147

- Люди говорят, что я лекарь. И это правда. Коснулось слегка то, что деды и прадеды испокон веков хранили, копили и передавали. И вот как рассуждаю. Хранить, я, может, и сохранил что. Передать, тебе, Захарка, постарался. А вот накопить нового не получилось. Ничего я не смог добавить. Потому как с покалеченной душой жил почти всю жизнь.

Силу эту лекарскую трудно в руках удержать. С нею времени на другие интересы не остаётся. И знахари зачастую жили бобылями в лесу. И не жену свою слушали, а наблюдали, как травка растёт, силой наливается. Не деток своих нянчили, а по свету ходили, чтобы новые тайны узнать.

Не всякий такую цену сможет заплатить. Не всякий, получается, сможет достичь в лекарском мастерстве высот. Но не всякому это и надо.

Только знания эти, как камушек драгоценный легко затерять, передавая из рук в руки. Поздно это я понял.

Может, и вышло бы из меня больше толку, если бы...

Когда я ещё несмышлёнышем был, думал, что сны это такие... Мало ли кому что присниться может. А вот мне по ночам не лес являлся, да не звери дикие, а парадные комнаты во дворцах. Свечи, танцы и нарядные господа, каких в лесу точно не встретишь.

Не сразу понял, что это воспоминания. Что свечи и танцы я видел наяву, а в парадных комнатах жил.

Вот и стал задавать вопросы своему деду. А жили мы с ним в такой же полуземлянке, как у нас, только далеко отсюда. И тоже в лесу.

Отмахивался он поначалу, мол, подрасти тебе надо. Но подрос. Может, такой был, как вы, может, помладше чуток.

И рассказал дед, что привёл меня малого... лет пять мне было, весь израненный и чуть живой гвардеец. Куда мы с ним направлялись, гвардеец этот не захотел сообщать, или не успел. Горячка унесла его в тот же вечер. Сам же я был изнеженный и в богатых одеждах. До сих пор храню в сундуке детский камзол, кружевные порванные манжеты и кожаные башмачки. И ещё кошелёк полный монет остался в кармане гвардейца. Сейчас-то монет тех уже нет, а вот кошелёк целый.

От знаний этих было больше вреда, чем пользы. Хотя легче стало, что видения эти оказались воспоминаниями, а то я уже начал бояться, что схожу с ума. Но лес и лачуга стали... как чужие. Да и дед со своим лекарским мастерством не интересным показался. Мысли унеслись в царский дворец, где стали отыскивать своё потерянное место.

До самого престола докатились и до её величества - Анны Леопольдовны. По времени совпадало моё появление в лесу с переворотом в царской власти.

Я бы и тогда ещё сбежал в Москву, благо, жили мы неподалёку, если бы не Анфиса.

Вот тогда и понял, для чего нужны лекари, и почём их труд.

Анфиса была крепостная. Сиротка. Заболела, лежала помирала. Добрые люди её деду доставили. А там я.

Полюбилась мне эта девочка. Я ведь кроме деда не знал других людей. А у той вовсе на белом свете никого. Лежит, бывало, волосы светлые рассыплются вокруг головы, глаза большие-большие, и столько в них печали, что сердце заходилось. А улыбнётся... Удивительно, какая улыбка светлая была. В те дни, когда за ней ухаживали с дедом, я не думал о дворцах.

А потом барин забрал её снова в свою рукодельню, и я ушёл.

Каково было деду? Не знаю. Не упрекнул меня, половину монет гвардейских отсыпал, благословил.

В Москве сунулся я во дворцы, только там никто меня не ждал, никому не был нужен. Там, как и прежде, были свечи, танцы, нарядные господа, но уже без меня.

Видел знакомых. Граф Каветин. Я как глянул, обомлел. Знаю его. Откуда - не помню, но лицо родное. Шёл за ним, не решаясь окликнуть. Потом долго ещё попадался на глаза и с надеждой заглядывал в эти самые глаза, но напрасно.

Раз, дурак, бросился под его экипаж, думал, может, так узнает, может, что получится. Получилось... получить плёткой по спине.

Так и шлялся без дела. А потом стал захаживать к университету. Про него я вам рассказывал. Михайло Ломоносов построил, и наказал, что «в университете тот студент почтеннее, кто больше научился; а чей он сын, в том нет нужды». Как раз для меня. Чей я сын - не имел никакого представления.

Вот и стал учиться. Сначала в гимназии, потом и в университете. Там и друг у меня появился. Были мы с ним казённокоштные. Потому как деньги у меня к тому времени закончились. И те, что дед сначала дал, и те, что потом добавил. Поэтому учились за счёт государства.

Вот теперь, Захарка, мы к нему и поедем, к другу моему. Большим человеком он стал. Приезжал к нам лет пять назад. Дядька Макар, помните?

К деду и Анфисе я тогда часто бегал. Недалеко, говорил уже. Вёрст пятьдесят. С Макаром бегали. У того тоже из родни никого. А потом деда не стало.
 
Я к барину, мол продай Анфису. Тот назначил цену. Мы с Макаром полгода собирали. Работали после учёбы. И когда я с нужной суммой пришёл, барин велел сначала жениться. Мол, без венчания не отпущу.

Я дурак тогда был. Не подумал, что ловушку приготовили, и я в ней уже двумя ногами стою. Женился - ловушка и захлопнулась. Потому что, женившись на крепостной, я сам стал крепостным. Вот и закончилась моя свобода и учёба.

На другой день меня барин продал. Побоялся, что за такой обман я его жизни лишу. Правильно боялся. И Анфису продал, я это уже после узнал. Куда - неизвестно. Больше я её не видел. Макар тоже попервости пытался её найти, но легче булавку в стоге сена отыскать... Вот так...