Братство Арбата. Картина 4

КАРТИНА 4.
 (Январь 1903 г., Угол Арбата и Денежного переулка, дом 55).
На декорации (заднике сцены) – изображение Доходного дома купца Федора Рахманова (1877 года постройки) – «белый, балконный, украшенный лепкой карнизов, приподнятый круглым подобием башенки, в три этажа», в котором родился и прожил 26 лет Андрей Белый (Борис Бугаев), поэт-символист, писатель, философ, математик, (ныне музей-мемориальная квартира Андрея Белого). За домом виднеется переулок из двухэтажных и трехэтажных (высоких и низких) домов.
 
По сцене кружат белые хлопья снежинок.  Вечер. Борис Бугаев и Михаил Соловьев, друг и сосед со второго этажа, прогуливаются возле дома туда-сюда. Михаил опирается на палку, постоянно подкашливает.

БОРИС. Как здесь все-таки хорошо, Михал Сергеевич… В нашем «доме с колосьями», на нашем Арбате, Арбате прошлого… А в переулках разбегаются полосы разношерстных двухэтажных и трехэтажных домов. Вверх… вниз… Симфония линий…
МИХАИЛ. Борис, хочу заметить, что ваши литературные «Северные симфонии» - не менее прекрасны. Эдакая мистическая героика. Драматизм… Кх…Кх…
БОРИС (со смешком). А я, между прочим, написал их здесь, вдохновляясь не столько природой северного края, сколько музыкой Грига и каменными улочками прошлого – Белого города.
МИХАИЛ. Поразительно. Волшебно.
- «Большая луна плыла вдоль разорванных облак.
То здесь, то там подымались возвышения, поросшие молодыми березками». (Ежится. Поднимает воротник теплого пальто). - Кх…Кх… Ну и ветер сегодня… Насквозь пронизывает… Убивает…
БОРИС. Возьмите мой шарф. (Снимает с себя большой полосатый шарф).
МИХАИЛ. Не стоит, мой друг.  Пожалуй, пора закруглять наш променад… Кх… Кх… И…
- «Одинокий, северный цветок…
 Улыбнулся мертвой улыбкой».
БОРИС (укутывая Михаила шарфом). С пневмонией не шутят… Мне, конечно, приятно, что вы с таким вдохновением читаете мои вирши на морозе…, но берегите горло, Михал Сергеевич.
МИХАИЛ. Ничего не могу с собой поделать. Я их обожаю.  Да и ваши научные и философские познания в столь юном возрасте не перестают меня удивлять…
БОРИС. Благодарю. Лестно слышать от потомственного историка Соловьева. Однако подлинная жизнь, Михал Сергеевич, как мне теперь думается, раскрывается не через научное познание, а через творческую деятельность, которая «недоступна анализу, интегральна и всемогущественна».
МИХАИЛ. В некотором смысле - да… Но полностью не соглашусь… Ой, Вас совсем запорошило снегом… Пойдемте-ка домой.  А согласитесь, что литературный псевдоним «Андрей Белый», подходит к Вам, как нельзя лучше…
БОРИС. Да, Вы правы. Что такое «Борис Бугаев»? Бо… Бу… А вот Андрей… Белый стих… и Андрей Белый… И этот Белый снег… Спасибо Вам и вашей супруге - и за подбор такого удачного псевдонима, и за помощь в издании моих символистских стихов. Вы более, чем кто-либо, переформировали меня … и продолжаете молча формировать мою жизнь...
МИХАИЛ. Не за что, мой юный друг. Кх…Кх…Только мне кажется, что наш корифей, наш «император символизма» Валерий Брюсов, Вам теперь даже немного завидует…
БОРИС.  Не думаю. Мы с ним прекрасно ладим, дружим. Его «Венок» - гимн славы грядущим гуннам не может не вызывать восхищения. Бальмонта в нашей среде он терпеть не может, а меня, меня… во всем поддерживает. И я так рад, что именно у вас…, благодаря Вам, познакомился со многими «старшими символистами». И с ним, и с Мережковским, и с Зинаидой Гиппиус… 
МИХАИЛ. На вашем месте, Борис, я не стал бы обольщаться. Давать дорогу молодым и рьяным никому не хочется… А Брюсов – чрезвычайно опасный человек. Полный мистики, загадок и тайн. Проводит какие-то спиритические сеансы… С экзальтированными дамочками… К тому же, ревнив…, до крайности…
БОРИС.  Вы намекаете на мои и его отношения с Ниной?
МИХАИЛ. Да, именно с ней. Поэтесса Петровская, этот с виду ангел …, в сущности, настоящая дьяволица - «огненный ангел». Роковая женщина, которая свела Вас с ума, похоже, увлекла всерьез и Брюсова…   
- «Ты слаще смерти, ты желанней яды,
Околдовала мой свободный дух!».
 - Кх…Кх…
БОРИС. Да, я читал эти его стихи. Сколько экспрессии…, страсти… Брюсов – гений. А с Ниной у меня давно все кончено…
МИХАИЛ. Ой ли?
БОРИС. Да. Я первым пал под ее очарование. Однако наши отношения напоминали скорее средневековые…Я боготворил «Прекрасную Даму», заваливал ее своими «симфониями», признаниями, цветами и подарками. Вел себя при этом чисто по-рыцарски. Будто верный паж носил ее манто на вечерах… Взамен - она лишь позволяла прикоснуться к своей изящной ручке…
- «Он был пророк.
Она — сибилла в храме.
Любовь их, как цветок,
Горела розами в закатном фимиаме».
МИХАИЛ. Вы уверены, что с ней все кончено?
БОРИС. Безусловно. Я лично ей об этом сообщил. И я даже рад, что неприступная Настасья Филипповна выбрала не меня, «идиота», а Рогожина-Брюсова…
МИХАИЛ. Как Вы еще наивны и неопытны, мой друг… И в вашем «неразрешимом треугольнике», о котором судачит вся Москва, поверьте, все еще впереди…
БОРИС. Я так не думаю…
МИХАИЛ. Да-да… Записные кокетки не прощают обид. Вы поставили свою поэзию выше своей «мадонны» и своей музы.  И она в отместку притянула к себе Брюсова, хотя сама его до смерти боится.
БОРИС. Боится? Боится Брюсова? Отчего же?
МИХАИЛ. Да.  Недавно она признавалась в откровениях одной нашей общей знакомой, что ее новый любовник – «совершеннейший волк!». Вы понимаете, о ком я? Кх… Кх… «Глаза горят, ребра втянуло, грудь провалилась. Волк, да еще голодный, рыщет и ищет, кого бы разорвать».
БОРИС. Ну это уж через чур…
МИХАИЛ. Да. А ее саму якобы гипнотизирует и всеми своими разговорами поворачивает в сторону мрака, будто подстрекает на убийство.   Кх… Кх… Чувствую, добром это не кончится… Вам нужно опасаться их обоих…
БОРИС. Уж не думаете ли Вы, что кто-то из них способен меня убить? Я в это не верю. Брюсов – мой лучший друг!
МИХАИЛ. Как знать… Как знать… Если не физически, то…, вполне возможно, морально… Он ревнует Вас не только к женщине, но и к вашему таланту.
БОРИС. К черту…, простите… Михал Сергеич… В тартарары - мрачные мысли. И пойдемте-ка лучше выпьем чайку в мою холостяцкую профессорскую квартиру. Вы совсем, похоже. Окоченели… Или Вы кофей в это время суток предпочитаете.? Я добыл отличный, крепкий…, на Мясницкой…, по случаю.
МИХАИЛ. Увы, увы… Кофей мне сейчас противопоказан. Сердце в последнее время что-то пошаливает. Да и на третий этаж мне тяжеловато подниматься… Я уж лучше к себе - на второй. Да и моя Ольга Михайловна, наверное, уже волнуется. Она так страдает из-за моей болезни. Пригрозила, что убьет себя в тот же день, если я, не дай Бог, умру… Пришлось спрятать от нее револьвер. Кх… Кх…
БОРИС. Вас проводить?
МИХАИЛ. Не стоит, голубчик. Как-нибудь сам доковыляю (Уходит).
БОРИС (в след). А я, пожалуй, пройдусь еще немного перед сном. Схожу на Площадку Собачью… Морозный воздух меня бодрит.
 
Из подворотни неожиданно появляется Нина Петровская в меховом манто.

НИНА. Андрей! Постой!

Борис оборачивается. Нина выхватывает из муфты револьвер. Раздается сухой щелчок. Андрей вскрикивает.

БОРИС. Нина, опомнись!
НИНА. Черт! Осечка! (Второй раз вскидывает руку с револьвером).
БОРИС. Нина!
НИНА. Что испугался…, побелел, Белый? Был у меня когда-то Борис Бугаев, читал свои стихи, говорил о химии, едва ли не самый интереснейший человек в России…  Зрелость и дряхлость ума при странной молодости… А теперь постарел, стал Белый…, и меня предал.
БОРИС. Нина! Ну это же глупо! Ревновать меня к моим стихам! Опусти револьвер!
НИНА. Ладно. Иди. Живи пока… Но рано или поздно я все равно застрелю тебя… Только не здесь…, в тихом арбатском переулке. А при людях… Я отомщу за мое унижение.  А на сегодня «психический эксперимент» Брюсова окончен. На – возьми свой мерзкий подарок! Твои четки с крестом больше не нужны бывшей Прекрасной Даме.

Нина бросает в лицо Борису подаренные четки и уходит. Свет гаснет.