Глава 5-6

6

Забросив домой своего шефа, Бровкин глянул на часы, было пять минут одиннадцатого. Он досадливо крутнул головой: если бы не легкомысленное обещание обязательно присутствовать на праздничном сборище у матери! Бровкина нельзя было отнести к тому скучному типу людей, которых зовут принципиальными, он подсознательно отвергал всяческие принципы, но исполнять данное кому бы то ни было слово он считал святой обязанностью. Тем более слово, данное матери. Он помчал не к Любе, а домой. В ворота заезжать не стал. Взбежал по лестнице на второй этаж, где светились окна, распахнул не постучав дверь комнаты, где за столом сидели гости.
- На минутку, ма, - позвал он мать, забыв поздороваться с гостями. Мать, сверкая украшениями вечернего наряда, вышла за дверь.
- Я поеду, ма, - сказал он чуть смущённо.
- К Надюхе что ль приспичило?
- К другой. С Надюхой завязал.
Мать смотрела на него изучающе. Нежная любовь проступала в её благодушном и спокойном взгляде.
- Во сколько же ждать назад? - спросила она.
- Не жди, ма, я оттуда прямо на работу.
- Пил сегодня?
- Ни грамма.
- Ладно, выкладывай ключи, документы, деньги и катись.
Через двадцать минут Бровкин был у Любиного дома. В её окне горел свет. Миша перемахнул через изгородь, подошёл к окну, оно было занавешено. Где-то близко залаяла собака, издали донёсся ответный лай. Подступившая внезапно робость щекотала нервы, приключение приятно волновало. Он тихонько постучал. Свет в окне погас, на крыльцо вышла Люба. Миша обнял её, она не отстранилась.
- Не серчай, что поздно, - сказал он.
- Я чувствовала, что ты придёшь. Не серчаю.
Миша стал её целовать.
- Подожди, - сказала Люба. - Идём туда. - И, высвободясь из объятий, пошла за угол дома. Догнав и обняв её вновь, он ощутил дрожь её тела.
- Ты озябнешь, - сказал он. - Идём в машину.
- В машину не хочу. Не люблю машины.
Миша прижал Любу к стене, стал целовать её губы, волосы, лицо, одновременно прижимаясь всё сильнее к её телу. Заметив, что она слабеет, он страстным шёпотом повторил:
- Идём в машину.
- Лучше ко мне, - ответила она. - Тебе придётся лезть в окно. Я открою.
Люба скрылась. Миша прокрался к её окошку и стал ждать. Окошко оставалось закрытым долго-долго. Сердце у него усиленно стучало в нетерпении. Наконец он увидел, как отодвинулась занавеска, в темноте оконного проёма смутно обрисовался Любин силуэт. Приглушённо звякнула задвижка, скрипнула тихонько ставенка. Протянув руку, Миша ухватился за выступ подоконника. Через полторы секунды он был в комнате. Он двинулся к Любиному силуэту и громыхнул задетым стулом, послышался испуганный Любин шёпот: ’’Тише, отца с матерью разбудишь". Он наконец поймал её, они замерли в объятиях.
- Отвернись к окну, - шепнула она.
Миша отвернулся и услышал за спиной еле уловимый шорох: Люба снимала с себя платье. Этот женственно лёгкий, трепетный, кружащий голову звук был вершиной, сутью, квинтэссенцией, всё остальное, следовавшее за ним, горчило уже примесью утраты, Миша знал это по опыту, поэтому не торопился и взял всё, что можно, из этого стыдливого пролога. Люба, вначале изумлённая, пугливая, делалась всё увереннее, распалялась и в конце концов отдалась ему с очаровательным бесстыдством.
Они так утомились, что, когда Люба, всё ещё разгорячённая, попросила приоткрыть окошко, Миша не сразу смог заставить себя подняться. Когда же наконец поднялся и открыл окно, то не сразу от него отошёл. Приятно нежила струя ночной прохлады. Звёзды в небе, как всегда, обещали нечто важное. Внезапно в голове у него сверкнуло: «А чего ещё они могут дать? Лучше уже не будет».
- Что ты там увидел? - позвала удивлённо Люба.
- Звёзды, - ответил он. - Я люблю смотреть на звёзды.
- Я тоже...
Он лёг, она придвинулась к нему.
- Я тебе понравился? - спросил он, скользнув рукой по её бедру.
- Ну ты прям вопросы такие задаёшь... - В смущении она даже отодвинулась и некоторое время ничего не говорила. Потом с наивно-кокетливой игрой промолвила: - А я?
- Что «а я»?
- Ну... понравилась?
- Если бы не понравилась, я бы «прям вопросы такие» не задавал.
- Ты нахал.
- А ты прелесть.
Люба обхватила его шею, прижалась страстно. Её порыв без ответа не остался. Миша опрокинул её навзничь и всю смял, сознание огорчительно отметило, что это уже грубо.
Потом, когда они оба, обессиленные, старались отдышаться, Миша покаянно прошептал:
- Прости меня, голубоглазка, за обман...
- О чём ты? Какой обман? - встревожилась Люба.
- О моём разводе с Верой.
И Бровкина прорвало. Долго сдерживаемые слова полились потоком. Мише давно была необходима эта исповедь, простодушная прямолинейность и искренний интерес к нему Любы разрушили плотину.
- Мне кажется я влюбился в Веру ещё подростком, - начал он. - Мы учились в одном классе и часто встречались вне школы, особенно летом. Наши родители дружили, да и сейчас дружат, не смотря на наш с Верой развод. Летом мы с Верой часто вместе купались и загорали, потому что наша дача соседствует на берегу Белой с дачей родителей Веры. В школе нас дразнили женихом и невестой, потом дразнить перестали, потому что все, да и мы с Верой уверились, что так оно и есть. Наши родители тоже строили насчёт нас соответствующие планы.
- А Вера? - спросила Люба. - Она любила тебя?
- Говорила, что да. - Миша криво усмехнулся. - Мы закончили школу, Вера поступила в наш педагогический институт на филологический факультет, а я провалился в московский. Хотел стать инженером, изобретать новые машины. Пришлось пойти в армию. Все два года моей службы переписывались с Верой. Писала, что любит и ждёт. Когда вернулся, почти сразу поженились, а через семь месяцев родился сын. "Недоношенный" - плакала Вера. И я верил, дурак! Это меня надо было назвать "Вера", а не эту лживую тварь!
Люба сжалась, её глаза стали огромными, их голубизна почти исчезла, поглощённая расширившимися в ужасе зрачками.
- Да, ребёнок у Веры был не от меня, - подтвердил её молчаливый вопрос Миша. - Сначала мне правду рассказала Надюха, её лучшая ещё со школьных времён подружка. Потом и сама Вера призналась, что влюбилась в своего институтского преподавателя и забеременела от него. Тот женат, двое детей и разводиться не собирается. А тут как раз и я из армии вернулся...
- И ты разлюбил? - тихо спросила Люба.
- И я не простил, - так же тихо ответил Миша. - Может и простил бы и ребёнка чужого полюбил, как своего, но она продолжала мне лгать и изменять! Я даже встретил как-то того козла, просил оставить Веру в покое, а тот заблеял, что любит её и жену свою тоже любит, разрывается между ними, но ни ту, ни другую бросить не может. Ну набил я ему морду, только это ничего не изменило, легче мне не стало. А Вера как узнала об этом, тут же подала на развод...
Они долго лежали молча. Потом Люба тесно прижалась к нему горячим телом, повернула его голову к себе и нежно поцеловала в губы.
- Бедный ты мой! - говорила она между поцелуями. - Конечно, я тебя прощаю. Сколько же тебе пришлось пережить...
- Не надо меня жалеть! - воскликнул Миша, пытаясь вырваться из её жарких объятий.
- Надо, - ласково отвечала Люба. - Жалеть и любить в русском языке почти одно и то же. Сегодня я тебя жалею, а завтра...
И Бровкин понял, что Люба права! Он действительно давно жаждал жалости, но никто не мог ему её дать. Отец был озабочен, как бы не осложнились из-за Мишиного развода его отношения с родителями Веры. Мать была уверена, что Миша скоро утешится с очередной любовницей, надо просто регулярно снабжать его необходимой для развлечения суммой денег. С друзьями Миша не мог обсуждать свой развод, те просто посмеются над тем, каким лохом он оказался. Жаловаться на бывшую жену мимолётным любовницам? С чего им жалеть Мишу? А кто ему теперь голубоглазка Люба? Полюбит ли она его завтра так, как он любит её сегодня?
- Ну и как тебе теперь твой курсант? - старательно-безразличным тоном спросил Миша.
- Что "как"?
- Он красивый?
- Был красивый...
- Что значит "был"?
- Ну... до тебя.
- Ты в постели с ним встречалась?
- Да. Но дело не в этом. Теперь не буду.
- И замуж за него не пойдёшь?
- Не пойду, - Люба сменила серьёзный тон на шутливый. - Он в следующем году заканчивает училище. Ушлют ещё на границу в Таджикистан. Снаряды на передовую ему подносить не хочу.
- Вон ты какая? А мне?
- Что "тебе"?
- Стала бы подносить снаряды, если бы я увёз тебя в Таджикистан?
- Тебе стала бы...
Он притянул к себе её голову, поцеловал в щёку, с признательностью шепнул: "Голубоглазка". Спустя минуту оба уже спали счастливым, крепким сном.

Люба разбудила его в три часа утра:
- Тебе надо уходить, а то родители проснутся.
- А если я уйду, они просыпаться что ль не будут?
Люба тихо засмеялась.
- Слушай, может, не надо уходить? - сказал он. - Может, пора уже с твоими родителями знакомиться?
- Нет, не сегодня, - серьёзно ответила она.
- Было бы предложено, - шутливо согласился он.
Миша оделся. Люба тоже поднялась, надела на себя сорочку. Он поцеловал её в губы и сказал: "Пока”. "Пока", - ответила она. Миша скользнул в окно, перемахнул через ограду палисадника, сел в машину, оглянулся. Люба, опершись руками о подоконник, выглянула с тем самым выражением в лице, которое так поразило его в их первую встречу. Ему стало хорошо. Он включил зажигание и помчался домой.