ДОЛЯ, ч. 3, гл. 2, апрель-июнь1917, 2. 2

                2.2
       Всю весну и начало лета они провели, курсируя между своей квартиркой и приёмной доктора. «В город», как говорил штабс-капитан, выбирались редко, по необходимости. Несколько раз приезжали в госпиталь на осмотр, в клуб или в комендатуру – получить деньги и узнать, нет ли телеграммы от Иванова-старшего. Тот как в воду канул. Объявления в газетах пока не помогли.
       Алексей отправил несколько телеграмм Анне, получил всего одно, очень радостное, но короткое письмо. Видимо, работы у неё было немерено.
       В офицерском клубе было неустроенно и тесно. Создавались и распадались какие-то комитеты, собирали по подписке деньги, толком уже никто и не знал, на что. Водка – самая мерзейшая, закусок почти не достать. Офицеры, преимущественно после ранения, пьянели быстро и вели себя не самым лучшим образом... Иванова и Ведянина на первых порах тоже пытались вовлечь в комитетскую деятельность, но, видя скрюченную руку Алексея и сильнейшую хромоту Николаши, быстро отстали, без дальнейших попыток.
       – Мне кажется, что у доктора ты сегодня приседал совсем легко? – с иронией спрашивал Алексей, наблюдая, как штабс-капитан, словно старый пират, приволакивает ногу, покидая клуб.
       – Ты тоже неплохой актёр, – смеялся Николаша, поднимая в виде приветствия скрюченную руку.
       Дела их, хоть и потихоньку, но шли на поправку. Новомодная гимнастика доктора давала определённые результаты. По крайней мере, Николаша действительно начал приседать, а Алексей уже более недели свободно удерживал в раненой руке пустой чайник. Боль мучила меньше. Или он притерпелся?

       В конце мая Ведянин самым решительным образом предложил Алексею забрать все деньги из банка и накупить массу полезных вещей. Он назвал это новомодным словечком «отоварить».
       – Ты же видишь, что творится, не сегодня-завтра ещё один переворот, и все банки закроют. Что тогда?
       Алексей всё тянул с закрытием счёта, хотя понимал, что Ведянин полностью прав. Надвигалась катастрофа, и это было ясно даже самому благодушно настроенному обывателю.
       Последним аргументом стало письмо из Феодосии, от Ивана Яковлевича. Его принёс подвыпивший (слегка!) Демьян. Пожаловался, что в доме остались занятыми только три верхние квартиры. «А там одна голота живёт, рази от них дождёшься понимания!» – сокрушался старик. Алексей отнёсся с пониманием. Одарил щедро, запихав деньги в разные карманы потрёпанного пиджака привратника. И вручил ему початую бутылку водки. Демьян кинулся было расцеловать, но вовремя опомнился. Сделал приличный глоток из бутылки («Будь здоров!») и ушёл, покачивая головой, словно спорил сам с собой.
       Дрожащими руками Алексей вскрыл конверт и начал читать вслух. Николаша напряжённо слушал.
       «Добрый день, Анна Петровна, я надеюсь, что Вы пребываете в добром здравии и служение Отчизне не подорвало полностью Ваше хрупкое здоровье...»
       – Почему он только к Анне обращается? – удивлённо спросил Алексей, глядя на друга.
       – Так он же тоже не знает! – ответил нетерпеливо Николаша. – Давай дальше, не отвлекайся.
       – А, ну да, – Алексей продолжил: – «...О себе я в данный момент не могу сказать, что полностью здоров. Но расскажу по порядку. Мы все втроём, Ваш батюшка, Любовь Павловна и Ваш покорный слуга, благополучно добрались до Ялты. Город оказался под завязку забит страждущими чистого морского воздуха. Приличного жилья не достать. Гостиницы отвратительные, мы две сменили. Поэтому, по совету местного врача, моего бывшего сослуживца, мы направились в Феодосию, откуда и собирались прислать Вам телеграмму с новым адресом...»
       – Вот видишь, всё разъясняется, а ты беспокоился!
       Иванов-младший вздохнул и стал читать дальше.
       – «...Дорога нас всех сильно утомила, и я, видимо, простудился в пути.
       Устроились мы в первый день не так хорошо, как ожидали, всего две комнаты с отдельным входом в доме, похожем на саклю. Одну комнату мы, конечно же, предоставили Любаше, Любови Павловне. Нарушая последовательность событий, хочу сообщить Вам, что горничной Вы лишились. Любовь Павловна стойко переносила все наши трудности, к которым нам, старым солдатам, не привыкать. Благородство души её необыкновенное! Только её заботами мне удалось перебороть сильнейшую пневмонию без тяжёлых последствий. И это для человека моего возраста! Любовь Павловна оказала мне честь, согласившись сделать меня счастливым. Холостяцкая жизнь моя закончена!..»
       – Ого! – весело воскликнул Николаша. – А доктор-то не промах! И на курорт поехал, и женой обзавёлся!
       – Да уж! Но я рад за Любашу! Она правда очень хорошая, и за доктора очень рад! Только как же теперь там папа;? Он с ними живёт?
       – Ты читай, фантазировать потом будешь, – предложил Ведянин.
       – «...Должен доложить, Анна Петровна, что батюшка Ваш упрямство необыкновенное имеет. По своему нездоровью следить за каждым его поступком возможности я не имел. Пока я боролся с болезнью, он нашёл две квартирки, более комфортные и симпатичные, но не под одной крышей. Мы переехали. Я напомнил господину Иванову, что надо бы отправить Вам телеграмму с новым адресом. Пётр Алексеевич заверил, что всё сделано. К тому же Пётр Алексеевич настоял, чтобы Любовь Павловна проживала со мной, пока я не поправлюсь. Подозреваю, что именно тогда он всё и задумал.
       По прошествии трёх недель после нашего переезда в Феодосию Любовь Павловна сопровождала меня в короткой прогулке. Вы знаете, после пневмонии залёживаться нельзя. Мы пошли навестить Петра Алексеевича в надежде, что прогуляемся все вместе. Любовь Павловна, как только мы переехали, нашла ему девушку из местных для ведения хозяйства. Сама навещала Петра Алексеевича через день, в заведённое время, проверяла, как за ним смотрят. Да и я, как только встал на ноги, стал захаживать. Поверьте, Анна Петровна, ничто в поведении Петра Алексеевича не предвещало произошедшего события...»
       – Господи, да что случилось-то! Дойдёт доктор когда-нибудь до сути! Что с папой?!!!
       – Дай сюда, – Николаша выдернул из рук Алексея листки и начал скороговоркой читать сам.
       – «...Петра Алексеевича не оказалось дома. Хозяин квартиры, проживающий тут же, в этом доме, обрадовался, увидев нас, и передал записку. И заявил вдруг, что будет очень благодарен, если мы рекомендуем его такому же чудесному жильцу – тихий, вежливый. Сам съехал, но заплатил за месяц вперёд! Представьте себе, какая оторопь нас взяла! Оказалось, что он уже более недели назад заказал себе каюту на теплоход до греческого порта Салоники! И вчера съехал! Не сказав нам ни единого слова!
      Из записки следовало, что путь он себе наметил во Францию, к внуку, в надежде вырастить его русским человеком. Просит и Вас при первой возможности перебираться туда же.
      Местное общество, с которым мы довольно коротко сошлись, уверяет, что греческие торговые суда ходят вполне исправно, несмотря деятельность немецких подводных лодок. Есть безопасный коридор для доступа в греческие воды. А уж из Испании до Парижа рукой подать! Будем надеяться, что предпринятое путешествие Пётр Алексеевич перенесёт благополучно.
      Сам я со своим маленьким семейством возвращаться в столицу пока не планирую. Предполагаю открыть здесь частную практику и, если дела пойдут на лад, остаться насовсем. На нас, стариков, морской воздух оказывает действие целебное. Любовь Павловна решение моё полностью поддерживает. Просит кланяться Вам и простить, что не уследила за Вашим батюшкой.
Надеемся в скором времени увидеть Вас в Феодосии.
                С глубочайшим почтением,
                Иван Яковлевич Бартингов.
Р. S. Записку Петра Алексеевича, мне адресованную, оставляю пока у себя. Надеюсь передать Вам лично, как последнее батюшкино наставление».

      – Николаша, – с лёгкой истерикой в голосе произнёс Алексей, – ты что-нибудь понимаешь? Как это он уехал? А мы?
      – А что тут понимать, друг мой! Племянник твой сейчас для Петра Алексеевича единственный наследник мужского пола, которого он собирается вырастить по своему образу и подобию. Вот и сбежал на старости лет в «европы» ради благой цели.
      – Но у него же сердце!
      – Не переживай, он всё спланировал. Старик упёртый, доедет!
      – Думаю, что Анне об этом пока лучше не писать?
      – Вот сестре сообщить как раз и следует. Она, может, через князя своего попробует телеграфировать в русское посольство. Разузнает как там в Париже господин Иванов поживает...
      – Ты представляешь себе, что значит разыскать «господина Иванова»?!
      – Эх ты, Лёшка! Это у нас здесь в Ивановых запутаться можно, а в «парижах» все Ивановы наперечёт.
      Ведянин положил тёплую руку на плечо Алексея.
      – Ладно, не переживай. Отец твой в здравии и деятелен. И в Париже всяко лучше, чем у нас здесь, в бардаке. Давай собирайся, нас доктор ожидает, опять что-нибудь новенькое изобретёт...
      – Поехали, а потом в банк...