Содержание:
Пролог
Глава 1: Плато Устюрт
Глава 2: Объект «Х»
Глава 3: Салазки
Глава 4: Эркин Джураев
Глава 5: Тайконавты
Глава 6: Арест
Глава 7: Проект корабля
Глава 8: Беседы
Глава 9: Диверсии
Глава 10: Находки на Луне
Глава 11: Еркен Усанов
Глава 12: Подозрение
Глава 13: Нападение
Глава 14: Зухра и Лайло
Глава 15: На Луну
Глава 16: Портфель Эркина
Эпилог
Пролог
«Лунная соната» Бетховена — это произведение, которое проникает в самые глубины души. Её мелодия словно течет, как тихий лунный свет, осветляющий тёмные уголки разума и сердца. Нежные, но глубокие аккорды создают атмосферу мечтательности, призывая человека к размышлениям и поиску смысла. Музыка переливается оттенками меланхолии и надежды, побуждая к созиданию и открытиям. Эта композиция — источник вдохновения, силы и веры в добро.
Слушая «Лунную сонату», человек невольно начинает мысленно создавать гармонию в своем мире. Её мелодия очищает от негатива, пробуждая лучшие чувства и стремление к светлым поступкам. В каждом звуке заключена красота, которая побуждает стремиться к высокому, к процветанию, к созданию чего-то, что может изменить мир к лучшему. Эта музыка становится не просто фоном, но путеводной звездой, указывающей путь к гармонии и доброте.
Так же произошло и с одним студентом из Мюнхенского политехнического университета. Молодой человек, полон энергии и мечтаний, однажды услышал «Лунную сонату». Она проникла в его сердце, зародив в нём идею о большом проекте — проекте, который мог бы изменить его жизнь и жизнь окружающих. Под влиянием этой музыки он взялся за дело с новыми силами, несмотря на все трудности и преграды, что возникали на его пути.
Сначала это был лишь смелый замысел, но каждое препятствие делало его сильнее. Он прошел через жестокие испытания: бессонные ночи, неудачи, сомнения, но каждый раз, слушая «Лунную сонату», он вновь находил вдохновение и уверенность, что идет по правильному пути. В его голове эта музыка стала символом преодоления и победы над обстоятельствами.
И в итоге, он стал победителем. Проект, о котором он мечтал, воплотился в жизнь. Это был не просто успех — это была гармония, которую он смог привнести в мир, вдохновленный вечной музыкой Бетховена.
Глава 1: Плато Устюрт
Стрелка часов показывала всего лишь семь часов утра, а жара уже начинала донимать. Плато Устюрт начинало раскаливаться на солнце, словно разогретая до красна электроплитка. Каменистая земля, покрытая редкой, выжженной травой, начала нагреваться с первых лучей солнца, и от неё шёл тяжелый, сухой жар. Воздух над землёй дрожал и изгибался, словно вода в кипящем котле. Он превращался в миражи, ломая очертания горизонта и делая его неуловимым.
Скудные кусты саксаула и кандимы, цепляясь за жизнь в сухой почве, выглядели призрачными, словно размытые кистью художника. Даже редкие птицы, осмеливающиеся пролететь над этим краем, не выдерживали знойного дыхания плато и устремлялись к воде, которой здесь не было в изобилии. Всё вокруг казалось замирающим под этой невидимой тяжестью жары, оставляя впечатление, что само время замедляло свой ход.
Для тех, кто впервые попадал в эти края, это место казалось иным миром — чуждым и неприступным, как будто сама природа противилась чужим шагам на этой раскалённой земле.
Начальник партии Бахтияр Ирисметов, сорокапятилетний мужчина с короткой стрижкой и острым, как у орла, носом, сидел за небольшим походным столом. Его смуглое, обветренное лицо, покрытое мелкими морщинами, говорило о многолетнем опыте работы под палящим солнцем Средней Азии. Глаза его были узкие, но цепкие, словно пристально вглядывающиеся в каждый уголок плато, выискивая полезные ископаемые. Лоб покатый, широкие брови, словно выточенные ветром, и суровое выражение лица подчеркивали его характер – человек, привыкший к лишениям и трудностям, но никогда не теряющий стойкости.
Сейчас он вилкой ковырялся в консервной банке, аккуратно выискивая последние кусочки мяса. В привычках Бахтияра не было оставлять что-то съедобное – он уважал пищу, будь то привычная тушенка или... собачьи консервы. Это не могло не удивлять окружающих, но они уже привыкли к его странности. Двадцать лет назад, когда он учился в Москве, тяжелые времена заставили его привыкнуть к такому рациону, и с тех пор эта пища стала для него чем-то родным, почти ностальгическим. Каждый раз, отправляясь в экспедицию, он возил с собой целые коробки таких консервов, вызывая недоумение коллег.
В это время остальные семь геологов быстро расправлялись с копчёной колбасой, сухим хлебом и сливочным маслом, хранящимися в морозильнике на грузовике. В этом жарком и беспощадном климате, где даже утренние часы приносили жару, продукты без охлаждения быстро приходили бы в негодность. Морозильник, работающий от аккумулятора, был жизненно важным элементом их лагеря, позволяя сохранить хоть немного свежести среди безжалостной жары плато Устюрт.
Геологи ели молча, наспех и деловито, не тратя время на разговоры – впереди был долгий день работы под палящим солнцем, и каждая минута отдыха была на вес золота.
Все они были частью геологической партии российской компании «Газпром», которая занималась поиском нефти в рамках узбекско-российских межправительственных договоренностей. Их работа проходила на территории острова Свободный, который когда-то был частью Аральского моря. Теперь же этот остров представлял собой пустынный, выжженный солнцем ландшафт с редкими остатками былого растительного покрова. Когда-то здесь были воды, но теперь Свободный окружала лишь безжизненная соляная пустыня, оставшаяся после отступившего моря. Изредка на горизонте мелькали высохшие суда, словно призраки прошлого, напоминающие о временах, когда здесь плескались волны. На острове можно было встретить полуразрушенные строения, некогда использовавшиеся для добычи природных ресурсов, но теперь это было лишь воспоминание о давних промышленных амбициях.
Работа шла уже второй месяц, и вся экспедиция чувствовала тяжесть задачи. Пустыня не прощала слабости: изнурительная жара, песчаные бури и отсутствие видимых результатов выматывали и морально, и физически. Хотя были найдены интересные места для бурения, каких-то значимых открытий пока не произошло, и ожидание нарастало с каждым днём.
Сергей Данилов, тридцатилетний геолог, стоял перед Бахтияром Ирматовым и слушал его наставления. Сергей был крепко сложенным парнем с короткими русыми волосами и светлыми глазами, в которых читалась настойчивость и упорство. Лицо его загорело и покрылось пылью и песком после нескольких недель работы на палящем солнце. Несмотря на молодой возраст, он обладал острым умом и не боялся грязной работы. На его широких плечах висела выцветшая, но надёжная полевая рубашка, пропитанная потом и пылью пустыни. Сергей был человеком действия, быстро схватывал суть дела и привык доводить начатое до конца.
Сергей кивнул, понимая, что предстоящее задание было не из лёгких. Свободный мог скрывать не только нефть, но и загадки прошлого, о которых лучше было бы не вспоминать. Секретная лаборатория НКВД, слухи о разработке биологического оружия – всё это заставляло задуматься о рисках. Данилов прямо выразил свои опасения Ирматову.
Ирматов, дожевывая последний кусок мяса из консервной банки, сердито посмотрел на Сергея и ответил:
– Здесь уже много лет живут каракалпаки, и никто не подхватил никакую заразу. Еркен скажет тебе, что там было. Твоя задача – найти документы, может, там есть что-то о нефтяных разработках.
– Хорошо, – ответил Сергей, надевая тёмные очки и готовясь к жаре, которая уже начала накрывать равнину.
Солнце быстро поднималось, и геологи поспешили разойтись по своим участкам. Они готовили оборудование, осматривали карты и обсуждали ближайшие задачи. Всё происходило быстро и деловито, как обычно в условиях экспедиции. Каждый знал своё дело, и работы не становилось меньше с каждым днём. Каменистая земля, разогретая под солнцем, напоминала раскалённую плиту, по которой приходилось передвигаться с осторожностью.
Сергей ждал, когда появится проводник. И вскоре перед ним предстал Еркен, старик-каракалпак. Несмотря на свои девяносто три года, он выглядел удивительно подвижным и живым. На нём был традиционный халат из лёгкой ткани, а на голове – национальная тюбетейка. Лицо его было покрыто глубокими морщинами, седая бородка, но глаза оставались живыми и умными, как у человека, видевшего многое. Еркен оказался юрким и энергичным, двигаясь с той ловкостью, которую редко встретишь у столь пожилых людей.
Он подъехал к лагерю на лошади, легко спрыгнул с седла и привязал её к раме грузовика. Ведро с водой стояло неподалёку, и лошадь тут же начала жадно пить, смывая пыль долгого пути.
– Ну, что, начальник, идём? – весело сказал Еркен на чистом русском языке.
Сергей с удивлением посмотрел на него, ожидая увидеть старика, едва держащегося на ногах, а не этого бодрого и уверенного человека.
– Хорошо выглядите, ата, – сказал он уважительно.
– Силы есть, Аллах дал долго жить! – ответил старик с лёгкой улыбкой, показывая, что и годы, и пустыня не сломили его дух.
Сергей пригласил Еркена в полевую машину – старенький, но надёжный «Газ», который был выносливым другом в таких условиях. Это был классический внедорожник, неказистый, но проверенный десятилетиями. Он мог проехать по самым труднопроходимым местам, хотя внутри было жарко и душно. Пыль, осевшая на сиденьях, и постоянное дребезжание приборной панели говорили о долгих километрах, которые машина прошла по пересечённой местности.
Сергей завёл мотор, и тот взревел с характерным рёвом старого дизеля. Он дёрнул рычаг, нажал на акселератор, и машина рванула вперёд, взметнув за собой клубы песка. Еркен, сидя рядом с водителем, уверенно указывал рукой направление, словно знал каждую трещину и каждую дюну на пути.
Солнце не щадило ни землю, ни машину. От жары металл кузова раскалился так, что к нему невозможно было прикоснуться. В салоне кондиционера не было, и воздух внутри был словно в печи. Для каракалпака, привыкшего к такой жаре, это была привычная среда, а вот для Сергея, родом из прохладного Петербурга, это было настоящее испытание. Но он уже начал привыкать, заставляя себя терпеть эту знойную атмосферу. Ведь геологическая работа в таких условиях требовала не только профессионализма, но и стойкости, которую Сергей старался развивать в себе день за днём.
Через час они добрались до объекта, отмеченного на карте. Как только Сергей вышел из машины, жар пустыни обрушился на него с новой силой. Казалось, что сама земля пытается вытянуть из его тела последнюю влагу. Солнце здесь было беспощадным, и он остро почувствовал, что в этих краях оно могло запросто мумифицировать любое тело. Надев панамку военного образца, похожую на те, что носили военнослужащие Туркестанского военного округа, Сергей ощутил небольшое облегчение. Эта полуковбойская шляпа с широкими полями была специально разработана для таких условий – она спасала от теплового удара и защищала лицо и шею от палящих лучей.
Еркен вышел следом, поправил свою тюбетейку и погладил длинную седую бороду. В его глазах, обычно полных мудрости, теперь горели печаль и тревога. Старик явно хорошо знал это место, и оно вызывало у него глубокие, не самые приятные воспоминания.
– Пошли, ата, – сказал Сергей, направляясь по высохшей тропе к объекту.
Перед ними возвышались здания из кирпича и бетона – всё выглядело как технологическая база. Они прошли мимо заброшенных мастерских и цехов, чьи стены были покрыты трещинами и облупившейся краской. Здесь же располагались массивные бункеры и старые бараки, где когда-то жили люди, трудившиеся на этом объекте. Окна бараков зияли пустыми глазницами, а двери были сорваны с петель и сгнили под влиянием времени и стихии.
Административное здание, мрачное и заброшенное, возможно, когда-то служило центром управления всеми процессами. Сейчас его стены были облиты солнечными лучами, а пустые коридоры хранили лишь эхо прошлого. В старом гараже Сергей с удивлением обнаружил десяток грузовиков 1940-х годов. Среди них выделялись американские "Студебекеры" – массивные и надёжные машины с характерными квадратными кабинами и обширными кузовами, которые Советский Союз получил по ленд-лизу во время Второй мировой войны. Эти грузовики, когда-то служившие неутомимыми рабочими лошадками, теперь стояли ржавыми, забытыми и ненужными, покрытыми пылью и песком.
Сергей оглядывался, пытаясь понять, что здесь когда-то происходило. Он видел котельные с проржавевшими трубами, старые топливные баки, станки и машины, которые давно вышли из строя. Огромные краны в цехах выглядели как гигантские скелеты, застывшие в бездействии. На складе он обнаружил проржавевшие листы металла, насосы, трансформаторы, трубы, моторы и катушки с проводами – всё это было ценным лишь как металлолом или как артефакты ушедшей эпохи. Техника давно устарела и физически, и морально, став ненужной в современном мире.
Сергей продолжал обход, внимательно составляя схему объекта. И тут его внимание привлекли рельсы, уходящие в пустыню. Они не были связаны с какой-либо железнодорожной линией и выглядели странно посреди этого безжизненного ландшафта.
– Что это, ата? – спросил Сергей, указывая на рельсы.
– Это взлётная полоса, – ответил Еркен, его голос звучал тихо, но твёрдо. – Я здесь работал. Мне было тогда 16 лет.
Сергей удивлённо посмотрел на старика.
– И чем здесь занимались?
– Астронавтикой, – коротко ответил Еркен, и в его глазах блеснули слёзы. – Это было великое время. Но и страшное. Трагическое. Здесь ушли в песок много сил и труда, много ресурсов. Но самое ценное – человеческая жизнь – здесь ценилась меньше всего...
Сергей нахмурился, не понимая. Это же не Байконур, не космодром, а какой-то странный завод с рельсами. Он пытался представить, что же здесь происходило. Что возили сюда? Или увозили?
В этом месте чувствовалась мрачная, тяжёлая история, скрытая за стенами старых зданий и пустыней, которая поглощала всё вокруг.
Глава 2: Объект «Х»
Сергей замер, когда его взгляд упал на сторожевые вышки. Они стояли у заброшенного объекта, возвышаясь над землёй, как немые стражи давно ушедших времён. Эти башни, со временем высохшие и подточенные ветром, напоминали об исправительно-трудовых колониях или тюрьмах. Их деревянные конструкции местами обрушились, а металлические лестницы заржавели. Одна из вышек, накренившись, висела в воздухе, словно готовая в любой момент рухнуть. Из-за сильных ветров пустыни некоторые из них уже давно были повалены и погребены под слоем песка, что лишь усиливало чувство заброшенности этого места.
Они вошли в административное здание, которое встретило их мрачной, гнетущей атмосферой. Внутри царила зловещая тишина, нарушаемая лишь шорохом песка, заносимого в здание сквозь выбитые окна. Стены были покрыты пятнами плесени и грязи, а потолок осыпался, оголяя ржавые металлические балки. Этот комплекс словно застыл во времени, став призраком своего прошлого. Здесь бы идеально подошла сцена для съёмок фильмов ужасов или антиутопии – апокалипсиса, где всё живое исчезло, оставив лишь руины.
На полу Сергей заметил разорванные и пожелтевшие газеты. Он поднял одну из них и с удивлением обнаружил дату: 15 сентября 1943 года. Заголовки громко объявляли о победах советской армии над немецко-фашистскими захватчиками. Страницы были испещрены отчётами о фронтовых сражениях, подвигах героев и патриотических призывах к народу. Сергей бегло пролистал газету, ощущая под пальцами грубую бумагу, и затем бросил её обратно на пол. Она принадлежала другому времени, другой жизни, которая уже давно канула в лету.
Они шли дальше по коридорам. Везде виднелись разбитые окна, двери, сорванные с петель, и толстый слой пыли, перемешанной с песком. Время и стихия беспощадно стерли следы человеческой деятельности. Судя по всему, сюда не заглядывали люди последние тридцать или сорок лет. Забытый объект, забытые жизни.
– Его официально называли объект «Х», – сказал Еркен, идя следом за Сергеем. Его голос эхом разносился по пустым коридорам. – Здесь было руководство завода.
– И что же здесь строили? – спросил Сергей, всё ещё пытаясь уложить в голове увиденное.
– Космический корабль. Это была ракета, – с серьёзным лицом произнёс старик. Его взгляд, устремлённый на Сергея, не оставлял места для сомнений. – Я не шучу, сынок. Это был самый большой проект, курируемый Лаврентием Берией. Здесь было десять тысяч заключённых. Многие погибли от болезней и непосильного труда, некоторых расстреляли без суда и следствия. Оставшихся вывезли в 1945 году, когда проект был закрыт по приказу Москвы.
Сергей вошёл в небольшую комнату, о которой Еркен говорил, как о бывшем кабинете директора объекта, некоего полковника Свинцова. Имя старик не помнил, но добавил, что это был пухлый, самодовольный человек, всегда облачённый в военную форму. Для него жизни заключённых не значили ничего, высшей ценностью были лишь приказы из Москвы.
На стенах висели потускневшие портреты Иосифа Сталина и Лаврентия Берии. Их суровые лица смотрели в пустоту, а обветшалые рамы, покрытые трещинами, добавляли картине мрачности. Портреты были единственным, что оставалось от былой власти, которая правила здесь железной рукой.
Но это не привлекло основного внимания Сергея. Взгляд его остановился на огромном плакате, развёрнутом на стене. На нём была изображена ракета, но не такая, к которой он привык по учебникам истории. Она больше напоминала подводную лодку, с округлыми формами и массивной конструкцией, но было ясно, что это именно ракета. Плакат показывал внутреннее устройство: жилые и командные отсеки, камбуз, баки с топливом, ракетные двигатели, шлюзовые камеры, энергетический сектор, а также сложные машины для переработки углекислого газа и создания нормальной атмосферы внутри ракеты.
Сергей был поражён. Эта схема была слишком сложной и амбициозной для тех времён, особенно учитывая, что шла Вторая мировая война.
– Это действительно так? Вы строили этот корабль? – с сомнением в голосе спросил он.
– Мы не только строили, – ответил Еркен с грустью. – Мы его построили и запустили. Но никто не знает, что случилось с теми, кто отправился на Луну.
Сергей с трудом мог поверить в услышанное.
– На Луну? Во время войны? – спросил он, пытаясь разобраться в этой безумной истории. – Я думал, все ресурсы уходили на войну. Как можно было позволить себе строительство такого гигантского корабля? Ведь это не та ракета, что конструировал Сергей Королёв для запуска спутников и Юрия Гагарина.
– Королёв был здесь один раз, – задумчиво произнёс старик. – Он осмотрел объект и сказал, что будет работать в другом направлении. Мол, то, что придумал Эркин Джураев, ерунда.
– Кто такой Эркин Джураев? – спросил Сергей, заинтересовавшись.
– Гений инженерного дела, – с гордостью сказал Еркен. – Я видел его и общался с ним. Настоящий патриот Родины. Он создавал этот корабль. Разгоняться он должен был по рельсам, что уводили его в небо. Но когда корабль взлетел, рельсы разрушились от огромного давления. Восстанавливать этот путь никто не стал, потому что пришёл приказ закрыть проект.
Сергей почесал лоб, пытаясь переварить услышанное. Ему хотелось не верить, но взгляд старика говорил об обратном. Здесь, в этой заброшенной пустыне, действительно строили космический корабль.
– Корабль называли «Иосиф Сталин», – продолжал Еркен, не спеша и с каким-то глубинным сожалением в голосе. – Это должен был быть командный штаб на случай прорыва немцев за Урал. Проект начался в ноябре 1941 года, когда фашисты рвались к Москве. Были захвачены Прибалтика, Украина, Беларусь, на Кавказе шли ожесточённые бои. Возникала реальная угроза, что Япония вступит в войну, и тогда Дальний Восток окажется под ударом. Среднюю Азию могли поджечь снизу сторонники Турции и Ирана. Отступать было некуда. Тогда и придумали этот проект – чтобы спасти Сталина, его министров и генералов на Луне. Издалека, с Луны, генералиссимус мог бы руководить войсками, оставаясь вне досягаемости для Гитлера.
Сергей молча слушал, поражённый масштабом и дерзостью идеи. Он попытался найти слова, но смог выдавить из себя только:
– М-да…
– У немцев был аналогичный проект, только в качестве бомбардировщика, – продолжал Еркен, с удивительной осведомлённостью. – Об этом я слышал от Джураева. Немецкий проект вёл инженер-конструктор Ойген Зенгер. Назывался он «Серебряная птица».
– «Серебряная птица»? – переспросил Сергей, пытаясь вообразить это странное название. – Что это за проект?
– Зенгер предложил построить космолёт-бомбардировщик с ракетным двигателем, – объяснил Еркен. – Взлетать он должен был с помощью специальных ракетных салазок, которые разгоняли его по рельсам до скорости в 1800 км/ч. После этого бомбардировщик поднимался бы на высоту до 280 км и летел со скоростью до 23 000 км/ч. Общий вес «Серебряной птицы» должен был составить около 100 тонн. Из них 84 тонны – это топливо, 6 тонн – бомбовая нагрузка, а оставшиеся 10 тонн – сам бомбардировщик.
Еркен сделал паузу, словно вспоминая что-то далёкое.
– Основное назначение этого космолёта – бомбардировка США, – продолжил он. – Например, Нью-Йорка, а также отдалённых промышленных районов СССР, таких как Урал и Сибирь. На большие расстояния он мог нести до 6 тонн бомб, а на короткие – до 30 тонн. Этот проект был закрыт в 1941 году, когда Германия начала войну с СССР. Все амбициозные проекты, которые не предполагали быстрой отдачи, свернули. Но в определённый момент даже такие фантастические идеи казались реальными для немцев.
Сергей поразился осведомлённости старика.
– Вы хорошо знаете, что делали немцы? – с удивлением спросил он.
– У нас был отдел контрразведки – СМЕРШ, – невозмутимо ответил Еркен. – Руководила им майор Галима Бухарбаева, одна из самых жестоких женщин, которых я встречал. Позже я узнал, что в немецких лагерях были надзирательницы, такие как Эльза Кох или Ирма Грезе, которые издевались над заключёнными. В рядах коммунистов такие женщины тоже были. Галима – одна из них. Она сообщила, что немцы хотят возродить свой проект. Опасность оставалась. Поэтому Москве дали задание ускорить проект «Иосиф Сталин». Потому что фронт приближался, и времени оставалось всё меньше.
Сергей с трудом мог переварить всю эту информацию. Всё это звучало как фантастика, как безумие, которое только во времена войны могло стать реальностью.
– У нас был проект, схожий с немецким по взлётной идее, – продолжал Еркен, его голос звучал задумчиво и тихо, словно он снова переживал события прошлого. – Специальные салазки разгоняли корабль по рельсам до высоты 40 километров. На этой высоте включались бы собственные ракетные двигатели, и они выводили «Иосиф Сталин» на орбиту в 400 километров. Оттуда, по специальной навигации, корабль должен был лететь на Луну вместе с экипажем и верховным командованием. Экипаж состоял из десяти человек, а ещё тридцать – это окружение Сталина.
Сергей покачал головой, ошеломлённый услышанным.
– Невероятно! – выдохнул он.
– Корабль весил три тысячи тонн, – продолжал Еркен, его глаза поблёскивали от воспоминаний. – Это почти столько же, сколько «Сатурн-5», который доставил американцев на Луну в программе «Аполлон». Только «Сатурн» отправил небольшой модуль в несколько тонн, а «Иосиф Сталин» долетел бы целиком, без разделения на части.
Сергей снова почувствовал удивление, наблюдая за стариком, словно перед ним был не пенсионер, работавший в местной школе, а учёный, посвятивший всю жизнь инженерии.
– Ресурсы на корабле были рассчитаны на два года, – продолжал Еркен. – За это время СССР должен был победить Германию, и Сталин мог бы вернуться на Землю. Корабль действительно был передовым – не только по меркам того времени, но и сейчас ничего подобного нет. Даже шаттлы – ничто по сравнению с проектом Джураева.
Тут внимание Сергея привлек сейф, покрытый толстым слоем пыли. Дверца была вскрыта. Он подошёл ближе и осторожно открыл его. Всё ценное давно исчезло, но в углу лежала папка с бумагами, покрытая пылью, которую никто не взял. Сергей раскрыл её и увидел листы, исписанные мелким, но разборчивым почерком. Это выглядело как дневник.
Еркен заглянул через плечо, увидел записи и глубоко вздохнул.
– Это записи Эркина Джураева. Галима Бухарбаева конфисковала их. Она хотела использовать их позже для обвинения и казнить его. Но всё пошло не так, как она планировала.
– А как? – спросил Сергей, оглядывая бумаги.
Еркен промолчал. В его глазах мелькнули образы прошлого, как кадры старой хроники: вот он, шестнадцатилетний мальчишка, стоит у станка. Перед ним вращается деталь, которую нужно выточить. Рядом трудятся заключённые – обычные люди, которых режим отправил в ГУЛАГ по статье 58 Уголовного кодекса РСФСР – «Контрреволюционная деятельность». Среди них не только квалифицированные рабочие, но и учителя, поэты, учёные – все те, кого сочли опасными для системы. Рядом ходят надзиратели, грозные и холодные.
Днём стояла невыносимая жара, вечером резко холодало – резкоконтинентальный климат этого региона был суров. Люди часто кашляли, болели, но помочь им было нечем. Врачей почти не было, а лекарства и вовсе отсутствовали. Даже если кто-то заболевал серьёзно, лечение не оказывалось, а смерть была частым исходом. Заключённых хоронили каждый день. Небольшая группа собиралась возле свежевыкопанной могилы: Джураев, офицер из медчасти, двое надзирателей и два рабочих, которых назначили могильщиками. Еркен, подросток, тоже помогал копать. Тело сбрасывали в яму без церемоний, офицер подписывал свидетельство о смерти. Могилы оставались без номеров, а таких безымянных могил здесь было сотни.
Перед глазами Еркена вновь возник образ огромного корабля. Он стоял у стапелей и смотрел на это чудо техники с благоговением. Корабль был колоссален, его корпус серебрился под палящим солнцем. На борту красной краской было выведено: «Иосиф Сталин». Ниже шло дополнение: «Смерть фашистам! Мы победим!».
В следующем воспоминании Еркен видел, как смотрел в окно одного из зданий. Внутри было душно и темно. За окном он видел, как майор СМЕРШа Галима Бухарбаева, с перекошенным лицом, кричала на Джураева. Она швырнула ему в лицо какие-то бумаги. Эркин Джураев стоял, молча терпя это унижение, хотя его челюсти сжались от злости. Галима жестом приказала ему покинуть её кабинет. Эта сцена навсегда запомнилась Еркену – сцена унижения и бессилия перед жестокостью системы.
Он глубоко вздохнул, возвращаясь к настоящему, и посмотрел на Сергея.
Глава 3: Салазки
— Но почему мы об этом ничего не знаем? — Сергей снял шляпу и протёр затылок носовым платком. Жара давила на сознание, мешая сосредоточиться. — Я нигде об этом не читал. Ни в газетах, ни в учебниках истории, ни в энциклопедиях.
Еркен хмыкнул, усмехнувшись.
— Всё до сих пор под грифом «Секретно». Даже новому руководству независимого Узбекистана нет дела до этого. Президент Ислам Каримов предпочитает строить Великое будущее, не оглядываясь назад. Деньги уходят на помпезные проекты вроде Дворца Международных форумов, тогда как наш регион умирает от экологической катастрофы. И тут ещё этот объект «Х», — старик махнул рукой в сторону заброшенных зданий, словно отмахиваясь от дурных воспоминаний.
Сергей обвёл взглядом мрачные строения, поглощённые временем и песком. Он вернулся к старому сейфу и снова посмотрел на старые листы с записями Джураева.
— Я возьму папку, ознакомлюсь, — произнёс он, решительно закрывая её и засовывая в рюкзак. Но даже после этого сомнения не оставляли его.
Сергей и Еркен вышли из административного здания. Ветер понёс за собой пыль, шуршащую по земле. Перед ним всё ещё стояла тайна этого объекта.
— Так говорите, ата, что корабль всё-таки взлетел? — спросил Сергей, продолжая прокручивать в голове услышанное.
Еркен задумался, вглядываясь в горизонт, где небо и пустыня сливались в одно целое. Перед его мысленным взором встал тот самый день — день, когда «Иосиф Сталин» стартовал. Это было безумное решение Джураева, который, несмотря на риск и страх, всё-таки решился. Конечно, никто не планировал запускать корабль в отсутствие Сталина. Но инженер сумел обойти все запреты, и ракета, разгоняемая салазками, устремилась вперёд.
Салазки разгоняли её до необходимой скорости, и спустя 20 километров рельсы уходили вверх под углом в 45 градусов. Стальная махина, взревев ракетными двигателями, взлетела ввысь, оставляя за собой разрушенные пути. Это был грандиозный момент, но и в то же время трагичный. Система не выдержала такого напряжения — рельсы вибрировали, трещали, ломались под напором, и путь к небу разрушился.
— Да, взлетел, — ответил Еркен с печальной уверенностью.
— Я хочу посмотреть, — сказал Сергей, его голос дрожал от любопытства и внутреннего волнения.
— Что именно? — не понял старик.
— Салазки. Если корабль действительно взлетел, они должны были остаться.
Еркен кивнул и указал рукой в сторону горизонта.
— Да, они там, в степи.
Сергей вернулся к внедорожнику. Как только он повернул ключ зажигания, мотор ГАЗика заурчал, пробуждая тишину пустыни. Еркен снова уселся рядом, не меняя спокойного выражения лица, но внутри него явно пробуждались воспоминания.
— Надо ехать туда, — старик махнул рукой влево.
Сергей кивнул, развернул руль, и машина покатилась вперёд, подчиняясь указанию. Они двигались вдоль железных рельсов, которые время и пески уже частично поглотили.
Солнце нещадно палило, отражаясь от раскалённого металла и песка. Поездка по пустыне была медленной и тяжёлой. Внедорожник периодически подпрыгивал на неровностях, оставленных временем и природой. Пейзаж был однообразен: жёлто-оранжевые пески, редкие засохшие кустарники и следы давным-давно забытой человеческой деятельности. Всё вокруг казалось замершим, словно прошлое здесь закопали глубже, чем просто под слоем пыли.
Через пятьдесят километров путь внезапно прервался. Разрушенное полотно рельсов уходило вверх, но в месте, где рельсы должны были продолжаться, царил хаос. Металлические конструкции обвалились, их изломанные и перекрученные части свидетельствовали о том, что рельсы разрушились под огромным давлением и вибрацией, когда корабль набрал нужную скорость и взлетел.
– Вот они, – произнёс Еркен, указывая вперёд.
Они продолжили путь, и спустя несколько километров Сергей увидел огромную металлическую конструкцию, лежащую на земле. Это были те самые ракетные салазки, которые пролетели несколько километров по инерции и рухнули на землю. Салазки выглядели монструозно, даже несмотря на разрушение и ржавчину, покрывшую металл. Их размеры поражали воображение. Стальные балки и крепления, когда-то держащие в себе огромную ракету, теперь лежали на земле, распавшись на части. Здесь ещё сохранились следы от старых сварных швов, мощные болты, арматура — всё это казалось невероятным даже для современности.
Сергей обошёл конструкцию, пытаясь осмыслить увиденное.
— Это было грандиозно, – прошептал он. – Даже для нашего времени.
Еркен стоял в стороне, наблюдая за реакцией геолога. Он знал, что для Данилова это будет потрясением, так же как когда-то это потрясло его самого.
– И это всё было сделано руками людей, замученных в этих лагерях, – тихо сказал старик.
Сергей задумался, почувствовав под рубашкой что-то твердое. «Цифровая камера», — вспомнил он. Улыбнувшись от неожиданной находки, он вытащил её из-за пазухи. Это была «Сони», маленький, но надёжный спутник его экспедиций. Он решил задокументировать то, что они нашли. Но когда Сергей попытался включить камеру, то обнаружил, что аккумуляторы расплавились от жары. Разочарованно сплюнув, он убрал камеру обратно и вернулся в кабину.
Еркен всё это время стоял перед салазками, молчаливо глядя на остатки конструкции. Его глаза были полны тяжести прошлого, словно он снова видел всё, что когда-то здесь происходило. Наконец, старик прошептал молитву, тихо произнёс: «Аллах акбар» и медленно сел в машину.
Они ехали обратно по пустыне почти полтора часа. Большую часть пути провели в молчании, каждый из них погружённый в свои мысли. ГАЗик мягко урчал, поглощая километры пути, а солнце медленно клонилось к закату.
— Мой шеф думал, что здесь объект геологических изысканий, — наконец заговорил Сергей, пытаясь разрушить тяжесть молчания. — Я тоже так думал. Может, нефть искали или полезные ископаемые и забросили...
Еркен тихо вздохнул и ответил, не отрывая взгляда от дороги:
— Эту историю стерли, чтобы никто не помнил, чтобы никто не знал. Сюда люди не ходят. Это проклятое место. Хотя здесь должен быть музей. Музей по истории репрессий, истории ГУЛАГа и технических свершений, истории узбекского народа...
Они ехали дальше, и вдруг Сергей вспомнил историю, услышанную когда-то давно.
— Говорят, что немцы первыми отправили астронавта на орбиту. На специально оборудованной ракете «Фау-1» был запущен лётчик, который достиг космоса, но погиб... — голос его дрогнул, будто эта история снова всколыхнула старые страхи и воспоминания.
Еркен кивнул, подтвердив, что тоже слышал об этом.
— Да, это было в 1944 году. Но наша ракета взлетела в начале 1943-го. Мы всё равно были первыми, — в его голосе звучала горечь утраты и одновременно гордость за то, что осталось в тени истории.
Сергей кивнул. Они вернулись в лагерь уже ближе к вечеру. Тем временем солнце опустилось ниже, и пустыня постепенно наполнялась прохладой.
Навстречу подошёл начальник геологической партии Ирисметов.
— Ну, как результат? — спросил он, не глядя на Сергея, но явно ожидая отчёта.
— Ерунда, — махнул рукой Сергей. — Это не геологическая база. Это бывший завод...
— Ну, нам это не по интересу, — хмыкнул Ирисметов. — Ладно, старик, спасибо. Вот за работу, — и начальник передал Еркену пачку российских рублей, которые здесь ценились куда выше узбекских сумов.
— Спасибо, начальник, — тихо ответил старик, пряча деньги за халатом. Он попрощался с Сергеем и Ирисметовым, а затем медленно пошёл к своей лошади, стоявшей в тени тента. Уже начинало темнеть, но Еркен не боялся возвращаться в одиночестве. Этот край был его домом, его миром. Здесь он чувствовал себя хозяином. Горизонт медленно темнел, и пустыня становилась более загадочной и тихой. Еркен сел на лошадь и отправился в путь, исчезая в темноте наступающей ночи.
Тем временем Сергей достал из кабины машины папку с документами.
— А это что? — спросил Ирисметов, заметив её.
— Нашёл архивные дела, — загадочно ответил Сергей, стараясь не углубляться в детали.
— Блин, нашёл себе развлечение, — усмехнулся Ирисметов и вернулся к своему месту у костра, где его ждала банка с собачьей едой и бутылка водки. Рядом сидели остальные геологи, весело смеясь и делясь историями дня. Из магнитофона доносилась популярная песня Кати Лель «До седьмого неба», добавляя в атмосферу нотку ностальгии по более простым временам.
«До седьмого неба я буду любить,
До седьмого неба только будь моим...»
Солнце опускалось всё ниже, его последние лучи окрашивали пустыню в тёплые оранжево-розовые оттенки. Геологи разожгли костры, пытаясь создать уютное пространство для общения. Языки пламени плясали на ветру, их свет бросал причудливые тени на лица сидящих вокруг огня людей.
Сергей тяжело вздохнул и пошёл в свой вагончик. Он открыл дверь, позволив прохладному воздуху из кондиционера слегка освежить лицо. На столе стоял холодильник с квасом. Сергей достал бутылку, открутил крышку и сделал несколько больших глотков, наслаждаясь прохладой. Затем он сел за стол, положил перед собой папку с записями Джураева. Эти страницы манили его, словно открывая портал в прошлое, полное загадок и страданий.
Сергей стал листать бумаги. Ветхие страницы шуршали под пальцами, раскрывая перед ним сцены давно ушедших дней. Он погружался в записи, и перед его глазами возникли картины прошлого: гул фабричных цехов, где работали заключённые, металлический звон станков, тяжёлый труд под палящим солнцем и ледяным ветром.
Глава 4: Эркин Джураев
Весна 1932 года. Мюнхен встречал тёплым, ярким солнцем, которое играло на фасадах старинных зданий, выкрашенных в пастельные тона. Город бурлил жизнью: на узких улочках неспешно прогуливались горожане, туристы фотографировали величественные соборы и фонтаны, а по главной дороге безостановочно двигались автомобили и трамваи, добавляя ритм к шуму повседневных дел. Мюнхен был центром культуры и образования, здесь обитали учёные, художники и студенты, которые приносили в город свои идеи и энергию.
Но несмотря на это спокойствие, в воздухе витало ощущение тревоги. Люди, проходя мимо газетных киосков, искоса смотрели на заголовки, где обсуждались растущие политические движения. Национал-социалистическая немецкая рабочая партия, возглавляемая австрийским художником Адольфом Гитлером, становилась всё более влиятельной. Этот маленький, неприметный человек с усиками, которого ещё несколько лет назад никто не принимал всерьёз, теперь уверенно набирал силу. Людей пугала его агрессивная риторика, но тогда никто и представить не мог, что он придёт к власти и изменит судьбу не только Германии, но и всего мира, ввергнув его в войну.
Эркин Джураев, студент мюнхенского политехнического института, шёл по улице вместе со своим другом Эриком Хольцманом. Эркин был высоким, стройным юношей с чёрными волосами и серьёзным взглядом, всегда погружённым в мысли о будущем. Эрик — весёлый блондин с широким лицом и быстрым, остроумным языком, был его полной противоположностью, но именно это и делало их дружбу крепкой.
— Ich habe ein Projekt gemacht. Ich m;chte den Weltraum erkunden. Ein Raumschiff! — говорил Эркин по-немецки, увлечённо жестикулируя. В его голосе звучала страсть, переплетённая с юношеским энтузиазмом.
— Wie in Jules Vernes Roman „Von der Erde zum Mond“, — улыбнулся Эрик. Его отец был убеждённым коммунистом, и хотя сам Эрик не проявлял такого же интереса к политике, он уважал идеи, которыми жил его отец.
— Nein. Ich rede nicht von einer Kanone. Ich rede von einer Rakete! Eine gro;e Rakete, die uns zum Mond und zum Mars bringen wird! — с горящими глазами продолжал Эркин.
— Oh, du hast gro;e Pl;ne, — рассмеялся Эрик, хлопнув друга по плечу. — Unsere Professoren m;gen solche Ideen nicht. Sie m;gen die Realit;t. Sie wollen technische Zeichnungen von echten Maschinen sehen, keine fantastischen Projekte.
— Es ist nur ein Studentenprojekt, — сказал Эркин, его голос стал тише, словно сам он понимал, что мечты могут разбиться о суровую реальность.
Они продолжили свой путь к университету. Однако в груди Эркина было что-то тяжёлое, словно невидимая рука давила на его сердце. Он не мог объяснить, откуда эта тревога. Возможно, это был страх перед будущим, которое, казалось, туманилось с каждым днём. Далеко в Ташкенте его ждали родные, и Эркин понимал, что его учёба здесь, в Германии, была важным этапом. Стране, Советскому Союзу, нужны были инженеры, чтобы строить заводы, гидроэлектростанции, тепловые станции. Именно поэтому его и других студентов отправили сюда, в Европу, чтобы они получили лучшее техническое образование.
Эркин был прилежным студентом, учился на отлично, вкладывая в это не только свой ум, но и душу. Он верил, что знания, которые он получит, помогут ему стать частью великого будущего его страны. Но в то же время его пугала эпоха. Пугало то, что происходило в Германии: марши националистов, агрессивные речи Гитлера, нарастающая напряжённость. И ещё больше пугало то, что происходило в Союзе. Там, дома, тоже было неспокойно. Политические репрессии набирали силу, и казалось, что никто не мог чувствовать себя в безопасности. Даже за тысячи километров от родины Эркин чувствовал этот страх, проникающий в его мысли, словно холодный ветер из далёких степей.
— Warum f;hle ich mich so unsicher? — думал он, оглядываясь на шумные улицы Мюнхена. Солнечный свет, казалось, больше не приносил радости, он стал символом хрупкости этого спокойствия, которое могло рухнуть в любой момент.
Вечером Эркин зашёл в спортивный зал политехнического института. Помещение было просторным, с высокими потолками, окрашенными в белый цвет. Стены зала были украшены плакатами с изображениями спортсменов, схематическими рисунками приёмов и японскими иероглифами. В углу стояли деревянные манекены для отработки ударов, а на полу лежали мягкие маты, которые покрывали всё пространство, чтобы смягчить падения. В воздухе витал слабый запах пота и свежести от недавней уборки.
В центре зала находился сам мастер Хукимори — невысокий, подтянутый японец в чёрном кимоно с белым поясом. Его лицо было спокойно и сосредоточенно, как и положено истинному мастеру боевых искусств. Хотя немецкий давался ему с трудом, он всегда старался произносить команды чётко и правильно. Иногда его акцент звучал немного комично, но никто не осмеливался улыбнуться — все глубоко уважали своего учителя.
Эркин оглядел зал и заметил Эрика, который уже разминался на матах. Увидев друга, тот махнул ему рукой. Эркин кивнул в ответ, быстро переоделся в белое кимоно и присоединился к остальным ученикам. Его тело мгновенно почувствовало приятную лёгкость и свободу движений — ощущения, которые всегда приходили во время тренировок.
Мастер Хукимори собрал всех студентов в круг и начал тренировку. Все внимательно слушали его инструкции, стараясь уловить каждое слово и движение. Они начали с отработки захватов: аккуратно и сосредоточенно партнёры перехватывали руки друг друга, осваивая правильные углы и технику контроля. Затем последовали удары и блоки. Каждое движение выполнялось с точностью, усилием, но при этом с уважением к партнёру. Эркин сосредоточенно следил за техникой, чувствуя, как его тело реагирует на каждый приказ, как мышцы работают в едином ритме.
После основного блока тренировок начались спарринги. Мастер Хукимори пригласил вперёд Эркина и Эрика. Парни вышли на середину зала, встав напротив друг друга. Лёгкое волнение пробежало по телу Эркина, но он тут же взял себя в руки. Хукимори поднял руку и громко сказал:
— Hajime!
Парни мгновенно приняли боевые стойки. Эркин внимательно следил за каждым движением Эрика, чувствуя его настрой и энергию. Эрик сделал первый шаг, пытаясь провести бросок, но Эркин увернулся, ловко перехватив руку друга. Эрик не сдавался — последовала череда быстрых захватов и блоков. Материальные шумы от движений и касаний заполняли зал, и каждый удар, каждый бросок проходили точно и выверенно.
В конце концов Эркин, используя внезапный приём, провёл бросок и уложил Эрика на маты. Зал на мгновение замер. Затем мастер Хукимори дал команду остановиться, и бой завершился.
Эрик, лежа на мате, улыбнулся и, поднявшись, по-немецки сказал:
— Na gut, heute hast du gewonnen. N;chstes Mal werde ich aktiver und entschlossener sein. (Ладно, сегодня победил ты. В следующий раз я буду более активным и напористым).
Эркин ответил с лёгкой улыбкой:
— Nat;rlich, mein Freund. Es ist doch nur Sport! (Конечно, друг мой. Это же спорт!)
Мастер Хукимори одобрительно кивнул, наблюдая за их дружеским взаимодействием. Тренировка продолжалась, но для Эркина этот момент стал маленькой победой — не только в бою, но и в понимании, что сила духа и целеустремлённость могут преодолеть любые преграды.
Учёба давалась Эркину легко, как будто его ум был создан для погружения в сложные законы точных наук. Математика с её абстрактными понятиями и сложными формулами покорялась ему без труда, словно это был не набор сухих символов, а логичная и живая структура. Математические задачи, интегралы и дифференциальные уравнения решались в его голове почти автоматически, как будто это была игра, а не сложнейшая наука.
Физика была для него не просто набором законов, а чем-то, что можно было осознать и представить на практике. Законы движения, взаимодействия частиц и энергии он видел перед своим мысленным взором, как сложную, но понятную картину мира. Химия же представлялась как игра атомов и молекул, где всё имело свою логику и красоту.
Особенно ему нравилось черчение. На бумаге он с лёгкостью создавал сложные фигуры, схемы и чертежи механизмов, как если бы его рука сама знала, какие линии нужно провести. Он мог часами сидеть над чертежным столом, внимательно выводя каждый элемент будущей конструкции, будь то двигатель, сложная машина или даже проект космического корабля. Его карандаш скользил по бумаге с точностью и уверенностью, которая поражала преподавателей.
Однажды профессор Айсманн, возвращая ему проверенную домашнюю работу с высшей оценкой, заметил:
— Aus Ihnen w;re ein hervorragender Physiker geworden, Herr Djuraev. Vielleicht bleiben Sie an der Universit;t? Sie k;nnten eine Dissertation verteidigen... (Из вас вышел бы отличный физик, господин Джураев. Может, останетесь в университете? Защитите диссертацию...)
Эркин улыбнулся в ответ и, слегка поклонившись, с уважением ответил:
— Danke, Herr Professor, aber meine Heimat wartet auf mich. Mein Land braucht Fachleute. (Спасибо, господин профессор, но меня ждут на родине. Стране нужны специалисты.)
— Und in welchem Bereich m;chten Sie arbeiten? (И в какой области вы хотели бы работать?) — поинтересовался Айсманн, слегка подняв бровь от любопытства.
Эркин немного смутился, затем, собравшись с духом, признался:
— Ich m;chte eine Rakete bauen, um in den Weltraum zu fliegen. Zu anderen Planeten und Sternen! (Я хочу построить ракету, чтобы отправиться в космос. К другим планетам и звёздам!)
Профессор внимательно посмотрел на студента, на секунду замолчав от удивления. Затем он хмыкнул, но его взгляд был полон уважения. Он похлопал Эркина по плечу и сказал:
— Das ist ein sehr guter Traum. Ich hoffe, dass Sie es schaffen, ihn zu verwirklichen. Viel Erfolg, mein junger Freund! (Это очень хорошая мечта. Надеюсь, вы добьётесь её реализации. Успехов вам, мой юный друг!)
Когда пришло время защищать дипломный проект, связанный с конструированием двигателя на основе электромагнитных взаимодействий для достижения второй космической скорости, Эркин показал себя с наилучшей стороны. Его проект был дерзким и новаторским — двигатель, который мог бы создать тягу, достаточную для выхода в космос, используя силу электромагнитных полей. Он тщательно объяснил, как его разработка позволила бы разогнать корабль до таких скоростей, при которых преодоление земного притяжения стало бы возможным.
Экзаменаторы сидели в тишине, поражённые глубиной мысли и мастерством, с которым студент из далёкого Узбекистана справился с задачей. После короткой паузы зал разразился аплодисментами. Эркин знал — это был только первый шаг на его долгом пути к звёздам.
Перед отъездом Эркин Джураев зашел в Мюнхенский концертный зал. Величественное здание из стекла и стали возвышалось в центре города, излучая спокойствие и гармонию. В этот вечер зал был наполнен атмосферой ожидания. Публика собралась, чтобы насладиться исполнением великого произведения — «Лунной сонаты» Бетховена.
Когда Эркин впервые услышал эту музыку пять лет назад, она пронзила его до самого сердца. Первые аккорды, будто капли серебряного дождя, зазвучали в тишине зала, и мир вокруг словно замер. Эта мелодия была полна таинственности и силы. Её тихое, проникновенное начало медленно развертывалось, вызывая в душе одновременно и грусть, и вдохновение. В каждом звуке, в каждом переходе Эркин чувствовал нечто большее, чем просто музыку. Это было словно прикосновение к бесконечности, к чему-то вечному и неизведанному.
Мощь этой музыки открыла перед ним новый мир, полный идей и мечтаний. В тот момент у него возникла идея, казавшаяся сначала невероятной, — полет на Луну. Слушая «Лунную сонату», он осознал, что человеческий гений не имеет границ. Глубина мысли, сила воли и стремление к невозможному могут преодолеть любые преграды. Луна, казавшаяся такой далекой, стала для него символом великой цели, которую можно достичь, если только вложить в это всё: упорный труд, жгучее желание и острый интеллект.
Каждый раз, когда он возвращался к этой мысли, перед его глазами возникали образы: как шаг за шагом, с математической точностью и инженерной виртуозностью, он будет строить свой путь к Луне. Эта идея требовала от него не только огромных знаний и опыта, но и бесконечной преданности своей мечте. Он понимал, что полет на Луну — это не просто техническое задание, а высшая форма человеческого стремления к звездам, символ его собственной веры в могущество науки и разума.
Теперь, сидя в том же концертном зале и снова слушая эту мощную композицию, Эркин чувствовал, что все его мечты и усилия не были напрасными. «Лунная соната» вновь напомнила ему о том, что возможно всё, если человек верит и не боится преодолевать препятствия.
Эркин выходит из вагона на станции «Ташкент». Вокзал полон людей: пассажиры с чемоданами и узлами, железнодорожники в рабочих фартуках, путеукладчики с инструментами, контролёры в форме, милиционеры, зорко наблюдающие за порядком, и продавцы бахчевых культур с разложенными на прилавках арбузами и дынями. Воздух пропитан сладким ароматом спелых дынь, который дразнит аппетит Эркина, заставляя его невольно потянуть носом и улыбнуться. Этот запах родины, такой знакомый и родной, заполняет всё вокруг.
Узбекистан — страна, где всё утопает в красках и звуках Востока. Яркие платки и расшитые халаты мелькают повсюду, а издалека доносятся звуки национальных инструментов — карная и дойры, придавая происходящему праздничный оттенок. Музыка, словно сама природа, перетекает из одной мелодии в другую, словно время здесь тянется медленно, позволяя каждому мигу задержаться в памяти.
— Ох, как давно я не ел дынь, — шепчет Эркин, не сдержав улыбку. Он радуется, что наконец-то вернулся домой, на свою родную землю. Сентябрь 1935 года — в Ташкенте золотая пора. Небо чистое, солнце льёт тёплые лучи на город, озаряя его золотыми оттенками, а воздух наполнен сладким ароматом осени.
На перроне идёт разгрузка товаров с грузовых вагонов: грузчики носят тяжёлые ящики, деревянные ящики с фруктами и овощами стучат об землю, сыпется зерно из мешков. Эркин сходит с поезда с двумя чемоданами в руках и оглядывается вокруг. И вдруг замечает, как к нему бегут две фигуры: женщина и девочка в национальных узбекских одеяниях. Женщина одета в цветастый халат с широким поясом, на голове лёгкий платок, который слегка колышется от бега. Девочка в скромном платье, с пышными косичками, украшенными лентами, её лицо светится радостью.
— Эркин! — кричит женщина, бросаясь к нему на шею. Это его мать, Турсуной. Она плачет от счастья, крепко обнимая сына, прижимая его к себе так, словно боится снова потерять.
— Ассалом, онахон. Как вы? — красный от смущения и радости, Эркин отвечает по-узбекски, обнимая мать в ответ.
Девочка, его младшая сестра Лайло, стоит в сторонке, смущённо переминаясь с ноги на ногу. Её большие глаза с интересом и восторгом смотрят на старшего брата.
— Сестренка Лайло! — восклицает Эркин, узнав её. — Как ты выросла! Я тебя не видел пять лет!
— Мне уже двенадцать лет, — улыбается Лайло, и её лицо становится ещё более весёлым и озорным из-за косичек, которые будто специально делают её облик смешным и детским.
— Папа сейчас на работе, — торопливо говорит мама, вытирая слёзы. — Будет вечером. Он так ждал тебя.
Они идут домой по улицам Ташкента. Город встретил их гулом автомобилей и звонками трамваев, которые медленно катились по рельсам, пробираясь среди людей и арб. Но всё ещё основным транспортом остаются арбы — деревянные телеги, запряжённые осликами или лошадьми. Люди едут на них с базара или на работу, словно время здесь застыло в смешении старого и нового.
На стенах домов и вдоль улиц висят агитационные плакаты. Яркие лозунги зовут бороться с басмачеством, с религиозными предрассудками, на плакатах изображены суровые лица мулл и ишанов — врагов революции. Рядом — портреты вождей: Сталин в военной форме, Ленин с его знаменитыми острыми чертами лица, и Будённый с массивными усами, словно напоминающие о силе и власти, которые держат эту страну в своих руках.
Ташкент — город контрастов. Современные здания соседствуют с узкими улочками, на которых кипит восточная жизнь. Люди спешат по своим делам, торгуют, работают, и всё это происходит на фоне быстро меняющегося времени, в котором перемешались традиции и новые идеалы. Эркин с мамой и сестрой идут по этим улицам, вдыхая запахи специй и фруктов, слушая шум города. Родина встречает его по-домашнему тепло, несмотря на все изменения вокруг.
Эркин сидел, поджав ноги, на мягких матрасах — курпачи, раскинутых по полу комнаты. Здесь было уютно и тепло, словно сама атмосфера дышала семейным уютом. На столе, невысоком, круглом, аккуратно выложены узбекские лепёшки с хрустящей корочкой, белый виноград, сладкие яблоки и золотистый мёд. Ароматы плотно заполнили всё помещение, вызывая у Эркина аппетит. Особенно манил запах свежесваренного плова: смесь зиры, шафрана и томлёного мяса настолько была насыщенной, что он невольно облизывался, глядя на огромную тарелку — ляган, которую с улыбкой поставил на стол его отец.
Плов был идеальным: мягкий, рассыпчатый рис, пропитанный соками баранины, золотистая морковь и ароматные специи, — всё это заставляло рот наполняться слюной ещё до первого укуса.
Рядом сидели родственники, соседи и друзья семьи. Вот дядя Шариф, солидный мужчина с бородой, начальник районной милиции Тохтасын, худой и жилистый с заметными сединами на висках, с лицом, на котором оставили следы пули от бандитских нападений. Рядом с ним пожилой и весёлый Арбор-ака, пожарник с широкой улыбкой и крепкими руками, натренированными долгими годами работы. Его лицо покрыто морщинами, но в глазах светится неподдельная жизнерадостность. Он всегда смеётся громко, заражая своим смехом всех вокруг.
— Так куда ты теперь? — спросил Арбор-ака, подмигнув молодому человеку.
— Не знаю ещё пока, — улыбнулся Эркин. — Хочу в Москву, в Реактивный научно-исследовательский институт. Его возглавляет известный конструктор Иван Клеймёнов.
— Ракеты хочешь строить? — с одобрением спросил Тохтасын, взглянув на Эркина своими проницательными глазами. Его лицо оставалось серьёзным, но в голосе слышалась поддержка.
— Да, — кивнул Эркин. — Хочу построить ракету, чтобы долететь до Луны!
— Далеко собрался, — засмеялись гости. — А когда жениться планируешь?
Эркин тут же покраснел и отвёл взгляд:
— Нет, мне пока не до этого!
— Напрасно, — покачал головой сосед Бахадыр, директор местной школы, человек умный и рассудительный. — Ты уже взрослый, пора и о семье думать. У меня на примете есть симпатичная девушка, Зухра. Она окончила педагогический техникум, работает в школе учителем узбекского языка, да ещё и руководит драматическим кружком. Очень талантливая и скромная.
Все вокруг загалдели, поддерживая идею, у кого-то сразу нашлись свои предложения и варианты. Все смеялись, подшучивали, но в каждом слове была доля серьёзности. Они искренне заботились о будущем Эркина.
Его отец, Джума, с лёгкой улыбкой смотрел на сына и сказал:
— Образование ты получил — это хорошо. Но родине нужна и крепкая семья. Женись и забери жену с собой в Москву. Станешь инженером и создашь себе будущее не только в науке, но и в жизни.
Эркин лишь кивнул, всё ещё смущённый от неожиданного внимания к своей личной жизни. Он знал, что отец прав, но пока все его мысли были сосредоточены на будущем, которое он хотел строить не на земле, а в небе, среди звёзд.
Спустя месяц в махалле, шумном и оживлённом квартале, собрались соседи, родственники и друзья семьи Джураевых на свадьбу. Зухра оказалась миниатюрной, но очень энергичной и подвижной девушкой. Её изящная грация была как будто выточена самыми умелыми мастерами Востока. Красивые зелёные глаза блестели на солнце, словно драгоценные камни. Длинные, тонкие брови аккуратно обрамляли её лицо, а маленький, курносый носик и тонкие губы добавляли особого шарма. Она была воплощением утончённости, нежности и силы одновременно, её живой характер пробуждал восхищение у всех, кто её знал.
Эркин влюбился в Зухру с первого взгляда. Ещё после первой встречи он с улыбкой сказал матери:
— Мама, вы правы. Это действительно хорошая девушка. Она будет отличной женой. Мне нравятся такие, с живым характером. С ней точно не будет скучно.
Свадьба прошла хоть и не богато, но весело, как это принято в узбекских махаллях. На свадьбу пришли все соседи и родные, и каждый внёс свой вклад в общее торжество. Музыканты играли на национальных инструментах — доирах и карнаях, создавая ритмы, под которые невозможно было устоять на месте. Люди танцевали, пели песни, радовались за молодых. Столы были заставлены явствами — ароматными лепёшками, пловом, шашлыками, фруктами и сладостями, всем тем, что было собрано на рынке и принесено соседями. Взаимопомощь и поддержка были неотъемлемой частью жизни узбеков, и этот день стал воплощением их единства.
Когда вечер опустил свой тёплый занавес на город, и гости начали расходиться, для молодых настало время уединиться. Ночь, наполненная страстью, объятиями и тихими вздохами, была их первой ночью как мужа и жены. Зухра оказалась такой же нежной и страстной, как и энергичной. Их дыхание слилось в одно, их тела нашли своё идеальное соединение, как две половинки одного целого. Это была ночь, полная тепла и взаимного принятия, когда сердце Эркина заполнилось уверенностью, что его жизнь с Зухрой будет счастливой.
Между тем, в углу комнаты лежал раскрытый конверт с пометкой «Москва. Особое распределение». Под придавленной чайником бумагой, аккуратно написанное сообщение подтверждало распределение Эркина Джумаевича Джураева в Ракетный научно-исследовательский институт. Подпись начальника отдела кадров Наркомата обороны СССР добавляла документу официальности и важности. Вдали от этих строк, молодожёны засыпали, объятые мечтами о будущем, которое теперь обещало стать ещё более светлым и полным возможностей.
Глава 5: Тайконавты
Сергей Данилов отложил бумаги на стол и вышел из вагончика. Вечерело, и палящее солнце, которое весь день жгло землю плато Устюрт, постепенно теряло свою силу. Зной медленно спадал, и сухой, горячий ветер превращался в освежающий бриз, пробегающий по пустынным просторам. Небо, окрашенное в розово-золотые оттенки заката, растягивалось над пустошью, создавая невероятно красивый и одновременно дикий пейзаж. Вдалеке возвращались геологи, смахивая пыль с лица и одежды. Экспедиции в этот день не принесли грандиозных находок, но несколько перспективных мест для бурения всё-таки были отмечены на карте. По оценкам экспертов, в этих глубинах скрывались миллионы тонн нефти, и задача экспедиции состояла в том, чтобы начать добычу этого ценного ресурса.
Лагерь оживал. Люди смеялись, умывались у бочек с водой, обтираясь холодными струями, которые казались невероятно освежающими после жаркого дня. В воздухе витал аромат наваристого борща, который варил повар экспедиции, Иван Бодров. Его борщ был легендарен среди геологов, и сегодня они ждали его с особым нетерпением.
— О, Иван, ты настоящий мастер кулинарных дел, — шутили они, собираясь вокруг походного стола.
Иван улыбался, аккуратно разливая борщ по мискам. На этот раз он не пожалел мяса и картошки, сделал всё, чтобы уставшие геологи могли как следует насытиться после долгого рабочего дня. На столе уже стоял свежий хлеб, нарезанный лук и чеснок. Рядом с мисками с борщом дымился крепко заваренный зелёный чай в жестяных кружках, который приятно обжигал руки, но дарил ощущение тепла и уюта.
На штабной машине, оборудованной спутниковой тарелкой, транслировались телепередачи из Москвы. В этот вечер на экране показывали важную новость — китайские тайконавты совершили успешную посадку на Луну. Экспедиция, подготовленная годами упорного труда, привела к тому, что китайский корабль, названный «Небесный дворец», успешно добрался до лунной поверхности. Семеро тайконавтов были на борту корабля, который гордо и величественно парил в безмолвной темноте космоса.
Диктор с канала ОРТ торжественно сообщала:
— Через десять минут после отстыковки, лунный модуль включил двигатели маневра и начал спуск.
На экране демонстрировался полёт: лунный модуль, отделившись от основного корабля, медленно спускался к выбранной точке приземления — Море Дождей. Этот древний и суровый ландшафт Луны представлял собой бескрайние равнины серого реголита, изрезанные кратерами и трещинами, уходящими вглубь лунной коры.
Двигатели лунного модуля периодически включались и выключались, проводя корректировки курса. Внутри него находились три тайконавта, сосредоточенно следившие за приборами. Снаружи их окружала тьма космоса, а внизу приближалась мёртвая, безжизненная поверхность Луны. Манёвры были точными и уверенными, двигатель ориентации успешно справлялся с задачей, подводя модуль к намеченной точке.
Через двадцать минут после начала спуска модуль завис над поверхностью. Включившиеся двигатели подняли облако реголитной пыли, которое на мгновение скрыло всё вокруг. Но тайконавты, полагаясь на показания приборов, умело управляли спуском. Когда шасси модуля мягко коснулись грунта, двигатели заглохли. Командир экипажа, полковник ВВС Китая Ли Сунь, громко прокричал:
— Мы на Луне!
В этот момент в Центре управления пилотируемыми полётами в Пекине царила эйфория. Люди вскочили с мест, захлопали в ладоши, ликуя и обмениваясь поздравлениями. На экране, прямо из центра событий, запечатлели тайконавтов, которые тоже выражали свою радость, находясь и на орбите, и на поверхности Луны. Над всем этим торжеством зазвучал гимн КНР, который гордо пели все — и учёные в центре управления, и сами тайконавты, для которых это достижение стало воплощением мечты и символом национальной гордости.
Сергей смотрел на экран, чувствуя лёгкое волнение и восхищение. Человечество вновь шагнуло вперёд, покоряя космические рубежи. Но это был лишь один из шагов, и он понимал, что впереди будет ещё много открытий и достижений.
Сергей Данилов стоял у вагончика, задумчиво глядя на экран, но не мог избавиться от гнетущего вопроса: почему китайцы смогли стать второй нацией, высадившейся на Луне, а российские космонавты по-прежнему ограничены полётами на низкие орбиты? Все эти годы их пределом оставалась Международная космическая станция, и дальше этого рубежа Россия так и не шагнула. Сергей вспомнил бесконечные разговоры о кораблях «Клипер», «Орёл», «Федерация» — все они оставались лишь красивыми макетами и рисунками, обещаниями, которые так и не воплотились в реальность.
Обида на всю систему и тех, кто отвечает за космос, постепенно заполнила его грудь. Как же так? Почему Дмитрий Рогозин и другие руководители не могут обеспечить прорыва в космической отрасли? Пока китайцы уже высаживаются на Луне, россияне продолжают топтаться на месте. В голове крутился вопрос: куда ушли все те годы, которые могли быть потрачены на реальное развитие?
Тем временем диктор продолжала вещать с экрана:
— Да, пока американцы готовятся вернуться на Луну в рамках программ «Созвездие» и «Артемида», китайские товарищи давно реализовали этот план. Они вооружены более современными технологиями и получат первые результаты, сулящие многомиллиардные прибыли. В первую очередь, это добыча такого важного ресурса, как гелий-3.
Геологи, сидевшие за столом, ели и внимательно слушали. Даже их повседневные дела казались не такими важными в свете происходящего на экране.
— Какой ещё гелий-3? — нахмурился Ирисметов, механически вытаскивая вилкой куски мяса из банки собачьей консервы.
— Гелий-3, — ответил Данилов, — это редкий изотоп, находящийся на Луне в больших количествах. Считается перспективным топливом для термоядерных реакторов. Его можно использовать для производства энергии без радиоактивных отходов. Если освоить технологии добычи, он может стать ценным ресурсом для будущих энергетических систем на Земле.
— Ясно, — буркнул Ирисметов, облизывая крышку банки, не обращая внимания на острые края.
Тем временем на экране показывали кадры с лунного модуля. Камеры передавали изображения отсеков внутри модуля и через иллюминаторы. За прозрачными стёклами простиралась пустынная лунная поверхность, серая, покрытая кратерами и глубокими трещинами. Она поражала своим безмолвием и безжизненностью, но была невероятно красивой в своей суровости. На фоне этого лунного пейзажа, на небе висел голубой шар Земли. Он казался необычайно чистым и прекрасным, как величественная жемчужина, висящая в темноте космоса, и этот вид завораживал своей хрупкостью и величием.
Все вокруг продолжали смотреть, погружённые в свои мысли.
Тем временем тайконавты начали надевать свои скафандры. Эти костюмы чем-то напоминали те, что использовали американцы во время экспедиций «Аполлон», но с явными китайскими акцентами в дизайне. Скафандры были более обтекаемыми, с компактными ранцами для жизнеобеспечения и яркими красными и золотыми полосами, символизирующими цвета китайского флага. Ли Сунь, командир миссии, помахал рукой и вошёл в шлюзовую камеру. Вслед за ним шагнул второй тайконавт, майор, чьё имя Сергей не успел расслышать. Третий член экипажа остался внутри лунного модуля, чтобы контролировать работу всех систем.
Шлюзовая система сработала, и через несколько секунд китайцы вышли наружу. Камеры продолжали следить за каждым их движением. Они медленно спустились по металлической лестнице вниз и осторожно ступили на лунную поверхность. Следы их подошв аккуратно отпечатывались на серой пыли, зная, что эти отпечатки останутся на Луне ещё миллионы лет, сохраняя историю этого момента под нещадными лучами Солнца и слабым, но постоянным отражением Земли.
Ли Сунь торжественно водрузил красный флаг Китая на поверхности Луны и отдал честь. В это время заиграл гимн Поднебесной, разнесшийся по всему лунному ландшафту через динамики скафандров. Это был торжественный момент, вызывающий гордость у китайских граждан на Земле, наблюдавших за событием.
После завершения церемонии они вернулись к шасси модуля и начали работать с рычагами. Манипуляторы аккуратно опустили на поверхность шестиколесный ровер. Машина была оборудована электрическим двигателем и высокоточными системами управления, специально разработанными для передвижения по сложным лунным рельефам. Тайконавты сели на ровер, завели мотор, и тот плавно тронулся с места. Скорость достигала 25 километров в час, и со стороны это выглядело как необычная гонка на другом мире. Лунная пыль взлетала из-под колес, но ровер показал свою мобильность и устойчивость даже на рыхлой почве.
Тайконавты двинулись вперёд, постепенно исчезая за большими валунами. В эфире звучали их спокойные голоса, которые переводчик переводил на русский:
— Ровер очень устойчив. Мы движемся на северо-запад. Скорость более 20 километров в час. Мы прошли более километра от модуля.
— Температура на поверхности минус 60 градусов. Скафандры держат эту температуру.
— Мы видим большой объект в двух километрах от нас. Направляемся туда...
— Да, я вижу очертания этого объекта. Природа здесь играет шутки...
Вдруг эфир прервался. Телевизионная трансляция резко остановилась, словно кто-то в Пекине отключил кабель. Разочарованная дикторша объявила:
— Приносим извинения. Технические неполадки. Мы вернемся в эфир, как только восстановим связь с китайским центром.
После краткой паузы диктор переключилась на другие новости и стала рассказывать об экономическом кризисе в Греции, сопровождая репортаж кадрами протестов на улицах Афин. Толпы людей, неистовствующие под греческим солнцем, скандировали лозунги против правительства и международных финансовых организаций.
Сергей Данилов продолжал стоять перед экраном, но мысли его были уже далеко. Что-то не давало ему покоя, какая-то идея витала в его голове. Внезапно он повернулся и подошёл к Ирисметову, который всё ещё раздумывал над последними событиями.
— Я хочу съездить на объект «Х», — внезапно сказал Сергей, его голос был полон решимости.
— Зачем? Ты же сам говорил, что там ничего нет, — удивился Бахтияр, начальник экспедиции.
— Мне надо, — повторил Сергей, делая акцент на слове «надо», как будто это решение не подлежало обсуждению.
Ирисметов пожал плечами и не стал спорить.
— Хорошо, бери машину, — коротко ответил он, принимая решение оставить этот странный вопрос на усмотрение Данилова.
Сергей, не переодеваясь, взял ключи из служебного вагона и направился к старому ГАЗику. Машина привычно зафырчала, и Сергей уверенно двинулся по знакомой дороге. Он ехал быстро, стараясь успеть до темноты, но всё равно прибыл, когда солнце уже зашло за горизонт. Небо над Устюртом было ясным, усыпанным яркими звездами. Большая Медведица раскинула свой знакомый ковш, а созвездия Стрельца и Весов пылали на востоке. Небо, словно бархатное полотно, сияло алмазными точками, каждая из которых казалась безмолвным свидетелем вечности.
Сергей нашел административное здание, брошенное и запущенное, и прошел на второй этаж, куда он никогда раньше не заходил. Свет фонарика выхватывал из темноты пыльные стены, облупившуюся краску и мертвую тишину, которая делала это место похожим на кладбище забытых идей и неосуществленных проектов. Заброшенный объект казался ему похороненным символом прошлого, местом, где когда-то кипела жизнь, а теперь остались лишь воспоминания и тени.
Сергей дошел до конца коридора и вошел в помещение, где его взгляд сразу остановился на большом металлическом шкафу. Монтировкой он сорвал замок, который едва держался, и одним пинком распахнул дверь. Внутри стоял скафандр. Это был настоящий космический скафандр. Его грубоватая форма напоминала старинные водолазные костюмы, но с более сложной и продуманной конструкцией. Шлем был массивным, с крупным забралом, а на нём, среди царапин и следов времени, отчетливо виднелась надпись «Иосиф Сталин» и флаг СССР. Скафандр, изготовленный в стиле советской техники, выглядел мощно и внушительно, словно был готов к покорению космических просторов.
— Значит, это правда, — прошептал Сергей, вспоминая старые записи узбека Эркина Джураева. — Здесь действительно создавали ракету для полёта на Луну.
Он осторожно закрыл дверь шкафа и вышел наружу. На небе простиралась длинная белая полоса — Млечный Путь. Это была дорога, по которой катилось Солнце и все звезды галактики. Полоса света пересекала весь небосклон, словно указуя путь к неизведанному, к далёким мирам, о которых мечтали тысячи людей на Земле.
Когда Сергей вернулся в лагерь, его товарищи уже крепко спали: кто-то в палатках, кто-то в вагончике, а кто-то прямо в автомобиле. Ирисметов, казалось, был единственным бодрствующим. Он сидел у костра и тянул трубку, словно Шерлок Холмс, наслаждаясь моментом. Вальяжно откинувшись на спинку складного стула, он представлял себя неким эстетом и джентльменом, хотя в действительности был обычным геологом с пристрастием к водке и собачьим консервам.
— Продолжение трансляции было? — спросил его Сергей, подходя ближе.
Ирисметов вздрогнул и непонимающе посмотрел на него сквозь клубы дыма.
— Ты о чём?
— Про Луну! Про тайконавтов?
— А, не было, — равнодушно махнул рукой начальник экспедиции. Его мысли были заняты совсем другим: он размышлял, как бы сколотить капиталец и рвануть на Тенерифе, оставив геологию и суровые степи позади.
Сергей, сплюнув на землю, вернулся в свой вагончик. Раздевшись, он прилёг на кровать и включил тусклую настольную лампу. Взяв в руки папку с записями, он углубился в чтение. Слова на страницах казались всё более значимыми, связывая прошлое с настоящим, словно раскрывая ему что-то, что долго оставалось скрытым.
Глава 6: Арест
Москва, ноябрь 1935 года. Столица СССР бурлила жизнью. Холодные ветры пронизывали улицы, но везде чувствовалось движение — кипучая, неугомонная энергия новой эпохи. На площадях и проспектах шли толпы людей, закутанных в пальто и шапки, обутых в ботинки и сапоги, уверенно шагающих по тротуарам. На дорогах ездили автомобили, изредка появлялись трамваи, грохочущие по рельсам. Фабричные трубы пускали дым в морозное небо, где птицы кружились над головами спешащих на работу москвичей.
Кинотеатры были полны — на экранах мелькали сцены из фильмов с Мэри Пикфорд, популярной американской актрисой, чьи образы вызывали восхищение у советских зрителей. Хотя роскошь Голливуда казалась далёкой, многие мечтали о подобной жизни, полной блеска и ярких событий. Но для большинства москвичей жизнь оставалась прозаичной: длинные очереди за продуктами, промерзшие коммунальные квартиры и рабочие смены на заводах.
Эркин и его жена Зухра прибыли в Москву и разместились в коммунальной квартире недалеко от Большой Полянки. Зухра, воспитанная в традициях Востока, с любопытством и восхищением смотрела на архитектуру столицы. Высокие здания, колоннады, арки — всё это было ей внове. В Ташкенте ничего подобного не было: Москва казалась ей городом-гигантом, живым и пульсирующим, полным людей, магазинов, заводов, транспорта.
Одежды москвичей поражали её: женщины в пальто и шляпках, мужчины в костюмах и шапках. Зухра с интересом наблюдала за этим миром, сначала сдержанно, а затем, почувствовав свободу, стала пробовать что-то новое. Она впервые примерила европейский наряд, который раньше казался ей запретным, и к своему удивлению нашла, что это ей нравится. Брюки, которые она считала неподходящими для женщины Востока, стали её любимым элементом гардероба. Русский язык она выучила быстро и устроилась администратором в одну из гостиниц, где приветливо встречала постояльцев и училась управлять всеми нюансами новой для неё работы.
Эркин тоже нашёл своё место в Москве. Его приняли в научно-исследовательский институт, где он стал работать конструктором ракетных двигателей. Работа приносила ему удовольствие: коллектив был дружелюбным и полным идей, бурлили обсуждения, рождались новые проекты. Вдохновленные общим стремлением к прогрессу, учёные проводили долгие дискуссии, спорили, но всегда искали лучшее решение.
Однако, несмотря на этот энтузиазм, в стенах института витал дух контроля. Однажды Эркина вызвал начальник спецотдела, Александр Макатаев. Он внимательно изучил диплом Эркина, полученный в Мюнхенском политехническом университете, и скептически сморщил нос.
— Немец, что ли? — спросил Макатаев, поднимая на него глаза из-под фуражки НКВД.
— Узбек, — коротко ответил Эркин, показывая паспорт гражданина СССР.
— Диплом всё равно германский, — с некой угрозой в голосе произнёс Макатаев. Он нервно поправил фуражку, затем медленно внёс записи в документы и с лёгким раздражением сказал:
— Подпиши здесь о секретности! Никаких разговоров с женой о том, что здесь делаешь.
— Ей нет дела до моих конструкций, — с гордостью ответил Джураев, чувствуя, как внутри поднимается волна гордости за свою работу.
Макатаев только проскрежетал зубами и недовольно уставился на него. Несмотря на все достижения и уважение в коллективе, у Эркина всегда оставалось чувство, что за ним внимательно следят.
И действительно, Эркин Джураев был под особым наблюдением НКВД. Его образование в Мюнхенском политехническом университете настораживало спецслужбы: ведь именно там, в Германии, начинал свою политическую карьеру Адольф Гитлер. Даже дружба Эркина с немецкими коммунистами не спасала его от подозрений. Для сотрудников НКВД, таких как Александр Макатаев, Джураев был возможным агентом Абвера или Гестапо, засланным шпионом под прикрытием конструктора ракет. Однако в то время Макатаев был сосредоточен на расследовании других персон — таких как Иван Клеймёнов и Сергей Королёв, видя в них потенциальных врагов народа.
Макатаев держал каждого под пристальным наблюдением. Весь его кабинет был завален досье, и каждую ночь он дописывал новые страницы в блокноты, создавая картину того, как его подопечные «угрожают безопасности Советского Союза». Джураев был для него особенно подозрителен, но в этот момент его мысли были направлены на разоблачение других.
Тем временем Эркин с головой погружался в работу. Он занимался не только проектированием ракетных двигателей, но и разрабатывал собственные инновационные идеи. На одной из научных дискуссий в РНИИ (Реактивный научно-исследовательский институт), где обсуждали будущее космонавтики, он представил проект, который произвел фурор: ракета массой в три тысячи тонн. Схемы его проекта были проработаны до мельчайших деталей, включая обустройство бытовых отсеков, моторных секций и энергетических установок. Внешне корабль напоминал подводную лодку, и идея казалась невероятной для тех лет.
Особое внимание Эркин уделял принципу разгона корабля — он предложил использовать рельсотрон, электромагнитный рельсовый ускоритель. С энтузиазмом, характерным для настоящего учёного, он объяснял коллегам:
— Рельсотрон — это устройство, использующее электромагнитные силы для ускорения проводящего снаряда до очень высоких скоростей. Его принцип работы основан на законах электромагнетизма, в частности, на взаимодействии магнитного поля с электрическим током. Представьте себе два длинных параллельных металлических рельса, соединённых с мощным источником электрического тока. Между этими рельсами находится наш снаряд — ракета, которая и является проводником.
Он рисовал на доске простую схему рельсотрона, объясняя:
— Когда через рельсы и ракету проходит ток, создаётся магнитное поле, которое взаимодействует с током в снаряде. Это вызывает силу Лоренца, которая ускоряет ракету вдоль рельсов. В отличие от традиционных методов разгона, здесь нет пороха и взрывов, только чистая электромагнитная энергия.
Некоторые сотрудники института слушали с откровенным скепсисом, хмуря брови и перешёптываясь между собой. Но Иван Клеймёнов и Сергей Королёв слушали Эркина с вниманием. Они понимали, что хотя идея и выглядела амбициозной, за ней стояла серьёзная научная основа.
Эркин продолжал объяснять:
— Применение рельсотрона позволит развить третью космическую скорость и достичь Луны. Представьте: электрореактивные двигатели, работающие на минимуме гидразина, с электромагнитными соленоидами, создающими тягу в тысячи мегаНьютонов! Мы могли бы преодолеть любые барьеры и выйти за пределы земной орбиты.
Слова Эркина звучали как научная фантастика, но в его голосе чувствовалась уверенность и страсть к открытию новых горизонтов. Однако, как это часто бывает с передовыми идеями, нашлись скептики, которые не стали ждать конца выступления. Они начали критиковать его концепции, приводя свои доводы, почему это невозможно. Скептики говорили о недостатке энергии, нестабильности системы, опасности подобных экспериментов, и проект Эркина стал тонуть под тяжестью доказательств.
Макатаев, присутствующий на этой встрече, всё это время сидел в углу зала, внимательно наблюдая за происходящим. Он хмурился, делая записи в блокнот. Для него не было разницы, кто из этих учёных мог оказаться опасным для советской власти. Макатаев не доверял никому — ни Джураеву, ни его коллегам, ни даже самому себе. Его задача была проста: следить, фиксировать, и в нужный момент ударить.
В голове Эркина бурлили идеи о будущем космических полетов, а за его спиной уже тянулись тени подозрений и опасностей.
В свободные дни Эркин Джураев с женой Зухрой любили прогуливаться по московским паркам. Зухра, на седьмом месяце беременности, буквально светилась. Она выглядела еще более красивой, чем когда-либо, и её весёлый характер лишь усиливался. Эти месяцы были наполнены счастливыми ожиданиями. Эркин мечтал о будущем ребёнке и размышлял над именем. Имя Азиза казалось ему самым подходящим — простым, добрым и обещающим благополучие дочери. Зухра, несмотря на новую жизнь в Москве, сохраняла своё восточное гостеприимство, радуя соседей по коммуналке традиционными узбекскими блюдами. Но гармония этой жизни была недолгой.
С наступлением 1937 года всё изменилось. Сталинские репрессии нарастали с пугающей скоростью. Ускоряющийся каток государственного террора не щадил никого. Научное сообщество, в том числе и сотрудники РНИИ, становилось жертвой массовых арестов. Первым пал Иван Клеймёнов. Его арестовали по ложным обвинениям в антисоветской деятельности. Известного конструктора, который мечтал о космических полётах, обвинили в шпионаже и участии в заговоре. Жестокие допросы, сфабрикованные доказательства — всё это стало частью повседневной реальности.
К январю 1938 года приговор был вынесен: смертная казнь. Иван Клеймёнов был расстрелян в тот же день. О его судьбе Эркин узнал от Макатаева, который, пребывая в приподнятом настроении, праздновал успех своих доносов в кабинете за бутылкой водки.
— Ах ты мразь! — срываясь на крик, произнёс Эркин, почувствовав, как ярость захлёстывает его. — Ты убил великого конструктора!
Александр Макатаев, изумлённый вспышкой агрессии, вскочил с места и в панике потянулся к кобуре с наганом. Но прежде чем он успел его достать, Эркин молниеносно нанес сокрушительный удар в лицо. Макатаев отлетел к стене, ударившись затылком об угол. На мгновение у него потемнело в глазах, но вскоре инстинкт самосохранения взял верх, и он, сжав зубы, бросился на Эркина, намереваясь подавить его силой.
Макатаев, тяжёлый и массивный, словно бык, попытался сбить Эркина с ног. Однако Джураев, обученный техникам джиу-джитсу, уверенно парировал атаку. Он ловко увернулся от удара и в следующую секунду захватил руку Макатаева, скрутив её так, что услышался хруст суставов. Сопровождающий это глухой вскрик начальника НКВД прозвучал на весь кабинет. Эркин, используя своё преимущество, провернул болевой захват и, совершив бросок, повалил противника на пол.
Схватка была короткой, но интенсивной. Макатаев остался лежать на полу с помятыми рёбрами и двумя выбитыми зубами. Едва дыша, он шепеляво выкрикивал проклятия в адрес Джураева.
— Ты... — Макатаев, задыхаясь, пытался встать на колени, но боль в груди пронзала его насквозь. — Ты, чёртов узбек, поплатишься за это! Слышишь меня?
Его лицо было искажено гримасой боли и ярости, а выбитые зубы придавали ему ещё более злобный вид. Однако Эркин, даже не глядя на него, вышел из кабинета, оставив Макатаева лежать на холодном полу в отчаянии и бессильной ярости.
Но он понимал, что это только начало. И был прав. В июне 1938 года Сергей Королёв был арестован по ложным обвинениям в антисоветской деятельности и саботаже. Его обвинили в шпионаже и вредительстве, что было частью широкой репрессивной кампании против выдающихся специалистов. После ареста его отправили в Лефортовскую тюрьму, где он подвергался жестоким допросам и пыткам. В сентябре 1938 года Сергей был осуждён и приговорён к 10 годам исправительно-трудовых лагерей, а в 1939 году его отправили в лагеря на Колыме.
Эркин, вернувшись домой, нашёл Зухру, качавшую двухлетнюю дочь Азизу. Малышка с зелёными глазами, озорная и любопытная, была для родителей источником радости. Зухра, увидев тревогу на лице мужа, не могла сдержать слёз.
— Следующим буду я, — сказал Эркин, хотя и знал, что это не просто слова.
Зухра прижала дочь к груди и всхлипывала. Её лицо было залито слезами, и она пыталась сдержать страх, понимая, что никуда не уйти от ужасов времени.
— Вернёмся в Ташкент, дорогой, — умоляла она.
— Это ничего не изменит, — ответил Эркин. — Там тоже есть НКВД...
Его слова, полные отчаяния, предсказывали будущее. Через два месяца, в июне 1939 года, пришли за ним. Следователь НКВД, старший лейтенант в мрачной, несоразмерно большой форме, держал в руках папку, подготовленную Александром Макатаевым. Лейтенант с презрением и насмешкой глядел на Эркина, его лицо было строгое, а в глазах читалась невыразимая жестокость.
— Ну что, германский шпион, — произнёс старший лейтенант, — что скажете в своё оправдание?
— Я не виновен! — ответил Эркин, хотя уже знал, что это не поможет.
— Все так говорят, — засмеялся лейтенант. — Наденьте наручники.
Эркина повели в Матросскую тишину, знаменитую своей строгой охраной и ужасающими условиями. Это было место, где царила подавленность, страх и отчаяние. Массированные стены и железные решётки создавали атмосферу полного отчуждения от внешнего мира.
Зухра, узнав о задержании мужа, пыталась пробиться к нему и передать посылку. Однако её попытки оказались безуспешными. Беспомощная и сломленная, она собрала вещи, забрала Азизу и уехала к родителям в Ташкент. Там, в тепле и окружении родных, она пыталась найти утешение в трудные времена, понимая, что будущее было неопределённым и мрачным.
Глава 7: Проект корабля
Эркин Джураев был приговорён к 10 годам лишения свободы и отправлен на Колыму. Его этапировали в вагоне для скота, среди десятков других бедолаг, которые, как и он, стали жертвами сталинских репрессий. В этом вагоне теснились рабочие, учителя, журналисты, музыканты и колхозники — все те, кто оказался под ударом режима и был причислен к врагам народа. Каждый из них нес в себе свою историю, свои горести и разочарования, но все они разделяли общую судьбу.
Северные условия, суровые и беспощадные, представляли собой настоящие испытания для узбека, привыкшего к жаркому климату и солнечным дням. Эркин с трудом преодолевал эти трудности. Снег и лед, пронизывающий ветер и постоянный холод были непривычны и изматывали его. Сны о Ташкенте, где зелёные массивы тянутся до горизонта и арыки журчат своей прохладной водой, были для него источником утешения. Вкус винограда и теплое солнце казались чем-то далёким и недосягаемым.
Когда Эркин прибыл в Восточную Сибирь, условия в лагерях оказались ещё более ужасными. Заключённые сталкивались с нечеловеческими условиями труда и выживания. Эркин провел там меньше года, но даже это время серьёзно сказалось на его здоровье. Его физическое состояние ухудшалось, но ещё более болезненным было моральное состояние.
Однако на Колыме ему повезло встретить Сергея Королёва. Королёв был иссохшим, с явно сломанной челюстью, которая не позволяла ему нормально есть. Его жестоко пытали, и он был полон физического страха и боли. Когда Эркин обнял его, слёзы почти потекли из его глаз.
— Сергей Павлович, — произнёс он, едва сдерживая плач.
— Да, друг мой, это я, — слабая улыбка пробежала по лицу Королёва. Этот конструктор, который в глазах Джураева был настоящим гением, был теперь одним из многих, кто страдал от власти, не понимающей его величия. — Но не я один здесь.
— То есть? — недоуменно спросил Эркин.
— Видишь того худого мужичка с седыми волосами? — Королёв указал на истощённого мужчину. — Это Мстислав Лось, инженер, тоже ракетчик. Он построил корабль и слетал на Марс.
Лось был человек среднего возраста, с обветренным лицом и грязными, седыми волосами. Его глаза были полны утраты, и он избегал общения, как если бы его окружение было ему чуждо.
— Да ну, шутите, — не поверил Эркин. — Какой Марс? Какой корабль?
— Я тоже сначала думал, что он шизофреник, но поговорив с ним, понял — он не врет. Он действительно создал уникальный корабль. Я видел его схемы, которые он чертил на салфетках. Был ли он на Марсе, я не знаю, но его проект по двигателям и системе жизнеобеспечения был настолько детализирован, что он знал всё до мелочей.
Эркин с удивлением смотрел на Лося. Тот выглядел потерянным и не стремился к общению. В бараке, где они жили, было тесно, воняло и было шумно. Воры в законе контролировали жизнь заключённых, устанавливая свои правила и поддерживая строгую иерархию.
В первую ночь в лагере Эркин вступил в драку с воришками, которые пытались его запугать и заставить подчиняться. Он победил в этой схватке, продемонстрировав, что бывший студент Мюнхенского политехнического университета способен защитить себя. Эта победа вызвала у криминального контингента и ненависть, и уважение. С ним уже не смели связываться.
На следующее утро Эркин, как и все остальные, отправился на заготовку леса. Он рубил деревья, а на его глазах замерзали и умирали другие заключённые. Для лагерного начальства это было обычным делом. Они требовали трудодни и карали за малейшие нарушения, не обращая никакого внимания на страдания людей.
В 1940 году, после настойчивого ходатайства таких выдающихся ученых и инженеров, как Андрей Туполев, Сергея Королёва перевели в так называемую "шарашку" — закрытое конструкторское бюро для заключённых инженеров, расположенное в Москве. Это было значительное улучшение по сравнению с ужасными условиями Колымы: здесь он продолжил работу над проектами по авиации и ракетостроению в более гуманном окружении. Работы шли, и Королёв вновь почувствовал вкус к жизни, несмотря на тёмное прошлое.
Тем временем Эркин Джураев продолжал валить лес на Колыме. В суровых условиях лагеря он умел находить утешение в своих мелодиях. В тихие моменты, когда ночной мороз покрывал землю, Эркин напевал под нос старую песню, слова которой были, как своего рода протест и знак надежды:
"Товарищ Сталин, вы большой учёный —
В языкознаньи знаете вы толк,
А я простой советский заключённый,
И мне товарищ — серый брянский волк.
За что сижу, воистину не знаю,
Но прокуроры, видимо, правы,
Сижу я нынче в Туруханском крае,
Где при царе бывали в ссылке вы".
Но все изменилось 22 июня 1941 года. Из лагерного рупора разнеслось голосом Юрия Левитана: "Граждане и гражданки Советского Союза! Сегодня, 22 июня, в 4 часа утра, без всякого объявления войны, немецкие войска напали на нашу страну. Началась Великая Отечественная война советского народа против немецко-фашистских захватчиков. Всё, что есть у нас, всё, что мы имеем, мы должны отдать на защиту Родины, чтобы отразить врага. Наши силы правы, и мы победим. Слава Советскому Союзу!"
Все застыли. А позже местный диктор добавил:
— Внимание! Внимание! Все выходы закрыты, полная мобилизация! В лагере объявлен особый режим!
Заключённые замерли в ужасе. Эта новость, хотя и казалась в их тёмной реальности не столь уж страшной по сравнению с тем, как умирали люди в лагере, всё же нарушила привычный порядок. В глазах многих появилось искорка страха и беспокойства, хотя в самом лагере всё продолжало быть таким же суровым и беспощадным.
Спустя некоторое время Эркина вызвали в лагерный спецотдел. Капитан, полный и с жирным подбородком, сидел за столом, перелистывая дело Джураева. Его лицо выражало не столько интерес, сколько недовольство.
— Создается «шарашка» в Средней Азии, — начал он, с трудом подбирая слова. — Где-то на острове Свободный в Аральском море. Твоим проектом заинтересовались в Наркомате обороны. Нужен корабль для полета на Луну.
— Чего? — не поверил Эркин.
— Эй, узбек, ты оглох что ли? — рявкнул капитан, злясь на невообразимую недоверчивость Джураева. — Тебе дают шанс реабилитироваться перед советским народом! Завтра тебя отправят в Узбекистан. Но не домой, как ты думаешь! Построишь ракету — получишь свободу, понял?
— Понял! — с решимостью кивнул Эркин. Желание вернуться в жаркий родной край было настолько велико, что он готов был на всё ради выполнения этой задачи.
И вот, спустя месяц, он оказался на острове Свободный в Аральском море.
Август — самый сложный период для жизни на плато Устюрт. Суровые условия, неумолимый зной и бескрайние просторы плато делают работу особенно трудной. Однако, несмотря на все трудности, строительство шло полным ходом. Заключенные, измотанные тяжёлым трудом, возводили стены и крыши для завода, вспомогательных цехов, складов, бытовых бараков, здания администрации и казарму для охраны. Массированные усилия направлялись на создание инфраструктуры лагеря: цеха и закрытые площадки строились, прокладывался путь для транспортировки грузов. На территории лагеря ставились вышки с пулеметами, создавая непрерывный контроль над происходящим. Это был лагерь заводского типа, где каждая деталь конструкции была тщательно проработана, несмотря на диктаторские условия и ужасные условия труда.
Директор лагеря-завода Егор Свинцов, полковник НКВД, был совершенно далёк от экономики, инженерных наук и машиностроения. Он представлял собой грубую силу, выросшую из среды обычных конвоиров и расстрельных бригад до главы столь важного проекта, как «Иосиф Сталин». Свинцов был яростным сталинистом, и его карьера была выстроена на жестокости и преданности системе. Его назначение на этот пост было результатом протекции Лаврентия Берии, который вытащил его из Красноярского края и поставил сюда для реализации амбициозных планов по строительству завода.
Это был человек немалых габаритов, и его внешность несла в себе отпечаток военной строгости и авторитарности. Его рост превышал среднемировой, что придавало ему внушительный и грозный вид. Крупные плечи и широкая грудь свидетельствовали о физической силе и дисциплине, которые он поддерживал на протяжении всей своей службы. Лицо было квадратным и жестким, с выраженными скулами и массивным подбородком, что подчеркивало его решительность и непреклонность. При этом черты были суровыми, с глубокими морщинами, которые были следствием частых стрессов и тяжелой работы. Лоб высокий и гладкий, указывая на умственные способности и умение контролировать ситуацию. Егор Демидович имел густые черные волосы, аккуратно подстриженные, но всегда с видимой прядью, стремящейся упасть на лоб. Его волосы в сочетании с угрюмым выражением глаз, имели немного седины, придавая ему зрелый и опытный вид. Глаза полковника казались темными и проницательными, иногда в них можно было заметить вспышки гнева или разочарования. Но все равно глаза оставались злыми и настороженными, что добавляло строгости его взгляду.
Свинцов носил форму НКВД, которая была всегда в идеальном порядке — хорошо отглаженная, с многочисленными наградами и отличиями, подчеркнутыми на груди. На его форме можно было увидеть значки и знаки различия, которые говорили о высоком звании и служебных заслугах. Егор Свинцов говорил с ровным, холодным голосом, не допускающим ни малейшего оттенка эмоций. В его манерах чувствовалась чёткая организованность и строгость, что отражало его высокий статус и командное положение на объекте.
- Мне нужен корабль — и ты его построишь, — рычал Свинцов, бросая на стол кучу чертежей, которые Эркин Джураев создавал в Московском РНИИ. — Вот всё, что ты, чурка, рисовал в институте. Теперь воплоти это в жизнь.
- Мне нужны ресурсы! — твёрдо ответил Эркин, развернув чертежи и проекты.
- У тебя всё будет, — пообещал директор, понимая, что его собственное будущее, возможно, зависит от способности этого конструктора и его команды реализовать задуманный проект.
- Мне нужны ученые, — продолжал Эркин. — Нужны Сергей Королев, Мстислав Лось и другие, — и он приложил список.
На его удивление тот не стал орать, а взял бумаги. Он, перелистывая список, начал помечать ногтем пальца некоторые фамилии.
- Королев занят в другой шарашке — мне оттуда его не достать... — произнёс он, не скрывая разочарования. — Лось... знаю его, он сдох. Его корабль так и не нашли, наверное, продал американцам.
Эркин, услышав это, утвердился в мысли, что Лось действительно не врал. Если о нем так думают в НКВД, значит, его знания и разработки были важны и действительно могли быть уникальными. Он, однако, не произнёс вслух свои мысли, лишь с сожалением подумал о том, что этот человек ушёл из жизни со своими тайнами и знаниями.
— Я хочу встретиться с женой и дочерью, — потребовал Эркин Джураев, надеясь на понимание. Его требование встретило жесткое сопротивление.
— Сделаешь работу — уедешь в Ташкент к своим родным. А до этого не вздумай мне напоминать о своих близких! Иначе сделаю им там плохо! — ответил Егор Свинцов, глаза которого блеснули угрожающим светом.
Эркин вздрогнул: он знал, что эти угрозы не были пустыми словами. Свинцов не стеснялся применять насилие, и его власть, поддерживаемая НКВД, делала угрозы реальными. От мысли о том, что с его семьей могут случиться беды, его охватывал холодный страх.
Прошли долгие месяцы. Все клонилось к зиме, и холод стал постоянным спутником жизни рабочих-заключенных и администрации лагеря. Несмотря на трудные условия, корпуса завода возводились с огромной скоростью. Работы шли полным ходом: в один день строили стены, на другой монтировали крыши. Многотысячные группы рабочих трудились над созданием гигантской ракеты, и работа кипела непрерывно.
Группы инженеров-конструкторов, электриков, сварщиков, мотористов и фрезеровщиков занимались разработкой и постройкой корпуса корабля. Броневые листы, доставляемые из Урала, были столь прочными, что из них можно было бы клепать танки Т-34. Однако эти листы использовались для создания корпуса гигантской ракеты, что подчеркивало её масштаб и значимость.
Эркин осознавал, что без лабораторных и практических экспериментов его двигатели не смогут достичь необходимого результата. Поэтому была построена еще одна лаборатория. Под её контролем оказался странный мужчина по имени Аркадий Требухин. Это был человек лет пятидесяти с нервно бегающими глазами и лысиной на голове. Его появление вызывало недоумение среди сотрудников: он утверждал, что его образование — из церковно-приходской школы имени Святого Торквемады, о которой никто ничего не знал. Эркин, понимая, что это имя инквизитора, занимавшегося чудовищными злодеяниями в Испании, злился от того, что Требухин, постоянно влезавший в испытания и исследования, требовал подробных письменных разъяснений и постоянно приставал с вопросами.
Требухин был человеком, которого трудно было назвать компетентным. Он часто высказывал нелепые замечания и не раз проявлял свои сомнения по поводу работы, что только усложняло и без того напряженную обстановку в лаборатории. Его постоянное присутствие и необходимость объяснять каждую мелочь только раздражали Эркина и отвлекали от работы.
Эркин Джураев чувствовал фальшивость Аркадия Требухина, но не мог точно определить, что это: выскочка, усевшийся не на свое место, или тупой агент НКВД. В любом случае, от него было больше вреда, чем пользы, и сделать с этим было практически невозможно.
Построить такой огромный корабль требовало колоссальных усилий, времени и ресурсов. Несмотря на войну, завод-лагерь получал все необходимое из разных уголков Союза. Доставлялись металл, резина, пластик, кожа, дерево, топливо, аккумуляторы, генераторы, лампы — и разборка этих материалов также занимала много времени и сил. В ответ на дефицит рабочей силы Свинцов потребовал от главы местного аула, чтобы тот прислал подмогу. Аул смог отправить всего десяток человек, среди которых оказался шестнадцатилетний Еркен Усанов, сын пастуха.
Еркен был смышленым и юрким мальчонкой, умевшим скакать на лошади и играть на дутаре. По-русски он говорил плохо, но старался понять, что от него требуют взрослые. Его яркие глаза и неподдельный интерес к работе сразу привлекли внимание Эркина. Джураев полюбил этого паренька за трудолюбие и аккуратность, стал привлекать его к интересным заданиям.
«Учись, парень, — говорил ему Эркин, — тебе все это потом пригодится. Молодцу знание семидесяти искусств и ремесел никогда не помешает!»
Но помимо Свинцова и Требухина, было еще две личности, которые создавали особенно неприятную атмосферу. Майор Галима Бухарбаева, начальник отдела СМЕРШ при заводе, и бывший социолог Баходир Мусаев. Мусаев был арестован за лживый донос на своих коллег; он сам донес на себя, ошибочно приписав себе шпионские страсти.
Галима была худой и высокой женщиной тридцати пяти лет, с тонкими и кривыми ногами, плоской грудью и большими ушами. Она выбилась в СМЕРШ благодаря своим зверским качествам и чутью на классовых врагов. Говорили, что она замучила до смерти своего отца, выбивая из него признания в работе на чилийскую разведку. Однажды, когда тот плюнул ей в лицо, она выколола ему глаза. Позже она вспорола ему живот мясницким ножом, который всегда носила с собой вместе с пистолетом ТТ.
Галима проводила допросы в своем кабинете, который был оборудован с особым упрямством для ее личных нужд. Она могла при мужчинах без стеснения чесать себя между ног, плевать на пол, пукать и не краснеть при этом. Эта фривольность стала её визитной карточкой. Когда она была недовольна ответами, она с удовольствием втыкала вилки в кисти людей, чтобы заставить их говорить правду. Её садистская натура проявлялась в каждой детали, делая рабочую обстановку невыносимой и опасной для всех.
Здесь, на плато Устюрт, среди холодного строительства и непрерывного страха, Эркин продолжал работать над проектом, осознавая, что его будущее зависит от способности преодолеть бесконечные испытания и противостоять этим зловещим условиям.
Раз в неделю Свинцов проводил совещание, на котором определял график работ и достигнутые результаты. Любое отклонение от плана, включая опоздания, наказывалось строго. Виновного закидывали в карцер или лишали ужина — порой это было равносильно смерти, поскольку при отсутствии еды и нормальных условий жизни человек мог погибнуть. Внутри колючей проволоки человеческая жизнь никогда не ценилось, и сотрудники лагеря привыкли к мысли, что их существование не имеет большого значения.
Бдительные охранники НКВД стояли на вышках, стреляя из пулеметов в любого, кто осмеливался приблизиться к забору. Лежавшие у ограждения трупы были оставлены там по приказу директора, как назидание для остальных. Эти мертвые тела служили предупреждением и приводили в ужас. Но даже эти жестокие меры не смогли предотвратить медленную и ошибочную работу заключенных. Темп был невыносимым — работы не прекращались ни на минуту, по 10, а порой и 12 часов в сутки, без выходных.
Раз в месяц в лагерь привозили новых заключенных, которые также быстро становились частью этой жестокой машины. Мертвых хоронили рядом, за колючей проволокой, и Еркен Усанов, среди прочих, участвовал в этих процессах, хотя это ему явно не нравилось. Галима Бухарбаева использовала такие задания как способ морального унижения и издевательства над молодым парнем, проявляя свои садистские наклонности.
Галима была душой извращенкой и садисткой. Её любимый метод допроса заключался в том, чтобы давить каблуком на мошонку мужчины, чтобы получить признание. Этот метод был не только ужасным, но и результативным. Люди, подвергавшиеся такому пыткам, подписывали себе смертный приговор, не в силах выдержать мучений. Применение таких методов допроса стало рутиной, и репрессии работали здесь как отлаженный механизм.
В лагере каждое утро начиналось с глухого стука молотка и звука рёва машин, которые олицетворяли продолжение бесконечного труда. Каждый рабочий день был настоящим испытанием на выносливость и терпение. Для многих из заключенных это были последние дни их жизни, отведенные на труд и страдания.
Сказать, что Эркин оказался в лучших условиях, значит было бы соврать. Он оставался таким же заключенным, как и остальные, только с определенными полномочиями по проекту. В глазах Свинцова и Бухарбаевой он был лишь пешкой, которой можно было пренебречь в любой момент, если это было необходимо для выполнения их целей.
Эркин испытывал постоянные муки совести, наблюдая, как страдают и умирают люди вокруг него. Каждый день ему приходилось видеть, как заключенные истощены до предела, работая в нечеловеческих условиях. Он понимал, что его проект, ракета «Иосиф Сталин», мог бы стать мощным оружием, способным уничтожать военные объекты Германии с космоса. Однако мысль о том, что сотни людей умирают здесь, как мухи, создавала ему глубокий внутренний конфликт.
Состояние заключенных и условия их труда вызывали у него чувство беспокойства и угрызений совести. Каждый раз, когда он наблюдал за тем, как усталость и голод поглощают жизни людей, ему было тяжело мириться с мыслью о том, что ради строительства ракеты приходится жертвовать человеческими жизнями. Он иногда задумывался о том, чтобы отказаться от работы, но понимал, что это ничего не изменит. Проект должен был быть завершен любой ценой.
На фоне продолжающейся войны и огромного давления на выполнение плана Эркин понимал, что ракета «Иосиф Сталин» может стать переломным моментом в войне против Гитлера. В условиях тотальной войны, где каждый день и каждый ресурс имели критическое значение, человеческий ресурс казался чем-то несущественным и легко заменяемым. И, хотя осознание этого приносило ему огромный моральный дискомфорт, он не мог остановиться. Любой ценой ракета должна была быть достроена, чтобы принести победу и, возможно, изменить ход войны.
Каждое утро Эркин входил в цех и с восхищением смотрел на своё творение: огромный сорокаметровый корабль, напоминающий субмарину, но без привычной рубки, покоился на железнодорожных салазках. Этот монументальный проект постепенно обретал свою форму благодаря ежедневному труду сотен заключенных.
Корабль, носивший гордое имя «Иосиф Сталин», становился всё тяжелее по мере того, как в нём строились новые отсеки и устанавливались агрегаты. Сотни сварщиков неустанно трудились, создавая прочные металлические соединения, соединяя броневые листы и детали. Электрики, как муравьи, прокладывали километры кабелей и проводов, чтобы обеспечить бесперебойное электроснабжение. Механики устанавливались сложные механизмы, контролировавшие различные системы корабля, а инженеры заботились об установке труб для давления, очистки воздуха и поддержания температуры.
Внешний вид корабля дополняли иллюминаторы, закрытые бронещитками, чтобы защитить экипаж от космического вакуума и метеоритных ударов. Внутри корабля активно устанавливались электрореактивные двигатели, которые считались маршевыми и должны были обеспечить ему скорость, необходимую для достижения третьей космической скорости. Эркин был уверен, что его модель сработает и будет работоспособной. Он знал, что на его руках лежит не просто проект, а настоящая инженерная революция.
Ежедневно обновлялись чертежи и вносились дополнения. Эти изменения были необходимы для обеспечения того, чтобы ракета не развалилась на старте при динамических нагрузках, не была повреждена во время пролета через атмосферу, где она испытывала атмосферное сопротивление, и не дала сбои во время полета к Луне, если таковой потребуется. Каждое изменение в проекте учитывалось с максимальной тщательностью, чтобы обеспечить максимальную надёжность и безопасность ракеты в любых условиях.
Глава 8: Беседы
18 декабря 1942 года директор Свинцов объявил день отдыха. Вначале никто не понял причины этого внезапного распоряжения, но вскоре Баходир Мусаев, всегда находящийся среди начальства и не упускающий возможности стучать на каждого, сообщил, что это День рождения Сталина. Егор Демидович пригласил в столовую для офицеров и охранников инженеров и конструкторов во главе с Эркином Джураевым.
Стол был накрыт роскошно, по современным меркам. Водка лилась рекой, красная икра, хлеб, картошка, балык, варёный рис, яйца и колбасы вызывали восторг у всех присутствующих. Аппетит был такой, что несколько человек потеряли сознание от переедания и упали на пол. Свинцов смеялся и приказал не поднимать их, мол, пусть очухаются сами.
Эркин смотрел на это пиршество с удивлением и недоумением. Он, как и все, был одет в свои рабочие одежды, но не мог не заметить, насколько контрастировала эта роскошь с повседневными условиями труда и жизни.
— Наши рабочие получат это? — спросил он, указывая на обилие еды на столе.
— Только добавку супа, — усмехнулся полковник. Все понимали, что суп — это вода, где плавала немного картошки, лука, моркови, зелени и жир вместо мяса. Иногда попадаются кости, но чаще всего собачьи, потому что других животных поблизости не было.
Эркина передернуло от этих слов, но он промолчал. И к изобилию еды не прикоснулся. Его совесть не позволяла ему наслаждаться этим праздником, зная, что его труд и труд его коллег были оплачены страданиями и смертью тысяч людей.
Тем временем остальные ели за обе щеки, праздновали и прославляли Сталина. Оркестр из заключенных исполнял как фронтовые песни, так и довоенные хиты. Все любили «Утомленное солнцем». Пары кружились в танце, размахивая руками и весело смеясь.
И тут к Эркину подошла Галима. Она была в форме НКВД, и галифе на ней выглядели неуместно и уродливо. Длинные сапоги на толстых каблуках придавали ей вид клоунессы, но все боялись рассмеяться. В её адрес не звучало ни одной шутки, и все старались не привлекать к себе её внимание.
— Не пригласишь на танец, Эркин? — спросила она, хватая его руку цепким захватом и притягивая к себе. Эркин инстинктивно отпрянул, чувствуя, что за этим жестом последует нечто большее.
Майорша засмеялась, насильно приложила его руку к своей талии и сказала:
— Танцуй, если хочешь жить! Я сейчас для тебя и Бог, и палач! И… может быть, верная жена.
— Я женат, — сердито произнёс Эркин.
— Разве? Но ты можешь стать вдовцом, если я вдруг этого захочу, — не скрывала своих намерений Бухарбаева. Эта угроза казалась вполне реалистичной даже в тысячах километрах от Ташкента.
Её угроза была реальной и пугающей. Галима могла сделать всё, что ей вздумается, и её зверские методы допроса были известны многим. Она не шутка и не преувеличение — её жестокость была реальной, и она была готова продемонстрировать это в любой момент.
Эркин аккуратно, но твердо расцепил захват Галимы и отступил в сторону, ощущая, как напряжение растет внутри него. Он уловил злобу, вспыхнувшую на её лице, и холодную ненависть, горевшую в её глазах. Это был не просто мимолётный гнев — он понял, что его ситуация ухудшилась многократно. Галима не прощала отказов, и последствия не заставят себя ждать.
Не желая оставаться на празднике ни минуты больше, Эркин быстро покинул зал, чувствуя на себе взгляды других участников, но не оглядываясь. Вернувшись в свой барак, он рухнул на жесткую кровать и долго лежал, глядя в окно на тёмное звёздное небо. Млечный путь снова манил его — это был символ чего-то далёкого, недостижимого, но прекрасного. Мысли о жене Зухре и дочери Лайло заполнили его разум. Он мечтал снова увидеть их, прижать к себе, ощутить тепло их тел и их любовь, которая казалась ему единственным смыслом его существования. Но реальность жестоко напоминала ему о том, где он находится и почему он здесь.
На следующее утро всё вернулось к суровой действительности. Производственное совещание началось как обычно, с обсуждения проблем и задач. Егор Демидович, в своём привычном грубом тоне, громко кричал на всех:
— Кого из сварщиков мне расстрелять? Кто здесь работает на Гитлера? Кто устроил этот саботаж?
Директор был явно раздражён, его голос был полон ненависти и стремления найти крайнего. Он не понимал или не хотел понимать, что люди работали на пределе своих возможностей. Полуголодные, уставшие, они часто теряли сознание прямо на рабочих местах, и ошибки были неизбежны. К тому же, сварка была некачественной не только из-за человеческого фактора, но и из-за низких температур, дефектов оборудования, которые приходилось чинить на ходу, а иногда просто игнорировать.
Но, несмотря на всё это, Эркин не мог не заметить некоторые вещи, которые действительно могли бы быть диверсией. Однако он не хотел втягивать СМЕРШ в очередную охоту на ведьм, которая могла бы закончиться новыми репрессиями против всего коллектива.
— Ты не отвлекайся, Эркин! — снова рявкнул Свинцов. — Это твоя зона ответственности! Корабль остро необходим для фронта! Мы, может, самая главная ударная сила!
— У меня корабль — не бомбардировщик, — ответил Джураев, пытаясь быть спокойным. — Это командно-штабная машина. Кроме пулеметов, на нем нет ничего из вооружения.
Но тут вмешалась Галима Бухарбаева, которая всегда присутствовала на таких совещаниях и тщательно вела записи:
— А не в этом ли заключается твоя диверсия? — спросила она, сверля Эркина взглядом. — Вместо боевой машины ты строишь штаб? Фронту нужен такой космический корабль? Гитлер под Москвой, на Кавказе, идёт на Урал, а ты строишь увеселительную ракету?
К счастью, Егор Демидович вступился за конструктора:
— Галима Маратовна, прекратите это! Чертежи утверждены Государственным Комитетом Обороны, и на них стоят подписи товарищей Сталина, Молотова, Берии, Маленкова и других. Товарищ Джураев просто выполняет проект, но делает это неуклюже, без инициативы, по инерции, и это сказывается на ходе работ!
— Я и говорю — кто тут проводит диверсию? — не унималась Галима.
Но Свинцов пропустил её слова мимо ушей и перевел разговор на другую тему:
— Как идут дела со скафандрами?
Ответил Сергей Рябцов, старик, специалист водолазного дела. Это был человек лет шестидесяти, с седыми волосами и морщинистым лицом, на котором отразились годы тяжелой работы. Его движения были медленными, но точными, а голос — хриплым и сухим. Он был опытным инженером, который когда-то проектировал водолазное снаряжение. Теперь ему поручили создание космического скафандра. Рябцов понимал, что вакуум и давление на глубине — разные вещи, и скафандры для моря и космоса несовместимы. Но его знания о защите человека в экстремальных условиях давали ему необходимое представление о том, что нужно сделать.
— Продвигается проект, — сухо ответил он. — Есть специфика в нашем деле. Скафандр требует особых материалов, так как космическая среда другая. Там высокие и низкие температуры, необходима теплоизоляция и система отвода тепла, чтобы человек не перегрелся.
— Как это сам себя перегреть? — не поняла Галима, стуча карандашом по столу. — Сам себя зажарить?
— Нет рабочего тела, — пояснил Рябцов. — В вакууме тепло некуда передать, и тогда температура внутри скафандра начинает расти. Нам нужна система охлаждения.
— Не пудрите нам мозги! — рассердилась Бухарбаева. — Скажите нам точные сроки, когда скафандры будут готовы! Кто будет выходить в космос и стрелять из пулеметов по врагу?
— Мы не знаем, как поведут себя пулеметы в условиях космоса, — заметил кто-то из инженеров. — В вакууме нет смазки, металлические части могут заклинить...
Поднялся шум, начались бурные обсуждения. Кто-то предлагал новые решения, другие спорили о возможных рисках. Эркин молчал, не вмешиваясь в этот хаос. Он знал, что его проект должен был остаться научным и исследовательским, а не превратиться в военную машину. Хорошо, что пока никто не предлагал навесить на «Иосиф Сталин» торпеды, хотя идея бомбовой загрузки уже витала в воздухе. Но он понимал, что для бомбардировки нужен совершенно иной корабль с другими возможностями и функциями. Объяснить это Свинцову или Бухарбаевой было бесполезно — они мыслили категориями войны и уничтожения, не видя в космосе ничего, кроме оружия для победы.
И всё же Эркин знал: его работа должна служить другим целям, и он постарается, чтобы эти цели не потерялись в безумии войны.
На третий день после совещания Свинцов вновь вызвал Эркина Джураева. Событие само по себе было неожиданным, но ещё более удивительным оказалось то, что директор предложил Эркину чашку кофе. Джураев знал, что Свинцов пил кофе исключительно сам, и этот жест насторожил его.
— Я просмотрел твоё дело, Эркин, — начал Егор Демидович, держа в руках свою чашку и лениво поглаживая её пальцами. — Ты родом из Ташкента, узбек. Прекрасно знаешь родной язык, русский и немецкий. Получал образование в Мюнхене. Поэтому у Галимы есть резон тебя подозревать. Она думает, что ты работаешь на Германию. Что тебя завербовали в Гестапо.
Эркин фыркнул, принимая чашку. Впервые за три года он вновь ощущал аромат свежего кофе. Напиток был божественным, и он наслаждался каждым глотком, давая себе короткий момент расслабления. Однако Свинцов не собирался давать ему передышку.
— Пойми, Эркин, дело серьёзное, — продолжал он, серьёзно смотря на Джураева. — Мы получили данные от СМЕРШа. Абвер давно интересуется нашим проектом и уже заслал сюда шпиона. Я не могу понять, кто это? Не может быть, чтобы не было саботажа и диверсий. Гитлер бросает все свои ресурсы на фронт, пытаясь ускорить победу. Вся Западная Европа работает на фашистов, а наши союзники всё ещё медлят с открытием Второго фронта.
Эркин, сделав ещё один глоток кофе, спокойно ответил:
— Великобритания воюет с Германией с сентября 1939 года.
Он не стал упоминать, что в то время СССР дружил с Гитлером, заключив с ним пакт о ненападении. Но Свинцов не позволил развить эту мысль.
— Но это не сильно сказывается на нашей войне, — резко отрезал Егор Демидович, нервно поглаживая свои погоны, словно боялся, что они слетят с плеч. — Так вот, нам нужно как можно скорее заканчивать корабль и запускать его в космос.
— Почему так быстро? — спросил Эркин, чувствуя, что за этим стоит нечто большее.
— Ты слушаешь сводки с фронта?
— Да.
— Тогда должен понимать. Государственный Комитет Обороны планирует на время немецкого наступления расположиться на нашем корабле и вести управление страной из космоса. Возможно, даже с Луны. Для нас нет ничего важнее, чем жизнь и здоровье товарища Сталина! Только он, наш вождь, способен победить в войне против Гитлера.
Эркин хотел было язвительно заметить, что «отец народов» собирается спасать свою шкуру, улетев на Луну, но вовремя остановился. Он понимал, что за такие слова Свинцов без колебаний разрядил бы в него свой ТТ, и проект перешёл бы в руки другого инженера. Вместо этого Джураев молча сделал ещё один глоток кофе, стараясь скрыть свои мысли.
— И когда Ставка Верховного Главнокомандующего планирует перейти на наш корабль? — спросил он, пытаясь звучать как можно нейтральнее.
— Всё зависит от двух факторов: степени готовности ракеты и ситуации на фронте, — ответил Егор Демидович. — Если там будет большой напряг, к этому времени корабль должен быть готов на сто процентов.
— Но мы ещё даже взлётную рельсовую полосу не подготовили, — заметил Эркин.
Свинцов сразу насторожился:
— Вот именно! Разве это не саботаж?
— Это просто последний пункт нашего проекта, — спокойно ответил конструктор. — Зачем нам стартовая дорога, если не готов сам корабль?
— С сегодняшнего дня надо готовить стартовую дорогу! — приказал Свинцов. — Кому из инженеров можно это поручить?
Эркин задумался, обдумывая кандидатуру. Допив кофе, он наконец сказал:
— Есть отличный специалист — Илья Гудков, кстати, он железнодорожник. Думаю, он построит качественную взлётную полосу.
Свинцов кивнул, словно оценивая сказанное, и Эркин понял, что хотя ему удалось избежать очередного конфликта, ситуация продолжала оставаться крайне напряжённой.
Глава 9: Диверсии
Эркин Джураев шел по внутренним отсекам корабля, прислушиваясь к звукам сборочного цеха, которые гулко разносились по металлическим стенам. «Иосиф Сталин» был монументальным сооружением: сорок метров в длину, семь метров в диаметре — гигантская конструкция, напоминающая подводную лодку без рубки. Внутри корабля тесно переплетались трубопроводы, кабели, люки и рычаги. Бронещитки защищали иллюминаторы, лестницы вели на верхние и нижние ярусы. Командный пункт был оборудован перископами, штурвалами управления, а также специальным навигационным столом для расчета курса. Здесь были смонтированы сиденья для экипажа, всё вокруг дышало суровой функциональностью и технологическим прогрессом.
Инженеры и рабочие сновали между отсеками, торопливо проверяя соединения, налаживая системы и приваривая недостающие детали. Кто-то проводил контрольные замеры, другие тестировали энергетические щитки. При виде Джураева многие устало махали ему руками и здорова;лись, но несмотря на их измотанный вид, в их глазах читалось уважение. Эркин был для них не просто инженером, а символом их общей работы и надежд на будущее.
Он шел от отсека к отсеку, тщательно проверяя каждый уголок своего творения. Десять лет назад, учась в Мюнхене, он и представить не мог, что однажды окажется настолько близок к воплощению своей мечты — созданию космического корабля. Ирония заключалась в том, что именно война стала катализатором для реализации этого проекта. Джураев вздохнул, думая о том, как странно и жестоко распоряжается судьба временем и обстоятельствами.
Спускаясь в нижний инженерный отсек, где находились распределительные щитки и важнейшие узлы управления, Эркин остановился у открытого щитка, внимательно осматривая приборы. Внезапно он услышал чей-то голос, говорящий по-немецки:
— Mist! Dieses Ding m;ssen wir kaputt machen! (Дерьмо! Вот эту штуку надо будет разбить!)
Слова прозвучали четко, с характерным баварским акцентом. Эркин застыл на месте. Это был не просто человек, случайно знающий немецкий. Это был носитель языка, и Джураев, благодаря своему образованию, безошибочно отличил акцент. Внезапно в голове всплыли слова Свинцова о возможном диверсанте на объекте. Подозрения, которые казались ему ранее фантастикой, внезапно обрели реальную основу.
— Стой! — закричал Эркин и бросился в сторону голоса. Человек, услышав его крик, сорвался с места и побежал наверх. Джураев успел заметить лишь грубые ботинки и рабочую спецовку — форму, в которую здесь на объекте были одеты тысячи человек. Он пытался схватить беглеца за ногу, но в ответ получил мощный пинок в лицо. Удар был настолько сильным, что Эркин рухнул на пол и на несколько мгновений потерял сознание.
Когда он очнулся, рядом стоял Баходир Мусаев — слесарь, известный своей неприязнью к конструктору. С высокомерием в голосе, он слегка тряс Эркина за плечо.
— С вами всё в порядке?
Эркин с трудом сел, его голова кружилась, а из носа текла кровь, пачкая комбинезон.
— Да, всё нормально… Просто упал, — прошептал он, зажимая нос рукой.
— Вам нужно к врачу, — заметил Мусаев, внимательно наблюдая за ним, но в его взгляде читалась скрытая подозрительность.
— Потом, — ответил Эркин, заставив себя встать на ноги и продолжить обход отсека. Через несколько минут он обнаружил повреждения, которые явно были совершены умышленно. Кабели оказались порваны, часть узлов управления была сбита с места. Подозрения Джураева росли с каждой секундой.
— Ты как сюда попал? — спросил он у Мусаева, резко повернувшись к нему.
— Меня послал Требухин, — холодно ответил тот. В его голосе звучала неприязнь, которую он не пытался скрыть. Мусаев давно недолюбливал Джураева, и одной из причин была зависть — коллектив уважал конструктора, а сам Баходир чувствовал себя в его тени. — Он сказал, чтобы я проверил тут механизм захвата.
— Ясно, — коротко кивнул Эркин и поднялся по лестнице из отсека в коридор, направляясь к шлюзовой камере. Вокруг него кипела работа: рабочие торопливо таскали оборудование, сварочные аппараты искрили, краны поднимали тяжелые детали, и шум огромного сборочного цеха заглушал все прочие звуки.
Эркин направился в санитарный блок. Фельдшер Федоченко, украинец с грустными глазами, встретил его теплым, мелодичным голосом, как всегда говорив по-украински:
— Ах, дорогой друже, як же ви так необережно? Ну-ка, я подивлюсь на ваш ніс… Так, боляче? А тут?.. Все ясно: забій. Кістка не пошкоджена, але набряк буде кілька днів. Я накладу холодний компрес.
Федоченко аккуратно обработал Эркину лицо и наложил повязку. Когда он закончил, Эркин посмотрел на себя в зеркало и едва не рассмеялся, несмотря на ноющую боль. С перевязанным носом он выглядел как клоун — широкая повязка смешно торчала, создавая нелепый образ. Вспомнилось, как летом с женой они посетили московский цирк. Тогда они смеялись над шутками клоунов, наслаждались выступлениями акробатов, заворожено следили за их полетами под куполом. Особенно волнующими были номера с хищниками — укротитель тигров заставлял своих диких зверей выполнять опасные трюки, и сердце замирало от напряжения.
Когда воспоминания развеялись, Эркин вышел из санитарного блока и остановился в нерешительности. Время клонилось к вечеру, и холодный, пронизывающий ветер неумолимо напоминал о приближающейся зиме. На вышках охранники кутались в шинели, ежась от холода и громко ругая погоду, но не покидали свои посты. Мимо него проехали трактора, нагруженные железнодорожными шпалами, которые везли за пределы объекта «Х» — началось строительство взлетной дороги. Илья Гудков, сидевший в одной из кабин тракторов, лично контролировал процесс. Он помахал Эркину рукой, проезжая мимо, и Джураев задумчиво посмотрел ему вслед.
Мысли Эркина метались: что делать дальше? Идти к Свинцову или прямо к Галиме Бухарбаевой? Хотя ни один, ни другая не вызывали у него особого уважения или доверия, Свинцов, по крайней мере, не казался таким мерзким, как начальница отдела СМЕРШа. Однако подобными делами занималась только она. Вздохнув, Эркин принял решение и направился к ее кабинету, который находился на втором этаже административного здания. Стоявший у входа часовой молча пропустил конструктора, не задавая лишних вопросов.
Галима Бухарбаева находилась в своем кабинете. На ней была всё та же форма майора НКВД, которая, несмотря на всю строгость, казалась на ней нелепой, почти клоунской. Эркин едва не расхохотался, представив, как они с ней стоят рядом: он с перевязанным носом, она в своей нелепой форме — цирковая пара. Но вовремя сдержал смех, понимая, что даже малейшая улыбка могла бы обернуться катастрофой.
Галима встретила его удивлённым взглядом. На ее лице появилась ехидная ухмылка. Она отложила листок, который читала, откинулась на спинку кресла и с явным удовольствием произнесла:
— Так-так, сам великий конструктор пожаловал ко мне? И что же тебя привело? Желание извиниться за оскорбление, которое ты нанес мне на празднике? И что с носом? Красивая повязка…
Эркин почувствовал раздражение. Он терпеть не мог эту женщину, которая обладала всей властью на объекте. Перед ней ему приходилось изворачиваться, как послушной собачке, чтобы не попасть под её гнев.
— Да, я извиняюсь, — с трудом выдавил он из себя. — Я поступил не… по-джентльменски.
— Как-как? — переспросила Галима, не понимая смысла слова «джентльмен».
— Не по-товарищески, — быстро поправился Эркин. — Мне нужно было принять ваше предложение…
На лице Галимы появилась усмешка, казалось, что её забавляло самоунижение Джураева. Может быть, она даже получала от этого какое-то извращённое удовольствие.
— И что сейчас? — лениво спросила она, явно наслаждаясь моментом.
— На объекте есть диверсант! — выпалил Эркин.
— Неужели? — нахмурилась Галима, но ее тон остался насмешливым. — И кто же?
— Я не знаю, — признался Эркин. — Но это мужчина, он носит одежду рабочего. Я пытался его остановить, но… — он коснулся повязки на носу.
— И получил по морде, — закончила за него Бухарбаева, с ухмылкой. — Ясно. Почему ты решил, что он диверсант?
— Механизмы в инженерном отсеке повреждены. Это явно умышленные повреждения. К тому же, он говорил по-немецки. Я слышал, как он произнёс фразу…
— И что же он сказал?
— Он говорил, что нужно сломать что-то в распределительном щитке. Я не успел увидеть его лица… Но точно знаю, что агент Абвера здесь! Нам нужно его остановить!
— Нам? — Галима приподняла бровь. — Это моя работа. Тебе нужно заниматься проектом, а не ловить шпионов и диверсантов! Позволь, товарищ Джураев, этим займутся компетентные лица.
— Да-да, именно об этом я и говорю, — сбивчиво произнес Эркин, пытаясь справиться с нахлынувшими эмоциями.
Галима смотрела на него холодно и пронизывающе. Затем встала из-за стола и кивнула:
— Ладно, давай посмотрим, что там разрушено.
Они оба направились к кораблю, где их ждала разгадка очередной угрозы...
Галима Бухарбаева с холодной сосредоточенностью зафиксировала всё, что увидела в инженерном отсеке. Она внимательно осмотрела поврежденные механизмы, ловко протоколируя каждый дефект и его возможные последствия для управляемости ракеты. Несмотря на свою репутацию жесткого оперативника, у Галимы был острый ум, и она умела не только допрашивать, но и составлять четкий обзор технических угроз. Вглядываясь в искорёженные кабели и сорванные с мест узлы, она осознавала, что тот, кто это сделал, знал, куда бить. Урон был нанесён грамотно, как будто диверсант был не просто шпионом, а человеком, глубоко понимающим конструкцию корабля.
— Сколько времени понадобится, чтобы это исправить? — спросила Галима, оборачиваясь к Эркину и рядом стоявшему Аркадию Требухину, который отвечал за лабораторные испытания и контроль приборов.
— Месяц! — рявкнул Требухин, спокойно глядя на разрушенные механизмы.
— Три дня, — спокойно ответил Эркин. Он знал, что объём работ велик, но был уверен, что его команда сможет справиться за короткий срок. — Работы много, но за три дня можно всё восстановить.
Требухин с ненавистью посмотрел на Джураева, но промолчал, не желая открыто спорить. Его лицо побледнело от подавленной ярости, но он понимал, что в данный момент не может оспорить слова конструктора.
— Я доложу начальству, — произнесла Бухарбаева, закрывая блокнот. Она направилась к выходу, и её сапоги ритмично отбивали шаги по металлической лестнице. Этот стук не был простым звуком шагов — он напомнил Эркину ритм, с которым следователи в «Матросской тишине» отбивали чечётку по рёбрам допрашиваемых. Это звучало угрожающе, как тихая музыка к мучительной пытке.
Когда Бухарбаева скрылась из виду, Эркин выдохнул и покинул корабль. Он направился в сторону строящейся взлётной дороги, где работа кипела даже в это холодное время дня. Прямо на подготовленный участок земли уже были уложены рельсы, всё аккуратно и точно вымерено. Гудков, не покладая рук, рассчитал нагрузку на грунт от массы корабля и укрепил землю бетонным основанием. Здесь всё было сделано с точностью до миллиметра.
Несмотря на пронизывающий ветер и холод, Эркин шёл вперёд, наблюдая за работой людей. Охранники с автоматами стояли рядом с рабочими, внимательно следя за процессом. Их лица были напряжены и раздражены — суровая погода явно не радовала ни тех, ни других. Но ни у рабочих, ни у охраны не было права уйти с поста или прекратить работу. Ветер срывал с голов убогие кепки и поднимал пыль, холод забирался под одежду, пронизывая до костей, но никто не осмеливался жаловаться.
Тем временем из рупора доносилась очередная сводка Информбюро голосом Левитана: "Сегодня, 26 декабря 1942 года, на южном участке фронта продолжается успешное наступление наших войск. Войска Сталинградского фронта продолжают ликвидировать окружённые немецкие части в районе Сталинграда. Наши войска освободили ряд населённых пунктов и нанесли большие потери врагу.
На центральном участке фронта советские войска продолжают успешное наступление, ведутся ожесточённые бои за освобождение стратегически важных населённых пунктов. Советские лётчики и артиллеристы продолжают уничтожать вражеские силы и технику.
На других участках фронта обстановка остаётся стабильной, наши войска продолжают сдерживать попытки противника перейти в наступление".
Эркин знал, что основное внимание было приковано к Сталинградской битве, где советские войска продолжали окружать и сжимать кольцо вокруг немецкой 6-й армии под командованием фельдмаршала Паулюса. Этот день был частью переломного момента в ходе войны, когда советские войска начали возвращать себе стратегическую инициативу, несмотря на тяжелые потери и жестокие бои. И если дела шли так дальше, то, возможно, интерес к проекту корабля мог угаснуть. И все же Джураев осознавал, что ракета - это прорыв во всем, и врядли ГКО откажется от него.
Утром Эркина разбудил Гудков. Илья был явно встревожен, его лицо было бледным, а руки дрожали от стресса. Он выглядел так, будто пережил сильное потрясение.
— Что случилось? — спросил Джураев, заметив его состояние.
Гудков, не в силах скрыть свою тревогу, издал глубокий вздох.
— На участке взлетной дороги происшествие. Кто-то убил моего рабочего. Зарубил лопатой, — произнёс он с заметной дрожью в голосе. — Это не была просто драка. Убийца — профессионал. Возможно, он застал кого-то, кто хотел уничтожить полотно.
Эркин встал с кровати, его разум мгновенно прояснился. Он уже не сомневался, что работает диверсант Абвера. Вопрос был в том, как его вычислить и остановить. Его мысли были только о том, как сейчас действовать.
Когда он подошёл к месту происшествия, картина была ужасной. Там стояли охранники, Бухарбаева и Свинцов, их лица были напряжены. Мертвый рабочий лежал с перебитым лопатой шейным позвонком — удар, от которого нельзя было выжить. Это был удар настоящего профессионала, который знал, как эффективно убивать. Директор отчитывал подчинённых, отдавая приказы, Бухарбаева внимательно слушала, а охранники, стоявшие на страже, вздрагивали при каждом резком слове Свинцова. Их лица были наполнены тревогой и страхом.
— Вам здесь не место, товарищ Джураев, — сердито произнёс Егор Демидович, заметив Эркина. — Мы сами разберёмся.
Эркин, понимая, что его присутствие может только помешать, покорно кивнул и пошёл обратно в цех, где собирался его корабль. Он чувствовал, как напряжение и страх окружают его, и осознавал, что каждая минута может быть решающей в этом деле.
Глава 10: Находки на Луне
Лунный ровер медленно прокладывал путь по извивающимся трещинам и кратерам, которые казались почти бесконечными. Пыль, вздымаемая колесами, долго не оседала, размываясь в бледном солнечном свете. Поверхность Луны была покрыта этим мелким порошком, который прятал под собой таинственные следы и образования. Ли Сунь, управлявший ровер, демонстрировал свои навыки в условиях, где дороги отсутствовали, а ландшафт был непредсказуем. Каждый раз, когда он проезжал по очередной трещине или кратеру, его брови нахмуривались от концентрации.
Спутник Сунь, который сидел рядом, напряжённо вглядывался вперёд, его глаза расширялись от изумления. Он хотел было что-то сказать, но тут командир резко обрубил телевизионную связь. Экран, на который они обычно транслировали изображения, погас, и сигнал перестал идти на основной корабль, а оттуда — на Землю. Ли Сунь, интуитивно почувствовавший, что происходящее было нечто важное, перевёл радиочастоту на закрытый канал.
— Внимание! В целях безопасности переходим на закрытый канал! — произнёс он, его голос был напряжённым и серьёзным.
Мгновенно все поняли, что произошло что-то необычное. Полковник ВВС Китая редко принимал столь решительные меры. Тайконавты, ожидавшие подробностей, смотрели на экран, который теперь показывал лишь дешифрованное изображение, доступное только им. Впереди, в пыльной завесе, вырисовывался силуэт нечто невероятного.
Перед ними был огромный космический корабль, лежавший на боку. От него тянулся длинный след на поверхности, словно аппарат упал с высоты и, продвигаясь, оставил за собой ров. Сопротивление лунного реголита было настолько велико, что корабль остановился, но острые скалы проделали пробоины в его корпусе. Этот след был как глубокая борозда, на которой можно было увидеть следы столкновения и повреждений.
Тайконавты, ошеломлённые увиденным, подъехали ближе и остановились. Они слезли с ровера и, осторожно подходя к корпусу, провели руками по его поверхности, словно пытаясь убедиться, что это не мираж, не галлюцинация. Оказавшись рядом с кораблём, Сунь заметил, что конструкция явно не современная. По виду она напоминала старую постройку, сделанную в стиле подводных лодок 1940-х годов. Видны были большие болты, грубая сварка на металле, клёпки в некоторых местах и разбитые иллюминаторы. Это было поразительно: как могли мастера, работающие десятилетия назад, создать такую гигантскую конструкцию и отправить её в космос? Даже в настоящее время такая технология представлялась бы почти нереальной.
На борту, покрытом пылью и мраком времени, была надпись. Хотя кириллица была еле видна под слоем пыли и повреждений, тайконавты смогли разобрать написанное. "Иосиф Сталин" — это было имя, которое быстро стало ясным любому, кто имел хоть какое-то представление о советском прошлом. Тайконавты стояли в полном восторге и недоумении перед этим удивительным артефактом, который, казалось, вышел из другой эпохи и теперь лежал на Луне, оставляя вопросы без ответов.
Командир, оглядевшись по сторонам, произнёс:
— Раз мы уже здесь, надо пройти внутрь. Может, выясним, что за корабль.
Его коллега, не мешкая, согласился:
— Да, товарищ полковник Ли!
Они стали обходить корабль, надеясь найти вход. Через некоторое время им удалось обнаружить шлюзовую камеру. Люк был открыт, и от него в стороны тянулась цепочка следов, оставленных, похоже, кем-то, кто покинул судно. Это оставляло ощущение, что этот человек давно и спешно удалился отсюда, оставив корабль в ожидании новых исследователей.
Над ними продолжал светиться земной шар, сверкающий в черноте космоса. С земли это зрелище выглядело бы величественным: Земля, её голубое сияние, лунная поверхность с её кратерами и трещинами, разбитый корабль и два китайских астронавта, стоящие у его борта. Все это было похоже на кадр из фантастического фильма, но была это реальность.
Тайконавт посмотрел на командира, но тот решительно сказал:
— Нет, по следам пойдем позже. Сейчас заглянем внутрь.
И они вошли в бортик чужого корабля. Внутри было темно, и они включили фонари на своих скафандрах. Тайконавты осторожно двигались по коридорам и отсекам корабля. Каждое их движение поднимало облака пыли, и тишина была пронизана только лёгким треском их шагов.
Технология внутри корабля явно принадлежала прошлому столетию, что только усиливало восхищение китайцев. Металлические поверхности, болты, клёпки, деревянные панели — всё это свидетельствовало о технологии, значительно устаревшей по сравнению с современными космическими кораблями. В ушах звучала только тишина. Тайконавты заметили, что запуск подобного корабля в те годы был бы невозможен. Первый космический полет состоялся лишь 12 апреля 1961 года, когда Юрий Гагарин облетел Землю на «Востоке-1». О ранних пилотируемых полетах не было даже намёка, и неизвестные детали старого корабля только добавляли загадки.
Тишина на борту была почти осязаемой; даже звук их шагов поглощался в вакууме. Пыль поднималась и оседала, образуя призрачные облака в тусклом свете их фонарей.
В одном из отсеков их взгляд привлек женский труп в униформе офицера НКВД. Лицо было искажено в гримасе ужаса, глаза широко раскрыты, а рот полуоткрыт в неестественном выражении страха. Мундир был продырявлен пистолетными пулями, из множества отверстий стекала кровь, оставившая яркие пятна на полу и стенах. Это говорило о том, что женщина погибла не от удушья или мороза, а в результате ожесточённой борьбы.
— Здесь была схватка, — заметил один из тайконавтов.
Сунь, осматривая сцены, согласился:
— Да, точно. По-моему, это всё-таки советский корабль!
— Да, Советский Союз всегда творил чудеса! — восторженно добавил товарищ, поражённый масштабом обнаруженного артефакта.
Они продолжали обходить корабль, удивляясь невероятным технологиям, которые позволили этому судну достичь поверхности Луны. Видеокамеры, закрепленные на их груди, записывали каждый их шаг, фиксируя внутреннее пространство корабля. Обстановка казалась странно замороженной во времени, и каждый новый отсек раскрывал перед ними детали ужасающей истории, которая здесь произошла.
В одном из коридоров тайконавты наткнулись на очередной труп — мужчину в серой рабочей спецовке и грубых ботинках. Он лежал, скорчившись у стены, с торчащим из груди кинжалом. Лицо погибшего было искажено болью и ненавистью, брови сдвинуты, а челюсть плотно сжата, будто в последний момент своей жизни он пытался сдержать крик. Его одежда была покрыта пятнами запекшейся крови, и казалось, что он боролся до последнего. От мужчины веяло отчаянием, как будто его смерть была не только физическим поражением, но и крахом чего-то более значимого.
Ли покачал головой.
— М-да, дела здесь были серьезные, — заметил он, глядя на командира.
Полковник Ли Сунь мрачно кивнул, обдумывая происходящее.
— Что же здесь произошло? — тихо произнес он, словно разговаривая с самим собой.
— Не знаю, — ответил он своему товарищу, пожав плечами. — Нам нужно найти командный пункт. Может, там будет что-то, что прояснит эту загадку.
Они двинулись дальше по коридорам корабля, осторожно обходя раскиданные вещи и следя за каждым движением. Все люки были открыты, словно кто-то оставил их нарочно, приглашая непрошеных гостей исследовать весь корабль. Наконец, они добрались до командного пункта. Это помещение, несмотря на свою устаревшую внешность, выглядело технологически продвинутым по меркам своего времени.
Отсутствие современных экранов и камер подчеркивало, что корабль был построен задолго до того, как такие технологии стали стандартом. Вместо этого здесь были перископы, а за ходом полета наблюдали через сложную систему оптики. Множество индикаторов, шкал, тумблеров и рычагов занимали почти всю панель управления. Все говорило о том, что корабль мог управляться как автоматически, так и вручную, но время явно оставило свой отпечаток на оборудовании.
На одном из пилотских кресел находился еще один мертвый мужчина. Его тело, неподвижное и холодное, сидело с выпрямленной спиной, словно он продолжал выполнять свою работу даже после смерти. Он был застрелен в спину — выходные отверстия пуль разрушили несколько приборов перед ним. Его голова свисала набок, а руки безвольно лежали на рычагах управления. Вблизи навигационного стола лежало еще одно тело — крупный мужчина, заметно превосходящий по размерам обоих тайконавтов. У него были черные волосы с седыми висками, и он носил военную форму с орденами, гордо красующимися на груди. Однако его гордость не спасла его: на лбу зияла пуля, оставившая за собой аккуратную дырку. Несмотря на сжатый в руке пистолет ТТ, кто-то оказался быстрее и выстрелил первым.
— Да, это точно советские, — произнес Ли Сунь, внимательно изучая сцену. В его голове роились мысли, но одно было ясно: этот корабль и его экипаж не были готовы к тем ужасам, которые их настигли.
Его коллега сказал:
- Еще один труп, только женский.
Командир подошел и увидел худую женщину в такой же форме, что на мужчине с пистолетом, только погоны майора. На лице женщины застыл крик, а глаза заполнены ужасом и отчаянием. Смотреть на нее невозможно было без содрогания. Было ясно, что на борту произошла схватка.
Ли Сунь поднял с пульта несколько пожелтевших бумаг, на которых была тщательно начерчена схема полета с Земли на Луну. Его опытный взгляд быстро оценил уровень проделанной работы: расчеты были точными, графики траекторий детализированными, а алгоритмы для запуска двигателей расписаны по минутам. Было очевидно, что тот, кто это сделал, был не только выдающимся математиком, но и специалистом в баллистике и астрономии. Четкость линий, маркировки на чертежах, обозначения углов наклона орбиты — все это выдавало мастера своего дела.
Другой тайконавт заглянул через плечо командира, внимательно рассматривая бумаги.
— Судя по всему, старт произошел с территории Средней Азии, — произнес он. — Зона Каспийского или Аральского морей.
— Да, вероятно, так, — согласился Ли, сверяясь с картами.
Полковник аккуратно свернул бумаги и сказал:
— Ладно, выходим. Вернемся сюда позже, когда доложим все руководству страны.
Они покинули мертвый корабль, но любопытство все еще глодало Ли Сунь. Он оглянулся на следы, уходящие вдаль.
— Поедем по следам. Я хочу взглянуть на того героя, который не только посадил этот корабль, но и сделал первые шаги по Луне.
Тайконавты сели на ровер, и Ли дернул за рычаги. Машина плавно двинулась вперед, оставляя за собой следы на покрытой пылью лунной поверхности. Впереди растягивались цепочки отпечатков — одинокие следы первого исследователя, которые извивались между кратерами и валунами. Пыль поднималась от колес, но медленно оседала обратно, не разлетаясь, как на Земле.
Спустя три километра они увидели его. Это был астронавт, полулежащий на скале. Его взор был обращен на Землю, ярко светящуюся в темном небе над горизонтом. Скафандр больше походил на водолазный костюм, с массивными креплениями и толстым стеклом шлема, однако было ясно, что он предназначен для космического полета. Скафандр был покрыт слоем лунной пыли, придававшей ему призрачный вид.
Человек был мертв, но его лицо казалось спокойным и умиротворенным, словно он примирился со своей судьбой. Руки мертвеца крепко сжимали портфель, будто это было самое драгоценное, что у него оставалось в жизни. Ли Сунь, неожиданно для самого себя, наклонился и взял портфель. Его товарищ бросил на него недоуменный взгляд, но командир пояснил:
— Уверен, он хотел, чтобы мы взяли это. Иначе бы не вынес из корабля. Он знал, что кто-то его найдет, и хотел передать это людям.
— А что с трупом?
— Оставим его здесь, — твердо ответил Ли. — Это теперь кладбище. Не нам решать, что здесь делать. Это Луна, и все здесь находящееся принадлежит этому миру!
Тайконавты вернулись на ровер и двинулись к посадочному блоку, молча наблюдая за лунным пейзажем. Валуны и скалы мелькали по сторонам, горизонт казался бесконечно далеким и недостижимым, словно сама Луна кружилась под их колесами. Но ни один из них не обращал внимания на окружающую среду — их мысли были поглощены открытием.
— Получается, не американцы были первыми на Луне, — заметил тайконавт, нарушив тишину.
— Похоже, что так, — согласился полковник, погруженный в свои мысли.
На посадочном модуле они осторожно открыли портфель. Внутри оказалась папка с бумагами, исписанными мелким и четким почерком. Ли Сунь взглянул на первые строки и нахмурился, понимая, что эти записи могут перевернуть всю историю освоения космоса.
В это время в кабине лунного модуля тихо звучала «Лунная соната» Бетховена. Мягкие звуки рояля заполняли небольшое пространство, создавая атмосферу покоя и величия. Эта музыка, полная таинственности и силы, сопровождала тайконавта в самый важный момент его жизни. Командир миссии, полковник Ли Сунь, сидел в кресле пилота, его лицо было сосредоточенным, но в глазах горела решимость. Каждая нота Бетховена отзывалась в его душе, напоминая ему о долгом и трудном пути, который он прошел, чтобы оказаться здесь — на пороге великого свершения.
Ли Сунь родился в маленькой деревне, затерянной среди рисовых полей и гор. Его детство прошло среди зелёных полей и тяжелого труда, он был простым мальчишкой, помогавшим семье в крестьянских делах. Но даже тогда, глядя на ночное небо, полное звёзд, он мечтал о чём-то большем. Его тянуло к звёздам, к тайнам вселенной. Эта мечта вела его через все трудности — от крестьянских полей до классов престижных академий и, наконец, к космическим программам Китая.
Став тайконавтом, Ли Сунь прошел через множество испытаний — физически изнуряющих и морально сложных. Он был готов к этой миссии, зная, что его труд не напрасен. Он проделал долгий путь, полный самоотверженности и непрерывного стремления к знаниям и совершенству. И теперь, находясь на борту лунного модуля, он ощущал свою близость к великому моменту в истории — первому шагу китайца на поверхности Луны.
«Лунная соната» сопровождала его в этом полете, напоминая о том, как далеко он продвинулся. Эта музыка была для него символом человеческой воли и мечты, источником силы и вдохновения. Ли Сунь знал, что его достижение станет гордостью для всей нации, символом того, что невозможное может стать реальностью, если вложить в это сердце, разум и душу.
Глава 11: Еркен Усанов
Очередное утро настало над плато Устюрт. Сергей Данилов отложил записи Эркина Джураева и потер уставшие глаза. Они были красными и опухшими от ночной работы. За последнее время он настолько увлекся историей этого человека, что сон стал для него роскошью. Страницы дневников Джураева оказались не просто свидетельством тех далеких событий, но и настоящей литературой — его мысли, переживания, описания происходящего были проникнуты глубокой логикой и гармонией. Сергей сам не ожидал, что будет так сильно вовлечен в эту историю, чувствуя, как будто бы рядом с ним жил и дышал человек, которого он никогда не знал лично.
Зевая, он вышел наружу. На плато было еще прохладно, утренний ветерок приятно освежал лицо. В лагере геологи готовились к очередному выезду на новые участки. Грузовые «КамАЗы» урчали моторами, прогреваясь перед долгим путешествием. Мужики загружали внутрь кабины ящики с водой, банки тушенки и хлеб в пакетах. Им предстояло ехать за сотню километров. Но у Сергея были другие планы. Сегодня он собирался навестить старика Еркена.
Бахтияр Ирисметов, начальник экспедиции, как всегда, сидел под тентом и жевал консервированное мясо для собак, слушая музыку из старого магнитофона. Из динамиков доносился знакомый голос Михаила Круга:
"Владимирский централ, ветер северный,
Этапом из Твери зла немерено,
Лежит на сердце тяжкий груз,
Владимирский централ, ветер северный,
Когда я банковал, жизнь разменяна,
Но не очко обычно губит, а к одиннадцати туз..."
— Бандитские песни, шеф, слушаете, — с усмешкой заметил Сергей, оглядывая начальника. Временами казалось, что «лихие 90-е» все еще продолжают жить в этих краях.
— Это шансон, — коротко ответил Ирисметов, продолжая жевать. — Ты что-то хотел сказать?
— Я сегодня прошу выходной, — сказал Сергей, присаживаясь рядом.
— Ты и вчера отдыхал! — недовольно проворчал Ирисметов, щурясь на солнце.
— Еще один день. А потом буду пахать как ишак! — усмехнулся Сергей.
Начальник экспедиции доел свое мясо, вытер руки и, помолчав, сказал: — Ладно. Один день!
— Договорились. Мне нужен адрес Еркена.
— Проводника, что ли? — уточнил Ирисметов, роясь в бумагах на столе.
— Да.
Найдя нужный листок, Бахтияр протянул его Сергею. Данилов быстро пробежал глазами адрес. Аул находился неподалеку. Помахав рукой начальнику, он сел в свой «ГАЗик» и отправился в дорогу.
Поездка заняла немного времени. Дорога изначально шла по проселочным тропам, а потом начала извиваться среди песчаных дюн и солончаков. По мере того, как Сергей приближался к аулу, пейзаж становился все более унылым. Это было место, где жизнь давно замерла. Когда-то здесь, на берегах полноводного Аральского моря, кипела жизнь — рыбацкие деревни, маленькие порты, люди, жившие своим ремеслом. Но теперь море отступило, оставив после себя лишь безжизненные солончаки, иссушенную землю и заброшенные лодки, ржавеющие среди песков.
Аральская трагедия затронула все поселки, кишлаки и аулы, чья жизнь была неразрывно связана с морем. Высыхание Арала стало экологической катастрофой, которая не только уничтожила экономику региона, но и разрушила его биосферу. Рыболовные суда оказались выброшены на берег, превратившись в металлолом, некогда плодородные земли превратились в бесплодные пустыни, и соленые ветры разносили по степи частицы токсичной пыли. Местные жители были вынуждены покидать свои дома, уезжать в города или искать лучшей жизни за границей.
Внедорожник въехал в аул. По дороге Данилова встречали редкие жители — в основном пожилые люди, старики, доживающие свои дни в этих пустынных местах. Молодежь давно уехала в города или уехала в Россию на заработки. Аул казался пустынным и заброшенным. Дома были построены из глины, традиционные жилища этого региона. Их стены покрывали трещины, крыши местами осыпались, а окна, когда-то защищенные деревянными ставнями, теперь зияли пустотой.
Сергей остановил машину и выглянул из кабины, крикнув пожилой женщине, стоящей у обветшалого дома:
— Уважаемая! Я ищу аксакала Еркена.
Женщина махнула рукой в сторону группы глинобитных домов:
— Вам туда, — коротко ответила она и снова ушла в свои мысли, как будто её почти не касалось происходящее вокруг.
Сергей направился к указанному месту, чувствуя, что скоро встретится с человеком, который, возможно, знает ответы на его вопросы.
Старик не был удивлен визиту геолога, казалось, он даже ждал его. Как только «ГАЗик» остановился у его дома, Еркен вышел на улицу, помахав рукой: — О, Сергей-ука приехал. Рад вас видеть!
Данилов вылез из кабины и поздоровался с хозяином. Еркен, седовласый и с добрыми морщинистыми глазами, пригласил его войти. У порога уже хлопотала его жена — небольшая старушка, склонившаяся над подушками и матрасами-курпачи, аккуратно раскладывая их на топчане. Она подготовила место для гостя, поставив на низкий столик вазочки с конфетами, сухой хлеб-лепешку и чайник с дымящимся чаем. В углу маленького домика внук Еркена разжигал огонь на печке, помогая бабушке готовить.
— Ой, не надо, не надо, — замахал руками Сергей, чувствуя неловкость. — Я просто заехал по делу, не хочу вас беспокоить.
— Э-э, вы мой гость, и я принимаю вас как полагается, — с улыбкой ответил аксакал, поглаживая свою седую бороду. — Жена приготовит бешбармак — это степная пища, вам понравится.
— Бешбармак? — заинтересовался Сергей.
Еркен начал объяснять:
— Бешбармак — это наше традиционное блюдо. Готовим его из вареного мяса — чаще всего баранины или говядины. Мясо режем большими кусками, подаем на тесте, нарезанном полосками. В придачу — бульон, который мы называем «сорпа». Эту еду принято есть руками, отсюда и название — «пять пальцев». Вкус — непередаваемый, настоящая пища степных кочевников!
После разговора Еркен пригласил гостя сесть на топчан. Сняв обувь, Сергей неуклюже взобрался на деревянную платформу, расположившись у низкого столика. Ему было непривычно сидеть по-восточному, скрестив ноги, но со временем он освоился. Над ними висел тент, защищавший от палящего солнца, однако жаркий воздух все равно проникал снаружи, обжигая кожу, словно они находились в раскаленной печи.
Старушка принесла чай в керамическом чайнике, и Еркен осторожно разлил его в чашки, которые здесь назывались «пиалы». Они были небольшими и изящными, идеально подходившими для неспешного чаепития.
— Мы наливаем немного чая, это означает «с уважением», — начал объяснять старик, ловя взгляд своего гостя.
— Почему? — заинтересованно спросил Сергей.
— Потому что если налить полную пиалу, это как знак того, что гостю здесь не рады. Как бы говорят: выпей своё и уходи. Это намёк на то, что пора прощаться. Но когда наливаешь немного и постоянно подливаешь, это говорит о внимании и уважении. Мы показываем, что гость важен для нас, и мы слушаем его с должным почтением.
Сергей, восхищённый этой восточной мудростью, улыбнулся и покачал головой. — Вот оно как! Это удивительно...
Пока старушка хлопотала на кухне, а внук раздувал угли для очага, Сергей и Еркен неспешно вели беседу. Запахи степных трав вплетались в ароматы чая, создавая атмосферу спокойствия и уюта, несмотря на тяжелые воспоминания, которые всплывали в разговоре.
— Еркен-ота, — начал Сергей, не выдержав тишины, — я читаю сейчас дневники Эркина и поражаюсь. Не только тем временем, в котором он выжил и остался человеком, но и тем, что он сумел построить. Ведь это невероятно — космический корабль, когда идет война, враг захватывает территории, подавляя сопротивление. Как ему удалось добиться такого в таких условиях?
Старик сделал глоток горячего чая, словно бы размышляя над вопросом, а потом заговорил тихо, но уверенно:
— Эркин-ака был умным человеком. Талантливый инженер. Он часто брал меня с собой по цехам и заводам, показывая всё. Конечно, я был мальчишкой на подхвате, помогал, где мог. Чаще всего на кухне — картошку чистил, лук резал. В основном там трудились подневольные люди — заключённые, даже технический персонал был из каторжан. Инженеры, конструкторы — тоже. Лишь несколько человек были вольнонаёмными: заведующий лабораторией Трубухин и слесарь Баходир Мусаев.
Еркен снова сделал паузу, отпивая чай, затем посмотрел вдаль, на бескрайние степи, и вздохнул:
— Плохая атмосфера царила в лагере. Все друг на друга стучали. Особенно старался Мусаев. Он писал доносы на всех, даже на меня, мальчишку, который всего лишь чистил картошку. Представляешь? Обвинил меня в том, что я ворую еду, хотя это было невозможно — склады охранялись круглыми сутками. Но Мусаев создавал вокруг себя атмосферу недоверия. Люди боялись даже заговорить друг с другом. По его доносам люди попадали в карцер, лишались пайка, а иногда их и вовсе отправляли в баню — «чистить» не только тело, но и душу, как говорили надсмотрщики.
— И что с ним стало? — Сергей не смог скрыть любопытства. Истории стукачей в лагерях всегда заканчивались по-разному, но редко хорошо.
Еркен усмехнулся, его глаза на мгновение вспыхнули тяжелыми воспоминаниями:
— В один день он упал и головой напоролся на арматуру. Никого рядом не было. Случайность, — старик усмехнулся, но в его голосе звучало что-то такое, что заставило Сергея понять: это была отнюдь не случайность. Наказание для стукачей в ГУЛАГе было делом обычным, и частенько такие «несчастные случаи» случались в самый подходящий момент.
Старик отпил ещё немного чая и продолжил:
— Галима, начальница лагеря, лишилась своего главного осведомителя. Хотя и без него хватало стукачей. Но она быстро сблизилась с Трубухиным. Он постоянно жаловался на Джураева. Твердил, что тот замедляет темпы работ, что проводит диверсии, делает неправильные расчеты и вообще много халтуры в чертежах...
— Он получал премии? — спросил Сергей, ожидая услышать о том, как одаривали угодных начальству людей в суровые времена лагеря.
— Да, получал, — кивнул старик, глядя в пиалу с остывающим чаем. — Хлопотала за него всегда Галима. Все думали, потому что Трубухин тоже стучит на инженеров. Но всё оказалось проще — он был её любовником.
— Вот как? — Сергей изумился и невольно прищурился, пытаясь представить себе ситуацию.
Еркен пожал плечами, словно это было самым обычным делом:
— А что ещё ожидать? Галима — женщина страшная, неприветливая, со злобным и неуживчивым характером, садистка. Кто с ней сможет жить? Только такой же негодяй и подонок, как Трубухин. Жизнь в лагере-заводе была тяжёлой. Природа вокруг безжалостная: жара, пустыня, ни деревьев, ни тени, ни единого места, чтобы укрыться и отдохнуть. Сплошное рабство. Я до сих пор не понимаю, как люди выживали? Это я жил в ауле, был относительно свободен, но те, кто находились за проволокой... они были обречены.
Сергей задумался на мгновение, а затем задал очередной вопрос:
— А что, весь лагерь знал, что Галима и Трубухин любовники?
— Нет, конечно. Они скрывали свои встречи. Но однажды Эркин застал их в пикантной позе... понял всё без слов, — старик усмехнулся, словно вспомнил какую-то горькую шутку. — Потом Эркин мне намекнул, что их связывает нечто большее, чем просто служебные отношения.
Сергей непроизвольно представил себе нелепую сцену: Трубухин, снимая брюки, наваливается на Галиму, а та, шипя, приказывает подождать, пока снимет майорские погоны. Однако он тут же отогнал эти нескромные видения и вернулся к серьёзному разговору.
— И что было дальше?
Еркен немного промолчал, словно собирался с мыслями, а потом продолжил:
— К лету сорок третьего ракета была почти готова. Оставалось провести стендовые испытания двигателей. Но Трубухин постоянно всё останавливал, находил недоработки, требовал новых проверок.
Старик нахмурился, вспоминая тот напряжённый период:
— "На борт нашего корабля взойдёт сам Иосиф Виссарионович!" — орал Трубухин на совещаниях. — "Мы должны дать гарантию, что ракета не развалится в воздухе, не взорвётся на орбите, не удушит нашего вождя выхлопными газами! Нет на свете ничего важнее жизни вождя!"
Галима хлопала в ладоши, восхищённо глядя на него. Егор Демидович Свинцов, командир объекта, одобрительно кивал, поддерживая Трубухина. Но остальные молча слушали. Лишь Эркин открыто демонстрировал презрение. Он знал, что его расчёты верны, что ракета готова к старту. Но кто-то постоянно мешал работе, совершал мелкие акты вредительства — срывал сроки, увеличивал затраты. И Эркин не мог избавиться от ощущения, что это делал Трубухин, скрываясь за маской рьяного патриота.
Сергей, вслушиваясь в слова старика, всё отчётливее ощущал отвращение к Требухину. Он словно сам видел этого лысого начальника лаборатории — человека, казавшегося столь рьяным, но исподтишка саботировавшего важнейший проект.
— И что было дальше? — спросил он, чувствуя, что история становится всё мрачнее.
Еркен тяжело вздохнул, взглянул на горизонт и продолжил:
— Эркин был уверен, что ракету можно запускать. Топливо уже было в баках, ракета стояла на салазках. Подготовка шла полным ходом, инженеры и лётчики прибыли в лагерь в августе сорок третьего. Им выделили новые бараки — условия там были гораздо лучше, чем у обычных заключённых. Но... немцы знали об этом. Абвер уже давно готовил свою спецгруппу, и 27 августа нас "посетили" нежданные гости...
Старик сделал паузу, понимая, что Сергей едва ли терпит продолжение. Он налил себе и гостю чаю, соблюдая местный обычай — "с уважением", и продолжил:
— Это были три Heinkel He 177 "Greif". Тяжёлые бомбардировщики с дальностью полёта до 5500 километров и бомбовой нагрузкой до шести тонн. Это был единственный реально используемый стратегический бомбардировщик Германии, хоть и с множеством технических проблем. Но они сумели преодолеть расстояние от Ирана и появились над плато Устюрт. Это стало для нас настоящей неожиданностью... Мы не были готовы. У нас не было ни зениток, ни авиации, ничего, чтобы отразить воздушную атаку.
Со слов Еркена Сергей ярко представил себе этот ужасный момент. Низко летящие бомбардировщики врываются в безмятежное утро, их тени скользят по земле. Гул двигателей нарастает, и вдруг снаряды начинают сыпаться на лагерь. Первые взрывы разрывают тишину, в воздух взлетают куски земли и обломки построек. Огненные вспышки охватывают бараки, цеха, жилые здания. Административное здание разрушено в один миг, взрывом разметаны окна и стены. Казармы погружаются в пламя и рушатся, погребая под собой людей.
Охранники на вышках пытаются вести огонь из пулемётов, но всё бесполезно. Волны взрывов сносят вышки, ломая их, словно спички. Люди падают с высоты, их тела разбиваются о землю. В лагере начинается хаос. Заключённые, строители, инженеры, солдаты — все в панике бегут, пытаясь найти укрытие. Но укрыться негде.
Земля усеяна разорванными телами. Крики ужаса и боли перекрывают всё вокруг. Кровь стекает по песку, оставляя тёмные пятна среди обломков. Ветер разносит пыль и дым, смешивая всё в страшный и пугающий вихрь смерти и разрушения.
Еркен замолчал на мгновение, будто вновь переживая эти события. Сергей напряжённо слушал, представляя, как ужас того дня разворачивается перед его глазами.
— А потом, — продолжил старик, — появились три Messerschmitt Me-323 "Gigant".
— Что это? — спросил Сергей, не знакомый с этой техникой.
— Это был тяжёлый военно-транспортный самолёт, — ответил Еркен, наклонившись ближе. — Его дальность полёта превышала 1100 километров, и он мог перевозить до 130 солдат или 60 парашютистов с полным снаряжением. Me-323 был самым крупным транспортным самолётом Люфтваффе. Они использовали его для доставки войск в труднодоступные районы, перевозки тяжёлой техники, лёгких танков, артиллерии. Абвер применил его для операции на нашем объекте. Их цель была ясна — захватить корабль «Иосиф Сталин».
— Зачем? — удивлённо спросил Сергей.
— Или уничтожить его, — медленно ответил Еркен, — или, что более вероятно, перегнать в Германию. Немецкие разработки с «Серебряной птицей» Зенгера зашли в тупик, а тут у русских был готовый корабль, способный стать бомбардировщиком или передвижной ставкой для Германского командования. Фюрер мечтал о недосягаемости, как для Запада, так и для Советского Союза.
Сергей слабо кивнул, понимая всю серьёзность угрозы. Старик продолжил:
— И тогда с неба начали падать парашютисты. Более 150 человек — хорошо вооружённые, опытные, готовые к серьёзному штурму. Я впервые увидел немцев. Это были элитные бойцы, диверсанты, которые когда-то работали с Отто Скорцени.
— Тем, что спас Муссолини? — уточнил Сергей.
— Да, именно он. Эти диверсанты начали атаку на наш объект.
Сергей ярко представил себе эту сцену: в безоблачном небе, словно чёрные капли, спускаются парашютисты, стреляя из своих МП-40 по разбегающимся в панике солдатам НКВД и лётчикам. Люди на земле пытаются отстреливаться из пистолетов, но их усилия кажутся тщетными против организованного и беспощадного десанта. Немцы забрасывают гранатами всё вокруг, и взрывы разрывают землю, создавая хаос. При приземлении они мгновенно разворачиваются в боевые порядки, бегут, используя любые укрытия, откуда ведут прицельный огонь. Сопротивление НКВД и военных быстро подавляется. Солдаты падают один за другим, раненые корчатся на земле, а живые пытаются бежать, спасая свои жизни.
В этом адском пекле сражались все. Даже заключённые, измученные годами рабского труда, видя шанс на свободу, схватились за оружие. Хотя они ненавидели сталинистов и большевиков, гитлеровцев они ненавидели ещё больше. Сопротивление немцам становилось их последним смертельным боем, но никто не собирался сдаваться.
Сергей видел это так, как будто находился среди них: измождённые, истощённые, но полные ярости заключённые бросаются на немцев. У некоторых в руках лишь палки, камни, обломки железа. Они знали, что это последний бой, что шансов мало, но сдаваться они не собирались. Повар, известный в лагере добряк, схватил топор и в ярости вонзил его в живот парашютисту в чёрном костюме, но другой немец мгновенно выстрелил ему в грудь из люгера. Повар упал, захлёбываясь собственной кровью, но его взгляд был полон решимости.
Еркен, дрожащим голосом, продолжал:
— Я... я спрятался под котлом на кухне. Меня никто не видел. Я был мальчишкой, но всё это — эти крики, взрывы, смерть... они останутся со мной навсегда. Никто не был готов к такому, никто не знал, как с этим справиться.
Сергей молча слушал, перед его глазами всплывали образы тех дней: истощённые тела, сжавшиеся в предсмертных судорогах, кровь, пропитывающая песок, крики боли, гул выстрелов и взрывов... Это было больше, чем просто воспоминание — это был живой, осязаемый ужас, который Сергей ощущал всей своей кожей.
— А потом? Немцы захватили корабль? — спросил Сергей, напряжённо ожидая ответа.
Старик вздохнул и покачал головой:
— Нет. Произошло то, что никто не ожидал. Все бомбардировщики и транспортные самолёты приземлились неподалёку от объекта. Немцы добивали оставшихся в живых, никого не жалея. Они уверенно шли к сборочному цеху, где находился «Иосиф Сталин», будучи уверенными, что корабль уже их.
Сергей слушал, затаив дыхание, погружаясь в каждое слово. В этот момент к столу подошёл внук Еркена и поставил перед ними большой ляган с бешбармаком. Аромат блюда тут же наполнил воздух, и Данилов непроизвольно облизнулся. Старик, заметив это, засмеялся и пригласил:
— Угощайтесь, Сергей. Ешьте, пожалуйста.
Геолог взял в руки ложку и с аппетитом принялся за еду. Бешбармак оказался вкуснейшим: на большом плоском блюде лежали полоски теста, щедро залитые мясным соусом, и куски нежного варёного мяса — баранина и конина. Сверху были разбросаны кольца лука, пропитанные ароматным бульоном, а в глубине блюда виднелись картофельные кусочки, идеально сваренные. Мясо буквально таяло во рту, оно было таким сочным и насыщенным вкусом степей, что Сергей, казалось, ел и не мог остановиться. Отрывая от теста кусочки и макая их в густой бульон, он наслаждался каждым кусом. Когда закончил порцию, он вытер руки о полотенце, которое заботливо подала жена Еркена, и стал пить чай, который ему долил в пиалу старик.
— Так что было дальше? — вновь спросил он, утолив голод.
Еркен, сделав небольшой глоток чая, продолжил:
— Неожиданно раздался оглушительный взрыв. Часть стен цеха разлетелась в стороны, крышу сорвало, словно её подбросили в небо. Я приподнял котёл и увидел, как корабль набирает скорость и мчится на салазках по железнодорожному пути.
Сергей вообразил этот момент: огромная ракета, как застывший колосс, внезапно оживает, ревя двигателями. Стены цеха рушатся под напором мощного взрыва, обломки летят во все стороны, как если бы небо раскололось над головой. Под оглушительный гул «Иосиф Сталин» стремительно мчится вперёд, стальная громада на рельсах, вырывающаяся из плена. Фиолетовое пламя вырывается из сопел, обжигая воздух, словно сам небесный огонь, который невозможно погасить.
— Немцы кричали, стреляли вслед, даже запускали фаустпатроны, — продолжал Еркен, — но это не могло остановить ракету. Я видел момент старта — это было грандиозно.
«Иосиф Сталин» набирал скорость, стремительно двигаясь по рельсам. Путь начинал подниматься вверх, под углом в 45 градусов. Воздух вибрировал от рева электрореактивных двигателей, фиолетовое пламя пробивалось сквозь густой дым. Всё вокруг гудело от мощи этой машины, и, достигнув подъёма, ракета скрылась в синеве неба. Салазки по-инерции пролетели пару километров и рухнули на дюны. Немцы орали от досады, бессильно глядя вслед исчезающей ракете, но сделать уже ничего не могли.
— И что дальше? — спросил Сергей, не в силах оторваться от этого рассказа.
— Немцы ушли, — тихо ответил Еркен. — На своих самолётах вернулись туда, откуда прилетели. Остался я — единственный живой человек на объекте «Х». Все, кто был ранен, умерли в ту же ночь. Никто не пришёл их спасти. А потом пришли шакалы и волки, и они пировали здесь неделю.
Сергей молчал, пытаясь представить себе эту страшную картину: мёртвые тела, лежащие среди песков, полуразрушенные здания лагеря, и вокруг — голодные звери, рыщущие среди руин. По ночам аула доносился их вой, жуткий, ледяной, словно сама смерть скиталась среди развалин, от чего людям становилось страшно.
— Начальство прибыло позже, — продолжил Еркен. — Они допрашивали местных жителей, но те ничего не знали. Я не сказал, что работал на объекте, поэтому меня не тронули. Прибыл и сам Сергей Королёв. Он покачал головой, посмотрел на развалины и вернулся в свою «шарашку». Потом он построил свой корабль на основе немецкого Фау-1.
— А что стало с объектом «Х»? — спросил Сергей, чувствуя, как по спине пробегает холодок.
— Привезли новых заключённых, разрушенное отстроили, но второй корабль никто не смог построить. Не было ни схем, ни чертежей. Не было и Эркина Джураева.
— Так... — у Данилова перехватило дыхание. — Вы думаете, это он улетел?
— Я уверен в этом, — твёрдо сказал старик. — В лагере не нашли тел Галимы, Свинцова, Требухина и одного лётчика. Возможно, они и улетели. Но куда?
Наступила тишина. Сергей и старик сидели, переваривая недавний рассказ и обильный ужин. Вскоре Еркен пригласил Данилова в свой дом, показывая гостю почетные грамоты и орден «Трудового Знамени», которыми его наградило советское правительство. На стене висел диплом заслуженного учителя Узбекистана — награда от президента Ислама Каримова. Все это были свидетельства его долгой и трудовой жизни.
На старых фотографиях, с улыбкой на лице, Еркен запечатлен с женой, детьми и внуками. Вот он на отдыхе в Крыму, здесь — на снежных просторах Сибири, а вот он, веселый, в зеленых холмах Молдовы. Везде он выглядел счастливым и радостным, но Сергей чувствовал, что за этой улыбкой скрывалась глубокая тревога и груз пережитого ужаса тех далёких лет, о которых старик не мог говорить с кем-либо многие десятилетия.
— Я закончил школу, отслужил пехотинцем в Чехословакии, потом поступил в педагогический институт в Андижане, — рассказывал Еркен, перелистывая страницы своей жизни. — Потом преподавал в школе, был трудовиком, учил детей работать с инструментами, собирать мебель, класть кирпичи. У меня дети многому научились, — с гордостью говорил старик, его глаза сверкали теплом. — И эту любовь к труду мне привил Эркин Джураев. Он верил, что сильный духом всегда победит, и я тоже в это верю.
Когда наступил вечер, Сергей тепло попрощался с хозяевами дома и отправился обратно на базу. На базе его встретила совсем иная картина: Ирисметов, развалившись в кресле, ел «Вискас» ложкой прямо из банки, словно это была обычная закуска, и смотрел телевизор. По экрану прыгал Евгений Петросян, смешно кривляясь в очередном выпуске передачи «Кривое зеркало». Ирисметов заливисто хохотал над его глупыми шутками, от души наслаждаясь абсурдом происходящего.
Сергей лишь вздохнул, разочарованно покачав головой, и, не желая погружаться в этот странный спектакль, направился в свой вагончик. Открыв двери, он включил лампу и снова погрузился в дневники Эркина Джураева, надеясь, что записи помогут ему сложить все части этой невероятной истории.
Глава 12: Подозрение
Эркин Джураев с трудом сдерживал себя, когда слово брал Аркадий Требухин. Его голос звучал громче и настойчивее, чем тот, кто на самом деле был главным разработчиком и конструктором «Иосифа Сталина». Каждый раз, когда Требухин начинал говорить, он нёс чушь, но его слова имели вес, который ставил под сомнение не только диплом Эркина, но и сам проект. Требухин постоянно твердил, что машина не доведена до ума и нельзя проводить стендовые испытания, поскольку никто не знал, как поведут себя электрореактивные двигатели — такие моторы раньше не создавались.
— Ерунда! — вскипел Джураев, не выдержав. — Мои разработки проверяли ведущие физики и инженеры Мюнхенского политехнического. Это серьезные учёные!
— Ага, вот видите! — радостно заорал Требухин, тыкая пальцем в Джураева. — Он сам признался. Это проект не его, а немецких профессоров, тех, кто продался фюреру! И он пытается втюхнуть нам, что корабль способен спасти нашего вождя!
С трудом сдерживая себя, чтобы не дать оплеуху этому лысому мужику прямо на совещании, Эркин выдавил:
— Разработай свой проект! Создай сам ракету!
Это заявление охладило всех. Даже Свинцов уставился на Требухина с выражением, которое можно было интерпретировать как сомнение:
— Действительно, Аркадий Харитонович, можете ли вы спроектировать корабль?
Опозоренный Требухин сел на место, скрежетая зубами в ярости. Его глаза сверкают огнём, словно он хотел поджарить Джураева.
Эркин всегда уходил с совещаний расстроенным. По пути его встречал мальчишка Еркен, весело болтавший с ним, рассказывая всякую чепуху. Эркин смеялся, отвечая ему, но, оставив дружескую беседу, направлялся в цех. Здесь он ходил по кораблю, проверяя всё от качества сварки бортовых плит до работы термостатов, поддерживающих нужную температуру внутри отсеков и кают. Это не только успокаивало его, но и возвращало в рабочее русло. В его голове гудела механическая гармония и совершенство конструкции, которые как будто поднимали его мораль и решимость.
Однажды, зайдя в радиорубку, Эркин заметил, что некоторые огоньки на приборной панели горят. Это означало, что кто-то использовал радиосвязь. Он сел за стол радиста и стал проверять оборудование. Приборы были всё ещё тёплыми, что указывало на недавнее использование. Частота была сбита.
Эркин вскочил, обдумывая ситуацию. Код к двери в радиорубку знали несколько человек, среди которых были Галима Бухарбаева, Свинцов и... Требухин. Он вспомнил, как кто-то на немецком ругался, а затем ещё пнул его. Значит, шпион был здесь, в лагере.
— Надо сообщить об этом Бухарбаевой, — произнёс Эркин, тяжело вздохнув. Он терпеть не мог эту женщину, но сейчас она была ответственна за безопасность объекта и сохранение секретов. И к ней пришлось идти.
Была ночь. Лишь некоторые цеха продолжали работать, в то время как большинство заключённых и технического персонала отдыхали, измученные жарой и тяжёлым трудом. С тихими звуками вечернего отдыха и расслабленной атмосферой ночи, Эрик подошёл к административному зданию.
Часовой, узнав его, пропустил в здание. На втором этаже было темно и тихо, но Эркин знал, что Галима у себя. Она часто проводила время в своём кабинете. Подойдя к двери, он заметил, что она приоткрыта, и из-за неё доносились звуки.
— Ох, Аркаша... да... да... давай... давай, — голос Бухарбаевой был прерывистым, с трудом вырывающимся сквозь судорожные вздохи. Эркин понимал причину таких звуков. В ответ требухин издавал странные звуки:
— Да, Галима, я твой... Я хочу тебя... Хочу твои груди!
— Дай я сниму мундир...
— Не надо. Я хочу видеть твои погоны и знать, что майор госбезопасности в моих руках, во власти моей любви...
И дальше шли толчки и звуки поступательных движений. Изумлённый Эркин развернулся и пошёл обратно. Теперь стало ясно, почему Галима игнорировала все заявления Джураева об абсурдности мнений заведующего лабораторией. Они были любовниками.
Возвращаясь к себе в цех, Эркин почувствовал, что его сомнения и тревоги обострились. Теперь он понимал, что предательство и тайные союзы могли разрушить все его усилия, и было ясно, что сохранение секрета и безопасности объекта стало ещё более сложной задачей.
Эркин стал пристально наблюдать за всеми, кто входил на корабль. Это мог быть любой — рабочий-заключённый, инженер, электрик или механик. Каждый из них казался обычным, и было трудно заподозрить кого-то в шпионаже. Но Джураев знал, что среди них есть кто-то, обладающий специальными знаниями, необходимыми для шпионской работы. Этот человек не был перегружен тяжёлым физическим трудом, что позволяло ему сохранять концентрацию на других задачах.
Эркин сам провел время в лагерях и знал, как выглядит типичный заключённый и как действует обычный рабочий. Он различал тех, кто трудился на пределе сил, и тех, кто избегал напряжённой работы, и мог выделить тех, кто выглядел бы как потенциальный шпион. По его предположению, этот человек должен был быть не простым рабочим, а тем, кто имел доступ к важной информации и использовал свои способности для шпионской деятельности.
В начале июня его вызвала Галима Бухарбаева. Когда Эркин вошёл в её кабинет, она смотрела на него с холодной неприязнью, и он молчал, ожидая, что же она скажет. Вскоре Галима бросила ему на стол конверт.
— Что это? — спросил Эркин, глядя на конверт, не понимая, о чём речь.
— Письмо от родных, — ответила Галима с презрением, явно не желая обсуждать это. — Можешь забрать и... проваливай.
Эркин взял конверт и заметил знакомый почерк на обратной стороне. Это была рука Зухры, его жены. Вся волнение и нетерпение, которое он ощущал, сделало его руки потными. Он аккуратно прижал конверт к груди, как будто это был драгоценный клад, и, не произнеся ни слова, развернулся и пошёл к двери. В течение многих лет это была первая весточка от семьи, от родных людей.
Однако, дойдя до проёма, Эркин вдруг остановился и, не повернув головы, произнёс:
— Требухин — шпион!
— Что? — голос Галимы дрогнул от неожиданности.
Эркин не добавил ничего и, не оборачиваясь, пошёл дальше, оставляя Бухарбаеву в полном замешательстве. За его спиной Галима осталась, поражённая тем, что только что услышала, и её лицо исказилось от непонимания и растерянности.
Уже находясь в бараке для технического и инженерного персонала, Эркин дрожащими руками разорвал конверт, на котором виднелась печать «Проверено цензурой». Сердце его сжалось от волнения. Из конверта выпала черно-белая фотокарточка и аккуратно сложенный листок бумаги. Эркин медленно поднял с пола фотографию и, затаив дыхание, посмотрел на неё. Перед ним были лица его самых дорогих людей — Зухры и Лайло.
Жена смотрела прямо в камеру, но в её глазах застыла печаль, отражение всей тяжести жизни в разлуке. Её лицо было усталым, а взгляд — полным тоски и горечи. Чувствовалось, что разлука далась ей тяжело, что она изо всех сил старалась справляться, но в глубине души ожидала встречи с любимым. А вот лицо Лайло сияло. Маленькая девочка, не осознающая всей серьёзности происходящего, улыбалась миру беззаботно, как и все дети. В её глазах не было тревоги или страха, только безмятежная радость.
Эркин поднёс фотографию ближе к лицу, впитывая каждый её миллиметр, словно пытаясь прочувствовать тепло своей семьи через бумагу. Затем он развернул письмо и начал читать дрожащими губами:
«Дорогой и любимый муж. Прошло несколько лет, но я всё помню нашу жизнь и храню любовь к тебе. Я вернулась в Ташкент, устроилась в школу. У нас много эвакуированных из Ленинграда и Москвы, всем им оказывается поддержка и помощь. В нашем доме поселились две семьи беженцев, очень хорошие люди из Украины, из-под Харькова. Так что я начала учить и «украинску мову». Твоя мама умерла в январе этого года, и мы не могли тебе об этом сообщить. Похоронили её на кладбище «Минор». Отец твой жив и здоров, ходит на работу. Мои родители болеют, брата Шахзода призвали в армию, он ушел на фронт. Писем пока от него не получали... Скучаю по тебе. Люблю. Всё жду, когда закончится война, жизнь переменится, и ты сможешь вернуться домой. Лайло тебя помнит плохо, но я постоянно показываю твою фотографию и говорю: это твой папа. Ты для меня всегда останешься единственным и любимым мужчиной. Верю в тебя. Зухра. 10 марта 1943 года, Ташкент».
Письмо шло 4 месяца...
Эркин перечитывал письмо снова и снова, не отрывая взгляда от строчек. С каждым словом его сердце наполнялось то ли болью, то ли утешением. Слёзы незаметно потекли по его щекам, капая на бумагу. Он не стыдился своих слёз. Эти слёзы были не слабостью, а проявлением глубокой любви, тоски и надежды на встречу. Он понимал, как долго они с Зухрой ждали этой переписки, этого единственного момента, когда он мог прикоснуться к родным через слова на бумаге.
Эркин осторожно поцеловал фотографию и тихо, по-узбекски, шептал: «Я вернусь. Ждите меня. Я вернусь». Его слова звучали как молитва, как обещание, которое он не мог нарушить.
В этот момент дверь барака приоткрылась, и в комнату заглянул Еркен. Увидев слёзы на лице своего старшего товарища, мальчишка замер, словно окаменев, но ничего не сказал. Он лишь тихо, на цыпочках, вышел обратно, оставив Эркина наедине с его чувствами и воспоминаниями.
В конце июня Свинцов, потирая лоб, с обеспокоенным выражением лица объявил на совещании:
— Через две недели к нам прибудут летчики и военные инженеры!
— Для чего? — в растерянности спросил Требухин, не скрывая волнения.
— Командование не намерено больше тянуть с проектом. «Иосиф Сталин» отправится в полет в сентябре. Нам к этому времени нужно сделать всё, чтобы ракета была готова на все сто процентов! Любой саботаж или диверсию я буду пресекать! Установлю охрану у каждого отсека, у каждого двигателя! Цех будет окружен тройной цепью часовых.
— А гости? — снова прервал его Требухин, глаза его полыхали недовольством.
— Это летчики, которые будут учиться управлять кораблем, а также инженеры, которые должны будут знать, как работают узлы, агрегаты и машины на борту. Так что, Эркин Джумаевич, — Свинцов впервые назвал конструктора по имени-отчеству, — передайте все свои знания коллегам по ремеслу.
— Да, конечно, — кивнул Эркин, чувствуя, как внутри него закипает гнев. Его лицо снова стало спокойным, но в глазах читалась решимость. Лицо Требухина тем временем покрылось красными пятнами, явно не справляясь с раздражением и смущением. Галима молчала, но её напряжение выдавало ритмичное постукивание пальцев по столу, создавая ритм беспокойства. Остальные участники совещания, включая инженеров и рабочих, также не проронили ни слова, воспринимая ситуацию с напряжённой тишиной.
— Мы построим ещё несколько зданий, где будут проживать летчики и инженеры, — продолжал Свинцов, вновь поглядывая на свои записи. — Так что время напряженное и ответственное. Все должны работать на полную мощность, чтобы не подвести проект и командование.
С этими словами Свинцов завершил совещание, оставив всех с чувством надвигающейся перемены. Корабль и его подготовка стали центром внимания, и каждый на объекте знал, что оставшиеся недели будут критическими для успеха проекта.
Эркин Джураев принял решение постоянно находиться внутри корабля, не покидая его даже ночью. Он получил разрешение на проживание в командирском отсеке "Иосифа Сталина", аргументировав это производственной необходимостью. Этот отсек был самым просторным и удобным на всём корабле. Вдоль стен стояли крепкие металлические шкафы, в которых хранились личные вещи командира. В углу располагалась небольшая кровать с жёстким матрасом и аккуратно сложенным шерстяным одеялом. Над кроватью находился узкий иллюминатор, через который можно было видеть небо и звезды. Стол из лёгкого сплава и встроенные полки были завалены чертежами, инструментами и записями. Всё в этом отсеке было продумано до мелочей для удобства работы командира во время долгого полёта.
Особое внимание Эркина привлекал отсек, предназначенный для Генералиссимуса Советского Союза. Он был отдельно построен и тщательно охранялся. Никому не разрешалось туда входить. Дверь в отсек была запечатана Галимой Бухарбаевой, и каждый раз, проходя мимо, Джураев внимательно осматривал пломбу на замке. Пломба всегда оставалась целой, свидетельствуя о том, что никто не проникал в эту часть корабля. Это немного успокаивало Эркина, но чувство тревоги не покидало его.
С тех пор как он стал жить на корабле, случаев диверсий стало меньше. Всё, что теперь происходило, можно было списать на обычный производственный брак, который легко исправлялся. Казалось, тот, кто раньше совершал более серьёзные саботажи, затаился. «Лёг на дно», как говорят контрразведчики. Однако за этой тревожной тишиной скрывалось что-то большее, и Эркин чувствовал, что в скором времени произойдёт что-то важное и, возможно, опасное.
Когда на объект "Х" прибыли военные лётчики и инженеры, атмосфера слегка оживилась. Эти ребята были молодыми, полными энергии и боевого опыта. Старшему из них было не больше сорока лет, остальные — тридцатилетние, крепкие мужчины с огоньком в глазах. Некоторые из них носили награды, свидетельствующие об их участии в боях, но сами они редко говорили о войне. Зато с большим интересом слушали всё, что касалось корабля.
Майор Смирнов, носивший Звезду Героя Советского Союза, впервые увидев корабль, воскликнул:
— Мужикииии, — протянул он, разглядывая массивную конструкцию. — Сюда не лётчики нужны. Это подводная лодка на крыльях. Тут матросы нужны!
Эркин, усмехнувшись, поправил его:
— Это ракета. И управляют ей пилоты. Хотя в космосе нет разницы — вы лётчик или подводник. Там нет воды, нет атмосферы. Всё решают ракетные двигатели, инерция и масса.
Лётчики, несмотря на свою шутливость, относились к Джураеву с глубоким уважением. Они понимали, насколько сложна работа конструктора, и ценили его знания и опыт. А инженеры просто захлёбывались от восторга, разглядывая чертежи корабля. Они не могли поверить, что подобное устройство вообще возможно построить. Каждый новый день для них был открытием, каждое объяснение Эркина — настоящим уроком мастерства и науки.
— Это чудо, — шептал один из них, с трепетом изучая один из чертежей. — Как такое возможно? Всё выглядит как будто из далёкого будущего, но оно здесь, перед нами!
С каждым днём уважение к Джураеву росло. Он стал для всех этим инженерам живой легендой — человеком, который воплощал мечты о полётах в космос, и они понимали, что участвуют в чём-то невероятно важном и уникальном.
Эркин Джураев всё чаще замечал, что Аркадий Требухин появляется на корабле в моменты, когда должен работать в своей лаборатории, тестируя и калибруя приборы. Это снова возбудило в Эркине подозрения. Однажды он увидел Аркадия не в привычном белом халате, а в синей рабочей спецовке и грубых ботинках. В этот момент воспоминания о том, как он получил удар по носу, всплыли вновь — боль иногда давала о себе знать. Эркин замер, наблюдая за Требухиным, который стоял у оборудования и что-то проверял.
— Что вы здесь делаете, товарищ Требухин! — грозно спросил он, подходя к Аркадию со спины. Требухин вздрогнул и резко обернулся. Увидев Джураева, он на мгновение успокоился и ответил с вызывающей дерзостью: — Как что? Я проверяю оборудование! А что?
Эркин знал причину его смелости. Он не забыл те звуки страсти, которые случайно подслушал в кабинете Галимы Бухарбаевой. Это давало Требухину чувство безнаказанности.
— Это оборудование проверено ещё в марте! Оно опечатано до взлёта! — строго напомнил Эркин.
Требухин скривился в усмешке и сказал с наглой уверенностью: — А я хочу удостовериться ещё раз, что всё в порядке!
И вдруг, неожиданно для самого себя, Эркин перешёл на немецкий, выливая наружу всё, что копилось в его душе:
— Du Idiot, denkst du, ich wei; nicht, wer du bist? Alle Sabotagen wurden von dir durchgef;hrt, du Spionageschwein! Du bist ein Abwehr-Agent. Galima sch;tzt dich nur, weil du sie st;ndig in ihrem B;ro v;gelst! Und das wei; ich auch! (Ты, дурак, ты думаешь, я не знаю, кто ты? Все диверсии проведены тобой, шпионская ты собака! Ты агент Абвера. Тебя защищает Галима, потому что ты постоянно её трахаешь в кабинете! И об этом я знаю!)
Лицо Требухина мгновенно побледнело. Его самоуверенность исчезла, уступив место испугу и растерянности.
— Ты что говоришь? Я не знаю твой фашистский язык! — залепетал он, стараясь выглядеть невинным. Но Эркин понял, что поймал его на горячем. Этот человек прекрасно знал немецкий.
Требухин что-то зло бросил на прощание и, резко развернувшись, выскочил из отсека. Гулкие звуки его ботинок эхом раздавались по металлическому коридору. Каждый шаг звучал как панический побег — быстрый и неуверенный.
Эркин стоял неподвижно, его мысли метались. Он был почти уверен, что нашёл шпиона. Но в то же время понимал всю сложность ситуации. Как теперь убедить Галиму Бухарбаеву или Свинцова? Как доказать, что за всеми диверсиями стоял Аркадий Требухин, если Джураев, несмотря на свой статус главного конструктора, до сих пор был лишь заключённым? Его прошлое — обвинения в связях с врагами народа — всё ещё висело над ним, словно тёмное облако, бросающее тень на его репутацию. Никто не забыл, за что его осудили.
Требухин же был вольнонаёмным специалистом, свободным человеком без «грешков». Он имел все рычаги влияния на окружающих и мог пользоваться своей неприкосновенностью, которую ему обеспечивала близость с начальником СМЕРШа.
Эркин почувствовал, как его снова охватывает беспомощность. Даже имея перед собой очевидного предателя, он оставался в одиночестве со своими подозрениями.
Эркин вернулся в свой барак после утомительного дня и был потрясён, увидев Галиму Бухарбаеву, роящуюся в его вещах. Она не обращала внимания на его появление, продолжая перебирать его личные записи. В гневе он шагнул вперед.
— Что вы ищите? — резко спросил он, его голос дрожал от возмущения.
Галима подняла голову и окинула его холодным, ничего не выражающим взглядом. В её глазах не было ни капли смущения.
— У меня есть подозрение, что вы передаёте ценную информацию врагу, — заявила она, как будто констатируя факт, а не выражая догадку.
Эркин был ошеломлен. Его руки сжались в кулаки.
— Как? Как я её передаю?! — взорвался он, не веря своим ушам.
Не успел он договорить, как в лицо ему уткнулся ствол ТТ. Бухарбаева держала пистолет уверенно, её пальцы были на спуске. В её глазах мелькала решимость, и Эркин понял, что она могла нажать на курок без всяких сомнений. Одно неловкое движение — и его мозги разлетятся по стенам барака, как мякоть спелого яблока, раздавленного ударами.
— Я это прочитаю, — холодно усмехнулась Галима, вынимая из его вещей папку с личными записями.
— Это мой дневник, там нет ничего секретного! — отчаянно протестовал Джураев, его голос пронзил воздух.
— Я проверю, — отрезала она, не обращая внимания на его слова. Затем её взгляд упал на старую фотокарточку, которую она быстро выдернула из груды бумаг. Фотография Зухры и Лайло.
— И заодно возьму и эту, — добавила она, помахав карточкой перед его глазами с насмешливой усмешкой.
Эркин почувствовал, как ярость поднимается в нём, словно волна, готовая захлестнуть всё на своём пути. Он с ненавистью смотрел, как Галима, не оглядываясь, уверенно вышла из барака, держа в руках его личные вещи, словно они принадлежали ей.
Когда за ней захлопнулась дверь, он остервенело пнул кровать. Пружины протестующе затряслись, словно делясь его яростью.
Глава 13: Нападение
Все произошло неожиданно, и к этому никто не был готов. В тот вечер Свинцов решил сделать небольшую разгрузку для персонала и разрешил употребить алкоголь. Заключенным дали вина, самого низшего качества, от которого у некоторых пошел понос и рвота. А вот военных и охранников угостили водкой. Все пили и смеялись. Патефон накручивал песню:
"Томленное солнце
Море с небом прощалось.
В этот час ты призналась,
Что нет любви..."
Офицеры играли в карты, подшучивая друг над другом, и поднимали тосты за победу. Казалось, весь лагерь дышал редкими мгновениями расслабления.
Но Эркин не хотел оставаться среди этих людей. Он вернулся на корабль. Часовых было немного, в основном они стояли снаружи, охраняя входы и выходы. Внутри стояла тишина. Джураев медленно ходил по коридорам «Иосифа Сталина», вдыхая запахи металла, краски, смолы, дерева и масла. Даже электричество, проходящее по кабелям, казалось ему ощутимым, будто имело какой-то особый запах. Всё это его радовало и напоминало о значении его работы.
Внезапно он заметил, что дверь в радиорубку была приоткрыта. Его сердце замерло, и он осторожно подошел, прислушиваясь. Очень знакомый голос говорил по-немецки:
— Ja, ja, ich warte auf Ihr Signal! Wann kommen Sie? Schon auf dem Weg? Sehr gute Zeit. Ich habe den Lagerleiter ;berzeugt, eine Party zu veranstalten, also werden alle betrunken sein und keinen Widerstand leisten... Ja, klar. Heil Hitler!
Эркин резко распахнул дверь и увидел Аркадия Требухина, склонившегося над радиоприемником. Тот был в наушниках и говорил прямо в микрофон.
— Ах, ты, сволочь! — выкрикнул Эркин, бросаясь вперед.
Требухин не растерялся. С мгновенной реакцией он выхватил пистолет ТТ из внутреннего кармана, но не успел выстрелить — Эркин выбил оружие пинком, отправив его в дальний угол комнаты. Аркадий оказался не таким уж слабым и рассеянным, как он обычно выглядел. Теперь было очевидно, что его внешняя неуклюжесть была лишь маской.
Требухин был физически силён и отлично подготовлен. Он мгновенно пригнулся и ударил Эркина кулаком в живот. Боль пронзила Джураева, заставив его согнуться, а Требухин воспользовался моментом и вытолкнул его из радиорубки. Эркин тяжело упал на металлический пол коридора. Но и он был не так прост. Сила воли и годы тренировок не позволили ему сдаться.
Требухин прыгнул на него, намереваясь добить, но Эркин ловко увильнул в сторону, успев ударить под колено врага. Аркадий рухнул рядом, однако вскочил мгновенно, и они оба встали напротив друг друга, каждый готовый драться на смерть.
Требухин улыбнулся, вытащив кинжал из-за пояса. Он держал его уверенно, направив вперед. Блеск холодного оружия внушал опасность. Этот человек явно был не просто ученым, а агентом Абвера, прошедшим суровую школу Канариса.
Эркин тоже занял боевую стойку, вспоминая свои уроки джиу-джитсу. Его тренировал Фукимори, японец, с которым он познакомился еще до войны. Эти тренировки помогли ему пережить лагеря, и теперь они могли спасти ему жизнь.
Требухин двинулся вперед, совершив резкий выпад. Эркин вовремя уклонился, чувствуя, как лезвие скользит мимо его ребер. Он ответил встречным ударом, направив его в горло врага, но тот успел отклониться, лишь слегка зацепив шею. Капля крови появилась на коже Аркадия, но это его только разозлило.
Требухин снова атаковал, нанося удары кинжалом с разных сторон, стараясь прорвать защиту Джураева. Эркин двигался, как кошка, уворачиваясь от смертоносного оружия, но чувствовал, что силы постепенно покидают его. В какой-то момент он оказался зажат в углу, и Аркадий сделал финальный выпад, направляя клинок прямо в сердце. Но Джураев молниеносно сместился в сторону, и лезвие прошлось мимо, ударив в металл за его спиной.
Это был его шанс. Эркин схватил руку Требухина, удерживая его запястье так, чтобы кинжал не мог нанести новый удар. Используя весь свой вес, он вывернул руку врага, заставив его ослабить хватку. Секунда — и кинжал упал на пол, звеня по металлу.
В этот момент Эркин не остановился. Он ударил Аркадия локтем в подбородок, сбив его с ног. Требухин упал, но тут же начал подниматься. Эркин не дал ему времени на восстановление — он врезал ему ногой по голове, и тот рухнул обратно на пол, потеряв сознание.
Джураев стоял над поверженным врагом, тяжело дыша. В ушах еще звенел шум борьбы, а тело болело от ударов. Он знал, что схватка была не только физической. Это была битва за будущее всего проекта, за судьбу страны.
Обессиленный, он опустился на колени рядом с Аркадием и перевернул его на спину. Затем медленно встал и посмотрел на него. Тот все еще дышал, но был в глубоком нокауте. Эркин быстро нашел моток шпагата, валявшийся в углу радиорубки, и крепко связал руки шпиона. Затем, тяжело дыша после схватки, он поднялся и направился к выходу. Его мысли метались — необходимо было как можно быстрее сообщить часовым, чтобы те взяли предателя под охрану, пока не прибудет Галима Бухарбаева. Но, главное, он понимал, что Требухин успел передать информацию о лагере. Значит, вскоре сюда нагрянут непрошенные гости. Джураев был уверен: это будут немцы. Они попытаются захватить «Иосифа Сталина», и ему нужно срочно что-то предпринять.
Едва он вышел из «Иосифа Сталина», как услышал далекие, но гулкие взрывы. Небо озарилось вспышками, и земля задрожала от ударных волн. Вражеские бомбардировщики начали свою атаку.
Стены лагеря ходили ходуном от ударов бомб. Часовые, охранявшие корабль, выбежали наружу и стали стрелять из автоматов по самолетам, которые неумолимо кружили над головой. Но они были слишком слабыми противниками для таких машин. Осколки бомб и оглушающие взрывы смертельно поражали солдат — они падали на землю, сраженные осколками или убитые ударной волной. В лагере началась паника.
Бомбардировщики методично утюжили здания, уничтожая жилые постройки, склады, ангары. Вся территория лагеря горела и разрушалась, но одна часть оставалась неприкосновенной. Немецкие пилоты мастерски избегали попадания в цех, где находился «Иосиф Сталин». Они знали, что корабль им нужен целым.
Эркин с ужасом наблюдал за происходящим. Летчики и охранники выбегали из бараков и стреляли вверх, в небо, понимая всю бесполезность своих действий. Пулеметные очереди разрезали воздух, но противник оставался недосягаемым.
— В укрытие! В укрытие! — раздавался голос майора Смирнова, пытавшегося организовать оборону.
Но его призывы были напрасны. Рядом с ним разорвалась бомба, и ударная волна мгновенно снесла ему голову. Голова покатилась по земле, остановившись в нескольких метрах. Ее выпученные глаза, застывшие в безумии, отражали небо и пролетающие под утренним светом самолеты.
Теперь к лагерю приближались транспортные самолеты. В их трюмах находились диверсанты. Полторы сотни парашютов раскрывались в небе, словно белые зонтики, и медленно планировали вниз, вместе с фигурками людей, готовых к захвату.
Охранники стреляли по парашютистам, но их выучка оставляла желать лучшего. Привыкшие больше охранять преступников, чем участвовать в боях, они не могли оказать серьезного сопротивления. Каждый выстрел был неточным, а каждая попытка сопротивления — слабой. Вскоре их сопротивление было смято, как лист бумаги в руках опытного бойца.
Но совсем другое дело — военные летчики, настоящие бойцы, прошедшие фронт. Они понимали, что бой неизбежен, и будут сражаться до последнего. Заняв укрытия за бетонными стенами и разрушенными машинами, они слаженно открыли огонь по спускавшимся парашютистам. Несколько немцев упали мертвыми еще в воздухе, их тела, безвольно переворачиваясь, врезались в землю. Другие, приземлившись, тут же попали под огонь — десяток диверсантов был убит, прежде чем они успели даже коснуться оружия.
Но силы были неравны. Оставшиеся парашютисты, сразу после приземления, стремительно взяли инициативу в свои руки. Обстреливая и бросая гранаты, они сминали редкие очаги сопротивления. Летчики, хотя и мужественно оборонялись, один за другим падали под вражескими пулями.
Эркин стоял в растерянности, тяжело дыша. Вокруг царил хаос, оглушительные взрывы сотрясали землю, и казалось, что все кончено. Он смотрел на корабль, понимая, что теперь он достанется фашистам. От этой мысли его охватила волна отчаяния. Эркин сжал кулаки так, что побелели костяшки.
В этот момент он заметил, как к нему направляются полковник Свинцов, Галима Бухарбаева и какой-то летчик в звании младшего лейтенанта. На его груди блестели орден Славы и медаль «За отвагу». Они выглядели испуганными, пытаясь найти укрытие среди развалин и огня. Эркин резко замахал рукой, подзывая их к себе.
— Быстро сюда! — крикнул он.
Задыхаясь, группа подбежала к кораблю. Полковник Свинцов, обезумевший от ужаса, яростно махал руками и выкрикивал:
— Нас предали! Кто-то слил наши координаты врагу!
Эркин, отбросив субординацию, резко ответил:
— А вы думали, что строительство такого корабля останется незамеченным для Вермахта? Нас предал Требухин! Он шпион! И я сказал об этом майору Бухарбаевой!
Младший лейтенант с изумлением посмотрел на Галиму, обвиняюще спросив:
— Так вы знали, что среди нас шпион и ничего не предприняли?
Эркин, понимая, что время на споры уходит, резко вмешался:
— Прекратите! У меня есть план!
Звуки шагов приближающихся парашютистов становились все громче. Немецкая речь отчетливо доносилась до них, заставляя всех сжаться от страха. Они знали, что смерть была ближе, чем когда-либо.
— Что за план? — с надеждой спросил Свинцов. Он не хотел умирать. Впрочем, никто из них не хотел.
Эркин посмотрел на младшего лейтенанта, сжав кулаки:
— У нас есть пилот. Он поведет корабль. Я запущу все механизмы старта и системы жизнеобеспечения.
— Что? — не понял полковник Свинцов. — Мы улетим?
— Это наш единственный шанс спасти себя и корабль! — рявкнул Эркин и бросился к люку, не дожидаясь ответа.
Группа стояла в нерешительности. Джураев обернулся к ним в ярости:
— Вы со мной? В одиночку я не смогу поднять этот корабль!
— Я с вами! — крикнул младший лейтенант и, не колеблясь, бросился вслед за Эркином. Свинцов и Галима не остались в стороне и последовали за ним.
Люк захлопнулся в тот самый момент, когда в цех вошли фашисты. Их лица отразили изумление от размеров корабля. Один из солдат выкрикнул:
— Das ist gr;;er als unsere Zeppeline! (Это больше, чем наши цеппелины!)
Другие подхватили:
— Der F;hrer wird mit so einem Flugzeug zufrieden sein! (Гитлер будет доволен такой летающей машиной!)
— Wir werden den Feind mit diesem Schiff besiegen! (Мы победим врага с таким кораблем!)
— Deutschland ;ber alles! Heil Hitler! (Германия превыше всего! Хайль Гитлер!)
Они медленно поднимались по металлическим лестницам на салазки, стуча прикладами по корпусу корабля. Гулкий звук их ударов разносился по ангару, словно угрожающий набат. Некоторые из фашистов пытались заглянуть внутрь, но люки были плотно закрыты. Тем временем, инженер и пилот внутри судорожно готовились к запуску систем.
Подполковник Хельмут Тренш, командир десантной группы, подошел к кораблю и присвистнул от изумления. Его глаза блестели от восторга.
— Er ist noch grandioser, als ich dachte. (Он оказывается грандиознее, чем я думал.) Адмирал Канарис будет доволен, если мы перебросим этот аппарат в Германию. У нас есть специалисты, которые создадут сотню подобных кораблей, и тогда мы завоюем весь мир! — Тренш стучал по люку, ожидая, что его агент Требухин откроет шлюзовую камеру, как было обещано.
Прошло пять минут. Никто не открыл. Взамен по корпусу прошла мелкая дрожь — это запустились циклотроны. Огромная конструкция корабля, казалось, оживала. Внутри «Иосифа Сталина» механизмы начали вращаться с нарастающим гулом, и энергия, казавшаяся почти осязаемой, начала наполнять всю конструкцию. Металлические плиты вибрировали, скрипели болты и рычаги, словно корабль пробуждался от долгого сна.
— Ach, verdammt! (Ах, черт!) — закричал Тренш, внезапно осознав, что корабль готовится к запуску. Он поднял автомат и, целясь в корпус, открыл огонь, надеясь остановить старт. Его примеру последовали и другие диверсанты, ружья и автоматы начали громко трещать, выпуская шквал пуль.
Однако пули не причиняли вреда кораблю. Они рикошетили от прочного металлического корпуса, оставляя лишь мелкие царапины. Гул механизмов становился все громче, и вдруг из дюз с ярким, оглушительным ревом вырвался сноп фиолетового пламени. Он был настолько мощным, что все, кто стоял поблизости, включая самого подполковника Тренша, вспыхнули, словно бумага, и сгорели за считанные секунды. От них остались лишь обугленные останки, которые осыпались на землю. Ударная волна, породившаяся мощью двигателей, разрушила заднюю стену цеха и сорвала крышу, разбрасывая обломки и обвалы вокруг.
Ракета начала двигаться по рельсам, сначала медленно, словно набирая силу, но с каждым мгновением её скорость увеличивалась. Металлический гигант, казалось, рычал от напряжения, и вот, постепенно разгоняясь, он пронзил воздух своим корпусом. Немцы, стоявшие у цеха, начали в панике разбегаться, некоторые из них попали под обломки рухнувших стен, а другие лишь беспомощно наблюдали за тем, как огромный корабль взмывал вверх.
«Иосиф Сталин», ревя своими двигателями, словно могучий зверь, поднялся в воздух, на мгновение зависнув над землей, прежде чем резко рвануть ввысь. Его силуэт становился всё меньше, пока, наконец, не исчез в сияющем утреннем небе, оставив после себя только след пламени и разрушенные здания лагеря.
Глава 14: Зухра и Лайло
Сергей дочитал последние страницы дневника и положил его на стол. Взяв в руки старую, пожелтевшую фотографию, он долго смотрел на изображение двух женщин — Зухры и Лайло. На их лицах было что-то неизъяснимое: грусть, надежда, радость, что-то неподвластное времени. Мысли блуждали в голове, словно заплутавшие в ночи путники. Сергей пытался понять, какую роль играли эти женщины в судьбе Эркина и какую историю они пронесли через годы.
Поставив фотографию обратно на стол, он тяжело поднялся и прошёл на кухню. Шумно вздохнув, достал банку с кофе, отмерил ложку и залил её кипятком. Густой аромат обволок комнату. Сергей сделал глоток и уселся обратно за стол, не включая света. Он провёл всю ночь, сидя в тишине, смотря в окно на Луну, как будто она могла дать ответы на вопросы, роившиеся в его сознании.
Луна светила так ярко, что казалось, будто сама превратилась в второе солнце, затмив своей мощью темноту ночи. Её холодное сияние заливало всё вокруг, лишая небо привычной мрачной глубины. Даже Млечный Путь — таинственная дорога из звёзд, пересекающая ночное небо, — мерк под её слепящим светом. Сергей глядел на неё, и ему чудилось, что там, на её поверхности, находится «Иосиф Сталин». Огромный корабль, о котором он столько прочитал, парил где-то вдали, сигналя на Землю мощными прожекторами, словно пытаясь передать что-то важное, давно забытое, но необходимое.
Сергей понимал, что это лишь фантазия, но не мог избавиться от ощущения, что за холодным сиянием Луны скрывается что-то большее.
Утром Сергей надел приличную одежду, взял спортивную сумку, в которую бросил личные вещи и папку с бумагами, и подошел к Ирисметову, который зевал от сладкого сна. Увидев геолога, он застыл, так как его внезапное появление и необычная одежда вызвали у начальника экспедиции удивление.
- Ты куда собрался в таком наряде? - удивился Ирисметов. - Собираешься на поле в таком виде?
- Я лечу в Ташкент, и ты дашь мне разрешение! - твердо заявил Сергей.
Начальник экспедиции был шокирован от такой наглости.
- Ты с ума сошел? С чего это вдруг? У нас море работ! А ты бежишь в Ташкент? Какая муха тебя укусила? Ты как посетил объект «Х», так сразу изменился!
Но Сергей стоял на своем:
- Я привезу тебе пару ящиков «Вискас» - обещаю!
Эти слова подействовали на Ирисметова как волшебное заклинание, смягчив его мнение. Действительно, запас собачих консервов у него был на исходе.
- Договорились, - буркнул он. - На три дня.
Сергей кивнул и направился к машине. ГАЗик привычно фыркнул мотором и покатил в сторону Нукусса. Дорога к аэропорту была долгой и утомительной. Пыльная трасса, извивавшаяся по бескрайним равнинам, была почти пустынной, и лишь изредка попадавшиеся поселки и маленькие деревушки напоминали о жизни в этих краях. Пейзаж изменялся от полупустынных ландшафтов до участков, покрытых редкой травой. Колючие кустарники, пронзающие землю, казались единственными спутниками на этом пути.
К вечеру он наконец прибыл в столицу Каракалпакстана. Билеты на ЯК-40 приобрел без проблем, расплатившись долларами. Ближайший рейс был через час. Сергей быстро перекусил в баре у аэропорта и, пройдя паспортный контроль и личный досмотр, взошел на борт старенького «Яка». Самолет был потрепанным, но вполне функциональным, с потертыми сиденьями и немного вонючими кабинами, что добавляло ему особой ауры древности и неуютности.
До Ташкента лететь было более двух часов, но время пролетело быстро. Ночной полет был относительно спокойным, и лишь редкие огоньки на горизонте напоминали о том, что Земля все еще жива. По прибытии в Ташкентский аэропорт, Сергей быстро прошел через терминал и вышел на улицу. Такси доставило его до гостиницы «Пойтахт», расположенной в центре города.
Ночной Ташкент поразил Сергея своим необычным обаянием. Среднеазиатская архитектура и планировка города, казалось, были в полном контрасте с пустынной и бесплодной землей, которую он только что оставил. Множество зелёных насаждений, ухоженные парки и освежающие ночные улицы с яркими огнями сделали город живым и приятным для глаз. Сергей был удивлен количеством деревьев и зелени — в пустыне Аральского моря, где он провел последнее время, таких красот не было. Ташкент был как оазис среди безжизненной пустыни, и этот контраст только усиливал его впечатление от города.
Завтрак в гостинице оказался вкусным: лепешки, масло, сметана, фрукты, яичница, колбасы и кофе. Симпатичные официантки выполняли заказ быстро и эффективно, и в кафе звучала тихая восточная музыка, создавая расслабляющую атмосферу. Сергей наслаждался утренним угощением и светом, пробивающимся сквозь большие окна.
Подкрепившись, Сергей вернулся в номер и взял блокнот. Он нашел нужный номер, набрал его на телефоне и ждал ответа.
- Привет, Тахир, — сказал он, услышав знакомый голос. — Как дела? Всё нормально, спасибо, брат! Знаешь, я в Ташкенте. Да, конечно, можем встретиться. Ты где сейчас, всё в аппарате президента? О, тогда мне это ещё лучше. Всё договорились. Через два часа буду у тебя.
Он положил трубку и задумался. Потом, вздохнув, взял папку и вышел из номера.
Утренний Ташкент был также красив, как и вечерний. Сергей прогуливался по зелёным улицам, любуясь башней с часами, памятником средневековому военачальнику Сохибкирану, гостиницей «Узбекистан», старинными и новыми постройками в центре столицы. Автобусы, современные автомобили и троллейбусы катили мимо, а стильные женщины Востока, одетые со вкусом, весело общались друг с другом. В их взгляде и поведении Сергей ощущал скромность и изящество, что резко контрастировало с тем, что он привык видеть в Москве или Петербурге. Здесь была совершенно иная атмосфера жизни, другой уклад, и всё это придавало городу особую очаровательную аутентичность.
В одиннадцать часов он уже был у здания администрации президента. Бюро пропусков выдало ему разрешение на вход, и там его встретил Тахир Кадыров, бывший однокурсник Сергея по Московскому государственному университету нефти и газа имени И.М. Губкина и теперь заместитель Госсоветника.
- Привет, Серёга, — улыбнулся Тахир.
Он был человеком в возрасте около сорока лет с крепким телосложением, светлой кожей и черными волосами, которые уже начинали седеть. На его лице была добродушная улыбка, а глаза выражали уверенность и дружелюбие.
- Привет, дружище, — ответил Данилов.
Они поднялись в кабинет, который был просторным и элегантно оформленным. Это было помещение с мебелью, соответствующей статусу чиновника: шкафы, стулья, кресла, большой стол, сейф, телефоны и портрет Ислама Каримова на стене.
Секретарша принесла чай и поставила поднос с чайником, чашками и вазу с печеньями. Сергей взял только чай, предпочитая оставить сладости. Они долго беседовали о студенческой жизни, вспоминали общих знакомых и делились воспоминаниями.
Сергей наконец признался:
- Я тебе по делу, друг.
- Я слушаю, — ответил Тахир.
- Мне нужно найти этих людей, — сказал Сергей и протянул фотографию.
Тахир долго смотрел на фото, повертел его в руках и сказал:
- Это старое фото. Довоенное?
- Или военное, — подтвердил Сергей. — У меня есть адрес этой женщины.
Он показал конверт с адресом отправительницы.
- Зухра Джураева, — задумчиво произнёс Тахир. — Адрес старый. Наверное, такой улицы уже и нет.
- Мне нужно найти её или её дочь Лайло, — твёрдо сказал Сергей, глядя в глаза другу. — Я бы никогда не просил, если бы это не было важно.
Тахир рассмеялся:
- Хорошо, помогу. Позвоню друзьям в МВД, они разыщут их.
Сергей встал:
- Так когда ждать результат?
- Вечером, — твёрдо ответил Тахир, пожимая руку. — Вечером заеду к тебе и привезу адрес. Ты где остановился?
- Гостиница «Пойтахт».
- Встретимся там, — улыбнулся однокурсник.
Закончив беседу, Сергей покинул здание администрации президента и медленно пошел по оживленным улицам Ташкента. Город сиял в лучах закатного солнца, современные здания перемежались с классической архитектурой, а широкие аллеи были наполнены шумом города и ароматом цветущих деревьев. Мимо проезжали автомобили, спешили люди, а Сергей наслаждался редкими минутами тишины в своей голове, осмысливая все, что произошло за последние дни.
Неожиданно его взгляд привлекло одно здание — современное, выполненное в стиле хай-тек, оно выделялось среди старинных построек. Это была Консерватория Республики Узбекистан. На фасаде висела афиша: «Лунная соната» Бетховена в современной аранжировке. Исполнители: группа «Цифровой космос». Данилов на мгновение замер. Он вспомнил, как Эркин Джураев в своём дневнике упоминал об этой мелодии, как о своей любимой. Сергей всегда уважал музыку, но «Лунная соната» не была для него чем-то значимым. Однако сейчас, в контексте тех записей конструктора, ему захотелось услышать ее своими ушами.
Подойдя к кассе, он без колебаний купил билет и через полчаса уже сидел в уютном кресле большого концертного зала. Когда свет погас, на сцену вышла группа музыкантов, окруженных цифровыми экранами, на которых плавно сменялись изображения космических пейзажей — звезды, туманности, далекие галактики. И вот, заиграла музыка.
С первых же нот Сергей был ошеломлен величием этой мелодии. В современном исполнении, с электронными эффектами и глубокими басами, «Лунная соната» обрела новое дыхание. Казалось, что каждый звук несет в себе дыхание вселенной, напоминая о безграничных просторах космоса и о той неизведанной тайне, которая скрывается за пределами земного горизонта. Музыка охватывала его со всех сторон, заполняя собой каждый уголок его сознания.
Теперь Сергей понимал, почему Эркин Джураев так стремился в космос. Эта музыка действительно вдохновляла его. Она звала к звездам, к познанию неизведанного, к свободе и великим открытиям. В этой мелодии слышались не только тишина космических пространств, но и энергия жизни, стремление к чему-то большему, недосягаемому и величественному. Музыка поднимала душу, дарила ощущение бесконечных возможностей и пробуждала в сердце ощущение грандиозности мироздания.
Данилов сидел, погруженный в эти звуки, и чувствовал, как вместе с мелодией растет в нем осознание того, что каждый шаг вперед, каждое открытие — это еще один аккорд в великой симфонии жизни.
Тахир не соврал. Он действительно нашел Зухру и Лайло Джураевых. Заехав в гостиницу, он вызвал Сергея из номера и сказал:
- Как и обещал, — протянул листок с адресом. — Ребята в МВД постарались. Я их погонял немного, они порылись в архивах, но нашли. Зухре сейчас под сто лет. Лайло тоже уже пожилая женщина. Есть сыновья, внуки, правнуки...
Сергей взволновался:
- Ох, как здорово! Спасибо тебе, друг.
- Может, тебя подбросить? — предложил Тахир.
- Было бы неплохо, — кивнул Данилов.
Они сели на служебную машину и покатили в сторону вуз-городка — района, где располагались высшие учебные заведения, включая Национальный университет. Сергей с интересом разглядывал город.
Ташкент был полон жизни: улицы были украшены зелёными деревьями и цветами, люди в спешке идущие по своим делам, современные здания смешивались с историческими постройками, а вдоль дорог шли торговцы, продающие фрукты и сувениры. Архитектура города была разнообразной, сочетая элементы советского конструктивизма с восточными мотивами.
У девятиэтажного здания, что стояло прямо у центральной трассы, машина остановилась.
- Это здесь, — сказал Тахир.
- Спасибо, но дальше я сам, — улыбнулся Сергей. Однокурсник пожелал ему удачи и укатил домой. Данилов вошел в подъезд, поднялся на третий этаж по лифту и позвонил в квартиру.
Дверь открыла двадцатилетняя узбечка в джинсах и кофточке. На её ушах были наушники, а в руках она держала МП-3 плеер, видимо, девушка слушала музыку.
- Да, я вас слушаю, — сказала она немного удивленно, не ожидавшая прихода незнакомца.
Сергей немного замешкался, но затем сказал:
- Извините. Меня зовут Сергей Данилов. Я геолог. Я ищу Зухру и Лайло Джураевых.
- Это моя прабабушка и бабушка, — ответила девушка. — Вы с ними знакомы?
- Заочно, — улыбнулся Сергей. — Лишь по этой фотографии, — и он протянул её девушке.
Та взяла фотографию и изумленно посмотрела на неё.
- Да, это они, — сказала она, поднимая взгляд на гостя. — У нас нет такой фотографии. Но это определенно моя прабабушка и бабушка. Как фотография вам попала?
- Я бы хотел рассказать им лично.
- Тогда входите, — пригласила девушка в квартиру. — Прабабушка сейчас в пансионате. Там есть специальная программа для пожилых, прабабушка ездит туда два раза в год, это в горах. А вот бабушка дома.
Данилов вошел в квартиру. Здесь было уютно и тепло, с восточной мебелью и коврами. Вскоре в зал вошла пожилая женщина. Сергей сразу узнал в ней ту девчушку, которую прижимала Зухра на фотографии. Её глаза были такие же веселые и открытые.
- У нас гости, Нигара? — спросила бабушка, внимательно глядя на Сергея.
- Бабушка, вот этот мужчина принес фотографию! — Нигара показала фотографию бабушке. Та взяла её в руки и, взглянув на снимок, охнула:
- Ох, Аллах. Это же я!
Лайло Джураева начала плакать. Слёзы ручьём текли из её глаз, и Нигара никак не могла её успокоить. Старушка наклонилась над столом, её плечи тряслись от рыданий, и лицо скрывалось в ладонях.
Сергей почувствовал себя виноватым за такие последствия. С каждым вздохом женщины, её горе и боль становились явственнее. Он не знал, как её утешить, но всё равно произнёс:
- Я не хотел вас расстраивать, Лайло Эркиновна. Но из-за этой фотографии я здесь.
Лайло, успокоившись, немного отдохнула и спросила сквозь слёзы:
- Как вам она попала?
Сергей не стал скрывать:
- Я геолог и работаю на плато Устюрт согласно договоренности правительства Узбекистана с «Газпромом». Мы нашли объект «Х», где работал ваш отец, Эркин Джураев.
- Я ничего не знала об отце. Моя мама имела минимум информации, — с горечью произнесла Лайло. — Мы искали его следы везде. Отца реабилитировали в 1967 году, но никаких сведений, где он и что с ним стало, нам не предоставили. Мы решили, что он погиб в лагере на Колыме.
- Нет, он не погиб. Он был привлечен к строительству космического корабля, — покачал головой Сергей. — И он построил этот корабль.
- Вы шутите? — недоверчиво спросила женщина. Нигара с укоризной посмотрела на гостя.
- Нет, вот дневники вашего отца, — сказал Сергей, передавая папку. — Здесь последние записи Эркина Джураева до того, как объект «Х» был атакован немецко-диверсионной группой Абвера. Почитайте.
Лайло дрожащей рукой взяла папку и начала листать её. Слёзы всё ещё катились по её щекам, но в её глазах уже блеск любопытства и надежды. Она снова и снова вглядывалась в страницы, её эмоции колебались между удивлением и горем.
Сергей, вставая, передал и конверт:
- Это письмо вашей матери вашему отцу. Эркин прочитал его, но ответить не мог. Он работал на секретном объекте, и всякие контакты были исключены. А потом он вообще не смог написать...
- Он погиб? — спросила Лайло, трясущимися губами.
- Я не знаю! — ответил Сергей. — Я знаю только, что его нет на Земле.
- Как это понимать? — спросила Лайло, её голос был полон сомнений и боли.
- Прочитайте записи — вы поймёте, — ответил Сергей.
- о вы расскажите, — попросила Нигара, её голос был полон искреннего интереса. — Мы хотим знать всё о прадедушке.
Сергей кивнул и начал свой рассказ:
- Я нашел Еркена Усанова, жителя аула, который располагался недалеко от объекта «Х». Он рассказал мне, что корабль «Иосиф Сталин» стартовал, унеся за горизонт нескольких человек. В их числе был Эркин Джураев. Я ничего не знаю о том, что стало с этим кораблем и его экипажем. Но нигде нет информации, что этот корабль упал на Землю. Я допускаю, что он мог упасть в океан, и тогда он покоится на многокилометровой глубине. А может, летит среди звёзд... Или нашел последнее прибежище на Луне...
- На Луне? — удивилась Лайло.
- Да, на Луне, — подтвердил Сергей, улыбаясь. — Прочитайте записи — всё станет ясным. Вот мой адрес в Петербурге. Можете меня найти, если вам что-то станет известным. Но я буду там не скоро. Мне нужно вернуться обратно. Я геолог, у меня контракт на поиск нефти.
Сергей встал, чувствуя, что принёс долгожданное облегчение. Его действия раскрыли тайну прошлого и подарили ответ тем, кто искал его долгие годы. Внутри у него было тепло и удовлетворение, как от выполненного важного дела.
Он отказался от ужина и спустился вниз, погружённый в мысли о том, как память о прошлом может изменить жизни. Каждый шаг по лестнице казался более лёгким, и он чувствовал, что действительно сделал что-то значимое. Память о предках, их подвиги и мучения были не напрасны.
Сергей переночевал в отеле. Утром, когда солнце заливало улицы Ташкента мягким светом, он зашёл в магазин и купил несколько ящиков собачьих консервов. Они были необходимы для его коллег на экспедиции. Загружая консервы на борт ЯК-40, он не мог не заметить, как его сердце наполняется радостью. Ему казалось, что он не просто выполнил свою работу, а действительно помог кому-то.
По мере того, как самолёт взлетал и направлялся в сторону Нукусса, Сергей смотрел в окно, и его взгляд скользил по облакам и ландшафтам, которые постепенно менялись. Он чувствовал, что сделанное им важное открытие не только принесло облегчение и радость одной конкретной семье, но и дало ему чувство глубокого удовлетворения. Его миссия завершилась, и теперь, возвращаясь к своей работе, он знал, что его жизнь обогатилась новым значением.
Глава 15: На Луну
Центр управления пилотируемыми полетами в Пекине был грандиозным зданием, сочетающим в себе элементы современной архитектуры с традиционным колоритом. Стеклянные фасады и металлизированные конструкции гармонично сочетались с резными деревянными панелями и традиционными китайскими мотивами в интерьере. Тысячи чиновников, от высокопрофильных управляющих до младших сотрудников, передвигались по кабинетам, исполняя свои служебные обязанности. В отдельных помещениях велся строгий контроль за полетами: мониторингом околоземной орбиты, спутниками и лунной экспедицией.
В одном из залов, уставленного множеством столов и экранов, стоял командир «Небесного дворца» полковник Ли Сунь. Он был высок, с суровым выражением лица и строгим взглядом. Одеяние его было безупречно: тёмно-зелёный мундир с золотыми эполетами и орденами, которые переливались в свете ламп. Рядом с ним находились генералы ВВС, облаченные в нарядные военные униформы, и представитель ЦК Компартии Китая, с тем же внушительным видом и безупречным макияжем. В помещении было более сорока человек — все высшие чиновники правительства и армии. Все они были напряжены, и в воздухе витало ожидание значимого события.
Директор Центра, человек в возрасте, с умудрённым лицом и строго скроенным костюмом, предложил всем сесть за большой овальный стол. После того как все расселись, он включил проектор и начал свою презентацию.
- Это видео, которое сняли наши тайконавты на Луне, — объявил директор. На экране появились кадры, сделанные с помощью видеокамеры на груди командира Суня. В кадре можно было увидеть унылый ландшафт Моря Дождей. Постепенно фокус перешёл на обнаруженный объект — огромный корабль, частично скрытый пылью и камнями, но четко видимый на фоне лунного горизонта.
- Это советский корабль «Иосиф Сталин», — продолжил директор, его голос был наполнен гордостью. — Корабль был построен на секретном заводе на острове Свободный в Аральском море. Сейчас моря больше нет, и остров исчез как географическая точка. Но объект «Х» сохранился — мы сфотографировали его через космический разведывательный спутник.
На экране появилось изображение высоты зданий и строений, снятых с орбиты. Сооружения были видны, хотя их детали были затянуты слоями пыли и грязи. Камера фиксировала разрушенные части конструкции и заброшенные участки, но суть объекта оставалась неоспоримой.
- Объект "Х" давно не используется, он заброшен. На нем не производят ничего. Узбекские власти никакого интереса не проявляют. Но интерес есть у нас, — директор улыбнулся. — Наши тайконавты нашли схемы и чертежи этого корабля. Эти документы заинтересовали наших учёных, конструкторов и инженеров. Конструктор Эркин Джураев создал уникальные двигатели и энергетическую установку, которые смогли поднять в космос и доставить на Луну трехтысячатонный корабль! Это не под силу ни нам, ни кому-либо в мире. Но если мы переработаем изобретения Джураева, мы сможем создать мощные корабли, которые за считанные недели достигнут Плутона!
Зал взорвался аплодисментами, восхищённые чиновники и военные выразили своё одобрение.
- Среди чертежей были и дневники Джураева, которые описывают события на борту «Иосифа Сталина». Принято решение правительства — их засекретить, — продолжил директор.
Все в зале кивнули в знак согласия, некоторые писали заметки.
- Но мы должны отдать должное узбекскому конструктору, — директор приостановился, его лицо смягчилось. — В портфеле, что сжимал мёртвый астронавт, мы нашли письмо, адресованное его жене и дочери. Мы передадим это письмо через нашего посла в Ташкенте. Мы не скажем, как письмо попало к нам, но мы исполним последнюю волю героя.
Все встали и склонили головы. В помещении заиграл гимн уже несуществующей Узбекской Советской Социалистической Республики. Гимн был торжественным и величественным, и его звуки наполняли зал атмосферой глубокого уважения и памяти. Китайцы, известные своей приверженностью к традициям, строго следовали церемонии, демонстрируя уважение к прошлому и высшему долгосрочному плану.
Зал постепенно опустел, но оставил в сознании каждого присутствующего ощущение глубокой важности и связи между историей и будущим...
...Эркин бежал по коридору в сторону центра управления. Младший лейтенант, Свинцов и Бухарбаева следовали за ним, чертыхаясь и бормоча что-то под нос. Приближаясь к радиорубке, Джураев с ужасом заметил, что Требухин отсутствует. На его месте осталась лишь разрезанная бечевка, случайно оставленная после его бегства. Не было времени на разъяснение, что на борту находится вражеский шпион, и Эркин оставил это на потом. Ведь сейчас главным было другое.
Когда они вошли в помещение, Эркин и лейтенант принялись за включение приборов и систем. В центре управления воцарился хаос, а затем магия технологий. Моторы и агрегаты начали оживать, издавая глухие звуки и треск. Лампы, до этого тускло мерцавшие, вспыхнули яркими огнями. Стрелки на приборах начали двигаться, срываясь с нулевой отметки и указывая на стремительный рост показаний. Секунды тянулись в ожидании того момента, когда каждый датчик и индикатор начнет работать в полной мере.
Свинцов и Бухарбаева, отчаянно стараясь не мешать, заняли свои места в креслах и пристегнулись. Они, как и предполагалось, ничего не знали об управлении и сейчас были лишь бесполезными членами спонтанно сформированного экипажа, готовыми выполнять команды, но без каких-либо реальных знаний для эффективного участия.
— У нас нет времени на прогрев циклотронов, поэтому дадим максимум, — произнес Джураев, его голос дрожал от волнения и напряжения. — Фашисты могут стрелять по кораблю — корпус прочный, он выдержит. Нам главное, чтобы двигатели без прогрева сумели дать тягу.
Лейтенант, сидя в кресле пилота, произнес:
— Я уверен в машине.
Эркин занял место бортинженера и начал действовать, переключая рычаги и штеккеры. Он резко тянул за собой длинные рычаги, заставляя их двигаться с характерным скрежетом и щелчками. Огромные панели с множеством кнопок и переключателей заполнили его поле зрения. Он поднимал крышки на панелях управления, вставлял штеккеры в гнезда, проводя резкие движения в попытке активировать системы. Проводка, соединенная с массивными коннекторами, искрилась и соединялась, сигнализируя о старте. Звуки электричества, щелчков и механических звуков заполнили пространство, сопровождаемые белым шумом вентиляторов, которые начинали работать на полную мощность.
Каждое движение Эркина было быстрым и точным. Он включал системы жизнеобеспечения, настраивал навигацию и активировал системы связи. Показания на экранах менялись, все системы запускались и начинали работать в такт, чтобы подготовить корабль к запуску.
Всё это время лейтенант внимательно следил за показаниями и сигналами на панели управления, готовясь к моменту, когда нужно будет взять управление в свои руки. Джураев работал быстро и с полной концентрацией, зная, что от их действий зависит не только их жизнь, но и успешное завершение миссии.
Когда загорелась большая зеленая лампа, Эркин облегченно вздохнул и скомандовал:
— Старт!
Лейтенант решительно втопил рычаг до упора. Корабль резко затрясся, когда заработали маршевые двигатели. Ощущение ускорения захлестнуло их. Сначала перегрузка была еле заметной, но она постепенно нарастала. Становилось все труднее дышать — давление на грудь возрастало, словно кто-то давил тяжелыми гантелями. Каждый вдох был усилием, каждый выдох — борьбой с невидимой тяжестью.
Корабль, как гигантская стрела, стремительно мчался по железнодорожному пути. Нос ракеты плавно приподнимался, а рельсы направляли её в небо. С каждым мгновением Земля отдалялась, огненное пламя, вздымающееся от стартовой площадки, воспламеняло воздух вокруг. Внизу, под могучими струями пламени и дыма, фашистские силы, оказавшиеся на пути, были поглощены огненной карой. Все, что осталось от их сил, — только всполохи и клубы дыма.
Ракета стремительно поднималась в космос, её мощные двигатели преодолевали атмосферу Земли. Небо становилось всё темнее, переходя от синевы к глубокому черному, усеянному звездами. Воздушное сопротивление уменьшалось, и ракета быстрее достигала космического вакуума. Взлетное ускорение сменилось спокойствием межзвездного пространства.
Через двадцать минут ракета достигла высоты 400 километров. Двигатели автоматически отключились, и всё в корабле стало легким. Невесомость охватила экипаж. Бухарбаева не выдержала этого изменения и начала мочится,струи её жидкости из мочевого пузыря летели в невесомости и засасывались системой фильтрации воздуха. Свинцов с трудом удерживал себя, прикрывая рот руками, чтобы не извергнуть содержимое желудка. Лейтенант, с привычным спокойствием воспринявший перегрузки, только сдержанно наблюдал. Эркин тоже был в порядке. Он потянул за рычаг, и бронещиток открылся. В иллюминатор полился свет Земли.
Внутри ракеты воцарилась тишина. Все замерли, глядя на родную планету в её космическом великолепии. Земля была велика и красива, развернувшаяся перед ними как сверкающий шар, насыщенный цветами и текстурами. Континенты и острова, как богатая мозаика, сменялись зелеными и коричневыми оттенками. Краски океанов, изумрудно-зеленые и глубокие синевые, контрастировали с яркими белыми облаками. Горы и равнины были видны, как макет под прозрачным стеклом.
Здесь, далеко внизу, жизнь продолжалась. Война, разразившаяся на этой планете, продолжала идти — это было темное и кровавое пятно на фоне бесконечного космоса. Трагедия и героизм, победы и поражения, всё это происходило на Земле, где миллионы жизней боролись за существование и свободу.
И вдруг они услышали:
— А теперь поворачивайте корабль на Землю. Цель — Германия!
Все резко обернулись и увидели парящего в воздухе Требухина, который целился в каждого из них из пистолета. Его лицо было довольным, и это не удивляло — шпион наконец достиг своей цели.
— Предатель! — сквозь зубы процедил Свинцов, забыв о недавней тошноте.
Галима держалась руками за обмоченные галифе и со страхом смотрела на своего любовника. Теперь до нее дошло: он действительно был агентом Абвера, а она невольно стала соучастницей его диверсионно-шпионской деятельности. По долгу службы она должна была первой его разоблачить и уничтожить, но вместо этого оказалась в ловушке. Лицо ее покрылось смертельной бледностью, глаза широко распахнулись от ужаса и осознания.
Только младший лейтенант и Эркин сохраняли спокойствие, как будто не боялись врага.
— Ты хочешь, чтобы «Иосиф Сталин» достался Гитлеру? — спросил Джураев, намеренно затягивая время.
— Не просто хочу — я этого требую! — жестко ответил шпион. — Меня специально готовили для этой миссии, и я ее великолепно выполнил. Корабль принадлежит Третьему рейху! Хайль Гитлер!
Эркин заговорил по-немецки:
— Bist du bereit, f;r deinen Schnurrbartf;hrer zu sterben? Jenen, der Deutschland in Leid, Erniedrigung und Tod gef;hrt hat? Jenen, der das Volk zu schrecklichen Ideen verf;hrt hat? Letztendlich werdet ihr verlieren! Ihr k;nnt die ganze Welt nicht besiegen! (Ты готов умереть ради усатого вождя? Того, кто обрек Германию на страдание, унижение и смерть? Того, кто повел народ к страшным идеям? Ведь всё равно вы проиграете! Вы не сможете победить весь мир!)
— Du irrst dich, mein Freund, — так же по-немецки ответил Требухин. — Der Nationalsozialismus ist eine gro;artige Idee. Sie ist euch Bolschewiken und der Theorie von Marx und Engels nahe, aber dennoch bestimmt sie, dass in dieser Welt nicht die Proletarier ;berleben werden, sondern die Arier, die Vertreter der reinen und hohen Rasse. Gott hat uns die Erde anvertraut. Und der Planet wird uns geh;ren! (Ошибаешься, друг мой. Национал-социализм — это великая идея. Она близка вам, большевикам, к теории Маркса и Энгельса, но все же определяет, что в этом мире выживут не пролетарии, а арийцы, представители чистой и высокой расы. Нам бог завещал Землю. И планета будет наша!)
Закончив свою речь, Требухин сказал уже по-русски:
— Джураев, не шути со мной. Я выстрелю. Прокладывай курс в Германию. Посадишь корабль на аэродроме, который я тебе назову!
— А если я не сделаю этого, ты убьешь нас, но сможешь ли ты посадить корабль сам? — ехидно спросил Эркин. — Ты ведь просто агент, а не инженер, не баллистик. Ты не разбираешься в навигации и конструкции моего корабля, хотя умело исполнял роль заведующего лабораторией. Твой низкий интеллект был мне виден сразу. Просто Бухарбаева тебя покрывала, ослепленная большевистским маразмом.
Свинцов с удивлением посмотрел на конструктора. Даже в такой момент он ожидал всего, но не антикоммунистических реплик от человека, осужденного как враг народа.
— Если мне суждено умереть, то я умру с именем фюрера на устах, — жестко ответил Требухин. — Но у вас есть шанс прославиться. Фюрер щедро вознаградит тех, кто помогает ему победить красно-еврейское мировое господство и укрепить мощь Германии.
И он добавил по-немецки:
— Deutschland ;ber alles! (Германия превыше всего!)
Эркин переглянулся с младшим лейтенантом, и тот незаметно кивнул, поняв, что конструктор не собирается исполнять приказ шпиона.
— Хорошо, — произнес Эркин, делая шаг к навигационному столу. — Мне нужно произвести расчеты.
— Не шути со мной, — предупредил Аркадий, держа его на прицеле.
— А зачем шутить? Ты же сказал, что фюрер всех нас щедро наградит! — ответил Эркин, притворяясь заинтересованным. — Я, знаешь, прошел через лагеря, унижения, голод и холод. Я готов служить Германии!
Егор Демидович с гневом посмотрел на Джураева и процедил:
— Ах ты, ублюдок! Продался за тридцать иудейских серебряников!
— Жизнь наполовину прожита, зачем оставшуюся часть проводить в тех условиях, куда вы со Сталиным загнали нас, — дерзко ответил Эркин. Ему нужно было усыпить бдительность Требухина, и он был готов на политический диспут с руководителем объекта «Х». — Гитлер щедр, он отблагодарит нас!
— Вот координаты военного аэродрома под Берлином, — не спуская руки с пистолета, Требухин левой рукой извлек из-за пазухи листок и передал Джураеву. Тот взял его, просмотрел цифры и кивнул.
Эркин сел за стол и начал проводить расчеты под молчаливые взгляды остальных. Он чувствовал ужас Галимы, ненависть Егора Демидовича, подозрение Требухина и напряжение младшего лейтенанта, крепко державшего рычаги управления.
— Кстати, а как твое настоящее имя, Требухин? — спросил Эркин, не желая, чтобы шпион проверял его расчеты. Это могло бы раскрыть истинные намерения конструктора.
— А тебе какое дело?
— Просто, если мы будем прогуливаться по улицам Берлина, мне же нужно знать, как вас величать, герр… как?
— Грюден. Герр Грюден. Капитан Абвера!
— Герр Грюден... Какая же ты сволочь! — сдавленным голосом выдавил из себя Свинцов.
— Ладно уж, полковник, — спокойно ответил шпион. — Вы-то не лучше. Такой же мерзавец, просто работаете на Сталина. А в целом наши методы одинаковы. Мы же были партнерами до 22 июня 1941 года.
— Пока вы не напали на нас, — резко произнес Егор Демидович.
— Если бы не мы, вы бы напали на Германию, — усмехнулся Требухин. — Вы же хотели устроить мировую революцию, насадить пролетариев у власти. А нашим рабочим нужна была только арийская чистота расы.
Переругивания были на руку Эркину. Спустя полчаса он закончил расчеты и ввел данные в навигационную машину корабля. Требухин продолжал подозрительно смотреть на него, но расчеты не проверял — он не разбирался в баллистике. Когда все было готово, Эркин подплыл к лейтенанту, положил руку ему на плечо и спокойно сказал:
— Стартуй!
Лейтенант вновь утопил рычаг и нажал на кнопки на пульте. Заработали маршевые двигатели, дрожь прошла по корпусу корабля. «Иосиф Сталин» начал свой разбег с орбиты. Огромный корабль вздрогнул, пробивая пространство. Прошло несколько минут, и все увидели, как через иллюминатор Земля начала медленно удаляться. Ускорение вернуло силу тяжести, и все члены экипажа упали на ноги.
— Мы куда летим? — взвизгнул Требухин, покрывшись красными пятнами.
— На Луну! — коротко ответил Эркин.
— Какая Луна! Я приказал лететь в Германию! — визжал шпион, осознавая, что инициатива ускользнула из его рук.
С криком «Ты использовал меня, негодяй!» Галима бросилась на растерявшегося шпиона. В этот момент Свинцов выхватил пистолет, который прятал под брюками, и выстрелил. Пуля попала в женщину, и кровь фонтаном выплеснулась наружу. Бухарбаева упала на шпиона. Прикрываясь телом мертвой женщины, Требухин выстрелил в Егора Демидовича, попав ему в живот. Полковник согнулся от боли и упал. Второй выстрел предназначался младшему лейтенанту, и пуля попала ему в спину. Пилот дернулся и замер.
Третий выстрел должен был убить Эркина, но его не оказалось на линии огня. Он стоял сбоку, держа в руке кинжал. Резким движением Эркин резанул по руке Требухина, и тот выронил пистолет. Откинув Бухарбаеву от себя, шпион выбежал из центра управления. Эркин бросился вдогонку.
В коридоре произошла финальная схватка. Это был жестокий и безжалостный бой. Два опытных противника столкнулись в рукопашной. Требухин яростно атаковал, но Джураев был быстрым и расчетливым. Удар за ударом они обменивались ударами и захватами, но Эркин использовал преимущество своего кинжала. Он нанес несколько быстрых порезов, изматывая шпиона. Наконец, удерживая врага в захвате, Эркин переключился на его голову и резким движением повернул шею Требухина. Хрустнули шейные позвонки. Шпион замертво рухнул на пол.
Глава 16: Портфель Эркина
Тяжело дыша, Эркин вернулся в центр управления. Его шаги звучали гулко в тишине, нарушенной лишь глухим гудением приборов. Первым делом он подошел к младшему лейтенанту — тот был мертв. Пуля прошла через его спину и задела сердце. Ранение оказалось смертельным. Эркин осторожно приложил ладонь к лицу пилота, закрывая его глаза. Вздохнув, он почувствовал тяжесть на сердце, но боли не было — он привык к утратам.
Галима неподвижно лежала в двух метрах от пульта, её галифе всё ещё были влажными. Выстрел, предназначенный для шпиона, попал майору СМЕРШа прямо в шею. Полковник Свинцов убил свою подчинённую, и у Эркина не было сомнений — выжить после такого попадания невозможно. Но странно, сожаления к этой женщине он не испытывал. Она сама выбрала свой путь, предав и долг, и честь, и любовь.
Свинцов всё ещё был жив. Он держался за живот, кровь просачивалась сквозь пальцы, и тихий стон вырывался из его губ. Эркин склонился над ним, пытаясь уловить последние слова человека, которого когда-то считал своим начальником.
— Как вы, Егор Демидович? — спросил он спокойно.
Свинцов с трудом поднял глаза на него и прошептал:
— Ты… предатель…
Эркин усмехнулся, его взгляд стал холодным и отстранённым.
— Так меня суд назвал — врагом народа, — с горькой иронией произнёс он. — Как легко вам, мерзавцам, бросаться такими фразами. А сами вы хуже нас…
Полковник, задыхаясь, пытался говорить, слова с трудом прорывались сквозь боль:
— Ты… отдашь… корабль… Гитлеру…
Эркин покачал головой.
— Нет. Этот бесноватый фюрер не получит мою ракету. Войну он проиграет, как и все его фантомные мечты о величии.
Свинцов попытался поднять руку, но она бессильно упала. С каждым мгновением его силы угасали.
— Так… ты… полетишь… в… Москву? — прохрипел он.
Эркин выпрямился, его взгляд устремился к иллюминатору, за которым медленно начинала проявляться белизна Луны.
— Нет, мой корабль не достанется и Сталину, — сказал он тихо, но твердо. — Он, как трус, намеревался сбежать в космос, надеясь, что враг его не достанет. Я не дам ему такой возможности. Беглецом — от вас всех — стану я. Я не хочу жить в вашем большевистском мире, где ум считается глупостью, честность — пороком, патриотизм — дуростью. Вам чужды нормальные человеческие качества. Вы гиперболизировали человеческие пороки и возвели их в ранг политики.
Последние слова Свинцова вырвались с болью и злобой:
— Ты… сволочь…
Эркин кивнул, не отрывая взгляда от Луны, уже видимой в иллюминаторе.
— Согласен, Егор Демидович. Для вас, большевиков, я сволочь.
Он сделал шаг назад, ощущая, как тяжесть реальности постепенно сменяется лёгкостью осознания своей свободы. Корабль медленно совершал разворот, и впереди уже светилась Луна. Она была так близко, как никогда раньше.
— Мы летим на Луну, — прошептал Эркин, словно говоря это самому себе.
Свинцов его уже не слышал. Полковник был мертв.
В тишине космоса, среди бескрайних просторов, в голове у Эркина звучала «Лунная соната» великого Бетховена. Эта музыка была как свет маяка, она вела его вперёд, к новой жизни, к свободе. Луна ждала его.
Спустя 12 часов корабль "Иосиф Сталин" завис над Луной. С высоты 150 километров Эркин с удивлением рассматривал лунный пейзаж. Под ним простиралась бескрайняя пустыня серо-белого реголита, испещренная кратерами и грядами острых скал. Горизонт был неровным, разбитым на куски. Это был странный мир, лишенный привычных цветов и теней. Лунный свет, отражённый от поверхности, придавал всему видимость мягкого свечения, словно сама Луна была живым существом, источающим холодный, немеркнущий свет. Мрачная красота этого мира завораживала, словно призывая прикоснуться к неизведанному.
Луна уже оказывала своё притяжение, и корабль перешел на селеническую орбиту. Эркин жадно разглядывал новый мир, представляя, как будет ступать по этому неизвестному ландшафту. Он пил воду, размышляя о предстоящей посадке. Она обещала быть нелегкой. В условиях невесомости каждый шаг требовал предельной концентрации, а ведь ему предстояло сделать невозможное — посадить трёхтысячетонную машину в одиночку. Эта задача требовала работы двух пилотов, но младший лейтенант был мёртв. Оставалось надеяться лишь на себя и удачу.
Пока корабль вращался по орбите, постепенно опускаясь, Эркин отправился перекусить в камбуз. Полки были наполнены провизией, которую Свинцов запас для высшего руководства. Балык, мясо, красная икра, замороженные фрукты и овощи — всё это напоминало о роскоши земной жизни. В углу стояли сотни бутылок спиртного. Эркин взглянул на всё это безразлично и закрыл дверцу продуктового шкафа. Его выбор пал на хлеб, масло и колбасу. Он быстро приготовил бутерброды, равнодушно съел их, чувствуя лишь тяжесть в желудке, и вернулся к пульту управления.
Корабль уже входил в точку принятия решения, когда можно было еще подняться на высоту, но Эркин терпеливо её переждал. Теперь обратного пути не было — спуск был неизбежен. Он решил посадить корабль в Море Дождей — одном из самых крупных и ровных участков лунной поверхности. До включения двигателей оставались считанные минуты, а Эркин сидел на месте второго пилота, положив руки на рычаги. Его мысли унеслись к родителям, к любимой Зухре и маленькой дочери Лайло. Этот полет был для них — для тех, кого он любил больше всего на свете и кого больше никогда не увидит. Их лица мелькали перед глазами, словно отдалённые тени прошлого, и его сердце сжалось от боли.
— Беглец, — прошептал он сам себе, едва слышно. — Да... я беглец.
Сжав пальцы на рычагах, Эркин решительно втопил их вниз. Ракета начала стремительный спуск. Внутри кабины слышался гул двигателей, корпус вибрировал от напряжения. Моторы работали на пределе, выбрасывая из себя огонь и газ, пытаясь контролировать тяжёлую машину. Эркин отключил освещение в кабине, оставив только тусклый свет приборов — так ему было легче сосредоточиться. Он не хотел видеть мёртвые тела своих спутников. Всё его внимание было сосредоточено на показаниях приборов и контроле за спуском.
«Иосиф Сталин» входил в крутой вираж, и Эркин старался удерживать корабль в нужной траектории. Трёхтысячетонная махина послушно реагировала на его команды, но управлять такой громадой одному было почти невозможно. Многочисленные параметры ускользали из-под контроля, и одна ошибка оказалась роковой.
Корабль рухнул на лунный грунт. Первое столкновение с поверхностью было резким, и машина, словно тяжёлое животное, заскользила по реголиту, оставляя глубокие борозды. Металл визжал от трения, корпуса трясло и бросало из стороны в сторону. Корабль «брюхом» пропахал несколько километров, прежде чем окончательно замедлился и остановился, зарывшись в серую лунную пыль.
Сирена завыла в тишине кабины, огоньки аварийных сигналов замигали тревожными красными отблесками. Но Эркин не реагировал. Он медленно встал, пошатываясь, чувствуя тяжесть в теле. Его голова слегка кружилась от напряжения и адреналина. Сделав несколько шагов, он подошёл к иллюминатору, который оставил открытым во время посадки.
Луна была ещё более прекрасной и мрачной. Под невыразимым лунным светом её поверхность казалась почти волшебной. Никакой атмосферы, никакого движения — только холодная, вечная тишина. Словно мир, застывший во времени, мёртвый и в то же время живой своей вечностью. Каждая деталь пейзажа дышала древностью, не меняясь на протяжении миллиардов лет.
Эркин смотрел на этот новый мир, и его сердце наполнилось странным покоем. Он знал, что стал первым человеком, ступившим на этот пустынный спутник Земли. И теперь он был по-настоящему свободен — свободен от Земли, от её войн и лжи, от всего, что оставил позади.
Прошло еще пять часов, прежде чем Эркин решился на следующие действия. Он внимательно проверил состояние корабля и пришёл к неутешительному выводу: три из пяти электрореактивных двигателей были разбиты при посадке. Корабль больше не мог взлететь. Это означало одно — "Иосиф Сталин" станет его саркофагом. Эркин усмехнулся. Смерть, некогда пугающая и отдаленная, теперь казалась неизбежным и даже спокойным исходом. Пройдя через столько испытаний, он больше не боялся её. Смерть, как и всё остальное, потеряла свою власть над ним.
В одном из ящиков он нашёл кожаный портфель и тщательно сложил туда все документы, касающиеся строительства корабля. Эти чертежи и записи могли бы послужить для создания еще одного такого корабля. Затем Эркин взял чистый листок бумаги и ручку, задумавшись над прощальными словами. В его мыслях текст выстраивался длинным и подробным, но он написал лишь треть от задуманного. Окончив письмо, он поставил подпись и дату: 29 августа 1943 года. Он хотел добавить «Луна, Море Дождей», но передумал — географическая точность здесь не имела значения. Главное было в другом. Запечатав письмо в конверт, он положил его в портфель и направился к шлюзовой камере, не обращая внимания на мертвые тела, лежащие по пути.
Идти было легко — лунная гравитация, в шесть раз слабее земной, позволяла Эркину двигаться с невиданной легкостью. Он ощущал себя словно кенгуру, способным совершать длинные прыжки. Подойдя к шлюзовой камере, он увидел стеклянные шкафы, за которыми висели скафандры. Облачиться в скафандр в одиночку было непросто, но Эркин справился, мысленно поблагодарив Сергея Рябцова, создавшего этот костюм для лунных прогулок. К сожалению, Рябцов погиб во время дерзкого нападения десанта Абвера на объект «Х». В баллонах скафандра находился жидкий кислород, которого должно было хватить на шесть часов.
Надев шлем, Эркин глубоко вздохнул и нажал на рычаг. Внешний люк открылся, а внутренний автоматически заблокировался. Воздух моментально покинул корабль, унося последние остатки тепла. Температура стремительно упала до уровня лунного грунта, делая корабль ещё более холодным и мёртвым. Теперь ничто не подвергнется здесь разложению — трупы останутся нетронутыми временем, как безмолвные свидетели трагедии, произошедшей на борту. Эркину было важно, чтобы те, кто когда-нибудь найдёт этот корабль, не увидели разложенные, вонючие тела. Это было его последней заботой.
Взяв портфель, он сделал шаг наружу и оказался на поверхности Луны. Первые шаги по чужой планете его восхищали. Он бегал и прыгал, как ребёнок, радующийся новому миру, забыв обо всех заботах. Лёгкость, с которой он мог передвигаться, наполняла его счастьем. Он не думал о том, что может упасть и повредить скафандр — всё казалось нереальным, словно сон, в котором можно было позволить себе абсолютно всё. Эркин просто отдавался своим чувствам, ощущая полное единение с этим пустым и мёртвым миром.
Движимый любопытством, он прошёл несколько километров, пока не остановился у высокой скалы. Присев, он облокотился спиной на реголит и посмотрел вверх на безатмосферное небо. Перед ним раскинулся бесконечный звёздный океан, наполненный миллиардами светящихся точек. Звёзды мерцали, как бесчисленные светляки, освещая его последний путь. Но среди всех небесных тел ярче всего светилась Земля — близкая и в то же время далекая, как недосягаемая мечта. Там, на этой далекой планете, остались счастливые и несчастные, живые и мертвые, умные и глупцы, богатые и бедные — все связанные одной земной судьбой. А он, сбежавший от этого мира, теперь смотрел на него издалека, как беглец, наблюдающий за тем, что оставил позади.
В его голове звучала "Лунная соната" Бетховена — последняя мелодия, которая сопровождала его на этом пути. Ноты великой композиции смешивались с тишиной космоса, создавая в его сознании ощущение покоя и завершённости. Стрелка на баллоне кислорода замерла на нуле. Эркин знал, что его время истекло. Он улыбнулся, ощущая в себе спокойствие и принятие.
Закрыв глаза, он сделал последний вздох, и тишина Луны окончательно поглотила его. Эркин ушёл, не испытывая страха. Это был его выбор, его бегство — и его мир...
Огромный черный лимузин с развевающимся на капоте флагом КНР бесшумно двигался по Ташкенту в сторону вуз-городка, выделяясь на фоне типичного городского потока. Внутри автомобиля сидел чрезвычайный и полномочный посол Китайской Народной Республики господин И Дзин Цу. Лицо его было сосредоточенным, а выражение глаз — строгим и непроницаемым. Внимание посла было погружено в предстоящую встречу, от которой зависело многое. Рядом с ним, сдержанно сложив руки на коленях, находились первый секретарь из Госпротокола и молодая переводчица, готовые к выполнению своих обязанностей.
Лимузин остановился у девятиэтажного здания. Посол, его помощники и переводчица вышли из машины и, пройдя в подъезд, поднялись на лифте на третий этаж. После звонка дверь открыла Нигара — молодая девушка с наушниками в ушах, через которые она слушала музыку на своем МП-3 плеере. Увидев перед собой двух солидных мужчин и женщину азиатской внешности в строгих костюмах, её лицо отразило полное замешательство, а челюсть слегка отвисла.
— Вы к нам? — растерянно спросила она, не убирая наушников.
Переводчица вежливо склонила голову и представила гостя:
— Его превосходительство чрезвычайный и полномочный посол Китайской Народной Республики господин И Дзин Цу. Я — переводчица, а рядом со мной — первый секретарь посольства господин Мин.
— Входите... господа, — пробормотала Нигара, всё ещё не веря своим глазам и пропуская гостей в квартиру.
Все трое вошли, аккуратно сняв обувь в коридоре. В гостиной их уже ждали в явной растерянности две пожилые женщины — Зухра и Лайло Джураевы, а также младший брат Нигары, школьник Иргаш, сидевший с детективом в руках. Атмосфера в комнате была напряженной, пропитанной ожиданием чего-то важного и одновременно пугающего.
Посол начал говорить на китайском языке, и переводчица тут же начала переводить его слова на русский:
— Господин посол приносит свои извинения за столь внезапный визит, но он имеет поручение от правительства КНР и обязан его исполнить.
Лайло, стараясь сохранить спокойствие, с тревогой спросила:
— Ох, а что мы такого натворили, что Китай нами занимается?
Переводчица сдержанно улыбнулась, успокаивая её:
— Нет, это хорошее событие.
Господин Дзин Цу извлёк из своего портфеля конверт и передал его Лайло, продолжая говорить:
— Это принадлежит вам.
— Что это? — дрожащими руками она взяла конверт.
— Это письмо вашего мужа Эркина Джураева, — спокойно пояснил посол.
Эти слова вызвали настоящую бурю эмоций. Зухра тихо опустилась на диван, потрясенная услышанным, а Лайло, с трудом открывая конверт, начала читать: «Дорогие и любимые мои жена Зухра и дочь Лайло. Не спрашивайте, где я — я очень и очень далеко. Я убежал от всего того ужаса, что меня сопровождали последние годы, и теперь я свободен. Но любовь к вам сильна, и она вдохновляла меня все это время к большим свершениям. Я достиг того, что хотел. И все мои достижения принадлежат вам. Тот, кто передаст мое письмо, подтвердит, что я не вру.
Мне трудно писать в эти часы, потому что сказать хочется многое. Но нет смысла. Любовь чувствуют, а не описывают. Когда захотите вспомнить меня, то посмотрите на Луну...
Люблю и уважаю, Эркин Джураев. 29 августа 1943 год...»
Комната погрузилась в молчание. Каждый из присутствующих осознавал, насколько невероятным было происходящее. Зухра впервые за долгие годы чувствовала, что её муж наконец нашёл покой, но вместе с этим её сердце переполняла боль. Лайло, дрожащими руками сжимая письмо, словно пыталась удержать хотя бы тень отца рядом с собой.
— Как вам попало это письмо? — дрожащим голосом спросила Зухра, прерывая тишину.
Посол, сохраняя свою невозмутимость, ответил:
— Извините, я не уполномочен вам это говорить. Но всё, что здесь написано, — правда. Учитывая то, что достижения Эркина Джураева теперь являются собственностью Китайской Народной Республики, наше правительство решило выплатить вам компенсацию. На ваш банковский счёт будет перечислено 50 миллионов долларов. Это лишь малая часть того, что мы получили, но этого вам хватит для безбедной жизни. Господин Джураев сделал всё, чтобы его потомки были обеспечены.
Нигара, не в силах сдержать своё потрясение, пробормотала:
— 50 миллионов? Ахренеть!
Дипломаты попрощались с семьей и покинули квартиру, оставив Джураевых в растерянности и смятении. Каждый из них испытывал сложные и смешанные чувства: шок, благодарность, скорбь, неуверенность в будущем. Зухра взяла в руки старую фотографию Эркина, ту самую, что когда-то принёс Сергей Данилов. Долго смотрела на изображение своего мужа, вспоминая его лицо, и не могла сдержать слез. Они текли по её щекам, выражая всё, что она не могла выразить словами.
Ночью, когда все затихло, Зухра стояла у окна и смотрела на Луну. Её серебристый свет освещал ночной Ташкент, но для Зухры Луна теперь была связана с чем-то гораздо большим. Она представляла себе Эркина там, среди холодных звезд и мертвых пейзажей, и сердце её наполнилось неизъяснимой тоской. Луна стала для неё символом утраченного и вечного, тем местом, где её муж нашёл свой последний покой.
Эпилог
Утро снова началось для Сергея Данилова с волнений. Геологическая экспедиция, к которой он готовился, должна была выехать в поле, но к лагерю подъехали три внедорожника «Фольксваген» с нукусскими государственными номерами. Из машин вышли мужчины в строгих костюмах, их присутствие не оставляло сомнений — это были высокопоставленные лица.
Начальник экспедиции, Бахтияр Ирисметов, в данный момент пытался спрятать консервную банку с собачьей едой за спиной, его лицо выражало явное смятение. Чуть не подавившись, он осторожно спросил:
— Вы кто?
Мужчины в костюмах не произнесли ни слова, но один из них, с мрачным и решительным видом, достал удостоверение и представился:
— Мы сотрудники Службы национальной безопасности Узбекистана. Я — полковник Хамраев.
Полковник был средних лет, с жестким взглядом и угловатым лицом, на котором не было и тени улыбки. Его волосы были коротко подстрижены, а на губах постоянно играла тонкая, неприветливая усмешка.
— А что нужно вам? — спросил Ирисметов, все ещё пытаясь понять, в чём дело.
— Вы посещали объект «Х»? — продолжал Хамраев, не давая ясного ответа.
Ирисметов сердито посмотрел на Данилова и сказал:
— Только один наш геолог. Меня там не было. Другие тоже не ходили.
— Объект «Х» находится в собственности Республики Узбекистан и является закрытым для посещения любыми иностранными лицами, — продолжал Хамраев, его голос звучал как приговор. Он щелкнул пальцем, и вперед вышел другой офицер, неся с собой пачку документов. — Подпишите документ, что вы не явитесь больше туда. Иначе будете привлечены к уголовной ответственности.
Ирисметов и остальные члены экспедиции, ошеломленные ситуацией, молча подписали бумаги. Каждый из них испытывал смесь страха и недоумения.
После этого Хамраев обратился к Данилову:
— А вы подпишите документ о сохранении всего, что вы узнали, в секрете.
— А что я узнал? — с удивлением спросил Сергей.
— Семья Джураевых интересовалась судьбой Эркина Джураева. Это история. Но она тоже под грифом «Секретно». Поэтому вы подпишите эту бумагу! — в голосе полковника прозвучала угроза.
Сергей, ощущая нарастающее давление, подписал документ, не задавая больше вопросов. Гости, удовлетворённые выполненной миссией, вернулись к своим автомобилям и развернулись в обратном направлении, исчезая из виду.
— Вот чёрт! — выдохнул Ирисметов, когда машины удалились. — Секреты у них тут...
Он не удержался и добавил несколько нецензурных фраз, выражая своё недовольство. Сергей молчал, погружённый в свои мысли. В этот момент его телефон «Нокиа» зазвонил, на экране появилась СМС: «На ваш запрос в архив МВД РФ сообщаем, что начальник спецотдела Московского Ракетного научно-исследовательского института Александр Макатаев был расстрелян 20 апреля 1944 года за хищения социалистического имущества...»
Сергей прочитал сообщение и тихо пробормотал:
— Справедливость воссторжествовала.
После этих слов он повернулся и направился обратно к своим коллегам, ощущая, что хотя бы одна часть истории, связанная с его последним расследованием, нашла своё завершение.
(9 мая 2009 года, Элгг)
Беглец
© Copyright: Алишер Таксанов, 2024
Свидетельство о публикации №224082901621
Свидетельство о публикации №224082901621
Рецензии