7-1. Сага 1. Глава 7. В Богушевке
В БОГУШЁВКЕ
Только не подумайте, что «в Богушёвке» - это как у Бога за пазухой: далеко не так… Однако всё познаётся в сравнении: казавшееся раньше плохим со временем может представляться очень хорошим и, конечно, наоборот…
Эпоха укрепления большевицкой власти миновала, и наступала новая - эпоха первых пятилеток, ускоренной индустриализации и укрепления обороноспособности страны: в воздухе витал запах новой войны, которым начало ощутимо веять из фашиствующей части Европы. Только никто не мог точно сказать, когда эта война разразится. Потому не менее справедливо будет назвать это время предвоенным. Так потом говорили об этой краткосрочной передышке, о десятилетии 1932 – 1941 годов. Давайте посмотрим, что происходило в этот период с Наумом Маглышем и с его вновь обретённым семейством.
Своеобразный «народный метод» можно наблюдать в именовании отдельных периодов русской истории, которые, несмотря на их относительную краткость, составляют иногда целую эпоху в русском историческом сознании или, по крайней мере, ярко маркируют что-то на шкале исторического времени: «до революции» или «ещё в японскую», «в первую германскую». Образованному русскому человеку конца 20 века, который воспринимает эти «маркеры» на слух или зрительно, не требуется никаких дополнительных уточнений: и без того в общем ясно, о каком времени идёт речь.
Из того же ряда - «ещё при царе», «при Сталине», «при Хрущёве», «при Брежневе», и особенно «до войны», «после войны» (вообще-то полагалось бы писать «Войны», потому что имеется в виду только одна эта война - с июня 1941 по май 1945-го. «До Войны» обозначает, соответственно, - до 22 июня 1941 года и ещё лет на 7 - 10 вспять. Поэтому эту часть нашего повествования, в которой очень бегло взглянем, как жило семейство Наума Маглыша в этот непродолжительный период, я бы так просто и назвал: Д О В О Й Н Ы.
Это значит: «до большой войны». Так как совсем уж без войны, конечно, не обходилось и тогда: то на озере Хасан, то на реке Ханхин-Гол, то Финская кампания 1939 – 1940 гг. (в народе уже называвшаяся «войной», что, по-моему, весьма знаменателно). Но эти события затрагивали только армию, да и то в пределах лишь какого-то одного военного округа. Что по-настоящему значит слово «война», многим, особенно подросшей молодёжи, ещё только предстояло узнать; «старики»-то хватили лиха в Первую мировую и в Гражданскую. Они поэтому, в отличие от молодёжи, не питали больших иллюзий относительно «прочного и продолжительного мирного будущего». Но хотя разговоры и рассуждения о войнах прошедших и о войне грядущей возникали довольно часто, это не могло отменить мирной жизни и сопутствующих ей забот. Люди, пользуясь тем, что наконец настали эти времена благословенные, стремились и спешили «ухватить» и насладиться в своё удовольствие хотя бы небольшим кусочком этого мирного времени…
Похоже, что вскоре по возвращении Наума Маглыша из «концлагеря» всё его семейство перебралось в дер. Богушёвка, затерянную где-то на белорусских просторах между Могилёвом и Бобруйском. Когда это точно произошло и почему именно в Богушёвку, мне неизвестно. Как бы то ни было, но «Богушёвка» составила очень значимый период в жизни семейства. Здесь в 1937 похоронили Дмитрия Демидовича Маглыша, которому на ту пору было уже 86 лет. Говорили, что и в этом возрасте у него все 32 зуба были свои, а в бороде была лишь лёгкая проседь (последнее подверждается и посмертной фотографией деда, уже лежащего в гробу; относительно зубов такого фотосвидетельства, разумеется, нет, так что в этом утверждении можно и усомниться).
Бабушка Марина Васильевна похоронена в Варковичах, значит, она умерла годами 3 – 5 раньше. Не исключаю, что именно её смерть и послужила одной из причин переезда всей оставшейся семьи на новое место жительства. Главная же заключалась, по-видимому, в том, что туда направили на работу чету Маглышей органы Наркомпроса (Народного комиссариата просвещения). Естественно, что овдовевшего и состарившегося Дмитрия Демидовича оставить в Варковичах они не могли.
В Богушёвке работала так называемая неполная средняя школа, то есть «восьмилетка», где родители стали работать учителями и где учились все трое их детей. Евгения Исидоровна была учительницей младших классов, а Наум Дмитриевич со временем стал преподавателем географии.
Ему шёл уже - ни много ни мало - сороковой год. Но тяга к знаниям и к образованию с годами не ослабела, а напротив, стала только сильнее да ещё и подогревалась немалым честолюбием. За время пребывания в заключении он имел возможность общаться с некоторыми по-настоящему образованными людьми и мог убедиться в том, что образование, полученное в высшем учебном заведении, действительно выводит человека на некий новый, принципиально отличный интеллектуальный уровень и ставит его в совершенно иное положение не только по отношению к миру, но и к обществу. Глубоко осознав это, Наум уже не мог довольствоваться достигнутым и поставил себе целью во что бы то ни стало получить высшее образование.
Он начинает готовиться и уже в 1934 году поступает на географический факультет заочного отделения Минского государственного педагогического института им. А. М. Горького. Думаю, что и поступление, и сама учёба давались ему нелегко и непросто. На то было много причин: перво-наперво давал себя знать возраст - даже среди студентов-заочников он был едва ли не самым старшим, что делалось ещё очевиднее при взгляде на его обширную плешь (он облысел в 28 лет). Второе - обнаружились весьма существенные пробелы в давно полученных знаниях: из математических дисциплин он знал лишь арифметику, из естественных - кое-как ботанику, с пятого на десятое простейшую физику, напрочь не знал химии, не только не знал, но даже никогда не изучал ни одного иностранного языка. Наконец, третье обстоятельство, отнюдь не способствовавшее учёбе, - многодетный быт сельского учителя.
Он не мог не осознавать всего этого комплекса очевидных трудностей и, наверное, на первых порах здорово-таки комплексовал по этому поводу, но остановить его это уже не могло, и на учёбу он настроился самым серьёзным образом.
Свидетельство о публикации №224082900870