Малиновая фея

 1.Крапивные заросли

– Папа  сегодня говорил маме, что меня надо отправить в специальный интернат – чтобы я начала учить язык жестов. Я подслушала  разговор, – сказала Лена своим друзьям – Бабайке и домовому по имени Диоген, – папа считает, что я во время аварии ударилась головой и теперь навсегда останусь немой.

 –  А ты говорить-то можешь, просто они тебя не слышат, – понимающе кивнул Бабайка. Серьёзный и молчаливый Диоген покачал кудрявой головой и погрузился в размышления. Он всегда искал нестандартные пути решения проблем.

   Друзья сидели втроём на берегу маленькой  речки Обретинки, свесив ноги в бурлящую тёмную воду. Впрочем, какие у Бабайки ноги? Лена никак не могла толком рассмотреть конечности приятеля: они находились в непрерывном движении – то удлинялись, то укорачивались, иногда смахивали на медвежьи, а бывало – вдруг превращались в перепончатые гусиные лапы.

     С виду Бабайка был весьма неказист: густая бурая борода торчала клочьями в разные стороны, вместо волос на макушке росли какие-то кусты. Голый чёрный хвост с кисточкой сперва тоже показался Лене не очень-то привлекательным – пока она не привыкла к внешности нового знакомого.
Диоген же – напротив – был весьма симпатичен, похож на любимую куклу Лены: круглое розовое лицо, небесно-голубые глаза, золотистые локоны.

“Это он специально для тебя такой облик принял,” – позже объяснил Бабайка.

   Поначалу Лена, конечно, сильно испугалась, внезапно увидев своих будущих друзей в крапивно-чертополоховом бурьяне, который начинался сразу  за избой бабы Мани. В травяные дебри Лена полезла от скуки:  детей подходящего возраста в деревне не было, а смотреть мультфильмы на планшете отец разрешал редко.

  Семья поселилась в селе в начале лета. “Нам нужна передышка,” – сказал тогда папа. Мама почти ничего не говорила, только плакала…

  Травяные дебри за домом папа собирался скосить, но всё никак не получалось. Бабайка рассказал, что ему пришлось в спешке наложить на заросли охранные чары, которые держатся триста лет. Папа об этом не знал и, конечно же, сильно страдал. Каждое утро он выходил на сверкающий искорками росы участок с косой, намереваясь до полудня разделаться с крапивой – и сразу у него появлялись какие-то срочные дела. Приходили заказы с работы, кто-нибудь писал или звонил…

   Участок стоял некошенный, давая приют существам из иного мира.   Жили здесь и шушуги – тихие и скромные многолапые духи, и грустный леший-интроверт Серёга, и Бука – проказливый бесёнок, похожий на ободранного серого кота.

 В заброшенной кротовой норе обитала пара гномов-эмигрантов. Они не знали русского языка, но были искренне доброжелательны:   приветливо кивали другим обитателям зарослей, и потому их все любили.

  Лена обнаружила, что крапива густо населена сказочными существами, сразу после переезда в деревню Виглино. Деревня была – одно название: четыре чёрные покосившиеся избы, в которых обитали древние бабули с удивительными ласково-морщинистыми лицами. На краю села разместилась пасека жизнерадостного и разговорчивого деда – Матвея Анисимовича. Выйдя на пенсию, он продал московскую квартиру и основал бизнес своей мечты – пасеку. В разноцветных ульях из пластика проживали породистые некусачие пчёлы, производившие мёд, пахнущий розовым луговым клевером. Сам дед Матвей поселился в современном автодоме и писал остросюжетные любовные романы под псевдонимом Карел Медоуст.

    Деревеньку обступал тёмный дремучий ельник, а по её краю протекала неглубокая, но бурная речка Обретинка.

   Земля здесь была рыжей, глинистой. Говорят, отсюда пошло название деревни: какой-то немец, купивший эти земли в восемнадцатом веке, приехал в новое имение на телеге, увяз, поморщился и сказал: "Фи, глино!"

    Крапива чувствовала себя на такой почве прекрасно: росла высокая, густая и очень жгучая. Но Лену крапива почему-то не трогала – беспрепятственно пропускала в  свои самые тёмные и таинственные дебри.

 – Это потому, что ты – одна из нас, – объяснил ей Бабайка, – крапива – страж потустороннего мира, она своих не кусает.

  – А как это – одна из вас? – спросила Лена с любопытством, – я ведь человеческая девочка, мне шесть лет.

  –  Почти все дети до семи лет  – волшебные существа. Они видят Сопределье и его обитателей.

  – До семи лет?! А что, я скоро  не смогу вас видеть? Ведь мой день рождения в конце августа!

 – Может быть, немножко сможешь. Дети, на глазах которых погиб близкий человек, иногда сохраняют способность видеть потусторонних сущностей, – вставил Диоген, внезапно выходя из состояния глубокой задумчивости. –  Но хорошего-то  в этом ничего нет... Ведь остальные люди считают их сумасшедшими...

 – А что же мне делать? Я не хочу, чтобы меня считали сумасшедшей!

 – Тебе придётся скрывать, что ты нас видишь. Ничего, ты девочка умная, научишься, – ответил Бабайка.
Диоген молча кивнул.

 2. Церковь Умиротворения

  Юность родителей Лены – Геннадия и Раисы – пришлась на загадочное время, когда простая и понятная жизнь вдруг необратимо изменилась. Нынче из каждого киоска на тебя пёстрыми журнальными обложками набрасывались всевозможные монстры, неопознанные летающие объекты, колдуны и гадалки.  Гена и Рая – ещё не знакомые друг с другом – восприняли изменения серьёзно: досконально изучили новую информацию. Их волновало всё: расположение и особенности функционирования чакр,
тонкие тела человека, взаимодействие с тонким миром…

   Рая живо увлекалась сыроедением, посещала занятия по йоге. Как-то раз её новая подружка Света, выполнявшая упражнения на соседнем коврике, предложила:

   – А пойдём со мной после йоги ещё в один клуб. Там духовными практиками занимаются. Знаешь, как там здорово?

И Рая пошла.

   Оказалось, что это – и правда – очень интересное место. Не клуб, а целая церковь Умиротворения, в которой верховодил загадочный Духовный Лидер.
Место приятное, люди доброжелательные. Рая начала ходить на церковные собрания, постепенно вовлеклась в общественную деятельность.

    Духовный Лидер требовал от прихожан создавать семьи. Пары подбирал собственноручно – по фотографии. Для Раи он, предварительно хорошенько помолившись, подыскал жениха по имени Геннадий. Как выяснилось позже, Геннадий попал в церковь таким же путём – его привёл на собрание приятель после занятий в эзотерическом кружке.

 –  Ты смотри, как нам повезло. Где бы мы ещё себе таких хороших мужей нашли? – радовалась простодушная Света, которой тоже предложили вполне подходящего и симпатичного супруга.

– Это Божий промысел! – восторгалась Раиса.

   Поженившись, будущие родители Лены принялись колесить по Европе, выполняя различные  поручения церкви.    Лена – а вслед за ней Варя и Захарка – росли в заплечных рюкзаках-кенгурушках…

   Семья жила дружно. Рая не жалела о том, что вышла замуж по велению Лидера, Гена ни разу не подумал о том, что мог бы найти супругу покрасивее. Может быть, у них просто не было времени на подобные размышления, но, вероятнее всего, они просто отлично друг другу подходили.  Вместе они смотрелись  гармонично: невысокая пухленькая жена  и долговязый, почти болезненно худощавый муж.

   Семья вела кочевой образ жизни, останавливаясь в чистеньких и уютных гостиницах для паломников. Этот период жизни позже вспоминался Лене счастливым и беззаботным – наверное, таким и должно быть детство у каждого ребёнка…
 
3. В Индии

 Однажды Духовный Лидер велел Геннадию и Раисе отправиться в Индию. Те безропотно подчинились: обсуждать приказы было не принято.

  В Индии всем – особенно детям –  понравилось. Впрочем, им было хорошо  везде – ведь они почти никогда не расставались с любящими родителями.

  Как-то раз семья перебиралась через горный перевал на мотоциклах. Ехали, все вместе на одном мотоцикле. Вёл мотоцикл Геннадий, Лена сидела перед ним; на спине отца в рюкзаке висел годовалый Захарка, а позади мамы примостилась четырёхлетняя Варя в малиновом платьице.

  В путь отправились в полдень. Солнце палило совершенно нещадно, защитные шлемы, казалось, расплавились и приросли к головам путешественников.

   Пот затекал Лене  в глаза, но вытереть его было нельзя: нужно было крепко, изо всех сил держаться за папины руки, лежащие на руле мотоцикла. Рядом по горной дороге катила весёлая и шумная индийская семья.  На одном старом-престаром мотоцикле разместились отец, трое малышей, а сзади пристроилась улыбающаяся мать, наряженная в празднично-оранжевое сари.

   – Хээээй! Хэээй! – кричали Лена и Варя индийским детям.

  – Хэээй! – охотно и радостно отзывались те.

    Какое-то время обе семьи ехали бок-о-бок. Дети корчили друг другу смешные рожицы. Узкая дорога змеёй вилась по ущелью, мотоциклы и машины двигались хаотично, безо всяких правил; водители старались обогнать друг друга на крутых поворотах.

  – Пааап, а когда мы уже остановимся? — спросила Лена, – я очень пить хочу.

– Терпи, Бог посылает нам испытания для нашего совершенствования. – строго отозвался Геннадий.

    И в этот миг Бог послал им настоящие испытания, после которых Лена навсегда перестала быть прежней смешливой малышкой.

   Молодые веселые парни, водители такси, решили затеять гонку. Они сигналили другу, перемигивались, не очень обращая внимания на остальных участников движения. Один из водителей вздумал резко перестроиться и внезапно выскочил навстречу мотоциклистам. Отец индийской семьи, пытаясь увернуться от столкновения,  попал под колёса автобуса.  Не выжил никто.

     Геннадий направил свой мотоцикл в другую сторону, улетел с дороги и покатился вниз по каменистому склону. Лена навсегда запомнила, как пронзительно визжала сестрёнка и протяжно вопила мама, пока продолжалось падение. Потом всё стихло.

     Лена почти не пострадала, но большой промежуток времени – сразу после аварии – выпал из её памяти. Она не помнила, как на ритуальном костре сожгли погибшую Варю, как хоронили урну с её прахом  на кладбище в Москве.

    Лена потеряла голос. Её показывали специалистам, но те лишь разводили руками.  Всё было тщетно:  из-за пережитого стресса девочка полностью утратила способность говорить.

4.  В Москве

    Мама отказалась ходить в церковь. Лежала на кровати, отвернувшись к стене, ни с кем не разговаривала. Иногда глухо стонала.

     Жить стали у бабушки Серафимы, мамы Раисы, в маленькой двухкомнатной квартире на окраине Москвы.

   Бабушка сильно переживала за всех – за дочь, зятя, оставшихся в живых внуков. Погибшую Варю она никогда не видела, но регулярно тайком заходила в церковь – ставила свечки за упокой души.

   Бабушка Серафима водила безмолвную Лену и маленького Захара на прогулки и рассказывала, какая славная мама Рая  была в детстве: озорная, веселая, любящая всех-всех зверей на свете.

  – Даже пиявок твоя мама любила, представляешь, Леночка?! Противных чёрных пиявок, которые в канавах живут! – удивлённо восклицала бабушка и разводила руками.

Лена хмуро кивала, а маленький Захар, сидя в коляске, копировал жест бабушки и заливисто смеялся. Он был слишком мал, чтобы что-то понять и запомнить.
   
  …Геннадий изо всех сил пытался сохранить и семью, и веру. Но это оказалось задачей непосильной: потрясение оказалось для Раисы столь сильным, что она отказывалась даже слышать о цервки Умиротворения. Она считала, что в происшествии виноват Лидер: он должен был отвести беду от семьи. А если не сумел – значит, не достоин Раисиного доверия – обычный шарлатан. Много таких.
 
  Лена помнила, что в то время родители много спорили. Папа говорил маме:

   – На всё воля Божья. Он решил забрать нашу дочь.

  – Не надо нам было ехать с детьми в Индию, где никто о правилах дорожного движения не слышал! В Италии или в России такого бы не случилось!

– В Италии и в России тоже случаются аварии.

– Там никто так не ездит! Это запрещено!

–  Мы могли бы не ехать на мотоцикле, нас никто не заставлял. Это целиком моя вина.

– Ты это нарочно говоришь, выгораживаешь Лидера! Я не хочу ничего о нём слышать!
Я больше никуда не поеду! Я хочу жить в глухой деревне! – Раиса срывалась на визг. Потом тянулась к стакану с водой, принимала таблетку и отворачивалась к стене. Геннадий шёл успокатвать напуганных детей.

5.  Виглино

   Геннадий сделал свой выбор: семья ушла из церкви Умиротворения и переехала жить в деревню.

    Дом в Виглино принадлежал семье Геннадия уже лет двести. Однажды – это случилось, когда Гена был ещё дошкольником – бабушка Маня нашла в избе под сгнившими черными половицами настоящий клад: глиняный горшочек, наполненный старинными серебряными монетами. Кто закопал там клад – было неизвестно. Монеты бабушка Маня продала, купила себе и сыну Виктору, отцу Геннадия, квартиры в Москве. В доме же перекрыла крышу, поменяла печь – и перестала туда приезжать.

   Диоген признался Лене и Бабайке, что это он подсунул бабе Мане горшочек с монетами – очень уж ему хотелось покоя.  Баба Маня была шумная, крикливая – мешала Диогену философствовать. Сбивала с мысли.

     Когда баба Маня уехала в город, домовой впервые ощутил свободу.  Ему нравилось жить в одиночестве. В избу заходил редко: говорил, что с ней связано слишком много травмирующих воспоминаний.

     Диоген мечтал путешествовать по миру с котомкой, – вернее, сообщал всем и каждому о своих мечтах. На деле же он никуда так и не собрался – целыми днями сидел на пороге своей синей жестяной бочки: курил трубку, наблюдал за парящими в небе коршунами и философствовал. Планировал будущий маршрут.

6. Малина

   Мама возилась по хозяйству – вяло, бессильно. Иногда вдруг бралась за какие-то дела: помыть посуду, покрасить забор, прополоть грядку с луком – но бросала каждое начатое дело на полпути; уходила полежать и поплакать. Быт семьи держался  на папе.

   Папа зарабатывал  деньги:  писал на заказ рефераты для студентов, статьи и рекламные тексты. Готовил нехитрую еду – картошку, макароны с тушенкой, овсяную кашу с мёдом, купленным на пасеке деда Матвея; стирал одежду в старом деревянном корыте.

    Лена добровольно взяла на себя присмотр за братиком. Захар рос озорным, бойким – глаз да глаз! Погулять в одиночестве у девочки получалось только во время дневного Захаркиного сна. Уложив брата в гамак, Лена – пока её не позвал отец – убегала в крапивные заросли.

   …В первый раз – едва она зашла в крапивную чащобу – сказочная нечисть в спешке попряталась. Эльфы, гномы, Диоген, Бабайка, – все бросились наутёк: в эти места очень давно уже не забредал ребёнок, способный их увидеть. Конечно, все отвыкли, обленились. Расслабились.

  Лена осторожно раздвигала могучие стебли крапивы, выискивая в зарослях ветки одичавшей садовой малины: хотела набрать  чашку ягод для мамы. Мама, вероятно, отдаст всё Захарке, но, может, хоть чуть-чуть попробует? В последние месяцы  пухленькая, уютная мама сильно изменилась, уменьшилась;  Лене казалось, что ещё немного – и её можно будет усадить в прогулочную коляску Захарки и катать взад-вперёд по деревне, как дорогую говорящую куклу.
 
 …Лене вдруг почудилось, что кто-то внимательно смотрит на неё из чащобы. По коже побежали противные мурашки. Бабушка Серафима говорила в таких случаях: “У меня шерсть на загривке встала дыбом!”

– Эй, кто там? – Лене захотелось крикнуть, но голоса по-прежнему не было, из горла вырвался лишь тихий сип.

Но её – как ни странно – услышали.

 – Эй, эй, – ворчливо сказал кто-то за Лениной спиной,  – раскричалась тут! Мы, чай, не глухие!

– Ой! – пискнула Лена и обернулась. Из-за большого лопуха выглядывало совершенно невиданное существо – то ли человечек, то ли растение.

  – Ты кто? – спросила Лена. Голоса своего не услышала, но существо, судя по всему, её беззвучную речь прекрасно понимало.

 – Кто-кто… Бабайка я, ночное страшилище. Слыхала про меня, небось? А ты – Лена, я уж и сам знаю.

 – Бабааааайка? Вроде слыхала: бабушка Сима сказку читала. Бабайка, миленький, неужели ты меня слышишь? У меня же голоса нет!

  – Я тебя прекрасно слышу, Лена. У тебя голос звонкий и очень добрый, поэтому я к тебе вышел. 

  – А почему же меня не слышат все остальные?

 – Твой голос сейчас звучит только в моём мире. Вы, люди, называете этот мир сказочным. Мы называем его Сопредельем. Он находится очень близко от вашего привычного мира, но видят его только маленькие дети да – изредка –  очень чувствительные взрослые. Здесь все существа могут говорить, даже букашки. Прислушайся-ка  – и ты тоже себя услышишь.

 – Ля-ля-ля, – попыталась пропеть Лена, проверяя, не прорезался ли у неё голос, и с радостным удивлением воскликнула: – Да! Я себя слышу!

 – Вот как славно! – ответил Бабайка и улыбнулся, отчего кусты на его голове зашевелились и зашелестели.

 – Я так рада, Бабаечка,  что мы познакомились! Так плохо, когда тебя никто меня не понимает…

  – Пойдём, солнышко, посидим минутку на бережку речки. Познакомлю тебя с Диогеном – он ваш домовой, но нынче в отпуске, удалился от дел…

 7. В зарослях

     Всё свободное время Лена проводила с новыми друзьями. Иногда приводила с собой ненадолго и Захарку – он в последнее время очень поумнел, начал говорить. В крапивных зарослях Захар тоже слышал, что говорит Лена, а дома – сразу переставал.

    Спеша насладиться последним летним теплом, компания устраивалась на поросшем скользкой травой берегу Обретинки.  Деловитые комары, воодушевляясь при виде лёгкой добычи, подлетали к магическому костерку, но наталкивались на невидимый купол, наведённый чарами Бабайки и, разочарованно зудя, летели донимать косматого общедеревенского пса Тошку. Пёс обожал Бабайку и повсюду ходил за ним, но почему-то всегда устраивался за пределами магического противомоскитного круга – видимо, стеснялся, что его шерсть сильно пахнет псиной.

 Как-то раз, когда до конца августа оставалось дней десять, Лена пришла на берег расстроенная. Тошка первый почувствовал неладное и подбежал к ней, виляя хвостом-бубликом и норовя облизать лицо. Бабайка вылез из гущи чертополоха и озабоченно спросил:

  – Что с тобой, солнышко?

Лена заплакала.

 – Мама и папа всё-таки собирают документы, чтобы отправить меня в интернат! Папа сказал, что я должна учиться вместе со сверстниками, по специальной программе!

  Она села в траву и начала безудержно всхлипывать, закрыв лицо руками. Бабайка подобрался к ней поближе и сел рядом. Он молчал и думал.
 
 – Я смогу приезжать домой только на каникулы! Как мне объяснить, что я не хочу?! Бабаечка, пойми, я не смогу жить без мамы и папы, без Захарки, без вас с Диогеном!

   Тоша тоненько тявкнул и завалился вверх пузом: пытался отвлечь Лену  от грустных мыслей.
 
 – И без тебя, Тоша, я не смогу, – девочка заплакала ещё безутешнее.

– Стоп, Леночка, не расстраивайся! Мы всё уладим! – сказал Бабайка и призывно махнул рукой высунувшемуся из кустов домовому.

– Диоген, ты слыхал, что случилось?  Давай покумекаем, чем мы можем помочь.

– Во-первых,  почему обязательно нужно ехать в интернат? – спросил Диоген, подходя поближе и тоже садясь на мокрую траву. – В соседнем селе же есть школа. Папа тебя может на машине возить. Или сама добежишь за полчаса.

   – Меня не берут в обычную школу, я с обычными людьми говорить не могу. У меня это… как доктор сказал… Стресс…

  – А, тогда всё ясно. Надо тебя снова научить звучать в человеческом мире, – задумчиво произнёс Диоген.
– Разве это можно сделать?
– Сделать-то можно, но сложно…
– А как?
– Сначала тебе нужно вспомнить, как ты потеряла голос.
 – Я помню. Мы упали с мотоцикла, и моя сестрёнка Варя разбилась.
– Тогда, думаю, тебе нужно поговорить с ней.
– Но ведь её больше нет!
–  Почему нет?  Она ушла из твоего мира, но это ещё не значит, что с ней нельзя поговорить.
– А где же она теперь?
– В Сопределье, конечно.
 – Варя здесь?! И я смогу с ней поговорить?!
– Да!
– А как мне это сделать?
– Проще всего – позвать её во время августовского звездопада, в ночь Большой Рыжей Луны. Сегодня, кстати, как раз такая ночь. Приходи вечером, как стемнеет – покличем вместе твою Вареньку.


8. Ночь Рыжей Луны

Вечером Лена, дождавшись, пока Захарка засопит в кроватке, тайком выскользнула из дома, зажав в руке маленький фонарь. 

   Было темно и зябко, в тишине пронзительно стрекотали кузнечики. На кривой ветке замшелой яблони сидела важная оранжевая дыня-луна.

  Старое крыльцо предательски скрипнуло, и из комнаты сразу отозвался папа:

 – Кто там? – Он подошел к окну большой комнаты, чтобы выглянуть в окно.

    Лена резво юркнула за угол дома. Папа, конечно, не отпустит её гулять так поздно…

    Никого не увидев, папа вновь вернулся к ноутбуку. Мама дремала в маленькой комнате вместе с Захаркой.

   Лена, не включая фонарь, быстро добежала до крапивных зарослей. Бабайка и Диоген уже ждали. Бабайка взял мягкой лапкой Лену за руку и молча повёл по освещённой луной дорожке, невесть откуда взявшейся посреди травяной чащи. Диоген плёлся позади. Шли долго, тропинка всё не заканчивалась.

  – Куда мы идём, Бабаечка? – спросила Лена. После вынужденного дневного молчания ей было приятно слышать свой звонкий голос.

  – Сейчас увидишь, – отозвался Бабайка.

  Они вышли к речке. Её поверхность мерцала: над водой резвились крошечные серебристые феи.

  – Теперь смотри внимательно! – прошептал Бабайка. – Это души детей, недавно погибших в дорожных авариях. Сегодня, при полной оранжевой луне, они находятся на краю Сопределья и могут немного пообщаться со своими родными. Ищи свою сестрёнку. Можешь позвать её – лучше каким-нибудь домашним прозвищем.
Ты говорила, что иногда называла сестрёнку Малиновой ВарЕнькой? И ей это нравилось?

Лена кивнула, сложила руки рупором и позвала тоненьким дрожащим голоском:

  – Варя! ВАренька! ВарЕнька моя малиновая! Ты здесь?

Феи на миг прекратили свой танец и обернулись к ней. Сестра не появлялась.

– Крикни ещё раз, – посоветовал Диоген, – время для фей течёт по-другому, в этом мире для Вари прошло очень много времени. Она могла тебя немного забыть, тем более, что она ушла в этот мир совсем маленькой.

   – Варюша, это я, твоя сестра Лена! Лети ко мне, прошу тебя!

Феи сбились в маленькую стайку и начали совещаться. Наконец от них отделилась крошечная фея-стрекоза. Она подлетела к Лене, заглянула ей в лицо и, узнав, радостно заулыбалась:

 – Леночка! Это ты? Как ты меня нашла?
 – Варенька! Сестрёнка! Ты не погибла? Я так рада, что ты жива! – Лена заплакала от счастья.
 – Никто не умирает насовсем, Леночка! Все дети превращаются – кто в ангелов, кто в феечек или эльфов. А некоторые – в русалочек или гномиков…  А взрослые люди тоже в кого-нибудь превращаются. Иногда только в кого-то не очень красивого…

  – Да уж… – вздохнул Бабайка, тихо стоявший рядом.

 – Что ты, Бабаечка, ты очень симпатичный! – отозвалась счастливая Лена.

Бабайка недоверчиво усмехнулся, но засиял от удовольствия.

 – Передай маме и папе, что я их люблю! – попросила Варя, садясь Лене на плечо. – и Захарке передай! Я вернусь в нашу семью совсем скоро! У мамы родится маленькая девочка, и это буду снова я!

 – Я бы передала, но они не слышат мой голос… – печально ответила Лена. – Я больше не могу говорить.

 – Я знаю, что делать! – радостно ответила Варя.

Она начала крошечными ладошквми гладить шею Лены – и та почувствовала, что где-то внутри, в горле, словно разливается густой сладкий сироп, а призрачная удавка, стягивающая её шею, ослабла.

 – Всё! Твоё горлышко теперь в порядке, ты сможешь говорить! – воскликнула Варя. – Этому колдовству новых фей учат в первую очередь! Я теперь умею лечить любой голос! Я – Малиновая Фея!

 – Ой, Варя! Это значит, что я пойду в обычную школу? Я смогу остаться здесь, в Виглино?! И ты скоро к нам вернёшься?!

– Да, Леночка! Я вернусь! Я люблю нашу семью и снова попросилась к вам! Жди, я уже скоро появлюсь! А теперь мне пора!

   Варя взлетела и, сделав прощальный круг над Леной и Бабайкой, упорхнула к остальным феям. Те собрались в стайку и растаяли в воздухе, оставив после себя лишь неясное серебристое мерцание.

– Что ж, пошли назад, дело сделано,  –  сказал Бабайка довольным голосом.

Из зарослей на тропинку выскочил довольный Тошка и шумно отряхнулся, обдав Лену с ног до головы грязной водой.

– Бабайка, ты думаешь, я смогу теперь говорить? – спросила Лена.
– Да. – улыбаясь, ответил тот.
– И не уеду в интернат? Смогу пойти в обычную школу?
– Верно! – влез в разговор Диоген, до того просто молча тащившийся позади, – ты пойдёшь в обычную школу и у тебя не будет времени посидеть с нами на бережку!
 
– Я всегда найду время для тебя и Бабайки, милый Диоген!

– Не знаю, Леночка. Возможно, ты скоро перестанешь нас видеть, ведь тебе почти семь... Но и в этом случае  ты всегда сможешь прийти на берег и посидеть с нами.  Знай, что мы рядом. К тому же, у тебя есть ещё Тошка…

  Они вместе дошли до дома. На небе ярко горели звёзды, где-то неподалёку гулко ухала сова. С яблони в траву падали спелые розовые яблоки: шлёп… шлёп. Родные, уютные звуки.

Тошка лизнул Лене руку и торопливо скрылся во тьме яблоневого сада. Бабайка и Диоген помахали Лене маленькими ладошками и моментально растворились в тумане, ползущем со стороны Обретинки.

Дверь дома открылась, на крыльцо шагнул усталый, наконец-то закончивший работу папа.

    – Леночка, ты почему одна на улице? Я думал, ты давно спишь!

   – Я только немного погуляла в тумане, папа! Не сердись! – голос её зазвенел и улетел в туман, словно крошечное живое существо, новорождённый эльф.

   – Господи! Ты заговорила?! Голос вернулся?! Какое счастье, радость моя! – он подхватил девочку на руки. – Пойдём-ка скорее – маму обрадуем! Ей сейчас нужно много положительных эмоций – ведь скоро у тебя будет братик или сестричка!

– Я уже знаю, пап! К нам возвращается наша Варенька – малиновая фея!