Цыганская игла

Та большая, блестящая "цыганская" игла была воткнута в косяк входной двери бабушки Матрёшки всегда. Ну по крайней мере столько, сколько Полинка себя помнила. Приезжая к бабушке (а она была не просто бабушка, а пра-пра-бабушка), она невольно задерживала на ней взгляд. А бабушка Матрёшка, всегда такая добрая и улыбчивая, вдруг хмурилась и грозила девчушке потемневшим от времени, скрюченым пальцем: "не трожь!"
Полинку сначала смешило имя бабушки - Матрёшка. Матрешка - это деревянная кукла, с круглыми глазами и глуповатым размалёванным лицом. А бабушка - худенькая, лёгкая как пёрышко, с синими лучащимися глазами. Только потом мама объяснила девочке, что Матрёшка - это Матрёна, старинное русское имя, просто все, да и сама бабушка привыкли к Матрёшке.
Бабушка Матрёшка была травницей. Её небольшой домишко был увешен пучочками трави цветов, в глиняных горшочках она хранила палочки и корешки, а посреди её горницы стояла кровать с матрацем, набитым душистым луговым сеном. Вот только спать на ней разрешалось долько заболевшим родственникам. И - больше никому. Многочисленные бабушкины дети, внуки и правнуки, приезжая в гости, спали на лавках, печи и даже на полу. А кровать стояла свободной, покрытая кипельно - белым льняным покрывалом с кружевным подзором.
Полинке тогда было года три. Однажды она сильно простудилась и кашляла долго, и мучительно, и никакие лекарства ей не помогали. Тогда они поехали к бабушке Матрешке, прямо зимой, по дороге мимо огромных сугробов и молчаливых заснеженных елей.
До бабушки добрались поздно вечером. Едва взглянув на захлебывающуюся кашлем девчонку, она махнула рукой в сторону кровати - туда укладывай! На робкие возражения мамы, что может быть травки какой заварить, или корешков, добрейшая обычно старушка сердито сверкнула глазами, и Полинку уложили на матрац из духмяного сена. Тогда, в ту самую ночь, она впервые увидела её, цыганку.
Она сидела за столом в залитой лунным светом горнице и что-то шила той самой огромной "цыганской" иглой, покуривая маленькую глиняную трубочку. Заметив глядящую на неё во все глаза девчушку, она махнула в её сторону тёмной до черноты рукой, и Полинка сразу же заснула.
Когда наступило утро, о кашле ничего даже не напоминало, а на вопросы Полинки " где баба?" бабушка Матрёшка ответила, угощая её пшенной кашей из русской печки, что бабушка здесь только она, а всё остальное ей просто приснилось.
Второй раз на чудесную бабушкину кровать она попала уже в возрасте десяти лет, когда бегая с подружками по окрестностям деревни, сорвалась в овраг и катилась до самого дна, визжа от страха и исцарапавшись вкровь острыми камнями и колючками. Полинка испугалась так сильно, что ни слова не могла вымолвить, а только тряслась и всхлипывала. Тогда бабушка снова уложила её на чудесную кровать.
Проснувшись, девочка снова увидела ту самую цыганку. Спрятавшись, под одеяло, она с любопытством оглядывала её. Чёрные, как смоль, волосы, густо тронутые сединой, сверкающие золотые серьги, ожерелье из старинных, позеленевших от времени монет, широкая юбка, расписанная огромными красными цветами... Старая цыганка шила что-то прямо в полотне лунного цвета, покуривая маленькую глиняную трубочку и её пальцы с блестящей иглой сновали так быстро, что Полинка не успевала следить за их движением. Заметив, что за ней наблюдают, цыганка как в прошлый раз махнула в сторону девочки смуглой рукой, и та сразу же заснула.
Надо ли говорить, что наутро все Полинкины раны и царапины как по волшебству затянулись, а от вчерашнего испуга не осталось и следа. А бабушка Матрёшка отмахивалась от настойчивых расспросов девчонки, да твердила, что той всё просто приснилось.
Этим же летом произошло ещё одно событие, которое окончательно убедило Полинку, что бабушка Матрёшка совсем не такая простая старушка, за которую себя выдаёт.
В тот день за Полинкой приехали родители. В их планах было погостить несколько дней, подышать деревенским воздухом да сходить на рыбалку. Бабушка Матрёшка от радости летала, ставила тесто на ватрушки да замешивала начинку для пирогов. Папа стоял у дверей и рассказывал, какой ремонт они успели сделать в квартире, пока Полинка гостила у бабушки. И в задумчивости выдернул "цыганскую" иглу из косяка. Никто так и не понял что произошло. Как мог взрослый мужчина распороть иглой ладошку до кости по всей длине. Он только стоял и испуганно хлопал глазами, глядя как густая, тёмно-красная кровь сочится между пальцев и крупными каплями падает на пол. Ой, что случилось с доброй бабушкой Матрешкой! Она принялась колотить папу попавшим под руку полотенцем, крича, что таких остолопов во век не видывала, и не его руками воткнуто, не его и достато будет. Потом взяла окровавленную иголку, которую папа так и продолжал сжимать в побелевших пальцах, и принялась водить туда - сюда над залитой кровью ладошкой, что-то негромко приговаривая. Потом замотала папе ладошку тем же кухонным полотенцем, которое держала в руках и тот же час выпроводила их домой, даже не напоив чаем.
Добравшись до дома, решил папа перевезать рану по-хорошему, а развернув окровавленное полотенце, ахнул - ладошка была целой, даже без намёка на порез. Мама взглянула на папину ладошку и улыбнулась - я тебе говорила, что бабушка наша и не такое может!
Бабушка Матрёшка заболела, когда Полинке было уже за двадцать. В тот год она отправилась в деревню залечивать душевные раны, нанесённые близким, очень близким человеком.
В маленьком домике бабушки Матрёшки всё так же пахло топлёным молоком, душистыми травами и сушёной земляникой. Только старушка стала ещё меньше, тоньше и легче. Казалось, дунет ветерок, и унесёт её, как пожухшую былинку. Видно было, что она болеет, давно и серьёзно, и только глаза её, по-молодому синие и ясные, всё так же светились на её лице.
В тот вечер они сидели и мотали пряжу. Серую, грубую, пахнущую мхом и хвоей."Никому я, Полинушка, не рассказывала, а тебе расскажу. Вижу, не простая ты девка, а мне уж мало осталось, вот и скажу.
 Я в тот год одна с ребятами осталась - мужика моего в лесу в ветер ёлкой убило. А у меня ребят семеро, младшему только два года сровнялось. Как жили? Да не спрашивай! Ладно вот я травы знала, да на скотину пошептать могла, испуг да грыжу заговаривала. Шли ко мне деревенские, кто пару картошек принесёт, кто молока, а кто и полотна отрез. Тем и жили.
А цыганку ту старую я по весне нашла у своих дверей. Как добралась она ко мне - Бог ведает. Худая - в чём душа держится, седая уже, старая. Втащила я её в избу, стала раздевать. Батюшки святы! А ко груди у неё младенец примотан, еле жив, головка болтается, руки-ноги как плети. И стала меня та цыганка просить, чтоб я дитё выходила, да к себе взяла. Я ей своих показываю, мол, семеро, голы да босы. А она одно твердит - сполна она рассчитается. Ну и взялась я её выхаживать с мальцом вместе. Её травами отпаивала, а цыганёнка и в печь на лопате сажала, и в мякине парила, и даже лосиху в лесу доила, чтоб молоком его поить. Лосиху - удивилась Полина, - как это? Но бабушка так взглянула на неё своими синими глазами, что девушка быстро прикусила язычок. Цыганка старая умерла вскоре, на деревенском кладбище мы её схоронили. А перед смертью подарила она мне иглу цыганскую, да наказала в косяк над дверями воткнуть со словами заветными. Тех слов не скажу никому, со мной уйдут. Да велела поставить под окно кровать с матрасом, травами набитым, что на Ивана Купалу собрать. И класть на ту кровать только больных да недужных, а она им здоровье быстро сошьёт. Выходила я того заморыша, да со своими ребятами оставила. Васяткой окрестила - улыбается бабушка Матрешка". Девушка испуганно охнула и зажала рот рукой: - бабушка, так что, дед Вася - тебе не родной? Старушка вздохнула - по крови-то может и не родной, а по сердцу - роднее некуда. И ребятишки забыли, что Васятку цыганка принесла, малы были. Только смеялись всё, что мамка его в бане мыла, да закоптила сильно. Баня-то у нас была по чёрному...
Дальше сидели молча. Тихонько посвистывал самовар на еловых шишках, ветер качал за окном ветки липы, круглая луна любопытно заглядывала в окно, да кто-то невидимый тихонько скребся по крыше, просясь пустить его в дом.
После этого разговора бабушка прожила неделю. После похорон Полина сделала так, как она просила - вытащила из косяка иглу и воткнула в землю у порога. Новенькая, блестящая игла мигом рассыпалась в прах, лишь коснулась земли, а над избой пронёсся долгий, усталый вздох.
Сейчас Полина часто приезжает в опустевший маленький домик бабушки Матрешки. В нём по прежнему пахнет мёдом, молоком и хвоей. А если присмотрется в лунную ночь, то можно увидеть едва различимый силуэт старой цыганки в цветастой юбке и золотых серёжках, которая курит маленькую глиняную трубочку, набитую душистым табаком и вишнёвыми листьями, смотрит на спящую девушку и улыбается. А дым от её трубки плывет, плывет и ложится белым туманом в низких ложбинах и тает, оставляя на траве крупные, яркие капли, похожие на украшения из старинных монет с шеи старой цыганки...