В краю непуганых топтыгиных

Горелый. 


Поменяла осень зелени перину

Золотою краской листья окропив.


Осень. В каждом краю она танцует свой танец: где-то в августе, а где-то лишь в октябре-ноябре.

Давным-давно, в середине прошлого века, в грозовой час, вспыхнул здесь пожар. Но частые дожди не дали пламени разгуляться, и, поглотив несколько десятков гектаров леса, огонь стих.


С Горелым я познакомился в начале семидесятых, мальчишкой лет двенадцати. Отец тогда работал на драге. Зима. Самое время для заготовки дров. И вот, получив разрешение в лесхозе, отец и ещё двое дражников, прихватив меня, в один из февральских выходных отправились пилить лес. Драга* стояла километрах в пяти ниже, на зимнем ремонте. Дорогу в сторону Горелого, по их просьбе, прочистили бульдозером, перегоняя его с базы к драге. Но большую часть пути пришлось идти пешком, протаптывая дорогу в сугробах. Пилы, цепи, ключи, бензин – всё несли на себе. От прочищенной дороги до склона – километр, и пилу "Дружба" весом в шестнадцать килограмм нёс я сам.


Пока взрослые валили лес, я, чтобы не мешать, ползал по глубокому снегу, исследуя окрестности. Левая сторона склона, вдоль ключа с чудным именем Бом, зияла лысиной: свежий кустарник и обгорелые лиственницы, изредка – ели да кедры. Некоторые деревья достигали шестидесяти-восьмидесяти сантиметров в диаметре. Вдоль ключа – марь и непролазные кустарники. Правая сторона осталась нетронутой огнём.


Следов здесь было множество, как старых, так и свежих. Кустарники и простор поля – раздолье для куропаток и глухарей. Зайцы любили резвиться в этих местах. А где дичь, там и хищник. В дуплах сухих деревьев селились совы, на верхушках лиственниц вили гнёзда орланы и коршуны. На земле – лисы да горностаи с соболями выслеживали добычу. В некоторых местах снег избороздили глубокие следы лосей. Здесь был их переход.


В свои двенадцать лет я хорошо разбирался в следах и спокойно распутывал их хитросплетения. И пока пилы с натугой вгрызались в мёрзлую древесину, я, ведомый любопытством, исследовал новый участок…


Брёвна будут распилены на чурки и сложены в кучи. На следующей неделе бульдозер пробьёт дорогу, а ЗИЛ-157 будет целый день вывозить дрова. Год спустя я снова окажусь на Горелом, собирая маховку в середине августа. И ключ, по-свойски, дражники* прозвали Горелым. Так и осталось. Знали дражники всё, что творилось в округе, где работала драга: о ягодах, грибах, дичи.


Однажды, в августовский день, собираясь за ягодой, отец сказал:

– Сегодня поедем за маховкой.


Отец как-то привозил эту ягоду, похожую на крыжовник, что рос у бабушки в огороде в Амурской области.

– Сапоги болотные надевай, – говорит отец, – ягоду в "воде" собирать будем.


Сразу я не сообразил, что он имеет в виду, но спрашивать было неудобно. "Приедем, разберёмся", – подумал я.

Речку, Орто-Салу, в районе Горелого переходили вброд. Подвесного моста Ха-хачу тогда ещё не было.


Места эти я узнал сразу. Вдоль ключа, по левой стороне, шла старая геологическая дорога. Ключ был нешироким, но местами глубина достигала метра, заросший по берегам кустарником, его легко было не заметить. Кусты маховки прятались между кустарником, опуская ветви с ягодами прямо в воду. Гроздья красно-коричневых ягод напоминали на вкус крыжовник, а видом – крупную чёрную смородину. Ягод в этом году было много.

– Урожайный год! – скажет каждый, и будет прав.


Через несколько часов работы наши вёдра наполнились до краёв. На обратной дороге мы вспугнули лося – молодого бычка. Я машинально вскинул одностволку, подумав, что медведь тоже мог прийти за ягодами. Но, увидев сохатого, опустил ружьё…


Так произошло моё знакомство с Горелым. Но истории на этом не закончились… Снег, словно призрак, крался поземкой, укрывая озябшую землю…


Прошёл год. Завтра первое октября, а снега всё нет. Пару дней назад в городе встретил Валерия:

–Привет, Михаил! Как охота? Я пару раз заглядывал, никого не было.

– Да слабовато, Валерий, северная где-то застряла. Погоды нет. Слушай, собираешься на выходные куда? Хотел с тобой на утрянку сбегать, а там, позже, рябчиков по Горелому погонять, приманка для капканов нужна.

– Не, я уеду. Но Юра, сосед, может приехать. Я его предупрежу.


Мы ещё немного поговорили об охоте. Валера работал на предприятии и был внештатным охотинспектором.


Год назад в устье Горелого сделали два приличных озера и построили скрадки*. Конечно же, не без помощи дражных бульдозеристов, перегонявших технику. Помощь, естественно, была не бесплатной! Кто как договорится. После бульдозерных работ встала проблема прохода через реку к местам охоты. Сообразительные охотники нашли выход – построили подвесной мост. Негодных тросов валялось на отвалах в достатке. Они и стали основой для моста. Так появился охотничий мост Ха-хачу! С названием этого моста связано многое. Обычно на нём учили зарвавшихся хвастунов! Река в месте моста была узкой, зажатой отвалами. Глубина, даже в малую воду, превышала полтора метра, и вода неслась с бешеной скоростью. Доски на тросах были закреплены на расстоянии около тридцати сантиметров друг от друга. Смотря вниз, человек видел несущуюся с грохотом воду. Сама долина реки, после отработки полигонов драгой, была узковатой, до трёхсот метров, а местами – широкой, до километра.


В районе впадения ключа Бом и моста ширина долины достигала семисот метров открытого пространства. В таких местах ветер трепал охотничьи нервы при переходе мостика. Даже бывалые переходили на четырёх точках опоры! Ну, а новички… При переходе мостик начинал волнообразные движения, а с ветром – ещё и боковые колебания! Так и приклеилось название Ха-хачу! То же самое случилось и с ключом: не его истинное название – Бом, а в честь участка – Горелый. Так всем было понятнее, где это место.


Дома, за ужином, я рассказал отцу о встрече с Валерой.

– Это неплохая идея! Я сам давно хотел поохотиться в тех местах, да всё случай не подворачивался, – сказал отец.

– Знаешь, я тут, когда за ягодой на ключ Каменистый бегал и пару недель назад тоже был, хотел рябчика посвистеть, но отозвался только один. А нам через пару недель приманка нужна! – ответил я.

– Да и на утрянке можно посидеть, снега пока нет, погода позволяет.

– Ну что же, я не против, тем более послезавтра я дома! – ответил он мне.


Выезд назначили на три часа ночи. В это время рассветает поздно, около семи утра. А ехать час по разбитой грунтовке, размытой весенними дождями. Решили ехать на мотоцикле. С вечера всё было уложено в коляску.


Звенит будильник. Пора вставать. На улице подозрительно светло. Подхожу к окну – земля белая от снега. Лёгкий завтрак. Говорю отцу про снежную новость, он кивает:

– Снег только припорошил землю, думаю, это нам на руку, должно утку стронуть…

– Ну что, вперёд! – продолжает он.

Но я уже стоял одетый в дверях…


Привычный шум мотоцикла, и луч фары выхватывает кусок дороги. За нами остаётся хорошо вдавленный след колёс, говорящий, что сегодня мы здесь первые.


Сидя сзади, по привычке верчу головой то вправо, то влево. Луна светит достаточно ярко, хотя диск её уменьшается. Падая на снег, свет отражается в нём. Казалось, лес светится синеватым цветом. Иногда ветерок поднимает снежную пыль и, играя с ней, бросает то в одну, то в другую сторону, закручивая её.


Вон за тем поворотом мы будем спускаться к реке, и вот там сюрприз – доски на Ха-хачу присыпаны снегом! Как переходить? В болотниках скользко, подмёрзшие и присыпанные снегом доски могут преподнести неприятный сюрприз.


Решение принято сразу – переходить ниже по течению, на перекате, метрах в ста. Вода сейчас невысокая, глубина – по колено. Но вещи, похоже, придётся переносить в два захода…


Мы в скрадке. Переправа прошла без приключений. Я занимаюсь буржуйкой и чаем, а отец разбирает вещи. Хоть и выпал снежок, зеркало воды чистое, только по краям лёгкий, прозрачный ледок. Ветерок подхватывает дым из трубы и уносит его в долину ключа.


Расставленные манки покачиваются на лёгкой волне. До рассвета остаётся не больше часа. По обеим сторонам столика стоят два ружья, в напряжении ожидая своего часа, когда смогут заговорить, извергая пламя. Но пока они ждут.


Луна уже час как спряталась за сопкой. И вот только сейчас в восточной части горизонта появилась светло-оранжевая полоса надежды. Ветер, уставший носиться по долине, решил передохнуть. Светло-оранжевая полоса росла с каждой минутой, отражаясь в утренней глади воды игрой красок…


Наши глаза внимательно всматриваются в небо, начинающее медленно сереть, а уши, словно локаторы, пытаются уловить любой шорох, напоминающий летящих уток. В тишине ожидания мы забыли переброситься парой слов. Первые минуты ожидания всегда томительны. Разворачиваюсь к печи, чайник давно готов, тёмно-коричневая жидкость, пахнущая лесом, тонкой струйкой льётся в эмалированную кружку. "Краем уха" и каким-то чутьём улавливаю шелест садящейся птицы на воду. Разворачиваюсь, глаза впиваются в ещё не проснувшееся озеро, на котором серебрятся лишь дорожки, где приземлился табунок уток.

– Серая, штук семь! – шепчет мне отец.


По его взгляду угадываю, где притаилась утка. Теперь и мои глаза выхватывают тёмные силуэты из предрассветной дымки. Смотрю на отца, затаив дыхание:

– Бьём, или подождём?

Он едва заметно качает головой:

– Бьём!


Два оглушительных выстрела раскатываются эхом по сонной долине, сливаясь в единый, громоподобный рык. Глаза вновь впиваются в ещё не рассеявшуюся мглу. Четыре тёмные точки колышутся на воде: две – безжизненно замерли, а две, отчаянно хлопая крыльями, медленно кружат по водной глади… Моя кружка почти пуста, когда с шумом, словно крылатая лавина, над скрадком проносится следующая стая – голов восемь. И снова – серая утка и два выстрела, не заставившие себя долго ждать. На сей раз три трофея остались неподвижно покачиваться на волнах… Ещё дважды небольшие табунки садились на озеро, и каждый раз их встречал свинцовый дождь наших ружей, с почестями провожая тех, кому посчастливилось уцелеть!


Рассвело. Выждав с полчаса, решаем собрать добычу. Итог утренней охоты впечатляет – пятнадцать уток на двоих! Такая удача редко улыбается охотникам, нужно оказаться в нужное время в нужном месте. Похоже, в этот раз нам действительно удалось ухватить птицу удачи за самый хвост!


Но вся охота ещё впереди. А сейчас – заслуженный завтрак…… погода начала портиться, лёгкий снежок запорошил землю. Утрянка окончена, пора собираться в лес.


Отец остаётся в скрадке, провожает меня до опушки. Мне предстоит обойти второе озеро и по мари подняться вдоль ключа к сопке. Там, в распадке, среди ольшаника и елей в изобилии растёт голубика, да и брусники не меньше.


В таких местах можно встретить не только куропаток, но и осторожного рябчика. Я отошёл от второго озера метров на двести, когда услышал надсадный гусиный крик. Прямо на меня, на высоте не более тридцати метров, летела стая гусей.

– Гуменник! – только и успело мелькнуть в голове.


Клин голов в двадцать навис над озером. За ним тянулся ещё один, гораздо больше – под пятьдесят птиц. Большинство летели молча, словно придавленные тяжестью мокрого снега. Отец молчал. Перезаряжаю ружьё, заменяя дробь на более крупную – теперь в стволах единичка и нулёвка. Первый косяк уже совсем близко, кажется, они собрались развернуться на посадку. Мне казалось, я врос в землю, боясь даже пошевелиться. Первые гуси были уже прямо надо мной, когда раздался выстрел отца.

– Вот он, мой шанс! – пронеслось в голове.


Вскакиваю. Гуси, заметив меня, резко взмывают вверх, но мой прицельный выстрел заставляет одного, самого крупного, как мне показалось, гуся, завалиться набок.


Второй выстрел делаю в спешке, и лишь слышу, как дробь осыпает перья. Гуси, изменив направление, улетают в сторону. Всё стихло. Краем глаза вижу, как и у отца падает один гусь!

– Ура! У нас сегодня два гуся! – чуть не вскрикиваю от радости. Поднимаю свою добычу и возвращаюсь к отцу. Он стоит возле скрадка. Ещё не дойдя метров двадцать, поднимаю гуменника над головой и кричу от радости:

– Пааа! Я взял одного!

Отец качает головой:

– Молодец! И я взял… только двух!

Он показывает на землю, где лежат два гуся.

– Три гуся! – восторженно кричу я.

Минут двадцать взахлёб рассказываю, как лежал, затаившись, и как сбил гуся.


Отец тоже поведал свою историю о том, как чуть было не «промурлыкал» первый табун. Закричали они уже над озером, но, увидев второй косяк, он понял, что передние собираются садиться. Мы помолчали немного.

– Ладно, стоять хорошо, но мне идти надо…


Мокрый снег перешёл в мелкую морось. В лесу на тропинке, местами расчищенной от снега, чётко отпечатался след молодого медведя.

– Ищет место для берлоги, – думаю, глядя на отпечатки.


Юго-западный ветер несёт с собой переменчивую погоду. То солнце выглянет из-за туч, то вновь нагонит туман с мелким моросящим дождём! Захожу в лесок. Здесь можно и в манок посвистеть. Сажусь на старую, сухую лесину. Тонкая, знакомая трель льётся из самодельного манка, сделанного из консервной банки. Через десять минут усердного подманивания отзывается первый конкурент, и уже через пару минут он лежит в моём рюкзаке.

– Сегодняшний день начался просто великолепно. Пусть так же хорошо и закончится, – мелькает в голове мысль.


Несмотря на все капризы погоды, мне удалось за три часа добыть всего четыре рябчика.

– Ну ничего страшного, на восемь капканов уже есть! А там, по ходу, ещё что-нибудь добудем, – говорю сам себе.


Вон впереди – водная гладь озера. Отец возится возле скрадка. Мы остаёмся на вечёрку, а там будет видно…


Ближе к вечеру приехал Юрий. Похоже, получится неплохая компания. Юрий остаётся до утра.


Юра – близкий друг и одноклассник Валеры, охотовед. Несколько раз бывал с Валерой в наших угодьях. Юрин отец знаком с моим отцом по работе. Как говорится, земля круглая…


После учёбы в Иркутске получил направление в Алдан, но наши районы приглянулись ему больше – дом есть дом!


Мой отец часто говорил про Юру: «Теория – это хорошо, а практике жизнь научит», – поучая молодого специалиста. Я же был самым молодым и предпочитал больше слушать.


Вечёрка прошла впустую. Юра зашёл к нам снова, его состояние было вполне понятно. Он любил подискутировать с отцом по поводу охоты. За разговором выпили немного вина, которое не мешало беседе, а скорее наоборот.


Похоже, мы остаёмся. Отец обработал утреннюю добычу – уток и гусей, пока я ходил в поисках рябчика. Мясо убрали в «холодильник». Взрослые мужики ещё долго «спорили», а я пошёл спать на нары.


В буржуйке потрескивали сухие дрова, охваченные пляшущими языками пламени. Под этот умиротворяющий треск я и уснул…


Скрип ручки чайника на печи разбудил мой молодой организм, привыкший реагировать на малейшие звуки даже во сне.


Отец возился возле печи, не желая меня будить раньше времени.

– Сколько времени? – полушёпотом спросил я.

– Скоро пять, – ответил он. – Можешь ещё подремать немного, я подниму тебя.


Спать мне больше не хотелось, но и вставать тоже. Отец налил чаю. Кружка парящего напитка, источающего аромат тайги, в это время словно переносит в прошлое, пробуждая далёкие воспоминания. Делимся ими, переговариваясь полушёпотом.


Пришёл Юрий.

– Вы ничего не слышали?

– Да нет, у нас всё тихо было.

– Похоже, кто-то шарахался возле моей избы!

– Ааа, слушай, может, это тот пестун, чьи следы я видел давеча в верховьях ключа? – говорю я.

– Кстати, пап, я забыл тебе сказать, думал, он на сопке уже залёг и лапу сосёт!)))))

– Чай будешь с нами? – спросил отец.

– Ну что ж, можно, время ещё есть.

Медленной струйкой чай льётся в эмалированную кружку…

Юрий засобирался обратно.

– Скоро будет светать, – констатировал он.


Светло-серая полоса медленно выползала из-за сопки. Смотрим сосредоточенно на воду. Становится всё светлей и светлей. С каждым мгновением всё больше угасают наши надежды. Сзади прогремел выстрел.

– Это Юра, – сказал отец. Хотя и у меня не было других мыслей на этот счёт. Вот только кого он взял? Увидим позже.

– Охота на сегодня окончена, – подумал я, глядя на часы.

– Может, будем собираться? – спрашиваю у отца.

– Да, наверное, пора закругляться, – отвечает он.


Мотор мотоцикла работает ровно. Смотрю на виднеющееся вдали озеро тоскливым взглядом. Как не хочется уезжать! Когда я ещё смогу сюда попасть? Одному Богу известно!…


*Драга – плавающая золотоизвлекающая фабрика  работающая в долинах рек.

*Дражники – люди работающие на драге.

* Скрадок – небольшая деревянная избушка на берегу озера с печкой. Используется как для охоты на утку и гуся, так и в зимний период как зимовье.