Миры

Таисия рисует сны: гарцующие кони на зелёном покрывале, пятнистые жирафы в шарфах, коты с торчащими, как ёршики для мытья детских бутылочек, усами и полосатыми хвостами. Курчавая вата облаков, кружка с цветами в подарок маме, расписной маникюр на обведённой руке, эпохальные драмы, требующие либретто.
Но чаще она рисует людей. Принцы и принцессы, герои и красавицы. Вся семья в прямоугольнике листа. Сёстры и брат. С дивными неоновыми чёлками, длинными руками, заплетёнными в невероятные па-де-де ногами.
Мама. «Мамочка, это Вы! Я же только Вас с ресничками рисую!»
Густая грива волос, цвет по настроению, в воздушном летящем платье, с балетной растяжкой, без всех этих килограммов по бокам, без следов прожитых лет. Самая красивая, безусловно.

Мы, северные люди, не умеем признаваться в любви. Мы, несколько поколений сильных баб, знаем, как лечить разбитые коленки и склеивать разбитые чашки, но боимся не справиться с разбитым сердцем своего ребёнка.
Мы, взрослые, пережившие войны и разруху, безденежье и крах надежд, это мы на детском рисунке, с ресничками, в шляпах с пером, в летящем сарафане и с ослепительной улыбкой.

Вы, мамочка… Откуда это «Вы»? Откуда это трепетание в рабоче-крестьянской удмуртской семье?
И шуршит кринолин, и звучит клавесин, и пары кружат по паркету. И страшно спугнуть это очарование, выросшее из одного местоимения.

Мы забываем запах детских волос, мы не целуем им пяточки, мы боимся позвонить не вовремя. А они рисуют реснички, они: «Алло! Здравствуйте, мама» Они. Как высшее проявление любви