6-7. Сага 1. Глава 6. Избежал побега...

ИЗБЕЖАЛ    ПОБЕГА
           В  то  время  и  в  тех  местах     против   заключённых  ещё  не  применялись  какие-то  особые  акции  устрашения   и  никого  ещё    демонстративно  не    расстреливали.  Во  всяком  случае  -  публично,  перед  строем,  так  сказать,  наглядно,  чтоб  в  назидание  остальным.  Может  быть,  где-нибудь  по  застенкам.  Хотя  и   это  вряд  ли,  так  как  в  ином  случае  среди  зеков  ходили  бы  какие-то  слухи   об  этом.  Но  слухов  никаких  не  было,  поговаривали,  правда,  что  за  попытку,  а  тем  более  за  организацию  побега  действительно  могут  расстрелять,  что   у   лагерного  начальства  такая  власть  есть.  Но  в  их  лагере  ничего  подобного  и  близко   пока  не  случалось.   Ну  и  слава  Богу!
            И  тут  случай  (а  может  быть,  и не  случай)  сводит  Наума  Маглыша  с  одним  заключённым,  и  в  непринуждённых  разговорах  постепенно  выясняется,  что  оба  они  служили  офицерами  в  старой  армии,  оба  фронтовики  и  выходцы  из  крестьян.  Новый  знакомец  оказывается  родом  из  этих  самых  северных  краёв,  вроде  как  из  свободолюбивых  поморов,  что  тоже  симпатично  Науму,  ведущему  свою  «родословную»  от  слуцких  «выбранцев»,  а  не  каких-нибудь  «мужиков  лапотных».   Знакомство  продолжается  и  уже  похоже  на  зачатки  дружеских  отношений,  а  из  дальнейших  бесед  выясняется,  что  новый  приятель  хороший  стрелок  и  опытный  охотник,  что  он  резво  бегает  на  лыжах,  знает  способы  выживания  в   местной  тундре.  Дальше – больше,  и  с  каждым  разом  всё  интереснее:  так  совпало,  что  как  раз  тут  неподалёку  обитают  его  верные и  испытанные  друзья-приятели  по  прежним  временам  и  что  у  них  в  случае  необходимости  наверняка  можно  получить  всяческую  помощь  и  содействие.
        Наконец  приходит  день,  когда  он  идёт,  что  называется,  в  открытую  и  признаётся,  что   ему  удалось  подготовить  побег,  для  которого  предусмотрено  всё  необходимое:  в  надёжном  месте,  которое он  знает  как  найти,  припрятаны  две  пары  охотничьих  лыж  и  тёплая  одежда,  кое-какие  харчи,  а  главное,  ружьё   и  запас  патронов  к  нему.  Уверяет,  что  полный  успех  гарантирован,  что  маршрут  совсем  недолгий  -  всего-то   два – три  дня  ходу  на  лыжах,  а  там  они  уже  у  надёжных  «своих»  людей,  которые  помогут   и  новые  документы  выправить,  и  вообще  сделают  всё,  что   он  ни  попросит.   А  там  гуляй  себе  на  все  четыре  стороны!  Риску,  говорит,  никакого:  систему  охраны  он  уже  успел  изучить,  знает,  где,  когда  и  как   можно  безопасно  покинуть  лагерь,  что  хорошо  знает  эти  места,  болота,  озёра  и  редкие  перелески,   знает,  как  быстро  оторваться  от  преследования,  как  запутать  следы,  чтобы  сбить  с  толку  преследователей,  и  где  при  необходимости  можно  надёжно  спрятаться  от  них.
           Он  как  будто  даже  не  убеждал,  не  уговаривал  и  ни  к  чему  не  склонял,  а  просто  живописал  это  как  интересное  приключение  на  пути  к  скорой  свободной  жизни,  и  от  этого  его  рассказы  запоминались  и  убеждали.  Наум  слушал,   интересовался,  переспрашивал,  перепроверял,  от  «предложения»  не  отказывался,  но  и  согласия  не  выказывал.  А  искушение  было,  и  немалое.  Да  и  как  могло  быть иначе:  ему  37  лет,  полная  зрелость  и  расцвет  всех  сил,  а  дома  осталась  молодая  жена  с  тремя  детьми  мал  мала  меньше…  Где-то  там  родная  земля,  знакомые  с  детства  её  запахи  и  звуки,  любимая  работа,  земляки,  звучание  «роднай  мовы»…  Как  же  не  стремиться  ко  всему  этому,  как  не  попытаться  бежать!
           Но  всё  же  что-то  удержало  его  от  соблазна  этой  скорой  и  лёгкой,  этой  призрачной  свободы.  Наверное,  всё  та  же  крестьянская  недоверчивость  и  осмотрительность.  Рассудил,  конечно,  что  срок  у  него  небольшой,  впереди  каких-нибудь  пару  лет,  он  и  на  войне  пробыл  дольше  -  и   ничего,  выжил,  а  бежать  -  это  по-настоящему  рисковать  всей  жизнью.  Нет,  не  стоит!   Такая  «свобода»  не  для  него.  Так  он  и  ответил  своему  уговорщику.  И  тот,  надо  сказать,  разговоров  на  эту  тему  больше  уже  не  возобновлял.  А  про  то,  что  он  говорил  раньше,  сказал,  что  это  просто  его  фантазии  и  не  более  того.  Просто,  мол,  помечтал  малость.  На  том  он  и  отстал  и,  как  говорится,  отвалил.  Однако  дело  зтим  не  кончилось.
         Прошло  недели  две  или  три,  и однажды  на  общем  утреннем  построении  и  перекличке  обнаружилась  «недостача»  в  двух  зеках.  Охрана  по  этому  поводу  стала  действовать  жёстче,    не  особенно  сдерживая  себя  в  рукоприкладстве,   непозволительно   расширяя  это  понятие  за  счёт  использования  также   и  ног,  причём   главным  образом  именно  нижних  конечностей,  может  быть,  с  той  целью,  чтобы  было  как  можно  меньше буквальных  оснований  обвинить   их   в  «прикладстве»  рук.    До  некоторой  степени  это   можно  даже  понять:  за  побег  заключённых  их,  поди,  тоже  по  головке  не  погладят,  а  для  некоторых  -  как  ещё  отвести  душу,  если  не  поколотить  хорошенько  бесправного  зека:  действует  моментально  и  довольно  эффективно,  тотчас  же  снимая  напряжение.   
       Но  в  общем,  надо  сказать,  такой   предоставившейся  возможностью  охрана  и   не  слишком-то  злоупотребляла,  через  пару  дней  угомонилась,  и  всё  вошло  в  привычное  рутинное  русло.  Потянулись  бесконечные  и  сумрачные  лагерные  дни,  впрочем,  и  на  дни-то  мало  похожие,  скорее  на  предвечерья.
          А  ещё  суток  двое-трое  спустя  в  самом  начале  одного  из  таких  дней,  опять  же  на  утреннем  построении  лагерников   ждало  нечто  не  вполне  обычное.  После  поверки  отряды  должны  были  почему-то  ещё  шагать  по  плацу  дальше,  двигались  медленнее,  чем  всегда,  сдерживаемые  впереди  идущими.  Конвоиры  против  обыкновения  никого  не  поторапливали,  хотя  ближе  к  середине  плаца  уже  столпилось  несколько  отрядов  сразу:  люди  всё  больше  и  больше  замедляли  шаг,  почти  топтались  на  одном  месте,  и  все  смотрели  в  одну  сторону,  вбок.  Когда  подошли  ближе,  стало  понятно,  чем  вызвано  такое  замедление.
       На  плацу    в  самом  его  центре  в  снег  были  воткнуты  две  пары  лыж,  а  между  ними  были  брошены  два  человеческих  тела,  два  трупа,  застывшие  в  каких-то   нелепых,  скрюченных  позах,  что  как-то  совершенно  не  вязалось  с  представлением  о  покойниках,  предполагающем  всё-таки  определённое  благообразие.  Эти  же  валялись  в  столь  нелепых  позах,  что  одно  только  это  вызывало  содрогание:  тут  становилось  воочию  ясно,  что  «нелепо»  -  это  как  раз  и  значит  «некрасиво»…   
          Когда  пригляделись    (дело-то  происходило  в  утренних  сумерках),    это  чувство  ещё  больше  усилилось,  так  как  лица  обоих  мертвецов  были  измазаны  кровью,  более  того  -  изуродованы,  обезображены,  их  мягкие  ткани  вырваны  и  словно  бы  обглоданы.  В  общем,   зрелище  было,  что  называется,  не  для  слабонервных.  И  несмотря на  всё  это,  по  каким-то  неуловимым  признакам,  а  скорее  -  интуитивно,   Наум  сразу  в  одном  из  этих  безжизненных  тел  опознал  своего  недавнего  знакомца,  склонявшего  его  к  побегу.  Да,  несомненно,  это  был  он,  так  заражавший   своей  уверенностью  и  силой.  И  вот  результат…
            Потом  всё  подтвердилось:   одним  из  двух  беглецов,   имена  и  фамилии  которых   огласили,  был  его  недавний  и  недолгий  приятель.   Бойцы-охранники,  проявившие   в  преследовании  и  поимке  беглецов  свои   лучшие  профессиональные  и  морально-политические  качества,  заслужили  полагающееся  в  таких  случаях  поощрение.  Однако    их  фамилии  не  назывались,  по-видимому,  из  соображений  коммунистической  скромности.  Говорилось  ещё  про  подлую  контрреволюционную  сущность  скрытых  и  явных  врагов  советской  власти,  которые  все  будут  разгромлены  и  которых  ждёт  неминуемый  конец,  подтверждение  чему  и    продемонстрировано  сейчас   на  лагерном  плацу.  Была  сформулирована  как  частность  и  конкретная  мораль:  так  закончат  все  вздумавшие  бежать.   И,  по-видимому,  для  вящей  убедительности  всех  прозвучавших  тезисов  обезображенные  тела  двух  неудачливых  беглецов    оставалисть  лежать  на  плацу  еще  несколько дней…
        Недолгое  время  спустя  по  лагерю  стали  шептаться  и  о  подробностях  этого  побега,  а  вернее,    о  том,  как  поймали   беглецов.   И  выходило  из  этих  разговоров,  что  никакой  поимки,  собственно,  и  не  было;  преследовать  преследовали,  но  вовсе  не  догнали,  не  настигли,  не  задержали,  не  схватили,  а  просто  нашли.  Правда,  нашли  именно  те,  кто  преследовал  и  искал,  и  именно  тех,  кого  искали.  Похоже  было,  что  ночью  беглецы  сразу  же  сбились  с  пути,  стали   блуждать  и,  выбившись  из  сил,  уснули  и  замерзли  во  сне.  И  хотя  их  обнаружили  очень  быстро,  волки   или  лисицы  успели-таки  немного  полакомиться  с  еще  неостывших  человеческих   тел.  Вот  такая  притча  о  неудавшемся  побеге.
        Судя  по  его  плачевному  результату,  вдохновитель  и  организатор  сильно  преувеличивал  свои  способности  и  возможности,  что  вообще  не  такая  уж  редкость  среди  организаторов  и  вдохновителей.  А  может  быть  и  хуже  того:  просто  бахвалился  и  откровенно  блефовал.  Но,  с  другой  стороны,  лыжи-то  всё-таки  действительно   были  припасены.  Не  исключено,  что  и  другие  меры  он  предусмотрел.  Но об  этом,  как  и  о  других  подробностях  подготовки  к  этому  побегу,  Наум,  естественно,  ни  перед  кем  «не  распространялся»,  хотя  знал  о    них  довольно  много…