Кузнец Гаврилыч

       На берегу мелкой речушки, что течет вдоль небольшого села, стоит уж сколько лет совсем не примечательное деревянное строение. Вроде дом  не дом и на сарай вроде как совсем не похож. Черная кособокая хибара. Лет этому убогому строению немало. Может, при первых колхозах ее сляпали, а может, еще и до революции. Хоть и неказистая на вид халупа эта, но людей в ней толчётся всегда множество. Потому как это деревенская кузня. Кузница, если по литературному.

    Убранство в кузне, как и она сама, самое что ни на есть простецкое. Две двери в торцах. Если первая входная, то вторая дверь ведет под навес, где посередине стоит причудливое сооружение из четырех толстых лиственных столбов, собранных вместе в станок для подковывания  лошадей. А в самой кузне горн с мехами, наковальня на толстенной чурке, куча всяких молотков и клещей с кувалдой. На черных закопченных стенах, всевозможные железяки причудливой формы, по всей видимости, очень нужные кузнецу.

    Оживает работа в кузнице и вокруг нее, это когда весна приходит. Сошел снег с гор алтайских, речушка, что в другое время воробью по колено будет, вдруг решает показать свой нрав. Грязные бурные потоки сносят все переходчики в деревне. Пройдет немного времени, и река-проказница снова тихонечко вернется в русло своё. И будто станет искренне удивляться, как же она могла такое сотворить. Знать, не в себе была, чтоб так напакостить людям.

    Посевная скоро. А это значит надо собрать на ровной площадке у кузницы всю нужную технику: трактора, плуги, сеялки, культиваторы и даже бороны. А как же, и бороны тоже ремонта требуют. Ремонтно-тракторных мастерских еще и в помине нет, так что всё приходится ремонтировать и приводить в порядок под открытым небом.

     Мужиков-механизаторов в эту пору в кузне и вокруг нее собирается изрядное количество. И в такое время душой всей механизаторской братии становится деревенский кузнец по имени Илья Гаврилыч. Этот пятидесятилетний мужик небольшого роста и крепкого телосложения был кузнецом, как говорится, от бога. Золотые руки, так говорят о нем люди в деревне. Но славился в своей деревне Илья Гаврилыч не только и не столько своим кузнечным умением.

      Это был неиссякаемый родник веселья. Да какой там родник – целая река деревенская в половодье. Кладезь всевозможных прибауток, пословиц, анекдотов, частушек. Это ведь ему приписывают гуляющий по деревне анекдот, как он сумел одурачить приезжего горожанина:

       Держит клещами Гаврилыч раскаленную докрасна подкову.

      - Боже, какая же она горячая! - восхищается человек городской.

      - Да брось ты! Это разве горячая, - говорит кузнец. – Вот дай десятку мне, так я ее, родимую,  языком своим и облизать смогу.

      - Да ну! Вам что, свой язык совсем не жалко!

      Hо желание посмотреть необычное зрелище, видать, совсем затмило остатки разума у горожанина.  Он протянул кузнецу червонец красненького цвета с вождем на лицевой стороне. Илья Гаврилыч облизал десятку со всех сторон и с улыбкой положил денежку себе в карман.

       Кстати о птичках. Все его шуточки-прибауточки с анекдотами, все как на подбор с картинками. Да не просто с картинками, а зачастую с такой “живо-писию”, что даже мужики начинают смущенно переглядываться и по сторонам головами крутить. Не слышат ли женушки их родимые такую  ядрёную похабщину. Но это еще не всё. Была ко всему прочему у нашего Гаврилыча слабость одна. Хлебом не корми кузнеца нашего, но только дай немножечко соврать. Но привирает или врёт он так артистично,  с таким серьёзным видом, что мужикам зачастую невдомёк, правду ли он им говорит или в очередной раз чешет по их ушам.

    А если ушей свободных поблизости не окажется - не беда. Подручный парень по имени Федьша всегда под рукой. На то он и подручным прозывается.

   - Еслив ты, Федьша, - говорит он своему подручному, - хоть раз еще долбанёшь своей кувалдой, куда тебя не просят, то я сейчас вот этот шкворень докрасна нагрею и засуну холодным концом тебе в жопу.

   - Дядька Илья.  А почему холодным то? – недоумевает парень.

   - А это, чтоб никто его вытащить не смог.

    Разные разговоры вели меж собой кузнец Илья Гаврилыч с подручным Федьшей, когда выдавалось затишье в работе.

     - Вот ты, дядька Илья, спору нет,  знатный кузнец. Всё должно быть, знаешь, в кузнечном деле. А вот как, по твоему, сумели выковать волку тонкий материнский голосок, чтобы козлят обмануть в сказке? Ты бы вот что сделал?

     - Ну, Федьша, это же проще простого.  Посадил бы я волка на наковальню и хрясь ему кувалдой по яйцам!

     Вот он весь такой кузнец, Илья Гаврилыч. Да, и была у него одна привычка, наверное, у единственного во всей деревне. В спорах ли, чтобы доказать свою правоту, иль в чем-то выразить своё несогласие, а может и своё негативное отношение к происходящему проявить, он резко выбрасывал свою руку со сжатым кулаком вперед. Где-то согнув ее предварительно под углом в 90 градусов. А другой рукой громко хлопнуть по бицепсу и присовокупить обязательно словами. Тирада может быть краткой, но ёмкой:

   - А это ты видел!?

   - Накося, выкуси!

   - А ху-ху не хо-хо?

   И множество других слов, подкрепляющих этот жест руками. Жест, который мастерски получался в деревне только у Ильи Гавриловича и был, как сейчас бы сказали, его визитной карточкой. Жест, который вскоре нежданно-негаданно переполошит всю деревню.

    ... На дворе стоял 1965 год. Двадцать лет понадобилось, чтобы наконец-то вспомнили в полной мере о ветеранах, победивших фашистскую гадину. Прошел Парад 9 мая в Москве. Состоялось награждение юбилейными медалями в честь 20-летия окончания Великой Отечественной войны.

    Кузнец Илья Гаврилович тоже был участником той страшной войны, но сильно грудь вперёд не выпячивал, потому как в плену побывал. А такие, как он, вроде и участники, но и… А Илья Гаврилыч не унывал, с юмором рассказывал о своей службе до плена. Как всегда, в меру, а зачастую и без всякой меры привирал безбожно.

    - Дядька Илья. Тебе, поди, на войне то и с Жуковым встречаться приходилось, а может и с Рокоссовским даже? – спрашивали у кузни молодые парни, хитро перемигиваясь меж собой.

    - Было такое дело. С Жуковым даже удостоился чести покурить вместе с ним. Причем Георгий Константинович  угостил меня папироской своей  “Герцоговина  Флор” прозывается, а я в ответ угостил его махоркой из своего кисета. А Рокоссовскому  пришлось его кобылку подковать, когда та бедняжка свою подкову потеряла. Уж больно слёзно он просил меня об этой услуге.

      Совершенно забыл кузнец, что уже давненько Константин Константинович сменил лошадь на более современный вид транспорта. Это были рассказы с присказками касаемо его службы до плена. А вот на вопросы механизаторов, как в плен попал и какова была его жизнь в неволе, отвечал категорическим отказом.    Правда, всё же раз не удержался и поведал мужикам историю, как он в плену оказался. По лицу Гаврилыча видно было, что край тяжело мужику вспоминать это. Какое уж тут на хрен, враньё.

    - Попала наша часть в окружение. Дрались мы отчаянно, но силы наши и патроны кончились. От нашей роты осталось всего двенадцать бойцов. Когда мы всё же, как посчитали, почти выбрались из этой страшной мясорубки. Вышли к какому-то хутору, а дело было тогда на Украине. Встретили нас старик со старухой, вроде бы даже приветливо. Накормили, напоили, спать уложили. Пообещал старик, что завтра с утречка выведет нас, бедолаг, к месту, откуда рукой подать до наших войск.

   - А утром я проснулся от удара в бочину свою кованым немецким сапогом. Аufstehen russisches schwein! Подняв голову, увидел над собой оскаленную морду фашиста. Оказывается, этот сука-старикашка нас спать уложил, а старуху свою тем временем посадил на коня и в ночь в соседнюю деревню к немцам отправил. Вот так и пленили спящего Илью Гаврилыча с сотоварищами своими.

     ...Тихий летний вечер. Сельчане, покончив со своими домашними делами, группами, а то и по одному, потянулись в сторону клуба. Фильм привезли, потому как. Киномеханик Николай Николаевич приглашал всех бабочек прийти посмотреть его. Мол, уж больно хорошая картина на этот раз. Но бабушки-старушки уже давно раскусили этого “киномошенника”.

    - Раскусили мы тебя давненько, Николаич. Знаем теперича, как облупленного. Тебе лишь бы по двадцатику с нас содрать, а там хоть трава не расти. У тебя ведь план, потому и врёшь нам, что каждый фильм интересный, а выйдешь на улку после очередного твоего шедевра, глянешь на кинобудку, чтоб сказать “спасибо”, а тебя уже и след простыл. Домой упылил до следующей картины.

    А куда еще сельчанам идти вечерами, если хочешь к культуре прикоснуться? Только в клуб на редкие киносеансы. Или туда же, но  в библиотеку. До телевизоров еще не дожили, они позднее в домах сельчан появятся. Расселись в небольшом зрительном зале. Погас свет. Засветился экран на сцене.

    В те года почти перед каждым фильмом показывали киножурналы. Преимущественно состоящие из одной части, продолжительностью минут этак на десять. Мужики, так те специально пропускали их, чтобы лишнюю сигаретку выкурить на клубном крыльце. В этот раз показывали немецкую трофейную хронику. В концлагере строем стояли наши пленные красноармейцы. А перед ними группа немцев в несколько человек и один из них, страшненький, в очках, в чем то пленных пытался убедить, размахивая руками. Так как звука не было, то диктор за кадром рассказывал, что перед военнопленными выступает приехавший в лагерь предатель генерал Власов. Его цель завербовать как можно больше советских солдат, чтобы те перешли на сторону врага и воевали против своей родины.

     Но дальше случилось весьма интересное событие. Один из военнопленных из второго или даже третьего ряда, растолкав впереди стоящих, перед строем стал кричать что-то предателю Власову. И пока его не успели схватить охранники, он показал ему неприличный, но всем понятный жест. Согнутая в локте рука со сжатым кулаком и вторая, ударяющая по бицепсу.

     - Батюшки, свет! Так это ж мой Илюшка, родненький! Это он! Он! Я узнала его!- закричала, вскочив с места, сухонькая женщина по имени Марфа Сидоровна, жена Ильи Гаврилыча.

     Вообще-то можно было и не объяснять женщине, кто этот смельчак. Половина людей в зале и так узнали экранного Илью Гавриловича. Узнали и опешили. В ступор вошли. Вот тебе и ХУ-ХУ не ХО-ХО! Ай да Гаврилыч, ай да чей-то сын!

    В зрительном зале суматоха поднялась. Все кричат, руками размахивают, половина зрителей со своих мест соскочили. Встревоженный киномеханик проектор выключил и в зал прибежал.

    - Что тут у вас случилось? Кому плохо? Кому шумим?

    А зрителей не унять! Половина за то, что это их Гаврилыч. Другая половина кричит, что надо было слушать диктора, который сказал с экрана, что, скорей всего нет в живых этого героя. Не могли, мол, простить немцы, да и сам Власов такую выходку военнопленного красноармейца.

    - Тихо, бабоньки! И вы, мужики, тоже не орите! Спрашивается, а где в данный момент сам Илья Гаврилович? – это киномеханик Николай Николаевич принялся наводить порядок в зале.

    - Дома. Где ж ему в такое время быть. Наверное, спать укладывается, мне место греет, - это жена Марфа Сидоровна ответила.

    - Так, объявляю перерыв на десять минут. Можно перекурить на крыльце. А ты и ты – бегом за Ильёй Гаврилычем. Тащите его сюда срочно, мол, дело пахнет керосином. А что, про что – ни гу-гу! А я пока ленту в обратку перемотаю.

    Не прошло и десяти минут, как стоявшие на крыльце мужики стали свидетелями картины, правда не маслом писанную, но тоже ничего. Посреди улицы чуть ли не вприпрыжку, на всех парах мчался Илья Гаврилыч. Посланные за ним гонцы еле поспевали следом. Вбежав по ступенькам на крыльцо, он пролетел через толпу мужиков, как будто там и в помине никого не было.  Оставив за собой чистую дорожку, кузнец, ни слова не говоря, молчком вбежал в зрительный зал.

     - Вы что ему сказали? – весьма озадаченный киномеханик спросил у запыхавшихся гонцов.

     - Дык ты же сам, Николаич, сказал, чтобы мы не говорили, зачем его в клуб зовут. Вот мы и сказали, что его жене плохо стало и …

     - Иии???

     - И… что при смерти она.

     - Ну и что вам сказать на это, олухи царя небесного? А я вот и говорить ничего не буду. Вот сейчас немного Гаврилыч оклемается, отойдет малость от слов ваших, он сам вам всё и растолкует. Прячьтесь на задних рядах быстрее, чтобы смертоубийства ненароком не произошло.

   В зрительном зале порядок относительный кое-как установили, мужики и женщины снова расселись по своим скамейкам. Илью Гавриловича со своей женой рядышком посадили, на самых лучших местах. Погас свет, застрекотал кинопроектор в кинобудке, все прильнули к экрану. Все ждали момента, когда красноармеец Илья Гаврилович выйдет из строя и начнет крыть матом предателя Власова. Чтобы всем, как по команде, повернуть головы в сторону кузнеца. Интересно же посмотреть на реакцию человека, увидевшего себя впервые на экране через двадцать с лишним лет. Да еще в такой обстановке.

   - Илья! Руки отпусти, больно же, - вроде и негромко промолвила Марфа Сидоровна, но в маленьком зале эти слова услышали, кажись, все.

    Кузнеца, балагура и весельчака Гаврилыча в этот момент было не узнать. Впившись неотрывно в экран, он даже не заметил, как чуть руки не сломал своей Марфушке, непроизвольно сдавив их своими ручищами. По щекам кузнеца текли слёзы, а когда диктор произнес, что этого смельчака, скорей всего, в живых не оставили немцы, Илья вдруг вскочил со своей скамейки. И пока на экране еще не исчез Власов, Илья Гаврилович закатил ему гневную тираду:

   - Что, сучий потрох, не вышло по твоему! Я то живой, а ты вот сгнил уже давно! Правильно я тогда послал тебя куда надо. И счас повторю, гнида. А ХУ-ХУ не ХО-ХО!

    И показал экранному предателю Власову свой коронный жест.  Полусогнутая в локте рука со сжатым увесистым кулаком и громкий шлепок по бицепсу. Круто развернувшись, Гаврилыч поспешил к выходу. В зале грохнули аплодисменты. Сельчане стоя провожали своего земляка. Марфа Сидоровна, утирая кончиком платка слезы, семенила следом.

    Вот такая история, едрить её в корень, приключилась в небольшом алтайском селе, уютно расположившимся средь невысоких, но таких красивых гор. История, бурно обсуждаемая несколько дней в деревне, вскоре стала забываться, как и все остальные истории, ранее случавшиеся в ней. Илья Гаврилович по-прежнему был немногословен касаемо его пребывания в плену. Видать, очень тяжелые испытания пришлось бедняге пережить.

    Но история эта, оказывается, имела дальнейшее продолжение. В деревне то обсудили и забыли, но в других местах думали совсем иначе. На первом просмотре киножурнала в числе зрителей находился и секретарь партбюро местной парторганизации. Он посчитал своим партийным долгом сообщить об этом неординарном случае своему партийному начальнику повыше, то бишь секретарю парткома совхоза товарищу Каганову. А тот, более искушенный товарищ, сразу понял, что можно, скорее нужно, извлечь для себя, кое-какую, выгоду. Незамедлительный звонок в райком партии:

    - Товарищ секретарь райкома партии! Тут во вверенной мне партийной организации произошел интереснейший случай. При просмотре киножурнала нашелся… И дальше подробное изложение произошедшего.

    - Понял, товарищ Каганов. Спасибо за информацию. Подумаем, что мы можем предпринять в этой ситуации.

     А кузнец Гаврилыч, ни сном ни духом не подозревающий, что его личностью заинтересовались в райкоме партии, продолжал с подручным Федьшей ковать замысловатые и незамысловатые железяки, так нужные в сельском хозяйстве.

    И тут в кузню прибегает самый маленький партийный начальник, то бишь местный секретарь партбюро и прям сходу, едва дух переведя, выпалил:

    - Илья Гаврилович! Второй секретарь райкома партии товарищ Птицын просит тебя явиться к нему завтра к 10 часам утра в его кабинет.

    - А ты, паря, ничего не попутал? Я партийный али как? Да я еще чуть ли не враг народа покамест. Так и скажи своему товарищу секретарю, что некогда, да и незачем мне разъезжать по райкомам. А то сам не знаешь – страда на дворе. Работы – непочатый край. Еслив нужон им для разговора, милости просим, пусть сюда приезжают. Так и сказывай.

     И что бы вы думали? Через день к кузнице подъехал весь в пыли райкомовский ГАЗик. Мужики враз все кинулись врассыпную, кто под трактор, кто за угол кузни. Зачем? А так, на всякий случай. Предосторожность не помешает. Из машины вылез мужчина средних лет, хорошо одет, в галстуке и со Звездой Героя Советского Союза на груди. Это был первый секретарь райкома партии Корнеев Павел Фомич. Фронтовик, прошедший все невзгоды прошедшей войны, как и кузнец Гаврилыч.

    - Ну, здравствуй, Илья Гаврилович. Как живешь-можешь, ветеран? Жена как? Дети где?

    - Здравствуй, здравствуй,  Павел Фомич. Жена еще трудится, а сыновья у нас оба в армии служат, они ведь у меня близняшки. А ты то чего надумал к нам в такую даль приехать? Неуж по мою душу? Наверное, ругать станешь, что  не сумел задушить я тогда этого гада. Не дали тогда, сволочи, схватили вовремя. Еслив ты об этом, то давай спрашивай. Мне нечего от тебя, Павел Фомич, скрывать.

   - Во-первых, хочу я извиниться перед тобой, Илья Гаврилович, за своих подчиненных. Ведь что удумали эти чересчур прыткие молодые товарищи, когда посмотрели этот киножурнал. Мне вчера молодой инструктор  отдела пропаганды и агитации жалуется, вот, мол, вызвали этого героя в райком, а он отказался. А мы ведь хотели ему  славу и известность создать в нашем районе.

     - И какие же? – спрашиваю.

    - В целях патриотического  воспитания молодёжи района устроили бы с ним и этим киножурналом поездки по сёлам района. Сначала журнал прокрутить зрителям, а потом живого героя показать им. С краткими воспоминаниями.

    - Не буду пересказывать подробности разноса, что я им учинил тогда. Наверное, запомнят на всю жизнь свою. Прежде чем что-то сделать, впредь сто раз пусть подумают. И посоветуются со старшими товарищами. А я твёрдо верю, Илья Гаврилович, что наступит то время, когда и в рядах партии тебя восстановят, и награды вернут. И все причитающие льготы.

   Еще долго сидели на лавочке два ветерана. Вспоминая прошедшую войну, опалившую их юность. Подручный Федьша из дверей кузни украдкой успел от души налюбоваться настоящим Героем Советского Союза, которого впервые в жизни своей, вот так живьем видел. А за дядьку Илью - так вообще! Гордость из груди так пёрла, так пёрла, что дыхалки вроде как стало не хватать  парню.

   - Ну, давай прощаться, Илья Гаврилович. Поеду дальше. У меня ведь сегодня получился внеплановый объезд хозяйств. Будь здоров, солдат. Я верю, всё у тебя сложится в жизни дальнейшей как нельзя лучше.

   - До свидания, Павел Фомич. И тебе желаю терпения в твоей нелегкой работе. Люди верят в тебя и поэтому идут за тобой.

    Шофер ГАЗика даже прикорнул малость в кабине. Вздрогнул от стука открываемой дверцы.

     - Давай, Петя, заводи мотор. Нам еще с тобой в несколько мест заскочить надобно.

    Когда машина с секретарем райкома скрылась из вида, Илья Гаврилыч напустился на своего молотобойца-подручного. Шутливо, конечно.

    - Ох и варнак же ты у меня, Федьша! Почему огонь в горне потушил? Упустил? Даже шаять нисколь не хочет теперича. Значится, давай по новой разжигай. Дальше работу будем работать, сынок.