома останешься за старшего, -  строго сказал отец. – Мать одну оставлять негоже!
          - Так я язык ихний знаю, толмачом буду, - доказывал княжич свою нужность.
          - Тугай с нами пойдёт, вот он и будет толмачить. А тебе ещё подрасти надобно!
          - А я ещё лечить могу, - не унимался сын. – У бабки Ульяны учился…
          - Всё я сказал! – воевода хлопнул по столу ладонью так, как будто припечатал своё решение.

          На следующее утро дружина и ополченцы двинулись в путь, за ними тянулись нескончаемой вереницей обозы с провиантом и нужными в дороге вещами и мастеровыми.
          Князь Михайло Фёдорович прощался с семьёй. Он расцеловал дочек и обнял Василия:
          - Ты тут…следи за всем…матери помогай…
          Подошёл к жене, у которой глаза были со вчерашнего вечера опухшие от слёз, обнял и прижал к себе.
          - Любушка моя… вернусь… не впервой… - и, отвернувшись, чтобы дети не видели предательскую слезу, отошёл к коню.
          Андрей поклонился в пояс матери, и та, не выдержав, схватила и притянула его к себе, заревев в голос вместе с няньками. Сын вырвался, вскочил на коня, и они с отцом, не оглядываясь, поскакали догонять войско.
          Васька было побежал за ними, да мать мёртвой хваткой ухватилась за него.
          - Не пущу! – кричала она, прижав к себе.
          - Да я проводить только! - оправдывался он, уткнувшись в материнский сарафан и пытаясь вырваться из её душных объятий.
          Млада Игоревна потащила его за руку на второй этаж в  светёлку, приказав дворовой девке сторожить, чтобы не сбежал. Он упал на лавку и заплакал от бессилия. В голове молоточками стучало – не взяли… не взяли… не взяли!
          К вечеру Василий успокоился и стал обдумывать детали побега. Что-то внутри говорило ему, что он должен быть там, где отец и брат. Вечно его держать взаперти не будут, значит надо усыпить бдительность матери, показать, что он согласен с её решением. Войско идёт пешим ходом с остановками на передых и на ночь. Если достать коня, то догнать можно. Да вот незадача, в конюшне осталась только жеребая  кобыла, остальных взяли в поход.  Те служивые, что назначены воеводой для охраны поселения, своих не дадут. Да и расспрашивать начнут, зачем понадобился конь, не приведи господь, матушке донесут. Но решать надо быстрее, хотя дня три в запасе есть.
          Девка, что приставлена была к нему, сторожила и ночью, бросив на пол кожух и прислонившись спиной к двери, спала, слегка похрапывая. И когда Василий поутру, когда прокричал первый петух, решил выйти, моментально вскочила и прошептала:
          - Не велено, княжич, пускать.
          - А на двор-то как ходить? – тоже зашептал он.
          - Идём, провожу.
          - Сам найду!
          - Княгиня-матушка говаривала, коли заартачится, будить её нежалеючи.
          - Пошли, - неохотно согласился Вася, на ходу обдумывая, как сбежать от неё.
          А та, словно поняв, о чём он думает, добавила:
          - Я быстрее всех бегаю. Потому твоя матушка меня и приставила сторожить. Говорила - ты хитрый, обязательно удерёшь. А от меня ещё никто не сбежал.
          Девка была на полторы головы выше его, да и ноги у неё были худые и голенастые - эта, точно, догонит. Оставалась одна надежда на коня. «Надо будет у Борща расспросить про кобылу, может ей ещё долго ходить, так на ней поеду», - думал он.
          Днём Васька со своей длинноногой сторожихой, как будто случайно, зашёл на конюшню. Мужик, который чистил и кормил лошадей, лежал на сене и тянул на жалейке однообразный мотив, который отвечал его думам. Звали его Борщ. Несколько лет назад, при очередном походе на Казань, перерубили ему ногу в колене, и теперь ходил он на оструганной деревяшке, в которую вставлял обмотанную тряпкой культю. Зато баба его радовалась, что жив остался и к ратной службе негож стал. Воевода тогда и определил безногого на конюшню.
          Вася присел рядом с ним. Девка осталась стоять в проёме ворот, зевая и потирая грязные в цыпках босые ноги одну о другую.
          - А что, Борщ, долго ли ещё ходить кобыле? До новолуния дотерпит?
          - Не, княжич, сегодня-завтра должна разродиться, - ответил конюх. – Потому здесь и сплю. Первородная… помочь надобно.
          У Васьки заныло внутри: второй день проходит, а он ничего не придумал. Напряжение нарастало, он уже не мог ни пить, ни есть. Девки менялись, чтобы перекусить или по надобности сходить, а он всё кружил и кружил по двору, не видя и не слыша никого, занятый своими мыслями.
          К вечеру приехал Богша, десятник оставленной небольшой части дружины для охраны поселения и княгини с детьми. Он привёз добытых на озере уток. Отвязав мешок от седла, бросил на крыльцо.
          - Агафье снесу, - сказала дворовая девка и, схватив тушки, побежала на кухню.
          Васька подскочил к десятнику и, глядя пристально в его глаза, умоляюще сказал:
          - Богша, миленький, дай коня! Очень надо! Верну потом… Дай!
          - Какого коня? – не понял служивый.
          - Твоего… Воронка…
          - Не-е…, - начал было Богша, но вдруг как-то застыл и произнёс: - Бери. Только верни, княжич!
          - Верну! Не беспокойся! Девку придержи!
          - Девку можно! – десятник, растопырив руки, поймал сторожиху и прижал к себе.
          В это время Василий вскочил в седло и помчался по улице.
          Девка орала во всё горло и била Богшу по груди, лицу, а он только смеялся.
          - Дурачина! Ты зачем коня отдал?!
          На крик прибежали дворовые, и  вышла Млада Игоревна.
          - Что за крики?!
          Богша поклонился княгине:
          - Уток привёз.
          - Он, вражина, коня княжичу отдал, а меня держал! – орала сторожиха.
          - Какого коня? – не понял тот.
          - Своего!
          Сотник удивлённо повернулся, но верного Воронка нигде не было.
          - Не отдавал я его, княгиня! Вот те крест, не отдавал, – оправдывался служивый, крестясь. – Куда я без него… он мне как брат…
          - Отдал, отдал! Сама слышала! Говорит, бери, только верни! – не унималась девка.
          - Кажись, чёрт попутал, - Богша снял с головы шапку и стал мять её в руках, - не помню… как в тумане всё… Да я бы никогда… он же мне как брат… Воронок-то…
Млада Игоревна заголосила и упала на крыльцо.

* Уха - в то время уха могла быть куриной, мясной, рыбной, овощной и даже сладкой. Слово "суп" было заимствовано из французского языка в 18 веке.