Виктория рассказ Алексея

Мой друг Евгений тяжело заболел: врачи обнаружили у него лейкемию. Нам с ним тогда было по четырнадцать лет.
Ему делалось всё хуже и хуже, надеяться было не на что, и все, включая самого Женю, это понимали. Честно говоря, я удивлялся его мужеству: он знал, что обречён, и всё-таки никогда не жаловался, всегда улыбался, хотя слабел с каждым днём. По ночам его мучили страшные боли, последние дни он жил на наркотиках. Мать и отец были глубоко подавлены: Женя у них был единственным ребёнком. Но что в таких случаях можно сделать? Ничего...
По стечению обстоятельств я оказался свидетелем смерти моего друга. То, что я видел, невозможно забыть. Жениным родителям нужно было куда-то срочно уехать на сутки. Мне позвонила его мать и попросила приехать, сказав, что не хочет оставлять Женю одного.

Встретив меня, Евгений, как обычно, улыбнулся. Мы, обменявшись рукопожатиями, прошли на балкон. На улице было душно. Я закурил. Мой друг отрешённо смотрел на быстро темнеющее вечернее небо. Лицо его было землисто-серым...
 Кстати,  забыл сказать:  мы всегда проводили много времени на балконе. Четвёртый этаж: вроде бы невысоко, а вид - как с небоскрёба; может быть, частные домики внизу были настолько маленькими, или мы сами... не знаю. Сколько раз мы там беседовали, всегда было такое впечатление, что небо обволакивает нас, слушая наши разговоры. Вечерние тени сгущались, дрожали, ожидая появления чего-то ещё более тёмного, громоздкого: ночного мрака.
"Мне нужно с тобой поговорить, - неожиданно сказал Евгений, - пойдём в комнату." Войдя, мы включили свет. Я сел в кресло, Женя прилёг на кровать. Лицо его исказилось от боли. Он принял таблетки, запил их водой. "Я, Лёшка, умру, - голос его был ровным и спокойным. - Слушай, какой мне вчера сон приснился. Вижу я: вокруг меня безлюдная равнина, а сам я как бы повис над ней. Земля подо мной глинистая и как бы живая: жадная, чавкающая. Вдруг какая-то сила срывает меня с места - и полетел я вперёд с невероятной скоростью. В ушах гул стоит, ветер бьет в лицо. Вижу: впереди место знакомое.  Тут  меня  тряхануло что-то: да это ж Елшанское кладбище! Хоронят кого-то. Я все ближе и ближе. Люди вроде бы как знакомые, да только лиц никак не разобрать. Кто-то из хоронивших  завыл, так пронзительно - сердце чуть не разорвалоь. Я уже среди них; чувствую: стою на земле. Все от меня отворачивают  лица, сторонятся. На двух табуретках стоит закрытый гроб, могильщики ходят. Рядышком - остроконечный металлический памятник. Я ничего понять не могу: в чем дело? кого, мол, хоронят?
Тишина. Молчат все. Подхожу к памятнику и читаю: Хрусталев Евгений Владимирович. Год рождения 1977. Дата смерти - расплывчато.
Я прямо окаменел. Чувствую: надвигается сзади что-то огромное, жуткое...  и  скользкое. Я резко обернулся - и тут мне в уши хохот злорадный ударил, и трупный запах в ноздри, и - тьма, тьма...
Проснулся я, Лешка, и понял, что все. Не испугался, нет, даже как-то успокоился. Чего мне бояться? Про сон, конечно, никому не говорил: зачем расстраивать?"

Пока Евгений рассказывал мне все это, ночь окутала город и припала к нашему окну, как будто старалась заглянуть в наши зрачки...
Не стану сочинять, мне стало страшно. А Женя говорит мне: "Слышь, Леха,  давай спать. Эх, и устал я..."
 Мы выключили свет, я лег на кровать, ворочаюсь, не могу уснуть: после Жениных историй  от страха даже во рту пересохло. Не помню, как я уснул...
Вижу я: сидим мы с Женей на балконе. Солнце, голубое небо; смеемся, болтаем о чем-то. Оба счастливые, на душе хорошо. Помню отчетливо этот сон. Разговор обычный: деньги, девочки, музыка... и вдруг замечаю, что лицо моего собеседника изменилось. Голос его сделался чужим: "Подожди, - говорит, - Алексей. Мне надо сказать тебе главное, самое главное. Ерунда все это... Все наши разговоры".
Евгений встал - и огромное небо обняло его фигурку.
"Не главное это", - говорит мне Женя, и, вроде, голос его удаляется. "А что же главное?" - спрашиваю я. "Летать, - отвечает он, - летать." -  "Как так - летать?" - "Смотри!"
Отходит он, отходит, и вижу я: он уже в воздухе. Уплывает от меня в небо и улыбается. "Постой! - кричу я ему. - А как же мне научиться летать?"
Все дальше и дальше он от меня, и расслышать его голос почти невозможно: "Сложно это, Леша. Это заслужить надо. Это..."
Не разобрал я его последних слов. Почти уже растворился Женька в сияющей бесконечности. Раскинул руки в стороны, а на правой - два пальца разведены буквой "V":  мол, победа, виктория! Сон мой резко оборвался. Я вскочил с кровати: сердце трепещет, в глазах темно. Я понял, наконец, что произошло. Не включая света, выбегаю в коридор, стою: не знаю, что делать. Зову тихо: "Женя, Жень-ка..."
Тишина - живая, давящая... Я постоял еще немного; ну, думаю, чего там... Подошел к другу, взял его за плечо, перевернул. Лицо гипсовое, тело холодное,  уже окоченевшее...
Вдруг сердце мое похолодело, дыхание перехватило... Не знаю, может, это случайность, и руку просто свела предсмертная судорога: три пальца руки были сжаты, средний и указательный показывали: VICTORIA!